6. Ник Садовский. Воскресенье

Автор:  Ник Садовский



- Так ты поэтому женился? - нарушил молчание Костя, когда разбитый тяжелым транспортом асфальт остался позади, и они пошли по запорошенной пылью дороге, разделённой надвое полоской пожухлой травы. - Из-за секса? 
 
По правую сторону начиналась и уходила далеко, к горизонту, лесополоса, по левую расстилались ярко-изумрудные поля молодой люцерны. 
 
- Не только… - Игорь вытер потное лицо футболкой, повесил её на бронзовое от загара плечо. Навстречу дул ветерок, но предвечернее солнце палило нещадно, и никакого облегчения он не приносил. - Понимаешь, я к тому времени будто до предела дошёл. Озираешься - оторопь берёт, одна глянцевая пошлость везде, пустота, мрак. Деньги, деньги… и страх, не только перед завтрашним днём, а вообще. Мне казалось, ещё немного, и у меня случится что-то вроде нервного срыва, как у того чувака в фильме «С меня хватит».    
 
Костя широко зевнул, прикрыл рот ладонью с длинными пальцами музыканта. 
 
- А тут еще женщины снятся. Голые… - Игорь с улыбкой посмотрел на солнце, зажмурился. - Самый сладкий земной соблазн, как говаривал один святой старец. Но с ними же как, либо ради них меняешься, либо не имеешь с ними никаких дел. Честно говоря, не хотел я ничего менять, но слишком уж тошно было так жить, вот я и сказал себе – хватит… Что же это такое, в самом деле - бряцаю на гитаре, как мальчик, ну выкладываю песни в сеть, получаю «лайки», а дальше-то что? 
 
- Одиночество, старость. 
 
- Вот… 
 
- Ну и как? - Костя отогнал резким движением муху, убрал с лица длинные, светлые, как у Курта Кобейна, волосы. - Полегчало? После женитьбы? 
 
- Ты знаешь, да, - ответил Игорь. - Нам как будто говорят отовсюду: не верьте в великие идеи, наслаждайтесь жизнью, будьте внимательны к себе. Жизнь - это ваши собственные удовольствия, деньги, сила, предпочтения… И в этом есть здравое зерно. Зачастую вся эта возня с «идеалами» - от переизбытка сексуальной энергии, только и всего, - он многозначительно, не без иронии, хмыкнул. - Ну а как займёшься реальным делом, почувствуешь ответственность за близкого человека, вот тогда-то всё и встанет на свои места. 
 
- Это как Янка Дягилева пела, - оживился Костя. - От большого ума - лишь сума да тюрьма, от красивой души - только струпья и вши. 
 
- Можно, конечно, бунтовать, но это ведь всё равно что драться с ветряными мельницами. 
 
- От лихой головы - лишь каналы и рвы. 
 
- Сопьёшься к чертям собачьим. Мало, что ли, примеров? 
 
- В последнее время всё меньше. Теперь просто так бухают, от нечего делать. Это раньше пили, во времена той же Янки, в знак протеста, что-то вроде самосожжения… 
 
- Ну и чего они добились? 
 
- Ничего. 
 
- Вот… 
 
Несколько минут они шли в тягучей знойной тишине, по обе стороны от полоски измождённой травы, опутанной жёлтыми нитями повилики. Ни о чём не думая, Игорь оглядывал бескрайние просторы слева, забитые бледной пылью слепки тракторных колёс под ногами, ясное июньское небо над головой. В непролазных зарослях лесополосы чирикала и щёлкала своя обособленная тайная жизнь. 
 
- И ничего уже не раздражает, - лениво выговорил он, - ни машины, ни магазины, всё как-то мимо проходит… 
 
- Правильно, - Костя снял с плеча спортивную сумку, расстегнул, достал бутылку с водой. – Нам уже за сорок, братан. Лучше поздно, чем никогда. 
 
- И всё же не по себе делается, когда понимаешь, что предаёшь то, ради чего жил столько лет. Дай мне тоже попить. 
 
- Не думай. Просто живи, - Костя оскалил желтые зубы. - Пока за тобой не придёт смерть. 
 
Игорь припал к бутылке. Минералка была ещё прохладной. Пузырьки газа ударили в нос, в голове прояснилось.
 
- По-твоему, это смешно? 
 
