Dottie. Век Просвещения

…На ней — тонкое батистовое платье, перехваченное под грудью, как сейчас носят и как ей безумно идет. Дотти даже не представляет, как выглядела бы в модах двадцатилетней давности — наверняка не слишком привлекательно. Волосы ее подвиты — два часа работы горничных и куафера, создававших, казалось бы, такую простую прическу. Золотистая кашемировая шаль с красным орнаментом и длинными кистями — подарок мужа — красиво драпирует ее плечи и руки.  Вышивка на шали повторяет цветом и узором вышивку по подолу платья. Художник, мсье Кюгелен, несколько раз придирчиво поправлял ее, просил принимать те или иные позы — поворачиваться, наклонять голову, особым образом складывать руки - а еще до этого пересмотрел весь ее гардероб на предмет наиболее подходящей для нее одежды. Не очень одобрил украшения — на его вкус, жемчужные серьги не подходили к поясу и диадеме, - но снять их Дотти отказалась, а поменять парюру «Северная звезда» на что-то другое отказался главный заказчик портрета — граф Кристоф.
Графиня сперва отказалась от подобного дара — мол, что же во мне такого красивого, я признанная дурнушка, и нечего меня рисовать — но муж настоял.
-Мсье Кюгелен — признанный мастер, и на холсте ты увидишь свою внешность вернее, нежели в зеркале, - уверенно произнес муж.
-Как же так можно? Ведь зеркало показывает истину, - ответила Дотти.
-Видно, нет, ибо ты продолжаешь твердить о своей неприглядности с завидным упорством, - рассудил Кристоф и добавил, что уже договорился обо всем с художником и даже проплатил ему вперед, так что завтра — первая встреча.
-Картина будет висеть в моем кабинете, который ты с таким упорством хочешь переделать, - отвечал он, когда Дотти поинтересовалась, куда же он собирается поместить ее изображение.
-Как будто ты против, Бонси, - усмехнулась она.
-О, вовсе не против, только, надеюсь, у меня тоже есть право выбора желанного убранства, - произнес Бонси. - И да, перед тем, как будешь позировать, непременно надень Северную звезду. Тот комплект, который тебе дарили на свадьбу.
Дотти давно не надевала эти бриллианты и сапфиры. Отчего-то они казались ей не подходящими ни к одному ее туалету, слишком тяжеловесными, большими. Для них ей нужно дорасти. Во всех смыслах.
Сеансы у художника, оказавшегося весьма красивым молодым человеком, как успела заметить девушка, протекали всегда в присутствии двух горничных, задача которых заключалась в том, чтобы сидеть тихо и поправлять хозяйкину шаль или прическу по ее приказанию, красиво укладывать драпировки на платье. Рисовали ее в малой гостиной, рядом с развесистым цветком. Кюгелен объяснил, что фоном будет «естественная среда», - то есть, парк Петергофа, наброски которого он сделал летом. Доротея иногда усмехалась — нынче, когда за окном свирепствует непогода, надо воображать, будто она находится в некоем Эдеме, где в платьях с голой грудью и открытыми плечами совершенно не холодно, а шали нужны лишь для того, чтобы красиво обрисовывать фигуру.
Сеансы длились по паре часов, во время которых Дотти страшно скучала. И от нечего делать проигрывала в уме все дела прошедших дней.
Новости наполняли ее разум выплескивались в строки писем к братьям и отцу... Новости преимущественно хорошие, иногда скандальные, и каждая из них, казалось, имела особое значение. Она всегда делилась с ними мужем, но тот, кажется, не придавал значение тому, насколько важны эти сведения. А зря! Очень зря!
Другое еще занимало ее. После того, как она побывала у графини Строгановой впервые, месяц назад, странное, прежде незнакомое чувство зародилось в душе девушки. Можно было бы назвать его завистью, но лишь с большой натяжкой. Сама графиня Софья, ее манеры, обхождение, круг интересов, казалось, находились несоизмеримо выше на невидимой шкале, чем у Доротеи, не говоря уже о внешности и происхождении.
