В застенках страсти роковой

Мальчишкой
Я в меру любовью был одаренный.

Ты пришла - деловито,
за рыком, за ростом, взглянув,
разглядела просто мальчика.

Взяла, отобрала сердце
и просто пошла играть -
как девочка мячиком.

И каждая - чудо будто видится -
где дама вкопалась,
а где девица.

«Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!»

А я ликую.
Нет его - ига!

От радости себя не помня, скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело, было легко мне.

В. Маяковский «Люблю» (1926)


К началу апреля 1930 года внутренний мир Маяковского скукожился до одной единственной и простой мысли – всё кончено.

8 апреля, прощаясь после ночной прогулки с Полонской с Яншиным, он сказал:

- Если бы вы знали, от чего вы меня сейчас избавили.

В четверг, 10 апреля, давний знакомый Маяковского, журналист, пишущий о театре, Александр Февральский [1] встретил его в коридоре Театра имени Мейерхольда, когда на сцене шла «Баня». «Очень мрачный, он стоял, опершись локтем о дверной косяк, и курил», - вспоминал Александр Вильямович. Чтобы поддержать Маяковского, он заговорил о статье в «Правде», наконец-то по справедливости высоко оценившей «Баню». Маяковский в ответ уронил:

- Всё равно, теперь уже поздно.

Вечером 11 апреля  Маяковский у себя дома организует карточную игру, куда приглашает Николая Асеева [2], Полонскую, Яншина и Гринкруга [3].
Маяковский проигрывается. Удачливые гости захватили с собой карточную колоду и, дурачась, оставляли на память Маяковскому по карте на каждой ступеньке лестницы.

Вспоминая этот день в 1938 году, Полонская писала:
«Я почувствовала, что наши отношения дошли до предела. Я просила его оставить меня, и мы на этом расстались во взаимной вражде.»

Утром 12 апреля Маяковский пишет предсмертное письмо:

«Всем
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля - люби меня.
Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят -
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.
Счастливо оставаться.

Владимир Маяковский.»

Днём Маяковский дозванивается до Полонской в антракте, пытается ей объяснить, что без нее всё для него теряет смысл. Добавляет:

- Да, Нора, я упомянул вас в письме к правительству, так как считаю вас своей семьей. Вы не будете протестовать против этого?

Не поняв, о чём идет речь, она не возражала.

Вечером 13 апреля у Валентина Катаева [4] Маяковский пытался окончательно выяснить отношения с Полонской. Сказал, что сейчас в присутствии всех скажет Яншину об их отношениях [5]. Был очень груб, всячески её оскорблял. Позже она вспоминала:

«Меня же его грубость и оскорбления вдруг перестали унижать и обижать, я поняла, что передо мною несчастный, совсем больной человек, который может вот тут сейчас наделать страшных глупостей, что Маяковский может устроить ненужный скандал, вести себя недостойно самого себя, быть смешным в глазах этого случайного для него общества.
Он вынул револьвер [6]. Заявил, что застрелится. Грозил, что убьет меня, Наводил на меня дуло. Я поняла, что мое присутствие только еще больше нервирует его. Больше оставаться я не хотела и стала прощаться. За мной потянулись все.
…

Владимир заехал за мной на такси в 8:30 утра(14апреля). Выглядел он очень плохо. В половине второго я должна ехать на Лубянку, там у меня репетиция с Немировичем-Данченко. Он выругался и сказал, что не отпустит меня из комнаты. Потом сел на пол и заплакал. Я говорила, что люблю его, но не брошу театр, пообещала поговорить с Яншиным. Владимир забегал по комнате, несколько раз подходил к календарю и письменному столу. Потом сказал, чтобы я шла. Дав мне 20 рублей на такси, закрыл дверь.»

После того как за Полонской закрылась дверь Маяковский бросился к столу и дописал посмертное письмо:

«Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным.
Сериозно - ничего не поделаешь. Привет.
Ермилову скажите, что жаль - снял лозунг, надо бы доругаться.
В. М.

Достал из стола пистолет. Снова взял ручку и дописал:

«В столе у меня 2000 руб. - внесите в налог.
Остальное получите с Гиза.
В. М.»

