Из Дневника священника 1854 - 1855 гг. -часть-4

ИЗ СЕРИИ: От корреспондентов Крымской войны 1853 - 1856 гг.

"Из "Заметок" священника жившего в осаждённом Севастополе"
Часть-4

3 - е марта. (1855 г.)
К вечеру, в 5 часов, второй раз посетил раненых, на перевязочном пункте нашёл одного только нового страдальца, раненного в руку. Говел ли ты, друг мой? "Благодарение Богу, отговелся, как следует", -  был ответ флотского унтер-офицера. Такие ответы всегда дают раненные воины. Легче ему или очень трудно, а иной едва дышет, а на вопрос: "как твоё здоровье, как себя чувствуешь?" всегда прежде скажет: "Слава Богу! батюшка", а потом уже скажет и что-нибудь о боли.
Утешая страдальцев, я говаривал им: терпите, братцы, с верою; обращайтесь чаще мыслью к Господу Иисусу, который также имеет на себе раны, принятия за наши грехи; не вы первые в ранах, — прежде вас имел их на себе Господь...
Усвоив эти мысли, они сами повторяют их, и уже так отвечают на вопрос о здоровье: "что ж делать? нужно терпеть. Господь терпел... а мы грешные"... и проч.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
4 - е марта. (1855 г).
Говеющих было в церкви немного; исповедь (после повечерия) окончена в час. Кажется, трудное время настоящее имеет большое влияние на нас грешных; в кающихся слышно более искренности и сокрушенья сердечного.
Вечером, посетив опять перевязочный пункт (что в доме Собрания), застал там спокойствие и тишину, чему утром было противное. Вновь — раненых поступило только три. Итого в сутки было 75 раненых, а не 80, как говорили утром!
Это, впрочем мало, в сравнение с 3 перевязочным пунктом (в Корабельной), где в течение 3-х дней раненных постоянно около этого числа. Театр войны вдруг перенесён на Инкерманскую сторону, и там стало больше потери.
5 - е марта. (1855 г.).
 Утро и весь день холодно: дует ветер северный. В доме Собранья не было вновь раненных. Счастливый день, или лучше ночь. Ибо неизвестно, что будет к вечеру.
Всякий раз, входя в этот дом (прежде) веселья, нельзя не подивиться, как он удобен быть тем, чем теперь стал, — домом плача. Это приют для раненых со всеми удобствами, больному необходимыми. Прежде чем дойти до дверей залы, двери в сенях сами затворились за вами; вы не вносите к больным холодного воздуха. Главная зала — высоты в два этажа, имеет окна только вверху, от чего свет здесь для больных умеренный, воздух очищается, не подвергая их сквозному ветру.
В других — меньших залах голубые, малиновые и зеленые обои, все богатые, могут даже развлекать солдатика, не бывшего никогда в таких роскошных палатах; могут, пожалуй, подчас заставить его забыться, что он в лазарете, и тем сократить иную минуту его страданий.
Койки с чистым на них бельём и постелями, столики при каждой кровати и прочие принадлежности госпиталя, в порядке содержимые сестрами; всё это расположено с таким удобством и искусством, что, при большом размере зал, составляет даже красоту своего рода.
Всех кроватей здесь 182. — Операционная зала (прежде биллиардная) весьма удобна для своего назначения, как по вместимости, так и по освещению. Для дежурства медиков и сестёр есть особые покои, и все это под рукой. Это прекрасно! И лучше ходить в дом плача, нежели веселия, говорит Премудрый.
В инженерном доме и также в доме Гущина и Орловского я застал тех же больных, старых знакомых, кои все, прежде чем подверглись врачеванию тела, уврачевали душу.
Итак, кроме одного посещения, я не имел сегодня случая услужить чем-либо раненым воинам. Потому мне весьма приятно было услышать от молодого солдатика, что ему хотелось бы яблок, и услужить в этом.

10-е марта. (1855 г).
 Паки благодарение Богу! На перевязочном пункте и в это утро я застал покой. В доме Орловского (Временный госпиталь) для одного больного служил молебен, другого исповедал и приобщил.
Раненый матрос предложил мне за молебен деньги. Обыкновенно, я советую эти лепты обращать на масло для лампадки, в их же палатах, и ещё ни от кого не принимал. При этом, я имел в виду, между прочим, и то, что не имеющие копейки не посмели бы обратиться с просьбой помолиться за них, если бы видели, что я принимаю за это деньги, как и действительно в этом я не ошибся.
Но, на этот раз, встретил сильное сопротивление со стороны больного и должен был уступить. Больной до того обиделся, что у него навернулись слезы. Таков уже взгляд утвердился у простых людей, что если священнику ничего не дал, то и молитва Богом не принята.
Сегодня, с новоприбывшими для службы на флоте иеромонахами, получены от преосвященного архипастыря нашего, неусыпно, пекущегося о духовных нуждах паствы своей, в обстоянии сущей, списки Касперовской иконы Богоматери, для раздачи по бастионам и батареям, и также списки образа священномучеников, в Херсонисе епископствовавших.

