Плачь о нем, моя прекрасная бэнши

Если кому-то будет интересно - есть аудиоверсия. Вот ссылка на сборник, слушать самый первый рассказ.
https://yadi.sk/d/we7TP4iudAjfIQ


Александр Анисимов

ПЛАЧЬ О НЁМ, МОЯ ПРЕКРАСНАЯ БЭНШИ

***

Мареон задумчиво смотрел в высокое стрельчатое окно, забранное кованой решеткой. О дребезжащее стекло порывы ветра били сырой снежной крупой. Вершины гор укрылись за серым маревом. Скоро перевал совсем занесет, дорогу завалит до самой весны и он наконец сможет передохнуть. Старый граф отступил на шаг и потер ладони, словно пробуя рукоять меча… Да нет, хватит, навоевался…
– Сколько можно? – словно тень возникла за спиной Лилиат, тряхнув головой, – Она плачет и плачет. Я не сплю уже какую ночь!
¬– Не знаю, кто она… Не знаю, где… Но мои люди ее найдут, – отрезал Мареон, продолжая неотрывно вглядываться в сумрак за окном. Еще две недели… В худшем случае месяц – и метель сделает свое дело. Никто не пройдет через горы до самой весны.
– Это бэнши! – в отчаянии выкрикнула супруга, запахнув платок на плечах.
¬– Слышишь? – резко оборвал ее Мареон.
– Что? – выдохнула Лилиат.
– Она не… – «плачет», хотел ответить граф, но внезапно заунывное гудение ветра прорезал стон. Замогильный вой разнесся по замку, проникая в каждый уголок, в каждую комнату и щель. От этого вопля невозможно было укрыться. Бэнши плакала… Надрывно и безутешно. Мареон отпрянул от окна и резко развернулся.
– А сейчас слышишь? – выкрикнула супруга, – Она здесь! И никто ее не найдет! Никто и никогда! Проклятая плакальщица! По кому она плачет? Здесь вокруг никого кроме нас…
– Бэнши оплакивают мертвых, а мы живы, – сухо отозвался граф.
– Девятую ночь! Ты это понимаешь? Она воет девятую ночь кряду! – не умолкала Лилиат, – Я не ради этого здесь оставалась! Хватит! Ты хочешь, чтобы мы умерли в этих Миродержцами забытых горах? Чего ты до сих пор добиваешься?!
– Закрой рот! – рявкнул Мареон, треснув кулаком по столу, – И не смей указывать! Это МОЙ замок! МОЙ перевал! Я присягал Кемуджину и…
– Король уже мертв! И наш сын мертв! – в отчаянии выкрикнула Лилиат, – Зачем мы здесь?
Граф развернулся. Медленно… Тяжело… Исподлобья глянув на жену.
– Потому что иначе защищать перевал будет некому. Снова пойдут караваны… Снова будут умирать дети. Не из-за войн… Из-за чертова дурмана! Я здесь в память о сыне и ты об этом знаешь…
– Дурак! Все давно кончилось! Двадцать лет назад кончилось, а ты до сих пор этого не понял?! Зачем ты притащил меня сюда? – Лилиат, пытаясь делать вид, что не слышит рыдания бэнши, решительно зашагала к дверям, но на пороге все-таки обернулась, глянув в усталые потухшие глаза мужа, – Можешь думать что угодно, но я отправила в город послание и вызвала Охотника. Говорят, они времени зря не теряют.
Мареон не отозвался и снова вперил взгляд за окно, где мела метель.
Лилиат ушла.