- Люди смеются над смертью, чтобы не было так страшно. 
 
- М-да. А потом смерть смеётся над ними.
 
– Я где-то читал, что смех необходим только в падшем мире, – прищурив свинцово-серые, монголоидные глаза, Костя бросил на Игоря проницательный взгляд. - Ангелы не смеются. 
 
- Ты веришь в ангелов? 
 
- Я атеист. Но почему-то верю в чертей. 
 
- И имя вам легион, - Игорь фыркнул от смеха, наступил на майского жука, с мимолётным наслаждением вслушался в треск хрупкого панциря. - Знали бы наши жёны, о чём мы говорим, когда остаёмся одни. 
 
- Плохо ты знаешь женщин. Ничуть бы не удивились. 
 
- Пожалуй, ты прав… 
 
- Слышишь? Трактор, кажется? 
 
- Кажется. 
 
Из-за поворота впереди выскочил, подпрыгивая на ухабах, фыркающий дымом грязно-голубой трактор. Грохот его мотора безжалостно разорвал тончайшие узоры той особенной умиротворяющей благодати, которую с таким смирением и терпением сплетает снова и снова мать-природа - вопреки всему человечеству и в первую очередь для него же. В кабине трясся, как смертник на электрическом стуле, крупный мужчина с выпирающим пузом и высокой шапкой кучерявых волос. 
 
Игорь отошёл к обочине, сорвал травинку, сунул в рот. То же самое сделал Костя. Лоснящийся от пота тракторист оглядел их с брезгливым недоумением, мотнул головой. Спасаясь от завихрений пыли, Игорь закрыл глаза, отступил дальше и едва не растянулся, наткнувшись на трухлявый пенек. 
 
- Чёрт! 
 
- Чего это он? 
 
- Подумал, наверное, что мы хиппи, - хрипло ответил Игорь, сплёвывая в траву. 
 
- Ага. Стареющие растаманы. Да он слов-то таких не знает. Хотя… еще и сумка спортивная, - Костя фыркнул. – Ладно. Пусть лучше так. 
 
- Тебя давно пора насильственно постричь. 
 
- А вот вигвам. Это единственное, что у меня осталось…   
 
Они дошли до поворота, свернули, прошли ещё шагов сто, огляделись по сторонам и свернули снова - в едва заметный проход между разлапистой елью и колючим кустарником. Ещё через минуту мужчины оказались на небольшом пустыре, который был окружён со всех сторон частоколом осин и акаций с темно-зелёной, густой листвой. В центре пустыря стоял дом - потемневшие от времени кирпичные стены, пустые оконные проёмы, покрытая мхом и плесенью шиферная крыша. По периметру были разбросаны в беспорядке гнилые доски. Трава здесь была по-осеннему сухой и примятой. 
 
На нижней ступеньке каменного крыльца лежала навзничь пластмассовая кукла без одежды, с поднятой ногой и большими глазами чистого изумрудного цвета - на одно страшное мгновение они показались живыми. Игорь поёжился, выдохнул сквозь сжатые зубы, с неожиданной ясностью вспоминая, какая Алёна красивая, когда на ней нет ничего, кроме браслета-уробороса на лодыжке… 
 
Костя отшвырнул куклу в сторону. 
 
- Твою ж мать! – Игорь наклонился, положил куклу обратно. – Пусть лежит, не трогай… 
 
- Чё это ты? 
 
- Не твое дело.   
 
Они вошли в дом. Внимательно огляделись, с облегчением выдохнули. Всё по-прежнему, ничего не изменилось. Просторное светлое помещение, запорошенный цементной пылью пол с рваными «островками» линолеума, обломки кирпичей, старые бутылки из-под водки с длинным горлышком, парочка дохлых крыс, выпотрошенный телевизор «Славутич», плюшевый медвежонок с оторванной лапой, гипсовый бюст Ленина с отломанным носом, мрачный потолок из бетонных плит, проржавевшие рёбра арматуры. 
 
На широком подоконнике трепетала уголками прижатая кирпичом газета, которую они оставили здесь в прошлое воскресенье. Игорь приподнял кирпич, рассеянно поглядел на фото Киркорова в разноцветных перьях, сплюнул под ноги, растёр плевок. 
 
- Разливай. 
 
- Дай отдышаться, - Костя достал из заднего кармана сигареты. – Покурим. 
 
