Софья Павловна ездила в Душанбе поднимать культуру

Когда мне кажется, что этой жизни осталось мало, а сил – еще меньше, я вспоминаю Софью Павловну – высокую и статную старуху в длинном плаще и с палкой из орешника в морщинистой руке. Уж извините, слово «старуха» употребила не с пренебрежением, а в старорусском классическом смысле. Старуха! Сильная, властная глава семейства, которую все боялись. Только семьи у Софьи Павловны не было.
Она появилась в наших краях в 90-е годы – купила домик на соседней улице. Жили мы тогда невесело, все сами по себе, и я, возможно, никогда бы не узнала ее имени, хотя мы изредка встречались на автобусной остановке, если бы Софья Павловна не подружилась с моей соседкой. Она приходила к ней в гости, и однажды мы оказались у самовара втроем. Мне импонировали ее трезвые и взвешенные суждения, прямота и твердость духа - с тех пор и начали общаться. Ее биографию я знаю подробно и из первых уст. 
Софья Павловна окончила пединститут вначале 50-х и поехала в Душанбе «поднимать культуру», как тогда говорили. Был какой-то комсомольский призыв перед распределением, вот она и откликнулась. Стала преподавать в начальных классах.
Первая половина жизни прошла нормально. Она полюбила этот город, своих учеников и их родителей, чувствовала себя в какой-то мере миссионером и радовалась, что удавалось «сеять разумное, доброе, вечное». Только с личной жизнью не заладилось – все никак не могла под южным  небом встретить того, единственного… Но лет до 35 об этом  не переживала, да и вокруг было много таких же одиноких русских учительниц. Потом стала думать о ребенке, но тут  медкомиссия и как приговор – миома крупных размеров. Тогда способ лечения был только один – операция.
К тому времени переехала она в собственную однокомнатную квартиру, а лет через десять все женские чаяния и надежды утихли сами собой. Впереди маячила ровная, как степь, одинокая старость.
Но не тут-то было, все вокруг забурлило и закипело, стало непонятным и опасным. Директор-таджик косился и нервничал, учительницы из местных надели свои пестрые одежды и стали  разговаривать только на родном языке. Она никогда не одевалась и не вела себя вызывающе, всегда уважала культуру и обычаи этого народа, но все чаще ловила на себе длинные неприязненные взгляды и каждое утро вздрагивала от плохих новостей.
«Уезжайте», - посоветовал ей добрый человек, родитель ученика. Она и сама уже понимала, что уехать придется, но куда?.. На малой родине не осталось никого и ничего.
В нашем городе у нее жила какая-то двоюродная племянница, а ближе родни не было. Квартиру продала за бесценок и купила на окраине домик без удобств. Была рада своему углу, развела огород. Только вот кто-то из соседей ей попался не совсем адекватный. Помню, при мне на остановке какая-то женщина громко спросила: «Куда ты все ездишь каждый день? Я-то хоть к дочке… А ты одна». Я прямо сжалась от негодования, от чужой бестактности, а Софья Павловна ответила ровно и четко, как на уроке: «Что Вы меня все время стараетесь поддеть – одна я да одна… Я живу не одна, а среди людей!»
Я передохнула, а та соседка, наоборот, сжалась и замолчала.
Прошло несколько лет, и вдруг домик Софьи Павловны сгорел по неизвестным причинам. Мы все помогли ей немного материально, и она как-то смогла купить себе строительный вагончик на колесах, прожила в нем всю весну и лето. Вот тогда у нее появился тот длинный плащ с чужого плеча и палка для лучшей опоры.
В тот год в нашем городе, в одном из пустующих детских садов, открыли общежитие  для одиноких престарелых граждан. Все там было сделано по уму: комнатки на одного или двоих, несколько санузлов с душевыми и стиральными машинами, несколько туалетов, общий холл с телевизором, общая кухня, открытая веранда, балконы, беседки во дворе, вахтер у двери. Жильцы, которые еще могли сами себя обслуживать, оплачивали из пенсии только коммунальные услуги. Они свободно перемещались по городу, могли заночевать где угодно, привести к себе кого угодно, готовили еду на общей кухне, мылись и стирали в ванной комнате.
Мы навещали Софью Павловну в ее новом жилище и радовались, что в комнате она жила одна и обставила ее в соответствии со своим вкусом. Фотографии на этажерке, старинные часы, коврики на полу и стене, стопка журналов ЗОЖ, какие-то настойки в бутылочках. Сохранившиеся личные вещи начисто изгнали из этих стен казенный дух. В коридоре рядом с комнатой был выход на широкий балкон, где она дышала свежим воздухом перед сном.
И жить бы да жить, но случилось несчастье: упала Софья Павловна, сломала ногу и больше не встала. В заведении имелся медперсонал для лежачих больных, за ней ухаживали, но не выходили. Она всегда шла по жизни с высоко поднятой головой, но этот удар не перенесла.
А наш «дом престарелых» потом прикрыли – под предлогом, что для таких учреждений надо иметь тысячу разрешений…