Толик

Мы сидели на лавочке, выкрашенной желтой краской, на перроне небольшого провинциального городка. Станция называлась «Протока», хотя город имел название Крымск. Таких расхождений в названии городов и станций встречаются не так много, но они вносят некое замешательство в путешествиях по железной дороги.  – «Мне, пожалуйста, билет на ближайший поезд до Крымска или до  Югорска», - говоришь ты кассиру. А она в ответ: «Нет таких станций»! И стоишь в раздумье: то ли не правильно запомнил название города, то ли тебя обманули. Это уже потом, познав науку передвижения по железной дороги, начинаешь понимать, что Крымск - это Протока, а Югорск - это Геологическая, и тому подобное. Вокзальная площадь была небольшой. Старое оштукатуренное снаружи одноэтажное здание вокзала, с высокими потолками и большими окнами, будто лежало осенним листом на умощенной тротуарной плиткой площади. Выгоревшая желтая краска, потрескавшаяся  штукатурка, отколотые фрагменты фасадной лепки некогда вокального зала, где когда-то играл оркестр, развлекая пассажиров, было для нас концом этого города. И, наверное, концом и этого лета. Мы уезжали и ждали, когда диспетчер через хриплый громкоговоритель ,подпорченный недавно прошедшим дождем, хриплым заикающимся голосом объявит прибытие нашего поезда Сочи - Ростов. Это был последний поезд по этому направлению в этом году. По краям перрона находились небольшие перекопанные клумбы, рядом с которыми стояли лавочки. Мы расположились спиной к площади, чтобы не смущать людей и самим не смущаться перекусом купленных в магазине по пути  сюда булками  и тыквенным соком. Вокруг суетились пассажиры, это обитатели вокзала. Они проходили навстречу друг другу, навстречу и рядом, и в одном направлении, и пересекаясь между собой, и обгоняя друг друга. Входили и выходили из здания вокзала. Смотрели на часы, ставили и поднимали сумки, шаркали подошвами и стучали о брусчатку каблуками. Такие разные, но всех объединяло одно: это чемоданы, суета и эта вокзальная площадь. Отвернувшись от этой вокзальной суеты, я смотрел на рыхлый чернозем на клумбе и елку. Единственное зеленое пятно в этом осеннем вечере. Мы вели с приятелем какой то пустой диалог, постепенно перешедший в монолог, который я не то что не запомнил, но через некоторое время перестал слышать и понимать.
На углу здания, между стеной и клумбой, обозначив свое личное пространство двумя внушительного размера чемоданами, стояла женщина. Она, качаясь из стороны в стороны, будто ей что-то мешало разглядеть что-то за пределами площади, металась как в вольере, сделанного из ее же собственных чемоданов, и разговаривала по мобильному телефону. Сквозь прохладный воздух, наполненный запахом креозота, осенней листвы и вокзальной суеты, до слуха доносилось: «Да, мы уже приехали. Да тут. Да. Да, уже стоим. Где. Почему. Я же сказала».
Все было бы обычно в ее разговоре, когда ты, являясь невольным свидетелем подобного общения, слыша только одну сторону, достраиваешь то, что происходит на другом конце, раньше говорили «провода». Понятно было все, кроме одного. Между каждой ее фразой было одно постоянно повторяющееся имя: «Толик!». Можно было предположить, что того, с кем разговаривала женщина, и звали Толик. Но что-то не сходилось.  – Мы уже вышли. Толик. Да, стою. Толик. Сколько можно, -Толик уйди оттуда,- ждать. Толик, я сказала не трогай. Почему я должна на… Толик, сейчас же иди сюда и не трогай ее, мне что, ехать на такси? При слове Толик она на долю секунды переводила взгляд с чемоданов или горизонта на клумбу. Потом опять увлекалась разговором с невидимым абонентом.
И тут из-за елки выскочила собака. Совсем щенок. Может месяцев 7 или 8. Обычная короткошерстная дворняга коричневой масти, с черным подпалом на ушах, лапах и кончике хвоста. Необычное ее поведение тут же выдернуло меня из разговора с напарником и приклеило к собаке. Она быстро развернулась, присела и резко отпрыгнула в сторону, затаившись рядом с елкой, приготавливаясь к новому прыжку. На собаку по сырой рыхлой земле клумбы из-за елки двигался огромный желтый экскаватор. Его ковш был высоко поднят. Как голова кобры при движении он качался из стороны в сторону. Водительская дверь кабины была открыта, внутри виднелись рычаги управления. Но не было в кабине водителя. Широкие колеса вязли в паханной земле, и экскаватору приходилось подпрыгивать, чтобы преодолеть очередной валун земли. Собака, взведя пружины своих мышц, снова отпрыгнула в сторону и замерла. За экскаватором, так же проваливаясь в чернозем, на коленях полз Толик. Одной рукой он опирался на землю, другой толкал впереди себя игрушку-экскаватор, размеры которой были почти сравнимы с размерами ребенка. Призывы его матери похоже вообще никак не цеплялись за его уши. Они просто стрелами пролетали мимо и терялись в далеких линиях железнодорожного полотна. Мир, наш мир, с вокзалом, суетой, железной дорогой, чемоданами, встречающими, приезжающими, отъезжающими, пассажирами, с обходчиком, постукивающим по буксам колесных пар молотком, таксистами с их назойливым «Куда ехать» и возмутительным «Я занят», перроном и громкоговорителем, телефонами, булкой и тыквенным соком. Все это вдруг пропало. Этот огромный экскаватор, выехав из-за вечно зеленой елки, вдавил в черный пух земли всю эту суету.  Он двигался по огромному полю, управляемый человеком.  Его мотор работал почти не слышно, мягко рыча, иногда срываясь на свист. Экскаватор остановился рядом с собакой, которая уткнула мокрый нос в  землю, а лапами прикрыла глаза, и стал копать своим ковшом рыхлую землю. Толик, являясь одновременно и мотором и водителем земляной машины, принялся копать котлован. Щенок, рост которого не превышал размер экскаватора, начал помогать выполнять работу Толику. Передними лапами пес, словно заведенный, стал рыть землю в том месте, куда только что опустился ковш. Что привело ребенка в неописуемый восторг. Они вместе рыли яму: Толик, экскаватор и щенок. Толик хохотал,  глядя на собаку. Земля летела в разные стороны, собака крутилась вокруг растущей ямы. Когда земля попадала в лицо Толика, тот жмурился и еще больше заливался смехом. Закончив копать, они отправились дальше по полю-клумбе. Собака пыталась схватить зубами стрелу экскаватора. Повизгивая, она то прыгала на ребенка, оставляя отпечатки лап на его куртке, то била лапами по игрушке, рычала, пытаясь тащить экскаватор в сторону от заданного маршрута водителем.
