Женщина по имени Моадран

– Вначале была голова старика, – седой рыбак вздохнул, бережно разгладил складки на своей рубахе  (серого–  «мужского» – цвета, ворот из красного сукна узорчато расшит бисером) и замолчал, задумавшись о чём-то своём. Наверное, о вечном.

Мешать ему не хотелось. Из котелка над костром вкусно пахло варёной кумжой  и чем-то ещё, не менее аппетитным. Свят-озеро словно бы замерло, с него не доносилось ни звука. Даже птицы в весенней листве переругивались (или что они там делают?) вяло, не тревожа нас со стариком Эввнэнчем. Тишь да гладь, да Небесная благодать.

Я, пользуясь редкой удачей, наслаждался безмятежностью бытия. Когда ещё получится вот так посидеть у костра: без шума и сутолоки больших городов и нетерпеливых окриков дурного начальства? Мой взгляд остановился на лодке, вытащенной на берег. Сделана она была из сосновых досок без единого гвоздя. Рыбаки Свят-озера издавна сшивают свои судёнышки при помощи оленьих сухожилий. Дикий народ, что тут ещё скажешь? Борта лодки украшал странный орнамент: простые геометрические фигуры сплетались в причудливый и отчего-то тревожный узор. Я отвернулся.

В старые рыбацкие байки я не верил: этой касте, как и охотникам, было свойственно привирать без нужды, просто «для красоты». Нам же – воинам от рождения – подобное казалось немыслимым. Даже под пытками пленник нашего сословия предпочитал умереть молча, чем осквернить свои уста спасительной ложью.

Рука бездумно погладила сабельный эфес, а глаза нашли стоящую на положенном расстоянии – не ближе двенадцати шагов от огня – корзину с отрубленной головой. Но не неведомого мне старика, а вполне себе молодого Ранджита. Боец из Клана Медведя так и не сказал мне, где находится то, что я ищу.

– А на голове у старика был источник, – внезапно очнулся белобородый Эввнэнч. – Да только темечко-то шапкой прикрыто, не достать до воды. Пока шапку громом не разорвало, не было на земле ни ручьёв, ни рек, ни озёр.

И снова надолго замолчал.

**

Из тайного приказа Самиру Прашанту, десятнику из Клана Рыси:

«Во имя Небес, дарующих милость!

Разыскать и доставить в Город Волка для справедливого суда женщину из касты охотников, известную под именем Моадран, обвиняемую в совершении трёх преступлений: мошенничестве первой степени; незаконном врачевательстве, включая преступное прерывание беременности; прельщении умов разговорами о волшбе и общении с духами. Разрешено применять для розыска преступницы любые средства, обеспечивающие высокую действенность».

**

Всё-таки «Уложение о наказаниях» пора менять. В наш просвещённый век столь архаичный язык утомлял даже судейских крючков. Распрощавшись с гостеприимным рыбаком я продолжил путь. До охотничьего поселения оставалось три тысячи двойных шагов, так что до темноты доберусь.

Становилось прохладно. Накидка из оленьей шкуры, надетая поверх льняной рубахи, пока ещё спасала от холода, но лучше всё-таки раздобыть что-то ещё. Северные охотники славились изготовлением кожаных одежд.

Я ускорил шаги. Сабля-тальвар  – длинный, слабо изогнутый клинок, эфес с небольшой рукоятью венчает дисковое навершие – била по ногам. За спиной висела корзина, сплетённая местными умельцами из древесных корней. Такая не пропустит ни воду, ни кровь. В корзине покоилась завёрнутая в тряпки голова «косолапого» юнца.

Между двумя кланами – Медведя и Рыси – вражды не было уже лет десять. Прежняя распря случилась, честно говоря, по дурацкому поводу: два доблестных воина не поделили внимание пригожей вдовы. Молодая женщина была отнюдь не строгих нравов, взойти на костёр при погребении мужа не пожелала. А потом сама разожгла пожар во вспыльчивых сердцах двух вояк, не уступающих друг другу ни силой, ни родовитостью.

Слово за слово (а скрывать свои мысли нашей касте, как я уже говорил, не свойственно), и очень быстро поединок стал единственным способом решения конфликта. Другие бойцы, томившиеся от скуки мирного времени, не преминули поддержать забияк. Мне тогда едва исполнилось семнадцать – самое время для отчаянных безумств. В стычке у Старой Мельницы я и заработал свой первый шрам.