Дотти слышала, что говорили о муже графини — да и о их семье в целом, о его соратниках — в гостиной фрау Шарлотты или на раутах у вдовствующей императрицы. Вкратце — ничего хорошего. О Софье Владимировне шептались, будто она была в прошлом «слишком уж благосклонна» к государю, и пожилые женщины недовольно поджимали губы. От Доротеи ожидали, что она будет вторить им, а, узнав о приглашении в гости к Строгановым, накинулись с расспросами, при этом фрау Шарлотта проворчала: «Интересно, почему же вашему супругу непременно нужно дружить с ними?», но девушка предпочла промолчать, вопреки своему обыкновению. Долго она мучалась над вопросом: что же такого она испытывает по отношению к графине? Не сказать, чтобы Доротее были незнакомы терзания зависти. Конечно, всегда хочется получить то, чего нет. Но здесь она испытывала другое... Досада оборачивалась не на Софью Строганову, а на саму себя. Она взяла обыкновение часами простаивать у зеркала, внимательнейшим образом оглядывая саму себя, перебирать наряды, постоянно думая, достаточно ли изысканно они сидят, пытаться читать книги, в которых она мало что понимала. Давеча, когда муж застал ее за чтением Светония в оригинале — в книге она понимала только каждое третье слово — она с досадой сказала: «Я такая необразованная, Бонси». Она не запомнила, что же отвечал Кристоф. Кажется, ронял какие-то общие фразы, хвалил ее игру на фортепиано... Но что толком уметь играть по заранее записанным композиторами нотам, если та же графиня Софья, помимо фортепиано, владеет арфой и флейтой, да еще сама сочиняет мелодии? Дотти не стала этого рассказывать мужу, просто попросила его порекомендовать хорошие книги из его библиотеки. Она могла бы задать тот же вопрос и ее новой светской знакомой, но было стыдно признать свою неправоту. Более всего она опасалась не насмешек, а снисходительного тона, покровительства и заботливости. Ей и так уже было стыдно за свои неполные шестнадцать лет, слишком заметные в гостиной у Строгановых, рядом с этой дивно прекрасной женщиной, обладающей умом Афины Паллады. Хотелось выглядеть старше. Раньше казалось, что принадлежность к высшему свету и сам статус замужней дамы прибавляют ей лет, но в глазах других она до сих пор видела изумление, словно она пребывала не на своем месте.
Вместо совета по поводу книг Кристоф нанял ей учителей истории и географии, и нынче она почти каждый день слушала лекции о дальних странах и давних временах. Все это было крайне занимательным, да и в памяти откладывалось, но вскоре перестало Доротею остро интересовать. Что толку ей знать о былых победах и поражениях? Или о том, сколько серебра добывают в Южной Америке и на какой точно параллели находится остров Куба? Возможно, мужчинам такие сведения покажутся крайне любопытными и полезными. Но Доротея слушала, позевывая, а на неизменную реплику преподавателя, пожилого профессора Йенского университета: «Есть ли у вас какие-нибудь вопросы ко мне, Ваше Сиятельство? Возможно, Вам что-то неясно?» неизменно давала отрицательный ответ. Позже она отказалась от уроков, так как начались сеансы портретирования, а на удивленные вопросы мужа отвечала так: «Он слишком неинтересно рассказывает». «Что именно тебе показалось неинтересным?» - задал вопрос Бонси, и Дотти не смогла на него ответить. Скорее всего, дело было в самих науках, а не в том, как излагал их преподаватель. Но цель была достигнута — теперь, при отсылках графини Софьи на какого-нибудь Марка Аврелия или Катона Доротея сразу понимала, о ком именно идет речь, и могла в общих чертах сказать, кем же была эта личность в истории. Судьбы нынче живущих людей были ей не в пример интереснее...
«Наверное, Просвещение не для меня», - думала Дотти, меняя позу по указанию герра Кюгелена. - «А только для тех, кто в этом талантлив и кто более прилежен... К тому же, глупо чему-то учиться в моем возрасте».
