В гости к Коле Китайцу

Есть где-то на другом конце земли эдакое тридевятое царство, тридесятое государство. И имя ему Тайвань. А на Рязанской земле, в самом сердце европейской России, во владениях царя Гороха, стоит самое обычное захолустное село Жоково. Эти два тысячами километрами разделённые точки земного пространства невидимой нитью связал человек со странным прозвищем «Коля Китаец». Настоящее его имя Цзян Цзинго. Коля Китаец был не только сыном китайского генералиссимуса Чан Кайши, именем которого наши официальные газеты пугали советских людей, но и после смерти отца вторым президентом Республики Китай на Тайване.

Из Рязани в Жоково, где этому необычному человеку пришлось однажды работать председателем колхоза, можно доехать на рейсовом автобусе. Но разве из окна автобуса многое увидишь? Не почувствуешь запахов, не услышишь звуков, не ощутишь изгибов дороги и необъятности горизонта. Путешествие было задумано совершить на маленьком дедовском мотоцикле, красненькой «Яве». Хотелось попытаться взглянуть на привычные просторы родного края глазами человека, для которого всё это родным не было.

Вокруг расстилались пышные зелёные луга, благоухающие травами и дикой земляникой. Вот глуховатый батрак с изрезанным в драке животом угрюмо косит траву для своих ново-русских хозяев. Там вдали виднеется церковь, восстанавливаемая ими же в селе Высокое. Дальше бесконечные поля и необычно хорошая для подобного захолустья, но совершенно безлюдная дорога, по которой ходит в Жоково рейсовый автобус.
Прямо на въезде в село, словно мираж, стоит дремучий старик. Он оказывается единственный из местных, кто видел Колю Китайца собственными глазами — все остальные давно уже умерли.

— Хороший был человек, плохого ничего не найду сказать. Если что нужно, всегда выручал. Можно было попросту подойти, сказать: «Коль, так, мол, и так…» — всегда поможет. Больше о Цзян Цзинго старик ничего рассказать не может.
Захотелось, вдруг, жоковских пряников. В сельмаге малоприветливая скучающая продавщица после вопроса о Коле Китайце неожиданно оживилась, подобрела и стремглав побежала кому-то звонить. Вскоре из соседнего дома выскочила и бросилась к крыльцу сельмага какая-то женщина. Оказалось, учительница. Она охотно показала место, пустырь, где когда-то, до пожара стоял дом Коли.
Удивительно, Цзян Цзинго прожил в этом селе всего полгода, с тех пор минуло более шестидесяти лет, а люди всё ещё помнили о нём. Что же такое было в человеке, если он так надолго врезался в память людей, среди которых и пожил-то совсем короткое время? Давно умерли люди, с ним работавшие, а всё ещё помнят жоковцы Колю Китайца. Значит, рассказывали о нём своим детям.

Оживили, конечно, дремлющую память и зачастившие сюда после открытия в 1996 году в Тайбэе, столице Тайваня, московского представительства телевизионные компании, готовившие документальные фильмы о втором президенте Тайваня. Побывали в Жокове и тайваньские, и российские тележурналисты. А когда по центральному российскому телевидению демонстрировался документальный фильм о Цзян Цзинго, все жоковцы сидели у телевизоров.

