14 Бонсай

Из цикла "Детское мыло"

Макс опустил на дно ямы куртку с Софьей, тщательно расправил складочки. Затем стал медленно засыпать.
 Женя помогала. Опять их пальцы встречались, и Женя всякий раз ощущала внутри себя маленький всплеск тепла.
 "Дура! - корила себя. - У него большое горе, а ты радуешься, что рядом, что ваши пальцы касаются друг друга… Эгоистка бесчувственная!"

 Макс аккуратно округлил холмик, разглаживая его склоны так, будто любовно гладил щенка. Потом Макс выпрямился, замер на пару минут, скорбно опустив голову.
 Женя сделала тоже самое. Макс поднялся с колен, бросил прощальный взгляд на холмик, глянул на Женю.
 - Спасибо, – произнёс едва слышно и, развернувшись, быстро пошёл прочь.
 С трудом Женя старалась не отставать, идти рядом, бок о бок.

 Поравнялись с киосками, Макс подошёл к одному, заглянул в оконце:
 - Лен, привет.
 - О, Максик! Приветик, приветик. Долго жить будешь. Сейчас была у меня Наташка, вспоминали тебя. Что-то забыл про нас…
 - Дела, учёба…
 - Ну-ну… Ой, ты такой бледный… Что-то случилось?
 - Софью подонки убили… Похоронил только что…
 - Сочувствую… Как же так случилось?
 - Потом, Лен, ладно… Будь другом одолжи бутылочку вина. Я завтра занесу деньги…
 - Тебе какое?
 - Любое…
 Макс взял бутылку портвейна и вновь быстро пошёл по тротуару. О Жене, казалось, он забыл.

Чем ближе подходили к дому, тем сильнее хотелось Жене отдалить его. Сейчас Макс уйдёт к себе, где они с отцом разопьют вино, будут оплакивать Софью. Макс будет такой несчастный… А она Женя вернётся в эту душную атмосферу, где все готовы загрызть друг друга… Хорошо бы сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда, вдвоём с Максом. Они бы помянули Софью. Макс бы расслабился, дал волю слезам, а она прижала бы его лицо к груди, и жалела бы, жалела…

Из их квартиры выходили тётя Зоя, мать и незнакомый мужчина. Чтобы отвлечь их внимание от Макса, Женя забежала вперёд:
 - Нашли Аньку?
 - Нашли…
 - Максимушка, - всплакнула Зоя, - с нашим папкой такое случилось…
 Макс прошёл мимо, как чужой.
 - Что с ним? - Зоя обернулась к Жене.
 - Софья… Её убили, тёть Зоя…
 - Вот тебе и волнения Виктора, - сказала, вздохнув, Галина.
 - Это… собака? - осторожно спросил мужчина.
 - Да. Мы похоронили её на площади…
 - Кто это сделал?! - внезапно закричала Зоя. - Скоты! Выродки! Она ж… как ребёнок… ласковая, доверчивая… Максимушка, сынок… - Зоя бросилась догонять Макса.
 Галина метнулась следом.
 - Я думаю, нам тоже следует пойти… На всякий случай, - сказал мужчина, глядя на Женю.
 - Да, - выкрикнула Женя, и вихрем взлетела на четвёртый этаж.


- Галя, что за дикость? За что? Софьюшка, девочка моя… Как ребёнок была… простодушная, ласковая… Убили! Ребёнка убили… Как рука поднялась? Чтоб она у тебя изверг отсохла… и всё остальное! - Зоя, расcлабленная портвейном, плакала горючими слезами, терзала рукав кофточки Галины, засыпала её вопросами на которые не было ответов.

