de omnibus dubitandum 106. 303

ЧАСТЬ СТО ШЕСТАЯ (1887-1889)

Глава 106.303. ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ…

    Когда в начале двадцатого века, на фронте Петр Венков приступил к воссозданию своего глубинного прошлого, он в скором времени обнаружил, что те подробности его раннего детства, которые действительно были важны (для разрешения особой задачи, к чему и клонилось все воссоздание), получают наилучшее, а зачастую и единственно возможное истолкование, лишь вновь возникая в позднейшие годы отрочества и юности, в виде внезапных сопоставлений, воскрешающих к жизни часть и живящих целое. Вот почему его первая любовь предшествует здесь первой обиде и первому страшному сну.

    Ему едва исполнилось тринадцать (1889). Ни разу до того не покидал он уюта отеческой сени. Ни разу до того не осознавал, что этот «уют» может оказаться не чем-то само собой разумеющимся, примечательным лишь как ходовая вводная метафора из книжки про школьные годы какого-то мальчика.

    Бабка Венкова по матери, Дарья Дурманова, приходилась дочерью кубанского казака, хорунжего в 1824 г. женившемуся на красавице, грузинских кровей. Дарья, единственное их дитя, родилась в Манглисе, а в 1840 году, в нежной и своевольной пятнадцатилетней поре, вышла замуж за графа Ивана Николаевича Головинского*, мирного сельского барина, владетеля поместья в Манглисе (позже ставшем дачным местом грузинской столицы).

*) ГОЛОВИНСКИЙ Воин Константинович
1. Отставной майор Воин Константинов сын Головинский, 37 лет, жительствующий в Старобельском уезде, его дети: Евгений, Клавдия.
2. Женат: его жена Елена, их дети: сын Евгений (род. 1844 г.) и дочь Клавдия (род. 1845 года).
3. За отцом его в Старобельском уезде состоит 120 душ крестьян и Воронежской губернии в Острогожском уезде благоприобретённых 1700 десят. земли.
4. Причислена по определению Дворянскаго Депутатскаго Собрания, состоявшемуся 4 ноября 1857 года, дочь Воина Головинскаго – Надежда     (род. 1846 г.); 9 июня 1881 г. – дети отставного корнета Евгения Воиновича Головинскаго – Надежда и Ольга; 13 декабря 1882 года – другие его дети: Леонид, Мария, Аркадий, Анна, Клавдия, Воин, Евгения, Лариса и Елена; 8 генваря 1899 года – Юлия, дочь статск. Советн. Евгения Воиновича Головинскаго. По определению 10 мая 1910 года сопричислен Николай, родившийся 1 октября 1900 г., сын Леонида Евгениевича Головинскаго.
5. -
6. Утверждены в древнем дворянстве майор Воин Головинский с детьми: Евгением и Клавдиею указом Герольдии от 27 апреля 1848 года за № 10512, а указом Департамента Герольдии от 8 апреля 1858 г. – дочь его Надежда.
7. Поколенная роспись.
8. -
9. Род Головинских утверждён в древнем дворянстве по заслугам предков и владению недвижимыми населенными имениями. В доказательство этого дед майора Воина Константинова сына Головинскаго вахмистр Логгин Яковлев сын Головинский представил следующие документы:
1) Копию с урядового письма, даннаго 9 декабря 1694 г. от стольника и полковника Харьковскаго полка Донца Ольшанскому жителю полковому казаку Роману Васильеву сыну Головинскому на владение землями, мельницею и разными угодьями.
2) Копию с указа 1743 года 24 марта от Острогожской полковой канцелярии сотнику Якову Романову сыну Головинскому на пожалование землями и угодьями при реке Айдарг.
3) Копия с указов той же канцелярии 1752 г. февраля и 1765 г. сентября 12 дня подпрапорному Логгину Яковлеву сыну Головинскому на пожалование земель в местечке Белолуцком.
4) Копию с раздельной выписи 1786 г. 6 мая на имя двух братьев, сотника Андрея и вахмистра Логгина Яковлевых детей Головинских, делившихся движимым и недвижимым имениями, оставшимися по смерти отца.
5) По алфавитному списку Беловодскаго округа значится между дворянами Логгин Яковлев сын Головинский, его жена Евдокия и дети: Василий, Константин и Евдокия.
Кроме этих документов, по которым сотник Андрей и вахмистр Логгин Яковлевы сыновья Головинские, по определениям Воронежскаго Дворянскаго Депутатскаго Собрания, состоявшимся 16 декабря 1787 г. и  11 декабря 1788 г., внесены во вторую часть дворянской родословной книги: с детьми 1 – го Петром, Василием и Николаем и 2-го с Василием, Константином и Евдокией, были ещё в 1820 году представлены более ясные документы в Герольдию, по которым указом ея от 2 августа 1820 года род Головинских утвержден в древнем дворянстве. Затем, по представлении майором Воином Константиновым сыном Головинским документа о своей службе и о связи своего происхождения от Константина, означенный Воин Головинский с детьми: Евгением и Клавдией, по определению Харьковскаго Дворянскаго Депутатскаго Собрания, состоявшемуся 22 генваря 1847 г., внесены в шестую часть дворянской родословной книги.
  10. Ч. 6
  11. 1863 г.