Из фильма им стало известно, что работавший в их селе Коля Китаец был сыном видного лидера китайской националистической партии «Гоминьдан», Чан Кайши. В 1925 году пятнадцатилетним подростком Цзян Цзинго приехал учиться в Москву, в только что созданный Университет трудящихся Китая им. Сунь Ятсена. Среди китайских студентов было принято брать себе русские имена. Цзян Цзинго стал Николаем Елизаровым, приняв фамилию старшей сестры Ленина, Анны Ильиничны Елизаровой-Ульяновой, у которой некоторое время жил в Москве. Вскоре Николай вступил в комсомол, потом воспринял идеи Троцкого о невозможности построить социализм в одной стране, о необходимости свершения мировой революции. Вступил в тайную троцкистскую организацию и проводил собрания антисталинской направленности.
В апреле 1927 года Цзян Цзинго должен был закончить своё обучение.  Но неожиданно его отец, бывший в то время военным лидером Гоминьдана, учинил в Шанхае кровавую антикоммунистическую резню. В ответ представители китайской компартии в Москве воспрепятствовали возвращению сына Чан Кайши на родину. Цзян Цзинго оказался под постоянным наблюдением НКВД. Елизарову предложили продолжить учёбу в Советском Союзе и публично отречься от отца. Вскоре ТАСС распространило это его заявление —  неслыханное нарушение древнейшей китайской традиции почитания родителей. Оказавшись отрезанным от Китая и родных, Цзян Цзинго продолжил учёбу сначала в военной школе особого назначения, а затем в Военно-политической Академии им. Толмачёва в Ленинграде.

После отличного окончания академии Николай Елизаров был вынужден стать учеником слесаря на заводе «Динамо». Вскоре его перебросили на крестьянские работы в захолустную деревню Жоково. Старательностью и образованностью он быстро заслужил уважение крестьян. Но не прошло и года, как его отправили простым рабочим на Алтай на золотые прииски. С 1935 по 1937 годы Цзян Цзинго работал в Свердловске на Уралмаше, одной из крупнейших индустриальных строек первой пятилетки. В то время Уралмаш был чем-то вроде места почётной ссылки, куда Сталин удалял из Москвы неугодных людей. На Уралмаше сын Чан Кайши работал сначала заместителем начальника отдела кадров, а потом исполняющим обязанности главного редактора заводской многотиражки.

В этой же очередной ссылке Николай Елизаров женился на Фаине Вахревой, золотоволосой красавице, работавшей на заводе токарем. Там же родился у них сын Эрик. Беседуя с жоковским стариком, угрюмой продавщицей сельмага и восторженной учительницей на пепелище Колиного дома, я и вообразить не мог, что через несколько лет собственными глазами увижу Фаину Вахреву.

Я сидел за длинным, покрытым белой скатертью обеденным столом в гостиной дома семьи Цзян в заоблачном Тайбэе и с аппетитом уплетал восхитительно сочные традиционные китайские пельмени, одно из самых любимых блюд Цзян Цзинго. Сидящую в инвалидном кресле, и обвитую клубком прозрачных медицинских трубок мадам Цзян Фанлян вкатили в гостиную послушать приглашённый для неё из России ансамбль русских народных инструментов. Мадам, казалось, спала и ничего не слышала, но когда музыка смолкла, она приподняла голову, открыла глаза и что-то произнесла тихим, едва слышимым голосом. Говорила она к моему изумлению по-китайски, видимо, начисто забыв русский язык. Почему? Долгое время это оставалось для меня неразрешимой загадкой. Как можно забыть родной язык? Закралось сомнение, а что если русский не был для неё родным? Это бы всё объяснило.

В 1936 году сын Чан Кайши стал членом ВКП (б). Но к этому времени атмосфера сталинских репрессий накаляется до предела, над Елизаровым тоже начинают сгущаться тучи. К счастью, ввиду угрозы японской агрессии Гоминьдан и китайская компартия вновь согласились на сотрудничество. Чан Кайши, который давно простил своего сына, сумел договориться о возвращении Цзян Цзинго на родину.
Вернувшись в Китай, Цзян Цзинго вторично вступил в Гоминьдан. Ему был поручен пост главного администратора южной части провинции Цзянси, который он совмещал с должностью командующего силами безопасности в этом районе. В сороковые годы он работает с молодёжью, участвует в китайско-советских переговорах о положении советской армии в Маньчжурии. А в 1949 году теснимые войсками китайской компартии военные силы гоминдана начали готовиться к эвакуации на Тайвань. Интересна историческая судьба этого острова, который дважды служил местом убежища силам, потерпевшим неудачу в борьбе за власть на материковой части Китая.
Первый раз на Тайване укрылся последний защитник, покорённой маньчжурами китайской династии Мин, храбрый адмирал Чжэн Чэнгун, дольше всех сохранявший верность покончившему жизнь самоубийством последнему императору династии Мин, Чжу Юцзяню. Более двадцати лет, начиная с 1661 года, на Тайване существовало, созданное Чжэн Чэнгуном самостоятельное государство, превращённое им в военную базу сопротивления маньчжурам.

