Жизнь и Смерть Владимира Ульянова-Ленина. Глава 21

     Глава 21. Продолжение. Апрель-май 1917 года в Петрограде. Борьба за власть.
               Первое правительство коалиционного состава.               
               Отставка Павла Милюкова. 2 мая — 2 июля, 1917 год.


       До сих пор «Совет рабочих и солдатских депутатов» номинально признавал над собой власть «Временного правительства». Его «контроль» и «давление» на «Временное Правительство» были фактическими и не обосновывались на праве, на «ответственность» министров-капиталистов перед собой «Совет» не претендовал. «Временное Правительство» также рассматривало отношения с «Советом», как взаимоотношения с влиятельной, но не цензовой организацией. «Временное Правительство» старалось не обострять отношения с «Советом». «Временное правительство» и «Совет» укрепили своё единение в двух совместно принятых «Декларациях».


    Александр Керенский, член и «Временного Правительства» и «Исполкома Совета» в своих выступлениях перед солдатскими делегатами заявлял, «между Временным правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов полное единение в задачах и целях. Временное правительство обладает всей полнотой власти. Может быть, вас смущает шумная агитация, известные слова некоторых. Нас, Временное Правительство, они не смущают. Мы верим в разум, в твердую волю народа, идти к спасению, а не к гибели, ибо никто не может желать своей гибели. Мы верим, что восторжествуют созидательные начала, а не отдельные партийные лозунги».

 
     Со стороны «Совета», его представители «Исполкома», в своих выступлениях говорили, «Мы хотим, чтобы было сказано ясно и определенно, что это клевета, будто Совет рабочих и солдатских депутатов хочет принять участие в осуществлении государственной власти. Мы хотели, чтобы было сказано, что власть, это Временное правительство, а революционная демократия в лице Совета осуществляет свое влияние на ход политической жизни путем непрерывного организованного давления на него и контроля над ним». Члены «Исполкома Петросовета» создавали видимость, что не имеют стремления захватить власть, «открещивались».


      Но фактическое «двоевластие», а возможно и «троевластие» нарастали. Борьба за власть с прибытием в Петроград Ульянова-Ленина стала разгораться. Представители большевиков, сторонники Ульянова-Ленина, через низовые комитеты на фабриках и в воинских частях стали проводить среди рабочих и солдат агитацию за захват власти под лозунгами, «Мира, Хлеба, Вся власть народу, рабочий контроль за производством». Хлеба в Петрограде стало не хватать из-за перенаселённости его воинскими соединениями, сформированными для фронтов первой мировой войны, но отказывавшиеся на фронт отправляться и съехавшимися со всех краёв «революционерами», освобождённые из ссылок и тюрем, а также реабилитированные «февральской революцией», вышедшие из подполья и возвращавшиеся из-за границы. В Петрограде был создан и «разогрет» «социальный котёл», который и взорвался «народным гневом» от перегрева.


     В «закромах» государства зерна было заготовлено достаточно, но поставки его в Петроград постоянно нарушались, чтобы создать в городе голод и обострить, поддержать социальное напряжение.


      Ульянов-Ленин рвался к власти и этого не скрывал. Рабочие и солдаты, не понимавшие содержания «революционных» лозунгов большевиков, легко покупались на их стандартные «обещалки», «о светлом будущем» и на прочие райские прелести жизни, которые их ждали впереди, если они пойдут за большевиками.


      Ульянов-Ленин вел борьбу за большевизацию состава «Исполкома Петросовета», чтобы, возглавив взбунтовавшиеся массы фабричных рабочих и солдат, не желавших уходить на фронт, после захвата власти установить в Российской уже «Республике» «диктатуру пролетариата».


     Борьба за власть между партиями и группировками нарастала, единение их лидеров отсутствовало. Существовали ещё и тайные организации, типа «масоны», которые вели политику к смене состава «Временного Правительства», стремясь внедрить в правительство своих сторонников. Вся «политика» делалась в столице, в «Петрограде», остальная провинция равнялась на неё, национальные формирования начали свою борьбу за выделение из состава империи в самостоятельные государства.

 
     Как позже сформулировал эту ситуацию Ульянов-Ленин, «власть валялась как грязная проститутка на панели, надо было только её поднять и отмыть», что большевики и продемонстрировали.


     21 апреля, 1917 года, вечером, состоялось совместное совещание «Временного правительства» с «Исполкомом Петросовета». Председатель-министр «Временного Правительства», князь Львов заявил, «Острое положение, создавшееся на почве ноты от 18 апреля, есть только частный случай. За последнее время правительство вообще взято под подозрение. Оно не только не находит в демократии поддержки, но встречает там попытки подрыва его авторитета. При таком положении правительство не считает себя вправе нести ответственность. Мы решили позвать вас и объясниться. Мы должны знать, годимся ли мы для нашего ответственного поста в данное время. Если нет, то мы для блага родины готовы сложить свои полномочия, уступив место другим».

 
     Князь Львов, поставив вопрос о смене правительства перед «Исполкомом», фактически признал «Временное правительство» ответственным перед органом «революционной демократии». Это нарушало заявление «Временного Правительства» о своей ответственности только перед «Учредительным собранием» которому оно обязалось передать свою власть. Признавать «волей народа» мнение не цензовых, частных партийных организаций, собравшихся в «Петросовете», не объединявших всей демократии и другие общественные слои России, значило нарушить свои же решения и заявления.

 
     Орган Совета, «Исполком», в своей газете «Известия» говорил, что «каждый шаг и во внутренней, и во внешней политике, если он затрагивает существенные интересы страны, должен быть делом двух органов, «Временного правительства» и «Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов»». Но даже и эта формула не ставила на очередь вопроса об изменении состава правительства, этот вопрос в правительстве поставили сами его члены, под чьим-то давлением.

 
      Когда вопрос об изменении состава правительства был поставлен самими членами правительства, в одном из заседаний контактной комиссии, представитель «Исполкома» Церетели прямо заявил, «Какая вам польза от того, что мы войдем в ваш состав? Ведь мы из каждого спорного вопроса будем делать ультиматум и в случае вашей неуступчивости вынуждены будем с шумом выйти из министерства. Это гораздо хуже, чем вовсе в него не входить». Церетели, по своему обыкновению, старался представить желательное для своих партийных интересов, нежелательным для своих оппонентов, это был отработанный «политический приём».


     Однако мысль «руководящей группы» в правительстве, к этому времени уже совершенно выяснилась, её представители Керенский, Некрасов, Терещенко, все члены масонской ложи, к которым присоединились, с одной стороны, князь Львов, с другой стороны, правые члены правительства, второй Львов, обер-прокурор Синода и большей частью Государственный контролёр Годнев. Они окончательно остановилась на идее коалиции с членами партий, входивших в «Исполком Совета», как на лучшем выходе из создавшегося положения в Петрограде и в стране. Фактически происходила замена государственной политики «Временного правительства» по сохранению «Республики» на всех территориях «империи», на политику «расчленения империи».

 
     Чтобы поставить «Исполком Совета» перед необходимостью высказаться по вопросу, желает ли он нести формальную ответственность перед страной за то «давление», которое парализует работу правительства, намечен был проект «Обращения» к стране, с отчетом о двухмесячной деятельности «Временного правительства» и с указанием на встретившиеся трудности. На идее такого «Обращения» сошлись со сторонниками коалиции и ее противники, такие как Гучков, видевший в этом документе своего рода завещание первого правительства, а также и члены правительства, рассчитывавшие, что «Исполком Совета» будет вынужден, отказавшись от участия во власти, тем самым возобновит обязательство доверия и поддержки прежнего состава правительства.


      Павел Милюков, лидер партии кадетов и министр иностранных дел, решительно высказывался против замены «первого правительства коалиционным, как менее авторитетным и менее способным удержать страну от распада», высказывался и против опубликования документа, который неизбежно должен был привести к кризису власти.

 
      Но в «руководящем кружке» уже стал на очередь вопрос об удалении самого Павла Милюкова, откровенно поставленный в совещании 21 апреля Черновым, который предлагал Павлу Милюкову переменить портфель министра иностранных дел, например, на портфель министра народного просвещения. Возбуждение кабинета по этому вопросу, давало возможность легче решить вопрос и о замене Гучкова, чем устранялись самые существенные причины для трений между «Временным правительством» и «революционной демократией» и приобреталась, как казалось тогда, уже не «постольку, поскольку», а безусловно, поддержка «революционных» партий. Это была не ошибка, а показная сторона существа происходившего «большого дела».

 
      26 апреля, «Воззвание к населению», написанное председателем юридического совещания при Временном правительстве, Кокошкиным, было опубликовано. В своем первоначальном виде оно было обвинительным актом против Петроградского «Совета рабочих и солдатских депутатов». Но после совместной троекратной переделки, редактирования, эта часть воззвания была сильно приглажена. Центральная мысль «Воззвания» после этих редакций была сформулирована следующим образом, «Говоря об осуществленных и осуществляемых им задачах, Временное правительство не может скрыть от населения тех затруднений и препятствий, которые оно встречает в своей деятельности. Оно не считает также возможным умалчивать о том, что в последнее время эти затруднения растут и вызывают тревожные опасения за будущее. Призванное к жизни великим народным движением, Временное правительство признает себя исполнителем и охранителем народной воли. В основу государственного управления оно полагает не насилие и принуждение, а добровольное повиновение свободных граждан созданной ими самими власти. Оно ищет опоры не в физической, а в моральной силе. С тех пор как Временное правительство стоит у власти, оно ни разу не отступило от этих начал. Ни одной капли народной крови не пролито по его вине, ни для одного течения общественной мысли им не создано насильственной преграды. К сожалению, и к великой опасности для свободы, рост новых социальных связей, скрепляющих страну, отстаёт от процесса распада, вызванного крушением монархического государственного строя», выделенная в кавычки фраза, была вставлена социал-революционерами, товарищами Керенского, вместо открытого обвинения Совета в парализации правительства и в содействии распаду страны, «В этих условиях, при отказе от старых насильственных приемов управления и от внешних искусственных средств, употребляющихся для поднятия престижа власти, трудности задачи, выпавшей на долю Временного правительства, грозят сделаться неодолимыми. Стихийное стремление осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев населения, явочным и захватным путем по мере перехода к менее сознательным и менее организованным слоям населения, грозит разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину и создать благоприятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сеющих среди населения озлобление и вражду к новому строю, с другой стороны, для развития частных стремлений и интересов, в ущерб общим, и к уклонению от исполнения гражданского долга. Временное правительство считает своим долгом прямо и определенно заявить, что такое положение вещей делает управление государством крайне затруднительным и в своем последовательном развитии угрожает привести страну к распаду внутри и к поражению на фронте. Перед Россией встает страшный призрак междоусобной войны и анархии, несущий гибель свободе. Есть мрачный и скорбный путь народов, хорошо известный истории, — путь, ведущий от свободы через междоусобие и анархию к реакции и возврату деспотизма. Этот путь не должен быть путем русского народа».


     «Воззвание» правительства редактировалось представителями «Исполкома Совета», через содействие Керенского. Руководители кружка, «Масоны» были «в курсе». Этим «Воззванием» была продемонстрирована всей России несостоятельность «Временного Правительства» осуществлять государственную власть.


       После этой «объективной» характеристики положения, очень мало гармонировавшей с искренним или официальным оптимизмом руководящей группы правительства, в воззвании давалось обещание «с особенной настойчивостью возобновить, этим подчеркивалось, что усилия эти делались и раньше, усилия, направленные к расширению его состава путем привлечения к ответственной государственной работе представителей тех активных творческих сил, которые доселе не принимали прямого и непосредственного участия в управлении государством». Шла замена государственной, буржуазной составляющей управления на социалистическую демократию-демагогию, с дальнейшим разрушением государства Россия.

