Пистолеты

( Продолжение. Начало читать "Учиноура"... )

                Дню поминок Советской Армии посвящаю...

          ПМ жег моё сознание. От старших товарищей я слышал – если у тебя появится оружие, оно обязательно вызовет желание из него пострелять. У меня это желание было двойным – первое провоцировал мой табельный «макаров», с которым я шлялся по нарядам и сдавал зачеты по стрельбе, второе я испытывал из-за того, что во время драки заныкал «левый» ПМ в комнате особиста.
          Организовывать стрельбы из штатного пистолета мешала бюрократия. Вначале нужно было последовательно уговорить начальника отделения, начальника отдела и после этого - начальника службы артвооружения. Конечно, в моей последовательности первым должен стоять вооруженец, с ним лично мне было договориться легче всего. Он был мастер спорта по стрельбе, я – по баскетболу. Это нас сблизило, и он всегда помогал мне в организационных вопросах, даже если я не был руководителем стрельб. С начальниками отделения и отдела было сложнее. Их аргумент для отказа всегда звучал одинаково – «Как бы чего не случилось!» В одной из в/ч при стрельбах разорвало ствол у автомата – солдат, выполнявший норматив, получил испуг и лёгкую контузию, приведшие его к заиканию. Организаторам стрельб на всякий случай объявили взыскания. Правда, начальник медслужбы сказал, что заикание легко сымитировать, - вполне возможно, боец решил воспользоваться удобным случаем, чтобы «закосить» от службы, получить инвалидность и слинять домой.
          Офицеры нашего отдела стреляли из своих ПМов, и травматизм был почти исключен. До тех пор, пока один из них, насмотревшись американских боевиков, не надумал выстрелить с двух рук. Чудак не учел откат затвора при стрельбе, и этим самым затвором ему разорвало кожу – перепонку между большим и указательным пальцем. Обливаясь кровью, он помчался в санчасть, а я побежал следом за ним, чтобы он не растерял патроны, по которым была строгая отчетность. Но это произошло потом, и на основные события не повлияло.
          После получения устного согласия начальников необходимо было написать служебную записку, завизировать её подписями трех вышеупомянутых лиц и отдать на вердикт командиру части. Дав устное согласие, начальники отделения и отдела обычно перед тем, как поставить свою подпись, пытались отговорить меня еще раз. Приходилось пускаться на хитрость – я говорил, что устраиваю стрельбы по просьбе начальника артвооружения с целью сжечь патроны, у которых кончается срок годности. Такой обман всегда проходил на «ура», так как давал начальству шанс «подкорректировать» оценки бойцам, не укладывающимся в нормативы. Впрочем, вооруженец и так шел мне навстречу, когда я просил его «улучшить» оценки – мы ведь были друзьями.
          Начальник санчасти увез раненого в госпиталь, а организация стрельб после этого осложнилась - никто не хотел подписывать служебную записку. Командир части при встречах бурчал: «Ты в баскетбол играешь, вот и тренируй сборную части!», начмед ехидничал – «Когда следующего кокнешь?» Сборную в/ч по баскетболу я тренировал, но стрелять все равно хотелось.
          Иногда я устраивал прогулки в тайгу – мне не терпелось взглянуть на тайник – убедиться, что его не разрыли бродячие животные. Пистолет должен был лежать на месте. Но часто ходить туда я не мог – во-первых, чтобы не протоптать стёжек; во-вторых, не спровоцировать у зевак желания разобраться, зачем это лейтенант шастает в тайгу - гуляющий трезвый офицер, в отличие от своих собратьев, бражничающих в кругу друзей, вызывал у прохожих удивление. Я стал ходить реже, доведя количество ходок в сентябре до одной. В октябре выпал снег, я перестал ходить в тайгу совсем.