В 1949 году история повторилась — побеждённые в гражданской войне коммунистами первые китайские республиканцы, борцы за национальную независимость Китая, переправились через Тайваньский пролив в надежде создать на острове новый военный плацдарм, чтобы, передохнув и собравшись с силами, вновь вернуться на материк и отстоять свои права на «временно» утраченную власть. Однако, подобно тому, что случилось с государством Чжэн Чэнгуна, вернуться на родину возглавляемым Чан Кайши китайским националистам не удалось. С небольшой лишь разницей.
Государство Чжэн Чэнгуна после двух десятилетий существования пало под натиском маньчжурской империи Цин, которая установила свою власть на острове, сделав её далёкой и бесполезной провинцией. Сохранённая же усилиями Чан Кайши и партией Гоминдан на территории Тайваня Республика Китай уже более шестидесяти лет «де факто» продолжает своё существование. Однако последние годы политическая и экономическая ситуация на острове существенно меняется.

Власть Гоминьдана на несколько лет была оттеснена местными не велико-китайскими, а именно тайваньскими националистами, потомками первых волн миграций китайских переселенцев — как прибывших на остров вместе с Чжэн Чэнгуном, так и бежавших из близлежащих южных китайских провинций от нищеты и  притеснений со стороны захвативших власть маньчжуров. В процессе демократизации страны после смерти Цзян Цзинго они создали собственную Демократическую прогрессивную партию (ДПП). Победив на выборах, в 2000 году эта новая партия пришла к власти. Однако Гоминдан продолжал сохранять господствующее положение в парламенте. Такая ситуация сохранялась восемь лет. Мне пришлось быть очевидцем этого периода истории Тайваня.

Но в 2008 году Гоминьдан вновь вернулся к власти, после чего началось его активное сближение с коммунистическим Китаем, главным образом, в экономической сфере. В результате большая часть тайваньского капитала, влившись в богатый дешёвой рабочей силой Китай, оказалась в зависимости от своих партнёров на материке. То есть фактически КНР, подобно Цинской империи, в конце концов, одержала верх над укрывавшимися на острове приверженцами свергнутого ими режима националистической Республики Китай, созданного ещё Сунь Ятсеном.

Возможность отступить на Тайвань появилась у Гоминьдана в результате подписанной в 1943 году США, Англией и Китаем декларации, по которой в случае капитуляции Японии, остров возвращался возглавляемой Чан Кайши Республике Китай. До конца второй мировой войны Китай оставался почти полвека колониальной территорией Японии, став ею в 1895 году после поражения Цинской империи в японско-китайской войне.

Оценив выгодное стратегическое положение острова, генералиссимус Гоминьдана Чан Кайши произвёл перестановки среди руководящих работников на Тайване, в результате которых его сын Цзян Цзинго возглавил местную партийную организацию. Впоследствии Цзян Цзинго фактически стал руководить секретными службами Гоминьдана, а в 1965 году занял кресло министра обороны. В 1972 он был избран главой правительства Республики Китай, после смерти своего отца в 1975 году он был избран председателем ЦК и ЦИК Гоминьдана, а в 1978 году стал президентом страны.

