Анна Стати. Это не всё. 9. Buongiorno signorina

Незрима грань меж сценою и залом.
Не ведая, ее переступают
Смотрящие спектакль театралы,
Паяцы, что пред ними зажигают.
Остановлюсь на призрачном пороге -
Почувствую сложение сюжета,
Дыхание зрителей - веселых, сонных, строгих:
Мне жаль их. Купили второпях билеты,
А вляпались в дешёвый балаган
И, приуныв, покорно сели в зале,
Конечно, сообразно номерам,
Но вскоре удивлялись, хохотали...
На сцене оказалось что-то новым
Иль сценарист лабал по госзаказу?
Да, первый акт, звучит иное слово.
Посмотрим. Но увидим всё не сразу.


Мой друг внезапно ушел, хотя я сомневаюсь в этом, как и в том, что он вообще когда-нибудь был. Однако траур мне носить рано, по привидениям – тем более, а повесть совсем не окончена. Господи, дай мне сил, везухи и зарплату побольше.


I. На перекрестке миров

Мне в угар смешно было читать, что рассказы моего друга, нанизанные на невидимую ниточку жизни, - это его фантазии. Всего я не знаю, конечно, но кое-что видела сама. Так вот, их можно проверить и убедиться, что на деле было жёстче. Гораздо причём.

Кто-то мог решить, что николаша написал в повести всё, что происходило и продолжается с ее героями в жизни. Но мир многих людей не свелся к жизни нескольких чокнутых – он был, да и сейчас наполнен очень разными людьми с их судьбами, встречами и разбегами. Поэтому за кулисами повести остались миры и вереницы таких ярких событий, что передать их николаша не мог – он на разрыв жил. И глав он написал гораздо больше, но не стал публиковать – к одним потерял интерес, о других сказал, что их нужно сделать лучше. Он ни черта не успевал, перфекционист чертов. И окончания некоторых глав были совсем другими. И все развязки описывали жизнь, но глазами разных людей очень, поэтому кажутся совсем разными. Там было необычно, но, по-моему, слишком. Например, мне он выписал такую дорожку, по которой я идти пока не готова. И он ее тоже заменил, но не знаю, что лучше, и заменил ли он ее вообще. Но  тогда николаша расстроился из-за замены, мне кажется.

А если взять паузы между главами, то скажу, что их не было. В них всегда стояло столько огня и труда, что не вспомнить, а ему писать было некогда – он набивал жизнь поступками, чувствами и словами. И не он один, а все те, кто был с ним рядом. А без пауз и жизни это была бы вообще другая повесть. Точнее, этой бы повести не было.

Но теперь многое изменилось, хотя, в основном, осталось, как и раньше, но все равно стало другим. Появился терминал, и в это же время многое изменилось, но независимо от него, по-моему.

И я уже не в налоговой работаю – перешла в казначейство. Думала податься в свободные художники, но пока сомневаюсь. Еще я несколько квартир сменила и парней. И денег обычно не хватает, но я подрабатываю – делаю задания для студентов, хотя сама учусь. И если есть заказ, а я не знаю темы, то берусь за них: сразу сама учусь и догоняю – заказчикам это лениво, а мне хорошо – они платят, хотя пока мало. Виктор Леонидович – не знаю, в академии или нет, мне его неудобно спрашивать. У него юмор иногда становится таким гремучим, что если он и в академии, то мне за нее боязно. Хотя он и добрый, но умный и сильный – себя в обиду не даст. Ри живет в полете: работает, но как, мне вообще понять сложно - она занята, и толком объяснить не успевает. Тишу я встречаю редко: не знаю, как Ри за ним присматривает - он тоже учится, как и я, но я на заочном. Лучше всех дела, по-моему, у Нефедова – голос веселый, он знает, кажется, всё и всегда помогает.