***

За стенами свистел ветер, бросая в стекла острые ледяные крупинки. Слишком ранняя в этом году выдалась осень. Что ни день, то ветер и снег… Тьма наползала на горы, пряча острые вершины.
Мареон вперил взгляд в пустоту, сложив руки на груди.
Перевал был где-то там, укрытый вечерним сумраком и снегом. Единственный путь в Хорровельт через хребет Ахтабар. И на этом пути стояла его застава. Замок был старым, много раз перестроенным… Мареон жил в нем уже без малого два десятка лет. Прибыл сюда по указу Кемуджина, когда новый король только взошел на престол.  А тот – почти мальчишка – в те годы еще не был легендарным правителем, которого так боялись и ненавидели соседи… Он всеми правдами и неправдами строил на руинах Империи новое государство. Пытался из последних сил не дать Хорровельту умереть… И преуспел… Поднял страну из пепла. Но слишком многим был неугоден.
А он, граф Мареон, все эти годы верой и правдой служил королю, охраняя единственную дорогу на юг, некогда прозванную Дорогой Смерти.
За перевалом простирался Чейтан: страна, до сих пор живущая набегами и работорговлей. Но страшнее было другое.
Соседи стали неиссякаемым источником дурман-пыльцы, которую везли целыми обозами через перевал коротким летом, когда оттаивала горная дорога. От дурмана сходи-ли с ума. Его жаждали. От него умирали… И его покупали. Платили сумасшедшие деньги, и это было важнее всего. Многие десятки и сотни тысяч золотом, ради которых власти закрывали глаза на творящееся безумие.
Кемуджин попытался это остановить. Поставил на перевале заставу, назначив главой Мареона. Не смотря на юный возраст он знал, кого выбрать… Незадолго до этого сын графа умер от проклятой дурман-пыльцы. Именно он, как никто другой, мог выполнить суровый приказ.
И вот – почти двадцать лет. Двадцать бесконечных лет…
Граф устало опустился в кресло.
Бэнши за окном продолжала голосить так, что хотелось заткнуть уши и орать во все горло, лишь бы не слышать этого плача.
Они оплакивают мертвых, – говорили ему. Только черта с два! Никто не умер.

***

Мареон налил вина и вернулся в кресло у камина. Сырые поленья горели неохотно, исходя бледным дымом. Чертова погода! Сплошной снег и сырость…
Вечерний обход он поручил единственному сотнику, хотя воинов на перевале было куда меньше. Семи десятков отборных гвардейцев вполне хватало для поддержания по-рядка и покоя. Дорога через горы была настолько узкой, что наглухо закрыть ее оказалось под силу даже небольшому гарнизону. Особо отчаянные обходили перевал дальними тропами, но через хребет перевалить удавалось едва ли половине смельчаков. Их в расчет можно было не принимать.
Во имя Миродержцев! Сколько же раз за эти годы его пытались купить? Мареон давно сбился со счета. Перевал был слишком лакомым куском для людей по обеим сторонам Ахтабара. На кону стояли огромные деньги. Настолько огромные, что, однажды услышав предложенную сумму, Мареон едва удержался от соблазна. Это было больше десяти лет назад, когда горе от потери сына уже почти растворилось… Но он все-таки не забыл и не простил…
Гонец со своим договором отправился обратно, привязанный к двум лошадям, гало-пом понесшимся по узкой дороге. По слухам, от бедолаги мало что осталось.
После этого решить дело миром уже никто не пытался. По обе стороны перевала смерть графа грезилась всем идеальным выходом. Мареон смотрел на это с усмешкой, по-нимая, что иного можно было не ждать. Один… В Миродержцами забытом замке, на этой заставе… Доселе везло, а последнее покушение случилось совсем недавно. Кто-то во вре-мя дежурного объезда границы попытался его подстрелить. И стрелок оказался хорош, сам Мареон с такого расстояния не стал бы даже пытаться. Арбалетный болт скользнул по шлему и ушел в сторону, оставив в голове тупой гул.
Граф успел увидеть лишь спину удирающего убийцы.  От нещадной погони неудачника спас крепкий породистый конь.
Мареон настрого приказал ничего не рассказывать супруге. Вернувшись в замок, он первым делом спустился в кухню и, достав из ледника кусок мяса, приложил его к гудя-щей голове. Графа подташнивало. Он до сих пор сжимал шлем, разглядывая внушительную вмятину у виска. Еще дюйм – и арбалетный болт вошел бы ему прямо в глаз... Старый граф понимал – его не оставят в покое. Возможно, супруга права – давно стоило оставить заставу и уехать. Бросить все, ради чего он жил здесь все эти годы. Предать память покойного сына, некогда надышавшегося дурман-пыльцы, привезенной из-за перевала…
Мареон снова наполнил кубок. Свечи почти догорели а дрова в камине, напротив, начали жарко потрескивать.
– Я не позволю им вернуться сюда, мой король, – пробормотал граф, качнув голо-вой, – Пока я жив… Клянусь памятью.
Бэнши за стенами замка продолжала выть и лить свои слезы.
Впереди была долгая ночь, отравленная погребальным плачем.

