любовь и проза продолжение

Валя с Вероникой сидели на полу тихо, молча, глядя нежно друг на дружку. Сердце у Пятровны сжалось от этой милой, счастливой идиллии.  Глядя на эту сцену с нового ракурса, она ощущала, прилив сил… впервые душой почувствовала-  поняла: что она для них не просто соседка, не Пятровна, а почти   родная бабушка. Нескладная, с глубокими морщинами на лице, которые от их беглого счастья разгладились. И она, посвежев лицом, сияла, как многие русские старушки - бабушки. Узрев скоротечное счастье родного дитя или внучки.
Надо же, она стала сопричастной к чему-то прекрасному, вечному.  А за ними на стене ореол,- луч солнца, и ангел белый в ореоле. Прямо видение.  Как во сне. Пусть любуются, а я наверно пойду… ноги чай до дому доведуть, коль не завалюсь в колею с пьяна.

Иван Спицын,-Чапля протиснулся в полуоткрытую дверь и тихо постучался, чем заставил женщин встрепенутся привстать с колен.
-Иван, ты прямо сгинул в туман… ушел, не попрощался. Небось занедужил, иль подумал, что здесь не нужен? Проходи помянем Семен Дмитрича.
- О, дядя Ваня! Проходите. Я уж думала вы захворали и по этой причине рано ушли.Валя подошла и помогла ему перейти порог…-проходите, садитесь.
-Захворал, захворал Валюша. Видать очередь моя пришла. Силы покидают меня. Да еще и Горемиха душу растормошила… я аж вспотел: как так, я ветеран войны, весь израненный, а живу в лачуге. Какого добра нажил?   Только боль в колене породнилась со мной, стала ближе, а власть дальше. Былого не вернуть. С хорошими людьми помяну друга, однополчанина.
-Вероника, тарелочку ветерану принеси, и еды побольше, чтоб жизнь не была горше.
Пятровна подошла и как родного отца поцеловала Ивана в небритые щеки.
-Ох какой ты колючий. Туда собрался, а не побрился.
- Возвернусь до дому, побреюсь. Да! Хлебнули мы горюшка с ним. У меня посю пору осколки минные в теле. Иные сами выходят. Тело отторгает. А иные вросли, как мы врастали в землю от беды, неметчины орды.
Выпили, но разговор не клеился. Пятровна глазом усекла и умом поняла … что они здесь с Вероникой лишние. И обращаясь к Веронике: Пойдем девка ко мне в гости, я табе что-то подарю. Давно подарочек приготовила. Но все не к месту, а сейчас в самый раз.
Пятровна привела Веронику в свою неказистую избенку. Усадила на стул, указав на фотографию на стене: - вот какой я красавицей в юности была… кровь с молоком.
-Да вы и сейча…
-Не ври! Не льсти! Что от меня осталось? - жменька человека и пол жменьки бабы…- женщины. А тогда, замуж, так хотелось… мама моя кольца мне приготовила… да не пригодились. Она пошарила в сундучке. Выкладывая старые наряды в сторону на кровать.
-вот нашла! Она достала расшитый золотой нитью кисет…- Память, об отце.  Развязала и достала два золотых кольца. Мне они не к чему, а тебе дочка пригодятся. Это тебе в память о бабушке. А там они не к чему. Да и не в моде. Дай я тебя расцелую… какая ты красавица. Не каждой бабе беременность к лицу. А тебе в самый раз. Сколько жить мне? авось господь даст чуток…  буду, за тебя, и дитятко твое молиться. Нет ничего в мире краше дитяти, который сосет мамину грудь. И не унимая слез Пятровна тихонько проводила Веронику до двери. – С богом! А я чуток отдохну, потом помолюсь за вас.
Иван - Чапля оставшись с Валей наедине, долго рассказывал о её отце. О его храбрости, находчивости. О их дружбе. О их ссорах на поприще любви. Они были влюблены в одну и туже девочку. И не наша в том вина… пришли немцы в село…  её в комендатуру определили переводчицей. Ты может помнишь горбатенького учителя немецкого языка? Он еще долго учительствовал… умер кажись после Брежнева Леонида Ильича, летом. Это, его дочь.
- А она! _
- Сгинула. В 43 году их с группой из 10 человек…забросили в тыл врага. Все   погибли... по сей день её во сне вижу… с венком и в белом платье. И она спрашивает меня: - Ваня! Почему ты меня тогда лунной соловьиной ночью не поцеловал? ... а нам повезло, мы покалечены, но остались живы. Он тяжело вздохнул и выдохнув заплакал. Жизнь сложная штука…
Валя успокаивала его. Не плачьте, ей там хорошо… её душа с вами… вы видитесь с ней во сне.
-Ему то, и ей хорошо, а у меня камень на сердце. Сколько лет ношу, а сбросить: -не хватает смелости и сил. Что делать? Коль жизнь такая. Доченька! Житья нет мне и прощения. Думал в могилу унести, да осерчал на себя сегодня… Горемиха помогла. Подумал: -  Что ты за мужик? Коль баба смелее тебя мужика стала. Слово правды вымолвить не можешь.
- Так говорите! Валя прижала голову дяди Вани к своей груди, гладя его седые редкие волосы.
- Доченька! Родненькая! Я ведь твой отец. Как мне быть? И как у господа вымолить прощение к себе.
Валя после слов Пятровны, объяснений с Вероникой… не могла взять в толк.  Что происходит? Вчера она была… как перст одна, в этом жестоком мире… и вдруг сразу такое… сердце как бы не подвело… а здесь, как гром с неба… Дядя Ваня друг отца… вместе воевали… вместе делили невзгоды… Неужто из жалости к ней говорит: Так-так вырвалось у нее.
А Иван –Чапля, Дядя Ваня начал подробно рассказывать Вали о перипетиях жизни. Нить жизни длинная, с узелками, что тропка извилиста… и с ярами.
-А папа знал?
 -Нет?
- Мне мама перед смертью пыталась что-то важное сказать… только успела вымолвить: -Твой папа и… и померла. И как будто мгновенно в опустевшую душу вошло сияние, заполнило все внутри, и сотрясая душу светом, вырвалось наружу.