Макс выпил немного со всеми, когда ушли Матвеич с Олегом, он тоже пошёл к себе. Женя шагнула следом, спросила:
 - Можно,… я посижу рядом?
 Макс кивнул. У себя он сел за стол, подвинул ближе фотографию Софьи в резной рамочке.
 Женя присела поодаль в кресло. Хотя ей очень хотелось подойти к Максу, обнять, чтобы часть его боли перешла к ней. А потом уставший от внутренних слёз Макс уснёт, положив голову ей на колени, а Женя будет перебирать его кудри пальцами, и глушить в себе желание склониться над его лицом и тихо целовать…

- Никого так не любил, как её… - внезапно заговорил Макс. - Мама права… как ребёнок… Полтора года ей, а вела себя как забавный смешной щенок. Зла не ведала… Зло кругом… мы в нём купаемся, дышим… Рассуждаем о высоких материях, корчим из себя добродетелей,… и творим и множим зло. Все! Обижаем, оскорбляем, унижаем. Доводим человека до скотского состояния. Как этих бомжей.… И никто не отвечает, что убивают человека в человеке…
 Макс говорил, как бредил. Женя, посчитав, что ему полезно выговориться, молча слушала, особо не вникая в сказанное. Просто слушала его голос.
 - Бывает подонок, мерзавец… Тварь! Его не грех раздавить как таракана. Но не моги! Станешь убийцей, преступником… Другие же сотнями топят в океане, бомбят мирное население… И ничего! Как же я ненавижу этот мир! Циничный, грязный… А тебе?

Женя вздрогнула как от толчка, отпрянула на спинку кресла. И почувствовала себя под взглядом Макса, точно прижатая к стене.
 - Не знаю… Мне нравится…
 - Ей нравится, - криво усмехнулся Макс. - Да что хорошего в этом мире? Животные и растения… униженные, отравленные Старшим братом… Живущие по законам природы, а не по циничным конституциям… Ах, 21 век! Ах, свобода! Ах, духовность! Пасха, Рождество… Питекантропы! Это всё тебе нравится?
 - Что теперь… умирать?
 - Чушь! Жить, конечно. Вот ты смогла бы от всего отказаться? От шмоток, от дискотек?
 - В монастырь что ли?
 - Чушь вдвойне! Филиал бизнес-фирмы. Работал я прошлым летом в одном монастыре. Добровольцем. Храм восстанавливали. Говорил с монахами… Вызубрили Новый завет и шпарят цитатами. Поговорить нормально невозможно, что ни слово, то цитата. Господь сказал, апостолы учат, святой Акакий советует… Тоска. Больные люди… - Макс помолчал, поглаживая пальцами фотографию. - Я признаю один храм - Природу. И Бог мой - Совесть. Всё остальное мифология, фантастика, и бред сивой кобылы. Не перед Господом надо каяться, не в церковь тащиться, помогая церковной фирме бизнес делать, а к Природе идти с покаянием, просить прощения у пичужки, у муравья, у рыбёшки в отравленной речке… Так жили наши предки и завещали потомкам. Но пришли коммивояжёры еврея Христа… и вот он результат. Я отвлёкся. Смогла бы ты жить на природе, как наши предки?
 - Одна?
 - Со мной.
 - С тобой? Дикарями?
 - Да почему дикарями? Нормальными. Дикари здесь, в каменных джунглях. Готовые в любую минуту загрызть друг друга из-за ерунды.
 - Можно, подумать?
 - Думай, время ещё есть. До лета…

***
 Закончилась очередная серия на российском канале, Вера Макаровна переключила на петербургский, где через полчаса начнётся другой сериал.
 - Пошли, милая, пока чайком побалуемся.
 На кухне Вера Максимовна поставила чайник, достала из холодильника три больших яблока, два яйца и брусок масла.
 - Давай-ка, Аннушка, мы с тобой скоренько шарлоточку спроворим. Не в службу, а в дружбу, порежь яблочки.