 
      Политический смысл, который руководители правительства придавали этому «Обращению», был разъяснен и подчеркнут личным шагом Керенского, поспешившего формально открыть министерский кризис и тем закрепить позицию сторонников коалиции. Керенский всячески активизировал кризис власти, выполняя требования «руководителей кружка».


     29 апреля, в тот же день, в газетах появилось письмо Керенского в ЦК партии социалистов-революционеров, в «Совет рабочих и солдатских депутатов» и во «Временный комитет Государственной думы», в котором Керенский заявлял, что отныне «представители трудовой демократии могут брать на себя бремя власти лишь по непосредственному избранию и формальному уполномочию тех организаций, к которым они принадлежат», и что в ожидании решения органов демократии, к которым он обращался, он «будет нести до конца тяжесть фактического исполнения обязанностей». Керенский якобы самовольно форсировал сложившееся положение дел и стремился закрепить своё диктаторство.


      Члены первого «Временного правительства», назначенные «Временным Комитетом» Государственной думы 1 марта, не были формально делегированы партийными организациями и не считали себя ответственными перед ними. Когда возник вопрос, как уравновесить «давление» и «контроль» «Исполкома Совета» над «Временным правительством», мысль министров, в том числе и Керенского, обращалась обыкновенно к «Временному комитету Государственной думы», как к законному источнику власти. Члены «Временного Комитета» участвовали и во всех важнейших совещаниях правительства с представителями «Исполкома Совета».


      Состав «4-й Государственной думы» был ослаблен тем, что лучшие ее представители заняли места во «Временном правительстве», получили назначения представлять «Временное Правительство» в качестве комиссаров вне Петрограда, в регионах Российской империи. Кроме этого, «Государственная дума» как учреждение с самого начала февральского переворота-революции была устранена от официальной государственной деятельности, поскольку произошла отмена старых «основных законов» Российской империи.


     Свое право, влиять на ход событий, «Государственная дума» по необходимости выводила не столько из своего права избрания на основе избирательного положения 3 июня 1907 года, сколько из той важной роли, которую она сыграла в успехе переворота 27 февраля 1917 года, поскольку её члены приняли участие в организации давления на императора, чтобы он «отрёкся от престола». Но в роли этого фактора являлась не вся «Государственная дума», а ее «Временный комитет», время от времени делавший свои доклады частному совещанию членов «Государственной думы». Даже и такая скромная роль «Государственной думы», вызывала раздражение в рядах «революционной демократии», которая влилась в совершившийся переворот. Преследуемая с самого начала боязнью контрреволюции, потом сознательно злоупотреблявшая этим призраком и раздувавшая с демагогическими целями страх перед не существовавшей тогда «контрреволюционной опасностью», «революционная демократия» социалистических партий принялась систематически дискредитировать «Государственную думу» и ее председателя Родзянко, пользовавшегося в первое время «революции» громадной популярностью и влиянием в стране и в армии. По тем или другим причинам, но «Государственная дума» оказалась не в состоянии разделить контроль над правительством с Петроградским «Советом рабочих и солдатских депутатов». Ответственность министров перед кем-либо, оказалось возможным реализовать только перед политическими партиями, к которым большинство из министров и принадлежали.


      Если министры первого состава были делегированы «Временным Комитетом Госдумы», а не партиями и принципиально перед ними не отвечали, то теперь, при создании коалиции и при наличии ответственности, некоторых из будущих министров, перед партийными органами, казалось правильным распространить эту ответственность и на отношения других министров, главным образом членов «Партии Народной Свободы», «ПНС», единственной российской партии, не входившей в «Социалистический Интернационал».


     Письмо Керенского сделало такую постановку вопроса неизбежной. Мотивируя разницу между своим вступлением в первый состав правительства и в состав, подготовлявшийся теперь, Керенский указал, что тогда «решающие события революции застали демократию неорганизованной», и он «на свой личный страх и риск должен был принять представительство этой демократии», «когда цензовая Россия одна взяла на себя организацию власти». Теперь же он «считал положение, коренным образом изменившимся». «С одной стороны, положение дел в стране все осложняется. Но, с другой стороны, возросли и силы организованной трудовой демократии, которой, быть может, нельзя более устраняться от ответственного участия в управлении государством».


      Александр Керенский обещал, что это участие «придаст рожденной революцией власти новые силы и весь необходимый авторитет для сплочения вокруг нее всех живых сил страны и для преодоления всех преград, препятствующих выходу России на широкую дорогу исторического развития». Керенский целенаправленно стремился разрушить российскую государственность, подменить ей «демагогией-болтовнёй» лидеров социалистических партий.


        29 апреля, три дня спустя, Керенский произнес перед делегатами фронтового съезда слова отчаяния, «Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?.. Я жалею, что не умер два месяца назад, я бы умер с великой мечтой, что раз навсегда для России загорелась новая жизнь, что мы умеем без хлыста и палки уважать друг друга и управлять своим государством не так, как управляли прежние деспоты».


      Как всегда, в приливе творческого вдохновения «на сцене перед публикой, войдя в образ» Александр Керенский чувствовал, чем можно покорить «фронтовую публику», это был великий актёр на российской «политической сцене».


       Российская «Революционная комедия», отстав от европейских цивилизованных государств на многие десятилетия и эксплуатируя органическую пассивность национального русского характера, сопротивления молча, стоя на коленях, развивалась и направлялась к финалу своими неизведанными, неустроенными дорогами.

 
     В социалистических газетах речь Керенского на фронте не была напечатана. Этим своим демонстративным шагом он ускорил министерский кризис и ещё больше форсировал кризис власти. С одной стороны, его шаг обязывал правительство немедленно сделать вывод из своего обещания, 26 апреля. С другой стороны, он и перед «Советами» в решительной форме ставил вопрос об участии социалистов, трудовой демократии, в правительстве. Надо прибавить, что в более общей форме намерение правительства призвать все живые силы было доведено до сведения Чхеидзе, «Петросовет» и Родзянко, «Временный Комитет Госдумы» письмом князя Львова, воспроизводившим выражения декларации 26 апреля.


    Наиболее влиятельные руководители «Петросовета», вместе с Церетели, не были склонны нести ответственность за пользование правительственной властью в такое трудное время. Они понимали, что необходимый для них процесс организации аппарата в России только лишь начал создаваться и что в этом процессе гораздо выгоднее быть на стороне критикующих, и что уход наиболее влиятельных их представителей из «Совета» в правительство, ослабит их влияние в «Совете» и откроет путь к усилению влияния в «совете» их противников слева, большевиков, что реально и произошло.

 
    В заседании «Исполкома Петросовета», 29 апреля, после продолжительных прений «Исполком» высказался против участия в правительстве, большинством одного голоса, 23 против 22, при 8 воздержавшихся.


      Начатое дело по смене состава «Временного Правительства» продолжилось своим чередом. В тот же день, премьер-министр, князь Львов посетил Павла Милюкова и просил его помочь выйти из затруднительного положения. Милюков в ответ указал альтернативу, «или последовательно проводить программу твердой власти и в таком случае отказаться от идеи коалиционного правительства, пожертвовать Керенским, который уже заявил о своей отставке, и быть готовым на активное противодействие захватам власти со стороны «Петросовета», или же пойти на коалицию, подчиниться ее программе и рисковать дальнейшим ослаблением власти и дальнейшим распадом государства».

 
      «Руководителями кружка» заранее был намечен путь максимальной дестабилизации власти на территории империи и распада государства.


      Обращение князя Львова к Павлу Милюкову было завуалированным предложением для Милюкова уйти в отставку. Милюков, как ярый сторонник укрепления российской государственности мешал «процессу», он принципиально выступил против коалиционного правительства.


     Вечером, 29 апреля, всё в один день, Гучков, военный и морской министр, заявил «Временному правительству» о своем уходе, и днем 30 апреля от него было получено письменное заявление, в котором говорилось, «ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране, а в частности власть военного и морского министра, условий, которые изменить он не в силах и которые грозят роковыми последствиями армии и флоту, и свободе, и самому бытию России», по совести он не может долее нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении Родины».

 
     Гучков выступил на съезде делегатов с фронта с длинной речью, в которой перечислял все свои заслуги перед армией и флотом и заявлял, что «в том угаре, который нас охватил, мы зашли за ту роковую черту, за которой начинается не созидание, не сплочение, не укрепление военной мощи, а постепенное её разрушение».

 
    Александр Гучков, лидер партии «Союз 17 октября» объединявшей крупных землевладельцев, предпринимателей и чиновников, сам из семьи крупных предпринимателей, капитулировал, сдал позиции социалистам, «трудовой демократии», чем предрешил их победу.


     После выхода из правительства Гучкова, через две недели, была опубликована «Декларации прав солдата», его преемником Александром Керенским, и которая, нанесла военной дисциплине в армии последний и разрушающий удар.


       После ухода Александра Гучкова, «Исполком Петросовета», после требований Керенского, пересмотрел свое решение о невступлении в правительство. В вечернем заседании 1 мая 1917 года, большинством 41 против 18 большевиков и меньшевиков-интернационалистов, при 3 воздержавшихся было решено принять участие в коалиционном правительстве.


      Ульянов-Ленин и большевики категорически возражали против участия в буржуазном правительстве.

 
       После этого была выработана программа, на которой «социалисты» соглашались войти в правительство. На первое место в «программе» был поставлен вопрос, «деятельная внешняя политика, открыто ставящая свой целью скорейшее достижение всеобщего мира без аннексий и контрибуций, на началах самоопределения народов, в частности подготовка к переговорам с союзниками в целях пересмотра соглашений на основании декларации Временного правительства от 28 марта».

 
      Этот пункт ускорил уход Павла Милюкова с поста министра иностранных дел. Вторым пунктом, шел «Циммервальдский» тезис, «демократизация армии», но с прибавкой руководителей «Исполкома Петросовета», только что опубликовавших свое обращение к фронту, в целях «Организации и укрепление боевой силы фронта и действительной защиты добытой свободы». Далее следовали пункты, которые вели к дальнейшему развалу армии.


     «Борьба с хозяйственной разрухой путем установления контроля над производством, транспортом, обменом и распределением продуктов и организация производства в необходимых случаях».

 
     Этот основной тезис «военного социализма» мог быть проведен, так как он уже проводился во всех воюющих странах, последовательнее всего в Германии. Но он мог быть понят и в смысле осуществления путем декретов власти постановкой чисто социалистических задач. В «Совете рабочих депутатов» он подразумевался именно в смысле взять под контроль «социалистов» промышленность.


     Также «программа» «Совета» требовала «аграрной политики, регулирующей землепользование в интересах народного хозяйства, подготовляющей переход земли в руки трудящихся». Под этой тоже довольно растяжимой формулой понималась «подготовка перехода земли» путем передачи фактического пользования её земельными комитетами. Земельная программа «Петросовета» совпадала с программой большевиков, Ульянов-Ленин стремился ликвидировать собственника-землевладельца, стихийного буржуя.


     Финансовый пункт «программы» устанавливал «переустройство финансовой системы на демократических началах в целях переложения финансовых тягот на имущие классы, обложение военной сверхприбыли, поимущественный налог и так далее».

 
      Все эти пункты противоречили задачам «Временного Правительства» и вводились немедленное, не дожидаясь «Учредительного Собрания», вызывая этим самые острые социальные конфликты в российском обществе.


      Три остающихся пункта «программы» не могли вызывать никаких возражений, «Всесторонняя защита труда», «Укрепление демократического самоуправления» и «Скорейший созыв Учредительного собрания».


       В мае, в Берлине было открыто общество немецко-балтийской культуры. При открытии, герцог Мекленбургский произнес речь о выгодах колонизации Литвы и прибалтийского края, «22 % земель Курляндии принадлежит казне, треть помещичьих земель будет нам предоставлена добровольно для колонизации, треть крестьянских земель может быть приобретена за плату».