          Весна в Бурятии поздняя. 1-ого мая мы стояли на плацу, и сверху на нас сыпал мелкий мокрый снег. Построение длилось долго. Вверху над нами делал круги какой-то самолет, но его было плохо видно сквозь рваную пелену облаков. Военнослужащие всё-таки пытались рассмотреть его до тех пор, пока озлобившийся от задранных голов командир не рявкнул, чтобы прекратили пялиться на эту «бандуру».
          Вначале произнес речь начальник политотдела, которая плавно перешла в словоблудие его «шестерок». А снег все сыпал и сыпал. Удивительно – он покрывал землю ровным слоем, но на бетонных дорожках и на плацу таял, а на газонах и в тайге продолжал лежать. Наконец, построение закончилось, и военнослужащих отпустили.
          Я поплелся в общежитие, переоделся в повседневную форму и пошел менять дежурного по площадке. Наш неформальный договор с начальником отделения продолжал действовать – я согласился заступить в наряд утром первого мая и отстоять в нем до утра четвертого мая - за это начальник пообещал дать мне отгулы на 6, 7 и 8 мая, чтобы я смог принять участие в турнире, проводимом республиканским спорткомитетом к Дню Победы.
          Игры прошли с ожидаемым результатом – первое место завоевала команда профсоюзов «Труд», в составе которой я бороздил баскетбольную площадку, второе место заняла сборная Восточно-Сибирского технологического института, третье место – команда Бурятского пединститута, состоящая из студентов физкультурного факультета и руководимая их двухметровым капитаном Сергеем Орловым.
           Мне не хотелось мотаться на ночлег из Улан-Удэ в Звёздный, и я с удовольствием принял приглашение Геннадия поселиться в гостинице авиазавода, с которой я познакомился, когда воевал с клопами. Начальник команды моментально написал служебное письмо в заводской профком, и авиастроители выделили мне довольно уютный одноместный номер с телевизором и холодильником. Еще больше обрадовалась жена Геннадия, которая помнила о долговязом лейтенанте и не оставляла надежд познакомить меня с кем-нибудь из своих подруг.
          В то время по отечественному кинопрокату прошел боевик «Кто есть кто» с Жаном-Полем Бельмондо в главной роли. Великолепная игра французского актера привела советских зрителей в восторг. Но мне, помимо центрального персонажа, запомнился его огромный, покрытый черным лаком, револьвер.
          На одной из вечеринок у Гены мы вспомнили этот фильм, и я не преминул упомянуть оружие полицейского инспектора. Мой друг снисходительно хмыкнул и сказал, что он может сделать мой пистолет еще более красивым, чем у Бельмондо. «Отникелируем его – и все дела!» - он сказал это с такой легкой усмешкой, что я понял – сделает. Мы договорились, когда я приеду, и я с нетерпением стал ждать этого дня.
          Соревнования завершились, мой маленький «отпуск» подошел к концу, я вернулся в Звёздный, и началась обычная армейская жизнь.
