КЕМ БЫТЬ?

                КЕМ БЫТЬ?

Как я стал себя помнить, я уже читал. Очень  хотелось  читать, но читать было нечего. Книг в семье не было. Купили мне родители  одну книжку "Сказка о царе Салтане"  Пушкина, которую  позднее  порвала сестра. Дали мне родители рубль и я пошел на  почту. Соседский  парень Коля 16 лет посоветовал мне выписать "Мурзилку". Этот же Коля убеждал меня, что лучше профессии, чем машинист паровоза не  существует. "Мурзилки", видимо, не было и мне выписали газету  "Колхозные ребята". Было это за год до школы. И я выписывал  газеты  до  самой войны. Когда началась война, перестала выходить газета  "Сталинская смена", которую я тогда получал. Деньги, я считал, должны были  пойти в фонд обороны. Но через много лет я  узнал, что  деньги  возвращались подписчикам. Куда делись мои копейки, я не знаю.

Первой моей  мечтой  было  желание  стать  библиотекарем, чтобы всегда иметь книги для чтения. Позднее, когда я познакомился с  кино, я мечтал стать киномехаником. Но был случай борьбы  между  книгой и кино. Перед войной самым популярным  был  фильм  "Чапаев", мы ждали, когда его привезут к нам. Заранее родители дали мне на  него рубль. Но в тот день, когда демонстрировался этот  фильм, я  взял  в библиотеке книгу Л.Кассиля "Кондуит и Швамбрания".  В оставшееся  свободное до кино время я стал читать эту книгу, увлекся и  не  пошел на  "Чапаева". Казалась  бы, отложи  книгу. Ее  можно  дочитать    и завтра. Но, не отложил. Книга очень интересна, дочитаю ее, хоть тресну.

Зиму 1951-52 года мы "стажировались" на Каспийской флотилии  в Баку. Это только значится стажировалдись. На самом деле просто болтались без дела. И устраивались на черные работы на заводах. Но жили при флотилии. Приехал навестить нас из мореходки капитан третьего ранга Орлов. В этот вечер на палубе судна демонстрировался "Чапаев". Был натянут экран и, когда стемнело, заработала кинопередвижка. Мы все разместились кто как. Большинство просто стояли  на  ногах. Но гостю было оказано уважение. В центре палубы был  поставлен большой деревянный стол, на котором на стуле  сидел  каптри. Вокруг него на ногах стояли курсанты. Вдруг в  самый  критический  момент раздался сильный грохот. Ножки стола подломились и стол с грохотом "пригремился". Но жертв не было. Так я посмотрел, наконец, "Чапаева".

В первом классе учительница стала нас пытать, кто  кем  будет. Я почему-то сказал, что буду инженером. Потом расстроился, услышав как другой мальчик пожелал стать летчиком. Мне тоже  захотелось  стать им, но слово не воробей.

                4.ШКОЛА ЮНГ
Я очень хотел учиться дальше. Но где? Средняя школа была только в Мишкино. Там же было и Педучилище. Почти все после окончания 7-го класса поступали в педучилище. Там все-таки платили какую-то  стипендию. Студенты педучилища в субботу приходили домой, а в  воскресенье с мешками и санками груженными  картошкой  и  др. продуктами снова шли в Мишкино. Но я подал документы в 8-й  класс. В  сентябре школа еще не работала. Тут приехал Вовка из  Астрахани  в  морской форме и стал меня звать в школу юнг на второй курс сразу. И я поехал с ним. Из Мишкино мы выехали на 508 поезде  (пятьсот  веселом) 25 сентября 1945  года. Пролетал  снежок. Поезд, состоявший  из  телячьих вагонов, с печками временами останавливался в  чистом  поле среди картофельных полей. В поезде ехали  сплошь  женщины, освобожденные из каких-то лагерей. Они толпой бежали в  поле, копали  картошку и по гудку паровоза бежали в вагоны. Были у нас пересадки  в Челябинске, Оренбурге и Саратове (или Урбахе?). Приехали  в  Астрахань 4 октября. Идем от вокзала на трамвай. Меня останавливает  милиционер и спрашивает: "Ксивы есть?" Я не понял,  и  ответил: "Нет".  Вовка подсказал, что спрашивают документы.

Школа юнг находилась в Трусовском районе на правом берегу Волги по улице Грибоедова 10. Переправлялись на пароме "Память  товарища Чугунова". Меня накормили в столовой. Я был один, и повар  выставил тарелки с первым, вторым и  стакан  компота. Я  задумался, что есть первым суп или кашу. Чуть не  помер  подобно  Буриданову  ослу. Методом логического анализа  решил, что  сначала  нужно  съесть густое, а затем залить жидким.

Таких как я было несколько человек. Сдавали экзамены по  русскому языку и математике. Написали диктант. Сказали, что  на  следующий день будет математика и что меня позовут. Я сидел и, не  дождавшись зова, пошел сам туда же, где писали диктант. Захожу, сидит за  столом один мужчина. Что нужно?  Экзамен  должен  быть. Уже  прошел. Виктор Иванович, учитель математики побеседовал со мной,  и  сказал, что  я принят. Приходи завтра учиться. Когда я стал учиться, с первого  дня ко мне стали обращаться за консультациями. Я удивлялся, откуда  они могут знать, что я знаю. Потом узнал, что  Виктор  Иванович, придя  в класс после экзамена сказал: "Вы ничего не знаете. Вот завтра  придет парень, он знает".  Конечно. Я уже окончил 7 классов. Они же учились пока за 6-й класс.

В школе было три отделения: мотористы, машинисты и  матросы. Всего три группы общим количеством чуть больше 80  человек. Я  учился на моториста. Мне оказалось многое знакомым, вспомнился учебник шофера, который я читал дошкольником.

В нашу школу подселили группу взрослых парней для скорого обучения судовым профессиям. Они затеяли драку и "полундру". Наши  бегали на помощь и кто-то, кого-то порезал ножом. Был обыск в школе. У Вовки Гаврищука из машинистов нашли в тумбочке кухонный  нож. Гаврищука забрали в милицию и держали довольно  долго, пока  истинный виновник под давлением окружения не сдался сам. Гаврищук очень талантливый парень. Он  играл  на  аккордеоне, хорошо  рисовал, хорошо учился и показывал нам кино.

Весной 1946 года нас отпустили в отпуск. Мы с Вовкой ездили в Караси. Там я обратил внимание на  очень лирический зеленый цвет березовой листвы. Летом нас снова отпустили в отпуск, но не отпустили тех, кто учился первый  год. Нас  шесть человек послали на практику на  колесный  буксир "Память  капитана Краснова".

