Как Женька в человековоронку попала

Профессор Запарина и профессор Луговой – широко известные в очень узких кругах выдающиеся деятели современной науки. Они почти всё время ходят вместе. Как инь и янь, как шерочка и машерочка, как сонька и золотая ручка. В общем, далее можно цит. по Киркорову Ф.Б.

Профессор Луговой последние лет тридцать ежесекундно всей своей душой мечтает скрыться от городского шума в лугах. Профессор Запарина, конечно, тоже, но ее последние тридцать лет останавливает чрезвычайная занятость и гора неотложных дел по – как она сама говорит – «добыче знаний и передаче юным дарованиям тысячелетних традиций фундаментальной науки». В общем, обоим всегда некогда.

Профессор Запарина – личность Вселенского масштаба, в первую очередь, по величине воронки, которую она закручивает. И это не какая-нибудь стихийная воронка, которую однажды закрутила питерский бизнесмен Верочка в своем огороде, это воронка устойчивая во времени. То есть, можно сказать, что профессор Запарина сама по себе не только выдающийся современный ученый, но и самая настоящая человек-воронка. Или даже не так: человековоронка. Потому что в эту воронку вовлекаются не только события и бытовой план, но и люди с их судьбами, что называется, всем колхозом, со всеми лемехами и плугами.

Профессор Запарина и профессор Луговой возглавляют кафедру современных технологий факультета разнообразных наук. Нет, официально возглавляет, конечно же, профессор Запарина, а доктор наук Луговой помогает ей во всех самых сложных и щекотливых делах. Кафедра современных технологий является как раз одним из плацдармов, на которых человековоронка стабильно закручивается.
 
Надо сказать, что в том пространстве, что на языке профессора Запариной называется «пространством субъективных образов», люди делятся на две категории: «создания» и «существа». Каковы критерии, по которым эта классификация в быту происходит, совершенно неясно, но иногда кажется, что доктор наук Запарина в числе других изобретенных ею «показометров» имеет в наличии нечто вроде устройства для различения «пацака» от «чатланина» из фильма «Кин-дза-дза». Вероятно, это только кажется, потому что в реальности люди с течением времени внутри этой классификации могут дрейфовать от одного подвида в другой.

Например, большинство студентов априори «существа». Априори «создания» из них только те, родители или бабушки-дедушки которых являются давними знакомыми профессора Запариной по научному сообществу. Ненадолго попасть из «существ» в «создания» студент может, внезапно поразив доктора наук каким-нибудь особенно креативным ответом, который вписывается в сиюминутную жизненную концепцию профессора. Впрочем, горе тому студенту, поверившему после этого случая в собственную эксклюзивность: падение с высоты докторского восхищения юным дарованием оказывается обычно внезапным, стремительным и болезненным. Надолго остаться «созданием» в глазах заведующей кафедрой современных технологий можно только в том случае, если студент оказался в нужное время в нужном месте. То есть его занесло на кафедру (задать вопросы по курсовой, например) именно в тот самый момент, когда профессор Запарина придумала новый эксперимент, который удачно вписывается в грант, который надеется получить профессор (да, совсем как «в доме, который построил Джек»). Студент моментально назначается «созданием» и экспериментатором-первопроходцем по совместительству. На его голову, как из рога изобилия, сыплются модель эксперимента, самая последняя литература по теме, назначенные помощники в виде лаборантов, вся необходимая аппаратура и большая компания подопытных в лице других студентов.

Правда, возможных вариантов развития событий тут, как минимум, два: если профессор Запарина получит грант и к теме не охладеет, то студенту гарантированы превосходные курсовые работы и бакалаврский диплом по содержанию в половину кандидатской диссертации, а если интерес оказался сиюминутным, то волшебные помощники, аппаратура и коллектив испытуемых, как мешок золота от черта в европейских народных сказках, превращается в мешок навоза. И дальше каждый студент уже выплывает, как может. Впрочем, если кто-то думает, что первый студент при этом особенно счастлив, то это ошибка, потому что за время работы ему несколько раз поменяют модель эксперимента, методы сбора данных, принципы их обработки и так далее.