       С утра 2 мая 1917 года, при участии спешно возвратившихся из Ставки в Могилёве министров, иностранных дел Павла Милюкова и земледелия Андрея Шингарева, из Москвы, министра просвещения Александр Мануйлова, началось обсуждение новой «программы» в правительстве. Продолжая возражать против самого принципа коалиции с социалистами, Павел Милюков находил предъявленную программу, слишком неопределенной и скрывающей зародыши конфликтов в будущем, поскольку «программа» была в области внешней политики неприемлемой и, в программе отсутствовало указание на единство власти и на обеспечение этого единства полным доверием «революционной демократии». Исходя из этих замечаний, был составлен окончательный текст «Декларации нового правительства».

 
       Во время составления этого текста «Декларации» принесли замечания от «Временного Комитета Государственной думы» и ЦК «Партии Народной Свободы», «ПНС». В самом ЦК «ПНС» шла «борьба» между Милюковым и Некрасовым, который был министром путей сообщения и представителем «руководящего кружка». Также, больше половины членов «Временного Правительства» входили в состав масонской ложи «Великий Восток Народов России». Но раньше, чем обсуждение «Декларации» окончилось, на вечернем заседании, Александр Керенский сообщил Павлу Милюкову о состоявшемся, в отсутствии его, решении семи министров «Временного правительства», при перераспределении портфелей оставить за Милюковым министерство народного просвещения, вместо министерства иностранных дел. Керенский озвучил для Милюкова тоже предложение, что ранее ему сделал князь Львов. Сам Керенский должен был получить портфель военного и морского министра, после ухода Гучкова. Не считая возможным, при таком перераспределении, нести свою долю коллективной ответственности за дальнейшие действия кабинета министров, Павел Милюков, категорически отказался принять предложение, и покинул заседание.

 
       Примечание: Павел Милюков продолжил политическую деятельность в качестве лидера кадетской партии, поддерживал «Корниловское движение», после поражения этого движения, он был вынужден уехать из Петрограда в Крым. Милюков резко негативно отнёсся к захвату власти большевиками, он был последовательным сторонником вооружённой борьбы с большевизмом.


       Дальнейшее обсуждение проекта «Декларации» вынудило представителей «Петросовета» к некоторым уступкам, очень несущественным. Требования «ПНС» были приняты в урезанном и искажённом виде. «ПНС», как и «Временный Комитет Государственной Думы» и часть министров, требовала признания «Временного Правительства» единственным органом власти. «Декларация» в заключительной части лишь односторонне заявляет, что его плодотворная работа возможна лишь при условии, «… возможности осуществлять на деле всю полноту власти». Эта «возможность» была поставлена в зависимость от, «...полного и безусловного доверия к правительству всего революционного народа». То и другое формально не давалось правительству.


     Новое правительство только упоминало о «большевистской опасности», как о готовящей почву для «контрреволюции».  Новое коалиционное правительство стало компромиссом, заранее парализующим власть изнутри, как до сих пор ее давил извне, со стороны, «Исполком Петросовета». Большевикам, Ульянову-Ленину была предоставлена свобода действий, диалектика «борьбы и единства противоположностей» реализовывалась на практике.


       Правительство Германии, используя всю информационную мощь прессы, основываясь на радиотелеграмме «Временного Правительства» от 28 февраля, прилагало максимум усилий в своей коалиции и перед германским народа, чтобы представить Российскую революцию как «английскую затею».


       «Временное правительство», по соглашению с «Исполкомом Петросовета», удалило из своего состава Павла Милюкова и Гучкова, которые были твёрдыми сторонниками выполнения обязательств России перед союзниками по Антанте. Оставление в «Декларации» требования «Временного Комитета Государственной думы» и «Партии Народной Свободы», «о сохранении «единства фронта» с союзниками и о решении вопросов войны и мира «в полном единении с ними»», создавало видимость сохранения политики предыдущего правительства. Социальные конфликты нарастали, «Декларация» нового коалиционного правительства избежала их преждевременного осуществления.


      В области «контроля над промышленностью и производством», декларация обещала лишь «дальнейшее планомерное проведение» мер, уже применявшихся раньше, и тем самым лишила свое заявление характера принципиальной перемены.

 
      В области «финансовых вопросов» правительство лишь обещало «обратить особое внимание на усиление прямого обложения имущих классов».


     В аграрном вопросе декларация разошлась с требованиями «Петросовета» и обещала лишь, «принять все необходимые меры» для одной, вполне конкретной задачи, «обеспечения наибольшей производительности хлеба для нуждающейся в нем страны». Что касается «вопроса о переходе земли в руки трудящихся», новое правительство в согласии с тем, чем ограничивалось и старое, хотело лишь «выполнить для этого подготовительные работы», предоставляя «Учредительному Собранию» решение этого вопроса.


    Примечание: Угроза голода в Петрограде, перегруженного войсками, всё прибывавшими в город, численность войсковых соединений превышала гражданское население в два раза и приближалось к двум миллионам человек, нарастала и была вызвана снижением запасов хлеба на три-четыре дня. Хвосты-очереди за продуктами, состоящие преимущественно из женщин, были ежедневным «признаком» на улицах, проблемы нехватки продуктов питания.

      
        То, что не договаривала правительственная «Декларация», договорило опубликованное в один день с ней, 6 мая, заявление ЦК «Партии Народной Свободы», составленное Павлом Милюковым.

 
       Отказавшись от давления на своего председателя, вынужденного покинуть ряды правительства, партия, однако, сочла нужным настоять на сохранении постов в кабинете нового состава «Временного Правительства», другими своими сочленами, в частности агентом «руководящего кружка» Некрасовым и ещё пять членов. Оставляя их в составе нового правительства, «ПНС» продолжила свою политическую борьбу за российскую государственность. В области внешней политики, «всецело одобряя стойкую защиту Милюкова в международных интересах России», партия, «теперь, как и прежде, не мыслила и не могла бы поддерживать своим доверием внешнюю политику, которая не была бы основана на тесном и неразрывном единении с союзниками, направленном к соблюдению обязательств и к ограждению прав, достоинства и жизненных интересов России».


       В области внутренней политики «ПНС» считала первой задачей обновленного правительства, «упрочение его авторитета и укрепление его власти», а для этого, для «полноты и действенности этой власти» «первым условием должен быть решительный отказ, всех без исключения групп и организаций, от присвоения себе права распоряжений, отменяющих либо изменяющих акты «Временного Правительства» и вторгающихся в область законодательства или управления».


      Всё это осталось только благими пожеланиями. Игнорирование распоряжений «Временного Правительства» и внесение собственных распоряжений руководителями различных партийных движений создавало хаос и привело в итоге, к окончательному краху правительства и подготовило большевистский переворот.


       В период революции, либерализм равнозначен капитуляции. «Временное Правительство» было «обречено» из-за отсутствия у себя «силовых» структур, способных обеспечивать контроль и исполнение правительственных постановлений и решений.


       В правительственной декларации, даже не намекнули на реальную опасность слева, новому правительству приходилось направлять всю силу фразеологии на несуществующую опасность справа, упомянув о настоящей большевистской опасности лишь как о готовящей почву для той же «контрреволюции». Связанное в словах, новое коалиционное правительство стало еще более связано в своих действиях. Коалиция стала компромиссом, заранее парализовавшим власть изнутри. До коалиции, власть парализовалась давлением извне, со стороны социалистов, через «Исполком Петросовета», теперь социалисты получили возможность разрушать власть изнутри.


      В коалиционное правительство вошли 6 министров-социалистов, военный и морской, Керенский, эсер, юстиции, Переверзев, трудовик, земледелия, Чернов, эсер, почт и телеграфов, Церетели, меньшевик, он же, с 8 июля, по совместительству, министр внутренних дел, министр труда, Скобелев, меньшевик, продовольствия, Пешехонов, «народный социалист».


       4 мая, через месяц после прибытия Ульянова-Ленина, в Петроград прибыл и Лев Троцкий, как называл его сам Ульянов-Ленин, «Иудушка». «Иудушкой» он стал Троцкого называть с 1911 года, за то, что Троцкий был готов взаимодействовать с любой партией, которая имела финансирование для своей деятельности.


      С 1913 года, Троцкий работал у Парвуса корреспондентом газеты «Правда» в Вене. Он часто передвигался по балканским странам в качестве корреспондента газеты и собирал попутно информацию о передвижениях войсковых частей.  Но приходилось Ульянову-Ленину с «Иудушкой» сотрудничать, несмотря на всю его непримиримую ярость к личным врагам. Спонсор у Троцкого был мощнейший, мировой финансовый капитал с Уолл-стрит, в Нью-Йорке. Вернулся Лев Троцкий (Бронштейн), из Северных Американских Соединённых Штатов, как тогда в Российской империи называли государство США, через Канаду и Англию.


     Троцкий был встречен, также, как и Ульянов-Ленин, на станции «Белоостров», на границе княжества Финляндского. Троцкого встретила делегация от социал-демократической фракции «объединённых интернационалистов», или как их называли «межрайонцев» и Центрального Комитета «РСДРП».

 
     «Представители» революционной социал-демократии прибывали в Петроград с территорий всех основных мировых игроков, Англии, Америки и Германии в политический «рай» России, устроенный для них амнистией «политических», проведённой «Декретом» Временного правительства, при участии министра юстиции Александра Керенского.

 
     Теоретически существовал путь через Францию и Англию, но страны Антанты открывали путь только тем эмигрантам, кто поддерживал войну до победного конца. Англичане на военном крейсере переправили в Россию делегацию социалиста Георгия Плеханова, а вместе с ним и 40 человек его свиты, а делегация бывшего депутата 2-й Думы Аршака Зурабова, бежавшего из ссылки за границу, была задержана.


     Получив информацию о «Февральской революции», Лев Троцкий стал срочно готовится к возвращению в Россию и набирает интернациональную бригаду добровольцев. Особенно приветствовались «добровольцы», выходцы с Брайтон Бич, район Нью-Йорка, имевшие опыт обращения с оружием. Прибывшие с Троцким «добровольцы» заняли различные должности в большевистском правительстве после переворота. Это были, Моисей Урицкий первый глава «Чрезвычайной Комиссии», «ВЧК» и Петроградского «ЧеКа», Володарский (Моисей Гольдштейн), первый комиссар печати, идеолог «красного террора» к врагам народа, всего было набрано 267 добровольцев. В Нью-Йоркском порту, провожавшие их транспорт в Россию пролетарии говорили, «Наш Лёва едет отбирать работу у русского царя». Но в этот же день отплытия, 27 марта 1917 года, пароход «Кристиана-фьорд» был арестован канадской береговой охраной на основании того, что Канада, как колония его величества Королевы Англии, страны, являющейся союзником России в войне, получив информацию об этом транспорте, задерживает пароход в Галифаксе, Канада. Троцкий и команда, были освобождены через месяц, 29 апреля 1917 года, по приказу Черчилля, бывшего в это время Министром вооружений, что явилось прямой изменой союзника в войне.


    Помимо собственно Троцкого (Бронштейна) и двух «Моисеев», в числе «добровольцев», на корабле прибыли следующие ответственные товарищи, Розалия Залкинд, прославившая себя террором в Крыму, Адольф Иоффе, подписавший «добавочный протокол» к похабному Брестскому миру о выплате Россией немцам 6 миллионов золотых марок, Ихил Лурье, автор продразверстки, всеобщей трудовой повинности с работой за хлебную карточку, сумевший за считанные месяцы разрушить экономику России, прирост экономики  которой составлял 15-17% в год, и другие революционеры.


       В большевистскую фракцию, в «Петросовете», входило около 40 человек.  Основная масса членов Совета была представлена солдатскими депутатами, 2000 мандатов. Такой перевес солдатских мандатов был вызван тем, что солдатские депутаты выбирались один представитель на роту, а рабочие, один представитель на тысячу рабочих. Во время проведения совещаний Совета, белый зал Государственной Думы, в Таврическом дворце набивался участниками совещания полностью, делегаты стояли и в проходах.  Совет уже с трудом вмещался в белом зале Таврического дворца, пришлось перевести совещания Совета в зал Михайловского театра, самого вместительного помещения в Петрограде.