Нефть из Баку везут танкерами на астраханский  рейд, находящийся ниже Астрахани километров на 150. Там ее переливают в баржи пароходства "Рейдтанкер". Эти баржи буксируют наши буксиры до Астрахани, там нефть перекачивают в речные баржи пароходства "Волготанкер" и уже речные буксиры везут нефть вверх по Волге. На рейд весной выводили дебаркадер "Донбасс" и ставили на  якорь. Это,  своего рода, база для моряков. Там же сделан искусственный остров с  маяком. До маяка земснаряды  непрестанно  углубляют  судоходное  русло. Этот морской канал  среди  безбрежного  моря  огорожен  вешками, чтобы идущие суда не сбились с курса и не сели  на  мель. Самое страшное в этой работе были  комары. Когда  нам  приходилось  идти ночью в низовьях Волги в камышах нас встречали полчища комаров. О комарах академик Крылов пишет в "Моих  воспоминаниях": "Про  волжских комаров говорят, что они кусают даже сквозь полушубок". (с.45) К судну причаливают  лодки  местных  жителей  и  продают  рыбу  и овощи. Там, я впервые наелся хороших помидор. Купил  два  кг. помидор за 1 руб.20 коп.(и это в 1946 г.).Ел их без соли  и  хлеба  и все съел.

Мы жили шестеро в четырехместной  каюте, но  места  хватало, так как все время кто-то из нас был на вахте. Мы получили в школе  сухой паек, которым и питались. Среди продуктов была  у  нас  большая банка кг. на 6 со сливочным маслом, стоявшая на столике  каюты. Масло в ней было "с бугорком" .После первой ночи на  судне  обнаружилась существенная убыль масла. Утром следующего дня я спал на верхней койке и, услышав сквозь сон говор, проснулся. Оказалось, в  каюту зашел матрос из соседней каюты с миской, в которую отбавил масла и тут в каюту вошел наш парень - Макар  Буланов  из  Кропоткина. Мы свободные от вахты переговорили  с  воришкой, отобрали  масло, но все оставили без  последствий. Через  несколько  дней  Макар стоял на штурвале с рулевым матросом и тот пожаловался, что  голоден, так как у него украли буханку хлеба. Тут Макар и рассказал про воришку. На судне началось брожение. Разборка намечалась в Астрахани, но вор, не дожидаясь разборки прыгнул за борт и вылез на буксируемую баржу, а потом сбежал.

Буланов решил за время одного нашего рейса съездить на  родину и остался в городе. После рейса, он вернулся, и мы  узнали, что  нашу школу переводят в Ялту. Не дожидаясь конца практики, мы вернулись в школу и перешли на самостоятельное питание, так как в школе  почти никого не было. Мы сами растапливали по  очереди  печь, на  которой готовили себе пищу. Печь топилась мазутом. Нужно было  сначала  небольшим количеством дров раскочегарить небольшой  котел, чтобы  из него пошел пар. Этим паром подавался  мазут  в  топку. Нам  платили стипендию по 50 рублей в месяц, отличникам - по 100. Я был отличником и посылал даже часть денег маме. Сейчас мы скинулись  на  картошку и однажды в мою "поварскую" очередь я пошел  на  базар  купить картошки. Подошел к киоску, в котором картошкой торговала женщина. Я подал ей красную тридцатку и попросил два кг. Она взвесила, я спрятал картошку за пазуху и попросил сдачи. Картошка была по 12 рублей. Женщина стала утверждать, что я ей не  давал  денег. На  шум собрался народ и заступился за меня. Женщина дала мне сдачи  вместо шести рублей - восемнадцать. Я не стал возражать в порядке  наказания ее за попытку меня ограбить. Думаю, что она  не  специально хотела меня ограбить, просто нашло на нее затемнение.

9 сентября  1946  года  мы  отбыли  из  Астрахани  поездом  на Москву. Дня через два мы были в Москве. Это было  мое  первое  знакомство с Москвой, с  метро. Контролерами  стояли  молодые  девчонки, которые увидев молодых морячков, подхватывали  нас  вдвоем  под руки и пускали на эскалатор без билета. Потом приехали вечером  в Симферополь. Там нас  ждали  грузовые  машины  с  сиденьями. Поздно ночью мы приехали в Ялту в тамошнюю школу юнг. В  этой  школе  нас было уже около трехсот. Порядку было мало, кормили плохо. Учили  тоже. Преподавала нам английский американка, которая плохо  говорила по русски. Например, вместо того, чтобы  сказать, что  она  даст  кому-то два наряда вне очередь, она говорила: "Я вам буду  два  раза нырять".  Мы, конечно, смеялись.

Еще  в  Карасях  я  читал  сказки  крымских  татар, про  Ахмета Ахая, про село Озенбаш. Крымские татары были выселены. Село  Озенбаш находилось в нескольких километрах от Ялты в горах. Осенью  ребята ходили туда и приносили орехов. Один из парней пропал без вести во время такого похода. Весной стала поспевать алыча и черешня в  садах возле Ялты. И тут нам прочитали указ о наказании за хищения  в садах. На второй день привели в школу двух задержанных  -  юнгу  с дочерью начальника школы. Последствий не было. Однажды я и два  товарища пошли за черешней. Я залез на дерево. Ребята были  внизу, показались два верховых объездчика и помчались за ребятами. Они  кинулись в кусты и овраг. .Были выстрелы из ружья. Я сидел  на  дереве ни жив, ни мертв. Меня не заметили.

В школе юнг было немало  уже  взрослых  парней. Был  зимой  какой-то праздник. И в одном из классов учителя и учительницы  праздновали. Одна из женщин пошла в туалет. Парни затащили ее в  пустой класс и удовлетворили свою похоть. Было их  много. Мне  рассказывал об этом один из парней, которого пригласили на место, но он  засветил спичку, увидел залитые спермой ноги и побрезговал. Никаких последствий этого случая не было. Видимо, женщина никуда не заявила.