Я так увлёкся приятными воспоминаниями, что едва не споткнулся о камень, лежащий посреди дороги. Старею, видать. Никогда раньше Самир Прашант не оступался на ровном месте.

Камень был любопытный: чёрно-серый, но с необычными вкраплениями карминно-красного цвета. Причудливый рисунок напоминал оленьи рога. Что эта диковина делает посреди лесной дороги, я не знал. Надо будет показать ювелиру Джавхару, тот оценит. Старикан собирал разные забавности, суеверно приписывая им влияние на судьбу.

Я бросил камень в корзину – Ранджиту теперь всё равно – и зашагал дальше. Дорога вела через лес, с обеих сторон её обступали густые ели, мрачные как  начальник караула на утро после доброй попойки. Изредка, там где заканчивалось хвойное царство, встречался берёзовый подлесок. Местные простаки верят, что ветви этого дерева спасают жилище от молнии, а скот – от болезней.

«О, Небо, до чего же погрязли в невежестве низшие касты!» –  мысленно передразнил я наставника Юджеша, полвека проведшего в уединении среди снежных вершин. Кстати, говорят, что в далёких горах, с которых спустились наши предки, тоже росли берёзы. Из бересты прабабки наших прадедушек плели коврики, которыми затем, обвязав их шерстью, утепляли окна и двери. Не знаю, правда это или вымысел сродни истории про голову старика.

И тут я снова едва не споткнулся. Быстро глянул под ноги, ожидая увидеть там (чем Небо не шутит?) новый камень. Дорога была совершенно пустой.

Я тихонечко – сквернословие воинам не запрещалось, но и не одобрялось –  помянул лес недобрым словом, поправил корзину и снова потопал в сторону поселения охотников. По моим подсчётам идти оставалось менее часа.

**

Из служебной характеристики Самира Прашанта, десятника из Клана Рыси:

«Отменно владеет различными видами оружия, особенно силён в сабельном бою. Отличается упорством, настойчивостью и изобретательностью при выполнении поставленных задач. Обладает превосходной памятью. Сообразителен, склонен к принятию рассудочных решений, полностью лишён суеверий».

Посёлок, а точнее – стойбище охотников показалось даже раньше, чем я рассчитывал. Мнительный мастер Джавхар, расскажи я ему про двойное спотыкание (тут я вспомнил про здешнюю брагу, именуемую «спотыкач», и усмехнулся), был бы уверен, что мне суждено запетлять и заблудиться. Наставник Юджеш высмеял бы толстяка-ювелира за его суеверия, вспомнив бы очередную подходящую к случаю притчу про учёного мужа и глупую вдову. Ну а я бы просто молча дошёл до конца тропы. Что я собственно сейчас и сделал.

Стойбище состояло из пяти конусообразных построек. Язык не повернется назвать их хижинами или, тем более, домами: несколько вкопанных в землю шестов сходятся сверху и покрываются дёрном да еловой корой: всё, хоромы готовы, живи да радуйся!

Чумазые малыши с визгом играли в догонялки. Двое ребят постарше предпочли другую забаву: провели на земле черту, отошли от неё на двадцать шагов и одновременно рванулись вперёд. Добежав до метки, каждый прыгнул, стараясь приземлиться как можно дальше. Тот мальчишка, что был чуть ниже ростом, не устоял на ногах после прыжка и плюхнулся на землю задом – под заливистый хохот товарища. Он обиженно посмотрел на победителя, а потом увидел меня.

Я стоял в ожидании, пока меня заметят и взрослые: несколько женщин были заняты приготовлением пищи, починкой одежды и какими-то другими, не очень понятными мне делами. Мужчин в стойбище, похоже, сейчас не было. Не было и собак, иначе бы меня давно встретил их лай. Пришлось ждать, чтобы женщины оторвались от своих забот и  обратили на меня внимание. Ибо негоже входить в селение – даже такое дикое – без приглашения.

Упавший парнишка крикнул что-то невнятное и указал на меня рукой. Молодуха в длинной рубахе белого – «женского» – цвета и странном головном уборе с плоским верхом («шамшура», всплыло откуда-то из глубин памяти нелепое слово) подняла глаза и тоже закричала.