Она вспомнила Фредерику. Вот кто умел рассказывать интересно, доходчиво и именно о том, что увлекало Дотти, что могло ей пригодиться в реальной жизни. Историю с географией она бы ей тоже рассказала совершенно иначе. Но где она сейчас?
При всех людях в жизни Доротеи ей отчаянно не хватало одного — подруги. Знакомых было полно. У сестры очень много забот, а ее обязанности при Дворе превышали даже Доттины. Позже та поняла, почему — перед вдовствующей императрицей за нее часто вступалась фрау Шарлотта, избавляя ее тем самым от самых нудных задач. У Марии такой свекрови не было. Подруги из института либо вышли замуж, либо ожидали замужества. Такие девушки, как она, оставались в одиночестве, вынужденные общаться только с теми, кто старше.
Было и другое. То, что уже начало несколько свербить в душе у Дотти. Брак всегда подразумевает рождение ребенка — так ей говорили, так и бывало у ее знакомых и родственниц. Она уже больше года замужем. Но никаких признаков не видит. Признаки она прекрасно знала — сначала прекращаются ежемесячные кровотечения, потом припухает грудь, начинается тошнота и дурнота, которая длится до тех пор, пока беременность не будет видна окружающим... Всякий раз, когда кровотечения запаздывали хоть на пару дней, Доротея начинала нервно, и в то же время с надеждой прислушиваться к себе, чтобы потом, с некоторым разочарованием, смешанным с облегчением, встречать очередное недомогание. Она всегда слушала, о чем говорят дамы, когда мужчин нет рядом. Истории часто пугали ее: у такой-то роды были неудачные, ребенок шел неправильно, застрял в родовых путях, и пришлось его резать и вынимать по частям; у другой все прошло хорошо, но сразу после родов не отошел послед, поэтому она изошла кровью, оставаясь в сознании до последнего... Каждые роды обсуждались, комментировались, действия акушерок или докторов осуждались или, напротив, восхвалялись, и Доротея вскоре уже узнала обо всем, что ей когда-нибудь предстоит. «Главное — не паниковать и быть готовой к тому, что это будет больно. Очень больно, причем долго, - может, даже в течение суток», - добавила как-то ее свекровь. Такие предупреждения Доротею, конечно же, пугали, но в то же время она понимала — дело это неизбежное, нечто вроде последнего этапа посвящения в статус женщины. Все знакомые дамы пережили этот этап, состоявший из нескольких длительных фаз — беременность, иногда неудачная, роды,  кормление грудью, затем снова беременности и роды, и вспоминали об этом примерно так, как мужчины вспоминают о сражениях и поединках, в которых принимали участие. И когда ее сестра недавно, как бы невзначай сказала, что находится «в ожидании», Доротея только головой поникла, хотя и выдавила из себя улыбку, радостное поздравление, как и полагается в подобных случаях. От нее не укрылось чувство превосходства, отразившееся в серых глазах сестры, и она не могла этому ничего противопоставить.
-Кстати, - спросила тогда Мария. - Слышала, что ты берешь уроки истории и географии?
-Да, беру, - подтвердила графиня Ливен и начала рассказывать обо всем, что на них узнала.
-Нужно ли это тебе? Неужели ты не помнишь слова maman — лучшая наука для женщины та, которая ей позволяет вести хозяйство и радовать мужа? - произнесла старшая из сестер, изумленно вглядываясь в сестру. - Впрочем, я понимаю, зачем оно тебе нужно. Ты же сейчас дружишь с графиней Строгановой...
-Я у нее бываю иногда, но называть наше общение дружбой не стала бы, - отвечала несколько неуверенно Дотти, чувствуя, что сестра клонит разговор куда-то не туда. 
-Maman знает о том, - продолжала Мари. - И не сильно одобряет твои к ней поездки... Интересно, куда смотрит твой муж?