Из воспоминаний Полонской:

«Я прошла несколько шагов по коридору и услышала звук выстрела. На ватных ногах вбежала в комнату, Владимир был ещё жив, он лежал на ковре и смотрел на меня пытаясь поднять голову и что-то сказать. Но глаза уже были неживые…»

***

ЗА 17 ЛЕТ ДО РОКОВОГО ВЫСТРЕЛА.

В 1913 году, на вечеринке у пианистки Иды Хвас (1892 – 1945), студентки Московской консерватории и близкого друга бубнововалетчиков [7] Маяковский впервые встречается с Эльзой Каган (1896 - 1970).

Семьи Каган и Хвас хорошо знали друг друга, Эльза и её сестра Лили (будущая муза Маяковского) дружили с Идой и ее сестрой Алей с детства.

В середине 1950-х г. Эльза вспоминала:

«В хвасовской гостиной, там, где стоял рояль и пальмы, было много чужих людей. Все шумели, говорили, Ида сидела у рояля, играла, напевала.
Кто-то необычайно большой, в черной бархатной блузе, размашисто ходил взад и вперед, смотрел мимо всех невидящими глазами и что-то бормотал про себя. Потом, как мне сейчас кажется - внезапно, он также мимо всех загремел огромным голосом. И в этот первый раз на меня произвели впечатление не стихи, не человек, который их читал, а все это вместе взятое, как явление природы, как гроза… Маяковский читал «Бунт вещей», впоследствии переименованный в трагедию «Владимир Маяковский».»

Большому и грязному человеку
подарили два поцелуя.
Человек был неловкий,
не знал, что с ними делать, куда их деть.
Город, весь в празднике,
возносил в соборах аллилуйя,
люди выходили красивое одеть.
А у человека было холодно
и в подошвах дырочек овальцы.
Он выбрал поцелуй, который побольше,
и надел, как калошу.
Но мороз ходил злой, укусил его за пальцы.
«Что же, — рассердился человек, —
я эти ненужные поцелуи брошу!»
Бросил. И вдруг у поцелуя выросли ушки,
он стал вертеться, тоненьким голосочком крикнул:
«Мамочку!»

Испугался человек.
Обернул лохмотьями души своей дрожащее тельце,
понес домой, чтобы вставить в голубенькую рамочку.
Долго рылся в пыли по чемоданам (искал рамочку).
Оглянулся — поцелуй лежит на диване,
громадный, жирный, вырос, смеется, бесится!
«Господи! — заплакал человек, — никогда не думал,
что я так устану. Надо повеситься!»
И пока висел он, гадкий, жаленький, —
в будуарах женщины — фабрики без дыма и труб —
миллионами выделывали поцелуи, —
всякие, большие, маленькие, —
мясистыми рычагами шлепающих губ.

К лету 1915 года семья Каган переезжает в Малаховку, где зарождается роман Эльзы с Маяковским. Она влюбляется в его строки и… в него самого:

«Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?»

Они стали встречаться тайком и без малейшего угрызения совести, в её пустой московской квартире, пахнущей нафталином, со свернутыми коврами, завешенными кисеей лампами, с двумя роялями в накинутых, как на вороных коней, попонах.

Они были счастливы.

После похорон отца, оставив мать с теткой на даче, Эльза поехала к Лиле в Петроград, и Маяковский пришел её навестить. Она уговорила его прочесть стихи Брикам, и тогда, в тот вечер, уже наметилась судьба многих из тех, что слушали «Облако» Маяковского…

…Для экономии места между двумя комнатами была вынута дверь. Маяковский стоит, прислонившись спиной к дверной раме. Видно, что волнуется. Потом из внутреннего кармана пиджака извлекает небольшую тетрадку, заглядывает в нее и засовывает обратно в карман. Обведя глазами комнату, он начинает читать негромким голосом:

«Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий».

Все присутствовавшие впились глазами в поэта и не спускали их до последних строчек:

« Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо».

Все молчат потрясенные. А Маяковский, за все время чтения так и не переменивший позы, стоит, опершись на косяк двери. А потом, уже в роли победителя, попивая чай с вареньем, Маяковский неожиданно спросит у потрясенной чтением Лили: «Можно посвятить поэму вам?» И на глазах её мужа и влюбленной в Маяковского Эльзы пишет над заглавием: «Тебе, Лиля».