    Любимой усадьбой Головинских так и осталась Радоница, стоявшая невдалеке от крепостцы Манглис; в последней имелась у них городская усадьба, там и родились все трое их чад: сын - Николай, и дочки-двойняшки, обе с нелегким характером. От матери Дарья унаследовала темперамент и красоту, и практическую сметку, выразившуюся в именах, данных ею своим дочерям: Екатерина и Мария.

    23 апреля 1869 года, в моросливой и теплой, сквозисто-зеленой усадьбе двадцатипятилетняя Екатерина, мучимая всегдашней ее вешней мигренью, сочеталась узами брака с Кузьмой Венковым молодым и лихим хорунжим, который происходил из древнего казачьего рода и давно уже состоял в имевшей вскоре возобновиться (впрочем, урывками) бурной любовной связи с Марией (ее младшей сестрой - Л.С.). Последняя в 1871-м вышла замуж за состоятельного, но куда более бесцветного грузинского князя, по имени Давид.

    Чувственная жизнь бедного Давида не отличалась ни изощренностью, ни лепотой, но, так или иначе, он уютно увлекся Марией, семью которой знавал в пору, когда им еще принадлежала Радоница. От матери Мария унаследовала темперамент и красоту, но с ними и старинную родовую черту прихотливого и нередко прискорбного вкуса, вполне проявившегося, к примеру, в именах, данных ею дочерям: Клэ и Виктория.

    Девочка родилась 21 июля 1880 года в поместье ее мнимого отца и, по темной причуде памяти была названа Клэ. За первой дочерью последовала 3 января 1882-го вторая - Виктория, на сей раз самая что ни на есть Давидова.

    В нескольких улочках от кадетского корпуса стоял магазин художественных изделий и мебели, в той или иной мере старинной, которым владела вдова, госпожа Тапирова, француженка, говорившая, впрочем, по-английски с русским акцентом. Ярким зимним днем Венков забрел в этот магазин.

    По главному залу были расставлены там и сям хрустальные вазы с алыми розами и золотисто-бурыми астрами – на золоченого дерева поставце, на лаковом ларе, на полке стеклянного шкафчика и просто вдоль ковровых ступенек, ведших наверх, туда, где громадные гардеробы и аляповатые туалетные столики обступали полукружьем редкостное собрание арф.

    Он удостоверился в искусственности цветов и подумал о том, как странно, что такие подделки всегда норовят потрафить исключительно глазу, даже не пробуя передать заодно и ощущение влажной весомости листьев и лепестков.