17 - е марта. (1855 г.)...
...От того же адъютанта слышал, что французы, во время уборки тел (после дела с 10-го на 11-е марта) не могли надивиться нашей серой форме — общей для генерала и солдата; они хвалились, что об этом думают и у них, и один батальон, будто бы, одет уже подобным образом.
Нельзя было не заметить, что неприятели, прежде чем подняли переговорный флаг, приготовились к свиданию: все у них были в чистом платье, офицеры — в белых перчатках, всё до мелочи на них было щеголевато, как будто не ими рыты траншеи, из которых высыпали, как муравьи.
Интересны, говорят, были любезности наших удалых матросов с французскими солдатами.
Матрос предлагает французу с рожка табаку, тот угощает его ромом: матрос пьёт крышку, за тем другую — третью, и осушает фляшку к удивлению француза, для которого это была дневная порция. За беседою, конечно, непонятною начинались более понятные лобзания.
— Ужели у вас матросы доселе на батареях? -  спрашивали французы. Да много ли у вас этих молодцов?
Им отвечали; что — с 14-ти кораблей, и ещё, слава Богу, есть сколько нужно.

18 - е марта. (1855 г.)
Вечером посетил больных в двух местах. В инженерном доме медики и сестры, служившие раненым, приобрели такую известность и любовь у своих пациентов, что раненые, переведённые отсюда в Николаевскую батарею (госпиталь устроенный в этом огромном здании), просятся назад.
Сегодня двое из таких возвратились из Николаевской батареи, и один перепросился из Александровского госпиталя.

19 - е марта. (1855 г.).
 Утро пасмурное, холодное, и с небольшим дождём. От пальбы спокойно. Служил молебен на перевязочном пункте, для одного из раненых.
Устав бороться с благодарностью раненых, стал, наконец, принимать их лепты, и передавал уже тайно сёстрам для обращения на масло для лампады в палате, или на самих же больных.
В инженерном доме исповедал и приобщил двух трудно больных, кои посему пожелали того, уже в другой раз. Ещё напутствовал одного (ибо, кажется, не жить ему) в доме Гущина. И от этого больного услышал, тяжко выраженную скорбь, что денег у него нет (т. е., чтобы дать священнику).
Ожидайте ж от больных, при таком образе мыслей, чтобы они сами сказали: хочу исповедаться и приобщиться.
Нет, с такими необходимо обращаться, как с детьми, не умеющими говорить, коих желание нужно предупреждать, угадывать, выпрашивать.
Только что возвратился домой, просят к больной даме, пожелавшей исповеди и св. тайн. Она жаловалась, на трудность настоящего положения. Дом под выстрелами, хотя доселе храним Богом, больная окружена детьми и, как видно, всеми недостатками, муж на службе военной, которую трудно теперь соединить с попечением о семействе; готова бы выехать куда-либо, но беременна и дни для неё последние.
Боже мой! Сколько здесь теперь скорбей и слёз, которые не для всех видимы!
Осадное положение не помешало нам сегодня разжиться и вербою, и мы совершали крестный ход с ваиями, как и в обыкновенное время.

Слышу, что прибыли к нам сёстры 4-го отделения и устраиваются в Александровском госпитале (в морских казармах, что в Корабельной). Решительно не имею минуты, чтобы побывать там, а уверен, что всё там непременно пойдёт к лучшему.

23 - е марта. (1855 г.)
...Сегодня снабдил 3-х иеромонахов плащаницами, для бастионов (порадовался я, такой христианской заботливости флотских командиров о своей команде), 2-х иеромонахов — потирами для приобщения тех из команды, кои почему либо не успели ещё отговеться, и роздал чрез тех же иеромонахов списки чудотворной иконы (Касперовской), присланные архиепископом Иннокентием.
Нет, впрочем, у нас и маленькой батареи, где бы не было знамени веры! Едва успели, где насыпать вал небольшой (земляной), ставятся орудия, ставится тут же в нише икона святая, и теплится лампада.