Чапля не спеша брел до дома, цепляя раненой ногой комья чернозема. Вот и все! Теперь можно и помирать. Сбросил камень с груди. /Ох, как он старый человек, проживший столько лет, не понял. Он снял груз своего сердца, а возложил свой камень на сердце хрупкой женщины… своей дочери Вали. В сумерках ему мерещилась непроглядная даль… 1945 года. Война закончилась, а он был еще слаб. Выходил на улицу на костылях. Милая, юная медсестра, придерживала его… вздрагивала от его гримас, когда он, опрометчиво ступив раненой ногой на землю. Боль пронзало его тело… и стон вырывался сам собой.
Он уже не верил в выздоровление. Но, как – то так вышло, поцелуями, теплым девичьим телом, ночным нашептыванием изгоняла она из тела солдата стервозную ноющую боль.  рана в колени затягивалась, болела, но уже не так нестерпимо,- терпимо. Был май 45 года
Он проснулся рано, еще только брезжил рассвет.  Тело сотряс взрыв? Он вздрогнул: - неужто опять война, кровь, пот и рокот чудовищный танка? Нет! это кажется от боли и контузии его тряхнуло. Но что его удивило? За окном в селе пели петухи, в ивняке выводил коленца курский соловей. В голове нет треска, шума, и нет боли, тяжести в сердце…не считая колена. Не уж-то прошло и камень с сердца пал в бездну. Он позвал тихо: -Катя! Катя!  Она прибежала, с неописуемой радостью стала тормошить его, сжимая в своих объятиях… целуя страстно, жарко… как Есенин… «До пьяна ...»  Ваня! Ванечка, по радио сообщил война вот, вот закончится. Берлин взят!
 – Так же страстно целовала его в 43 прекрасная украинская девушка за три дня до форсирования Днепра. И целуя Катю, он целовал образно всех милых тех… с которыми ему пришлось встретиться на долгом пути войны.
Запнувшись об очередной камень… потерял нить мысли… у Коли горбатого  на фоне неба возвышался пирамидальный стог сена. Чапля постоял посмотрел, выдохнув всю горечь. Вот смотрю на пирамиду «Хеопса», Историки, астрономы гадают. Что за тайна в ней? А я бы им сказал: - всмотритесь и увидите, какой длинный путь должен был пройти человек …с начала зарождения жизни на земле. И как сжимаются грани его родства к вершине… и для чего существует человек? - Песчинка в этом необъятном, космическом мире. Которого можно убить, отравить, лишить чувств, души и сердца.
И ты поймешь: - Коль тысячи поколений жили, ради того, чтобы ты жил и продлил род человеческий. Прижимая дрожащими руками маленький комочек-свое дитя.
В гражданской жизни, на первой полосе кто? Кто чаще кричал: -Я! Я! Я! А на фронте? -такие крикуны в тылу, при теплом месте. В окопах их нет. У них, либо понос, либо золотуха. Он не заметил, как стемнело. На ощупь ковыляя, он оказался у своей старенькой избенки… Под окном у канадского клена присел на вросшую в землю лавочку и погрузился в воспоминание…теребя в руке опавший лист клена.