Из одной вежи – вспомнил я и название конусообразной постройки – появился старик и, подслеповато щурясь, уставился в мою сторону. Его вытянутую голову венчала солидная плешь.

Что ж, теперь можно и приблизиться. Я сделал шаг. И, споткнувшись, полетел вперёд. Моё падение сопровождалось мальчишеским гоготом. Особенно старался тот из них, что продолжал греть землю своим задом после неудачного приземления.

Смех оборвался, когда из опрокинутой корзины на траву выкатилась голова незадачливого Ранджита Мавура, юного воина из Клана Медведя.

**

Из «Хроник Города Волка»:

«Клан Рыси, состоящий из доблестных воинов, известных своей верностью раджам Города Волка, к прискорбию моему издавна враждует с кланом Медведя, могучие бойцы которого не менее верно служат князьям Лунного Города. Летописи утверждают, что эта неприязнь зародилась ещё до Великого Переселения, когда Клан Рыси носил имя Ордена Тигра, а Клан Медведя был известен как Орден Слона.

Печально известная бойня у Старой Мельницы, случившаяся в третий год правления Его Величества раджи Абхиджита Победоносного, унесла жизни двум дюжинам благородных мужей. Лишь благодаря вмешательству обоих государей распрю удалось прекратить.Однако, боюсь, что вскоре кровь снова может пролиться, ибо по очевидному недоразумению князья соседней державы считают земли к востоку от Свят-озера подвластными их короне. Хотя любому беспристрастному историку ясно, что жители этих краёв ещё век назад платили дань раджам Города Волка.

Кроме того, дошли до нас слухи о том,что соседний правитель потворствует злонамеренной и незаконной деятельности женщины из касты охотников, именуемой Моадран. Якобы эта простолюдинка сведуща в колдовстве и способна воскрешать мёртвых. Слухи эти, несомненно, лишены всяческого правдоподобия. Но дабы не смущать умы подданных, Его Величество раджа Абхиджит Победоносный, носящий ныне белые траурные  одежды по умершей молодой жене, повелел доставить еретичку Моадран в свою высокостенную столицу для свершения справедливости.

К прискорбию всех благородных мужей, соответствующее повеление поступило и Клану Медведя от князя Лунного Города, потерявшего седмицу назад любимого наследника. Эта несуразица вызывает опасение и страх, что дело может закончиться войной между двумя нашими державами».

**

Голова Ранджита, кстати, отрубленная мною с одного мастерского удара, произвела на дикарей должное впечатление: дорогу к жилищу мошенницы Моадран мне указали без излишних запирательств. Но не отправляться же туда на ночь глядя?!

Уже в сумерках в стойбище вернулись четверо мужчин, неся с собой разделанную тушу оленя. Среди них выделялся один, почти на голову выше остальных, широкогрудый, с необычными для здешних мест тёмными глазами. И с оберегом из медвежьих когтей на поясе. Это вызывало уважение: насколько я слышал, косолапый хищник считался среди лесных варваров проклятым, и использовать амулеты из его когтей решались только самые отважные охотники, да и то нередко лишь находясь в отчаянном положении.

Знак Медведя на груди «косолапого» Ранджита и привёл к тому, что жители соседнего стойбища выдали его мне на расправу. Если формально, то это был честный поединок. Но, надо признать, что шансов у юноши не было никаких. Мы представились друг другу, а через десять ударов сердца его тело лежало распростёртым на земле.  Вот уж кого не спасли бы и медвежьи клыки. Любопытно, что же такое стряслось у хозяев этого селения , что они не боятся столь сильного средства?

Огонь в очаге лениво освещал тесное жилище. Дым уходил в отверстие между жердями. Меня усадили на почётное место – справа от входа, ближе к северной  стороне. Хозяин вежи – им оказался плешивый старик – и его жена, чьё морщинистое лицо имело землистый оттенок (что говорило о явных проблемах с третьей чакрой), сместились чуть в сторону. Угощение  – меня потчевали оленьей похлёбкой – оказалось на удивление вкусным. От хмельного же я отказался. Дважды, соблюдая тем самым положенные приличия. А в третий раз согласился: из тех же соображений. 