Здесь все в терминале - знакомые, мои милые Софья и Наська, и даже некоторые студенты николаши. Они вообще плохо понимают, куда попали: их препод устроил мне веселую жизнь и назвал терминал Статиградом. Но поскольку я увидела в нем были окна людей из других городов и стран, тоже не подумала и сразу сказала: «А планета тогда - Статимля». А ему, по-моему, чем дурней, тем родней, изменил сразу, и так осталось. Виктор Леонидович тогда сказал: «Как корабль назовешь…». Мы сначала смеялись и думали, что это шутка, но Нефёдов почему-то сказал оставить. Потом даже понравилось – теперь это название иногда произносят, разделяя на две части. Мол, эта Стати (делают паузу) мля… Но в шутку, конечно, и редко. И теперь, когда мое окно - в центре Статимли, а источник официальной информации - именно мое поле, то в свободные художники не больно подашься. Но посмотрим, я не загадываю. Кстати, справа от моего окна – поля Нели и Коши, но они загораются редко. А слева - поля Виктора Леонидовича и Нефёдова. 
    
Здесь еще много народа, но лишних нет. Кто-то раньше слышал друг о друге по рассказам, а теперь знакомы лично. Здесь общаются те, кто раньше был по отдельности знаком с одним человеком. Хотя даже сейчас часто сомневаются, человек ли николаша, а в шараге сомневались сильно и все. Мы пока не знаем, где он, но думаем, что недалеко - порой в моем окне появляется что-то от него либо о нем. Виктор Леонидович не очень любит говорить об этом. Но я советуюсь об официальных публикациях именно с Виктором Леонидовичем и Нефёдовым. 

Честно говоря, компания у нас такая разная, но веселая, что и без автора терминала не особенно скучно. Кто-то приводит новых друзей, расстается со старыми, и эта паутинка работает по правилу: подобное лепится к подобному. У меня даже здесь недавно роман начался – странный, но прикольно тоже. То есть, левых людей не бывает. А если залетают – быстро испаряются: с нами быстро сдуреть можно. Я сама иногда такое вытворяю, что и от себя шалею.  Иногда люди высказываются на общие темы и просто пишут, но мы Нефёдовым и Виктором Леонидовичем убираем, если редко лепят глупости. Глупо обижаться, что кто-то чего-то недоговаривает – и без того о николаше поначалу бродило столько слухов, что они и теперь не прекращаются. Кто говорит полуправду, а кто дикую шару, понять трудно. Но кое-что почувствовать и узнать мне удается. Кое-кто знает больше.

Я не знаю, как создаются окна – иногда появляются новые, а другие уходят. Нефёдов как-то хитро ответил, когда я спросила – короче, он что-то знает, но не говорит. Ри однажды написала мне по прямому каналу: «Это потому что николаша видит мир как структуру из иконок, со связями, со вспышками особых примет и явлений». И еще много окон появилось – я не понимаю, как он вообще мог удержать в голове стольких знакомых. Виктор Леонидович знает, но объяснил сухо очень «Обычная саморегулирующаяся система… ». Это мало чего объясняло, но он рассказал, что там как-то устроены связи, когда участники метятся на своих и чужих. Право доступа их знакомых отзывается вместе их правами, а система остается в равновесии. Право доступа передается и забирается обратно, если надо. Но здесь все непросто очень, это только Нефёдов хорошо знает.  А еще мне кажется, что некоторые участники, они живут как будто в другом времени, совсем в другом, и на сколько лет они отдалены, не знаю.

Но вообще обо всем, что происходит, мне писать абсолютно некогда, да я и не умею это делать нормально, но то, что смогу сделать, отправлю николаше. А если он что-то из этого разместит, то это значит, что я чему-то научилась. Но для меня это будет значить совсем другое. Даже не спрашивайте, если не понимаете.

II. Зеркало в дубовой раме

В академии, в общем-то, все продолжалось, как и ранее - даже декораций не меняли. Реинкарнация Ассирии происходила на фоне борьбы с явлениями. Мозги сотрудников и бюджет академии изворачивались лентой Мёбиуса, но в разных и, казалось, непредсказуемых направлениях. А технологии экрана упрощали процесс за счет массовой деформации сознания, которое рассыпалось на сегменты, а затем - в труху.

