Красная Армия всех сильней

ВСЕМ, СЛУЖИВШИМ В СОВЕТСКОЙ АРМИИ, ПОСВЯЩАЕТСЯ


(Эти события происходили летом 1979 года в Оренбургских степях, в одном из подразделений Советской Армии. Действующие лица: офицеры – капитан Кротов и лейтенант Левченко, старослужащие – Саша Климочкин, Лева Штейн, Юрок и Колёк, молодые солдаты – Киргиз, Малыш и Ганс).

***

– О, боже, – застонал Климочкин. – Выключите кто-нибудь эту художественную самодеятельность. Дайте поспать.

– Нормально поет, – пожал плечами Колек. – Для степной территории потянет.

– Жалостливо так выводит, – дрогнул голос у Юрка, – я, когда слушаю, бабушку вспоминаю. Какой она борщ варит.

– Киргиз, – громко позвал Лева.

Тот отложил гитару и прервал пение на какой-то особо протяжной и заунывной ноте.

– Послушай, Киргиз, – продолжил Штейн. – О чем твои песни?

– О разном, товарищ рядовой.

– Да брось ты это свое «товарищ рядовой».

– О разном, товарищ Лева.

– О, господи. Просто Лева.

– О разном, тов… Лева.

– Ну, вот эта хотя бы.

– В этой песне поется о моем родном городе. Там всегда тепло. Там абрикосы, яблоки, папа, мама, восемь братьев, четыре сестры.

– А в чем смысл?

– О, это очень мудрая песня. Она говорит о том, что твоя Родина всегда с тобой. Где бы ты ни находился, она всегда даст тебе силы для того, чтобы преодолевать жизненные трудности. И когда ты вернешься домой, папа найдет тебе невесту. Он купит двести килограммов риса, зарежет двух баранов, построит тебе дом. И ты начнешь создавать свою семью.

– И об этом ты поешь? – спросил Юрок.

– Да, товарищ рядовой.

– Я так и знал. Вот почему мне бабушка вспомнилась.

– Слушай, Киргиз, – предложил Штейн. – А давай твою песню на русский язык переведем. Не против?

– Не знаю, Лева. Этого еще никто не делал.

– Значит, мы будем первыми!

***

Все. Занятие было найдено. Шахтеры только посмеивались над Штейном.

– Музыка киргизская, слова еврейские, – веселился Колек, – а в итоге – русская народная песня.

– Тихо! – крикнул Лева. – Слушайте начало.


С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре.


– Лева, – заржал Юрок, – это ж песня из кино про войну.

– Да? – почесал затылок Штейн. – Точно. То-то чувствую, что где-то я уже это слышал. Ладно, еще одна попытка.

Но не тут-то было. Три дня Лева бился над простым, казалось бы, заданием. Даже Кротов и Левченко не обращались к нему, предупрежденные шахтером Кольком.

– Понимаете, товарищи офицеры. Штейн выполняет важную интернациональную работу. Направленную на укрепление взаимоотношений в бригаде, в роте и вообще, если получится, во всей Советской Армии.

Капитан Кротов, как интеллигентный человек, не вдавался в подробности. Выполняет и выполняет. Лишь бы не было войны, так сказать. Лейтенант Левченко же досконально изучил вопрос и тоже проникся. Передовой опыт в его подразделении. Может, грамоту почетную дадут или, что еще лучше, отпуск на родину.

Штейн и Киргиз репетировали, спорили. Тут уже было не до разбирательств, кто молодой, а кто – дембель. Они часами сидели над текстами, меняя слова и строчки, подгоняя их под мелодию и восточный менталитет. Особый спор вызвало правильное название селений киргизов. Молодой солдат, приехавший служить непосредственно оттуда, убеждал, что это аилы. Штейн же наотрез отказался подбирать рифму к этому слову. Только аулы, и ничего более. И привычнее, и созвучнее, и интернациональнее.

– Лева, – как-то заикнулся Климочкин, – дай Киргиза – бухту перекатить.

Но Штейн так посмотрел на него, что Климочкин тут же ретировался, бурча на ходу:

– А шо? Мне тоже размяться не помешает. А то шо-то живот расти начал. Девчонки любить не будут. Ну-ка, взяли! Малыш, Ганс, гордитесь. Дедушка Климочкин с вами корячится.

И все же не зря три дня суровой воинской службы было отдано этой песне. Она получилась. Когда Киргиз впервые спел ее на базе в присутствии капитана, лейтенанта и, что естественно, всей бригады, в глазах у слушателей стояли слезы.

– Вот, сволочь! – сказал Юрок. И был прав.

– Мне бы ее в альбом, на первую страницу, – попросил Колек.

– А я в военный билет вложу, чтоб не потерялась. Внукам буду петь, – сказал Климочкин.

– Жаль, жена не слышит, – шепнул Кротов.

«Вот так вечно, – подумал Левченко, – евреи нас, славян, до слез доводят».

– Давай еще разок, – попросил Штейн.

И Киргиз запел снова.


В далеком и горном ауле
Киргизы свободно живут.
Один лишь стоит в карауле,
Забыв про домашний уют.

В степи он стоит и мечтает
О мамином плове родном.
А мимо журавль пролетает,
И машет киргизу крылом.

Он машет о том, что в ауле
И любят киргиза, и ждут.
И верят – снаряды и пули
В солдатика не попадут.

Он машет киргизу, что дома
Готовится к свадьбе отец.
Не пил бы, сынок, больше брома.
Ведь роду настанет конец!

Он машет, что мяса и теста
Нам хватит на весь наш аул.
И есть у солдата невеста –
Красивая, как саксаул!

Служи, наш родимый сыночек,
Будь крепче, киргиз, не грусти.
Немного рассветов и ночек
Осталось вдали провести.

Вернешься домой по приказу,
Наденешь чалму и халат.
И бросишь уверенно фразу:
Жениться приехал солдат!

И тут же зарежут барана,
Невесту назначит отец,
Прочтут пару слов из Корана –
Тут песенке нашей конец.


– Хватит, Киргиз, – размазывая слезы по лицу, сказал Юрок. – А то до дембеля не доживу.

– Может, поработаем, товарищи бойцы? – не очень уверенно спросил Кротов. – После такого лирического выступления сам бог велел. А?

Но бойцы так укоризненно посмотрели на своего командира, что он тут же пошел на попятную:

– Ну и правильно. Объявляю короткий рабочий день. А Малыш и Ганс уберут территорию.


(отрывок из повести «Таки служба»)