24 - е марта. (1855 г.)

...В 7 часов вечера благовест к Страстем Христовым. В 8 часов открывшейся, из за Корнилова бастиона, сильный огонь дал нам почувствовать другие страсти. Гром орудий поражал слух молящихся, а молния огня этого, блиставшего в окнах церкви, поражала и зрение, внимавших чтению Страстей Христовых.
Благодарение Богу, пальба пушечная скоро сменилась штуцерной, потом замолкла и последняя. Большинство молящихся составляли люди военные. Значит, кто имеет усердие, всегда может улучить час на молитву, какие бы обстоятельства и обязанности ни ограничивали его. Офицеры, впрочем, часто выходили из церкви, прислушиваясь, нё бьют ли тревоги.

25 е марта. (1855 г.).
Великий пяток и праздник Благовещения. По такому совпадению двух священных воспоминаний — дня радости и дня скорби, уже за неделю встречали священников вопросами: как это будет?
Священники предлагали этот вопрос и друг другу. Ибо хотя в уставе и есть на этот случай наставление, но там ничего не сказано о существующем у нас обычае выносить плащаницу в пяток на вечерни, а не в субботу только на утрени.
Я служил царские часы и затем праздничную литургию в положенное уставом время, а вечерню отложил к тому времени (к 2-м часам), когда православные обыкли собираться к плащанице.
И теперь, как и на литургии, молящихся было довольно. Гроб Господен, глас Архангела благовестника и глас надгробного пения церкви вместо радости, яже будет всему миру, и глас громов вражеских... вот сколько и каких предметов было тут для слова в великий пяток, если бы проповедник умел пользоваться настоящим временем.

26-го марта. (1855 г.)
 Великая суббота. К утрени, как и прежде бывало, благовест в два часа. Чрез четверть часа, я был в церкви и уже застал там многих бдящих, в том числе не мало офицеров. Можно, очень можно во всякую стражу — и при трудных обстоятельствах — воздать Божия Богови и кесарева кесареви.
Умилительный канон был окончен до рассвета; обхождение вокруг церкви с плащаницею совершено свитающей субботе.
Священная процессия, совершавшаяся с немалым освещением и погребальным звоном, не была встревожена ни одним выстрелом...

...Вечер, как и день весь, был тихий и тёплый. На рынке суетились запастись для праздника хлебом и не находили: его закупали в печах.

27-е марта. (1855 г.).
Пасха. Ночь провели мы в тревожном ожидании, какова будет она, и как встретим праздник. Несколько раз звали меня в церковь, для освящения пасок на бастионы и батареи.
Каждый готовился встретить праздник на своём посту, когда нельзя — в своём доме.
Благовест к утрени раздался, одновременно в полночь во всех церквах. Внешнего освещения на храмах не было, вследствие предостережения о том губернатора. С радостною песнею: воскресение твое, Христе Спасе, ангелы поют... мирно совершили мы обхождение, без всякой тревоги.
Может быть неприятели наши, у коих был теперь тотъ же праздник, не думали о нас. По крайней мере, нельзя было не думать о них, зная о прошлогодней Пасхе в Одессе.
Но, благодарение Богу, для первого дня наши опасения миновались. Вместо прихожан, которые давно уже в рассеянии, а немногие оставшееся для праздника выехали к семействам в Симферополь, я посетил с крестом раненых. Для них это посещение чрезвычайно было отрадно.
Со стороны неприятеля, в продолжение всего дня, слышна была музыка и пение. Англичане и Французы праздновали, оставив, как говорят, в траншеях союзных турок.

