Проклятый клад. Повесть. Вторая часть

   2. З а х а р.

          Казак Захар Бардин, как и многие белые эмигранты, обосновался в Харбине. Женился на китаянке; русские старались не смешиваться с местными, но Захару пришлась по душе тихая сирота с раскосыми глазами и чистой кожей.  Родился сын, которого Захар назвал Иваном. Жена умерла, и, когда русские репатрианты после китайской революции 1949 года стали уезжать из Китая, кто в Австралию, кто в Европу, а кто и в Америку, Захар с сыном уехал в Советский Союз. Группа, в которой был Захар с уже взрослым сыном, выезжала через Среднюю Азию. С границы репатриантов повезли в лагерь для перемещённых лиц, где их проверяли и перепроверяли. Один из офицеров, которые с ними работали, показался Захару знакомым. Он спросил у конвоира:               
- Фамилию майора не знаешь, парень?
- Какого майора? Здесь их много.
- Того, который сегодня нас допрашивал.
- Мосеев что ли?
- Откуда он, не знаешь?
- Тебе, дядя, зачем знать?
- Знавал я раньше Мосеева, может из знакомых.
- А чёрт его знает. Вроде из Забайкалья.

          Сердце Захара тревожно сжалось: « Это точно Федька Мосеев, Васюхин брат». На следующем допросе Захар сказал:
- Ты, Фёдор, вылитый Васюха.
- Кому Фёдор, а для тебя – уполномоченный по особо важным делам.
- Что старое вспоминать.
- Встать!
          Захар встал.
- Запомни, Бардин. Здесь всё по закону, но для тебя я найду способ, гнида.
- Ты, Фёдор, в то время мальцом был, не понимал ещё, что в пылу боя не разбираешь, где брат, где сват.
- Зря ты сюда приехал. Я до сих пор помню голову братки.
- Ты думаешь, я спокойно спал после этого?
- Мне плевать, как ты спал. Уведите!- крикнул Фёдор конвою.

          Захару стало ясно: живым он отсюда навряд ли выберется. В двадцать первом году после того, как красноармейцы разбили их основное соединение, Захар вместе с горсткой уцелевших казаков попал в стычку с отрядом красных, в котором были и его земляки. Тогда Захар снёс голову с плеч своего детского товарища Василия Мосеева. Земляки узнали Захара и рассказали родным Василия, кто его убил. Захар долго мучился после того боя, но позже, поразмыслив, начал успокаиваться: не успей он ударить первым, Василий сам снёс бы ему голову: слишком разгорячёнными они были и много злости тогда накопилось в людях. Спрашивается, зачем они воевали между собой? Если Захар всю жизнь протосковал по родине, а брат Василия теперь без суда и следствия, вразрез со всеми законами, может его уничтожить? В следующий допрос остались Фёдор и Захар опять одни:
 
- Фёдор, будь человеком, пощади сына.
- У моего братки тоже мог быть сын.
- Не успели мы тогда жениться и обзавестись детишками.
- Ты обзавёлся.
- Побойся бога, Фёдор.
- Бога выдумали.
- Может, не выдумали. Может он есть. Пощади сына.
- Сын за отца не ответчик. Да и ты мне на хрен не нужен.

          Захар немного успокоился, но на всякий случай, оставшись наедине с Иваном, рассказал ему, как при уходе за кордон, он хоронил поручика Плетнёва, как поминал тот драгоценности своей зазнобы Пелагеи-вертихвостки. Драгоценности были будто бы у Игната Бочкина из деревни Завалишино. Пелагею поручик называл Гея.