Тот же универсальный принцип построения коммуникативных связей действует и в отношении коллег, приблизительно равных по статусу. Только здесь обещают не облегчение работы над курсовой, а совместные эксперименты для докторской диссертации, уменьшение учебной нагрузки или что-то такое. Стоит ветру подуть в другую сторону – карточный домик рушится, у профессора выскакивает из рукава дополнительная колода, а изо рта слова праведного гнева. Правда, никогда в лицо «обидчику», стандартно – «за глаза». Впрочем, в отличие от студентов, взрослые коллеги с характером выдающегося доктора знакомы, относятся к ней в чем-то с сочувствием и даже могут пошутить: «А у нас с профессором Запариной сейчас замечательные отношения! Потому что мы с ней в одном гранте».

В самой скользкой ситуации здесь оказываются аспиранты. Кандидатская диссертация – это ж вам не курсовая работа, а определенный сорт надежды. А сами аспиранты – люди почти или совсем взрослые, с обязательствами перед собой, семьей, определенными рабочими трудностями и финансовыми вопросами. В общем, в отличие от старших товарищей доцентов и профессоров свое мнение они уже имеют, а профессиональную независимость еще нет. Таким образом, падение в глазах «верховных жрецов кафедры» чревато потерей всех возможностей, которыми в определенном сегменте научного сообщества этим самые «верховные жрецы» распоряжаются. Пряник в виде статей в рейтинговых журналах и доходов от совместных грантов дополнятся кнутом страха потерять шансы на защиту почти написанной кандидатской и карьеру преподавателя. На кафедре современных технологий это называется «по Павлову»: бить, фигурально выражаясь, существо током, звонить в колокольчик и выдавать положительное подкрепление, каждому – по потребностям. Да, современной технологию не назовешь, но и в эффективности воздействия не откажешь. Самое главное, что эта практика зиждется на фундаментальных основах или, как говорится, стоит «на плечах титанов».

Пожалуй, единственная штука, которая держит доктора наук Запарину на связи с нормальным человеческим миром отношений, теплом и обычным общением, - это выпечка. Печёт она хорошо, окружающих любит своими разнообразными пирогами угощать, но постоянно в себе сомневается. Хотя, может быть, конкретно в этом сомнении и есть шанс на спасение, потому что в своей правоте по отношению к окружающим, похоже, она не сомневается никогда.

На кафедре современных технологий все изучают различные ритмы: ритмы сердца, ритмы мозга, циркадные ритмы и всё такое прочее. Любой человек, оказавшийся в статусе «создания» в соответствии с внутренней классификацией Запариной, моментально должен быть встроен в ритм жизни кафедры. Это такой же закон, как восход солнца по утрам. Так произошло и с Женькой.

Вообще-то Женька по первому образованию филолог. Какими козьими тропами ее занесло учиться в естественно-научную магистратуру, когда она решила получить второе высшее, одному только Богу известно. Сама Женька говорит, что во всем виноват портрет известного ученого Татьяны Черниговской. Дескать, во время первой экскурсии на кафедру современных технологий, он висел на стене, а профессор Луговой с придыханием рассказывал о дружбе со всемирно известной Татьяной Владимировной и совместных конференциях. Женька лекции ее в ютубе смотрела, поэтому и решила именно здесь поучиться остаться: «А что? А вдруг?».

Люди, конечно, с самого первого взгляда понятно, что необычные. Но Женька же – чистый лист в науке, предысторий не знала, поэтому – хоть по-зазеркальским мерках была и довольно подкованной – на Черниговскую-то повелась. Да и два профессора казались чуть ли не преподавателями Хогвартса. А Запарина вообще ей напоминала героиню Екатерины Васильевой из фильма «Чародеи»: вид знающей зазеркальские правила женщины, старательно переводящей их на язык обыденности.

Сама Женька изобрела простой способ работы с зазеркальскими «затыками» у людей. Например, когда кто-то перестал себя чувствовать, свои настоящие желания, или когда состояние на сердце тяжелое, а обыденными вещами не объяснишь и не поправишь. И делалось это все через рисунок акварельными красками. Арт-терапия, если по научному. Хотелось Женьке проверить, только ей этот способ подходит или еще и другим людям можно применять. А как это объективно сказать? Только переводить во что-то общее, ясное и понятное. В общем, ритмы сердца вполне подходили. Да еще и могли связать зазеркальское и стандартные медицинские обыденные подходы. Прелюбопытненько, короче.