          В пятницу я, как всегда, заступил до понедельника дежурным по площадке. В субботу после обеда жизнь на объекте замирала, и в здании никого, кроме наряда, не оставалось. Вечером я сказал помощнику, что убываю на ужин, разрешил солдатам смотреть телевизор и умчался по своим делам. Но вместо ужина я поехал на авиазавод. Солдаты были приучены к моему длительному отсутствию в вечерние часы субботы и воскресенья. Обычно из столовой я заезжал в общежитие, там болтал с друзьями и мог даже завалиться на койку и посмотреть телевизор. Солдаты знали, что уйдя на ужин в шесть часов вечера, я мог вернуться в девять или даже в десять часов.
          К поездке на авиазавод я подготовился заранее - вытащил из тайника трофейный ПМ, служебный был при мне. Я прыгнул на свой «Иж-Планета-Спорт» и помчался на авиазавод. Путь туда был недолгим. Авиазавод находился от нас недалеко – его огни отчетливо просматривались в темное время суток, но он был с другой стороны Уды – реки, текущей с востока до столицы Бурятии и впадающей там в Селенгу - реку, текущую из Монголии практически через всю Бурятию и, в свою очередь,  впадающую в Байкал. Попасть на другой берег Уды я мог по пешеходному мостику, проложенному сверху огромной трубы, соединяющей её берега. Я не знал тогда и не знаю сейчас, что текло по этой трубе. Диаметром больше метра, она не имела теплоизоляции, была покрыта рубероидом или похожим на него материалом и облита смолой. Возможно, мостик был проложен для того, чтобы люди в случае необходимости не рисковали жизнью, карабкаясь по трубе с одного берега на другой, и не царапали покрытие трубы, а шли спокойно. Возможно, труба была положена специально, как основание мостика. Переход значительно сокращал расстояние между авиазаводом и поселками, расположенными с другой стороны реки.
Я подъехал, остановился и направил свет фары мотоцикла вдоль мостика. Мощная лампа создавала хороший луч, «простреливая» переход от начала до конца. Я увидел, что на мосту никого нет, оседлал мотоцикл, включил первую скорость и переехал на другой берег реки. От этого места до авиазавода было несколько километров, и через некоторое время я подъехал к заводской проходной. Гена специально напросился работать в вечернюю смену. В субботу-воскресенье на завод приходило очень мало сотрудников – только самые необходимые, ночью вообще велись только неотложные работы. Вахтер с удивлением спросил, зачем я приехал, но, услышав фамилию Геннадия, махнул рукой в сторону служебного телефона, висевшего на стене вестибюля. Я позвонил, и через десяток минут появился Геннадий. Он пошептался с вахтером, тот посмотрел в мою сторону и согласно кивнул головой. Геннадий позвал меня, и мы прошли на территорию завода.
Процесс гальванизации времени занял немного. Уже через полтора часа мы промывали в керосине отникелированные детали пистолетов, и Генка спросил:
- Два?
- Да, - ответил я. – Второй – друга. Ты только, если что, не говори, что два было.
- Не дай бог узнают! - догадался он. – Такой нагоняй будет! Ты тоже не выдавай меня, если спрашивать будут, где никелировал, а то премии лишат.
- Буду нем, как рыба! – обнадежил я его.