- Вот выпьем и покурим. 
 
- Алкоголик, - Костя бросил сумку на подоконник, вытащил бутылку портвейна «777», два гранёных стакана, россыпь квадратных ирисок «Кис-кис», разлил по сто пятьдесят. – Хватай. 
 
Они выпили, поморщились, закусили, выдохнули, поглядели друг на друга, пристально, напряжённо, с огоньком в глубине. Игорь щёлкнул зажигалкой, выпустил дым через ноздри. Сказал тихо:
 
- Доставай. 
 
Костя бросил на друга короткий взгляд, отвернулся к окну. 
 
- Сейчас? 
 
- Вот любишь ты оттягивать момент. Бабам, возможно, такое нравится, но я же не баба. 
 
Костя крякнул, почесал щетину на подбородке, подошёл к глухой стене напротив окон, отодвинул в сторону бюст Ленина в углу. Смахнул пыль ладонью. Обнажился небольшой, покрытый разводами ржавчины люк. Костя поддел край перочинным ножом, приподнял пальцами, бросил ещё один взгляд на Игоря, нащупал лестницу ногой. И исчез. 
 
Игорь растоптал окурок, упёрся ладонями в подоконник, на минуту оцепенел, бездумно разглядывая темно-зелёные ветви, что слегка раскачивались от слабого ветерка. Портвейн ощутимо разгонялся по венам, и Игорь с особенным чувством ясности различил в пении птиц отзвуки той первоначальной гармонии, в сравнении с которой меркнет самая гениальная музыка. Горько усмехаясь, вспомнил, сколько времени и сил он потратил, чтобы сочинить что-то стоящее… И теперь у него даже машины нет, а Алёна вынуждена давиться пылью в затхлой, как склеп, юридической конторе вместо того, чтобы вполне заслуженно наслаждаться жизнью.   
 
- Ну давай, чего ты! - раздался за спиной раздражённый голос Кости. Игорь тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Приятель уже вылез из люка и теперь стоял на его краю, глядя вниз и придерживая обеими руками ржавую цепь толщиной в палец. – Лезь, а то вытащу. Ну! 
 
Из темноты внизу послышался то ли всхлип, то ли стон, качнулась и звякнула цепь. Игорь похолодел внезапно, весь, с головы до пят, как это было с ним в первый раз, плеснул в стакан на два пальца, прижался спиной к стене. Приторно-горькая жидкость, отдающая бензином и безбашенной юностью, скользнула по горлу, словно наждак. Глаза закрылись сами собой, а когда открылись, о н а уже стояла напротив, рядом с Костей, подрагивая узкими плечами и смиренно наклонив голову. 
 
Прямые, цвета соломы, волосы, кукольный носик, тоненькие губы, железный ошейник, закрывающий горло, светлая рубашка, тёмная юбка в клеточку, красно-белые гольфы до колен, красные туфельки – все это Игорь оглядел мельком, его интересовали только глаза… но глаза девочка прятала, опустив длинные густые ресницы. 
 
- Дурью мается, - разлепил Игорь пересохшие губы, ощущая, как все сильнее кружится голова. – Опять. 
 
- Отпустите, - едва слышный шёпот, похожий на шелест листьев. – Пожалуйста… 
 
- Слышишь, чувак? Она хочет, чтобы мы её отпустили. 
 
- Бедняжка, - Костя отшвырнул пинком дохлую крысу, встал одной ногой на «Славутич», накинул цепь на забитый в потолок крюк. – Кто ж такое чудо отпустит? 
 
- Покажи глаза, радость. Не вынуждай меня… 
 
- … 
 
Игорь оттолкнулся от стены, шагнул к девочке.
 
– Раз. Два. Два с половиной! 
 
Она задрожала всем телом, всхлипнула, подняла ресницы - и его в тот же миг отбросило обратно к стене упругой, обжигающей кожу, воздушной волной. 
 