«Ах, Евгения Васильевна – человек с Душой! Правильное создание высокой культуры и организации! Хранитель духовных ценностей!» - с патетическим придыханием выдала профессор Запарина, посмотрев на Женькины рисунки. И потом добавила: «Пусть эта папка здесь хранится!». А потом пригласила Евгению поработать лаборантом, потому что предыдущий «прямо среди учебного года предал научную родину и науку вообще и с позором сбежал с кафедры работать айтишником в крупную компанию». Женька уже полгода не работала, праной и собственными рисунками питаться не могла, поэтому согласилась. Тем более, что тут же работать и тут же проводить эксперименты для диплома было вполне удобно. Рисунки, правда, она домой забрала: как-то сердце ёкнуло на кафедре оставлять. Тем более, что в них – такой свободный полет бессознательного, подходя по-медицински, можно и диагноз какой-нибудь поставить.

Профессор Запарина была категорически против диагнозов без использования ее аппаратуры. Ведь это самые передовые технологии. «Нас очень декан поддерживает», - сверкнув очками, делилась профессор. «Родион Владимирович за правильную российскую науку и русский мир вообще! И современными технологиями очень интересуется, очень правильный руководитель. Он говорит, что наша кафедра – бриллиант, который необходимо огранить!» - вторил ей профессор Луговой.

Мимо проходящие обитатели кафедры, и правда, крутили, глядя на Женьку, у виска. Но не из-за рисунков. «Здесь, - говорили, - ни один лаборант больше года не выдерживает. Были Саша, Юра, Катька, Марина. Виолетта, вон, совсем слабенькой оказалась, ее прямо с этого стула в дурку увезли. Даже Диана, уж на что и сама, как конь, и профессиональная наездница еще, да и та головными болями стала мучиться…» Женька пожимала плечами и думала, что ученые, действительно, люди особенные, но она-то, Женька, с собой дружит. И ответственность за свои чувства при себе держит. Первое правило Зазеркалья: если тебя кто-то чем-то не устраивает или раздражает, посмотри, где ты сама себя точно так же ведешь. Половина претензий сразу отпадет, а вторая трансформируется в личные задачи внутреннего роста.

Конечно, у профессора Запариной были неординарные способности. Например, когда она приходила на кафедру, именно на ней заканчивались чернила и бумага в принтере, переставали работать программы и оборудование в лаборатории. Виноваты в этом были, разумеется, окружающие, которые без указаний заведующей и ее неусыпного контроля категорически не могли поддерживать учебный процесс. Как только Запарина покидала стены факультета, компьютеры волшебным образом начинали работать, а бумагу, питьевую воду и картриджи для принтеров подвозили специально обученные люди без всякого напоминания.

То же самое было со студентами, рабочим временем остальных преподавателей и многим другим. Будто бы только одного внимания Запариной было достаточно, чтобы все события вокруг приняли какое-то извращенное, саморазрушительное направление.

Старожилы кафедры об этом свойстве знали и старались не пересекаться с кипучей энергетикой заведующей. Так, например, самый молодой доцент факультета Альбина с легкой улыбкой и уверенным взглядом уже много лет перепрыгивала через нагромождения умозаключений Запариной, которые в узком кругу выдавались за научную школу. «Альбина – это чудо, - думала Женька, - наверное, это результат спортивного прошлого». Действительно, Альбина была не только кандидатом наук, но и кандидатом в мастера спорта по прыжкам в высоту.

Несмотря на эти волшебные трудности, почти весь первый год Женька на работу летала, как на крыльях. Ну, и по работе тоже. Даже самые сложные и обреченные на провал затеи удавалось сделать не без сердечных затрат, конечно, но довольно ловко. Альбина, знания Женьки в области законов Зазеркалья и второй лаборант Машенька, которую общие с Женькой знакомые называли «женщиной со стальными яичниками» за то, что она умудрилась, имея уже много лет такую заведующую, родить двоих детей, помогали Женьке поддерживать стабильно ровное состояние и спокойное отношение ко всем прелестям современного образования.

Правда, профессора почему-то Женьку называли ведьмой. Она так и не поняла: за травяные чаи от бабушки или за невозмутимость во время психических атак, но про себя хихикала: ох, путают уважаемые коллеги круглое и зелёное.  Женька профессора Запарину жалела. Дел у нее, правда, много, современную науку двигать – занятие не из самых легких, да еще и гнёт постоянно меняющихся требований к высшему образованию: бывало такое, что доктор наук только у себя около дома на другом конце города обнаруживала, что вышла с работы в домашних тапках… Когнитивные трудности, бывает, когда систематически перерабатываешь.