          Еще через час я уже был на своем служебном месте. Фильм к тому времени окончился, солдаты ушли в дежурку, я включил чайник и стал трапезничать – война войной, а ужин по распорядку.

          Переполох начался в понедельник вечером, когда меня сменили на площадке, и я пришел к дежурному по части сдавать пистолет. У офицера от удивления открылся рот. Он осмотрел мой ПМ со всех сторон, сверил номера на карточке-заместителе и в удостоверении личности с номером, выбитым на пистолете – они совпадали! Еще большее удивление у него вызвали магазины – мы с Геной тоже покрыли их никелем.
- Я дежурил в прошлом месяце! – взревел офицер. – Такого не было!
Он стал судорожно листать журнал выдачи и приёма оружия:
- Вот ты получал пистолет и сдал. Вот и вот…
- Так что писать? – отпарировал я. – Номер один и тот же, и на пистолете, и в карточке, и в удостоверении. А кто и когда заменил пистолет, я и не заметил. Его, наверное, без меня заменили, - я решил закосить под наивного.
- Ты не заметил, что обычный пистолет заменили никелированным? – взвизгнул дежурный.
- Не заметил, - я сделал смущенный вид. – Когда с яркого солнечного света вхожу в темную комнату, то вообще ничего не вижу.
          После этих слов дежурный вначале лишился дара речи, а затем схватил телефонную трубку и позвонил командиру части. Полковник мигом спустился в дежурку, и, как ранее дежурный, так сейчас сам начал разглядывать ПМ и сверять номера. Расхождений не было!
          Поднялись в командирский кабинет, вызвали начальника артвооружения и сменившегося дежурного. Вооруженец, узнав, в чем дело, принес свою книгу выдачи и приёма оружия. Напротив моей фамилии сиротливо висела одна запись о выданном мне пистолете, номер совпадал. Сменившийся дежурный ответил, что пистолет мне не выдавал, так как я получил его ранее. Я, скорчив унылую гримасу, промямлил, что заступил на дежурство в пятницу вечером. Опять кинулись листать журнал выдачи-приема оружия дежурного по части. Точно, пистолет был выдан трое суток назад. Вызвали начальника отделения. Тот пришел, но покрытый никелем пистолет привел его в такое же состояние, как и остальных.
- Почему ваши офицеры дежурят подряд трое суток? – взвился на него командир.
- Ну не все, товарищ полковник, а только лейтенант Кляус, - хладнокровно отпарировал Кулаковский. – Офицеров не хватает, и вы сами разрешили дежурить на площадках по нескольку суток подряд, если это не сказывается на выполнении служебных обязанностей. Он холостой, дежурит по выходным, когда на станции нет учебно-тренировочных работ. Мы разрешили ему спать по шесть часов. Замечаний по службе у него нет.
- Как «нет»? – взвизгнул командир. – А пистолет заменили!
- Не заменили! – возразил я.
- Номер совпадает! – уже в унисон произнесли мы с Кулаковским.
- Заменили, когда ты спал! – рявкнул на меня командир.
- Да кому это надо, товарищ полковник? – я снова возразил командиру.
- Заменить исправный пистолет на неисправный, - вмешался в разговор оруженец.
- Значит, этот неисправный? – теперь рявкнул я. – Пойдем проверим.
          Мне в самом деле стало интересно, как будет функционировать модернизированный ПМ.
- Ты будешь стрелять первым, - угрожающе произнёс командир. – Если ты заменил своё личное оружие, то ты будешь наказан.
          Вооруженец открыл тир, принес патроны и несколько мишеней образца №4с. Я прикрепил одну из них к фанерному щиту в конце тира, вернулся на исходный рубеж, зарядил пистолет и доложил, что к стрельбе готов.
- Огонь! – скомандовал командир.
          Я сделал по мишени три выстрела и выкрикнул, что стрельбу закончил. Вооруженец осмотрел пистолет, я поставил ПМ на предохранитель, и мы пошли к мишени. Все три пули легли в «десятку». Теперь захотелось пострелять командиру. Мы пометили мои пробоины, и три выстрела сделал полковник. Его пули тоже легли в «десятку».
- Кляус, ты заменил пистолет на лучший, чтобы получать по стрельбе отличные оценки, - с подозрением произнес полковник.
- Никак нет. Номер на пистолете тот же самый.
- Стреляем еще раз! – командир кивнул вооруженцу на мишень, и тот заменил её на новую. – На этот раз первым стрелять буду я!
- Стреляйте, товарищ полковник! – я не стал ему возражать.
          Пальба продолжалась долго. Мы сделали десять подходов, сожгли кучу патронов и продырявили все принесенные вооруженцем мишени.
- Теперь будем стрелять из вашего пистолета, товарищ полковник! – сказал я командиру.
- Не будем! – отрезал он. – Мы из него уже постреляли.
И, обращаясь к вооруженцу, командир приказал:
- Этот пистолет изъять, я забираю его себе. Кляусу выдать другой, новый.
          Я отдал пистолет командиру, и все разошлись. На следующий день я получил в службе артвооружения новый ПМ, а командир на стрельбах стал щеголять бывшим моим, никелированным.

