Казахстан. Мамины воспоминания. Ч. 16

В апреле месяце, когда наступила весна, по совету своих наставников мы сделали тщательную уборку своего жилища. Хаир сам побелил и потолок, и стены, вынесли и просушили, выколотив, все мягкие вещи: одеяла, подушки, ковёр, кошму. Накануне майских праздников мы закончили уборку. Устали оба, хотя Хаир очень щадил меня и не давал особенно усердствовать. Поздно вечером 30 апреля я почувствовала какие-то нелады в области поясницы и забеспокоилась, не начались ли роды. Срок беременности был уже достаточный для этого. Но, так как явления были не совсем понятные, я попросила Хаира сходить у Красовым и попросить Раису Александровну прийти к нам, чтобы посоветоваться  с ней. Через некоторое время они пришли и объявили, что уже зашли в тубдиспансер и по телефону вызвали скорую помощь.
    Оказывается, Абубакир Измайлович, услышав их разговоры, безапелляционно заявил, что это  по- видимому начинаются роды. Я сначала сопротивлялась, но приехавшие на скорой тоже настояли, чтобы я ехала в роддом. Осмотревшие меня в роддоме врачи почему-то  решили, что ещё роды не начинаются и отправили в дородовую палату, но роды действительно начались, и санитарочка, увидев, что я хватаюсь за живот и собираюсь направляться в туалет, спрашивая у неё дорогу, быстро подхватила меня под руку и с криком на акушерок в родильной комнате, что они прозевают роды, водрузила меня на стол. Действительно, роды были настолько стремительные, что акушерки едва успели вымыть руки, чтобы начать помогать мне. Всё закончилось быстро, без всяких осложнений, без особых мучений для меня. Так на свет появился мой первенец мальчик. Все поздравляли нас. Мы были очень счастливы, с радостью принялись растить сына. На первых порах было трудно, страшно было взять младенца в руки, которые были поеначалу очень неумелые. На помощь в первый же день пришла Раиса Александровна, которая и показала нам как надо ухаживать за младенцем. Я же знала это только теоретически. У Хаира руки оказались более уверенными и умелыми, чем мои. Он ведь помогал в семье брата растить его малышей.
Как только стали выносить малютку на прогулку, я стала очень волноваться за него, ведь кругом была территория тубдиспансера, где ходили взрослые больные с открытой формой туберкулёза, и я очень боялась, чтобы маленький ребёнок не заразился.
Сначала у всех знакомых и у меня тоже возникла мысль сразу после окончания декретного отпуска попросить начальство направить меня снова на летний период в Джеланды. Главный врач тубдиспансера Елизаров согласился отпустить меня, директор санатория Александра Георгиевна Курзенкова с радостью брала меня к себе на работу, но, когда я отправилась к Пильчер, заведующему  облздравотделом, я неожиданно получила от него отказ в довольно грубой форме.
 Сначала он сказал, что «Здравница» существует не для удобства сотрудников, а для оздоровления отдыхающих там детей. Кроме того, он взял трубку телефона, позвонил главному врачу тубдиспансера Валерию Николаевичу и отругал его за то, что он разбрасывается кадрами, а если у него лишние врачебные кадры, он заберёт их и найдёт нужное применение. Я, конечно, не ожидала отказа, поэтому расплакалась и, уходя, сказала фразу, о которой потом очень сожалела. Уже в дверях я обернулась и сказала: «Я желаю, чтобы ваш маленький ребёнок попал в такие же условия жизни, в каких сейчас живёт мой». Я знала, что у него только недавно родился второй сын.
А раскаиваюсь в сказанном я потому, что вскоре его маленький сынок чем-то заболел и умер.