В прошлое воскресенье зрачки её были серебристыми, словно отражённый в воде лунный свет. Теперь же большие, распахнутые настежь, глаза сверкали на треугольном «анимешном» лице как два маленьких солнца. Реальный мир потускнел, закружился, будто в калейдоскопе. И перестал существовать вовсе… 
 
Закатанный асфальтом и зажатый с двух сторон пятиэтажными домами просторный солнечный двор. Детская площадка с горкой в виде слоника, качелями, сломанной каруселью. Вереница поспевающих тутовых деревьев. Девочки играют в «классики» - низенькая кроха с двумя косичками скачет на одной ноге, две чуть постарше и повыше звонко смеются, сверкая коленками. Валерка стоит напротив в школьной форме, держит в руках затертый футбольный мяч, рядом валяется портфель с изображением красных космических кораблей. Золотистое лицо маленького Ленина сияет на его груди, будто лик херувима. 
 
- Учись, тютя! - Валерка подбрасывает мяч, легонько бьет по нему ногой, потом чуть сильнее, подключает коленку, считает вслух. – Девятнадцать… двадцать… двадцать одно! – последним ударом отправляет мяч в чахлые кусты шиповника. – Слабо? 
 
- Не слабо… - бурчит Игорёк, находит мяч, по спине проносится колючий холодок страха. Он совсем не уверен, что у него получится, но тут из-за гаражей выбегает Генка, разгоняет девочек струей «брызгалки». Девочки визжат, Валерка убегает на помощь другу.
 
Игорёк достаёт из потайного карманчика перочинный нож, садится на корточки, рисует на пыльной земле большой неуклюжий самолет, напоминающий ему пеликана из учебника по географии, вспоминает, что дома его ждёт купленный отцом на день рождения МиГ-21 с радиоуправлением, пока еще нераспакованный. Из открытого окна на первом этаже доносятся чистые звонкие голоса: 
 
Солнечный круг, небо вокруг, 
Это рисунок мальчишки! 
 
И в этот самый момент Игорёк чувствует такое острое пронзительное блаженство, что поднимает глаза, смотрит в бескрайнее синее небо и улыбается, улыбается солнцу и всей планете, всем-всем людям, даже проклятым капиталистам, ощущая, как в такой же бескрайней, как небо, груди всё ярче разгорается всепобеждающая надежда – всё будет хорошо. Всё будет хорошо! 
 
Пусть всегда будет солнце, 
Пусть всегда будет небо… 
 
Игорь вздрогнул, как от удара, разлепил глаза, вытер мокрое лицо. Прислонившись к стене и пытаясь удержаться на трясущихся ватных ногах, нашёл глазами Костю. 
 
- Твою ж мать, братан… 
 
Криво улыбаясь, Костя встал на его место, почти сразу отшатнулся, сполз медленно по стене, будто наркоман, по чьим венам разгоняется героин, лицо окаменело, челюсть отвисла, по подбородку потекла слюна. Неподвижная девочка напротив пристально глядела на Костю нечеловеческими солнечными глазами. Игорь усмехнулся, жадно выпил, развернулся к окну, поджег сигарету. В голове было пусто и звонко. Думать, как всегда в такие минуты, он не хотел, да и не мог. Сам процесс мышления казался лишённым смысла. 
 
- Чёрт… - пробормотал Костя, возникая рядом, как привидение. Налил себе полстакана. Длинные пальцы дрожали. – Как я мог это забыть? Как?! 
 
- Всякое дерьмо помним, а такое… - Игорь махнул рукой, бросил взгляд на девочку. Она стояла в прежней позе и с закрытыми глазами, внешне безучастная, хрупкая, как стеклянная статуэтка. – Эй, спой что-нибудь! 
 
- Что? 
 
- Что хочешь. 
 
Девочка развернулась к ним лицом. В наступившей тишине как-то странно звякнула цепь. 
 
Слышу голос из прекрасного далёка, 
Голос утренний в серебряной росе. 
Слышу голос, и манящая дорога 
Кружит голову, как в детстве карусель... 
 
Заполняя земные формы невыразимо прекрасным, потусторонним содержанием, хрустальный голос девочки звучал, как казалось, отовсюду, все чище и выше, ничуть не нарушая гармонию птичьего пения за окном. Вплетаясь в пение птиц, как золотистая нить в потускневший от времени гобелен, он наделял его солнечным смыслом, звонким, щемящим - и этот смысл нельзя было постичь умом, да и сердцем тоже, он постигался лишь тем особенным ощущением сопричастности ко всему на свете, ощущением неявного, но нерасторжимого единства всего живого. 
 