          Весна закончилась, настало лето. «Звёздный» стал готовиться к спартакиаде, которую мы ежегодно проводили в конце июля. Начальник физподготовки и спорта решил провести совещание, приглашенные собрались в его кабинете. Нас было немного – спорторги подразделений, тренеры команд по футболу, волейболу и ручному мячу, начальник службы артвооружения, я, как тренер баскетбольной команды и нештатный заместитель начфиза. Совещание длилось недолго, офицеры разошлись. Мне не хотелось возвращаться на площадку – идти было далеко, а приближался обеденный перерыв. В кабинете нас осталось трое – начфиз, вооруженец и я. Разговор шел ни том, ни о сём, как внезапно вооруженец вспомнил мой никелированный ПМ. Друзья стали меня расспрашивать, как я это смог сделать. Мне не хотелось их обманывать и я, слегка намеками, слегка в открытую, не называя конкретных имен и фамилий, сказал, что пистолет мне отникелировали на авиазаводе.
          Друзья исподволь стали интересоваться, не смогу ли я договориться, чтобы заводчане отникелировали их пистолеты. Я пообещал спросить. Спартакиада воинской части предусматривала первенство офицеров и прапорщиков по стрельбе, и мои друзья возжелали покрыть своё оружие никелем до соревнований. Для этого необходимо было поторопиться. Начфиз попросил командира части прикомандировать меня к спортзалу для подготовки к спартакиде, полковник дал «добро», я сел на мотоцикл и поехал на авиазавод.
          Гена, узнав цель моего приезда, слегка засмущался:
- Серёга, понимаешь, ну тогда я «сделал» два пистолета. Это было для тебя и твоего друга. Теперь опять два пистолета. Начальник цеха спросит с меня за перерасход реактивов и никеля… - он выдержал небольшую паузу и добавил – из зарплаты удержит, премии лишит, - и друг вопросительно посмотрел мне в лицо.
          Я понял, что он не договаривает и спросил:
- Ты говорил, что завод делает изделия для сторонних организаций – вы же списываете реактивы. Заказчики как-то с вами рассчитываются.
- Пусть ваш командир обратится к директору завода. У нас бывают вообще неучтенные заказы. Ими занимается начальник цеха и экономист. Я думаю, руководство согласится вам помочь, и поговорю с ним, но это будет не бесплатно.
- А мы сможем обойтись без официоза, напрямую с начальником цеха?
- Конечно. Думаю, это будет даже лучше. Директора завода не интересуют мелкие заказы. Я поговорю с начальником цеха, полагаю, он согласится.
- Цена вопроса? – я понял, что у моего приятеля с начальником цеха налаженный бизнес.
- 150 рублей – уверенно ответил он.
- То есть за никелировку двух пистолетов триста рублей? – свой ПМ я решил не обрабатывать.
- Да, - согласился Геннадий.
- Когда можно привезти пистолеты? – спросил я.
- Давай в эту субботу, но накануне позвони.
          Мы распрощались, я вернулся в часть. При расставании Геннадий предупредил меня, что будет иметь дело только со мной, и чтобы я не называл никому его имя и фамилию и не ссылался на начальника цеха. Я понял, что становлюсь звеном небольшой цепочки, и еще я понял, что тоже не хочу делать это бесплатно. Цена вопроса тут же поднялась до двухсот рублей. Конечно, пятьдесят рублей с пистолета не обещали сделать меня финансовым магнатом, но могли стать хорошей прибавкой к моему двести шестнадцати рублёвому месячному денежному довольствию.

          На следующий день мы снова собрались в кабинете начфиза, и я обрисовал друзьям ситуацию. Сумма в двести рублей за пистолет их огорчила, но не остановила, и в субботу вечером я повез пистолеты на завод. Никелирование заняло столько же времени, как и прошлый раз. Летом в Бурятии смеркается рано – стоит только солнцу сесть за Саянский хребет. Когда я вернулся в часть, было уже темно, однако светящееся окно кабинета начфиза подсказало, что там меня ждут. Я отдал пистолеты их владельцам, но высказал мнение, что как только офицеры увидят их на стрельбище, к моим друзьям у окружающих тут же появятся вопросы. Мы договорились, что всех интересующихся будем направлять к начальнику службы артвооружения, а уж он решит, что с ними делать.