 Аня занялась яблоками, а Вера Макаровна приготовлением теста.
 - Куда это наши мужички намылились? Нашёл Алексей себе приятеля. Пятый десяток разменял, а мальчишка мальчишкой. Только бы шутковать да колобродить. Ох, наплачусь я с этими охламонами.
 - Алексей Матвеевич… ваш муж?
 - Что ты, детка! Соседствуем мы. Хотя, скажу по секрету, делал мне предложение. Озорник… Всё, поздно мне невеститься. Да и старше я на десяток лет с хвостиком…
 - А вот Пугачёва…
 - Эк ты хватила. Будь я Пугачёва… Не знаю, деточка, не одобряю я такие браки. Когда мужчина старше, куда ни шло, но когда юнец женится на бабушке… Явно с головкой у него непорядок.
 - А если… любовь у них?
 - Любовь, любовь… Знать бы, что это такое. Вот когда мне было как тебе, я точно знала. А ноне что? Двух слов не сказали, уже лапают друг дружку, целуются, через час, прости Господи, лезут в койку. Это любовь? Или вот в сериалах. О любви говорят, а ведут себя по-свински. Если ты любишь, чего выкобениваешься? Себе жизнь корёжишь, любимому… Это любовь? Мне иногда кажется, что настоящая любовь вымерла давно, как эти… динозавры. А люди заполняют пустое место… этим… слово такое чудное…
 - Суррогатом?
 - Во, оно самое. Молочный напиток вместо молока, сухофрукты вместо сочных, свежих, концентраты вместо соков,даже сметана и та из порошка… Порезала? Добро, счас зальём в формочку и в духовку. Вот ведь всю жизнь делаю шарлотку, а понять не могу, почему у Олежки вкуснее выходит. Смеётся, паршивец, я, говорит, кусочек души добавляю. Выходит я тяп-ляп? Если в каждое блюдо добавлять кусочек души, на долго ли её хватит? Как думаешь?
 - Не знаю… Может, она как кровь у доноров, восстанавливается…
 Вера Макаровна с интересом посмотрела на Аню:
 - Да ты у нас философ. В каком классе?
 - В восьмом «б».
 - А Олежика в «а» определили. Боюсь я за него: упрямый, настырный, в первый день может проявить свой дурной характер. А не понравится учителям сразу, будут всё время шпынять. Хорошо бы вам в один класс, глядишь, попридержала б его норов. На первых порах… Надо будет набраться наглости, сходить к директору, попросить перевести в твой класс.
 - У нас нет свободных мест.
 - Жалко. Придётся самого уговаривать, умасливать, чтобы держал себя в руках. Поможешь?
 Аня, смутившись, кивнула.

Шарлотка поспела как раз к началу фильма. Вера Макаровна разрезала её на равные доли, две положила на блюдца, налила в чашки чай.
 - Бери, Аннушка. С виду прилично глянется, не знаю, как на вкус. Душа-то у меня старая, истрёпанная, не донорская. Так что предупреждаю: кусочка души в шарлотке нет. Ну, пошли глядеть на ихнюю любовь…

Едва переступили порог, Матвеич извинился, пожелал всем спокойной ночи, и ушёл к себе. На предложение Веры Макаровны отведать шарлотку, рассеяно обронил:
 - Потом… Завтра…
 - Что с вами случилось? - накинулась бабушка на Олега. - Поругались? И где, собственно говоря, вы шлялись?
 - Ба, угомонись. Ничего не случилось. А ходили мы к Ане домой.
 - Ничего? Я же не слепая - вижу. Пришли как потерянные. Спустили вас с лестницы?
 - Нет. Поговорили. Аня, мама не против. Сразу согласилась.

 Аня горько усмехнулась, опустила голову.
 - Дела как сажа бела… Это ж какая нормальная мать разрешит жить дочке у чужих людей? - бабушка внезапно замолчала, поняв, что высказала вслух то, что должно быть про себя. - Извини, деточка… вырвалось. Ладно, пойду, прилягу. Притомилась я нынче или на перемену погоды все суставчики заныли. Вы долго-то не засиживайтесь: завтра в школу. Аннушка, угости кавалера нашей стряпнёй. Начнёт критиковать, хлопни ложкой по лбу. Разрешаю.