 Потом они опять стали копать. В какой то момент собака перестала рыть землю и, прыгнув перед ребенком, стала лизать ему лицо. Толик, заливаясь смехом, крепко обнял щенка за шею, прижав его к своей груди. Пес вывернулся и стремглав стал носится вокруг «рабочей» площадки. Он отбегал на край клумбы, затем опять возвращался. Рыхлая земля летела из под его лап, и это не могло не восхищать ребенка. Толик, вскочив на ноги, тоже стал гоняться за псом по этой бескрайней клумбе. В какой то момент они поменялись. Теперь ребенок бегал, а за ним, пытаясь схватить его за штанину, бегал щенок. Они играли, Толик и щенок. Играли так, что все вокруг заполнилось визгом, смехом и лаем.  Это был совсем другой мир.  Он замыкался только на этой грязной клумбе, но был таким огромным, что поглотил в себе совсем крошечный вокзал и железную дорогу, и площадь с перроном и поездами, случайных и не случайных обитателей и гостей.  Огромные совсем недавно локомотивы, перемещающие многотонные составы, весь бетон этого города не смогли заглушить этот смех и лай. На деревьях желтыми цветами расцвели листья. Чернозем на одежде Толика и лапах щенка превратился в сияющую хрустальную пыль, которая брызгами разлеталась от них во все стороны. «Вы видите это! Вы видите?» - Я подбегал к одному, другому прохожему. Но они продолжали идти мимо, волоча за собой вещи в пластиковых ящиках на колесиках. «Вы видите этот мир?» - Продолжал кричать я каждому человеку. «Вы видите как цветет счастье? Постой, не окликай! Посмотри! Забудь про телефон и про собеседника, и про чемоданы, и про то, как добраться домой, и про то, что приготовить на ужин! Забудь сейчас про все! Не разрушай этот праздник, неужели и ты не видишь!» Мне хотелось подойти к матери ребенка и сказать, но я испугался. Я так же не сказал своему спутнику, испугавшись, что прерву наверно очень важный для него этот монолог. И не сказал это ни одному человеку на перроне, испугавшись выглядеть сумасшедшим. Испугался также залезть в эту грязь и подставить щеку под язык этого щенка. Я даже почувствовал его язык, и этот запах псины и семечек. Я вспомнил этот запах! Не знаю почему, но так в детстве для меня пахли щенки. Прижать за шею его также искренне, как это делал Толик. Рыть землю игрушечным экскаватором вместе со щенком и не думать о том, что испачкаю одежду. Не думать, что кто то на меня смотрит. Ни  о чем не думать! Просто смеяться и радоваться этому миру! Хотел, но испугался!
Она подошла к краю клумбы что бы не испачкать туфли. Потянулась и, взяв ребенка за руку, вытянула его из грязи. А вместе с ним она забрала и этот мир. Толик, оставляя грязные следы и сыпя черноземом на брусчатку, посеменил за матерью. Щенок, сделав несколько шагов следом, остановился. Его, некогда вращающийся винтом хвост, жалко повис. Он, наклонив в сторону голову, так как делают все собаки, стараясь что то лучше рассмотреть для них очень значимое, провожал взглядом ребенка. На миг Толик обернулся, тело щенка дернулось вперед и казалась, что они простоят так целую вечность. Но мальчик робко помахал одной ладонью, не поднимая руки, этот знак прощания был виден только для собаки. Другой он сжимал за стрелу игрушку-экскаватор. У собаки так же робко пару раз дернулся из стороны в сторону кончик хвоста с черным подпалом. Так они простились. Я отвернул взгляд. Мне не хотелось видеть что будет дальше. Пусть они стоят так сейчас, и завтра, и всегда. Но понимал, что они пошли в разные стороны и больше никогда уже не встретятся.
И в ожидании поезда сидел я и думал: «Как такой огромный мир мог вместится в этом человеке? Как мы все время ищем счастья! Желаем счастья друг другу. Желаем быть счастливыми. Ждем когда оно, счастье, к нам прийдет! Но дети его просто видят во всем. Как сказал один мудрец: Будьте как дети и будет вам …»
А мимо проходили люди. С деревьев от порывов ветра срывались желтые листья. Перекопанная клумба с обычной зеленой елью была единственно зеленым пятном на этом перроне. Что то продолжал мне говорить напарник. И я понял, что они все ничего не видели.