- Эта самая Гея была проституткой в Нерчинском борделе, красивая была. Ей богатые клиенты подарки дарили. У нас в деревне были очень богатые братья, шибко богатые: они на могилы отца с матерью привезли чугунные памятники с Петровского завода, а это далеко от нас. Красивые памятники, высокие, с решётчатыми дверцами, а за дверцами были железные букеты. Вот какие они были богатые.
- К чему ты об этом?               
- А к тому. Если богатые люди в деревнях жили, то в городах-то и подавно. Было золото у Пелагеи, было. 
- А где сейчас твои богатые земляки?
- Не знаю. Наверно тоже за кордон ушли. Богатым что? У них деньги. Им легче. Некоторые и в Китае припеваючи жили, по семь слуг имели. Не то, что мы: голыми в Китай уходили. У поручика Плетнёва и то кроме злости и пистолета ничего не было, тоже мытарствовал бы, если бы по дороге не помер.
- А как ты оказался на стороне белых?
- Нас держали в Питере на случай беспорядков. А они уже назревали. Народ озлобился до предела. Те, кому надо было свергнуть старую власть, постарались: всё исчезло из продажи, не хватало хлеба, зато вина было, хоть залейся. Вот ещё что сынок, не заглядывай в рюмку. В ней всё зло,- Захар строго смотрел на сына,- Пьяный человек сам не свой: он или буйный, как козёл, которого раздразнили, или спокойный до того, что с ним можно всё, что угодно, сделать. Иногда народ спаивают специально: или, чтоб он молчал, или, чтоб он шёл толпой громить всё подряд. Тогда в Питере так и получилось: специально опоили людей; сначала громили магазины, лавки, а потом пошли на площадь.
- А ты что?
- А я что? Мы военные, нам приказали, мы и вылетели на площадь. Хотя уже многие казаки выступили против царя.
- Почему?
- Цари вечно на вольность казаков косо глядели: вольный человек всем мешает. А теперь вот и вовсе казачество упразднили.
- А потом что?
- А что потом? Замазали мы себя невинной кровью, а там пошло и поехало. Смотрю, новая власть не лучше той, царской. Старая власть народную кровь не ценила, и новой власти  закон - не указ. Чую, не сносить мне головы, Ванюшка. Федька просто так меня не отпустит.
- Перестань, отец, паниковать. Фёдор – не всё начальство, есть и повыше. Подержат в лагере, выдадут новые документы и выпустят.
- Они копаются не только из-за возможности шпионажа, они белых выискивают. Тебя бы хоть выпустили,- Захар бессильно скрипнул зубами, вздохнул,- Но слушай. Возможно, поручик говорил правду: было золото у Пелагеи, а то и камушки, эти дороже золота будут.
- Сказки всё это, отец.
- Некогда рассусоливать. Поручик и раньше рассказывал, как спас его Игнат Бочкин из Завалишино. Игнат даже сродни мне немножко приходился. Игнат на войне с германцем не был, военного дела путём не знал. Его назначили вестовым в контрразведку к поручику Плетнёву. Рассказывали, что Игната силком мобилизовали, пойди теперь, разберись.  Белая контрразведка лютовала. В деревне Широкой у них был штаб, и пыточные застенки тоже там были. Пытали и расстреливали партиями. Илюхе Кожевникову все
 пальцы на ногах переломали, Евдешу Бородина замучили до смерти. Они из нашей деревни Усть-Каменки были.

- Отец, ты тоже пытал людей?
- Нет. Я был боевым казаком,  людей не пытал. Даже тогда в Питере я только шашкой махал. Да и смяли нас тогда быстро. Там, считай, мы и разбились на два лагеря.
- А почему ты к белым пошёл?
- Меня зло взяло, что ленивые сельчане будут наше добро всем поровну делить. Мы с утра до вечера горбатились, а лени на печи сидели. С другой стороны Евдеша Бородин богаче нас был, а пошёл с красными. Тогда большевики много земли обещали, а казаки в мирное время тоже на земле работали, как и мужики. Дали они сначала землю, а потом отняли её и всех в колхозы согнали. А в гражданскую войну неразбериха была большая.