         Иметь никелированные пистолеты захотело почти все командование части, и на меня полился маленький финансовый дождь. За месяц мы отникелировали больше 10 пистолетов. Спартакиадные стрельбы вызвали всплеск количества до полусотни пистолетов, но поток заказов так же резко прекратился, как и начался. Какие-то деньги продолжали капать – про никелированные пистолеты узнали в Одинцово и Москве. Вооруженцу стали приходить фельдсвязью бандероли, но их количество было ничтожно.
          Я подсчитал полученный доход – выходило около трёх тысяч рублей. По советским меркам это были приличные деньги, но для моей мечты - на приобретение автомобиля мне не хватало.

         Первым нашу компанию покинул вооруженец. Он удачно съездил на окружные соревнования по стрельбе – занял там первое место, подтвердил норматив мастера спорта, и его забрали инструктором в читинский СКА.
         Меня «Читаго», как называли его в народе, не привлекал – обычный сибирский город, состоящий в основном из двухэтажных бревенчатых домов, утопающих летом в пыли и жаре, а зимой – в снегу и холоде. Я был «сыт» службой в улан-удэнском Звёздном и начал задумываться о переводе в другую воинскую часть. Случай подвернулся внезапно.

          Проверка из ГУКОСа приезжала в Звёздный ежегодно. Сдача зачетов происходила по расписанию – подошла очередь выполнять норматив по стрельбе. Контролировал ход сдачи офицер из приезжих, но что меня удивило, вместе с ним пришел и присутствовал заместитель председателя комиссии. Я выполнил упражнение и укладывал пистолет в кобуру, как внезапно этот подполковник подошел ко мне и негромко, почти шепотом, спросил, почему мой пистолет не покрыт никелем. Я был застигнут врасплох и, не зная, что ответить, просто пожал плечами.
- Приходи вечером в кафе, есть разговор, - произнёс он.
          Это меня удивило вдвойне. Абсолютно незнакомый мне старший офицер, столичный подполковник, заместитель председателя комиссии,  вдруг возжелал встретиться со мной, простым литёхой, и не где-нибудь, а в кафе. Застал меня врасплох и вопрос о пистолете. Я был озадачен и согласно кивнул головой.
- Подходи часам к семи. Постарайся не опоздать, - подполковник повернулся, сел в ожидавший его УАЗик и уехал.

          Я не любил посещать кафе в Звёздном. Там всегда было полно офицеров и познакомиться с понравившейся женщиной было практически невозможно. В основном это были разведённые дамы, пытавшиеся найти себе мужей. Я связывать себя узами семейного брака не собирался, а найти даму для однократного общения не представлялось возможным, так как жилой городок относился к воинской части и был закрытым. Изобилия свободных легкодоступных женщин в нём не наблюдалось. Кроме того, у меня сложилось стойкое предположение, что у командира части имеется постоянно обновляемый список посетителей – однажды, встретив меня на следующий день после посещения мною этой забегаловки, он спросил: «Кляус, жалуешься на низкое качество блюд в офицерской столовой, а сам в кафе питаешься?» Меня поразило, как быстро это стало ему известно – а я ведь просто сходил туда порадовать желудок – поужинать. Картофельное пюре впору с лангетом были приготовлены хорошо – в офицерской столовой такое не готовили вообще, но стоимость ужина, включившего в себя ещё салат и две бутылки пива, превысила мой суточный норматив, который я выделял ежедневно на приём пищи в столовой.