                ПОСЛЕ ШКОЛЫ ЮНГ
С 1 июля 1947 года  школа  должна  была  закрыться. Уже  начали заезжать в наши помещения сотрудники института "Магарач". Мы  сдали экзамены, но куда нас девать команды не поступало. За три дня до 1 июля нас отпустили в отпуск. Дали  нам  продуктов  немного. Мы  с Вовкой купили один билет на двоих. До  Москвы  нас  ехало  много. В Москве наши пути разошлись. Мы ехали от Москвы до станции Ковылкино сутки без пищи .В Ковылкино вечером вышли  на  станцию  продали старые брюки за 20 (или за 200?) рублей. На эти деньги купили большую лепешку  и съели. Дома нам по отпускному свидетельству дали хлебные  карточки по 400 грамм на месяц. Нам обещали прислать  вызов, чтобы  ехать  в Одессу на работу. Но вызова не пришло. Мы поехали в Москву без  вызова. Нам нужно было Главное управление учебными  заведениями  Министерства Морского флота. В справочном бюро девушка не знала,  где оно находится. Не знала она и где находится Министерство  Морского флота. Но знала Военно-морское министерство. Мы поехали туда, и  попали в комендатуру. Там разобрались, нам сказали где находится  наше министерство и отпустили нас с миром. Ночевали мы на  Казанском вокзале, утром поехали в Министерство, там узнали  адрес  ГУУЗа. Оно находилось в знаменитом ГУМе на Красной площади. Тогда магазина не было. Находились одни конторы. Вся  стена  противоположная  Красной площади была завешена вывесками с названиями контор и их расположением. Наше управление занимало две смежных комнаты. В первой  сидели пять женщин. Во второй сидел начальник Мицевич, хотя по  документам значился Карагезьян. Мицевич сказал нам, чтобы  мы  ехали  в Одессу. Мы потребовали от него билеты и рейсовые  карточки. Прожили мы в Москве 10 суток. Спали на вокзале. Питались раз в сутки по сухарю с маслом. Чемодан лежал в камере хранения. Мы его брали без  5 минут 12 ночи, съедали по сухарю и в 5 минут первого сдавали чемодан снова. Плата была за календарные сутки по  рублю, за  вторые  - дороже. Днем съедали по три -четыре мороженки. Были большие  брикеты по 3 рубля. Мы обещали уехать без билетов и  карточек, если  нас пошлют в мореходное училище. Наши общие  деньги  хранились  в  кошельке у Вовки. Однажды было воскресенье, и мы решили  съездить  на Красную площадь, сходить в музеи. Мне на Казанском вокзале  захотелось в туалет, но Вовка не стал меня ждать и уехал  один. С  Казанского вокзала я пошел пешком на Красную площадь, не спрашивая  дорогу. Я шел "по солнцу" с востока на запад. Спрашивать дорогу  было бесполезно, так как всякий объяснил бы мне как доехать. Но это я  и так знал. Не было же у меня ни копейки денег. На Красной площади  встретил Вовку. Он уже сходил в музей Ленина, мы вместе  сходили  в Исторический музей.

Попытались  нас  устроить  на  работу  в  Министерство  строительства военно-морских объектов. Поехали мы туда. Там я впервые  в жизни звонил по автомату из бюро  пропусков. Мицевич  сказал, чтобы мы спросили Рогова или Пантелеева. Когда я назвал эти  фамилии, там спросили кто такие Рогов и  Пантелеев. Я  ответил, что  один, наверное, министр - другой заместитель министра. Раздался смех. Мы получили разовые пропуска и пошли по лестнице вверх. Нас встретил  часовой с винтовкой. Наши пропуска наколол на  штык. Переговорили, договорились, что поедем на Дальний Восток(так мы пожелали).хотя предлагали и Балтику. Но наши паспорта были в Одессе, а  без  паспортов нас не взяли.

Вернулись мы опять к Мицевичу  и  стали  снова  проситься в мореходку. Он  засомневался, вдруг  вы  сплошные  двоечники, как вас направлять. Тут пригодился мой  деревенский  аттестат. Я сказал, что проходил повторное обучение за 7  классов, так  неужели хуже учился. И Мицевич сдался. Приходите завтра утром. Утром он  написал нам направление в Астраханское мореходное училище на  судоремонтное отделение. Мы продали шинели и поехали опять  по  одному билету. Слышали, что в городе Кирсанов Саратовской  области  дешевый хлеб. Действительно, так оно и было. Там за 100 рублей купили буханку килограмма  на  полтора. Подъезжали  к  Астрахани  рано  утром. Оставалось 3 рубля. Я вышел на станции и на  два  рубля  купил жаренной рыбы. Рубль остался на трамвай.

Приехали в мореходное. Нашли кабинет начальника и хотели  зайти прямо к нему, но нас задержала секретарша по фамилии Шиошвили. Забрала наши документы и велела ждать в коридоре. Через какое-то время нас позвали к начальнику Шевченко. Он сказал, что зачислит нас с испытательным месячным сроком, но нужно пройти медицинскую  комиссию. Стали ходить по врачам. Старушка-зубной врач ахнула, увидев мои зубы. Я, говорит, первый раз в жизни вижу такие прекрасные  зубы. Задержал меня врач - ухо, горло, нос. У меня был  страшный  насморк. Он выписал мне какие-то капли и велел придти через три дня. Ни времени, ни денег на лекарство у нас не было. Вовка боялся идти к  глазному. На следующий день мы поменялись, я пошел за  него  к  глазному, он за меня к ЛОРу. Комиссия установила у нас дистрофию 2-й степени, но нас признали годными. Я весил 39 кг при росте 159 см.  Вовка весил 42 кг при росте 155 см.

Оставался свободным день 31 августа. Нас  послали  на  полевые работы. Я собирал и ел весь день огурцы, Вовка - помидоры. Огурцов я наелся досыта на много лет вперед.
               
    В МОРЕХОДНОМ УЧИЛИЩЕ

В группе уже было тридцать человек, стало тридцать  два. Там  же оказались и наши товарищи по школе  юнг Гаврищук  Владимир, Баязитов Мурад (Марат),Сивков Игорь, Гилев Василий. Последний  был  ростом ниже 150 см. и его чуть ли не раз в неделю вызывал  к  себе  в кабинет для измерения роста начальник цикла военно-морской подготовки капитан первого ранга Гудков. Жили мы в  двухэтажном  здании по 2-й Контрольной. На занятия ходили строем в учебный корпус  километра за 2. Было шесть уроков. Потом шли  на  обед  на  2-ю  Контрольную. После обеда снова шли в учебный корпус. Было еще два урока. Потом четыре урока самоподготовки. Потом  опять  шли  в  казарму. Ужинали и ждали отбоя. Перед отбоем была  вечерняя  проверка. Но  обычно мы лежали на кроватях не раздеваясь и не разуваясь в  ожидании  проверки. Сивков  был  засоня. Его  невозможно  было  разбудить. Брали его двое под руки и ставили в строй  при  проверке  во вторую шеренгу. Командиром нашей роты был лейтенант Генералов Виктор Васильевич. В роте три взвода: механики, багермейстеры и судоремонтники. Старшиной был курсант старшего  курса  Мухин. Водили  нас строем и обязательно с песней. Однажды в строю не оказалось  запевалы. Мухин водил нас по кругу пока Вовка Токарев не  запел  Махорочку. Припев ее был таким. ЭХ, МАХОРОЧКА,МАХОРКА, ПОРОДНИЛИСЬ  МЫ  С ТОБОЙ... Спели один  раз. Снова: "Запевай". Пока  дошли  до  казармы спели махорочку, если мне не изменяет память,11 раз.
 