С некоторым содроганием я ждал, когда старик (его звали Тымэшк) предложит мне и свою жену. Наставник Юджеш утверждал что здешние варвары имеют подобный обычай. Но либо учёный муж заблуждался, либо плешивый охотник  недостаточно чтил обычаи предков. Короче, старуху он мне не предложил. Зато заставил выслушать очередную байку, столь же нелепую, как и рассказ седобородого Эввнэнча.

–Жил один старик со своей женой и двумя дочерьми, – начал Тымэшк и почесал крупный нос. – Жил, жил да и помер.

Я было обрадовался, что история на этом и закончится, но старый плешивец глотнул ещё хмельного и снова открыл рот:

– Старуху он, значит, с собой забрал. Хотел и дочерей взять, да у тех ещё срок-то не вышел. Пока зубы у человека крепкие, даже сильный шаман-нойд его на тот свет с собой не утащит.

У самого Тымешка зубов не осталось и половины. Он немного повздыхал по этому поводу и продолжил:               

– А дочери по родителям тосковать начали. Плохое это дело – по покойникам лишний раз убиваться. Можно несчастье накликать. Вот и к ним беда пришла: заглянул к ним в гости одноногий охотник.

Я на всякий случай убедился, что обе мои конечности при себе и принялся ждать объяснений, чем бедный калека так не угодил старине Тымэшку.

– А был это упырь-ревк, – страшным шёпотом раскрыл мне глаза рассказчик. – он обеих дочерей и съел.

Старик зачерпнул деревянной ложкой остывшую похлёбку и с видимым удовольствием поднёс ко рту.Я выразил восхищение талантами рассказчика, заметив, что с большим удовольствием выслушал бы ещё несколько таких историй, но, к сожалению, время уже позднее и располагающее ко сну. Всё-таки не даром ест свои лепёшки-пури наставник Юджеш, учивший меня жонглировать словами. Я положил саблю под правую руку, накрылся оленьей шкурой и спокойно уснул. Кошмаров мне не приснилось.

**

Из «Хроник Города Волка:

«Среди заблуждений, свойственных невежественным варварам, обитающим восточнее Свят-озера, есть и поверье в существование различной нечисти. Наиболее часто судачат они о следующих мерзостных созданиях:

Ревк – одноногий упырь-людоед, поднятый из могилы и боящийся дневного света.Одну ногу, как утверждают, он отгрыз себе сам, терзаясь от голода.

Чакля – подземный карлик. Может как вредить, так и помогать людям. Любит подшутить над растяпистым охотником.

Оборотень. Таковым они считают медведя, страшась его и избегая. Охота на медведя требует проведения особых обрядов, что в очередной раз свидетельствует о достойном сожаления невежестве здешних обитателей.

Для защиты от нечисти охотники и рыболовы прибегают к услугам мошенников, именуемых шаманами-нойдами и ведьмами-гейду. Без малейшего сомнения и те, и другие лишь пользуются темнотой и доверчивостью своих соплеменников».

**

 Путь к жилищу ведьмы лежал через болото. К счастью, через него была проложена старая, но крепкая гать. Я шагал налегке, сабля привычно болталась у бедра. С другой стороны на поясе висел мешочек, в котором лежал найденный на дороге камень. Собственно говоря, не знаю, зачем я прихватил его с собой. Оставлять его в охотничьем стойбище почему-то казалось лишним. Чувства говорили: этому камню не место среди людей. Короче, чушь какая-то. Если в засаде не ждёт отряд «косолапых», то женщина по имени Моадран отправится со мной в Город Волка: хочет она того или нет.

Справа послышался шорох. Я осторожно повернул голову, правая рука опустилась на эфес тальвара. Из-за куста смородины раздалось цоканье, переходящее в противный смешок. Впервые слышу, чтобы здешние птицы издавали подобные звуки.Однако опасности они не представляли, и я двинулся дальше.