Все мои знакомые стали думать, что же нам делать дальше. Решение приняли такое – нам надо снять комнату в частном секторе. И нашли маленькую квартирку в небольшом домике. Предложила снять эту квартирку научный сотрудник детской биостанции, где работала заведующей Аля Красова. Ольга Николаевна Гомзина сама проживала в этом доме, который принадлежал какому-то студенту, живущему в Алма-Ате. Ольга Николаевна систематически высылала ему плату за проживание. Я не знаю, жил ли кто-нибудь вместе с ней или она сама занимала весь дом. Дом состоял из двух маленьких квартирок (комнаты и кухни), с одним общим входом в большие сени, в которых находилось несколько кладовок. Около дома был довольно большой двор. Были ещё два сарайчика для дров и угля. Домик был одноэтажный, но с чердачным помещением, в котором хозяйка дома разводила голубей и на крыше была построена голубятня, что-то вроде крытой площадки, на которую вылезала временами сама Ольга Николаевна и «гоняла» голубей, объясняя нам, что голубям для их развития это необходимо. Голубей было много, не меньше пятидесяти штук, самых разных пород. Ольга николаевна гордилась этим и с удовольствием показывала их всем желающим.
Довольно большой двор был совершенно лишён какой-либо зелени, даже травы не было. Но зато он был населён живностью. В зарытой в землю бочке жили несколько черепах. По двору свободно бегали два серых журавля с подрезанными крыльями «чтобы не улетели», как объясняла нам хозяйка. Временами журавушки начинали «плясать», размахивая крыльям, и забавно кланяясь, сгибая голову до земли. Кроме журавлей по двору бегали ещё какие-то особенные куры, которые давали яйца. Жила вся эта пернатая живность в сарайчике. У стенки дома на каком-то сооружении подобному столу стоял огромный аквариум, в котором жили неядовитые змеи – полоз и уж.
В кладовочках в сенях жили ещё какие-то звери, сейчас я помню только больную сову и большого орла или ястреба,  теперь не помню. Жилая комната, в которой жила сама хозяйка со своей приёмной дочерью Ниной, тоже представляла собой, можно сказать, филиал биостанции. Все окна были заставлены небольшими аквариумами с рыбками. На полке была клетка с маленькими совами-сычиками. Был ещё степной волк – корсак на цепочке. Но больше всего меня удивило и испугало то, что Ольга Николаевна держала в маленькой клетке ядовитую змейку, не помню её названии е, что-то вроде щитомордника. Кормила она её живыми мышами. Один раз она уговорила меня посмотреть это действие. С осторожностью приоткрыв клетку, она запустила туда живого мышонка, змея молниеносным уколом укусила мышонка и отскочив в сторону стала выжидать. Когда парализованная ядом мышь затихла, змея подползла к ней и стала её заглатывать целиком. Тело змеи вздулось, и она удовлетворённо затихла, переваривая добычу. Ольга Николаевна уверяла меня, что в этот момент змейка не опасна и её можно брать в руки, она не укусит. Запомнились мне ещё четыре собаки. Одна жила во дворе и караулила дом, а три собаки жили в комнате вместе с хозяевами. Это были две рыжие охотничьи собаки и одна овчарка. Картина комнаты с таким количеством живности производила, конечно, не очень приятное впечатление. Аля Красова даже сомневалась, предлагать ли нам такой вариант.
Квартирка, которая предназначалась мне, по площади была совершенно аналогична. Небольшая комната с одним окном и кухней чуть поменьше тоже с одним окном. В кухне была плита. Мне комнаты понравились и я согласилась туда переехать.
Перевезли свою мебель, которой уже поднакопилось, и когда всё расставили, получилось довольно уютное жилище. У наружной стены поставили кровать, у противоположной стены привезли с разрешения сестры-хозяйки топчан, перед окном разместили стол и два стула по бокам стола.
У внутренней стены поставили детскую кроватку. Так что пустого пространства почти не осталось. На полу лежала кошма, на стене над кроватью большой полосатый ковёр, топчан превратили в диван, положив на него одно одеяло и накрыв какой-то тканью, не помню, откуда у нас взявшейся. Украсили стены вышивками. В общем, получилось довольно уютно.
За созданием и обустройством своего нового жилища незаметно пролетело время – мой декретный и очередной отпуск кончились, и мне надо было выходить на работу. С ребёнком в моё отсутствие хорошо справлялся Хаир. У меня был укороченный рабочий день, и я приходила ещё один раз днём для кормления ребёнка. Так что ходьбы было предостаточно. Но я успевала сделать всё, что мне полагалось на работе. Надо отдать должное и моему непосредственному начальству – врачу Капитолине Николаевне Новопашенной , заведующей детским отделением и Тыжновой Екатерине Евменовне, заведующей отделением для взрослых больных. Они входили в моё положение и не требовали слишком много и в нагрузке, и во времени работы. Средний медперсонал тоже старались помочь мне в работе, заранее готовили рабочее место, подбирали больных для осмотра, заполняли документацию. Все проявляли интерес к тому, как идут мои домашние заботы, как растёт сыночек. Малыш был очень спокойный. Меня же только волновало то, что я боялась принести сыну на одежде туберкулёзную инфекцию, поэтому, прежде чем подойти к малышу, я переодевалась в сенях в домашнюю одежду, вымыв тщательно лицо и руки.