Наш класс находился на третьем этаже прямо над  кабинетом  начальника училища. Во  время  самоподготовки, оставшись  без  надзора, мы затеяли возню. Сашка Коломейцев  был  здоровяк. Он  становился, за него цеплялись кто только мог, пытаясь  повалить. Он  поводил корпусом и все с грохотом летели от  него. Приходит Шиошвили . Что вы делаете, у начальника штукатурка сыплется с потолка. Потом пришла еще раз. На третий раз пришел сам начальник и назначил нам  два часа строевой подготовки после ужина. Гоняли нас бегом и шагом  на 17 пристани, которая находится рядом с казармой.

Один из наших малышей Сашка Мелихов однажды поспорил  с  Коломейцевым. Чего ты хвалишься своей силой? Если я захочу, то  сниму с тебя брюки и трусы. Коломейцев, конечно, посмеялся. Прошло  несколько дней. На самоподготовке было у нас занятие "вешать соль". Два парня сходных по комплекции становились спина к спине, сцеплялись  руками и поочередно поднимали друг друга. Мелихов подговорил Вовку  Токарева, который был чуть послабее Коломейцева. И  стали  Токарев  с Коломейцевым "вешать соль". Токарев поднял Коломейцева и лег с ним на стол. Ногами же сплел ноги Коломейцева. Подошел Мелихов, расстегнул брюки Коломейцева и приспустил, а затем и трусы и подергал его за член. Потом убежал.

Командиром роты у нас был лейтенант Генералов Виктор  Васильевич. Он был, как говорится строгий, но справедливый. За это его  уважали курсанты, чтобы не сказать любили. По субботам он выстраивал  в канцелярии двоечников и учинял им разнос. У меня двоек не  было, но однажды я попал по ошибке в этот список. Стоим, подходит к  первому делает разнос, потом ко второму, потом ко мне. Я говорю, что  у  меня нет двоек. Как нет двоек. Пока разбирались, его запал иссяк и он отпустил всех с миром.

Одно время нам регулярно  варили  гороховый  суп. Я  бы  сказал вполне съедобный и вкусный. Но авторитеты решили  отказаться  есть этот суп, надоел. Посидели в столовой, суп ел один Левка Коршунов  и нахваливал. Вышли из столовой. ЧП. Скандал. Стоим, обсуждаем ситуацию. Левка опять за свое, что суп был  вкусным. Генералов  проходил  мимо, услышал Левку про суп и закричал: "Зачинщик". Он  говорит, я  кушал, но кличка зачинщика прочно пристала к Левке.

Мы были на третьем курсе, когда у нас исчез курсант Володя Магрилов. Мы стали спрашивать друг друга и спросили замполита Ковалева. Тот сказал, что спрашивать не надо, Магрилов оказался  связан  с врагами народа. Потом в училище появилась  мама  Магрилова, которая рассказала, что его судили за  колхозный  анекдот  и  дали  4  года. Анекдот мы все слышали не раз. Лежит корова на дороге, и никакими силами ее не могут прогнать. Подошел мужик шепнул ей на ухо, что если она не уйдет, ее в колхоз отправят. И корова убежала. После апелляции Магрилову дали 7 лет. Больше я ничего о нем не слышал.

На третьем же курсе у нас стали пропадать вещи. И, кажется, ничего с этим нельзя было сделать. Однажды я разговаривал  с  курсантом второго курса и тот сказал, что у  них в группе  один  курсант назвал другого ворюгой. Я сказал об этом своим ребятам и мы  решили с этим разобраться. Всю ночь шло следствие. К утру выявили четырех воришек. Вечером провели училищное  комсомольское  собрание  и всех четверых исключили из комсомола. По всем  законам  исключение из комсомола влекло за собой исключение из училища. Нас поправили. Двоих исключили, а двоих оставили.

Преподавал у нас   ТУК (теорию устройства корабля) Владимир Николаевич Кутейников, который очень негативно отзывался об  академике Крылове. А вот что пишет Крылов об отце Кутейникова: "...при спуске "Витязь" пробороздил кормой по грунту... руль положился на борт и выворотил петли отлитые вместе с ахтерштевнем.   Предстояла тяжелая и сложная работа по замене ахтерштевня  новым. и тут-то и проявилась  вся  опытность  и  находчивость  Петра Акиндиновича (Титова). Он построил деревянный кессон  по  кормовым обводам "Витязя", подвел его под корму, выкачал воду и  за  зиму, не вводя судна в док, сменил ему ахтерштевень.   Через 20  лет  подобную  же  работу  произвели  в  Порт-Артуре П.Ф.Вешкурцев и  Н.Н.Кутейников, исправив  повреждения, причиненные взрывом мин броненосцам "Ретвизан" и "Цесаревич" и крейсеру "Паллада".(с.80) И далее опять же о  Титове  и  Кутейникове. "Верность его глаза была поразительной. Назначая, например, размеры  отдельных частей якорного или буксирного устройства, или шлюпбалок, или подкреплений под орудия, он никогда не заглядывал ни в какие справочники, стоявшие на полке в его кабинете, и, само собой  разумеется, не делал, да и не умел делать никаких  расчетов. Н.Е.Кутейников, бывший в то время самым образованным корабельным инженером в нашем  флоте, часто пытался проверять  расчетами  размеры, назначенные  Титовым, но вскоре убедился, что это напрасный труд, -расчет  лишь  подтверждал, то, что Титов назначил на глаз".(с.83)

Впоследствии из воспоминаний академика я узнал, что Крылов когда-то уволил с должности  отца  Владимира  Николаевича. Кутейников был одинок, жена умерла, родственники  растерялись  во  время  войны. Но однажды он слушал по радио концерт по заявкам и услышал имя своего племянника. Благодаря радио он его разыскал и ездил к нему в гости. В то время Кутейникову было уже около 70.Он был очень  легковерен. Как-то мы встречали Новый Год при 18 градусах  тепла. Днем 1 января пошел снег крупными хлопьями. К вечеру  похолодало. Ударил мороз до 25 градусов с ветром. Ребята уходили в увольнение в  бескозырках. Утром 2 января было  полно  обмороженных  ушей. Интересно отметить, что никто из сибиряков и уральцев уши не обморозил. После этого обморожения мы говорили Владимиру Николаевичу, что у  нас в кубриках так холодно, что все кто во сне высунул голову  из  под одеяла обморозили уши. Он сочувствовал нам и не спрашивал урока.