28-е марта. (1855 г.).
И вся светлая седмица. Вчерашний день пасмурный предвещал перемену погоды. Можно было ожидать дождя.
Действительно, он начал идти ещё до рассвета. Но с благовестом к заутрени полился на нас и дождь огненный.
Бомбардировка одновременно открыта по городу со всех пунктов, по всей линии от Херсонеса до Инкермана. Не принимал участия в ней только флот неприятельский.
В течение полугода мы привыкли уже ко всякому страху. Тем не менее гром орудий, треск лопавших бомб, свист ядер живо напомнили нам ужас 5-го октября прошедшего года, когда город был бомбардируем с суши и с моря.
Церковь — вчера полная народа — вдруг опустела. Во время утрени, от взрыва бомбы близ церкви, стоя у престола, я почувствовал сотрясение полу. Церковь моя, уже с первых дней бомбардировки без стёкол с южной стороны, с немалыми язвами, и без колонны, выбитой бомбой, ещё получила несколько язв, а всё же стоить, и молиться в ней можно со страхом Божиим.
В квартире моей — здесь же в церковной ограде — сегодня в 4-х окнах разбились стекла.
Что с городом и в городе?
Новые батареи неприятельские направили свои удары на те именно пункты в городе, которые доселе были отчасти пощажены, и где жители считали себя, как бы вне выстрелов, безопасными.
Потому все вдруг — от мала до велика — объялось ужасом, и спасая жизнь, бежало к пристани, чтобы оттуда на Северную. Между бегущими наиболее заметны были женщины с детьми и узлами.
В Николаевской батарее, я встретил целый новый лазарет раненых женщин и детей. Тут лежало целое семейство несчастное: мать, два сына — мальчики, третий убит насмерть, и дочь, придавленная камнями разбитой хижины. Одна бедная женщина лишилась ноги, собирая щепки.
В Александровских казармах, занятых под госпиталь и, где был 3-й перевязочный пункт, медику оторвало руку и контузило сестру Крестовоздвиженской общины. Смотритель сухопутного госпиталя Ис., рассказал мне следующий замечательный случай, там бывший. Бомба, пробивши в трёхэтажном здании крышу и потолок, и не причинив в 25 палате, куда попала, никакого вреда, вышла в окно верхнего этажа, и на дворе, сделав рикошет, вероятно, о камень, пала в окно подвала того же здания, где скрывавшуюся мать лишила трёх детей: малютке оторвало головку; смотритель со слезами на глазах говорил об этой головке с белокурыми кудрями.
Были несчастные случаи и в Корабельной слободке. Убивает мать, остается грудной ребёнок. Один такой ребенок — на перевязочном пункте в доме Собрания. Сёстры поили его коровьим молоком. Он вскоре умер.
Такие несчастные случаи заставили начальство повторить понудительные меры, против женского пола об удалении с детьми из города. Это преимущественно мат¬роски и их удалое племя, строющие для игры свои батареи на улицах.
Удивляться нужно бесстрашию этих женщин. Как в октябрскую бомбардировку, они посещали мужей на бастионах и батареях (одна 5-го октября целый день носила на 4-й бастион воду для питья, подносила и ядра); так и теперь — во второй, например, день праздника Пасхи — являлись к мужьям с обедом (эта мне говорил офицер с 3-го бастиона, как очевидец). Есть, даже теперь, — к крайнему сожалению (нечего греха таить, даже слышится жалоба от людей Бога боящихся), ещё один род бесстрашных женщин, остающихся в бомбардируемом города, о которых не знаю, что сказать, кроме того, что они задержаны здесь диаволом..:

На перевязочных пунктах? В продолжение 10 дней, в доме Собрания (на других пунктах не был) двери почти не затворяются от приносимых или уносимых раненых. На иных медики, только взглянув сострадательным взором, тотчас приказывали нести в дом Гущина, уже прослывший домом смерти. (Приговор свой безнадежным медики, в таком случай, произносили на латинском языке).
Здесь не один дом переполнен был беспомощными страдальцами, но и галереи, и сараи. Для преподания умирающим исповеди и св. причастия, священнику приходилось не ходить между больными, а буквально перелазить. Такими же беспомощными наполнился и дом Инженерный, где, как в доме Гущина, неприятельские снаряды стали слишком тревожить и больных, и служащих.
Вотъ что случилось, 28-го марта при мне, в доме Гущина. В 6 часов утра, я по обыкновению пришёл сюда с дарами святыми. Напутствовав 4-х человек во внутренних комнатах, я перешёл в залу, обращённую окнами на улицу, чтобы преподать тоже св. напутствие больному, за неимением места, лежавшему на полу. Ещё не успел я прочесть положенных молитв, как последовал где-то близко сильный взрыв. Задрожал дом, зашумела черепичная крыша, сыпавшаяся долой, все окна в миг хлопнули внутрь. Стёкла побились, но ни больных, ни служащих им, благодарение Богу, ничем не повредило.
Легкораненых с перевязочного пункта отправляли в Николаевскую батарею, которая, как ни вместительна, теперь оказалась недостаточною, для свободного помеще¬ния всех страдальцев.
Много лежало их теперь кучами на полу, в ожидании от сестёр чаши воды, или куска хлеба: ибо и это малое требование, при общей суматохе, при быстром умножении больных против дневного заготовления продовольствия, не без затруднения выполняется — и при всём избытке сердоболия со стороны служащих больным.