 
        Совещания Совета, превращались в неуправляемый «сельский сход», вносить постановления и обсуждать их в Совещании не было никакой возможности, состав Совета на входе не фильтровался, мандаты ни у кого не проверялись, больше всех шум в зале разводили «без мандатные зайцы». Все документы Совещания и Исполкома оформлял член исполкома Совета Стеклов (Нахамкес) и передавал их для публикации в печатный орган «Петросовета», газету «Известия», некоторые документы он «забывал» передавать, и они не издавались, таким способом он соблюдал интерес партии «эсеров», в политике «Исполкома».


        2 июня «Литовский сейм», большинством народных прогрессистов и клерикалов против социалистических и прогрессивных партий высказался за немедленное решение «Сеймом» вопроса, о будущем устройстве Литвы и принял незначительным большинством решение, что Литва должна быть независимой.


       3 июня 1917 года, в заседании «Мусульманского комитета», обсуждался вопрос о создании в России «инородческого политического блока», причем решено было образовать комиссию из двух членов комитета и двух от комитета бурят и якутов, «для выработки культурно-экономических и политических основ создания инородческого политического блока народностей монголо-тюркских племен России».


        4 июня в Киеве открылся «Войсковой съезд», в составе более 1000 делегатов. Следуя своей обычной тактике, Керенский легализовал его «post factum», прислав телеграмму, что не встречает препятствий к существованию и к дальнейшей деятельности «украинского войскового комитета». Съезд встретил смехом, чтение этой телеграммы. Руководители съезда, однако, считали необходимым подчеркнуть, что они не стремятся к «самостийности». Кандидаты в президиум от самостийников были забаллотированы, выбраны лишь сторонники федеративной автономии. Большое раздражение съезда вызвало опубликование приказа генерала Оберучева, что самостийники решили занять государственный банк и губернское казначейство, слухи ходили также о занятии почты, телеграфа и телефона. «Съезд», еще раз резко отмежевался от «самостийников» и поместил в газетах печатное опровержение упомянутых слухов о «секретной резолюции» группы «самостийников». В ближайшие дни, «Съезд признал «Украинский войсковой комитет» высшей инстанцией в сношениях украинских войсковых частей и организаций с русской военной властью. По отношению к правительству съезд принял резолюцию, что он вообще не будет больше обращаться к центральной власти с какими-либо просьбами, «Центральная Рада» сама будет проводить в жизнь автономию Украины, неукраинская демократия, живущая на территории Украины и не желающая сознательно или бессознательно понять истинных требований украинцев, приглашалась к сотрудничеству с «Украинским войсковым комитетом». Запорожские казаки, отторгли самостийников, стремились к союзу с Россией.


       «Рада» постановила созвать в Киеве не позже июля съезд всех национальностей России, добивающихся автономии и федерации. Предполагалось, что в этом съезде примут участие финляндцы, поляки, эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, грузины, евреи, татары, армяне, калмыки, башкиры, сарты, горные народы, турки, а также донцы, сибиряки и так далее, до чукчей. Каждой народности, независимо от размеров территории, количества населения, культурного развития, предполагалось представить 10 мест. В программу съезда были внесены следующие вопросы, будущее устройство федеративного государства, государственный язык отдельных федеративных частей, принципы размежевания автономных единиц, права национальных меньшинств и организация союза городов.


      Известный экономист, социалист-революционер, товарищ Председателя Главного Земельного Комитета «Временного Правительства» Семён Маслов, в открытом письме «Советам рабочих депутатов» крикнул на всю Россию, «отечество в опасности не от внешнего врага, не от реакционеров. Она, опасность, как результат несогласованности классовых интересов рабочего класса с общегосударственными интересами. Чего стоит завоеванный восьмичасовой день, спрашивал Маслов, если совсем нет работы? Чего стоит повышение заработной платы, если нет насущного хлеба? Нужна усиленная добыча каменного угля, чтобы не остановить фабрик, работающих в промышленных центрах. Нужна усиленная добыча руды и выработка металла для металлургических заводов, нужен хлопок для текстильных фабрик и так далее. И прежде всего нужно усиление пропускной способности железных дорог для доставки этих материалов, усиленный ремонт паровозов и вагонов. Эту огромную работу не могут решить самостоятельно ни Временное правительство, из кого бы оно ни состояло, ни промышленники без активного участия Советов рабочих депутатов». Этот горячий призыв, остался «гласом вопиющего в пустыне».


           Силой Советов и гарантией их существования, должна была стать разруха, всеобщая разруха. Укреплять и налаживать они ничего не планировали, да и были не в состоянии это сделать. Большевики стремились к гражданской войне и к полной разрухе, чтоб можно было брать кредиты и займы, «оттуда, от них», реализовать то, что пелось на собраниях, в гимне Интернационал, «Весь мир насилья мы разрушим, до основания, а затем, мы свой, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Основная масса тех, кто был «ничем» в старом мире, в «новом мире», стал «никем».

 
      Рабочие требовали увеличения заработной планы на 240 миллионов рублей в год, более существовавшей до сих пор расценки. Промышленники соглашались увеличить плату на 64 миллиона. Но рабочие, а на самом деле «Советы», не хотели и слышать об этом. Они не соглашались и на предлагаемую владельцами уступку всей прибыли. Они говорили, пусть предприятие перейдет к государству, то есть добровольная национализация. Но и государство не может оплачивать рабочих, в ущерб экономическому существованию предприятия. Промышленники заявили коалиционному правительству, что, сознавая серьезность положения, они готовы на всякие жертвы. Они готовы на пересмотр всех налоговых тягот, вопроса о военной прибыли, имущественного, наследственного и других налогов, они готовы даже на полный отказ от военной прибыли, лишь бы сохранить предприятия для поддержания общего положения.


      Коновалов, министр торговли и промышленности, первого коалиционного Временного правительства, о связи между предстоящей экономической катастрофой и кризисами в других областях государственной жизни, в своей речи на съезде военно-промышленных комитетов в Москве, накануне своей отставки 17 мая, говорил, «Россию ведет к катастрофе антигосударственная тенденция, прикрывающая свою истинную сущность демагогическими лозунгами, тенденция к бесцеремонному попранию прав одних и созданию привилегий для других». Указав на катастрофическое положение на фронте, на торжество врагов, на тревогу союзников, Коновалов затем подробнее останавливался на причинах, «этой катастрофы, которая готова потрясти до основания и разрушить весь строй российской экономической жизни». «Бросаемые в рабочую среду лозунги, возбуждая темные инстинкты толпы, несут за собой разрушение, анархию и разгром общественной и государственной жизни. Под влиянием этой агитации безответственных лиц, рабочая масса выдвигает требования, осуществление которых связано с полным крушением предприятий. Сознательное разжигание страстей ведется планомерно и настойчиво, одни требования беспрерывно сменяются другими. Формы предъявления этих требований принимают все более нетерпимый и недопустимый характер. И если в ближайшее время не произойдет отрезвления отуманенных голов, если люди не поймут, что они рубят тот «сук, на котором сидят», если руководящие элементы «Совета рабочих и солдатских депутатов» не направят движение в русло сохранения экономической жизни, то мы будем свидетелями остановки десятков и сотен предприятий».


      В самый момент отставки Коновалова, ночью 18 мая, в Петроград приехал великобританский министр труда Артур Гендерсон. Повлиять на отставку русского министра торговли и промышленности, он уже не мог. По отношению к программе нового курса в рабочем вопросе, он сыграл в России большую роль. «Я приехал, заявил Гендерсон, чтобы помочь правительству своим опытом в разрешении очередных промышленных и экономических вопросов». Поддержав лозунг «государственного контроля» над предприятиями, он всецело положил вес своего мнения на сторону «бросаемых в рабочую среду лозунгов, возбуждающих темные инстинкты толпы», то есть сыграл на разрушение экономики России.


       Опасаясь за окончательное разрушение своих предприятий, при сложившейся в России обстановке промышленного производства, иностранцы весьма охотно прибегали к правительственному «контролю», видя в нем гарантию против чрезмерных требований рабочих. Заявление об этом было официально передано через Гендерсона русскому правительству, в поучение русским промышленникам.


        По требованию большевиков, контроль должен был быть не «государственным», а «общественным», под чем они подразумевали контроль рабочий. Эта позиция ярче всего обрисована на конференции фабрично-заводских комитетов и советов старост Петрограда, открывшейся 30 мая.


     В ответ на убеждения министра труда, меньшевика Скобелева, что «мы находимся в буржуазной стадии революции», что «самое беспощадное обложение не может разрешить финансовой проблемы», что «русский капитализм слишком молод» для того, чтобы даже конфискация всех капиталов устранила финансовую разруху, что «захват фабрик и заводов не изменит условий труда рабочего класса» и не подвинет вперед революцию».


     В ответ на все это, организационный комитет конференции, в которой преобладали большевики, предложил такую резолюцию, «путь к спасению от катастрофы всей хозяйственной жизни лежит только в установлении действительного рабочего контроля за производством и распределением продуктов. Для такого контроля необходимо, чтобы во всех решающих учреждениях за рабочими было обеспечено большинство, не менее двух третей голосов, и чтобы фабрично-заводские комитеты, а равно профессиональные союзы получили право участвовать в контроле за предприятиями, с открытием для них всех торговых и банковых книг и с обязательством сообщать им все данные. Рабочий контроль должен быть немедленно преобразован в полное урегулирование производства и распределения продуктов рабочими. Рабочий контроль должен быть распространён на все финансовые и банковые предприятия. Спасение страны от катастрофы требует, чтобы рабочему и крестьянскому населению было внушено самое полное и безусловное доверие, уверенность, что руководящие и полновластные учреждения как на местах, так и в центре государства не останавливаются перед переходом в руки народа большей части прибыли, доходов и имуществ крупнейших банковых, финансовых, торговых и промышленных магнатов капиталистического хозяйства. Далее развертывался план, «пока длится война», введения «в общем государственном масштабе обмена сельскохозяйственных орудий, одежды и обуви на хлеб и другие сельскохозяйственные продукты», а «после осуществления указанных мер», «осуществление всеобщей трудовой повинности», для чего необходимо «введение рабочей милиции, Красной гвардии, с постепенным переходом к общенародной поголовной милиции, с оплатой труда рабочих и служащих капиталистами» и, наконец, не после всего, а прежде всего как основное условие «успешного проведения перевода рабочих сил на производство угля, сырья и транспорта, а также перевода рабочих из производства военных снарядов на производство необходимых продуктов», «переход всей государственной власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов».


      По резолюции видно, текст её составлял Ульянов-Ленин, который вместе с Григорием Зиновьевым защищал предложенную резолюцию не только от меньшевиков, но даже и от несознательных большевиков. Требования резолюции об установлении рабочего контроля над предприятиями были распространены широко за пределы большевизма. Об этом лучше всего свидетельствует изданный в те же дни министром путей сообщения Некрасовым циркуляр от 27 мая, прозванный «приказом № 1» путейского ведомства. Железнодорожные рабочие петроградского узла, недовольные прибавками «комиссии Плеханова», предъявили требования, за неисполнение которых грозили общей железнодорожной забастовкой. Правительство в согласии с исполнительным комитетом Совета рабочих и солдатских депутатов решило «самыми решительными мерами противодействовать надвигающейся разрухе», но под «самыми решительными мерами», кроме противодействия «отдельным выступлениям», Некрасов подразумевал, «полную передачу контроля и наблюдения за всеми отраслями железнодорожного хозяйства с правом отвода в двухмесячный срок любого начальствующего лица «железнодорожному союзу служащих»».