    Когда он назавтра зашел за вещицей (теперь, через двадцать пять лет, уже и не вспомнить – какой), которую хотел починить или скопировать, выяснилось, что она, то ли не готова, то ли еще не получена. Мимоходом он тронул полураскрытую розу, и пальцы его обнаружили, что ожидание мертвой материи их обмануло, ибо взамен нее прохладная жизнь поцеловала их надутыми губками. «Дочка, – сказала госпожа Тапирова, приметившая его удивление, – всегда вставляет между подделок несколько всамделишных, pour attraper le client. Вы потянули джокера».

    Когда он уходил, вошла она, гимназистка в сером пальто, с русыми локонами по плечам и милым лицом. В другой раз (ибо исцеление какой-то части вещицы – может быть, рамки для фотографической карточки – заняло бесконечное время, а возможно, и вся она так к нему и не возвратилась) он увидел эту же девочку свернувшейся с учебниками в кресле – домашняя вещь, среди выставленных на продажу. Он ни разу с ней не заговорил. Он любил ее несказанно. Все продлилось самое малое до ближайших каникул.

    То была любовь, заурядная и загадочная. Менее загадочными и куда более нелепыми представлялись ему страсти, искоренить которые не удалось нескольким поколениям воспитателей и которые по крайности до 1891 года пышным цветом цвели в корпусе. В каждом дортуаре* водился свой катамит.

*) дортуар - общая спальня воспитанников или воспитанниц закрытого учебного заведения или же пансиона.

    Один истеричный парнишка из Баку, косой, со шлепогубым ртом и, почти неестественно костными конечностями, но с чудесно нежной кожей и округлыми кремовыми прелестями Бронзинова Купидона (того, что покрупнее, пойманного приятно удивленным сатиром в будуаре дамы) был высоко ценим и терзаем компанией мальчиков-иноземцев, все больше греков и армян, возглавляемой Арменом, несравненным спортсменом; частью из бравады, частью из любопытства Венков, подавляя отвращение, холодно наблюдал их грубые оргии. Вскоре, однако, он оставил сей суррогат ради более естественного, хоть и равно бесчувственного дивертисмента.

    К женщине в корпусе внушалось рыцарски-военное отношение. В отпуску, на каникулах начинались невинные ухаживания, переходившие у некоторых в серьезные чувства и кончавшиеся впоследствии браками. Погоны, форма, уменье хорошо танцевать помогали кадетам у барышень…

    Область половой сферы оставалась вне внимания начальства; кадет считали детьми до восемнадцатилетнего возраста и, как во многих семьях, о взрослых юношах думали, что они «ничего еще не знают и ничего не понимают». Между тем уже с 4 класса многие кадеты познавали женщину. Одни бегали в отпускные дни на свидание к разным швеечкам и модисткам, других прибирали к рукам опытные дамы общества, а некоторые бывали даже и в публичных домах.

    На одной из глухих улиц Тифлиса приютилось в те годы некоторое учреждение – «Конкордия». Кто-то из кадет узнал его первым; свел одного, другого товарища, и вскоре опытная хозяйка сумела сделать свое учреждение крайне популярным и соблазнительным для гимназистов и кадет. Барышни были молодые, веселые, брали пустяки, играл рояль, давали пиво. А главное – таинственность запрета, опасность предприятия и молодечество. «Он был в Конкордии» – звучало серьезно.

    Стареющая женщина, продававшая леденцы и журнальчики «Счастливая Тля» в угловой лавчонке, которая по традиции не считалась строго запретной для гимназистов и кадет, наняла молодую подручную, и Армен, сын бережливого торговца, скоро прознал, что эту пухлявую потаскушку легко получить за русский рубль – канарейку*.