          Помолчали. Захар вспоминал былое, а Иван по молодости  даже и не вникал толком в то, о чём говорил отец.
- Игнат не должен был своровать золото, и убить Пелагею не мог, не тот человек. Золото он мог забрать только, если Гейку убили другие. Золото это греховное, но оно прошло через руки Игната, значит очистилось.
- Отец, ты подумал о том, что Игнат давно истратил золото? Если оно вообще было.
- Не мог истратить, красные его вскоре расстреляли.
- Откуда знаешь?
- Земля слухом пользуется.
- Но у него были родные, они могли потратить.
- Вот заладил своё. Так и сказал Игнат кому-то про золото. Чтоб всем разболтали? Такие дела провёртываются тайно.
- Не верю я в эти сказки.
- Не перебивай. Выйдешь из лагеря, обоснуешься на новом месте, попытайся съездить в Забайкалье. Игнатова деревня тогда называлась Завалишино. Запомни.
- А какой район?
- Правильно говоришь. Сейчас у них не уезды, а районы. Там посмотришь: Шилкинский или Нерчинский. Эти города рядом находятся. Но Шилка ближе. Я уже говорил, что Игнат мне сродни приходился.
- Ну и что?
- А то, что я частенько у него бывал, знавал его усадьбу. И поручик эту же усадьбу поминал, рядом с кладбищем.
- На поручика надеяться не приходится. Он был ранен, да и пришли они наверно в деревню ночью, раз скрывались от красных. 
- Ты не знаешь контрразведчиков, впервые с ними столкнулся.
- Где?
- Балбес! С нами не милиция работает. Понимать надо, с кем имеем дело. Я их в гражданскую войну насмотрелся: глаза, как прожекторы, кругом всё видят; уши, как локаторы, за версту слышат, а нюх, как у собаки ищейки. Так
 что поручик, хоть и раненый, хоть и ночью, сразу засёк, где стоит усадьба. Точно говорю,  поручик знал, у кого золото Пелагеи.
- Ну, допустим. Дальше что?
- Да не перебивай ты! Наша деревня далековато была от Завалишинской, но зимой по Онону ездили, ближе по реке было.
- Куда ездили?
- Тебе не всё равно, куда? Не знаешь ничего, а спрашиваешь. В Шилку, например, ездили. Бывало, едем с батей из Шилки и заглянем к Игнату, чтобы погреться, а потом по сопке на Онон и домой. Раньше люди шибко роднились.
- Ну и что?
- Ты слушай да запоминай,- Захар рассердился, времени явно оставалось мало, а хотелось, чтобы сын нашёл клад, в существование которого Захар твёрдо верил. Хотелось, чтоб жил сын, не перебиваясь с хлеба на квас. Чтоб женился, чтоб дети пошли, и чтоб они жили в достатке, хотя в глубине души Захар уже сомневался, что в Советском Союзе можно жить на драгоценности, спрятанные в гражданскую войну.
- Не сердись, отец, рассказывай, я запомню.
- Завалишино стоит на правом берегу Ингоды, в нижнем течении, недалеко от её слияния с Ононом. Кладбище, как водится, располагалось выше деревни. Если смотреть со стороны реки, то усадьба стоит влево от кладбища, в сторону высоких сопок. Дед Игната, рассказывали, был великатистый, гордый. Вот и поселился в стороне от других, выше
 остальных. Значит так: слева Ингода, сзади – кладбище, впереди – сопки. Сначала идёт огород, в саженях шести от кладбища, сам огород саженей двадцать…
- А нельзя, отец, на метры перевести?               
- Этим сам займись, а мне привычней по памяти вёрсты, сажени да аршины. Дальше за огородом располагались хозяйственные постройки: справа, если смотреть от кладбища, стоял двухэтажный амбар, рядом – завозня.
- Что за зверь?
- Какой зверь?
- Завозня?
- Ты не шути, Иван. Старюсь, чтоб тебе же лучше было, дело серьёзное, а ты  смеёшься.   
- Я не смеюсь, отец.
- Вот и не смейся, а слушай. Найдёшь клад, с умом им распорядишься, глядишь, и сами, и дети твои заживёте.
- Я пока и жениться-то не собираюсь.
- Всё равно когда-то женишься, бобылём не останешься. Вот клад и сгодится.
- Я узнавал, здесь люди неплохо живут, была бы голова на плечах. А я ещё и кузнец.
- Кузнец кузнецом, а жить хорошо надо уметь. Слушай и не перебивай. Завозня – это сарай такой, рядом с завозней стояли стайки, в них скот
 держали. У Игната в этой самой завозне погреб был. Мнится мне, что он там и спрятал золото. В амбарах были толстые полы, погреб в них редко кто имел, в амбарах зерно хранили. В стайках тем более не было погребов. Изба у него была большая, пятистенок, стояла она ниже амбара, завозни и стаек. Думаю, что в избе он тоже не спрятал бы золото: там жена, отец с матерью, могли быть и посторонние. Погреб в завозне, вот где он мог спрятать золото. Запомни: Завалишино, в нижнем течении Ингоды, недалеко от её слияния с Ононом. Ниже есть ещё две деревни, но ты ищи именно Завалишино.
- Отец, там люди живут. Ты что прикажешь мне копаться в их погребах?
- Не знаю, Ванюха, как будешь искать, но попробовать надо.
- Хорошо, отец,- воспитанный в почтении к старшим, Иван машинально соглашался с отцом. Ивана уже затягивала новая жизнь; наряду со страхом неизвестности в его душе поселилось чувство новизны, возможности жить самостоятельно.
- И ещё, Ванюшка,- Захар заботливо смотрел на сына,- Как начнут распределять, где жить, просись в Сибирь, поближе к Забайкалью, но в само Забайкалье пока не суйся: Фёдор не один, кто помнит прошлое. Заклюют, не дадут житья. Говорят, на целину требуются работники, а её поднимают не только в Казахстане. В Забайкалье тоже, я узнавал. Но в Забайкалье не просись.
          Захара убили при попытке к бегству, как пояснили Ивану.

Продолжение следует.