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, 
Не будь ко мне жестоко… 
 
Голос девочки становился всё тише и глуше, вместе с ним затихали в древесных зарослях птицы. Когда же она замолчала, замолчала и природа, оцепенела в совершенной мёртвой тишине, и это была такая тишина, что Игорю почудилось даже, что всё живое на Земле одномоментно перешло на новый виток космической эволюции, и только они втроём, по какой-то досадной ошибке, ещё живы, ещё остаются здесь, на этой пустой обречённой планете. 
 
Открыв глаза, большие ясные глаза Алисы Селезнёвой, девочка бросила на Игоря печальный, исполненный надежды, пристальный взгляд, и он услышал, услышал отовсюду и одновременно внутри себя: 
 
Это игра такая, для тех ребят, 
Кто не боится рухнуть в конце пути. 
Мало ли, что там взрослые говорят? 
Если боятся даже шагнуть за край, 
Если не могут больше уже расти... 
Что они знают о том, что такое рай? 
Я запускаю свой первый летательный аппарат… 
 
Игорь отступил к стене. В ушах звонко стучала кровь. «Небо, пусть он, пожалуйста, полетит», вспомнил он последнюю строчку. Это были е г о стихи, давно забытые. Казалось, они написаны совсем другим человеком - и человек этот умер, давно похоронен… 
 
На миг ему стало страшно, как не было никогда в жизни, и в то же время он почувствовал, как по лицу его текут слёзы. Он плакал, плакал как маленький ребёнок, но ему не было стыдно, напротив, он был горд, горд, что ещё способен на это. Углядев краем глаза, что и его друг, шмыгая носом, вытирает лицо запястьем, Игорь засмеялся – и так хорошо, так по-доброму, с таким светлым чувством он не смеялся уже очень давно. 
 
- Ах… - сказала девочка, совсем как Дюймовочка в советском мультфильме. Зрачки её налились чернотой, остекленели. 
 
– Пожалуйста, - попросила она звонким, как колокольчик, голосом, продолжая, как казалось Игорю, смотреть ему в глаза. – Отпусти…   
 
Игорь разлил остатки портвейна, и пока Костя гремел цепью, успел разложить по полочкам ума все разрозненные впечатления тех драгоценных минут, что останутся с ним теперь навсегда. 
 
- М-да, брат… - Костя поставил на место бюст Ленина, вытер ладони о джинсы. - Это даже круче, чем тогда, про первую любовь… 
 
Игорь убил на шее комара, растер пальцами. Странная томительная тоска поднималась со дна души… впрочем, это была, скорее, светлая грусть. 
 
- Ты стихи слышал?   
 
- Да. 
 
- Свои? 
 
- Нет, ****ь, твои. Собирайся, - Игорь задумчиво вышел на крыльцо, шаркая подошвами, как раненый космическими пиратами робот Вертер, стиснул фильтр зубами. Кукла с застывшим навеки доверчивым взглядом вновь напомнила о жене, и это воспоминание помогло вытеснить из души щемящую грусть, оглядеть реальный мир ясными спокойными глазами. 
 
– Да… - заговорил он, когда рядом возник Костя, выпуская из ноздрей синий дым, - было такое время. Мы умели творить. Империя агонизировала, но перед тем, как обрушиться в бездну, дотянулась почти до звёзд. 
 
- Последний чистый взлёт советского духа. 
 
- А теперь? Чёрт знает, кто мы такие? Куда идём? 
 
- Как ты думаешь, кто она? – тихо спросил Костя. – Ангел, демон? 
 
- Не знаю, - Игорь пожал плечами. – Мне всё равно. 
 
- Мне тоже, - помолчав, согласился Костя. – Ну что? Пора возвращаться в настоящее, брат? 
 
- Да какое это настоящее. Без веры в будущее… 
 
- Слышу голос, и манящая дорога кружит голову, как в детстве карусель, – фальшиво пропел Костя и сам же подавился дымом от смеха… 
 
Через минуту силуэты мужчин растворились среди деревьев, и где-то совсем рядом запел соловей, всё громче, уверенней, пока ему не ответили братья и сестры, пока наконец сама мать-природа не ответила на его встревоженный, печальный и в то же время радостный крик. 
 




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2020
Свидетельство о публикации №220011700041 


обсуждение - http://www.proza.ru/comments.html?2020/01/17/41