 Аня улыбнулась, искоса глянула на Олега.
 - Вам бы только по лбу. Дебила из меня хотите сделать? Не выйдет: съем молча, даже спасибо не скажу.
 - За невежество можешь тоже ложкой. Я в детстве за столом любила пошалить, так папа об мой лоб все ложки опробовал. И ничего, дебилкой не стала. Только на пользу.
 - Если любя? - быстро спросил Олег.
 - Само собой.
 - Вот и проверим по силе удара, как Аня меня… - Олег вдруг запнулся на слове, стало почему-то невыносимо жарко, в горле запершило.
 - Ступай водички хлебни, - усмехнулась бабушка, - а то сгоришь. Ну, молодёжь, понесла я кости в тряпки. Аннушка, ты спишь в моей комнате.
 - Хорошо.

На кухне Олег, как посоветовала бабушка, хлебнул из-под крана холодной воды. Жар не исчез, к нему добавилась противная дрожь в коленках, и он поспешно опустился на стул.
 Вошла Аня, молча положила на блюдце шарлотку, налила в чашку чай.
 Олег кивнул, вместо спасибо.
 Аня села напротив, старалась прямо не смотреть на Олега.
 - Как… она? - решилась нарушить паузу.
 - Я же ещё… - Олег удивлённо глянул на Аню, и понял, что она имеет в виду не шарлотку.
 - Ты о маме… Я не увидел ничего такого из-за чего можно её ненавидеть. А когда шёл,… был близок к этому. Думал: накричит, пошлёт подальше…
 - Одна была?
 - Нет. Там ещё тётя Зоя,…потом Женя, Макс…
 - Вот видишь…на людях она всегда…хорошая… Всё, не хочу про неё.

 - Не буду. Ты уже решила: завтра идёшь в школу или несколько дней… поболеешь?
 - Иду. Только у меня всё дома осталось.
 - Я схожу утром к вам. Принесу.
 - Хорошо. Ты ешь, заморозишь.
 - Угу, - Олег куснул шарлотку, медленно, вдумчиво прожевал. - Ложки далеко? Что сказать? Для тапочек неплохие подошвы получатся.
 - Бессовестный, бабушка так старалась.
 - Испортила продукты.
 - Я тебе сейчас шелбана влеплю! - Аня потянулась через стол, но Олег, отставив чашку, поймал её руки.

И замерли точно парализованные, глядя глаза в глаза. На мгновение Олегу показалось, что кухня качнулась и растворилась в воздухе, а они, держась за руки, повисли над бездной. Сверху им подмигивали мириады звёздочек. Стоит только разжать руки, шевельнуться, и рухнут вниз…
 Хлопок петарды за окном, громкий ребячий смех, вернули кухню на место: волшебство прекратилось.
 - Какие у тебя холодные руки… - тихо промолвила Аня, всё ещё глядя Олегу в лицо.
 - Х..хочешь, я тебя подстригу… прямо сейчас?
 - Хочу…

В центре кухни на стуле сидела Аня, завёрнутая в простынь. Олег, вооружённый ножницами и расчёской, кружил вокруг неё, заканчивая стрижку.
 - Здорово получилось! Мне нравится.
 - Конечно, не твоя голова.
 - Где ты видишь голову? Симпатичная головка. Завтра все в классе в осадок выпадут. Потом очухаются…
 - … и выстроятся к тебе в очередь.
 - Ой, как ты догадалась?
 - Да шевельнула извилиной.
 - Умница.
 - Олег… ты когда-нибудь жалел что маленький?
 - До шестого класса. Даже часами на турнике висел, чтобы подрасти. Потом прочитал в журнале о бонсай. И успокоился. Есть деревья большие, а есть бонсай. Вот мы с тобой в этом человеческом лесу - бонсаи. Или ещё пример: в тундре растут карликовые деревья. Представляешь, какая там погодка? Неблагоприятные условия… Мы, наверно, тоже карликовые из-за неблагоприятных условий… Мы нежеланные дети.
 - Больно…
 - Что? - дёрнулся Олег. - Я задел ножницами?
 - Нет… больно, что нежеланные…
 - Больно… Будем терпеть.
 - Будем.
 - И жить надо назло всем большим хорошо и счастливо. Так?
 - Так.