Как президент Цзян Цзинго вошёл в историю Тайваня человеком, положившим начало демократическим преобразованиям в стране, одним из творцов известного всему миру тайваньского «экономического чуда». За год до своей кончины в 1987 году он отменил в стране военное положение, которое сохранялось в ней с 1949 года, введённое в основном для борьбы с местным сепаратизмом — многие коренные тайваньцы не приняли с распростёртыми объятьями двухмиллионную армию беженцев, прибывших на Тайвань вместе с войсками Гоминьдана. Всё это время на острове сохранялась однопартийная система, а многие коренные тайваньцы стали жертвами этого режима, известного также как «белый террор». Тысячи тайваньцев подверглись за это время арестам, пыткам, тюремным заключениям и даже казням из-за подозрений в сотрудничестве с местными оппозиционными силами или с китайскими коммунистами.
Экономический успех Тайваня, в 80-х годах переживавшего небывалый «бум» и вошедшего в число «четырёх азиатских тигров», не возник на пустом месте. Ему предшествовала проведенная Чан Кайши земельная реформа, построенная по образцу аграрной реформы, осуществлявшейся в послевоенной Японии. Важную роль сыграла и построенная в колониальный период японцами развитая инфраструктура. Затем благодаря инвестициям США в пятидесятые годы, экономика Тайваня начала переходить на рельсы индустриализации. А к восьмидесятым годам, в период президентского правления Цзян Цзинго, экономика перешла от лёгкой к развитию тяжёлой промышленности и созданию современной инфраструктуры. В это же время ещё при Чан Кайши правительство перешло к приватизации бывших японских предприятий, продавая их бывшим тайваньским помещикам, которых принуждало продавать свои земли для осуществления аграрной реформы. При Цзян Цзинго началась приватизация и некоторых прочих, созданных уже не японцами государственных предприятий, начали развиваться высокие технологии.

И вот теперь я сижу в парке посреди Тайбэя на скамеечке у пруда, в котором плавают черепахи и огромные разноцветные карпы, пью из жестянки японское пиво «Асахи» и, наблюдая за движениями рыб в руду и птиц в воздухе, размышляю о том, что им, в отличие от нас и прочих двигающихся по лону земли животных, выпало счастье во всей полноте пользоваться трехмерностью пространства. И делаю открытие, что, благодаря этому, мир предстаёт перед этими существами совсем иначе, и что человеку ощутить это не дано, разве что в открытом космосе. Думаю и о своём положении на острове, вдали от привычной системы координат — другой ландшафт, другие люди, другой язык, другой уклад, наверное, и другое восприятие — наверняка они видят мир вокруг них совсем не так, как вижу его я.
Вспоминаю свою поездку в Жоково, которое теперь где-то там, за тридевять земель, о Коле Китайце в советском колхозе периода начала коллективизации сельского хозяйства. Вспоминаю и госпожу Цзян, Фаину Вахреву, в инвалидном кресле, опутанную пластмассовыми трубками, торчащими у неё изо рта и из носа, белый стол с белыми пельменями на белых тарелках.

Эти размышления прерывает, вдруг, подошедший ко мне немолодой щуплый тайванец в бороде и с камерой профессионального фотографа. Он обращается ко мне по-английски и интересуется откуда я. Отвечаю, на что тот заявляет, что так и думал. Это заявление меня удивляет — обычно тайваньцы не знают ни России, ни Москвы, только пожимают плечами. Некоторые, в основном, пожилые реагируют на слово «Сулен», что значит «Советский Союз», и быстро добавляют: «Это рядом с Китаем, да?». Потом начинается привычный разговор о жене бывшего президента Тайваня, которая приехала вместе с ним из России.

Вскоре мой новый собеседник тоже переключается на тему о мадам Цзян Фанлян. Я сообщаю, что видел её ещё живой, был у неё в доме. Сообщаю о моём удивлении, как мадам могла забыть родной язык. На что получаю следующий ответ: «Русский не был родным для Фаины, она изучала его в школе так же, как коренные тайваньцы изучают китайский». По его словам, Фаина Вахрева была из финнов. Свою осведомлённость столь малоизвестным фактом мой собеседник объяснил тем, что вхож в дом семьи Цзян, будучи их дальним родственником.
Вот так круг замкнулся.