С теми, кого профессор Запарина считала «созданиями», она иногда обнималась. Женька в таких объятьях чувствовала дорогого доктора очень маленьким, дрожащим внутри всем телом человечком, которому катастрофически не хватает любви и ласки. Но на словах профессору не хватало только времени.

Профессор Запарина и профессор Луговой очень много времени тратили на попытки «коммерциализировать» разработанную ими технологию. Только тут же без предпринимателей не обойдешься, а их они называли «паразитами на теле трудового народа», такая метафора многим представителям бизнеса почему-то не нравилась. Особенно российским. Одна надежда на заграничных. Однажды Женьку, как чудесное создание и кафедральную ведьму по совместительству, даже взяли на переговоры. Приехал еще один профессор, который работает на кафедре, которую возглавляет человек, который в России во всем виноват. Дескать, есть контакты со специалистами из Прибалтики, однако международное сотрудничество, даже научное, в современной обстановке дело опасное. Заезжий профессор сказал, что можно в качестве защиты использовать какого-то Аркадия Семёновича, мол, у него связи в службе безопасности. Он там объяснит, что наше дело стране в целом очень выгодно. Женьке, как «мастеру слова и клинка», даже доверили информационный пакет подготовить. Но на этом всё, как ей показалось, и закончилось. Дел-то ведь много, а профессоров мало.

Первый год работы стал подходить к концу вместе с Женькиным обучением в магистратуре. Вот тут и началось самое интересное. Несмотря на то, что заведующая кафедрой на каждом углу расхваливала способности Женьки как лаборанта, а также ее потенциал как исследователя (так и говорила: «Вы очень быстро растёте, Евгения Васильевна!»), количество сопутствующей лаборантской работы в геометрической прогрессии увеличивалось в зависимости от уменьшения времени, оставшегося до защиты диплома. Проще говоря, Женьку начали заваливать работой. Причем работой совсем такой, как русский бунт: бессмысленной и беспощадной.

Если смысл работы объяснять по-обыденному, то получится пятитомное руководство по работе с программой Excell, замешанное с комментариями к очередному федеральному государственному образовательному стандарту. Проще объяснить по-зазеркальски. Например, приносят работнику мешок и говорят: здесь, мол, горох и фасоль, надо перебрать вручную к такому-то дню, чтобы знать, сколько того и другого. До дня «ч» работник сидел круглосуточно, все разделил, все взвесил. Начальник спрашивает, сколько, мол, всего? А работник возьми да и скажи: 50 кг гороха и 49 кг фасоли. Начальник в ответ выпучивает глаза и говорит, что надо было желтый горох от зеленого отделить, белую фасоль от красной. И не в килограммах, а в штуках посчитать. Но, мол, неразумного подчиненного он прощает и еще три дня дает на завершение важной работы. И начинается всё сначала.

Вообще по такому же принципу и курсовые работы студенты на кафедре писали, и дипломы… Поняла Женя: буду пытаться всё сделать – свой диплом не напишу, буду сопротивляться – стану врагом народа и меня на защите завалят.

«Так это ж стандартная схема, - мудро глядя в окно, рассуждала Альбина, - у Запариной же обычный цикл: сначала ты «создание», тебя разве только на руках не носят, а потом проходит год, и что-то там в мозгах не сходится, она сама же начинает работой заваливать, человек не справляется по объективным причинам, переводится в касту «существ», и начинается конфликт. Люди не выдерживают и уходят, а она потом на них еще лет пять ушаты помоев льёт в разговорах. Классическая модель».

Классическая модель Женьки была другая. В таких случаях она обычно широко открывала рот, высказывала оппоненту всё, что было на сердце, потом разворачивалась и уходила в закат, воздушно переливаясь в облаке розового платья. Тем более, что терять ей нечего. Одна профессия у нее уже есть, а сюда завело любопытство.

Но к Женькиным трем с лишним десяткам любопытство ее приобрело всепроникающий характер: любую ситуацию она еще и с зазеркальских слоев рассматривала. А здесь вот прямо, что называется, назрело.

Помогло сдвинуть дело с мертвой точки то, что порисовать к Женьке по ее методу иногда Василиса приходила. Правда, она так не зазеркальский мир изучала, а душой отдыхала. Иногда еще и с Женькой о ее исследовательских (во всех мирах) задачах разговаривала.

