Любо, жалочка моя

        Растекалась по всей его широкой груди неизведанная ранее теплота, а может и  радость – понять было трудно. Тит крепко прижимал к себе свою  двухлетнюю  любушку, которая обняла его за шею своими ручонками, положив голову на его плечо. А ведь ещё у пабедье (время около обеда) Тит, собираясь на казачий суд, предполагал, что жизнь его завершится   в ближайшие дни, а решение казаков будет  привычным: виновного наказать плетью, а девку утопить в Доне-Батюшке, чтоб другим не было повадно скрывать от товарищей  ребетёнка, что в казачьем обществе расценивалось как малодушие и предательство. Тит  помнил, как клятву,  слова песни, что  настоящего воина взрастит  «не семья, не мать, а кормилец  Дон Иванович  да чужая дальняя  сторона», которую  не раз играл   вместе с товарищами  на привалах.  Казак должен быть свободным, вольным  от   семьи, баб и детей. И в походе, и  в бою с турками  он  должен думать не о курене своём с женой  и детьми, а о товарищах  своих, кровушку проливающих за общее казачье дело. Отколовшийся от  всех – предатель!  Тит давно решил, что дочку он не погубит, а  попросит  суд убить его вместе с ней. Ничего дороже его жалочки (милая, дорогая)  у него не было.
     У самого куреня его сустрела (повстречала)  Авдотья,  женщина  его, та, что и родила ему любушку.  Она  расплакалась,  прислонилась к  Титу.  А  когда охлонилась (успокоилась), взяла девочку на руки  и услышала  от казака: «На неделе пойдём объявлять себя мужем и женой».
     У Тита это уже второй ребетёнок. Первого года четыре  назад  он  порешил в  Дону.  Вот после того случая  он  сказал себе, что с любушкой  так не поступит. Когда  впервые смотрел  её  в люльке, на его улыбку девочка тоже улыбнулась и засучила  от  радости  ручками  и  ножками. Так же двигал ручками и ребёночек от  ясырки (пленницы) - болдырь, когда Тит опустил его в воду реки.  А ясырка выла на берегу, что-то говорила казаку, наверное умоляла  не губить младенца. Тит привёз пленницу из похода, для  утех. Хороша была девка и мила,  и угодна, да брать её в жёны казак не мог, не желал отлучения от  товарищей своих. А через пару дней  после гибели младенца Тит водил  уже  ясирку  по городку  и предлагал другим: «Кому люба, кому надобна? Она мне гожа была, работяща и домовита. Бери, кому надобна!” Чувствовал казак себя виноватым перед женщиной, хотя признаться самому себе в этом не мог. Потому и решил: «С глаз долой!»  Поменял бабу на седло и уздечку,  казаку Сидору передал  ясырку. Так и разошлись.
     А на суд казачий Тит нёс девочку с твёрдым убеждением, что за неё он готов умереть на миру, что он не против товарищей своих, он за то, что можно и в походы ходить, и  супругу с детьми иметь – не мешает это одно другому. Встал перед судом, а малышку поставил на землю. Обхватила она ручками  казака за колено и голову подняла, в лицо Тита смотрит, не моргает, глазками своими зелёными  проникает  в  самую  душу.
- Простите меня казаки-товарищи, что скрытно держал у себя дитя, прятал я от вас ребетёночка, не избавился от неё  в своё время. Люба она мне. Убейте меня вместе с ней. Я мары (смерти) не боюсь. Не смогу я с маленькой  любушкой  моей  разлучиться.
      Обсуждение затянулось, выслушивали мнение уважаемых казаков. А девочка у ноги Тита как-будто затаилась, не шелохнётся, головой поникла. И вот решение суда: казака простить,  младенцев  впредь не убивать, а воспитывать их для общей надобности! А когда  из толпы раздалось «Любо, братцы!», поднял  Тит доченьку свою на руки и поцеловал её прилюдно.  С того и повелись на Дону семьи.
       В назначенный день привёл Тит  Авдотью  в центр городка,  на  майдан,  чтобы жить вместе. Казаки женились на  Кругу и разводились там же. Только при разводе нужно было убедить собравшихся в своей правоте.  Народу   в тот день собралось много, да и жениться пожелали  несколько казаков.  Давший слово на Кругу, всегда выполнял своё обещание.   
- Будь моей женой! – громко, на весь майдан  проговорил  заветные слова   Тит  Авдотье.
-  Будь моим мужем! – ответила ему она так же громко.
А когда Круг решил «этому так и быть»,  молодые  обошли вокруг ракитового  куста три раза.  Тит и Авдотья стали мужем и женой.
       Потом всё больше и больше  мужчин  вели женщин на казачий Круг, чтобы жить вместе, получив от  уважаемых  казаков  заветные слова «этому так и быть».  И уже в начале 18 века протопоп Олимпиев писал, как учил казаков в Черкасске «жить благочинно». Потому что «казаки по пяти и шести, и по семи жен имели, и от других законных жен на других женились. А иные казаки жен своих законных другим  продавали». Церковный  брак  на Дону, в отдельных местах, не приживался вплоть  до начала XIX века.
      Авдотья  родила своему  мужу  пятерых  деток. Любил своих детей  Тит, но особо выделял всегда  старшенькую, Любушку. Ладненькая получилась казачка: и красотой,  и умом бог наградил  её  сполна. Мальчишек Тит воспитывал гораздо строже, чем девочек.  С трёх-пяти лет приучил своих сынов к верховой езде и рукопашному бою. Рубить шашкой  сыновья Тита умели уже с десяти лет. Так отцом  в семье  «лепились» воины, защитники Отечества.   
     А мать учила девочек не только выполнять по дому все дела, но и шить, вышивать, петь и танцевать.  Как ладно у них получалось играть песни!  А та самая протяжная  о  погибели  деток  в  старинные  времена,  у слушающих наполняла глаза слезами.  Поётся  в ней   про  молодую мать,    которая  только  что «повила» (родила) и теперь прощается со своими сынами на берегу Дона.  И эта  песенная драма стала  уже  историей,  казачьей   историей….