Однако Виктору Леонидовичу забавы эти были скучны, поскольку он предвидел глупости задолго до того, как их придумывали авторы перспективных идей. Он продолжал жить насыщенной жизнью - быт и работа были переполнены встречами и разговорами с множеством коллег, знакомых и родственников. Поэтому, когда стараниями николаши Харченко угодил и в терминал, восторга это у него не вызвало совершенно. Некоторое время Виктор пытался не обращать внимания на записки Анны, поскольку они были точны, как циркуль, а круг вопросов очерчивали небольшой, но очень конкретный. Тематика обращений Анны к нему была однородна.

Но вечно его хмыкание и молчание длиться не могло - Виктор Леонидович был вежливым человеком, а, кроме того, и помнил об Анне по рассказам николаши. Поэтому однажды Харченко написал в своем поле терминала небольшой текст:

«Почтенная публика! Пользуя скудоумию своих ничтожных мыслев, поясню, как умею, уход и выход, вход и пропажу, а точнее – переход в неопределенность того синьора, благодаря которому сложилась сия община.

Начну с простого: община – это и есть вы. А то общее, что связало вас, и есть среда, которая была сродни джентльмену, который ныне занят. Чем именно, где он теперь и вернется ли, останется ли к тому моменту общее – вопросы, в общем-то, трудные.

Мир изменчив, сударыни и судари, но люди – не менее. Почему он не здесь, вы знаете: место, в котором работал наш друг, больше подходит для ежедневной лоботомии, чем для созидания. Сменить работу просто, но николаша решил повернуть что-то в себе без трепанации.

Где он? Полагаю, в процессе, и я менее всего интересуюсь тем, что он делает. Вам важнее всего результат? Возможно, хотя он - лишь видимая часть процесса. Что увижу, то увижу – впрочем, как и вы.

Вернется ли он?  Об этом уже давно рассказывало армянское радио. «Ничто в природе не исчезает бесследно: если водка исчезнет из России, то она обязательно появится в другом месте. Там и будет Россия.»

Многие зовут его николашей, я – Фениксом. Но каким он вернется – не знаю, в каком виде увидит вас – тоже неизвестно. Поэтому есть смысл насыщенно жить и не унывать.
 
С уважением, Виктор Харченко».

Однако Виктор Леонидович очень недооценил дотошность Анны Стати. Обстоятельные пояснения Харченко она сочла полушуткой или притчей и отложила разбор полетов на потом, а цепочку своих вопросов не прервала. Поэтому в один из морозных дней перегруженный Виктор Леонидович прочел на экране: 

- Виктор Леонидович, спасибо вам за объявление. Но вы далеко не все объяснили, и у многих есть вопросы.

Харченко с тоской ответил:

- Анна, на все вопросы я ответов либо не знаю, либо не успею написать никогда. Напишите, пожалуйста, главные вопросы, а я отвечу, когда смогу.

Поразмыслив, Анна слегка слукавила и решила, что любопытство соседей по терминалу второстепенно и может немного подождать. Поэтому Харченко она написала о том, что интересовало ее: «Не знаю, что он собирается менять в себе, но это можно делать, только оставаясь живым. Иначе бессмысленно. Но где он тогда и зачем нужно прятаться, чтобы измениться? И правда ли, что можно изменить мир, повернув, как вы сказали, что-то в себе? Совсем не обязательно, что этот мир понравится всем, я считаю. Вот на этот вопрос ответьте, пожалуйста!»   

Харченко прочел записку Анны, когда подъезжал с работы к своей станции, и ответил в спешке:

- Послушайте его песню – «По кругу».

Анна не слышала такой песни – ни слов, ни музыки, ни названия.

- Пришлите, пожалуйста! – написала Стати, но Виктор Леонидович уже был занят. Звонил ему бывший одноклассник, а ныне - известный психиатр Петя Лавочкин.

Сообразительный Петя уже в молодости смекнул, что снискать уважение в кругу профессионалов со своим именем ему будет унизительно и трудно. Поэтому он смотался для галочки в Иерусалим и сыскал там якобы своего дедушку Пейсаха по материнской линии. Для этого Петя наспех как бы проникся пониманием родства и вновь вышел в свет российской науки, но теперь как Рувим Бубман. Ничего Петю не смущало – ни то, что вся его родня жила на Рязанской земле, ни то, что его тёзку апостола также звали Петр.