Брики отнеслись к стихам восторженно, безвозвратно полюбили их. Маяковский же с радостью зашёл в «застенки» роковой Лили. Она не сказала ни слова, она лишь смотрела, но как…[8]

Позже в поэме «Хорошо» Маяковский так писал о глазах, которые он тогда увидел:

«Если я чего написал,
если чего сказал -
тому виной глаза-небеса,
любимой моей глаза.
Круглые да карие,
Горячие до гари.»

Позже в своих воспоминаниях Лиля Брик запишет:

«Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей - внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его - Маяковский - такая звучная и похожая на псевдоним, причем на пошлый псевдоним.»

Осип Брик тоже увидел в нем Поэта и начал активные действия по продвижению творчества Маяковского. На свои деньги издал поэму «Облако в штанах» тиражом в 1050 экземпляров. В феврале 1916 года О. Брик издает поэму Маяковского «Флейта-Позвоночник», посвященную его жене Лили.


Лиля Бирк (1891 – 1978) , старшая сестра Эльзы Каган, огненно-рыжая хулиганка, с горящими карими глазами родилась в Москве, в районе Покровских ворот. Отец ее служил юрисконсультом в Австрийском посольстве, а мать преподавала музыку. Сёстры получили замечательное образование, они знали два языка – французский и немецкий, великолепно играли на рояле, обе закончили гимназию. По окончании гимназии она сначала увлекалась математикой и училась на Высших женских курсах, потом поступила в Московский архитектурный институт, стала заниматься живописью и лепкой, а затем и скульптурой в Мюнхене. Впоследствии была увлечена балетом (брала уроки), кинематографом (снимала картины и играла в них) - одним словом, круг ее интересов был достаточно широк. Конечно, во всех этих занятиях она оставалась дилетантом.

Совсем еще девочкой Лиля обнаружила, что имеет над мужчинами неограниченную странную власть. Достаточно было одного ее взгляда, чтобы мужчина «потерял голову».

В юности Лиля неоднократно перечитывала роман Чернышевского «Что делать?» и считала, что жизненное устройство его героев, свободных от условностей и таких «пережитков старого быта», как ревность, должно быть образцом для подражания. Эта позиция стала лейтмотивом всей её дальнейшей жизни.

Любовных историй было множество, и одна из них с учителем музыки закончилась даже беременностью. Первым, кому она об этом рассказала, был друг детства - Осип Брик (будущий муж), и тот сразу предложил выйти за не-го замуж...

Однако, после ночных раздумий Лиля отказалась от этого акта сочувствия. Ей было 17, и родители настояли на аборте, который можно было сделать только нелегально. Для этого пришлось поехать в Армавир, где у родственников был знакомый врач. В итоге – бездетность, как наказание за легкомысленность, но Лилю это не очень волновало. Впереди была целая жизнь.

Если ей нравился мужчина, и она хотела завести с ним роман - особого труда для нее это не представляло. Она была максималистка, и в достижении цели ничто не могло её остановить.

Ее не останавливало и семейное положение «объекта» или его отношения с другими женщинами. Она хотела любить этого человека, проводить с ним время, путешествовать, но при этом... дружить с его женой. Маяковский заметил однажды: «Ты не женщина, ты – исключение».

При этом её нельзя было назвать роковой красавицей. Вот как её описывает Галина Катанян [9]:

«…Мне было двадцать три года (1927), когда я увидела ее впервые. Ей - тридцать девять.
В этот день у нее был такой тик, что она держала во рту костяную ложечку, чтобы не стучали зубы.
Первое впечатление - очень эксцентрична и в то же время очень «дама», холеная, изысканная и - боже мой! - да она ведь некрасива!
Слишком большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик…
Но уже через секунду я не помнила об этом. Она улыбнулась мне, и всё лицо как бы вспыхнуло этой улыбкой, осветилось изнутри. Я увидела прелестный рот с крупными миндалевидными зубами, сияющие, теплые, ореховые глаза. Изящной формы руки, маленькие ножки. Вся какая-то золотистая и белорозовая. В ней была «прелесть, привязывающая с первого раза», как писал Лев Толстой о ком-то в одном из своих писем. Если она хотела пленить кого-нибудь, она достигала этого очень легко. А нравиться она хотела всем - молодым, старым, женщинам, детям… Это было у нее в крови. И нравилась!»