***

Снег не шел уже третий день. Робкие ручейки талой воды бежали со склонов в надежде найти пристанище где-то в долине. Еще недавно заметенные пургой черепичные крыши замка снова подставили солнцу свои красно-коричневые скаты.
Граф недавно закончил объезд, лично удостоверившись, что стража надежно охраняет перевал, и теперь намеревался передохнуть. Шестой десяток давал о себе знать. Давно не было в его движениях прежней легкости.
– Господин! – спокойный, слегка надтреснутый голос заставил оглянуться, – Дозо-ные сообщают, что со стороны Хорровельта заметили всадника.
– Один? – поинтересовался Мареон, получив в ответ короткий кивок. Граф тяжело вздохнул. Он не любил незваных гостей, особенно с тех пор, как до заставы дошли слухи о смерти правителя. Мареон не знал, сколько ему осталось и кто придет на смену, какой и от кого принесут приказ. От гостей с родины можно было ожидать любую весть, а с теми, кто пытался подобраться с южной стороны перевала, у него был другой разговор.
Бросив короткий взгляд за окно, Мареон выругался сквозь зубы и направился к дверям. На пороге его зашатало и граф крепко вцепился в косяк узловатыми пальцами. То ли начал сказываться возраст, то ли последние бессонные ночи, прежний покой которых уничтожила проклятая, невесть откуда взявшаяся бэнши.
Мареон постоял несколько томительно долгих секунд, приходя в себя, и решительно зашагал вниз по лестнице, на ходу набрасывая на плечи теплый плащ, привычно раздумывая, стоит ли тратить время на кирасу и шлем, надеясь, что конюх еще не успел разнуздать коня.
Южная часть заставы стерегла путь в Хорровельт. Северная – закрывала дорогу в Чейтан. Угрозы, как за годы на собственной шкуре убедился Мареон, можно было ждать откуда угодно, и все же новый гость был один, да и приближался, не прячась. Покинув замок, граф тяжело запрыгнул в седло и двинул на пост. Одинокого всадника уже можно было легко различить даже без подзорной трубы. Мареон оказался на заставе несколькими минутами раньше и в полной тишине терпеливо ждал, пока незнакомец не окажется рядом.
Граф не знал этого человека.
Тот был далеко не молод, тучен и невысок. Широкое плоское лицо с маленьким переломанным носом и крохотными глазками-щелочками было почти скрыто тенью от широкой меховой шапки. Узкогубый рот резкой чертой отделял массивную челюсть, и без того изуродованную редкой кустистой бороденкой. Видавшая виды стеганая егерская куртка на меху была перехвачена широким поясом, на котором наметанный глаз заметил упрятанный в ножны длинный охотничий нож. Крепкие, почти новые сапоги… Мешок за спиной… Статный породистый конь перебирал ногами, раздувая ноздри. Хороший конь, на загляденье.
– Кто ты? – поинтересовался Мареон, не сводя с гостя оценивающего взгляда. Всадник ничуть не изменился в лице.
– Полагаю, ты и есть знаменитый граф, лучше всякого цербера стерегущий границу? – толстяк усмехнулся, не пытаясь спешиться, – Не бойся, я пришел не за твоей головой.
– Кто ты такой? – с нажимом повторил хозяин замка. Рука невольно легла на рукоять меча. Гвардейцы шагнули вперед, обнажив оружие. Незнакомец, казалось, готов был рассмеяться им в лицо.
– Успокойся, – скривив рот, уверенно бросил всадник. Десяток воинов его ничуть не пугал, – Я Церен, Охотник на демонов. От твоего имени оставляли прошение.
Граф чертыхнулся. Он уже успел позабыть, о чем Лилиат говорила ему несколько дней назад. Значит, вот он какой… Мареон недоверчиво разглядывал всадника. Заплывший жиром седобородый гость меньше всего походил на благородного Охотника, которого прежде рисовало воображение.
– И почему я должен тебе верить? – наконец отозвался граф. Толстяк склонил голову.
– Я потратил на дорогу почти двое суток ради твоей крошечной проблемы. Бэнши, как понимаю? Они не плачут так просто.
– Никто не умер! – почти рявкнул Мареон, – Эта чертова плакальщица сошла с ума!
Охотник на демонов безразличным взглядом скользил по лицам окруживших его гвардейцев. Потом, выдержав долгую паузу, заговорил снова.
– У тебя есть ровно минута, чтобы ответить, нуждаешься ли ты в моих услугах.
Хозяин замка нервно сжимал и разжимал кулаки, не зная, на что решиться. Гость не вызывал доверия, хотя на подосланного убийцу походил меньше всего.
– Сколько ты хочешь? – наконец вымолвил граф. Он не мог больше выносить гнетущий, сводящий с ума плач, разносящийся по округе каждую ночь и перекрывающий даже рев метели. Не мог видеть супругу, под глазами которой появились темные круги, а лицо осунулось и стало похожим на страшную восковую маску. И верные гвардейцы шептались за спиной…
– Четыре тысячи. Золотом, – буднично откликнулся Охотник. Мареон сжал кулаки. Кто-то из воинов ахнул. На эти деньги граф мог содержать всю заставу и замок почти целый год…
– Ты сошел с ума, – Мареон мотнул головой.
Всадник равнодушно пожал плечами.
– Воля твоя. Только знай: то, о чем ты просишь – черная работа. Охотники не убивают Детей Мрака, которые не приносят людям вреда. У нас свой договор с Джаадой.
– Тогда что ты здесь делаешь? – вспылил Мареон.
– Ты не дослушал, – примирительно отозвался толстяк, – Из каждого договора есть исключение… Таких, как мы – Истинных Охотников – осталось мало. Мы действуем на свой страх и риск, идя наперекор Владыке Тьмы. В Хорровельте до недавнего времени нас было всего двое, Шандогор и я. Только от Шандогора уже почти год никаких вестей.
– Набиваешь цену? – хозяин замка недоверчиво вскинул бровь.
– Всего лишь поясняю, – спокойно ответил Охотник, – Выбор за тобой. Убить бэнши нетрудно, но только я один среди всех вас знаю, как это сделать. И знаю, чем мне может это обернуться рано или поздно. Кстати, твоя минута давно закончилась.
Не говоря больше ни слова, гость развернул своего крепкого коня и неторопливо двинул обратно по склону. Мареон какое-то время стоял, с трудом сдерживая гарцующего жеребца и буравя глазами спину Охотника, обтянутую теплой стеганой курткой. Всадник не оборачивался, на ходу поправляя сбрую и явно не намереваясь задерживаться под стенами замка ни единого мгновения.
– Погоди! – выкрикнул граф, вскидывая руку, хотя до сих пор не был уверен, правильно ли поступает. Церен бросил через плечо косой взгляд, хозяин замка скрипнул зубами, – У тебя всего одна ночь показать себя в деле. Будет прок – получишь деньги…