          В кафе я пришел ровно в семь. Приезд комиссии резко сократил число гуляк, и зал был почти пустым. Подполковник уже сидел в вестибюле и, как настоящий военный, листал журнал «Советский воин». Мы прошли с ним в зал и сели за столик в самом углу. Подошла официантка, и он сделал заказ. Некоторые раздумья вызвал у него выбор спиртного, но в меню имелся болгарский «Солнчев бряг», и он остановил свой выбор на нём.
          Когда официантка отошла, он шепнул, что рассчитываться за ужин будет сам, так как я пришел в кафе по его приглашению. Официантка принесла коньяк и напиток. Подполковник налил алкоголь в рюмки, напиток в бокалы, и, глядя мне в глаза, произнёс:
- За честных людей, Серёжа! Ведь мы с тобой честные люди?
         Я не знал и не догадывался, к чему он это сказал, но на всякий случай утвердительно кивнул головой. Мы выпили, и подполковник, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза, спросил:
- Серёжа, а если ты честный человек, то почему ты украл у моего брата пистолет?
          То, что особист был его братом, я даже не подозревал. Подполковник расстегнул китель, и я увидел у него под мышкой кобуру с пистолетом. Рядом с нами никого не было, он расстегнул кобуру и положил пистолет на стол. Это был никелированный ПМ.
- Это бывшего вашего начальника артвооружения. Теперь – мой. Увожу его с собой. А ты почему свой ПМ не отникелировал? Денег пожалел? Сколько ты с вооруженца брал? По 200 рублей за ствол? А гальванщику сколько давал? 150? Совершал, так сказать, спекулятивную услугу?
          У меня едва не остановилось сердце. Он всё знал. Подполковник положил пистолет назад в кобуру, налил по второй рюмке и продолжил:
- Не надо пытаться меня обмануть. В самый первый раз ты привёз на завод два пистолета – один из них был без номера. Отпираться не надо. Твой дружок всё рассказал. Мы посчитали, сколько раз ты был на заводе. Это вам казалось, что вахтёры пропускали тебя просто так. Реально они делали пометки, а потом даже фотографировали тебя.
          Он достал из кармана несколько фотографий, и я узнал на них себя – с Генкой, с мотоциклом, за столом на гальваническом участке. Стало еще тоскливей.
- Но мы же должны помогать друг другу, - он налил по третьей рюмке. – Ты возвращаешь пистолет, а мы тебе делаем доброе дело – переводим для дальнейшей службы в Крым или в Подмосковье.
          Это меня несказанно обрадовало. Я в это время читал роман Пикуля «Богатство», и мне чертовски захотелось послужить на Камчатке. Я еле слышно шепнул ему об этом, он сразу повеселел и ответил:
- Идёт! Ну ты хитёр! А с Камчатки попросишься в Мособласть? Поможем! Нам везде нужны свои люди. Однако смотри, не вздумай лукавить! Попадешь на карандаш особого отдела, оттуда дело перешлют в военную прокуратуру – и прощай, офицерская служба. Поедешь не на Камчатку, а в Совгавань, рядовым в дисбат, лет на пять, а то, может, и на восемь, - подполковник сделал грустное лицо.
- Вы меня тоже не продинамьте, - ответил я ему. – Пистолет отдам только после приказа.
- Идёт, - согласился он. – Но, Сергей, ни в коем случае не вздумай лукавить. Испортить службу можно и без особистов с прокурорами, - он уныло покачал головой, но внезапно снова повеселел и произнёс. - Вот ты по результатам проверки в передовики идёшь. Благодарность от главкома получишь. Это в знак нашей будущей дружбы.
          Мы закончили ужинать, подполковник расплатился, и мы разошлись по своим делам.

         Проверочная комиссия убыла домой, приказ по её результатам привёз уже знакомый мне подполковник. Вместе с ним он привёз приказ о моём переводе. Наш кадровик, капитан Бобриков, только открыл рот от изумления, когда подполковник протянул ему конверт и попросил расписаться в его получении. Капитан позвонил в ГУКОС, и ему подтвердили, что старший лейтенант Кляус переводится для дальнейшего прохождения службы в войсковую часть 25522, то есть на камчатский полигон «Кура».
- Желательно отправить его поскорее, - попросил кадровика подполковник.
          Затем он позвонил мне и сказал, что своё обещание выполнил, теперь настал мой черед. Я предложил ему прогуляться в тайгу, и он не торопясь пошел позади меня.
         Мы подошли к тайнику, я достал предварительно захваченную с собой сапёрную лопатку и вскрыл яму. На её дне показался пакет, я достал его, отряхнул от земли и протянул подполковнику:
- Проверьте!
         Тот развернул пакет, и пистолет предстал перед нами во всей красе. По лицу подполковника пробежала нескрываемая улыбка удовлетворения. Я предложил отвезти его в Улан-Удэ, но он только усмехнулся и сказал, что поедет на УАЗике. Мы пошли в кафе, пообедали и расстались. Больше я его не видел.