Доротея не стала говорить, что ее муж общается с «графом Попо», как прозывали в свете Строганова, едва ли не чаще, чем она сама — с графиней Софьей. Она поняла, что сестра обязательно расскажет о том Марии Федоровне, и последствия для мужа будут не очень хорошие.
-Bonsi дает мне полную свободу выбирать себе знакомых и друзей, - с некоторой гордостью в голосе произнесла Дотти.
-И зря. Скажу тебе откровенно — о твоих разговорах с молодыми людьми на улице и в свете отлично знают при Дворе... И не одобряют, - загадочно отвечала ее сестра.
-Кто именно при Дворе? - откликнулась Дотти, вспомнив уже пережитый ею летом случай.
-Так вот, цесаревич Константин говорил со мной о тебе, - продолжила Мари.
-Уж кому судить о приличиях, как ему! - расхохоталась Доротея. - Лучше бы смотрел за собой.
-Ты не понимаешь, - Мари резко понизила голос. - Если он уже справляется о тебе, то, значит, ты пользуешься определенной репутацией...
Дотти поняла, что хотела сказать ее сестра,  и густо покраснела. Потом нашлась, что сказать:
-Правда, ma petite soeur? Мне кажется, что у тебя обстоят дела еще хуже, раз с тобой он разговаривает напрямую, а обо мне справляется через третьих лиц.
Мария Шевич приняла такой вид, как будто Доротея только что дала ей смачную оплеуху.
-Я, кажется, не дала повода себя оскорблять, - с трудом выдавила из себя ее собеседница, причем вид у нее был такой, словно она едва сдерживает тошноту. Доротея невольно отодвинулась от нее, испугавшись за сохранность своего платья.
-А зачем ты лезешь туда, куда тебя не касается? - откликнулась графиня Ливен. - И тогда, и сейчас...
-Я всего лишь хочу тебе помочь, - лицо Марии было совсем несчастным. Она прикрыла рот салфеткой и отвернулась. Дотти понимала, что с ней творится. В первые месяцы, как все рассказывают, многих женщин одолевает дурнота. Сестру ей было вовсе не жаль.
-Тогда ты тоже очень хотела мне помочь, да? - накинулась на нее Дотти, не обращая внимания на то, что плечи Марии непроизвольно подергиваются. - Из-за твоей помощи у меня чуть не расстроилась помолвка! А все потому, что тебе был нужен мой муж!
Мари только выдавила из себя:
-Ты злая! Какая же ты злая... Впрочем, с кем поведешься..., - вскочила и выбежала из комнаты. Очевидно, позывы к рвоте стали совсем невыносимыми. Доротея развернулась и вышла из ее гостиной, не удосужившись попрощаться с ней. С тех пор они более не переписывались, и брат ее Константин, весьма благонамеренный и добрый молодой человек, тщетно доискивался причины ссор двух сестер. Потом формальные отношения были восстановлены, они, бывая в свете, здоровались и кланялись друг другу, но не более того.
Дотти поморщилась, вспомнив о случившемся. Она ни с кем не хотела это обсуждать. Уж конечно, муж для подобных разговоров не годился, равно как и братья — чего стоят неуклюжие попытки Константина вмешаться! Свекровь — тем более. Может быть, только Фемке. Или графиня Софья. Они бы не стали говорить общие слова о необходимости поддерживать родственные отношения, забыть былые обиды. Нет, они бы выслушали спокойно и все поняли.
...-Итак, Ваше Сиятельство, еще пара сеансов, и картина будет готова, - объявил мсье Кюгелен через некоторое время, откладывая кисти в сторону.
-Можно, я взгляну? - Дотти передала шаль горничной и двинулась в сторону мольберта, но художник встал ей наперерез, покачав головой. С губ его не сходила тонкая улыбка.
-Ваш супруг хотел бы, чтобы портрет стал для вас сюрпризом. Да и мне, честно говоря, не нравится показывать незаконченные вещи своим заказчикам.
Доротея только вздохнула.
-Не беспокойтесь, результат вас приятно удивит, - продолжил художник, складывая мольберт и собирая краски.