Не помню, что преподавал (вспомнил – судовые механизмы) Дмитрий  Николаевич  Рогаткин, который говорил, что учился вместе с Рыбкиным, автором  сборника  задач  по геометрии. Рогаткин был колченогим, но имел молодую жену. На эту тему курсанты потешались. Рогаткин и  Кутейников  неизвестно  почему враждовали. Этим  тоже  пользовались  учащиеся, подливая  масла   в огонь, рассказывая на уроках всякие небылицы  о  конкуренте. А  они слушали, развесив уши.

Но самым колоритным преподавателем был несомненно капитан  второго ранга Алещенко. Он появился у нас на втором курсе и  преподавал минно-торпедное дело. До его появления мы знали, что он  бывший подводник. И вот открывается дверь и в класс  быстрым  шагом  идет мощная фигура в мундире кавторанга. Дежурный по классу  ждет, когда он остановится, чтобы доложить ему, что группа такая-то в  таком-то  количестве к занятиям готова. Но мощная фигура прет прямо  на  дежурного и тот в испуге отскакивает в  сторону. Кавторанг  внезапно останавливается. Потом он сидит и  долго  пишет  что-то  в  журнале. Среди мертвой тишины раздается голосок  Феди  Сидоренко: "Товарищ капитан второго ранга, правда, что  Вы  были  подводником?"  Он кладет журнал в сторону и спрашивает  грозно: "Кто  спросил, что  я подводник?" Наступает жуткая тишина. Вопрос повторяется еще  более грозно. Федя поднимается и испуганно отвечает: "Я спросил." - "Да, я был подводником".

Говорили, что в Новогоднюю ночь на 1942 год  Алещенко  участвовал в Керченско-Феодосийской операции (высадка  нашего  десанта  в Крым, занятый немцами), попал в воду и двое  суток  плавал  на  каком-то бревне. Это сказалось на его психике. У  нас  в  классе  был крупнокалиберный пулемет  и  45-мм  пушка. Ему  предлагают, давайте стрельнем из пушки. Он говорит, можно бы, только дыму будет много.

В банные дни мы стирали свои тельняшки и  развешивали  их  для просушки на спинках кроватей. Если Алещенко оказывался дежурным по училищу, он шел по казарме, за ним шел его помощник  из  старшекурсников. Алещенко командовал  помощнику: "Запиши!"  И  показывая  на тельняшки бросал: "Двое суток" .Другой тельняшке обещал трое  суток ареста и т.п. Разумеется никто не сидел, мы только смеялись.

Был у нас свой духовой оркестр, с которым мы ходили на парады. И вот был случай, что лопнула кожа на  барабане. Капельмейстер  обратился к Алещенко за помощью. Нужно было  100  рублей, чтобы  купить кожу на рынке. Он привел капельмейстера к главбуху и  стал  требовать  деньги. Бухгалтер  отказал. Алещенко, возмутившись, отдал  капельмейстеру свои деньги. Потом  догнал капельмейстера и  забрал деньги обратно.

На уроке Алещенко спрашивает нас об устройстве какого-то  прибора мины или торпеды. Один не знает, другой и третий тоже... Тогда Алещенко рассказывает сам и вдруг спрашивает: "Суховей, так или  не так?" А Суховей читал книжку и не знал, о чем идет речь. Но  вскочил и  громко произнес: "Так точно, так, товарищ капитан второго ранга".-"Садись, Суховей, пять".  А остальным поставил по два.

Летом дисциплина у нас падала, ходили гулять с девушками  самовольно и т.п. Однажды Коля Звягин, местный житель на третьем  курсе исчез из училища на несколько дней. Самоволка  была  обнаружена  и его привели к Алещенко на расправу. Тот грозно  начал  его  распекать. Звягин сказал о  причине  самоволки: "Виноват, товарищ  капитан второго ранга, я женился". Алещенко сначала опешил, потом нашелся и пожал Коле руку "Поздравляю". Тем все и кончилось. Потом,  в  конце четвертого курса мы все писали анкеты, где  сообщали  о  себе  все сведения. Алещенко читал наши  анкеты  и  подписывал. Читая  анкету Звягина он обнаружил запись "холост". Позвали  Звягина. Звягин  начал извиняться. "Простите, товарищ капитан  второго  ранга, я  тогда Вас обманул. Я не женат".  Кавторанг снова поздравил Николая и сказал, что он молодец.

Кавторанг говорил сквозь зубы  и  его  любимая  поговорка  была: "Вы будете у меня иметь бледный вид". Толя  Кубеков  прекрасно имитировал эту присказку. Однажды после занятий мы строились  возле учебного корпуса, Алещенко из своего кабинета на  третьем  этаже, навалившись грудью на подоконник делал  нашему  взводному  какие-то указания. В тон этим указаниям раздалось Толино  о  бледном виде. Мы все испугались, думали что кавторанг от возмущения  вывалится  из окна.

15 декабря 1947 года часов в 6 вечера радио передало о  денежной реформе и отмене карточной системы. Мы  почти  все  были  люди безденежные и нас обмен денег не волновал. Но был среди  багермейстеров прыщавый высокий парень Ленька Пантелеев, который имел  фотоаппарат и зарабатывал на этом деньги. Услышав об обмене, он побежал на рынок и купил сколько-то кг мяса. Варил его, не доварил, съел и заболел расстройством желудка.

На втором курсе  застрелился  зам  глав. буха  училища. Началось следствие и потом суд. Судили больше 10 человек, оказалась,  большая растрата. Дали большие срока вплоть до 25  лет. Начальнику  училища дали 4 года условно за халатность. Вскоре после  суда  в  столовой появились занавески и скатерти. Жестянная посуда заменилась  фаянсовой.

Регулярно проводились училищные комсомольские собрания. Оркестр исполнял гимн Советского Союза. Гимн мы слушали стоя. Затем начинались выборы президиума собрания. А потом предлагалось избрать  почетный президиум в составе Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с великим и мудрым товарищем Сталиным. Это предложение принималось под  бурные аплодисменты. Этот ритуал  действовал  на  неокрепшую  детскую психику в желательном для Сталина направлении. После  отмены  карточной системы масло стоило в магазине 25 рублей. И я наивно  считал, что в деревне оно должно быть еще дешевле. Приехав на  следующий год на побывку на родину, я узнал, что масла там нет и в  помине. Если и бывало иногда на базаре масло, то не дешевле 40 рублей.