       Из всех городов России стали поступать известия, что Исполнительные комитеты местных революционных организаций налагают таксы на товары, запрещают вывоз и производство изделий, закрывают торговые предприятия, опечатывают товары, устраняют законных владельцев от распоряжения предприятиями и так далее. Вот чего боялся и не мог остановить Коновалов, вот чего не понимал Гендерсон, вот что прекрасно понимал и чему, отнюдь не по «государственным» соображениям, подчинялся Некрасов, бывший главой масонской ложи.

 
       Цель, поставленная перед большевиками Интернационалом, полный крах России, достигалась многими путями, при помощи всех участников этой драмы, большевики были одними из многих.


       Обращение министра труда Скобелева «Ко всем рабочим России». Скобелев был вынужден, сказать «товарищам рабочим», что они «помнят только о своих правах, но забывают о своих обязанностях, помнят только о своих желаниях, но забываю о возможности их удовлетворения, помнят только о своем благе, но забывают о жертвах, необходимых для закрепления революции и торжества конечных идеалов революции». «Ещё более недостойными революционной демократии являются поступки тех рабочих, которые, не сознавая всей сложности и ответственности технического и хозяйственного управления предприятиями и бедности России, опытным техническим и административным персоналом, чинят насилия над служащими и директорами, удаляют их по своему усмотрению, самочинно вмешиваются в техническое управление предприятиями и даже пытаются захватить всецело в свои руки промышленные заведения. Враги революции втихомолку злорадствуют, видя, как вследствие изгнания вами технического персонала разрушается налаженное вашим трудом производство и как затрудняется сношение с другими странами, когда рабочими преследуются служащими на наших заводах иностранные граждане. Захват же фабрик и заводов делает рабочих, не имеющих ни опыта управления, ни необходимых оборотных средств, на короткий срок хозяевами, но вскоре приводит их к закрытию захваченного предприятия или к подчинению рабочих еще худшему предпринимательскому произволу».


     С 3 июня по 24 июня, 1917 года в Петрограде, в здании Первого кадетского корпуса на Васильевском острове состоялся «Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов».


      На Съезде присутствовало 1090 делегатов, представлявших 305 объединённых Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, 53 областных, губернских и районных объединения Советов, 21 организацию действующей армии, 5 организаций флота, 8 тыловых воинских организаций.


     О своей партийности заявили лишь 777 делегатов, среди них оказалось   285 эсеров, 248 меньшевиков, 105 большевиков, 32 меньшевика-интернационалиста, 10 меньшевиков-интернационалистов, ещё 24 делегата принадлежали к другим фракциям и группам.


    «Первый Всероссийский съезд Советов», на котором большинство принадлежало меньшевикам и эсерам, отверг предложенные Ульяновым-Лениным, большевиками резолюции о прекращении войны и передаче всей власти «Советам» и принял эсеро-меньшевистские резолюции, провозглашавшие полную поддержку министров-социалистов и продолжение «революционной войны» на принципах отказа от аннексий и контрибуций.

 
   Несмотря на это, Ульянов-Ленин, присутствовавший на съезде, пошёл на громкий демарш. Когда член «Исполкома Петросовета», меньшевик Церетели заявил в своём выступлении, «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы, дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место. Такой партии в России нет». Ульянов-Ленин с места, своим выкриком, «Есть такая партия!», вызвал смех эсеро-меньшевистского большинства Съезда, на что он ответил, «Вы можете смеяться сколько угодно… Окажите доверие нам, и мы вам дадим нашу программу. Наша конференция 29 апреля эту программу дала. К сожалению, с ней не считаются и ею не руководствуются. Видимо, требуется популярно объяснить её».


     Ульянову-Ленину дали слово. В своём выступлении Ульянов-Ленин предложил, «арестовать 50-100 крупнейших миллионеров», ввести рабочий контроль в промышленности и заключить мир. Его предложение, делегаты съезда отвергли, но не «увидели» в этом своего не далёкого будущего.


       Съезд избрал свой постоянный орган, «Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов», «ВЦИК», в составе 320 депутатов.

 
       Состав «ВЦИК» стал также эсеро-меньшевистским, 123 меньшевика, 119 эсеров, 58 большевиков, 13 «объединённых социал-демократов», 7 прочих. Председателем «ВЦИК» стал меньшевик Чхеидзе, который оставался и председателем исполкома «Петросовета», до 6 сентября 1917 года.


       На съезде «Советов», лидер меньшевиков Церетели признал, что в «контактной комиссии» «не было случая, чтобы в важных вопросах «Временное правительство» не шло на соглашения» с «Петросоветом». Соответствующим образом была формулирована и «декларация», предложенная «Исполнительным Комитетом Совета» этому съезду. «Признавая, что выдвинутое низвержением самодержавия Временное правительство, представляющее интересы либеральной и демократической России, проявляет стремление идти по пути, намеченному декларацией, опубликованной им по соглашению с Советом рабочих и солдатских депутатов, всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов, настаивая на необходимости постоянного воздействия на Временное правительство в смысле побуждения его к самой энергичной борьбе с контрреволюционными силами и к решительным шагам в сторону демократизации всей русской жизни, признает политически целесообразной поддержку Советом рабочих и солдатских депутатов Временного правительства, поскольку оно в согласии с Советом будет неуклонно идти в направлении к упрочению завоеваний революции и расширению этих завоеваний».


        Представители революционного пролетариата и революционной армии должны поэтому войти в состав «Временного правительства». «Временное правительство» должно быть коалиционным. Пока этого не произойдет, двоевластие неизбежно. В составе «Временного правительства» должен быть не один наш “заложник”, каким является Александр Керенский, а представители всех социалистических партий».

 
       Большевик Каменев сделал другой вывод. «Из доклада Стеклова, совершенно правильно заметил он, видно, что Исполнительный Комитет не только осуществляет функции контроля над Временным правительством, но и ведет с ним упорную борьбу. Это и надо сказать в резолюции. Наше отношение к Временному правительству должно выразиться не в поддержке его, а в том, чтобы в предвидении неизбежного столкновения этого правительства или, вернее, тех классов, которые оно представляет, с органами революционной власти, Советами рабочих и солдатских депутатов, сплотиться вокруг последних». Большевики собирали «силу» для третьей власти, власти «диктатуры пролетариата».


       Однако перевес на съезде принадлежал не сторонникам коалиции и не сторонникам открытой борьбы, а сторонникам «общенародного единения буржуазии и пролетариата на общей платформе демократической республики». Эту среднюю линию защищал Церетели, подчеркивая лояльность «Временного правительства», «не ответственного» за те круги, которые «натравливают на Советы рабочих и солдатских депутатов», и не идущего по пути «контрреволюции», на который эти круги его «толкают». Существо дела осталось во всяком случае то же. «Революционная демократия» за один месяц еще не успела почувствовать «почву под ногами», и худой мир для нее был предпочтительнее доброй ссоры. Худой мир устраивал и большевиков, ибо «за спиной» правительства и «Совета» Ульянов-Ленин совершенно свободно делал своё дело, которое признавал нужным, готовил новой переворот, чтобы начать в России гражданскую войну, один из основных пунктов его партийной программы.


     На утверждение, в решения съезда, делегаты выдвигали целый ряд требований для вновь образованного коалиционного правительства, «созвать Учредительное собрание не позже 1 сентября и немедленно упразднить Государственную думу и Государственный Совет, которые до сих пор функционировали», «Предложить союзникам незамедлительный созыв в Петрограде конференции, для пересмотра целей войны и для соглашения о заключении общего перемирия на всех фронтах», «Произвести радикальную чистку «контрреволюционных элементов» в стране, «Добиться от союзных правительств беспрепятственного пропуска в Россию эмигрантов «социалистов-циммервальдцев».


     Эти предложения-резолюции были отвергнуты «Съездом». Большинством 543 голоса против 126 при 52 воздержавшихся, 6 июня, была принята объединенная резолюция меньшевиков и эсеров, одобрявшая решение «Исполкома Петросовета», «принять власть» в коалиции с буржуазией. Но и в этой резолюции «Временному Правительству» предлагалось действовать «решительнее и последовательнее» в тех же направлениях, крайнее выражение которых было отвергнуто в резолюциях.

 
       Уже доклад представителя Бунда Либера (Гольдмана), защищавшего точку зрения большинства, исходил из «Циммервальдской» точки зрения, в нём напоминалось, что «в интересах демократии эта война должна быть окончена только победой трудовой демократии всех стран против коалиции империалистов всех стран». Цели заявлялись не реальные, в каждой стране были «трудовые демократии», каждая со своими, сугубо национальными интересами.

 
     Согласно этому, принятая резолюция подтвердила «демократическую» формулу мира и рядом поставила две непримиримо противоположные задачи, «проводить дальнейшую демократизацию армии и укреплять ее боеспособность». Это привело к провалу внешней политики. Этим непонятыми массами резолюциям, выступавшие на съезде большевики, Ульянов-Ленин, Каменев, Зиновьев, Луначарский, противопоставили весьма определенную программу, понятную для масс. В первом же своем выступлении, 4 июня, в самом начале съезда, Ленин выставил альтернативу, одно из двух, или буржуазия, или «Советы», «тип государства, который выдвинут революцией». Или «реформистская демократия при капиталистическом министерстве», или «захват власти целиком», на который «наша партия готова», прозвучал призыв и сигнал к перевороту. «Наша программа? Первый шаг, опубликовать прибыли господ капиталистов, арестовать 50 или 100 крупнейших миллионеров». «Второй шаг, объявить, что мы считаем всех капиталистов разбойниками». При этом, «не будем откладывать применение азбуки демократии до Учредительного собрания». Ульянов-Ленин призвал ограбить богатых, что русским народом приветствовалось во все времена. «Если тогда капиталистические государства откажутся мириться», ну, что же, «мы не пацифисты, мы от войны не отказываемся». Возникает простой вопрос, а какими средствами вести войну, если промышленность и производство будут разрушены? Такой вопрос большевикам на съезде никто не задал.


        Александр Керенский, на этом же «Съезде», назвал эту политику большевиков, политикой «держиморд». Министры-экономисты и финансисты высмеивали идею Ульянова-Ленина, что арестом капиталистов можно разрушить капитализм и прийти к социализму. Но Ульянов-Ленин обращался не к этой интеллигентской буржуазной аудитории, он обращался к «толпе», он звал её к восстанию, а для «толпы» призывы грабить всегда понятны и обещают много веселья и обогащения.


      Ульянов-Ленин так же заявил, что большевики «не пацифисты», и возвеличивая идею власти «Советов», он при этом продолжил борьбу с «Советом», состав которого поддерживал не его «программу», а «Временное Правительство». Не миром, так войной, не через «Совет», так путем борьбы с «Советом», «не мытьём, так катаньем», как бы то ни было, но срою программу Ульянов-Ленин должен был осуществить, для этого обстановку в стране необходимо было максимально дестабилизировать.


      В этот период времени, все свои воззвания и статьи Владимир Ульянов-Ленин подписывал, «Н. Ленин».

   
   2 июня «Литовский сейм», большинством народных прогрессистов и клерикалов против социалистических и прогрессивных партий высказался за немедленное решение «Сеймом» вопроса, о будущем устройстве Литвы и принял незначительным большинством решение, что Литва должна быть независимой.


     3 июня 1917 года, в заседании «Мусульманского комитета», обсуждался вопрос о создании в России «инородческого политического блока», причем решено было образовать комиссию из двух членов комитета и двух от комитета бурят и якутов, «для выработки культурно-экономических и политических основ создания инородческого политического блока народностей монголо-тюркских племен России».