Лиля влюбилась в Осипа Максимовича Брика (1888 – 1945) гимназисткой 13-ти лет. Шел 1905 год и семнадцатилетний Брик, старший брат ее подруги, вел у них кружок по изучению политической экономии. Именно его холодность довела Лилю до того самого тика и выпадения волос. Она все же добилась своего, но ненадолго. 26 марта 1912 года сыграли свадьбу, а через два года, говоря её словами «мы физически с ним как-то расползлись». Но эти два года она потом вспоминала в «Пристрастных рассказах», как самые счастливые годы своей жизни, абсолютно безмятежные.

Брак, навеки разрубивший сердце, принес, тем не менее, практическую пользу. Физически расставшись с Бриком, но оставшись жить с ним в одной квартире – иного Лиля и не мыслила! – она обрела свободу, невиданную ни для какой мужней жены и ни для какой девицы ее круга. Но ставши свободной в поведении, Лиля пожизненно осталась в эмоциональном и интеллектуальном плену у Осипа Максимовича. Да и он не полностью обрёл свободу от роковой Лили, она по-прежнему нуждалась и наслаждалась близостью с ним [10], что выводило Маяковского из себя, когда они с Осипом закрывались на кухни, предаваясь плотским утехам. Маяковский в бешенстве метался возле их двери, но Лиля от этого только громче стонала, убеждая Осипа, что это страдание выльется в прекрасные строки, которые прольются на них его гонорарами и от этого их страсть становилась только сильнее. [11]

Позже в своих воспоминаниях Лиля запишет:

«Это было нападение, Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты – буквально. И хотя фактически мы с Осипом Максимовичем жили в разводе, я сопротивлялась поэту. Меня пугали его напористость, рост, его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна. Володя влюбился в меня сразу и навсегда. Я говорю – навсегда, навеки – оттого, что это останется в веках, и не родился тот богатырь, который сотрет эту любовь с лица земли.»

На самом деле нападения не было, а был добровольный плен, выгоды от которого бывшая супружеская пара почувствовала, как говорится «кожей». Страна бурлила, призрак революции уже метался по улицам городов и ей нужны были глашатаи. Маяковский, как ни кто лучше, подходил для этой роли, нужно было ему только чуть-чуть помочь, и они помогли.

Он поселился на Надеждинской в Петрограде [12]. Ежедневно молит её о свиданиях, и ошеломленная Лиля не найдет в себе сил для отказа.

Они будут встречаться в его комнате, благоухающей, цветами, купленными для Лили. И часами гулять по городу – позднелетнему, осеннему, зимнему Петрограду. Однажды забрели в порт, и Лиля спросила, почему из корабельных труб не идет дым. «Они не смеют дымить в вашем присутствии», – немедленно нашелся Маяковский.

В 1919 во «Флейте-позвоночник» он пишет:

«Но мне не до розовой мякоти,
которую столетия выжуют.
Сегодня к новым ногам лягте!
Тебя пою, накрашенную, рыжую.
Может быть, от дней этих,
жутких, как штыков острия,
когда столетия выбелят бороду,
останемся только ты и я,
бросающийся за тобой от города к городу.» [13]

В 1921 году, когда у Маяковского появились некоторые сложности с выходом «Мистерии-Буфф» и поэмы «150 000 000», Брик отправилась в Ригу для поиска издателей, готовых выпускать его книги. Для пропаганды его творчества она написала и опубликовала две статьи в газете «Новый путь» - печатном органе полпредства РСФСР в Латвии.

Летом 1922 года Лиля отправилась в Берлин, затем навестила в Англии мать, работавшую в советском торгпредстве «Аркос». Устав от литературных дебатов, почти непрерывно проходивших в их московской квартире, она в письме переводчице Рите Райт (1898 – 1988) откровенно признавалась: «Ужасно рада, что здесь нет футуристов».

В 1922году чувства Маяковского всё ещё не остыли. В поэме «Люблю» он пишет:

«Флоты - и то стекаются в гавани.
Поезд - и то к вокзалу гонит.
Ну, а меня к тебе и подавней
- я же люблю! - тянет и клонит.
Скупой спускается пушкинский рыцарь
подвалом своим любоваться и рыться.
Так я к тебе возвращаюсь, любимая.»