Видимо, в этот приезд оказалось, что колхоз  ввел  монополию  на луга и пастбища. Пасти скот и косить сено дозволялось только  членам колхоза. Но сена можно было накосить и в лесничестве. Для этого нужно было оказать леснику помощь в очистке леса от  хвороста. Моя мать накосила в лесничестве два воза сена  (для  коровы  на  зиму нужно было 6 возов) и привезла его  домой. Приехали  колхозники  и увезли сено в колхоз. Затем был суд, который за каждый воз сена давал штраф в 600 рублей. Многие тогда лишились своих  коров. Я  изумился такому порядку в деревне и написал письмо на имя нашего депутата Черноусова. Приехав в училище, я побаивался, что  меня  могут арестовать. Но все обошлось. Пришел ответ, что если я  считаю  решение суда неверным, то могу обжаловать его в вышестоящий  суд. Потом из закрытого доклада Хрущева на ХХ съезде партии о культе личности я узнал, что Черноусов был Председателем Совета Министров РСФСР и был репрессирован.

Ежегодно в начале учебного года одновременно во всех  группах, на всех курсах проводился фронтальный диктант. Все писали  один  и тот же текст. Этим способом выявляли малограмотных, вплоть  до  отчисления из училища. Кстати сказать, в училище отличников  принимали без экзаменов. У нас было, кажется, семеро таких. Но они учились в большинстве своем хуже простых смертных. Впоследствии в Баку пятеро из нас сдавали вступительные экзамены в институт. Писали  сочинение человек 90. Потом нам сообщили, что результаты очень  плачевные, но на обшем фоне выделяются пять сочинений и назвали наши фамилии. Мы встали и сообщили, что все из окончили мореходное  училище. Экзаменаторы сказали, что нужно сказать спасибо вашим  преподавателям.

На первом курсе математику вела женщина Портнова. Редко  бывают такие педагоги. Она развивала нам мышление. Вот, скажем, прихожу я на урок после  суточного  наряда. Естественно, вчерашний  материал  не знаю. Но она не ставит двойку, а заставляет размышлять. А  потом, говорит: "Молодец, доказал теорему, хоть не так как в учебнике, но  доказал".  И ставит пятерку. Но была она у нас  недолго. Потом  у  нее где-то погиб сын и она уехала.

C.П.Капица внук А.Н.Крылова пишет  в  предисловии. "До  августа 1945 г. мы жили рядом, и я часто обращался к нему  с  просьбой  помочь мне в школьной математике. Он с удовольствием доказывал  теорему  своим, оригинальным  способом, который  очень  доходчиво  мне объяснял. К сожалению учителя не ценили оригинальность решения, и я получал двойки". (с.7)

"...долголетней практикой я убедился, что если  какая-то  нелепость стала рутиной, то чем эта нелепость абсурднее. тем труднее ее уничтожить".(с.110)

После первого курса нас отправили в астраханскую полупустыню в район курорта "Тинаки". Это на правом берегу Волги выше Астрахани. Вбили колья, натянули две веревки, между которыми привязали  марлевые полога. Под пологами прямо на землю положили матрацы и  лагерь готов. Под каждым пологом помещалось  по  два  курсанта. Кто-то  из курсантов курил под пологом, был обнаружен и наказан. Поставлен  на два часа по стойке смирно в одних трусах на  съедение  комарам. На следующий день был выпущен Боевой листок, в  котором  обыгрывалась эта тема. В тот день наш лагерь посетил какой-то генерал из гарнизона, увидел листок и указал  нашим  командирам  на  противоуставность такого наказания. И от Боевого листка может быть польза.

Кажется, после второго курса было у  нас  учебное  плавание  на Каспии на  учебном  судне  "Индигирка". Это  был  трофейный  пароход. "Индигирка" пришвартовалась к 17  пристани. Мы погрузились, ошвартовались от пристани и сели на мель. Нас  заставили  бегать  от борта к борту, надеясь таким способом раскачать судно и снять  его с мели. Но пришлось вызывать буксир. На судне кроме  нас  были  еще курсанты Ростовского и Батумского  училищ. Посетили  мы  Махач-Калу, Баку, Красноводск. Стояли на якоре и купались в устье Куры. Стояли возле Огурчинских островов. Тогда это были два песчаных  низких острова с редкой растительностью и множеством гнездовий  птиц. Под Красноводской пристанью наловили  ведро  раков. На  меня  произвел впечатление город Баку. Мы шли с ребятами по кривым  узким  улицам Старого города и вдруг оказались  на  площади  из  арабских  сказок. Это была площадь Низами. Во время учебного плавания мы разучили новую песню. "Я до войны  счастливо  жил  с  женой..."  Говорили, что ее сочинил один из курсантов Батумского училища.

После третьего курса нас послали стажироваться  на  Каспийскую флотилию в Баку. Жили мы в матросском  полуэкипаже  полтора  месяца, ничего не делали, только ели и спали. Ребята возмущались, я успокаивал, говоря, что такого беззаботного курорта больше в нашей жизни не представится. Так оно и вышло. В училище нас  кормили  на  12 руб. в сутки. Здесь только на 6. Я поправился на два килограмма.

В полуэкипаж поступила партия новобранцев из Молдавии, они  радовались, что попали во флот. Просили  у  нас  морскую  форму, чтобы сфотографироваться и послать на родину. Их постигло великое  разочарование, когда им выдали солдатскую форму и определили в береговую оборону.

После четвертого курса нас снова послали на  флотилию. Жили  мы сначала на БДБ (быстроходная  десантная  баржа), в  трюме  которой стояли трехярусные кровати. С потолка капали капли  конденсата. Потом нас перевели на берег. Так как делать  было  нечего,  мы  стали подрабатывать на судоремонтом заводе  им. Парижской  Коммуны. Помню первый день нашей работы. Привел нас мастер в  какой-то  подвал  и велел  ломать  бетонные  перегородки. Мы  спросили  сколько  будет стоить  эта  работа. Он сказал 500 рублей. Мы, надеясь заработать, дружно навалились и к  обеду  все  закончили. Конечно, никаких  500 рублей не было. Как и везде была обыкновенная выводиловка.

Послали раз нас грузить кир (род асфальта) для заливки крыш за территорией  завода. Приехали, а  нам  его  не  дают. Это не ваш кир. Приехал с завода зам директора. Пожал руку представителю  противной стороны и понесся трехэтажный  взаимный  мат. Кир  нам  все равно не дали.

