Попытка биографии

Когда некая знаменитость так начинает свои мемуары:  «Я родился в 189… Мой дед был...», - обычно я откладываю книжку. Попробую иначе.

Случилось это (зачёркнуто) Ничего особенного не случилось в городе Старокаргинске, что недалеко от Ветхокаргинска, среднего городка средней полосы России в день моего рождения. Стояли всё те же белые колокольни, и малиновый звон, и грачи прилетели. Саврасов хорошо написал об этом, я так не умею.

Жили мы на первом этаже двухэтажного бревенчатого барака, в просторной комнате с белёными стенами и высоким потолком. Вместо коврика с оленями, у моей кровати висела большая карта мира. Когда я ложился лицом к стене, от неё исходил приятный запах резины и клея. Подростком, я путешествовал по ней, вчитываясь и пробуя на вкус диковинные названия городов и рек.

Другим украшением нашего жилища была печь. Не то что бы она была какой-то особенной. Просто мне нравилось, что  печь в роскошных белых одеждах величественно пробивала потолок и уходила куда-то вверх, а по ночам призрачно светилась. В детстве я называл её «царицей».

Окнами комната выходила на мощёную булыжником улицу, во дворе же прятались сараи, сколоченные на скорую руку, серые, набитые хламом. Возле них я играл, копошась, в зависимости от времени года, то в пыли, то в грязи, то в снегу.

На улице я тоже любил наблюдать всё как бы исподнизу:  разглядывать тёмные подолы женских юбок, кирзовые сапоги, вымазанные глиной, почерневшие голени телеграфных столбов.
В небе, несомненно, тоже что-то происходило, но колокола гудели возле моих ног, и задирать голову не было надобности.

Из-за этого моего пристрастия я, видимо, стал землемером. Жизнь катилась, вроде бы, сама по себе, но я чувствовал, что какая-то сила ведёт меня. Потому не сопротивлялся, полностью отдаваясь её воле. Иногда я думал, конечно, чем всё это кончится, но не в смысле вообще кончится: кладбище под Старокаргинском было обширное, а когда же это начнётся. Прозрачно было для меня будущее.

Кладбище мне вспомнилось неслучайно. Долгие годы болела моя мать. Когда ей наконец решились сделать операцию, она помолодела, ожила, и в доме поселилась радость. Через полгода её сбила машина. Так я понял про судьбу.

Однажды неведомыми путями в наш городок занесло немолодого музыканта, который организовал в Доме культуры хор. Надо сказать, что Дом культуры располагался в странном месте — бывшей психолечебнице,  одноэтажном здании старой постройки, которое неоднократно перекрашивали. На тот момент оно было тёмно-красным - тревожный для меня цвет.
Музыкант представился Леонидом, и, первое время обращаясь к нему, я, запинался, нащупывая отчество, но очень скоро привык называть его по-имени.  Леонид обнаружил у меня кое-какой голос, и я начал с удовольствием ходить по-вечерам на репетиции и даже солировал в знаменитой песне «Ручейки России».

Когда на концертах мне приходилось выходить вперёд, тело моё деревенело. Напряжённым взглядом, по своему обыкновению, я утыкался в глубокую трещину на  лакированной туфле Леонида и открывал рот. Я пел, наверное. Не помню.
Помню только, что следуя изгибами этой трещины, мне удавалось преодолеть все пороги и  повороты прихотливой мелодии, и меня благополучно выносило на просторную чистую воду, по которой я плыл без приключений до самого конца.
После таких концертов худощавое, иконописное лицо нашего руководителя светлело.

Шесть месяцев  спустя, Леонид на репетицию не пришёл, и мы узнали, что он уехал из города навсегда. Тогда я научился чувствовать время.

Потом было много всего (зачёркнуто). Из того, что было потом, в памяти почти ничего не осталось. Да, помню, что по весне грачи имели обыкновение стайно, плечом к плечу, садиться на перекрученные угольно-чёрные провода, и, на фоне предснежного неба, эти зубчатые стены казались предвестниками обычного русского счастья. Ещё я видел семьдесят девять зим и на одно лето меньше. Надеюсь, числа сравняются, потому как уже заканчивается февраль.

Теперь я иногда думаю, что же это был за светлячок, что загорался во мне? Я считал, что это знак, а оказывается - просто кто-то прикуривал папироску? Или, может быть, именно я должен был петь для людей «Ручейки России»?
Кто-то ведь должен знать, а?