Зачем Петя это всё устроил, он сам толком не понимал, но в Москве акции профессора Бубмана бодро пошли в гору. Стал он, как и положено психиатру, понтовым и циничным фраером. Давал ленивые частные консультации по сумасшедшему прайсу, а для хайпа работал в НИИ, в котором по субботам пиарил себя любимого. Однако как раз накануне одной из таких лекций случилось удивительное: в Москве замерзли лужи. Прямо у своего подъезда, на ровном месте, как это всегда и бывает, Петя поскользнулся, сломал руку, а дома долго и грязно ругался.
После наложения гипса местными криворукими умельцами он вспомнил о лекции и судорожно схватился за трубку. Результат, впрочем, был предсказуем: профессор, павший жертвой погодных аномалий, обзвонил всех знакомых, но был натолкнулся на непробиваемую стену вежливых пояснений. И другу детства Харченко он звонил уже в безнадёге.   

- Витя, - жалким голосом произнес Петр в трубку, - выручай. Поскользнулся я на льду и руку сломал, а завтра - лекция в институте, которую не отменить.

- Ой, Рувик, беда… - быстро отреагировал Харченко, который все неприятности приглаживал стёбом. А ты таки где – таки еще на льду или госпитализировали? Может, помочь чем?

- Да все уже ничего, Виктор, - гипс положили, дома я. Санитары, конечно, недоумки – пришлось рассказывать, как гипс класть. Но ты выручи, Виктор, будь добр! Департамент следит, присутствующий будет и отчет. Тема легкая – о дураках. А ты и говоришь блестяще, и живешь рядом.

У Виктора Харченко была фантастическая энергетика, а склад мышления – непонятный никакому психиатру. Разве что Бубман-Лавочкин благодаря таланту и имени нашел у сложного пациента удивительное сочетание эмпатии и готовности к действиям. Пожалуй, любой человек, к которому обратился с такой просьбой знакомый – пусть даже из детства, нашел бы сто причин, чтобы не пойти навстречу. Однако при упоминании о дураках Харченко подумал «Ох, шевалье бы туда отправить…».

Нужно было что-то решать. Дневную усталость Виктора Леонидовича сдуло, глаза блеснули, и он бросил в трубку:

- Не, Рува – ты со своими перевозился, руки ломаешь… Щё я тебе скажу – то тебя гои таки на льду толкнули, щёб их там размазало. Давай, лечись – болеутоляющее на ночь прими. А, что я - ты сам доктор. Адрес, время и телефоны кого-то из своих мне напиши – я сейчас придумаю что-нибудь.

- Ах, Витя, что б таки я без тебя делал… - благодарно протянул одноклассник.      

- Лечись, Рува, - ты нам нужен, золотой: дураков на Руси на сто лет припасено, – сказал напоследок Харченко и горько сплюнул.

Дома, перекусив с женой, он напомнил ей историю падения Пети в понты и, как следствие, - обрушения Бубмана на лед. 

- И ты что, Вить, пойдешь? – изумленно спросила супруга.

- Ну, обещал – сделаю, - устало ответил Виктор Леонидович.

- А как же ты это… Тебе ведь помощник какой-то нужен: или там кто-то будет?

- Понятия не имею, - ответил Харченко, - но защита от дурака не помешает. Хотя там соберутся именно слушать лекцию дурака о дураках. Сеанс одновременной игры, - бросил Виктор Леонидович и произнес слова из какой-то молитвы.

Внезапно у него, несмотря на усталость, живо заблестели глаза. Он взял трубку и написал Стати:

- Анна, вы в субботу не работаете? Миру необходимо завтра ваше участие.

- Свободна, - живо ответила собеседница. – Участие в чем?

- В его спасении, - написал Харченко. – У вас есть классическое платье – строгое, без цветочков и банта на животе?