Кризис в их отношениях наступил зимой 1922 года. Лиля предложила Маяковскому расстаться на два месяца, потому что ей показался утомительным сложившийся «старенький, старенький бытик». Разлука должна была продлиться до 28 февраля 1923 года. Брик пережила её весьма спокойно, тогда как для Маяковского расставание превратилось в «добровольную каторгу»: он стоял у дома возлюбленной, писал ей письма, передавал через Николая Асеева подарки, в том числе символические - птицу в клетке.

В письме к Эльзе Лиля сообщала, что «он днём и ночью ходит под моими окнами, нигде не бывает и написал лирическую поэму в 1300 строк» - речь шла о поэме «Про это», вышедшей впоследствии с посвящением «Ей и мне».

Когда заявленный Лилей «срок заключения» истёк, Брик и Маяковский встретились на вокзале и сели в поезд, отправлявшийся в Петроград. В дневнике, который поэт вёл во время вынужденного «заточения», сохранилась запись:
«Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Всё равно люблю. Аминь... Любовь это жизнь, это главное. От неё разворачиваются и стихи и дела и всё пр... Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас».

Одним из принципов, который Брики и Маяковский совместно приняли в 1918 году, было предоставление членам «семьи» определённой свободы: «Дни принадлежат каждому по его усмотрению, ночью все собираются под общим кровом».

Поэтому Лиля не видела никакой драмы в том, что её роман с 42-летним партийным функционером Александром Краснощёковым (1880 – 1937) развивался у всех на глазах. Отношения, о которых «уже судачила вся Москва», были прерваны арестом Краснощёкова: его обвинили в злоупотреблениях при проведении финансовых операций в только что созданном Промышленном банке. В сентябре 1923 года Александр Михайлович был арестован и помещён в Лефортовскую тюрьму. Его тринадцатилетнюю дочь Луэллу Брик забрала в свой дом. Вместе с девочкой она носила Краснощёкову передачи, а в письмах Маяковскому признавалась: «Не могу бросить А.М., пока он в тюрьме». Краснощёкова амнистировали в 1925 году, но возврата к прежним отношениям между ними уже не было. Лиля всегда исключала в своих отношения тех, кто оказался неудачником.

В 1927 году Лиля увлеклась кинорежиссёром Львом Кулешовым (1899 – 1970). По словам шведского литературоведа Бенгта Янгфельдта (р. 1948), 28-летний Кулешов, снявший к тому времени такие фильмы, как «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» и «Луч смерти», был настолько покорён Лилей, что посвящал ей мадригалы. Летом 1927 года возлюбленные отправились в путешествие по Кавказу, посетили Тифлис, побывали в курортном посёлке Махинджаури. Далее их маршрут пролегал через Харьков, на вокзале которого Лилю ждал Маяковский. Выбросив чемодан в окно, она покинула вагон и вместе с поэтом поехала в местную гостиницу - там Маяковский в течение ночи читал ей новые главы октябрьской поэмы «Хорошо!».

Лиля бессовестно пользовалась поэтом, чтобы удовлетворить своё тщеславие.

В 1928 году, когда поэт выехал в Париж, Лиля в одном из писем напомнила ему про автомобиль, о покупке которого они говорили в течение нескольких месяцев. В письме от 14 октября 1928 года Бриг напоминала Маяковскому: «1) предохранители спереди и сзади, 2) добавочный инжектор сбоку, 3) электрическую прочищалку для переднего стекла, 4) фонарик сзади с надписью "стоп», 5) обязательные стрелки, показывающие, куда поворачивает машина, 6) теплую попонку, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочных колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму (открытую... закрытую) на твой вкус. Только чтобы не была похожа на такси. Лучше всего Buiсk или Renault. Только НЕ Amilcar!»

28 октября она добавляет: «Прежде чем купить машину, посоветуйся со мной телеграфно...»

Заключить контракт на производство фильма Маяковскому не удалось, о чём он немедленно известил Лилю, на что она ответила: «Ууууууу-у-у-у!!! Неужели не будет автомобильчита! А я так замечательно научилась ез-дить!!! Пожалуйста, привези автомобильчит!!!!!!!!!!!!!!!»

Далее последовали новые вводные: «Если не хватит денег, то пошли хоть... 450 долларов на Фордик без запасных частей. Запасные части, в крайнем случае, можно достать для Форда и здесь. У-уу-ууу!!!!?»