***

Мареон пригласил Охотника на ужин, хотя не испытывал ни малейшего желания общаться с нежданным гостем. Граф предпочел бы трапезу в обществе Лилиат или в крайнем случае в полном одиночестве, что в последние годы доставляло ему куда боль-шее удовольствие, однако сегодня пришлось сделать исключение.
Церен вольготно расположился напротив и налегал на свежезажаренного барашка, противно причмокивая и обсасывая ребрышки. Кубок Охотника не пустовал и минуты.
Лилиат почти весь ужин не сводила с гостя напряженного взгляда. Церен же не обращал на настороженность и недовольство хозяев замка никакого внимания, продолжая с видимым удовольствием уплетать плотный ужин. Жир стекал по подбородку, напитывая реденькие усы и клочковатую бороду. Мареона передернуло.
– Да ладно, граф! – усмехнулся Охотник, наконец поймав на себе неприветливый взгляд, – Что еще надо в этой жизни? Вкусно поесть, сладко поспать… Да теплую бабу под боком.
Толстяк небрежно кивнул в сторону графини. Мареон скрипнул зубами. Ему до безумия хотелось вскочить, выхватить меч и располосовать это плоское самодовольное лицо. Но пришлось заставить себя сдержаться. Это Лилиат вызвала его и Охотник уже здесь – так пусть выполнит свою работу и убирается к чертям!
– Бэнши, – хмуро напомнил граф, отставив кубок и раздраженно швырнув вилку на тарелку. Та с легким звоном отскочила на массивный, укрытый скатертью стол. Лилиат вздрогнула, наконец отведя взгляд от лица Церена.
– Бэнши приходят ближе к ночи, – ощерился толстяк, потянувшись за новой порци-ей, – Пока что мне здесь нечего делать. Надеюсь, дорогой граф, ты не против, если я выпью еще?
Мысленно цедя проклятия, Мареон поднялся и резким шагом покинул залу, хлопнув тяжелой дверью. Охотник остался с Лилиат один на один, не считая слуг, замерших в не-решительности. Графиня, стараясь побороть неуверенность и страх, жестом отослала людей в кухню. Толстяк наконец криво усмехнулся и, собственноручно налив себе вина, легко откинулся в кресле, безо всякого стеснения изучая Лилиат презрительным взглядом. Та сдавленно молчала, избегая встречаться с гостем глазами. Церен сделал очередной жадный глоток. Струйки вина побежали по подбородку.
– Что, графиня, не смогла? – утерев рот широкой ладонью, Охотник осклабился, выжидающе скрестив руки на груди. И без того маленькие заплывшие глазки превратились в совсем узкие щелочки. Лилиат вздрогнула.
– У тебя был целый год, – напомнил гость, – Никто тебя не подстрекал, сама согла-силась.
– Я ошибалась! – наконец нарушив свое затянувшееся молчание, прошипела графиня, стараясь не повышать голоса, – Я не убийца!
– Неужели? ¬– усмехнулся Церен, – А кое-кому казалось иначе. Напомнить, где твой сын достал дурман-пыльцу?
Лилиат подскочила, трясущимися руками вцепившись в столешницу. Глаза ее сверкали яростью и плохо скрываемой болью.
– Не смей! – поцедила она, – Это была случайность. Откуда вам знать, как все было? Я уже двадцать лет проклинаю себя!
Охотник равнодушно пожал плечами и бросил взгляд за окно, где тусклое солнце неумолимо валилось за горы, расцвечивая склоны длинными тенями и яркими закатными лентами. В редкие осенние вечера, когда на перевале не валил снег, это было красиво. Правда, живущие здесь из года в год давно перестали замечать маленькие радости.
