Махсум-ака

         В Ташкенте, на улице Профсоюзной, недалеко от 16-го отделения милиции, на углу улицы, ведущей к хаузу-водоёму, был маленький дворик, огороженный оплывшим глиняным дувалом-забором.

          Вход в этот дворик был через единственное строение - очень маленькую глинобитную комнатку с двумя дверьми, одна из которых вела прямо на улицу, а вторая -во двор.

          Комнатка была настолько маленькой, что в ней умещался только топчан, сколоченный из нескольких деревянных ящиков и очаг с котлом, расположенный впритык к двери, ведущей во двор.

         В этом котле всегда жарились «семечки» - семена подсолнуха, который произрастал тут же, во дворе.

         Жил в этом, более чем скромном, домике под плоской глиняной крышей, человек, любимый всей окрестной малышнёй, которая, частенько, возвращаясь из школы, шумной толпой врывалась в открытую дверь хибарки и, с молчаливого согласия хозяина, горстями хватала прямо из котла ещё не остывшие семечки.

           Хозяин двора с котлом и семечками - Махсум-ака, никогда не возмущался и даже не ругался. Он, казалось, вообще не умел говорить, хотя прекрасно всё слышал и понимал. Он и не улыбался никогда, спокойно-невозмутимое выражение не сходило с его лица и только, странное подергивание обезображенных мышц, временами приводило в судорожное движение следы многочисленных шрамов на лице.

           Это самопроизвольное подергивание мышц лица усиливалось по ночам и не давало заснуть - Махсум-ака всю ночь ворочался с боку на бок, пытаясь отогнать от себя мрачные сны, реальность которых с годами становилось всё труднее отличить от действительности.

         Вот уже семь лет прошло после войны, а ему казалось, что он никак не может выспаться по ночам. Но сны не отпускали и днём.

          Почти всегда снился тот, последний его бой, неумолимо приближающийся немецкий танк, уткнувшийся в землю ствол их родной «сорокопятки», разбросанные тела боевого расчета и, словно застрявшая в ушах фраза «Противотанковая артиллерия: двойной оклад - тройная смерть».

         И грохот! Свист пуль и грохот рвущихся снарядов! «Перелёт» - привычно отмечает мозг. «А теперь -недолёт! Пристрелялся, гад! Сейчас накроет! Третий летит - бумм! Но, что это? Не взорвался! И четвертый тоже! И пятый! Как это может быть?! И что это за крик? Ребенок! Отчаянно кричит: Коч! По узбекски? Откуда на фронте ребенок? Его же сейчас накроет снарядом! И вражеский танк уже близко! Спасти ребенка!»

         Мальчишка лет семи беспечно пинавший свой новенький резиновый мячик об стену соседнего дома, заметив неожиданно вынырнувшую из-за угла машину, успел только криком предупредить  своего младшего брата, когда внезапно распахнулась дверь домика продавца семечек и выбежавший оттуда Махсум-ака, прямо из-под колес машины, выхватил растерявшегося мальчугана.

         Вечером того же дня соседи заметили отца тех мальчишек, тоже бывшего фронтовика, скрывшегося за маленькой дверью домика Махсум-ака с большой чашкой плова, накрытой двумя свежими лепешками.

          Злые языки поговаривают, что кроме плова там было и ещё что-то, потому что чуть позже прохожие слышали возгласы «За Родину! За Сталина!», доносившиеся из-за плохо прикрытой двери продавца семечек.