В Баку я разыскал земляка. Это был Показаньев Григорий  Андреевич служивший в авиации в звании майора. Но он служил  на  авиаремонте. Он пригласил меня поехать на охоту. Дали мне кирзовые  сапоги, ружье и десяток патронов. Это было в декабре. Сели мы  ночью  на первой бакинской станции Кишлы. Нас было четверо. Билеты стоили 160 рублей. Майор предложил проводнику 100 рублей, тот  требовал  150. В Баладжарах майор собрался идти  покупать  билеты. Проводник  сдался. Взял 100 рублей и дал нам купе. Часа в два ночи шел  по  вагону контроль с фонариком. Будили разоспавшихся пассажиров. Нас не  тронули. Приехали  мы  к  Сальянским  болотам, где  зимует   множество уток. Возле железнодорожного моста стоял дом, в котором  жили  несколько семей железнодорожников. У них ночевало  много  охотников. Я выстрелил несколько раз в  летящих  уток, не  попал. Попытался  залезть в засаду, но сапоги были  дырявые. Стемнело,  я  пошел  к  дому .Слышу, летит стая. я выстрелил вслепую. Услышал, упала  утка, недалеко от меня, ударилась об землю. Я шарил, шарил и не нашел. Утром  нашел кучку перьев. Утку ночью съели шакалы, которых там бегало  много. Я развесил на куст газету, отошел на 15 шагов, прицелился и выстрелил. В трех углах газеты нашел три пробоины.

                В БАКУ

14 марта 1952 года я начал свою трудовую деятельность  на  СРЗ им Парижской Коммуны  мастером  инструментального  цеха. Поставили меня сначала мастером на заточной участок. Там бригадиром был Габдюк и три женщины. Собственно там я был не  нужен. Они  знали  свою работу. Я взял в библиотеке книгу о заточке инструмента и  обнаружил, что пилы Геллера у нас точатся не так. Книга рекомендовала делать один зуб выше и треугольником, второй - лопаткой. У нас же все зубья точились одинаково. Преодолев противодействие Габдюка, я  добился, что пилы стали точить  "по  науке". В  то  время  я  еще  не знал, что и наука может заблуждаться.

Потом мне дали механический участок, на котором токарили в  основном мальчики после ремесленного училища. Я давал  им  работу  и выписывал наряды. Работали они по-разному. Жившие с  родителями  не стремились к заработку. Жившие без родителей в  общежитии  стремились заработать. Маленький армяшка Флянц работал на маленьком  токарном станке, точил "шурупы"- винты М4 и больше. Не хотел  их  точить, плакал. Мне пришлось с ним возиться. Постепенно он освоил  работу и стал зарабатывать больше других мальчиков  до  900  руб  в мес. Я как-то пошутил, что мы хотим перевести его  на  другой  станок, на другую работу. Он стал просить, чтобы его оставили на этой.

Был токарь высшего 7-го разряда Сальман Дадаш, который точил  в основном нестандартные червячные фрезы из стали  ШХ-15(шарикоподшипниковая, хромистая).Эти поковки как ни отжигали, все равно трудно обрабатывались. Несли в  лабораторию, проверяли  твердость, которая была обычно выше стандартной. На этом основании к  нормам  добавляли сколько-то процентов. Этот токарь подходит ко мне в  конце месяца и подает наряды. Он заработал всего рублей 600.Я  растерялся, такой случай нигде и никто не описывал в учебниках. Побежал  за советом к начальнику цеха, который  махнул  рукой: "Сделай  что-нибудь". Я и сделал, выписал ему "липовых" нарядов, чтобы в сумме было 1200 рублей. Так и продолжалось, пока я работал. Я понимал, что  в случае чего начальник цеха окажется в стороне. Виноват буду только я и  никто  другой. Впоследствии  я  узнал, что  такая  выводиловка процветала в нашей стране. Некоторые начальники с ее помощью "зарабатывали" деньги. Но это мелочевка. Более  крупный  доход  приносили руководителям "мертвые души", т.е.начисление и получение  зарплаты за несуществующих людей.

Жили мы в общежитии в поселке из финских  домиков, находившемся между двумя кладбищами - правительственным и обычным. В домике три комнаты, кухня и санузел. Приехал к нам выпускник Рижской мореходки Альфонс Кришиевич  Таубе - высокий, спокойный  латыш, говоривший  с небольшим акцентом. Через несколько дней он пригласил нас на  вокзал встречать своего товарища Вальку Кузнецова из Москвы, приехавшего с несколькими тяжелыми чемоданами, в которых оказалось разное "железо" к мотоциклам. Кузнецов  оказался  мотогонщиком. Вскоре  он получил в местном мотоклубе  мотоцикл  и  стал  его  модернизировать. Потом  участвовал  в  гонках  иногда  удачно, иногда  неудачно. Однажды я ехал с ним с работы. В центре стоял постовой милиционер, который пригласил его остановиться. Валька медленно подрулил к посту, а затем, газанув стремительно  умчался. Номер  мотоцикла  был приделан так, что его можно было видеть только сверху. Мотоцикл  на ночь он  ставил на веранде домика, закрывая на замок цепью к батарее  отопления. На  веранду  вело  несколько  бетонных    ступенек. Однажды я стоял у входа, когда подъехал Валька  к  самым  ступенькам. Я шутливо заметил, что ступеньки мешают  заехать  на  место. Он развернулся отъехал назад, а затем заехал по  ступенькам  на место.

Обычная наша пища в общежитии состояла из бутербродов с маргарином и чая. Иногда немного колбасы. Холодильников у нас не было  и были случаи отравления колбасой, пролежавшей в тумбочке  день  или больше. Москвич сразу высмеял  наше  питание, заявив, что  питаться надо не маргарином, а маслом. Я возразил, что маргарин не хуже масла и предложил Вальке для проверки этого тезиса различить  по  вкусу маргарин от масла. Для этого я сделал два бутерброда один якобы  с  маслом, другой с маргарином, хотя оба они были одинаковы. Валька пожевал, подумал и определил, где масло, а где маргарин. Раздался дружный хохот. Все наши ребята знали, что масла нет и в помине.

Осенью пятеро из  нас  подали  документы  в  Бакинский  индустриальный институт. На здании этого института висела  мемориальная доска,  что в этом институте учился Лаврентий Берия (кажется с 1915 по 1921 год).Я обнаглел, заявив что сдавал в своей жизни много экзаменов и ни разу не завалился. Почему же я должен завалиться сейчас? И стал сдавать экзамены без всякой подготовки. Первым экзаменом было сочинение. Я писал на свободную тему. Всего  писали  человек  90. Потом  подводились  итоги  экзамена. Преподаватели  сказали, что общее впечатление от сочинений плохое, но есть пять сочинений, которые резко выделяются на общем фоне. Это оказались наши сочинения.

Завалился я на письменной математике, которая оказалась  далеко не обычной. В классе было несколько школьных досок. Каждому  абитуриенту, которых тогда не звали абитуриентами, отводилось по полдоски. Преподаватель диктовал пример и  шел  дальше. Я  стоял, соображая способ решения, и был уверен, что решу. Но  преподаватель, увидев, что я делаю какие-то вычисления, не относящиеся будто бы к  делу, предложил другой пример, потом - третий и поставил мне двойку. Так  как в институте был недобор, то однодвоечникам предложили  пересдачу. Я посидел вечер в библиотеке, выучил все формулы и сдал. Меня  зачислили на нефтепромысловый факультет, хотя я хотел на  механико-технологический.