Вскоре после выхода моего на работу после отпуска раздался телефонный звонок. Звонил заведующий облздравотделом Пильчер и в довольно резкой форме обратился ко мне со словами, что за бессмысленный диагноз я поставила обратившемуся на приёме ребёнку. Оказывается, в справке, выданной мною родителям малыша было написано в диагнозе:» Инфильтративный туберкулёз бронхиальных желёз в фазе инфил …ии».Я попробовала возразить, что диагноз написан правильно, но он оборвал меня на полуслове и велел завтра с утра подойти для беседы.
Мои диспансерные наставники всполошились. Пильчер по специальности был рентгенологом, и он не мог не знать, что такой диагноз был правомерен. Перечитав имеющуюся в моём распоряжении литературу, взяв с собой все книжки, на следующий день в страшном расстройстве я отправилась на приём к Пильчеру. Он сразу встретил меня со словами, что не сомневается, что я знаю туберкулёз, но знаю только со слов коллег, а он хочет предложить мне поехать в Алма-Ату на четыре месяца на учёбу по специализации. Я ответила, что у меня маленький ребёнок. Он поинтересовался, нет ли у меня родных в Алма-Ате, у которых я могла бы во время учёбы пожить и с которыми могла бы оставлять его, когда буду уходить на занятия. Узнав, что у меня родственники только в Ленинграде, он заверил, что попробует достать путёвку на учёбу в Ленинград. Действительно, через некоторое время такая путёвка пришла и в конце августа, когда сыну было уже четыре месяца, мы с Хаиром и сыном поехали в Ленинград, где прожили четыре месяцы, а потом снова вернулись в Семипалатинск.
Ещё до отъезда в Ленинград я заболела малярией. Клиническая картина малярии была очень ярко выражена, приступы высокой температуры с ознобом при снижении температуры, болями в области печени. Но врачи-терапевты вначале сомневались в диагнозе, считая, что заразиться в Семипалатинске я не могла, так как болот, где бы водились малярийные комары, не было. Но диагноз подтвердился на малярийной станции, когда туда отправили анализы. Вспомнили, что прошлым летом я жила в Джеландахи, хотя и там не было никаких болот, но мой случай заставил санэпидемстанцию вместе с малярийной станцией отправить экспедицию для обследования той местности.  Действительно, было обнаружено довольно на большом расстоянии от Джеланды болотце, в котором и были обнаружены комары- анофелесы, распространяющие малярию.
Меня лечили хинином, акрихином, но почему-то не очень успешно. Сначала это была трёхдневная форма, то есть утром я шла на работу, а с двух или трёх часов дня начинался приступ лихорадки, я отправлялась домой, ложилась, Хаир накрывал меня чем только можно – озноб был очень сильный. К утру температура падала, была очень сильная слабость, но я вынуждена была идти на работу. Состояние постепенно улучшалось, я дорабатывала до конца дня, к утру следующего дня чувствовала себя уже совсем сносно. Снова шла на работу, и в этот день к двум часам опять появлялся приступ, и всё начиналось сначала. Лечение, хотя оно и проводилось по схеме, но только сбило чёткую картину – приступы стали реже и и были непредсказуемы. Я очень похудела. даже стала беспокоиться, стоит ли мне ехать на учёбу, хватит ли сил. Но врачи малярийной станции уверили меня, что скорее всего перемена климата скажется наоборот благотворно.
Действительно, помню, что доехали мы до Барнаула в день, когда должен был начаться приступ, но его не было. И всё время моего пребывания в Ленинграде не было ни одного приступа. Я поправилась на восемь килограмм. Все сокурсники удивлялись изменению моей внешности прямо на их глазах.