В одном из последующих писем Лиля пишет:
«Мы [14] много думали о том - какой. И решили - лучше всех - Фордик.
1) Он для наших дорог лучше всего,
2) для него 400 легче всего доставать запасные части,
3) он не шикарный, а рабочий,
4) им легче всего управлять, а я хочу управлять обязательно сама. Только купить надо непременно Форд последнего выпуска, на усиленных покрышках-баллонах; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим количеством запасных частей».

Помощь в выборе и приобретении автомобиля Маяковскому оказала Татьяна Яковлева, среди знакомых которой было много состоятельных мужчин, благодаря чему Маяковский смог отписать в Первопрестольную: «Покупаю Рено. Красавец серой масти: 6 сил, 4 цилиндра, кондуит интерьер. 19 декабря поедет в Москву».

Лиля впоследствии писала, что в ту пору она была, вероятно, единственной женщиной советской столицы, сидевшей за рулём: «Кроме меня управляла машиной только жена французского посла».

В мае 1926 года у поэта возник роман с Натальей Брюханенко (1905 – 1984), работавшей в одной из издательских библиотек. Их отношения продолжались около двух лет. В конце августа 1927 года Маяковский и Брюханенко вместе путешествовали по Крыму, где у поэта проходил гастрольный тур. По воспоминаниям Натальи Александровны, во время ухаживаний Маяковский демонстрировал размах, граничащий с «гигантоманией»: пытался приобрести все лотерейные билеты, продаваемые в городском парке; дарил возлюбленной огромные, не помещавшиеся в обычных вазах букеты цветов; преподносил «все духи Ялты». Разрыв произошёл весной 1928 года, когда, придя навестить заболевшего поэта в Гендриков переулок, Брюханенко услышала: «Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или очень хорошо, но любить я уже могу только на втором месте».

С Татьяной Яковлевой (1906 – 1991) Маяковский познакомился во Франции через сестру Лили, Эльзу Триоле, которая характеризовала новую возлюбленную поэта как человека весьма активного: «В ней была молодая удаль, бьющая через край жизнеутверждённость, разговаривала она, захлёбываясь, плавала, играла в теннис, вела счёт поклонникам».

Яковлева оказалась едва ли не единственной женщиной из окружения Маяковского, по отношению к которой Брик испытала нечто вроде ревности: Лилю задела «творческая измена» поэта, посвятившего Татьяне Алексеевне два произведения - «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой».

В декабре 1929 года Яковлева стала женой французского виконта дю Плесси; к этому времени Маяковский уже увлёкся Вероникой Полонской.

В 1928 году Лиля Брик с режиссером Виталием Жемчужным (1898 1966) снимали фильм «Стеклянный глаз». Эта картина стала дебютной для актрисы Вероники Полонской (1908 – 1994), она играла главную роль.

Вскоре Осип Брик пригласил ее на бега, где состоялось знакомство её с Маяковским. Полонская потом писала:
«Когда он стал читать мне свои стихи, я была потрясена. Читал он прекрасно, у него был настоящий актерский дар. Помню хорошо, как он читал «Левый марш», раннюю лирику».

Уже наследующий день Маяковский пригласил Веронику в свой кабинет на Лубянке:
«Дома у себя – на Лубянке – он показывал мне свои книги. Помню, в этой комнате стоял шкаф, наполненный переводами стихов Маяковского почти на все языки мира.
Он показал мне эти книги.
Читал мне стихи свои. <…>
Владимир Владимирович много рассказывал мне, как работает.
Я была совсем покорена его талантом и обаянием.
Владимир Владимирович, очевидно, понял по моему виду, – словами выразить своего восторга я не умела, – как я взволнована.
И ему, как мне показалось, это было очень приятно. Довольный, он прошелся по комнате, посмотрелся в зеркало и спросил:
– Нравятся мои стихи, Вероника Витольдовна?
И получив утвердительный ответ, вдруг очень неожиданно и настойчиво стал меня обнимать.
Когда я запротестовала, он страшно удивился, по-детски обиделся, надулся, замрачнел и сказал:
– Ну ладно, дайте копыто, больше не буду. Вот недотрога.
Я стала бывать у него на Лубянке ежедневно. <…>
Мы встречались часто.
Яншин ничего не знал об этой квартире Маяковского. Мы всячески скрывали ее существование.»

