Бетховен умер, а другие

Э.-Э. Шмитт. «Кики ван Бетховен»

«Подумать только: Бетховен умер, а столько кретинов живы…»

Вернуться к этому автору, которого некогда посчитал слишком сладким и утешительным для интеллекта, побудило выступление Шмитта, виденное в Петербурге. В тот первый и единственный приезд в Россию он прочитал свое эссе о творчестве Бизе, которое в локализации получило название «Тайна Кармен» Ж. Бизе». С беллетристической подвижностью Шмитт осуждает юного композитора, который посреди безделушек вдруг создал шедевр, но не смог справиться со своей бытовой жизнью и погиб. В первую очередь зацепила музыкальная глубина чувствования. Шмитт проводил не просто историко-музыковедческий анализ произведений Бизе, но переводил его в емкие, драматические образы. И вот Бетховен. Эссе о нем написано ранее, но оно гораздо мощнее в музыковедческой составляющей, пропущенной через эмоциональную позу. Впрочем, и материал для того более мощный. Шмитт разбирает фактуру сочинений Бетховена, читает их философскую суть. И учит читать своих читателей. Прием прост – писатель связывает отдельные произведения с эпизодами своей жизни. Это такой дневник-воспоминание о своей творческой жизни, в которую вторгается со своими посланиями Бетховен. Шмитт на первый взгляд подает эти послания как нечто личное, адресованное именно ему – от первых уроков музыки до случайных встреч, будучи уже известным и успешным человеком. Но удивленно и страстно рассматривая музыку, Шмитт лукаво заставляет и читателя примерять эмоции на себя. А в результате получить простое знание о том, как любить свою жизнь, принимать ее. Быть оптимистом. И этому учит, как ни парадоксально, тяжелая, выстраданная музыка Бетховена. Потому что он верит в человека. Поверим и мы. Хотя бы в личность.

«Кики ван Бетховен»

Это тот самый утешительный Эрик-Эмманюэль Шмитт, который собирает поклонников романтического и трогательного чтения по всему миру. Сложно усомниться в том, что писатель обладает мощной личностью, остро переживает моменты социально-культурно-политической истории мира (в повести затронута тема Освенцима). Но всё как-то легкомысленно он подает для читателей, резвясь. Может, не стоит слишком болезненно воспринимать проступающий вектор к цинизму, когда старушка, от лица которой ведется повествование, на голову разбивает манеру общаться подростков, собственного брата, невестку. Вроде бы Шмитт ищет примирения для Кики с окружающей действительностью через музыку Бетховена. Но как-то несерьезно. Радость – она гораздо глубже, чем ее пытается изобразить писатель. После этой повести слушать Бетховена нет нужды – сварливость и остроумие главной героини с лихвой все замещают (в отличие от эссе в этом же сборнике, которое магически завлекает слушать музыку заглавного композитора). Впрочем, у Шмитта есть один потрясающий плюс – это драматургичность его прозы. Кажется, что произнесенное со сцены глубоким, интересным актером, сочинение обретет по-настоящему человеческие краски. И когда Бетховен будет по-настоящему звучать, поверяя сюжетные находки автора значительностью своей гениальности