          Служба на Камчатке специфичная. Учитывая, что выслуга там идет год за два, и военнослужащие получают двойной оклад с надбавками, все стараются служить хорошо. Но каждый год командирам всех мастей приходилось включать 33% офицеров в список замены. Послужить больше давали только бывшим гражданским, написавшим рапорт о зачислении в кадровые, или откровенным холуям. К обычным офицерам требовательность была на грани с самодурством. Это я понял, когда через месяц после моего прибытия в часть нагрянул главный инженер полигона полковник Бирюков и, блукая по техническим зданиям, забрел в помещение с моей аппаратурой. В нем было четыре одинаковых комплекта, на каждый из которых было 28 журналов документации. Записывалось все – время включения-выключения, показания счетчика машинного времени, подготовка к испытательным работам, тренировки личного состава, техническое обслуживание аппаратуры, все возникающие неисправности, израсходованные материалы и детали и т д, и т п. Чтобы солдатам было легче разбираться в ворохе журналов, я приказал документы от разных комплектов завернуть в оберточную бумагу разных цветов, а на корешках написать номера. Солдаты знали, что в зеленую бумагу обернуты документы от первого комплекта, в песочную – от второго, в красную – от третьего, и в голубую – от четвертого. Солдату с красивым почерком - моему земляку Виктору Ганусу из луганского города с красивым названием «Счастье» - я приказал составить два списка - по номерам и по алфавиту названий. Мы поместили эти списки в рамочки и повесили их на стену. Теперь, чтобы найти нужный журнал или положить его на место, требовались считанные секунды.

         Вид разноцветных журналов привел полковника в ярость.
- Товарищ старший лейтенант, вы, что, не знаете, что в армии всё должно быть однообразно? – мне показалось, что его рёв превышает шум взлетающего реактивного самолета.
         Я пытался втиснуться в поток его слов, но он кричал всё быстрее и громче. Я уже не понимал, что он кричит, но последняя фраза дошла до моего сознания:
- Вы не желаете служить на Камчатке, товарищ старший лейтенант?
         Я подумал, что если он не прекратит свой визг, я отвечу утвердительно и пойду собирать чемоданы. Но полковник так же резко оборвал рёв, как и начал его. Пока я соображал, как объяснить ему разноцветные обложки, он протянул мне руку, сказал «До свидания!» и ушел. Я остался и задумался – что это было?
         Поэтому меня не удивило, когда субботним вечером в баню прибежал солдат, и, объявил, что командир собирает всех на служебное совещание. По расписанию у офицеров и прапорщиков в это время было банное время, кто-то уже успел помыться, кто-то нет, я лично сидел в парилке и играл со своим другом в шахматы. Мы вышли, и, мысленно чертыхаясь, пошли домой переодеваться. Вслух высказывать недовольство было нельзя – стукачи моментально бы заложили командиру.
         Наконец, все собрались. Дежурный принес журнал учета телефонограмм, и начальник штаба прочитал депешу. Старший офицер кадрового отдела ГУКОСА полковник Никурахин во время вечеринки застал свою жену с любовником. Будучи в состоянии алкогольного опьянения, он застрелил её, застрелил любовника и затем застрелился сам. Ввиду смерти преступника уголовное дело закрыто.
          Фамилия «Никурахин» к тому времени мне была хорошо известна. Это был тот самый подполковник, которому я отдал пистолет.