Маня

       Июнь 1941 года принёс страшную весть — началась война. Грузовики один за другим увозили мужчин на фронт. Однажды, рано утром селян разбудил громкий гул. Выглянув в окно, они увидели танки и грузовики с людьми, одетыми в незнакомую военную форму. По их речи было понятно, что это финны. Они прямым ходом направились к сельсовету, сняли развевающийся на ветру красный флаг, а на его место водрузили свой. Затем финны пошли по домам, чтобы лучшие из них выбрать для своих нужд.

Своему командиру они выбрали добротный дом у дороги на берегу реки, из окон которого была видна большая часть села. В соседнем доме поселились два молодых, белоголовых, голубоглазых парня — шофёры, доставляющие продовольствие из города для своего отряда.

 В небольшом доме у реки финны оборудовали прачечную, установив там три чудо стиральные машины, а жильцов дома - старуху Зинаиду и её внучку Маню, красивую, тоненькую, русоволосую девушку — оставили стирать белье для солдат. Селяне часто наблюдали, как один из них — Тойво Лейнонен помогал Мане катить тележку с выстиранным бельем к реке и там ждал, пока она белье наполощет, а затем катил тележку обратно к прачечной.

Село карельское, поэтому в каждом доме говорили на родном языке и финскую речь понимали. Маня и Тойво свободно общались между собой, она — на карельском, а он — на финском языке.
Однажды Тойво исчез на целую неделю. Вернувшись, он протянул Мане большой свёрток в красочной упаковке. Нерешительно развернув его, Маня ахнула: в нем было красивое свадебное платье. Отрицательно покачав головой, она молча вернула подарок Тойво, так как не могла решиться дать согласие выйти за него замуж. Маня отказывалась слушать Тойво, когда он говорил ей о любви.
Часто ночами слышала бабка, что внучка не спит, вздыхает, а иногда горько плачет. Зинаида садилась на краешек постели и гладила русые вьющиеся волосы Мани, ласково успокаивая ее... "Люблю я его, бабуленька, очень люблю, но война ведь, что люди – то скажут, что мне делать, хоть ты подскажи" - рыдала она уткнувшись лицом в плечо Зинаиды.

Наконец, решили справить свадьбу. Собрали стол, пригласили соседей. Маня в свадебном наряде была очаровательна. Вот только большие серые глаза смотрели на гостей настороженно, но никто из соседей ни разу не упрекнул ее, потому, наверное, что в селе финны вели себя спокойно, никого не обижали.
На другой день после свадьбы, собрав свои нехитрые пожитки, молодые поехали на родину Тойво.

       Селяне их провожали молча, только бабка Зинаида, упав на колени и обняв Манины ноги, жалобно голосила: «На кого же ты покидаешь меня, моя кровиночка, сиротинушка ты моя бедненькая! Ведь чужа – то сторона – не родна мамушка! Ай, кто же мои глазоньки – то закроет, когда умру я, одна – одинешенька ведь остаюся?!» Рыжий пес Дружок в такт бабкиным причитаниям выл, запрокинув голову к небу. Женщины, вытирая слёзы, желали молодым счастья. Да только недолгим было это счастье. Через день вечером вернулась Маня со своим узелком, рыдая, поведала, что на границе разлучили их с Тойво, не разрешили ему жениться на русской девушке, его отправили в Хельсинки, а её - к себе домой. На том и прервалась их несчастная любовь.

       После войны возвратились в село уцелевшие в боях парни. Стали играть свадьбы. Вышла замуж и Маня, да только очень молчаливой она была, неулыбчивой, знать грустила о своем возлюбленном Тойво.
      
Много времени прошло с тех пор. Выдала Маня замуж дочь, затем внучку. Зинаиды давно нет на белом свете, да и мужа не стало, трагически погиб на лесозаготовках... Молодость и Тойво снились ей лишь во сне.

  Однажды теплым летним вечером недалеко от Маниного дома остановился "Джип" с иностранными номерами. Из него вышел седой, интеллигентного вида старичок в очках и обратившись к сидящим на скамеечке старушкам, на ломаном русском языке спросил: не знают ли они Маню Степанову, которая жила вон в том доме. Он указал на дом, где в войну была прачечная. Старушки всполошились, загалдели, кто на русском, кто на карельском языке, подталкивая вперед свою побледневшую подружку Марию Алексеевну.

Они стояли друг перед другом — состарившиеся, с растерянными улыбками. По морщинистым щекам Тойво стекали слёзы: - "rаkas, rakas, любимая, antеeksi!" - путая финскую речь с русской, тихо повторял он, протянув к ней от волнения дрожащие руки. Маня, не выдержав, метнулась к нему, обняла его и заголосила, причитая. И были в её причитаниях такие ласковые слова, каких ни разу от неё никто не слышал. Она гладила Тойво по щекам, вытирая его слезы, по седой голове и плечам, как будто смахивая с них пылинки. "Родненький ты мой, любимый Тойвушка, как же долго я тебя ждала–то, думала, что умру, не увидев тебя снова, что же ты так долго не приезжал-то!" - плача, приговаривала она.
Так, встретившись через пятьдесят с лишним лет, они поняли, что любовь не исчезла, а затаилась где-то в тайниках их душ, и вот вырвалась на волю, как плененная птица из клетки, и не удержать её.
Лучи уходящего солнца ласково скользили по их лицам. И как это уходящее солнце, уходили их надежды на будущие свидания, ведь каждому из них в ту пору шел уже восьмой десяток...
       Живёт на селе бабка Маня. Часто сидит она у окна и глядит на дорогу.
О чем она думает — никто не спрашивает.

История любви реальна.

*Rakas – любимая
Anteeksi – прости