И вот рисуют они вдвоем, а Василиса смотрит, что Женька какое-то серое однообразие на листке лепит и лепит. Удивилась Василиса, необычно это для этой девушки. Спросила, в чем дело. Женька историю-кручину свою рассказала, мол, хотела бы я знать, что как эта вся ситуация на зазеркальских слоях выглядит.

«Ну, а что бы и не посмотреть, - сказала Василиса и достала свое зеркальце, - давай, Женечка, жги!»

Смотрит Женька в зеркало и видит профессора Запарину, сама она маааленькая, а корона на голове огромная. «Корона-то у нее в стратосфере ржавеет, видимо», - усмехается Женька. «А ты вглубь-то посмотри», - советует Василиса. Продолжает Женька смотреть и прямо на ее глазах силуэт профессора превращается в крутящуюся карусель. Причем карусель такая не очень весёлая, зловещая, книгами Стивена Кинга попахивает. Будто запустил ее смотритель, ушел да и забыл. А все, кто на ней сидят уже до сумасшествия накатались, а сойти не могут, потому что она ж не останавливается. Как только один человечек замертво падает, так в свободном кресле новый появляется. Сначала радостный, улыбчивый, а потом всё хуже и хуже ему.

У Женьки аж мороз по коже: «Это что, выходит, что и я такой же человечек?» Василиса кивает в ответ: «Похоже, что так. Но ведь на что-то она тебя поймала? Сама подумай, как ты в эту карусель попала?».

Женька нахмурила лоб: «Это лесть. Я ж очень долго шла к чему-то своему. Хочется же, чтобы оценили, особенно если сама свое ценить еще не научилась. Рисунки мои – это ж зазеркальский метод, а я, выходит, сама себе не доверяю. Мне нужно было не только проверить его, но еще – главное, видимо – похвалу услышать. Вот она мне ее и давала, сколько влезало. Это ведь, действительно, так, что я молодец, но ведь лучше самой себя похвалить внутри достойно, чем в такое влезать». Расстроилась Женька и разозлилась: и на себя, и на профессора: «Как же теперь мне слезть-то?»

Василиса подумала и говорит: «Сначала надо здесь, на зазеркальском слое попробовать, а потом посмотреть, что в обыденности можно сделать».

Женька стала снова всматриваться в зеркало и говорит: «Смотри-ка, а её же и саму крутят! Она такое пространство вокруг себя создает, злое, завистливое, разрушительное, ни любви, ни тепла, ни дружбы настоящей, одно только взаимовыгодное сотрудничество, да и то временное. Как чеховский «Хамелеон» или флюгер. Дурная расплата за успех». В зеркале зловещую карусельку огромный змей раскручивал, видно, что силища необыкновенная.

«Жалко тебе ее?» - спросила Василиса. «Жалко, - говорит Женька, - она ж сама жертва, а могла бы совсем иначе жить». «Вот на это ты и поймалась, Евгения Васильевна, - Василиса добро улыбнулась, - каждый человек сам выбирает, какое пространство вокруг себя создавать. И отвечает за это сам. Твоя начальница по собственной воле создает человековоронку вокруг себя, сколько людей от этого страдают? А когда ты ее жалеешь, ты ее вот у этого существа хочешь отвоевать. По силам тебе это, думаешь?» «Вряд ли», - вздохнула Женька. «То-то же, - Василиса потянулась за зеркальцем, - думаю, что примерно понятно».

«А что же мне теперь с дипломом-то делать? Получается, что если я все брошу, то и мое дело зазеркальское с рисунками незаконченным останется из-за собственной же оплошности», - Женька печально посмотрела на Василису.

«Ну, вообще для таких дел Иваны существуют в мире. Есть там у вас хоть один Иван?» - Василиса ухмыльнулась.

«Иваны – это, что ли, такие мужчины, которые следят за соблюдением высших законов на отведенной им территории?» - спросила Женька.

«Ну, типа того».

«Ну, точно я не знаю, - засомневалась Женька, - но вот Родион Владимирович на Ивана похож. Говорит очень искренне, чувств сильно не скрывает. Ну, похож на русского человека, короче, по правде. Только я боюсь к нему идти за помощью, вдруг опять ошибаюсь».

«Заодно и проверишь. И это тоже зазеркальская работа», - улыбнулась Василиса.