- Наверное, - не сразу ответила Стати.

- В общем, если нет, изобретите его. Женщина делает из ничего салат, прическу и скандал – вы добавите к этому платье, а скандал как раз можете с собой не брать. Сейчас сброшу адрес и время – мир будем спасать где-то неподалеку от моего дома.

- И николаша там будет?

- Вряд ли, - усмехнувшись, ответил Харченко, – мне сейчас галстук больше нужен.

- Я вам принесу – у меня есть один, - тут же обрадовалась Стати. Поглажу только.

- Вот спасибо, Анна – очень выручили. До завтра, сейчас напишу адрес и время.   
   
«Что-то мне это все очень напоминает», - подумала Анна и отправилась искать платье и галстук.

III. Свободны как птицы

Они встретились утром следующего дня у метро.

- Buongiorno signorina! – приветствовал Анну Харченко. Он был одет в извечные джинсы и куртку, а на его широкой спине висел чем-то набитый рюкзак.

- Buongiorno signor Victor, salvatore del mondo, - с иронией отозвалась Анна и тут же закрыла рот рукой.

- Buongiorno signor, - мягче и с улыбкой сказала она. Кого будем спасать? Надеюсь, это не жёстче «Крепкого орешка»?
 
- Ой, это вопрос, - Виктор Леонидович улыбнулся и повернул Анну за локоть. Они направились вдоль трамвайной линии. Стати, которая была готова к любым приключениям, выслушала забавные инструкции Виктора Леонидовича, кое-что пометив в тамвсё.

Примерно через полчаса в большом и зале института, где ищут избавление от мук пациенты с ранеными душами, к кафедре вышла молодая женщина. Одетая, как вдова горца, в черное платье, она остановилась в замкнутой позе. Имитируя голос  Большого зала консерватории, своей тёзки Анны Чеховой, ведущая торжественно сообщила:

- Научная беседа о дураках.
 
Выдержав паузу, Стати добавила:
 
- Выступает профессор НИИ им. Петра Борисовича Ганнушкина, заслуженный академик Лувра и Монмартра, Рувим Иосифович Бубман.

В зале зазвучали жидкие аплодисменты.

Развернувшись внутрь себя, она удалилась с темпом, размеченным встроенным метрономом.

Вновь наступила пауза, и в аудитории начали переговариваться - сначала шепотом, а потом в голос.

- Идите, - сказала Анна, вернувшись за кулисы в комнату, где стоял стол, рюкзак Виктора Львовича и сам маэстро, сумрачно глядевший в окно. Он уже переоделся в брюки, рубашку и надел халат. Стати, сначала не поняла, почему Харченко не выходит на сцену и лишь затем увидела его лицо: неизвестно почему, но он был очень растерян. Виктор Леонидович что-то нашептывал, поправляя дымчатые очки. И его молчание у окна явно затягивалось. 

- Я - доктор Шаффхаузен, - наконец расслышала Анна мантру, которую нашептывал Харченко. – Я – доктор Шаффхаузен… 

Анна заглянула в зал, чуть подвинув кулису. Собрание уже очень напоминало зал ожиданий в одном из зданий на площади трех вокзалов. Разве что здесь не кричали маленькие дети, а транзитные пассажиры не жевали беляши, доведенные почти до пределов санитарно-эпидемиологических норм.

- Да Бубман вы уже, Бубман! Давайте уже, идите, – явно нервничая, почти приказала Стати.

В миг, когда тот повернулся к ней лицом, она увидела решительного, собранного мужчину:

- Это неважно… - беззаботно бросил Харченко. - А вы с Лувром с ума сошли, Анна, да? Мухоморов вечерком навернули с лучком? Хорошенько вас забрало…

Он добродушно улыбнулся, поправляя белый халат.

- А что такое, я же все сказала, как вы велели! - возмутилась Стати.

- Да пошутил я. Вы меня главным алхимиком Версаля и верховным жрецом Вавилона не трудоустроили? А жаль…

И, будто не замечая Анну, Харченко направился на сцену.