       4 июня в Киеве открылся «Войсковой Съезд», в составе более 1000 делегатов. Следуя своей обычной тактике, Александр Керенский легализовал его «post factum», прислав телеграмму, что не встречает препятствий к существованию и к дальнейшей деятельности «украинского войскового комитета». Съезд встретил смехом, чтение этой телеграммы. Руководители съезда, однако, считали необходимым подчеркнуть, что они не стремятся к «самостийности». Кандидаты в президиум от самостийников были забаллотированы, выбраны лишь сторонники федеративной автономии. Большое раздражение съезда вызвало опубликование приказа генерала Константина Оберучева, командующего войсками Киевского военного округа, что самостийники решили занять государственный банк и губернское казначейство, слухи ходили также о занятии почты, телеграфа и телефона. «Войсковой Съезд», еще раз резко отмежевался от «самостийников» и поместил в газетах печатное опровержение упомянутых слухов о «секретной резолюции» группы «самостийников». В ближайшие дни, «Съезд признал «Украинский войсковой комитет» высшей инстанцией в сношениях украинских войсковых частей и организаций с русской военной властью. По отношению к правительству съезд принял резолюцию, что он вообще не будет больше обращаться к центральной власти с какими-либо просьбами, «Центральная Рада» сама будет проводить в жизнь автономию Украины, неукраинская демократия, живущая на территории Украины и не желающая сознательно или бессознательно понять истинных требований украинцев, приглашалась к сотрудничеству с «Украинским войсковым комитетом». Запорожские казаки, отторгли самостийников, стремились к союзу с Россией.


       «Рада» постановила созвать в Киеве не позже июля съезд всех национальностей России, добивающихся автономии и федерации. Предполагалось, что в этом съезде примут участие финляндцы, поляки, эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, грузины, евреи, татары, армяне, калмыки, башкиры, сарты, горные народы, турки, а также донцы, сибиряки и так далее, до чукчей. Каждой народности, независимо от размеров территории, количества населения, культурного развития, предполагалось представить 10 мест. В программу съезда были внесены следующие вопросы, будущее устройство федеративного государства, государственный язык отдельных федеративных частей, принципы размежевания автономных единиц, права национальных меньшинств и организация союза городов.

 
      Первым из июньских уличных выступлений, прервавших мирное течение работы «1-ого Всероссийского съезда Советов», был захват анархистами типографии газеты «Русская воля» на Ивановской улице. Около 80 людей, вооруженных винтовками, револьверами, ручными гранатами и бомбами, среди белого дня, 5 июня ворвались в здание, принадлежавшее издательству «Русской воли», и объявили наборщикам и служащим, что явились «избавить их от гнета капиталистической эксплуатации». Когда рабочие не согласились на такой способ «избавления», «избавители» выгнали их из типографии, заняли помещения и немедленно отпечатали «воззвание», в котором заявляли, что они «решили вернуть народу его достояние и поэтому конфискуют типографию «Русской воли» для нужд социализма». Это не значит, что они «борются с печатным словом», они «только ликвидируют наследие старого насильственного режима». На вопросы, кто они такие, «избавители» отвечали, что они «социалисты с дачи Дурново» и хотят «на кооперативных началах издавать социалистическую газету». Когда служащие типографии предложили захватчикам получить «Постановление от Петросовета», последние заявили, что они «никакой власти не признают и плюют на Совет». «Анархистов» выгнало на улицу, присланное по распоряжению «Временного Правительства» воинское подразделение Петроградского гарнизона. Операция проводилась днём, при стечении уличных зрителей, которые приветствовали солдат, выгонявших анархистов из помещения типографии.


       9 июня, все социалистические газеты, даже склонявшиеся к большевикам, как «Новая жизнь» и «Дело народа», вышли с тревожными статьями, в которых осуждалась «анархия», расшатывающая завоевания революции. Виктор Чернов, который 16-ого апреля, будучи членом «Исполкома Петросовета» заявил, «Пусть не пугаются чрезмерно политических чрезмерностей Ленина, локализовать опасность можем мы, социалисты, и исполним это тем скорее, чем меньше нам будет мешать нелепый гвалт перепуганных насмерть заячьих душ», теперь, 11-ого июня, озаглавил свою статью «Игра с огнем», одобряя «твердые, но тактичные действия власти» и резко осуждая «необдуманную и легкомысленную готовность распустить паруса и нестись по ветру стихии».

 
    В этот же день, 9 июня, на заседании «Съезда», председатель «Петросовета» Чхеидзе, выступил с тревожным заявлением, что назавтра предполагаются большие демонстрации и что «если съездом не будут приняты соответствующие меры, то завтрашний день будет роковым». Был продемонстрирован текст прокламации, напечатанной газетой «Правда», газетой большевиков.


    Перед «Съездом Советов» возник более сложный вопрос, о вооруженной демонстрации, втайне готовящейся анархистами и большевиками на 10 июня.


     «Съезд» без прений, принял «воззвание к солдатам и рабочим», осведомляя их, что «без ведома всероссийского съезда, без ведома солдатских депутатов и всех социалистических организаций партия большевиков звала их на улицу, для предъявления требования низвержения «Временного Правительства», поддержку которого съезд только что признал необходимой». Съезд предупреждал, что «из мирной демонстрации могут возникнуть кровавые беспорядки» и что «выступлением хотят воспользоваться контрреволюционеры». Последнее заявление подкреплялось слухом, пущенным самими большевиками, что   Керенский сосредоточил под Петроградом 40 000 казаков, слух, только что опровергнутый самим Керенским на съезде, ему мало кто уже верил.

 
    «Мы знаем, развивало «воззвание», что контрреволюционеры жадно ждут минуты, когда междоусобица в рядах революционной демократии даст им возможность раздавить революцию». Съезд шел даже дальше и приказ «воззвания» гласил, «Ни одной роты, ни одного полка, ни одной группы рабочих не должно быть на улице». Всякие собрания и шествия запрещались в течение 11, 12 и 13 июня, и нарушители объявлялись «врагами революции».

 
      Приняв эти решения, делегаты «Съезда» разъехались по рабочим кварталам Петрограда для наблюдения и отговаривания от несанкционированных «Съездом» манифестаций, на раннее утро 10 июня было назначено экстренное заседание «Съезда» в Таврическом дворце.


       События развивались, в рабочих предместьях работа агитаторов-большевиков за проведение «демонстрации 10 июня» кипела. До 9 часов вечера на даче Дурново происходило совещание делегатов от фабрик и заводов Петрограда. Участвовали и 123 делегата «Съезда», в том числе делегаты, матросы из Кронштадта. Совещание выбрало особый «комитет», которому вручило «полноту власти» и предоставило всё руководство рабочим движением в Петрограде. В саду дачи передавали, что совещание решило провести 10 июня выступление, с протестом против «буржуазного Временного правительства» и против «Всероссийского съезда Советов». Другая цель демонстрации была, требовать освобождения арестованных буржуазным правительством. На митингах в саду дачи, ораторы объясняли собравшимся, что демонстрация будет вооруженная, в виду возможных мер, которые примет «буржуазное правительство».


        Другой основной точкой агитации за демонстрацию был Измайловский полк, в котором в связи с конфликтом на даче Дурново, 9 июня, был организован митинг с участием 2000 солдат-большевиков, собранных со всего Петроградского гарнизона. Здесь также руководители протестного движения призывали к выходу на предстоящую демонстрацию. Принято было решение, выступить 10 июня с вооруженной манифестацией против «Временного Правительства». В тот же день резолюция, принятая в Измайловском полку, подверглась обсуждению в солдатской секции съезда «Петросовета» и встретила решительные возражения. Принятая резолюция объявила демонстрацию, 10 июня, «деморализаторским актом», могущим «привести к уличным столкновениям и вызвать гражданскую войну». Поэтому солдатская секция постановила, что «солдаты должны быть настороже и без призыва «Петросовета» и «Всероссийского съезда Советов» не принимать участия ни в каких манифестациях».


        Депутат съезда, посетивший ночью дачу Дурново, захваченную анархистами, встретил около дачи вооруженных людей, которые дальше его не пустили и категорически заявили, что для анархистов, постановления «Съезда» никакого значения не имеют и что они от выступления не откажутся.


       Вообще же о настроении рабочих, на Выборгской стороне в эту ночь, депутаты «Съезда» меньшевики Илья Квасман и Исаак Зарохович сообщили, среди рабочих преобладало настроение даже не большевистское, а анархистское. Рабочие заявляли, что теперь лозунг социал-революционеров надо изменить, вместо «в борьбе обретешь ты право свое», надо говорить, «в грабеже обретешь ты право свое». Рабочие разговаривали с депутатами на языке «прокламации», опубликованной в газете «Правда», «большинство съезда состоит из буржуев и империалистов, съезд продался буржуазии и тому подобное». На электрической станции, на Васильевском острове, делегату Кореневу рабочие также говорили, что «большинство съезда состоит из помещиков и что настоящими представителями народа являются одни большевики». Делегат, посетивший завод «Промет», встретил у ворот рабочих, долго не пускавших его дальше. Рабочие утверждали, что «съезд представляет сборище лиц, подкупленных помещиками и буржуазией». Когда делегаты возразили, что ведь там участвует и Ленин, они получили готовый ответ, «Ленин там для того, чтобы всех разоблачать».


      Делегат съезда, офицер, член исполнительного комитета 11-й армии, побывав на Выборгской стороне, вернулся с особенно тягостными впечатлениями. «Нас прислали для созидательной, творческой работы, а нам приходится улаживать искусственно создаваемые конфликты. В моих ушах еще звучат эпитеты, которыми нас угощали. Всероссийский съезд продался буржуазии, держит равнение на министров, а министры на князя Львова, а князь Львов на сэра Джорджа Бьюкенена. Церетели получил 10 миллионов от Терещенко, а Терещенко, от банкиров. Откуда это все известно? Да об этом говорят все. Молодой человек воинственного вида, с револьвером за поясом, спросил меня, а скоро ли вы, господа империалисты, с вашим «кадетствующим» съездом перестанете воевать?». Мое убеждение, закончил этот делегат, что «если даже удастся ликвидировать конфликт сегодня, то он вновь разгорится через 5-6 дней». Большевистские агитаторы хорошо подогревали протестные настроения в рабочей среде.


      За Нарвской заставой было не лучше. Заводской комитет Путиловского завода, не большевистский, отказался устроить митинг, боясь выпустить его из своих рук. Двумя днями раньше должен был состояться митинг с участием Ульянова-Ленина и Григория Зиновьева. Вместо них, пришли анархисты, и довольно значительное количество рабочих завода решили их поддерживать. Рабочие ждали от ожидаемого переворота улучшения своего положения, так как оно с каждым днем ухудшалось. Против «Съезда» велась систематическая агитация, постановления «съезда Советов» рабочие завода считают для себя необязательными и заявляют, что будут подчиняться только своим собственным организациям и их решениям.


       Ульянов-Ленин планировал осуществить переворот, опираясь на участие в восстании до 17 воинских частей Петроградского гарнизона, в том числе, первый пулеметный полк, Павловский, Гренадерский, Саперный, Измайловский, Семеновский, Егерский и другие. Лозунгами выступления были, «Долой царскую Думу», «Долой Государственный совет», «Долой 10 министров-капиталистов», «Вся власть всероссийскому Съезду депутатов», хотя он был «буржуазным» по их же пропаганде, «Пересмотреть декларацию прав солдата», «Отменить приказы против солдат и матросов», «Долой анархию в промышленности и локаутчиков-капиталистов», «Пора кончить войну», «Пусть съезд Советов депутатов объявляет справедливые условия мира», «Ни сепаратного мира с Вильгельмом, ни тайных договоров с французскими и английскими капиталистами», «Хлеба, мира, свободы».


        Всё было запущено в действие, чтобы России пришлось капитулировать в войне с Германией.


        Только после формальной отмены большевиками демонстрации, и распространения информационных «воззваний», о чём было объявлено в 2 часа пополудни, в настроении рабочих кварталов произошел некоторый перелом. Значительная часть воинских частей уже раньше решила не выступать. Сторонники выступления, более или менее подчинились решению ЦК РСДРП. Наступило временное успокоение. Первая попытка вооружённого восстания сорвалась.