– А что это меняет? Сколько лет ты строишь из себя святую мученицу? Напомнить, что ты некогда проворачивала под носом у своего муженька?
– Все в прошлом! – отрезала Лилиат, нервно отпив из своего кубка и снова усевшись в кресло, – Наша последняя встреча была ошибкой.
– Даже так? – Охотник от души хохотнул, – А не ты ли так хотела выбраться из этой Миродержцами забытой дыры? Хотя о чем это я… Здесь все так прекрасно! Кругом горы, чудесные пейзажи… Тишь и благодать. А редкие стычки, из которых гвардейцы твоего достопочтенного супруга неизменно выходят победителями… Их можно не брать в рас-чет. Но мы все понимаем, графиня без своего графа – женщина второго сорта, кому ты нужна в Хорровельте? Тебе предлагали выход: избавься от Мареона и откроются любые двери…
– Уезжай! – выдохнула Лилиат, буравя толстяка злобно-испуганным взглядом, – Что бы вы ни говорили, Мареон поверит мне, а не вам. Никто из вас понятия не имеет, что такое двадцать лет… Я давно прокляла саму себя и себя же простила. А наш последний договор…
– Минута слабости? – в голос расхохотался Церен, взяв в одну руку кувшин а в другую свой почти опустевший кубок. Обогнув стол, он щедро плеснул графине вина. Из пальцев незаметно выскользнула и без следа канула в бледно-розовом напитке крохотная белесая горошина.
 – Твое право, графиня, – толстяк, уже не пряча истинных эмоций, злобно глянул на женщину и поднял бокал, – Я уеду, но ты должна понимать, что это был твой последний и единственный шанс. А Мареон умрет и тебе без него в этой жизни уже ничего не поможет.
Морщинистые пальцы стиснули высокую резную ножку кубка. Дрожащая рука под-несла вино к тонким губам.
– Убирайся…
Охотник на демонов холодно улыбнулся.
– А как же ваша проклятая бэнши?
– Уведи ее! – зашипела графиня, – Думаешь, теперь я не понимаю, чьих рук это дело? Вы не остановитесь ни перед чем, лишь бы добраться сюда. Снова открыть эту поганую Дорогу Смерти… Я должна была сразу догадаться… Уезжай, во имя Миродержцев! Не желаю тебя больше видеть!
Пламя в камине жарко гудело, разбрасывая колючие искры, уносящиеся в дымоход. Церен молчал, прихлебывая вино и презрительно разглядывая застывшую в кресле Лилиат. Длинные острые тени расчертили трапезную. Тающее солнце багровело, прячась за горизонтом.
– Я знаю, почему вы боитесь убить его здесь, – наконец выдохнула она, тряхнув головой. Седые волосы выбились из-под тонкого серебристого ободка и разметались по плечам, – Только издалека: трусливо, как можете. И даже ты… Ты совсем рядом, но уйдешь, не тронув Мареона и пальцем. Ты боишься, понимая, что иначе не выйдешь за эти стены.
Толстяк не спеша вернулся на место и тяжело опустился в свое мягкое кресло, с легким звоном поставив кувшин.
– Ты неглупа, – согласился Охотник, почесав бороду, – Но я уйду, когда МНЕ будет угодно. И своему муженьку ты ничего не расскажешь, иначе мне есть чем ответить. Дума-ешь, как поступит Мареон, узнав, что его сын умер из-за глупости собственной матери?
– Сволочь… – Лилиат колотило все сильнее, – Чтобы наутро духу твоего здесь не было! И будь уверен, я все расскажу… Я признаюсь!
– Тебе не хватило на это двадцати лет, – устало покачал головой Церен, – Не обманывай себя.
Кривя свое плоское лицо самоуверенной ухмылкой, гость снова потянулся за вином и напоказ отсалютовал кубком.
– Пей, графиня…Что тебе еще остается? И не бойся – я уйду утром, больше ты меня не увидишь.