**

Из «Хроник Города Волка»:

«Среди множества лживых, но любопытных верований выделяется у здешних варваров сказание о небесном олене Мяндаше. Якобы тот спустился на землю, что поднялась над водой, затопившей весь мир. И нашёл себе жену среди ведьм-гейду. Для зачатия ребёнка обратилась она в важенку, как именуют здесь оленьих самок. Но после рождения сына вероломный Мяндаш забрал его на небо. Ведьма же осталась на земле. Сжалившись над гейду, муж преподнёс ей два дара: кровь-камень, что оберегает владельца от дурных людей, и собственное бессмертие. Теперь она вольна жить сколько захочет. И сама решает, куда идти и чем занять свою вечность. А охота на оленей стала дозволена людям. Да и сам Мяндаш теперь уязвим для стрел. Дикость и противоречивость подобных воззрений очевидна любому здравомыслящему человеку, что не умаляет, однако, их занимательности».

**

Если верить старине Тымешку, то до жилища ведьмы шестьдесят полётов стрелы. Здешние охотничьи луки – не чета боевым дханурам воинов из Клана Рыси: дальше, чем на сотню шагов, из них не выстрелишь. Три тысячи двойных шагов – такое расстояние я прохожу меньше, чем за час. Сейчас я шёл уже вдвое дольше. Либо старый дурак что-то напутал, либо я всё-таки сбился с дороги.

Не заметив торчащую из-под земли корягу, я споткнулся и полетел кувырком. Левая лодыжка взорвалась резкой болью.

– Цок-цок-цок, – издевательски прищёлкнула языком трава.

– Хи-хи-хи, – мерзким смешком откликнулись ей придорожные кусты.

Не стесняясь, я осквернил свои уста грубой бранью.

**

Из протокола допроса Тымэшка Гунявого из касты охотников:

«Под пыткою Тымэшк запираться более не стал, а показал, что с десятником Самиром Прашантой из Клана Рыси распрощался утром третьего дня месяца джьештха и более оного десятника не встречал. А куда отправился десятник Прашанта, он не ведает. На дальнейшие же вопросы пытуемый отвечать отказался и умер».

**

Фамильный тальвар – не лучшее орудие для изготовления костыля, но другого у меня не было. Опираясь на наспех обструганную саблей палку, я ковылял обратно в направлении стойбища. Скоро окончательно стемнеет. Левая лодыжка сильно распухла, кожа горела.

Неожиданно я почувствовал жжение и в районе бедра. Мешочек, в котором был спрятан диковинный камень, задымился. На грубом холсте проступали очертания горящих оленьих рогов. Я схватил его и, обжигая ладонь, отбросил от себя. Затем поднял глаза.

Передо мной стояла, освещённая лунным светом женская фигура. Она подняла руки: одна держала бубен, другая сжимала колотушку. Это было странно. Наставник Юджеш говорил, что женщинам запрещено даже прикасаться к шаманским инструментам.

Раздался удар, затем ещё один. И ещё... На коже бубна разгорались узоры. Такие же я видел на лодке рыбака Эввнэнча. Странное гудение наполнило воздух. С каждым ударом темнота вокруг меня становилась всё плотнее, обволакивая тело, сжимая сердце невидимой когтистой лапой.

Я попытался вытащить саблю из ножен, но рука словно бы онемела. Перестала болеть и вывихнутая лодыжка. Я обессиленно опустился на колени.

А потом я услышал шаги. И что-то в них было неправильным. Очень неправильным. Фигура с бубном замерла. Я с трудом повернул голову. Приближающееся ко мне существо было одноногим.

Я закрыл глаза.         

**

Из «Хроник Города Волка»:

«Со слезами на глазах пишу я эти строки. Сегодня скоропостижно, в расцвете сил и лет, скончался Его Величество раджа Абхиджит Победоносный. Глупые невежды поговаривают о порче, насланной на венценосного раджу, но слухи эти столь же нелепы, сколь и преступны. Однако они затмили другую весть: об огромном медведе, что напал на отряд, посланный к Свят-озеру князем Лунного Города. Якобы животное было неуязвимо для копий и сабель. А те воины, что остались в живых, покинули затем ряды Клана Медведя и отправились в добровольное изгнание. О, Небо, за что ты разгневалось на нас?!»

**

–  Когда же убьют небесного оленя, северный ветер станет огнём, звезды падут с небес, утонет солнце и погаснет луна, а на земле останется лишь прах, – старый Эввнэнч, казалось, не заметил ухода собеседника. Или разговаривал сам с собой. Он вздохнул, бережно разгладил складки на старой рубахе и замолчал, задумавшись о чём-то своём. Наверное, о вечном.