Именно так, минут через семь после выхода Стати, поправляя красивый узел желтого галстука, на кафедру взошел долгожданный профессор Бубман, а зал мигом умолк. Раскинув руки, Рувим Иосифович развалился на деревянном каркасе, как пьяный и наглый краб.
 
- Тема нашей сегодняшней беседы необычайно многогранна, - поправляя очки, неторопливо начал он. - Тема - дураки. Да-с... Дело же в том, что они встречаются обоих полов, разных типов, видов, но как их не классифицируй, каждый из них - дурак особенный. Или, к примеру, дура. И шандарахнут каждый по-своему. Вот вы, например, - обратился он к слушательнице в первом ряду, - пришли в дурку за знаниями в психологии. Чтобы, так сказать, не чикипокнуться окончательно, да? А по-моему, поздновато - процесс-то, я смотрю, уже запущен! В сумочке с блошиного рынка у вас как бы роман как бы Марининой, чулок совсем пополз, а туфли... Да вы о дураках можете каждый день узнавать много нового, глядя в зеркало. Тьфу на вас...

Он сокрушенно покрутил головой и произнес:

- Впрочем, я слегка отвлекся, продолжим наш разговор... Итак, что такое дурак? Это, понимаете ли, понятие условное и полное тайн.
Дурак - это тот, кто на самом деле далеко не дурак. Недаром говорят: "Иногда и дурак умного учит". Есть и более деловые, экономически обоснованные фразы - например, "Дурак-не дурак, а шесть стаканов в день имею". Словом, их не пересчитать. То есть, аргументы в пользу дураков есть, спорить сложно. Однако и хлопот с дураками больше, чем с остальными: другие они - всё они что-то хотят. А ведь не надо! Или думают что-то... Так зачем, если все учтено, продумано и всем объявлено в телевизоры? Поэтому сложности-с... Почему, спрашивается? Да потому, что некоторые из дураков ведь даже телевизор не смотрят, причем таких дураков - научно установленное большинство.  И что по газетам передают, тоже не читают. Говорят, неинтересно балду хлебать, да и времени у них нет. Ха, тоже отговорочки... У меня тоже, можно подумать, есть время с вами трепаться! Если б не инспектор департамента в третьем ряду, я б наукой занимался и пациентов лечил, а не клоуном перед рёхнутыми работал.
Откуда знаю, что вы инспектор? Крот, голубчик, - это призвание и неустанный труд. У вас же, грызун несчастный, на каблуке казенных ботинок маркером сбоку проставлен номер сорок два, и даже уши по форме стрижены. Когда приходите инспектировать психиатра, на лошару не надейтесь – изучайте одежду, невербалику, цвета, ароматы…
Итак, пример дурака уже перед нами, но не лучший. По научной классификации он относится к тупакам ленивым – самый низший разряд дураков, который, по мнению большинства моих коллег, к ним вообще не относится.
Застыв в победном молчании, профессор посмотрел на слушателей и с вызовом спросил:

- Может быть, у кого-то есть вопросы?

Анна, слегка обалдев от такого начала, недоуменно смотрела в зал: ничего удивительного в словах профессора слушатели пока не слышали. Лица, которые она видела, были преисполнены интереса.

«Чупец, канеш», - подумала она, но решила, что такое начало может быть и ораторским приемом.

- Скажите, профессор, - прозвучал надтреснутый голос пожилой женщины, - а вот как вот это вам вообще пришла в голову идея лечить дураков? С детства, наверное, мечтали врачом быть, да?

- Так, давайте про детство мое не будем, а? - вдруг взбесился профессор и вытянулся над кафедрой. - Оно прошло в халупе, где самым изысканным напитком был авиационный керосин!

- Ой, батюшки мои святы, - испуганно перекрестилась женщина. - Ну, а к этим... к дуракам-то вы как приблизились?