Двадцатилетняя Вероника во время знакомства с поэтом уже состояла в браке с актером Михаилом Яншиным (1902 – 1976). И сама Полонская, и современники поэта, описывали их роман как одновременно страстный и мучительный. Поэт требовал, чтобы актриса немедленно развелась с мужем. Он вступил в писательский кооператив: хотел переехать с будущей женой в собственную квартиру.

Позже Полонская вспоминала:
«Он очень обижался на меня за то, что я никогда не называла его по имени. <…> Владимир Владимирович смеялся надо мной, утверждая, что я зову его «никак». <…> Говорил, что, несмотря на нашу близость, он относится ко мне как к невесте. После этого он иногда называл меня невесточкой».

Из воспоминаний Полонской:
«Помню, после репетиции удерешь и бежишь бегом в кафе на Тверской и видишь, за столиком сидит мрачная фигура в широкополой шляпе. И всякий раз неизменная поза: руки держатся за палку, подбородок на руках, большие темные глаза глядят на дверь.
Он говорил, что стал посмешищем в глазах всех официанток кафе, потому что ждет меня часами. Я умоляю его не встречаться в кафе. Я никак не могла ему обещать приходить точно. Но Маяковский отвечал:
– Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи! <…>
Я была в это время беременна от него. Делала аборт, на меня это очень подействовало психически, так как я устала от лжи и двойной жизни, а тут меня навещал в больнице Яншин… Опять приходилось лгать. Было мучительно.
После операции, которая прошла не совсем благополучно, у меня появилась страшная апатия к жизни вообще и, главное, какое-то отвращение к физическим отношениям.
Владимир Владимирович с этим никак не мог примириться. Его очень мучило мое физическое (кажущееся) равнодушие. На этой почве возникало много ссор, тяжелых, мучительных, глупых. <…>

Владимира Владимировича такое мое равнодушие приводило в неистовство. Он часто бывал настойчив, даже жесток. Стал нервно, подозрительно относиться буквально ко всему, раздражался и придирался по малейшим пустякам.»

Из воспоминаний Вероники Полонской:
«1930 год начался для него скверно. Много болел. Неудачно прошла его выставка, никто из коллег не пришел, хотя было много молодежи. Еще одна неудача - премьера «Бани» в марте. Начались разговоры, что Маяковский исписался, и он это слышал, страдал. А у меня как раз в это время тоже не ладилось в театре. Он хотел, чтобы я ушла из театра, чего я не могла сделать. Мы ссорились, иногда из-за мелочей, ссоры перерастали в бурные объ-снения.»

14 апреля прозвучал роковой выстрел.

17 апреля 1930 года Бриг вернулись в Москву. Мать Маяковского встретив Лилю с горечью сказала: «При вас этого не случилось бы» [15]








[1] Февральский Александр Вильямович (1901- 1984) - журналист, театральный критик, литературовед; работал в РОСТА, в театральном отделе газеты «Правда», Театре Мейерхольда; автор воспоминаний о Маяковском.

[2] Асеев Николай Николаевич (1889 -1963) - русский советский поэт, переводчик и сценарист, деятель русского футуризма.

[3] Гринкруг Лев Александрович (1889 - 1987) - кинематографист. Свой человек в доме Бриков и Маяковского.

[4] Катаев Валентин Петрович (1897 – 1986) - писатель, драматург, поэт, сценарист, военный журналист.

[5] Незадолго до этого Полонская сделала аборт от связи с Маяковским, который стал для неё фатальным, после этого она уже не могла иметь детей.

[6] Возможно это был пистолет, так как у Маяковского не было револьвера.

[7] Общество художников «Бубновый валет» - русская художественная группа, самое крупное творческое объединение раннего авангарда, существовавшее с 1911 по 1917 год.

[8] В своей автобиографии «Я сам» Маяковский под заголовком «Ра-достнейшая дата» написал: «Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками».

[9] Катанян Галина Дмитриевна (1904 – 1991) - эстрадная артистка, певица, журналистка. В 1938 г. её муж Василий Абгарович Катанян оставил её ради Лили Брик.