        Съезд «Советов» также пошёл на уступки, после собранных, личных впечатлений делегатов съезда, побывавших в рабочих районах и воинских частях. Руководство «Съезда» отдавали себе отчет, с каким трудом достигнута эта победа, оно чувствовало, что большевики опережают их и что, если дело так пойдет дальше, реальная сила в Петрограде скоро будет на стороне большевиков.

 
        Ульянов-Ленин создал за короткое время своего присутствия «Третью Власть» в Петрограде из низовых «фабкомов» и солдатских полковых комитетов. Под влиянием создавшегося таким образом шаткого положения, резолюции съезда стали резко «леветь».


         Накануне предполагавшейся демонстрации, «Съезд» пошел навстречу одному из лозунгов, выставленных большевиками. Частные совещания членов «Государственной Думы», в которых обсуждалось политическое положение, обратили на себя внимание Ульянова-Ленина. Он потребовал формального упразднения «Государственного Совета» и «Государственной Думы».


       Ввиду ключевой роли, сыгранной «Временным Комитетом» депутатами «Государственной Думы», по принуждению императора Николая II к отречению от престола в первые дни революции, социалисты не пошли навстречу этому требованию Ульянова-Ленина.


       На утреннем заседании, 11 июня, это настроение вылилось в форму     определенного предложения, внесенного президиумом «Съезда», устроить в одно из ближайших воскресений мирную «манифестацию революционной России» в Петрограде и других городах. Манифестацию, для объединения всего рабочего населения, демократии и армии вокруг «Советов», нужно провести под лозунгами, «Борьба за всеобщий мир без аннексий и контрибуций», на основах самоопределения народов, и скорейший созыв «Учредительного собрания».


     С 11 июня по 14 июня, состоялось совещание членов полковых и батальонных комитетов Петроградского гарнизона, собранное «Исполкомом Петросовета», в составе 800 человек. После прений была принята резолюция, «о подчинении решению Совета», «Только за Советом признавалось право выводить на улицу воинские части». Но при этом делалась оговорка, «За каждым солдатом как гражданином сохраняется право участия в любой демонстрации и манифестации, организуемой с ведома «Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов», какой бы то ни было партией или группой».


        В ожидании демонстрации 18 июня, руководители большинства «Съезда» решили сделать левым настроениям еще одну уступку, кроме требуемого упразднения «Государственной думы».


      15 июня, в газетах появилось постановление «Временного Правительства» о назначении сроком созыва «Учредительного собрания» 30 сентября, а сроком выборов делегатов, 17 сентября 1917 года. Как раз в тот же день появилось сообщение «Особого Совещания по созыву Учредительного собрания», из которого было видно, что это «Совещание», составленное из лучших знатоков и убежденных демократов, признало большинством 26 против 12, что при самой напряженной работе выборы в «Учредительное собрание» не могут быть произведены не раньше двух месяцев со времени образования волостных и городских органов самоуправления на демократических началах, которые должны были подготовить эти громоздкие выборы и создать для них нормальные условия.

 
     Было известно, что органы местного самоуправления будут введены повсеместно только к 1 октября, но, следовательно, ближайшим сроком выборов могло быть только 1 декабря, иначе пришлось бы поручить составление списков и проведение других подготовительных мер тем или другим партийным организациям, созданным «явочным порядком», по выражению революционного сленга. Понятно, что такие партийные выборы не могли предоставить никаких гарантий свободы и беспристрастия.


         Наступил день 18 июня, день «мирного шествия» организованных невооруженных групп к «Марсову полю», к могилам «жертв февральской революции», по точно определенному церемониалу, выработанному особой «комиссией по устройству манифестации». Партийные организации приглашались, помимо своих собственных лозунгов, «выдвигать также лозунги, общие всем партиям, с целью подчеркнуть политическое значение манифестации 18 июня, как «манифестации единства революционной демократии»».


      Общими лозунгами для всех партий считались, «Сплотимся против контрреволюции вокруг Советов», «Мир без аннексий», «Да здравствует Революционный интернационал», «Через Учредительное собрание к демократической республике». Между этими лозунгами не было одного, «Доверие Временному Правительству».

 
        Газета «социалистов-революционеров» «День» накануне демонстрации говорила, «Если большевики, полагающие, что надо свергнуть Временное правительство, имеют смелость выйти с этим на улицу, то вы, полагающие, что Временное правительство надо поддержать и укрепить, также обязаны иметь мужество выйти с этим лозунгом на улицу. Иначе Россия, в день 18 июня, по вопросу о Временном правительстве узнает только это большевистское, «Долой!», и не узнает оно, что главари, инициаторы манифестации, думают совсем другое, «Да здравствует Временное правительство».


      С другого фланга, большевистская «Правда» напечатала в тот же день издевательскую статью, «Долой десять министров-капиталистов. Вся власть Советам». Это говорим мы, это скажет вместе с нами, мы уверены, громадное большинство петроградских рабочих и Петроградского гарнизона. «Ну а вы, господа? Что скажете вы, по важнейшему из всех вопросов? Вы выдвигаете лозунг, «Полное доверие», но... но только Советам, а не Временному правительству. А куда же девалось полное доверие Временному правительству, господа? Этого лозунга не найти ни в «Рабочей газете», ни в «Известиях», ни в «Деле народа». Почему прилипает у вас язык к гортани?».


         Только Плехановская организация «Единство» призывала своих единомышленников участвовать в демонстрации под лозунгами, «Да здравствует твердая демократическая власть», «Да здравствует объединенное правительство и Учредительное собрание».


        «Партия Народной Свободы», во главе с Милюковым приглашала своих сторонников воздержаться от всякого участия в демонстрации и не выходить на улицу, опасаться террора большевиков.


     Не вышли на улицу, на манифестацию, не только «буржуи». Значительная часть петроградских рабочих и солдат также уклонилась от участия в демонстрации. Преобладающим элементом в процессии к Марсову полю, были женщины и подростки. В толпе не было никакого энтузиазма. Бросалось в глаза непропорционально большое количество знамен и плакатов, приготовленное на гораздо большие размеры участников манифестации. Среди лозунгов, преобладали большевистские. На немногие знамена, с надписями о поддержке «Временного правительства», производились систематические нападения. В такую «вещественную», затратную организацию манифестации были вложены Ульяновым-Лениным значительные финансовые средства.


         Анархисты дачи Дурново решили использовать день демонстрации для набега на тюрьму, в которой содержался редактор «Окопной правды» Флавиан Хаустов и его освобождения.

 
    Примечание: Выходила газета в Риге, как орган военной организации русской секции при Рижском Комитете социал-демократии Латвии. Одним из редакторов газеты был Смилга. Редактором её был Хаустов, Флавиан Павлович, поручик 436-го Ново-ладожского полка в 1917 году, член партии с 1917 года, с 1927 года он заведовал отделом «По Северному Кавказу» в газете «Советский юг», в городе Ростов-на-Дону.

 
       С самого начала, газета «Окопная правда», поставила целью познакомить широчайшие массы солдат 12-й и 5-й армии с программой большевиков.  Это была её политическая программа. Анархисты увлекли часть демонстрантов с Выборгской стороны к зданию тюрьмы «Кресты» и предъявили начальнику тюрьмы требование об освобождении нескольких арестованных. Семь названных анархистами лиц были выпущены из тюрьмы и отведены ими на дачу Дурново. При налёте на тюрьму, из неё сбежало около 400 уголовников.

 
        «Временное Правительство» предписало, через министра юстиции Переверзева произвести обыск на даче и арестовать виновных. В 4 часа утра дача Дурново была окружена несколькими ротами Преображенского и Семеновского полков и полусотней казаков. Переверзев, лично начал переговоры с анархистами, требуя выдачи освобожденных ими арестантов. Анархисты отказались. Тогда солдаты вошли в дачу, разбив прикладами двери и окна. Навстречу первым ворвавшимся солдатам была брошена бомба, которая, к счастью, не разорвалась. Это разозлило солдат. Со штыками наперевес они бросились осматривать отдельные комнаты. 60 человек было арестовано, а анархист-уголовник Аснин, при взломе одной из дверей, был убит случайным выстрелом. Среди арестованных были и сбежавшие из тюрьмы, при освобождении Хаустова, уголовники. В числе арестованных оказались кронштадтский матрос Железняков и несколько матросов судна «Пересвет», приехавшие в качестве делегатов на «Съезд» из Франции. Арест матросов-анархистов привел кронштадтскую «республику» к решению, предъявить министру юстиции ультимативное требование о выдаче арестованных, а в случае отказа, двинуться на Петроград с оружием в руках. Требование «кронштадтцев» осталось без удовлетворения.


       К событиям в Петрограде, пока власть не захватили большевики, флотский состав был нейтрален, на флоте были сильны анархисты, они не признавали ни чьей власти. Когда к власти пришли большевики и стали проникать со своим руководством везде, начались выступления матросов-анархистов против большевиков.


       18 июня. Все, кто чувствовал себя подавленным событиями последних дней, почувствовали возможность и потребность выпрямиться и громко торжествовать, начавшееся оздоровление русского национального организма и русской революции. Вот почему без всякого предварительного сговора на улицу высыпала совсем другая публика, чем та, которая демонстрировала лозунги накануне.


        В импровизированных шествиях, на многолюдных митингах, в речах известных ораторов чувствовалась живая радость, пред которой все партийные расчеты отступили на второй план. Плакаты в честь Александра Керенского и «Временного Правительства», одушевленные демонстрации перед посольствами союзных держав, все это было так непохоже на то, что происходило на тех же улицах накануне, план Ульянова-Ленина о вооружённом восстании потерпел полный крах.


         Под впечатлением начавшегося, по распоряжению Александра Керенского 18 июня, удачного наступления русских войск в Галиции под командованием генерала Брусилова, даже в речах Либера и Церетели, перед «Петросоветом», зазвучали оптимистические ноты, и большинством 472 голосов против 271 и 39 воздержавшихся, это уже склонявшееся к принятию большевистских резолюций собрание, приняло патриотическую резолюцию, «горячий привет солдатам на фронте», внесенную меньшевиком членом «Исполкома Петросовета» Владимиром Войтинским. Речь эсера, министра земледелия в коалиционном правительстве, Виктора Чернова была встречена на этом собрании негодующим возгласом, «Давно ли вы прибыли из Циммервальда?». Это настроение депутатов продержалось недолго.


      В своем докладе Либер подчеркивал, что было бы «жестокой ошибкой», если бы «отдельные области и народности, отделившись от общего демократического движения, постарались закрепить свою победу только для себя». Даже и «те народы, которые по отношению к себе пожелают разрешить вопрос путем отделения от страны», заинтересованы в упрочении результатов революции и должны подождать решения «Учредительного собрания».


      Большевистские ораторы Александра Коллонтай и Михаил Преображенский не только не стояли за более радикальное решение вопроса, но даже заявили, что во имя «общности пролетарской культуры» они против «культурно-национальной автономии».


       «Бунд» и большевики ратовали за самоопределение наций, только как «за возможность, а не за реализацию». Григорий Зиновьев, от имени украинской социалистической фракции, категорически заявил, что шаги Украины «направлены не к тому, чтобы, пользуясь случаем, урвать возможно больше для себя» и решить свой вопрос «явочным порядком, путем обособления себя от России». Напротив, они «направлены к организации страны, к борьбе с шовинистическими течениями среди украинской буржуазии», но были ещё «самостийники», у них было собственное понимание «самоопределения», в этом их понимании им «помогали», те кому это было выгодно.