...Вечером Дотти, лежа в кровати с мужем, вдруг вспомнила про сестру — второй раз за день, зачем же?
-Знаешь, у Мари будет ребенок», - проговорила она.
Кристоф, казалось, задремал, - долго не откликался. Но через какое-то время добавил:
-Передай ей мои поздравления.
Дотти не упомянула, что никаких поздравлений она передавать не будет по той простой причине, что зареклась общаться с сестрой. Она продолжила:
-У нас есть одна комната... Я думаю, как ее обустроить — для гостей или как детскую?
-Обустраивай ее для гостей, - кратко и уверенно проговорил ее муж.
-Но ведь...
Кристоф повернулся к ней и пристально взглянул ей в лицо. В неверном свете ночника лицо его показалось Доротее мрачным и озабоченным.
-Ты хочешь сказать, что тоже в тягости? - спросил он напрямую, и в его голосе она не расслышала ни радость, ни надежду, скорее, какое-то отчаяние. - Ведь я же...
-Нет, совсем нет, - произнесла Дотти удивленно. - Но когда-то наступит этот день... Рано или поздно.
Ей показалось, что муж вздохнул с облегчением.
-Лучше поздно, чем рано, - произнес он, закрывая глаза. - Пока гости нам важнее... Приедет твой отец — где его поселим?
Доротея не смыкала век. Вопросы роились в ее голове, но она не решилась тревожить мужа, чтобы их всех задать. Все же ему завтра вставать ни свет, ни заря.
 Понятно, что ее Бонси детей не хочет. А, может быть, просто не может? В гостиной у графини Ливен-старшей давеча обсуждали и такое. «Обычно вину в неплодном браке сваливают на женщину», - говорила одна знающая дама. - «Но, как показывает жизнь, мужчины тоже бывают виновны в этой трагедии не менее, а иногда и более... Понимаете ли, беспорядочные связи...»
Доротея невольно покраснела, а фрау Шарлотта, увидев реакцию невестки, мигом перевела разговор на куда более невинную тему.
Нынче Дотти вспоминала эти слова, и они вгоняли ее в краску. Почти каждый день они с Бонси близки. Иногда и по несколько раз подряд. Она могла быть уже беременной. Значит, дело либо в ней, либо в нем. Но если он так явно озвучивает свое нежелание иметь детей, то вполне возможно, что принимает меры. Об этих мерах говорили шепотом, да таким, чтобы Дотти не расслышала, поэтому ничего конкретного она не уяснила. Потом вспомнила — когда они уже распалялись до крайности, и он уже дрожал, и глаза его делались совсем черными, он в последний миг резко отрывался от нее и с глухим стоном падал рядом, животом вниз... Ей всегда хотелось, чтобы объятья не размыкались до самого конца, и она часто держала его за руки, но в тот, последний миг, когда становилось особенно горячо, Бонси все же вырывался из плена ее рук, и только потом, когда последние судороги затихали, возвращался к ней... Теперь Доротее было понятно, зачем он это делал. Немудрено было догадаться. Но зачем? Разве ж суть брака — не в рождении наследников? Иначе зачем же все это? Надобно было спросить у него назавтра.
В обед Кристоф сообщил ей, несколько равнодушным тоном:
-Мне надо будет уехать в Ригу недели на две... Послезавтра выезжаю.
Через две недели должно уже наступить лютеранское Рождество, а нынче сезон был в самом разгаре. И что, ей никуда не выезжать в течение этого времени? Немыслимо! Это все она и высказала мужу, на что он отвечал:
-Алекс будет тебя повсюду сопровождать вместо меня, я уже договорился.
Потом, выжидающе глядя на нее, произнес:
-Думаю, в Ригу ты со мной не захочешь поехать.
-Да меня никто ж не отпустит! - воскликнула Дотти. - Надобно будет у Ее Величества отпрашиваться, а я не успею уже...
