Казачка

     В книжном шкафу, среди множества цветных корешков, нетронутых руками и временем, выполнявших больше эстетическую, нежели "просветительскую" задачу, на нижней полке, похороненной среди старых газет, журналов с бесконечными закладками и поздравительных открыток, лежала засаленная, испачканная жиром и мазутом, изрядно побитая, без корешка, с отрывающимися корочками, книга.
     Когда-то давным-давно из Дома культуры её принёс мой отец, куда по долгу службы зашёл проверить отопление.

     В вестибюле на первом этаже валялись стопки списанных библиотечных книг, покорно ожидавших дальнейшей судьбы. Он остановился, всматриваясь в корешки и вдруг из множества целёхоньких, не затёртых, не рваных, не читанных, вытащил повидавшую многие виды за свою короткую жизнь: тканевый переплёт был безнадёжно испачкан, корочки не держали форму книги, рассыпаясь на части, отсутствовал корешок, почти все страницы – в жёлтых пятнах. Но не бросил её в общую кучу, а по какому-то внутреннему чутью бережно вложил под фуфайку за пазуху.
     Много бессонных ночей он провёл с ней, вновь и вновь перечитывая, окунаясь в события прошлого, переживая до дрожи в руках, до судороги в скулах, до ломоты в костях, обжигаясь горьким дымом беломорины.

     Сколько лет утекло с тех пор, сколько всего случилось – страшно представить, но любовь к книгам навсегда осталась во мне, как связь поколений, эпох, связь мёртвых с живыми.

     - Привет! Не спишь ещё? – я звонил отцу не чаще одного раза в месяц: у каждого свои заботы и хлопоты, да и о чём говорить, когда все темы давно исчерпаны и затёрты.
     - Привет-привет! – радостно ответил он. – Да вот собирался. Лекарство только допью.
     - Понятно, - сказал я, скрывая досаду, что позвонил не вовремя. - Скажи, пожалуйста, мама когда-то покупала собрание сочинений «Анжелики», оно как, живо ещё?
     - Да-да, - отец крякнул, выпив очередную рюмку настойки.
     - А ты не мог бы мне переслать его? – с робкой надеждой спросил я. - Как память о ней. Если тебе его не жалко.
     - Нет, конечно! – возмутился он. - Только чуть попозже, у нас сейчас небольшие финансовые трудности, - язык его плохо слушался, заплетаясь о сочетания согласных. - Я карточку свою пенсионную потерял где-то. На мели сейчас.
     - Может тебе денег выслать?
     - Нет-нет. Я уже новую себе заказал. На днях вот обещали.
     - Ну ладно, - вздохнул я, тяжело перенося разговором с пьяными. - По возможности, хорошо? Без напряга. Мне не к спеху, просто захотелось…
     - Да какие вопросы! – успокоил отец. – Может, ещё что надо? Яблок сушёных полно.
     - Да, можно, – нехотя согласился. – Шикарный из них компот получается, – и осторожно спросил. – А помнишь, ты как-то себе «Банду» Пронина покупал? Она у тебя ещё?
     - А как же! Если надо, пришлю.
     - Не жалко?
     - Да иди ты! – обиделся отец, закуривая. – Я ведь уже почти ничего не читаю, глаза совсем не видят…

     Через несколько дней я получил от него небольшую посылку и, распаковав её, вынул пакет сушёных яблок и одну-единственную, без корешка, едва живую, заляпанную книгу.

     - Привет, батя, - я тут же перезвонил ему. - Посылку получил, спасибо большое. Хотел уточнить: не забыл ли ты, что я тебя про «Анжелику» спрашивал?
     - Естественно. И про «Банду». Я ведь из ума-то ещё не выжил!
     - Я так, вдруг ты забыл…
     - Нет, не забыл. Я ж говорил: как только смогу, так сразу. Пенсию пока не получил.
     - Прости, что спрашиваю, но последний раз, когда я звонил, ты пил своё лекарство. Вдруг, подумал, забыл.
     - Нет-нет. У тебя-то как, есть ещё?
     - Закончилось.
     - Надо?
     - Да мне совестно об этом просить тебя.
     - Да иди ты! Совестливый какой!
     - Ты не представляешь, какой я совестливый! – попытался отшутиться я. – По молодости, когда с подругами сексом занимался, стеснялся сказать им, что я уже – всё, того, и приходилось через «не могу».
     - Совестливый ты мой! – рассмеялся отец. – Не беспокойся, всё сделаем.

     Вечером того же дня я сварил большую кастрюлю компота из сушёных яблок. Ухнул туда весь пакет, чтобы поскорей избавиться от деревенского десерта, освободив место для более привычных и практичных продуктов. Вскоре по квартире поплыл сладкий аромат далёкого детства.

     Много раз отец советовал мне: «Почитай! Получишь огромное удовольствие», деликатно протягивая грязную разваливающуюся книгу, когда я останавливался у шкафа, выбирая, чем бы таким интересненьким скоротать время, но всякий раз отступал, наталкиваясь на мою кислую мину.

     И теперь, через время и тысячи километров, неумело схоронив в коробке под яблоками, словно в последний раз обращаясь к сыновней совести с последней просьбой умирающего, он вновь протянул её мне.

     Стоя у плиты, перед тем как запустить отцовскую «ветошь» в мусорное ведро, я всё же решил открыть её. Держать такую книгу в руках было неприятно и неудобно, но с первой же страницы я провалился в неё, забыв про засаленные и испачканные мазутом корочки, про жёлтые разводы и жирные пятна.

     Неизвестный мне Николай Сухов с невероятной лёгкостью затмил своей «Казачкой» легендарный «Тихий Дон» Михаила Шолохова.