*) В 1839-1844 ассигнации заменили кредитными билетами (в обиходе кредитками), обеспеченными звонкой монетой. Их цвета стали традицией, которой в какой-то мере создатели дизайна бумажных банкнот следуют до сих пор. Цвета кредитных билетов и изображения на них породили прозвища, зафиксированные в русской художественной литературе:
1 рубль – билетик, желтенькая, канарейка
3 рубля - зеленушка
5 рублей – синенькая, синюха, синица
10 рублей – красненькая, краснуха, рак
25 рублей – беленькая, четвертная, угол
50 рублей – без прозвища
100 рублей – государственная, радужная, катеринка, катенька, катя (по изображению Екатерины II)
500 рублей - петровка (по изображению Петра I)

Покупательная способность дореволюционного рубля (по московским газетам 1911 года)
Годовое жалованье (так называли зарплату или офицерское довольствие) москвичей в 1911 году:
Госслужащие: чиновники старше 8 класса, следователи инспекторы – от 3000 до 4000 р. Жалованье госслужащим выдавалось обычно каждое 20-е число. Служащий приобретал и ремонтировал мундир за свой счет.
Интеллигенция (бухгалтеры, фельдшеры, инженеры, журналисты) 1000 - 1500 р.
Офицеры 800 - 2000 р. (сумма выдавалась третями – 4 раза в месяц). Мундир, снаряжение и личное оружие офицер покупал за свой счет, так что денег у него оставалось меньше, чем у рабочего. Сравняться с интеллигенцией могли капитаны, получавшие 1000 рублей, и более высокие чины.
Учителя и воспитатели: «старшие учащие» - 660 р. и квартира с отоплением и освещением, «классные учащие» - 460 р. жалованья и 240 р. квартирных.
Городовые – 200 р. с предоставлением жилья семье в казарме.
Рабочие редких специальностей (например, электромонтеры) – 700 р.
Средний рабочий - 285 р., работница - 200 р.
Для большинства москвичей бюджет 1 рубль в день – мечта.
Цены 1911 года

Проезд: На извозчике – 15 копеек в среднем через полгорода, в отдаленные районы вроде Лефортова или на три вокзала – 30 копеек, с багажом - 40. Профессия извозчика была не очень прибыльной: за день лошадь могла съесть на 3 рубля овса. На трамвае – 5 копеек до конца маршрута, при надобности пересадки выдавался бесплатный передаточный билет. Проезд по всему Садовому кольцу (Б) стоил 7 копеек. У студентов были бесплатные проездные билеты с фотографиями, чтобы те не могли передавать их другим лицам. На лихаче (быстроходном извозчике с хорошими лошадьми) или такси – до 1 р.

Разные товары и услуги:
- Женские ботинки черной кожи – от 3 р. 50 к., цветной кожи – дороже на 1 р.
- Дешевые папиросы – от 10 до 20 штук за 6 к.
- Электричество – 25 к. за 1 кВт•ч.
- Телеграмма в одной с Москвой тарифной зоне (в Петербург) – 62 к. за послание 25 слов и менее.
- Водопровод – дома по 12 к. за ведро, у водовоза по 13 к. В ручную посуду на колонке - бесплатно.
- Попариться в бане – от 5 к. (простонародные) до 30 к., шикарные бани с отдельными кабинетами вроде Сандунов – 1 р. и более.
- Телефон домашний – 79 р. в мес.
- Год занятий ребенка в гимназии – от 150 до 300 р.
- Меховая шапка, которую носил зимой 1911-12 гг. Распутин, стоила 300 р., а шуба – около 2 тысяч р.
- Одежда, поношенная на толкучке - сапоги, калоши, белье, верхнее платье - все вместе 3 руб.