Муж выжидающе смотрел на нее, а потом тихо проговорил:
-Интересно, твоя покровительница знает, что ты замужем, или запамятовала уже?
Слова его показались Доротее дерзкими без меры. Кроме того, она не очень поняла, почему он с самого начала отмел даже саму возможность того, что она могла захотеть его сопровождать. Не то, чтобы ей сильно туда хотелось... Рига запомнилась девушке как нечто провинциальное без меры, отчего-то связывалась с холодом и льдом, еле развеиваемыми слабым теплом от печей. Вспомнился пузатый замок, вокруг которого стояло несколько полосатых будок с часовыми, вид на замерзшую широкую реку сквозь заметенные морозом окна, и какой-то затхлый, сырой запах в комнатах с низкими потолками.
-А я, пожалуй, поеду с тобой... Мне Катхен пишет, будто они уже переехали на сезон в Ригу, и у них оркестр, будут балы обязательно. Я по ним всем соскучилась, видишь ли, - заговорила она, уклоняясь от вопроса мужа, который, услышав ее слова, казалось, принял несколько досадливое выражение.
-Но как же Ее Величество? - спросил он, словно поддразнивая ее. - Боюсь, по возвращению тебя ждет большой абшид.
Доротея покраснела. Внезапно она вспомнила очень давний разговор, еще перед свадьбой, когда муж пообещал заступаться за нее перед власть предержащими, в частности, перед Марией Федоровной.
-Я постараюсь... постараюсь отпроситься. Через Mutterchen, - выговорила она нерешительно.
-Ma chere, - муж решительно отложил от себя столовые приборы и отставил тарелку с недоеденным жарким. - Сколько тебе можно отпрашиваться у нее? Ты прежде всего моя жена, потому уже крестница императрицы, дочь ее лучшей подруги, и прочая и прочая. И надо бы ей понимать уже...
Он запнулся, увидев нескрываемый ужас в глазах Доротеи. Она впервые слышала от мужа такие слова по отношению к власть предержащим. Особенно по отношению к maman, к Марии Федоровне, такой величественной и несчастной. Ей хотелось откровенно возразить, упрекнуть его в том, что он забывается, что он просто не может такое говорить всерьез. Но в то же время она осознавала, что ее Бонси прав.
-Зачем ты так про нее? Она вовсе не такой тиран. Ты, верно, Альхена наслушался, - проговорила она тихо. - Тот тоже вечно недоволен.
Кристоф понимающе усмехнулся. Алексу было за что быть недовольным. Ведь всякий раз императрица отчитывала его за «беспорядочный образ жизни», упоминая всех женщин — дворцовых служанок, фрейлин, актрис — с которым у него была связь. С мадемуазель Шевалье, нынче отправленной назад в Париж, он тоже развлекался, но Дотти никогда бы не осмелилась вызнать у него подробности, равно как и он — рассказать их. «Нерачительная растрата денег», по мнению Марии Федоровны, была куда большим грехом Алекса, нежели бесчисленные связи — довольно обычное дело для светских молодых людей его возраста. Естественно, подобный контроль кого угодно вывел бы из себя.
-Я и не говорю тут про тиранию, - с досадой произнес Бонси. - Ты можешь сама решить, что  хочешь для себя?
Доротея опустила голову.
-Я поеду с тобой, - быстро проговорила она в ответ, не поднимая на него глаз.
-Если у тебя будут спрашивать отчета, то я сам явлюсь перед императрицей и все ей объясню, - заговорил Кристоф. - Успеешь собраться?
-Конечно, успею, - усмехнулась она. - А твоя сестра не будет досадовать на то, что мы нагрянем нечаянно?
-Знаешь, сколько раз я к ней эдак запросто приезжал? - отвечал ее супруг. - Катхен привычная, а с мужем своим она и так поговорит...
Доротея оборотила на него взор глаз, в свете свечей блистающий ярко.
-Как там продвигается портрет? - невзначай спросил Кристоф. - Тебе еще не надоели эти сеансы?