       В действительности, шаги Финляндии и Украины были направлены именно к тому, что отрицал Григорий Зиновьев, и это тотчас обнаружилось, как только от общих деклараций, съезд «Советов» переходил к конкретным решениям, которые он должен был принимать по соглашению с делегатами отдельных национальностей. Немедленно после принятия общей резолюции по национальному вопросу был поставлен на обсуждение съезда «финляндский вопрос». Докладчик, делегат, меньшевик, член ЦК РСДРП Рафаил Абрамович, исходя из положения, что Финляндия есть «особое государство», находящееся в «определенных договорных отношениях», предлагал признать за Финляндией «право на самоопределение вплоть до полной государственной самостоятельности». Но в согласии с общей резолюцией он все-таки заявлял, что в обстановке мировой войны и революционной разрухи «эта самостоятельность не может быть немедленно осуществлена». Он уверял съезд, что «финляндская социал-демократия сама это сознает и не настаивает на немедленном проведении всех логических последствий принципа государственной самостоятельности». Однако же, после принятия резолюции о Финляндии, выступил финляндский социал-демократ Хитунен и в длинной речи мотивировал решение съезда финляндской социал-демократической партии, только что одобрившего резолюцию, «в которой содержится требование полного права самоопределения для Финляндии, то есть признания независимости». Хитунен «не отрицал», что «законное положение» в Финляндии уже восстановлено «Временным правительством», но он категорически заявлял, «Это нас не удовлетворяет», финляндцы считают это лишь «временным урегулированием вопроса» и в настоящее время предъявляют «окончательные основы» решения финляндского вопроса. Хитунен прибавил при этом, что они вовсе «не желают разговаривать о праве самоопределения Финляндии» с представителями буржуазных, даже «левых», кругов, они «прямо обращаются к трудовому народу России». При этом тех оговорок, о которых упоминал Абрамович, Хитунен вовсе не делал, за исключением вскользь брошенного замечания, что «немедленного вывода русских войск из Финляндии не требуется, в резолюции финляндской социал-демократической партии», и что «этот вопрос может быть разрешен при заключении мира».


        Очевидно, концы с концами не сходились. Только что принятая резолюция признавала за «финляндским сеймом» право издания «для окончательного одобрения» всех законов, «за исключением областей внешней политики и вопросов военного законодательства и управления», право решать вопрос о созыве и роспуске сейма, права финляндского народа «самостоятельно определить свою исполнительную власть». Но резолюция вместе с тем оговаривала, что «окончательное решение финляндского вопроса во всем его объеме может быть принято только на всероссийском Учредительном собрании», и в этом смысле толковала «позицию социал-демократической партии Финляндии». Помимо этого, разногласия, в финляндском сейме обострился вопрос о проведении займа для России в 350 миллионов финляндских марок.

 
      Сенатор Таннер защищал перед сеймом этот заём, указывая на возможность обострения с русской стороны в случае отказа, на возможность приостановки всех русских работ в Финляндии, что лишит заработка финляндских рабочих, наконец, на раздражение русских войск, принужденных расплачиваться русским рублем, курс которого упал с 265 до 138 финляндских марок за рубль. Русский заём для восстановления валюты, несомненно, нужен был для самой Финляндии. Но, по политическим мотивам, настроение было против займа, и в этом смысле высказалось большинство сейма на заседании 17 июня.


        Для уговаривания социал-демократов стать на общерусскую точку зрения, съездом были посланы эсер, министр внутренних дел коалиционного правительства Николай Авксентьев и меньшевик, депутат «Госдумы» Евгений Гегечкори. Они напоминали финляндцам о заслугах русской демократии во времена Столыпина, взывали к «усилиям демократии всех народов, населяющих Россию», чтобы спасти русскую революцию от хозяйственно-экономического краха, настаивали на разрешении займа в 350 миллионов марок, сравнительно небольшого, по сравнению с тяготами, которые Россия несла одна за все время войны. Они не «грозили», но серьезно предупреждали, что русская армия, стоящая в Финляндии, не помирится с необходимостью платить обесцененными рублями, что занятые деньги останутся в самой же Финляндии и тому подобное. Финляндцы не хотели принимать никаких доводов. За прошлое они благодарили, но в настоящем, по сообщению вернувшихся делегатов, не желали понять собственного интереса. К негодованию русских, они потребовали от России того, что можно было бы требовать от Турции или Персии, гарантии займа, передачей почты, телеграфа и казенных имуществ в Финляндии, или контроля над употреблением займа.


     При рассмотрении «финляндского вопроса», никто не вспоминал о тех громадных инвестициях, которые были вложены в обустройство финских территорий за все время их существования в Российском государстве, со времён Петра I.


       «Временное Правительство», наконец, было вынуждено прибегнуть к мере понуждения. Министр земледелия, еще 15 апреля, заявил финляндскому сенату, что все вывозимое в Финляндию продовольствие должно быть оплачено в финляндской валюте. Возвращаясь к этому требованию, правительство, 26 июня, подтвердило, что за все выпускаемые после 15 апреля в Финляндию продовольственные грузы, должна быть внесена финляндская валюта, точно так же и за все остальные продукты и товары, они при ввозе в Финляндию, должны быть оплачены финляндскими марками, причем вырученная за их стоимость сумма, должна поступить в распоряжение «Временного Правительства». Представителям финляндского сената пришлось согласиться на уплату стоимости муки, необходимого для Финляндии продукта, финляндскими марками по курсу 180 200 марок за 100 рублей. Валютный заем, в 350 миллионов марок, был окончательно отклонен сеймом 1 июля.


       Другой вопрос, украинский, принял острую форму после принятия 10 июня «универсала» Рады, и особенно после «декларации» секретариата, украинского правительства, 27 июня, в которой двусмысленная позиция Рады расшифровывалась уже в открыто революционном смысле. На «универсал» Рады, «Временное Правительство» ответило 16 июня, очень чувствительным «воззванием» за подписью князя Львова. «Братья-украинцы» приглашались «не отрываться от общей родины, не идти гибельным путем раздробления освобожденной России, не раскалывать общей армии в минуты грозной опасности». Правительство заявляло, что «по отношению ко всем народам России оно уже начало проводить в жизнь начала культурного самоопределения», Временное правительство «вменяет себе в обязанность прийти к соглашению с общественными демократическими организациями Украины относительно переходных мер, чтобы обеспечить права украинского народа в местном управлении и самоуправлении, в школе, в суде», но в то же время оно убеждает украинцев «предоставить окончательное решение всех основных вопросов предстоящему Учредительному собранию».

 
        Никто не спросил у «братьев-украинцев», почему они «прирезают» к своей «самостийности» южные губернии России с этническим русским населением и город Одессу в придачу.  Таких вопросов не прозвучало. Украинцы произвели присоединение-захват исконно российских территорий явочным порядком.


         То, что планировалось как результат «российской революции», расчленение территории Российской империи, началось ускоренными темпами, без решений и подтверждений «Учредительного собрания».
Для решения вопросов по «самоопределению», во «Временном Правительстве» возникло решение, послать на Украину комиссию из видных представителей разных партий, Вернадский и Ольденбург от кадетов, князь Кропоткин, от анархистов, Авксентьев и Мякотин, от эсеров, Короленко как общественный деятель, родившийся и признанный на Украине. Решение не состоялось, потому что все названные представители, по разным мотивам, отказались участвовать в комиссии.


       Тогда, на заседании 26 июня, было решено послать на Украину министров Терещенко и Церетели, будущие представители Грузинской республики, их посчитали самыми подходящими кандидатурами для решения общерусских вопросов, к ним должен был присоединиться Керенский, с ними, как «частное лицо», поехал и Некрасов. Весь «триумвират» Временного правительства, с присоединением лидера большинства «Петросовета», был налицо. Однако, остававшиеся на месте министры кадеты, настояли на том, чтобы никаких окончательных решений в Киеве они не принимали. Это «постановление» посланцами было нарушено.


       28 июня, Терещенко и Церетели, приехали в Киев. В течение дня они имели частное совещание с президиумами исполнительных комитетов рабочих и военных депутатов, общественных организаций и коалиционного студенчества.

 
      29 июня, приехал Александр Керенский. С утра министры обсуждали возможности соглашения в помещении Центральной Рады. С 5 часов вечера шло заседание министров с «генеральным секретариатом» Рады.


       Одновременно с этим, сторонники декларации секретариата Рады, устроили прибывшим министрам уличную демонстрацию сторонников украинской независимости. Украинский войсковой комитет издал приказ, которым на 5 часов дня был назначен парад всех украинских частей перед зданием Педагогического музея, где помещалась Рада. Командующий войсками, Оберучев, ночью отменил приказ. Тем не менее, украинский полк имени «Богдана Хмельницкого» и образовавшийся самочинным порядком полк имени Гетмана «Полуботка», явились на демонстрацию, вместе с малочисленными украинскими группами от остальных воинских частей, кучкой артиллеристов и юнкеров и оркестром музыки.

 
      Парад войск состоялся, члены Рады Грушевский, Петлюра и другие встречали украинские войска. Министры, в том числе и военный, остались сидеть в помещении Рады. Когда по окончании парада Александр Керенский вышел к демонстрантам, солдаты встретили его овацией, речь его, как всегда имела успех у слушателей.


         Вечером на объединенном заседании всех киевских исполнительных комитетов Керенский, Церетели и Терещенко произнесли обширные речи и, между прочим, сообщили о достигнутом соглашении с Радой. Были изложены и основания этого соглашения.   Такое нарушение выданного им предписания, не принимать решений на месте, вызвало недоумение среди части министров «Временного Правительства». Решающий момент был еще впереди, и решение должно было состояться лишь с согласия всего состава «Временного Правительства». После 2 часов дня, 30 июня, получив из Киева телеграммы, что переговоры проходят через окончательный фазис, «Временное Правительство» перенесло свое заседание на главный телеграф, чтобы непрерывно связываться с Киевом по прямому проводу. В то же время министры, находившиеся в Киеве, вели переговоры с руководителями Рады и сообщили, что достигнуты, по их мнению, благоприятные результаты. Последнее поступившее сообщение гласило, что Рада только что вынесла «Постановление», которое, по мнению переговаривавшихся министров, может считаться удовлетворительным.


          «Постановление», о котором шла речь, было принято Радой большинством 100 против 70. Сильная оппозиция соглашению составилась из украинских социал-революционеров и членов украинского войскового комитета, не желавшего идти на компромисс в вопросе об армии. Соглашение должно было быть опубликовано в виде двух актов, одного, от имени «Временного Правительства», другого, от имени Центральной Рады. Это, очевидно, должно было придать соглашению характер договора между всероссийской властью и непризнанным, пока самочинным органом частных, местных национальных организаций.


         Уже во время переговоров по прямому проводу, некоторые из министров кадетов нашли как форму, так и детали содержания соглашения неприемлемыми. В сферу организации украинской самостийности были включены юго-западные области, с русским населением. Во всяком случае министры требовали, чтобы, как и было условлено, при посылке министров представителей, окончательного решения не принималось в Киеве. Министры были приглашены немедленно вернуться в Петроград.  Когда в Киеве узнали, что «Временное Правительство» не считает соглашение окончательным, противники соглашения ободрились и стали утверждать, как это и было в действительности, что Терещенко и Церетели не имели достаточных полномочий для заключения «соглашения», что дело пошло в затяжку. Боязнь, что «соглашение» будет сорвано, побудила министров-посланцев дать заверения, что текст как русского, так и украинского актов должен считаться окончательным. В ночь на 1 июля в совещании органов революционной власти и политических партий были рассмотрены подробности относительно формы и состава краевого органа. Утром 1 июля министры «Временного Правительства» выехали в Петроград.


       2 июля, только что состоявшееся решение ЦК партии кадетов, внести областную автономию в программу и создать комиссию для выработки законопроекта. Но признать без всяких изменений бесформенную и юридически неграмотную декларацию Терещенко и Церетели они не могли. После голосования, в котором на сторону министров-социалистов стали князь Львов и обер-прокурор Синода Владимир Львов, четыре министра кадета, оставшиеся в меньшинстве, Шингарев, Шаховской, Мануйлов и Степанов, вышли из состава «Временного Правительства», мотивируя это тем, что постановление по украинскому вопросу вносит хаос в отношения между правительством и краевым органом и открывает Раде почти законные способы осуществления явочным порядком украинской автономии.