***

Мареон прилег на постель. Отчаянно хотелось провалиться в глубокий сон. Забыть обо всем, что окружало его все последние годы. Эта навязчивая блажь преследовала его постоянно. Он устал. Устал доказывать самому себе, что по-прежнему сильный и отважный, что его служба и впрямь кому-то нужна. Двадцать проклятых лет пролетели так быстро, что он их почти не заметил, в одночасье очнувшись нигде и никем. Король, которому он некогда присягал – умер. Да и покойный сын, ради которого он согласился встать на страже границы, ничего этого никогда не оценит и не поймет. Ему было всего десять. Совсем мальчишка…
Сколько раз он слышал от супруги, что они гробят здесь собственную жизнь, что все пора забыть и начать заново! Так, может, Лилиат права? Когда-то у него было все впереди, а что теперь?
Каждое утро граф видел в зеркале бледное морщинистое лицо, хотя, казалось, еще вчера на него в отражении смотрел пусть не молодой, но крепкий и уверенный в себе воин. Годы ушли как вода в сухой жадный песок…
Лилиат завернулась в одеяло на краю огромной кровати, отвернувшись и делая вид, что заснула. Они давно почти не разговаривали, у них не осталось общих тем. Казалось, давно ли ей было всего тридцать? А сейчас длинные седые волосы разметались на посте-ли… Рука потянулась обнять, но в который раз замерла. Мареон устало откинулся на по-душку, устремив пустой взгляд в укрытый тьмой потолок…

***

Старый граф проснулся среди ночи. Он по-прежнему лежал на спине и распахнувшиеся глаза пытались различить хоть что-то вокруг. Темнота и тишина запечатали ему глаза и уши.
…Эта тишина. Полная и всеобъемлющая. Такая, какой он не слышал уже много дней.
Бэнши не плакала…
Еще не осознав случившееся в полной мере, но уже зная, что произошло, Мареон осторожно поднялся и, обойдя широкую кровать, приблизился к супруге.
– Лилиат… – негромко позвал он, коснувшись худого плеча. Непривычно острого и холодного. Темнота не ответила…