-Откуда ж мне знать, как он продвигается, когда господин Кюгелен мне никогда ничего не показывает! - капризно произнесла Дотти. - Он сказал, что это сюрприз. Небось, нарисует меня сущей уродиной.
-Ну уж нет, стиль у него всегда один и тот же, - разуверил ее граф. - Видела же портрет царской семьи его кисти? Он постарается куда лучше.
-А почему же ты не хочешь сам ему позировать? - вдруг спросила Дотти.
Вопрос, очевидно, застал ее мужа врасплох. Он пожал плечами и проговорил:
-Чего уж там рисовать?
-Даже миниатюру не хочешь?
-Да зачем? Не заслужил я портретов, - Кристоф посмотрел в сторону.
-А я разве заслужила?
-Ты — дело другое, - отвечал он отстраненно. - Что ж, надеюсь, дня на сборы тебе хватит.
-А скажи, зачем туда ехать? - спросила Дотти.
-Я ж сказал — по поручению государя.
-По какому поручению? - немедленно вцепилась в него девушка, и ее Бонси, очевидно, очень подосадовал на то, что упомянул об этом.
-Так... нужно составить один доклад и посмотреть на состояние дел в губерниях, - расплывчато проговорил Кристоф. - По военной части.
В военной части Доротея не разбиралась совсем. Она ее совершенно не интересовала. Какой-то провиант, передвижения войск, цифры и длинные перечни непонятных названий и терминов. Она безмерно уважала своих родственников за то, что во всем этом находят какой-то смысл. От Дотти же суть всегда ускользала, и она даже не досадовала на это.
-Я и не сомневалась, - проговорила она несколько досадливо.
-Ну и надо проверить состояние наших имений, - продолжал Кристоф. - Это мне уже поручила матушка.
Доротея как раз не была сегодня у свекрови, поэтому та ничего не сказала о поездке мужа.
-Но тебе не обязательно ехать в эти деревни, - добавил граф, увидев, как жена помрачнела. - Оставайся в Риге, там, верно, будет весело...
-Надеюсь на это, - и девушка кинулась в обсуждение тамошних знакомых, балов, обедов...
-Главное, не слишком поражай местных дам туалетами. Они в сей науке не очень сильны. Катарина и так у них сидит как бельмо на глазу, а тут еще и ты во всем петербургском блеске, - добавил Кристоф.
-Ну, рядиться в то, что они там обычно носят, я не буду, - уверила его супруга.
-Дорогая, нам и так там все завидуют, - вздохнул граф. - Не хватало, чтобы и ты пострадала от сей зависти.
Он мог бы и не предупреждать. Об этом чувстве, «чудовище с зелеными глазами», Доротея уже прекрасно была наслышана. Раньше ее даже радовало, когда ей завидуют. Этот факт возвышал ее в своих собственных глазах. Но нынче стала все более понимать, что ничего в этом хорошего нет.
-Это ты говоришь из личного опыта? - почему-то поинтересовалась она у меня.
-Дорогая, - сказал он утомленным голосом. - Я всегда все говорю из личного опыта. И завидовали мне по-черному. Полагаю, что до сих пор завидуют...
-Кто? - ахнула девушка.
-Ты сама скоро о них узнаешь, - загадочно произнес муж. - Обычно они не молчат, а вполне откровенно о себе заявляют.
И этот факт ей был тоже известен. Вспомнилась сестра, все ее слова и поступки. И она спросила:
-А что, если завистником оказывается самый близкий человек?
Кристоф пожал плечами.
-Это доказывает только то, что он ни в коей мере тебе не близок.
-Ну а если он из твоей семьи?
-Сложные ты вопросы задаешь на ночь глядя, - слабо улыбнувшись, откликнулся ее супруг. - Кабы я знал на них ответ...
«Значит, ответы я буду искать самостоятельно», - решила про себя Доротея, но вслух этого не сказала.
Впоследствии она их все найдет. Не сразу, но постепенно. Ее любознательность, неутомимость и открытость ко всему новому в этом деле весьма поможет.