[10] На то, что связь Лили и Осипа, после развода была не только формальной, указывает тот факт, что уже в октябре 1930 года второй муж Лили В.М. Примаков (1897 - 1937) жил с ними в одной квартире. После того как Примакову в в1935 году в Ленинграде выделили служебное жильё по адресу: улица Рылеева, 11. Через некоторое время в эту квартиру переехали из Москвы Осип Брик с Евгенией Гавриловной Соколовой - женой кинорежиссёра Виталия Жемчужного.
В феврале 1930 года Лиля с Осипом отправились в путешествие по Европе. В последнем письме супругам Маяковский пишет: «Пишите, родные, и приезжайте скорее». Весной Брики должны были вернуться, даже купили для Маяковского множество подарков: сигары, галстуки, бамбуковую трость. Из Амстердама с вокзала 14 апреля Лиля написала Маяковскому: «До чего здорово тут цветы растут! Настоящие коврики - тюльпаны, гиацинты, нарциссы». Но открытка так и не была прочтена. В тот же день поэт свёл счёты с жизнью.

[11] О нравах, царивших в «семье» Маяковского – Брик писала в своих воспоминания Галина Катанян:
«Приехал Кулешов с Хохловой, Лиля и Кулешов тотчас же поднялись наверх и пробыли там довольно долго. То же самое произошло, когда приехал Жемчужный с Женей. Ося с розовой от смущения и радости Женей немедленно удалились наверх. Хохлова невозмутимо беседовала с дамами на террасе, но Жемчужный, очевидно менее вышколенный, тоскливо бродил по саду в полном одиночестве. Я была несколько озадачена всем виденным и на обратном пути домой спросила Васю - что же это такое? Вася, поразмыслив, объяснил мне, что современные люди должны быть выше ревности, что ревновать - это мещанство.
«Невозмутимость» Хохловой была наигранной, поскольку и она не хотела прослыть мещанкой. В действительности она невероятно страдала и однажды пыталась покончить с собой.
Шуру остановили на пороге самоубийства, - рассказывала Лили, «буквально поймали за руку». Роль, которую ей не удалось воплотить на экране, она сыграла в жизни - в режиссерском кресле сидел один и тот же человек. Лили не понимала реакции Хохловой, такое поведение было для нее выражением «бабушкиных нравов». Вкладом Осипа в семейную драматургию стал сценарий фильма «Клеопатра» (режиссер Кулешов, в главной роли Хохлова).»

[12] 14 апреля 1852, когда Шестилавочную улицу продлили до Невского проспекта, ее новый участок был назван Надеждинской улицей. Название «Надеждинская», как указывал историк П.Н. Столпянский, возникло после того, как на этой улице была построена особая больница для чахоточных. В эту больницу «люди ходили с надеждою выздороветь».
 16 января 1936 года Ленсовет принял соответствующее постановление о переименовании в улицу Маяковского - в память о выдающемся советском поэте В.В. Маяковском, жившем в доме 52 с 1915 по 1918 год.
Впервые предложение о переименовании Надеждинской улицы в улицу Маяковского было высказано поэтом Н.Л. Брауном (1902 – 1975) на вечере памяти В.В. Маяковского в апреле 1934 года и горячо поддержано присутствующими.

[13] Н. Харджиев свидетельствует: «Особый интерес представляет обнаруженное мною /... / рукописное «издание» поэмы «Флейта-позвоночник». Уникальная рукописная книга, датированная 21 ноября 1919 года, с тонким мастерством «разрисована» Маяковским: обложка и четыре иллюстрации (акварель). Текст титульного листа написан Маяковским (кистью): «Флейта позвоночника. Соч. Маяковского. Посвящается Л.Ю. Брик. Переписала Л.Ю. Брик. Разрисовал Маяковский». Вверху титульного листа автограф: «Написал эту книгу я. Вл. Маяковский. 21. XI. 19 г.».

[14] Мы - это, разумеется, Лиля и Кулешов, для «мотоциклетки» которого Лиля просила купить «все», что она записала в особом списке: «Мы очень много на ней ездим». Не забыта и жена Кулешова - ей Маяковский должен был привезти «кино-грим для зубов».

[15] Когда в 1937 году готовились списки подлежащих аресту «жён изменников родины», в числе которых была жена В.М. Примакова Лиля Брик, Сталин написал на списке «Не будем трогать жену Маяковского».