***

Граф молча провожал Охотника на границу перевала. Он не смотрел по сторонам, устремив пустой взгляд под копыта коня. Мареон знал все вокруг как свои пять пальцев, мог проехать туда и обратно с закрытыми глазами…
– Мне жаль, что так вышло, граф. Но бэнши не лгут, – наконец заговорил Церен, – Даже если бы я убил ее, боюсь, это бы уже ничего не изменило.
– Замолчи, – процедил хозяин замка и наконец поднял взгляд, переполненный отчаянием, ненавистью и пустотой. Мареон запустил руку за пазуху и вытащил увесистый кошель, – Вот твои деньги.
Толстяк качнул головой.
– Я не беру платы за то, чего не делал. Бэнши отплакала и ушла. Мне здесь не место.
Пара коней продолжала неторопливо перебирать ногами, неся хозяев вниз по узкой дороге. Сопровождающие графа всадники держались позади.
На заставе Охотник развернулся и замер, окинув графа холодным взглядом крохотных заплывших глаз. Тот остановился совсем рядом, стиснув поводья так, что побелели костяшки пальцев, и внезапно совсем тихо произнес:
– Ты же пришел убить меня, а убил ее. Почему? Я узнал твоего коня…
Церен, почти не изменившись в лице, качнул головой.
– Но ты все понял и сейчас отпускаешь меня. Так зачем спрашивать? Нет никакого смысла убивать того, кто уже мертв.
– ПОЧЕМУ?!! – внезапно заорал Мареон, выхватив меч и через мгновение отшвыр-нув его далеко в сторону. Добротный клинок, жалобно звякнув, заскользил по камням.
Церен едва сдерживал гарцующего жеребца.
– Ты не услышал меня, граф…  Нельзя убить мертвого. А ты умер, узнав о смерти сына. Только есть еще одна маленькая правда… Кое что о твоей покойной жене…
…Охотник говорил размеренно и тихо, Мареон слушал, ни разу не оборвав короткие фразы, хотя временами ему хотелось заткнуть уши и заорать – «Замолчи! Это все ложь!»…
…Церен отъехал уже довольно далеко вниз по склону, но внезапно обернулся, на мгновение остановив строптивого коня.
– Теперь ты все знаешь, граф, – выкрикнул он, – Двадцать лет, которые ты оставил здесь, на этом чертовом перевале, были никому не нужны, кроме тебя самого. Лилиат поняла это давно, но ты ее не слушал, иначе все бы обернулось иначе. Все кончилось, граф… Все кончилось. Тебя предали самые близкие. Подумай, что у тебя осталось?

***

Мареон провожал взглядом нарочито неспешно удаляющегося от заставы Охотника до тех пор, пока не заслезились глаза. Когда фигура всадника превратилась в едва различимый крохотный силуэт, готовый вот-вот скрыться за поворотом, старый граф спешился, бросив коня, и медленно побрел в сторону далекого замка, оставив позади верных гвардейцев.
Сына он похоронил двадцать лет назад. Осталось проститься с женой.
Она была права, им нечего было здесь делать… Все закончилось.

***

Церен сидел на огромном плоском камне, подставив широкое лицо холодным лучам тусклого солнца. Замок еще виднелся вдали, черепичные крыши в туманном мареве казались бледными и почти бесплотными.
Он устал. Хотелось остаться здесь, закрыть глаза и ни о чем больше не думать. За-быть все, что случилось за эти годы. Охотник был стар, хотя мало кто догадывался об этом. Стар настолько, что давно перестал испытывать жалость. Но сегодня ему было не по себе. Перед глазами по-прежнему стояло лицо графа… Осунувшееся и расчерченное глубокими морщинами, в одночасье почерневшее от горя.
Рядом послышались тихие шаги. Тонкие мягкие руки обвили напряженную мощную шею Церена. Тот бросил за спину короткий безразличный взгляд. Высокая болезненно худая девушка в легком зеленом платье и сером плаще молча присела рядом, склонив го-лову на плечо. Длинные тонкие белые волосы пахли землей и цветами.
Охотник вздохнул.
– Спасибо. Я бы не справился без тебя.
Бэнши едва заметно улыбалась, доверчиво и нежно поглаживая Охотника по плечу. Тот сокрушенно покачал головой и поднял глаза к небу, где среди редких облаков парила одинокая птица.
 – Сделай для меня еще кое-что, – попросил он, спрятав лицо в ладонях, – Вернись сегодня в замок и… плачь о нем. Пусть хотя бы теперь твой плач будет правдой.  Плачь о нем, моя прекрасная бэнши…