 Олег отошёл в сторону, внимательно осмотрел плоды своего труда.
 - Красавица!
 Подошёл, отряхивая волосы, освободил Аню от простыни. Затем за подбородок приподнял её лицо, кончиками пальцев смахнул приставшие волосинки. Аня, закрыв глаза, ждала окончания. Взяв со стола зеркало, Олег сказал:
 - Можно смотреть.

 Аня долго вглядывалась, поворачивая голову и так и эдак.
 - Нравится?
 - Очень… Спасибо. Я похожа на женщину?
 - Нет. Ты ещё премиленькая гусеница. Потом будет куколка, из которой появится красивая бабочка-женщина. Не спеши стать женщиной. Ничего хорошего…
 - Откуда ты знаешь? Ты же не был…
 - Спроси у любой женщины. Хуже каторги… И чем старше, тем тяжелее. Может где-нибудь в Америке хорошо быть женщиной, только не у нас. Хотя по их фильмам не скажешь этого. Наверное, везде тяжело быть женщиной. Так что подольше оставайся девчонкой.
 - А ты?
 - Я тоже не хочу быть взрослым. Остаться бы навсегда ребёнком.
 - Ну, и оставайся. Как Алексей Матвеевич. Бабушка сказала: пятый десяток разменял, а остался мальчишкой…
 - Не, так неинтересно. Всё равно взрослый.

 - А я уже устала быть ребёнком, - сказала Аня, и голос её дрогнул, глаза увлажнились.
 Олег тяжело вздохнул, тронул Аню за плечо, тихо сказал:
 - Не плачь... У тебя будет другое детство. И ты захочешь его…продлить. Верь мне. Уже сегодня у тебя началась новая жизнь.
 Аня подняла полные слёз глаза:
 - Она может передумать… и забрать меня домой…
 - Не заберёт. Мы не дадим. Бабушка, Матвеич, мы будем за тебя бороться. Ты только верь нам. Забудь, как ты жила, думай, как будешь жить теперь.
 - Трудно… забыть…
 - Трудно. Мне тоже трудно… Будем друг другу помогать. Хорошо?
 - Да.

Скрипнула бабушкина дверь:
 - Вы что, до утра намерены лясы точить? За день не наговорились?
 - Пойду я. Спокойной ночи.
 - Спокойной ночи. Приятных сновидений.
 - И тебе.

Оставшись один, Олег аккуратно собрал волосы Ани в пакет, завернул и сунул себе в карман. Остальное смёл в совок - и в ведро.
 На кухню вышел Матвеич в халате. Налил себе кипятка, выпив залпом, сел у окна покурить.
 - Все бока отлежал. Не спится, хоть плачь.
 - Вас что-то беспокоит?
 - Увы! Как гвоздь вогнали… Вот уверен, что раньше я встречался с мамой Ани. Где? Когда? Над этим и ломаю голову. А зачем, спроси?
 - Зачем?
 - Не знаю, вот в чём фокус. Мало ли у меня раньше было знакомых женщин. Если всех вспоминать, до конца жизни не спать. Ведь понимаю, ан нет, пристал как пьяный к телевизору: где? когда?
 - Я утром пойду за вещами Ани. Хотите, спрошу?
 - Ха, - неопределённо хмыкнул Матвеич. - Я вот всё время уговариваю себя: завтра сходи и спроси. Так нет: мы хотим сегодня, мы хотим сейчас. Прямо детский каприз… Как думаешь: может, у меня тихо шифером шурша, едет крыша неспеша?
 - Не думаю.
 - Спасибо, успокоил. Должно быть что-то серьёзное было, раз настойчиво свербит… Давненько было. Может, обидел? Так вроде всегда расставался по хорошему. Хотя могла и затаить… Чёрт! Что ж мне делать?
 - Попросить у бабушки снотворное.
 - Молоток! А я и не подумал. Так ведь… будить придётся.
 - Она не спит ещё.
 Матвеич загасил окурок, ещё раз наполнил кружку кипятком.
 - Пойду клянчить.