Еда:
- Пара гречневиков (горячих гречневых блинов с маслом и солью) или мороженое на улице – 1 коп. Рабочие питались в т.н. «пырках» – дешевых харчевнях Обжорного ряда (часть Охотного). За 3 к. там можно было съесть тарелку щей, за 5 к. - лапши на конопляном масле или жареной картошки. Выпить чаю с 2 кусками сахара в «простонародном трактире» стоило 5 к., втроем – 10 к., рюмка водки – 10-20 к. Обед интеллигентного человека в буфете Народного дома – от 15 к., в студенческой столовой – 25-30.(самое дешевое кушанье - тарелка борща – 3 к.), в лучших столовых – 55 к. Блины со свежей зернистой икрой и водкой в трактире (до отвала) – 1 р. Ужин из трех блюд с живой музыкой в ресторане «Славянский базар» - 1 р. 75 к.
- Фунт (400 г.) чая в магазине Боткина - 2 р. 40 коп.
- Фунт качественной муки - 6 коп.
- Калач в булочной - 2,5 коп.
- Французская булка (батон хлеба) - 5 коп.
- Фунт сливочного масла - 55 коп.
- Яйца мелкие, десяток - 44 коп.
- Сельдь голландская, десяток - 40 коп.
- Фунт шведской семги - 90 коп.
- Фунт кетовой (красной) икры - 40-75 коп.
- Бутылка "монопольной" водки "Московская особая" - 17,5 коп.

Жилье: Самая большая проблема:
- Койка в коечно-каморочном рабочем общежитии – 2 р. в месяц, каморка – 5-6 р. в месяц; снять 3 крошечных комнатки с кухней без удобств стоило 40-50 р. в месяц;
- Квартира в 4-5 комнат с ванной и электричеством – 100 р. в месяц.
- Номер в дешевой гостинице – от 20 р. в месяц, в меблированных комнатах – от 75 к. в день.
- Номер в гостинице класса «Империал» с гостиной, ванной и спальней – 10 р. в день.

Развлечения:
- Билет на концерт эстрадной звезды всероссийского масштаба (например, Плевицкой) – от 1 до 10 р.
- Абонемент в Малый зал консерватории на 3 музыкальных вечера с хорошим исполнителем от 2р.40к. до 7р.30к.
- Рысак (собственный конь) без содержания – 1000 р. Вознаграждение за пропавшую собаку – 25 р.

Принудительные выплаты:
- Сумма залога, который вносил человек, поступающий на работу кассира, управляющего, приказчика – от 500 р. Артельный пай – от 100 р. (выходя из артели, рабочий продавал свой пай). Поступая на работу в гостиницу, любой служащий вносил залог, увольняясь, получал его назад. Залог, под который освобождали из-под стражи на время следствия – от 2000 р. Штраф, которым можно откупиться от административного задержания на 15 суток – 50 р. Мелкая взятка чиновнику за ускорение оформления документов – 5-10 р.
- Взятка полицейскому, чтобы избежать привода в участок – 3 р. («Почтенный служивый, прими зелененькую»).

    Венков одним из первых прибегнул к ее услугам. Услуги оказывались в полутьме, среди мешков и корзин, в глубине лавочки, после закрытия. Сообщенные Венковым сведения, согласно которым он был пятнадцатилетним распутником, а не четырнадцатилетним девственником, оказались для нашего дьявольского повесы источником затруднений – торопливо понудив к действию свою неистовую неопытность, он сумел лишь забрызгать радужную рогожку тем, что девушка с удовольствием приняла бы вовнутрь. Впрочем, минут через шесть, когда Армен и Константин получили свое, дело пошло на лад, но лишь при следующем рогожном свидании ее нежность, мягкая сладкая хватка и энергичные толчки по-настоящему утешили Венкова.

    Он сознавал, что она всего только розовая, как поросенок, низкорослая шлюшка, и загораживал локтем лицо, если она под конец пыталась его поцеловать, и вскользь проверял, как делал и Армен, все ли еще бумажник лежит в кармане штанов; но так или иначе, когда пришло и ушло обычным путем сжимающегося времени последнее из примерно сорока содроганий и поезд Венкова понесся в Маглис мимо зеленых и черных полей, он обнаружил, что наделяет нежданной поэзией ее скудный образ, кухонный запашок ее рук, влажность ресниц во внезапном проблеске Арменовой зажигалки и даже трескучий топоток старой глухой госпожи Гимбер в спальне наверху.