Сдавали за первый семестр экзамен по  химии. Я  взял  книжку  о Д.И.Менделееве и прочитал ее  перед  экзаменом. Наверное, в  каждом билете был вопрос о периодической системе. Был он и в моем. Я  стоя перед аудиторией громко рассказывал свои познания  из  популярной книжки, когда закончил,  посмотрел  на  экзаменатора. Старушка-химик сидела надо мной на кафедре с  блаженной  улыбкой. "Молодой  человек, откуда Вы это все знаете, я Вам этого не  давала".  Кто-то  из студентов бросил, что он, то есть я, очень интересуется химией. Я получил пятерку, не отвечая на следующие вопросы билета. При сдаче за второй семестр, опять я получил пятерку авансом, так  как  из  зала кто-то напомнил старушке, что это тот самый  студент, который  рассказывал про Менделеева.

Этот опыт мне пригодился позднее, когда я учился в  Челябинском политехническом институте и снова сдавал экзамен по химии. Когда я пришел на экзамен, экзаменующиеся были в панике. Подряд были  получены несколько двоек и единиц. Я сел перед  женщиной-экзаменатором и стал рассказывать о периодической системе, ее открытии. Потом перешел к другим вопросам. По моей собственной оценке я мог бы получить не больше чем четыре. Но тут пришел декан Смолкин, поздоровался и спросил,  как  идет  экзамен. Преподаватель  сказала, что  ничего, вот ставлю пятерку. Смолкин пришел по жалобе студентов, преподавателю надо было показать, что она ставит не  только  двойки, но  и пятерки.

Но вернемся в Баку. Когда мы еще учились в мореходке, нам объясняли, что за обучение мы должны будем отработать по  три  года, там, куда нас пошлют, а уж потом мы можем  сами  выбирать. Но  оказалось все не так. Один наш товарищ, окончивший мореходку раньше и уже отработавший 5 лет, хотел уволиться, чтобы уехать к старым родителям, которые нуждались в его  помощи. Но  его  не  отпускали. Действовал указ от 1939 ил 40 года, запрещавший увольнение, хотя был уже  1953 год. Я задумался. Выходит, что у нас крепостное право?  Осенью  того года началась ажиотажная пропаганда по освоению целинных и залежных земель. По радио каждый  день  сообщалось  о  людях, захотевших ехать на освоение таких земель. Меня  осенило, что  таким  способом можно освободиться от крепостной зависимости. И я подал заявление. Был еще один товарищ из соседнего цеха по  фамилии  Лебедев, который тоже подал заявление. Начался  ажиотаж. Нас  приглашали  райком партии, нас фотографировали, с нами  беседовали  корреспонденты. Потом в газете "Вышка" была наша фотография и заметки, которых мы не писали, но под которыми  стояли  наши  подписи. Разумеется,  никакого гонорара нам не предложили. Ажиотаж утих, нас спросили в какой  район Азербайджана мы желаем поехать. Мы сказали, что  в  Азербайджан ехать мы не хотим. Нам сказали, что тогда никуда не поедете.

Я написал в Челябинское, Свердловское и  Курганское  управления сельского хозяйства с предложением своих  услуг. Ответ  пришел  из Кургана, где было написано: "Приезжайте, трудоустроим".  В это  время военкомат собирал группу  офицеров  запаса, чтобы  послать  их  на трехмесячные сборы. Письмо из Кургана я спрятал и поехал в  январе 1954 года с группой в Феодосию.   Есть в Феодосии картинная  галерея  Айвазовского, который  был уроженцем Феодосии. Сзади этой галереи находились  учебные  классы, в которых мы изучали военно-морские специальности. Я был управляющим огнем корабельной артиллерии малых кораблей. Кроме того, под страшнейшим секретом мы изучали поражающие факторы атомного оружия. Записи велись в  прошнурованных  и  опечатанных  тетрадях, которые сдавались на хранение в специальном опечатываемом  одним  из  нас чемодане. Лично я был ответственен за получение и сдачу  секретных учебников. Изучали мы сдвоенную 20-мм корабельную пушку по секретному наставлению. Оказалось, что в нашей  же  секретной  библиотеке есть и несекретное наставление по  такой  же  пехотной  пушке. Эта пушка отличалась от корабельной только наличием  колес. Подполковник Козырев говорил нам, читайте про  все, кроме  колес. На  корабле колеса не нужны.

Однажды после занятий я собрал секретные учебники  и  понес  в библиотеку. Там оказалось, что одного учебника не хватает. Я  растерялся и побежал обратно в класс. Мне встретился кто-то из  руководящих офицеров, спросивший меня,  куда я бегу. Я ответил, что  потерял одну секретную книжку. Пока я шарил в  классе  по  пустым  столам, офицер догнал и вернул наш взвод. Взвод развернулся в цепь и  стал осматривать территорию двора. Когда я снова пришел в библиотеку, оказалось, что все книги были на месте. Просто одна из  книг  упала на пол. В противном случае мне грозила тюрьма до 8 лет.

На сборах нам платили по 240 рублей в месяц, а на работе начисляли половину зарплаты. Многие и я в том числе написали  на  завод просьбу и нам прислали деньги в Феодосию. Вернулись мы в Баку  накануне  1  мая. После  праздника  я  подал  заявление, чтобы   уволиться, но получил отказ. Тогда я пошел в райком партии  пожаловался. При мне партчиновник позвонил на завод и велел немедленно уволить. При расчете я оказался должным 300  рублей  и  бухгалтер  не подписал мне обходную, хотя  юрист  объяснил, что  это  не  законно. Бухгалтер должен был бы взять  с  меня  обязательство  выслать деньги с нового места работы. 9 мая 1954 года уходил очередной вагон офицеров запаса в Феодосию и я без трудовой книжки  поехал  с этим вагоном без  билета,конечно. В  Ростове  наши  пути  расходились. Утром я простился с ребятами и, не позавтракав, попал на поезд шедший  в сторону Москвы. Поезд  опаздывал  и  на  всех  станциях стоял одну-две минуты. Наконец, проводница  сказала, что  в  Россоши будем стоять 15 минут. Я заскочил  в  вокзальный  ресторан, заказал себе обед. Увидел, что официантка несет мне обед, и  что  мой  поезд пошел. Я вскочил и убежал из  ресторана. Вечером  приехали  в  Лиски. Столовые уже не работали. Мне  удалось  купить  только  буханку хлеба и я впервые за день поел.