Несколько дней Женька думала, как ей с этой историей к Родиону Владимировичу подойти. Ведь если по обыденной мерке судить, то выбор между ней и профессором Запариной очевиден и не в ее пользу: на одной чаше весов такая курица, несущая золотые яйца, у которой и индекс Хирша высокий, и публикации международные (то, что надо для рейтинга факультета), а на другой чаше – какая-то Женечка с зазеркальскими суждениями. Трудно.

А дальше пошло: по одним делам рабочим Женька пойдет, по другим и везде в коридорах с Родионом Владимировичем сталкивается. «Хм, - думает, - похоже мы все-таки на одном слое живем. Может, он, правда, Иван?» Только она это подумала, как он возьми да и спроси ни с того ни с сего, как у нее дела. «По-зазеркальски это знак», - решила Женька да всю подноготную и выложила как на духу. Я, мол, уже убивать готова, дорогой Родион Владимирович.

Вздохнул он: «Тяжело, - говорит, - с ними. Но ты там держись. Я ей скажу, чтобы она тебя не мучила. Она, конечно, зубами скрежетнет, но сделать ничего не сможет. А ты потерпи. С саблей на танки не бросайся. Ну, если, конечно, тебе задачи твои жизненные дороги. Возможно, она, правда, с тобой разговаривать перестанет. Но тебе же так даже легче ведь?».

С этого дня вокруг Женьки как будто круг мелком «Машенька» от тараканов нарисовали: ни один кафедральный таракан в ее жизнь заползти не мог. А профессор Запарина даже заходить в лабораторию в ее присутствии почти перестала. Ну, попридиралась немного к тексту диплома на защите, но это ж университетские традиции, они для всех одинаковые.

Закончилась эта история забавно. Профессор Луговой даже Женьку в аспирантуру пригласил, под свое научное руководство. В свете последних событий Женька думала. А тут как раз заседание кафедры очередное да под председательством декана. Родион Владимирович и добрый, и строгий одновременно. «Я, - говорит, - человек тоталитарный, но взаимодействовать со мной можно. Только манипулировать не пытайтесь, у меня от этого защита имеется». Женька внутренне хихикнула: «По-зазеркальски, видимо, к жизни-то подходит».

На следующий день заведующая кафедрой прибежала к Женьке в лабораторию и давай тыкать в нее книжкой Бехтерева «Феномены мозга»: «Ты только посмотри, какая тут статья про внушение! Как ты думаешь, какими нашими методами мы можем определить, поддался человек внушению или нет?» «Понимаю, куда ты гнешь. Хочешь декана проверить», - усмехнулась про себя Женька. И ответила: «Внушение – это суггестия по-современному. Происходит от английского слова «suggest» - «предлагать», если человек на бессознательном уровне хочет, чтобы ему что-то внушили, то есть соглашается на «предложение», то внушение возможно. Но только с согласия». «Ты хочешь сказать, что манипулировать людьми невозможно?» - взревела Запарина. «Ну, с человеком вообще можно все, что угодно сделать, если связь с Душой разорвать», - спокойно ответила Женька. «Для того, чтобы быть аспирантом кафедры современных технологий нужно отказаться от Души!!!» - еще громче рявкнула профессор. И добавила: «Ты вообще не можешь от Нее отказаться?!» «Не могу, - сказала Женька, - я Ей в этом мире живу».

Вечером этого же дня профессор Луговой обсуждал с коллегами прошедшее заседание кафедры: «У Родиона Владимировича – тяжелая патология. Это судя по лицу», - произнес Луговой. «Вот так да! – подумала Женька, - как интересно тасуются карты в этой колоде!»

Сама Женька после разговора «по душам» с Запариной на языке профессора стала «автономным существом с тонкой душевной организацией», практически до основания развалившим выдающуюся кафедру. Женьке даже  хотелось задать знаменитый вопрос: «А что, часовню семнадцатого века тоже я?» Вопрос с аспирантурой отпал сам собой. Карусель, она все-таки такая карусель.

Еще чуть позже она узнала, что на этом аттракционе профессора умудряются покатать не только таких людей, как какая-нибудь Женька или даже Родион Владимирович. Коллеги рассказали, что, по словам профессора Запариной, только благодаря ей удалось эффективно выполнить работу по совместному гранту с Татьяной Черниговской. Мол, ее питерские аспиранты чуть все дело не испортили, и если б не Запарина… «Тоже, что ли, с душой работали?», - размышляла внутри себя Женька.

В общем, на очередную конференцию Черниговская так и не приехала, так что Женька по-прежнему видит ее только в ютубе.