- А чего к ним приближаться-то... – Рувим Иосифович вновь расслабился, растекся по кафедре, и глаза его маслянисто заблестели. - Они ко мне сами перли стадами. Ну, в светоносные- девяностые я на спецзадании был - держал всех рабочих девочек от "Националя" до трубы у Пушки. А выше уже Сёма Левинсон работал. Мой участок самым трудным был - там, знаете ли, как на фронте. С одной стороны - такие же дуры, как вы, со всей страны дураков ищут, а с другой - кретины с мозгами ниже пояса. Ну, а сзади – топтуны, и менты сбоку щипачат. Весело, да? Тут уже такие идиотские выходки изучишь, что на дураков можно молится.

Некоторые, кстати, им и поклоняются, да. Образ дурака воспет в русских сказаниях, принят нашим народом и почитаем во все времена. Иванушка-дурачок, Василий Блаженный, Петрушка.. Ну, Незнайка на Луне разумеется, Гарри Поттер и многие другие.

- А Гарри Поттер-то здесь причем? - взвился юноша с записной книжкой. - Он же англичанец, как будто! Или уже раскаялся?

Снисходительно кивая, профессор Бубман улыбнулся - он был знаком и с такой трактовкой событий. Однако внезапно он серьезно взглянул на молодого человека и сообщил:

- Друг мой, оставьте ваши фантазии для малахольных: вы о чем думаете? Королева в годах, кого на престол сажать будем, вы не скажете? А руководство, видите ли, об этом беспокоится. Работают там наши люди, работают!

Профессор взглянул в никуда и со вздохом произнес взятый оттуда рассказ: 

- Да, был у нас в сто шестой палате бесноватый мальчик Игорь – два раза из-за него капремонт этажа пришлось делать. Так Родину любил, что и погремуха у него появилась – Гарик-патриот. Когда достал весь персонал своими выходками, я и обратился по нужному номеру. Отправили любить Родину издалека: лицом к лицу лица не увидать, а из палаты – точно не увидеть. Так и написал об этом знаменитый поэт.

Он многозначительно помолчал и продолжил:

- А в Британии у нас уже другая полоумная служила, Жанна Роликова, пришлось ей легенду сочинять, которую теперь читают как биографию. Вот и встретились, понимаешь, два одиночества…    

Он посмотрел на слушателей, подумал: "Убью Рувика за такие подставы, как поправится..." и со скукой произнес:

- Ну-с, голубчики, вернемся к медицине и ее пациентам. Спрашивайте, пожалуйста...
               
Теперь уже Анна не верила тому, что слышала. Выходки класса николаши и Виктор Леонидович в жизни слабо гармонировали, но сейчас предстали перед ней наяву. А более всего ее удивляла полнейшая тупость зала.

«Неужели они не понимают, что всё это фуфло?», - думала она, но видела десятки лиц людей, которые с прежним интересом и даже восторгом слушали профессора. 

- Значит, вопросы мы пока оставим - тем более, что с ними негусто, - продолжил доктор после недолгой тишины в зале. - Пока что вернемся к истокам... Почему, так сказать, появляются дураки – это, во-первых. Во-вторых, почему люди порой становятся дураками и можно ли этого избежать. Ну, а в-третьих, рассмотрим положительные и отрицательные последствия их деятельности. То есть, роль, которую дураки играют в нашей жизни.

Первые два момента я постараюсь осветить лаконично, а неизбежные частные случаи требуют отдельного рассмотрения, которые мы обязаны изучать именно в частном порядке. По окончании желающие могут подойти и записаться на консультацию у нашей сотрудницы Анны, которая приветствовала вас в начале встречи.
Итак, появление дураков и переход в этот почетный статус часто связаны друг с другом, неразделимы. Отмечу, что многие дураки, знаете ли, уже рождаются такими, другие становятся, если повезет.

И если даже сползают они сглузду в среднем возрасте, то причины этого все равно лежат в детстве. Но часто и жизнь наша складывается так, что постоянно подсовывает удобные поводы, чтобы рехнуться каждый из нас мог быстро. Причем дешево и неоднократно - это уже достижения высокотехнологичной медицины, как вы знаете, и многоуровневого образования. Кроме того, этому способствует стабильное развитие экономики и руководящая работа.  В общем, если я сейчас все факторы начну перечислять, к рассвету не управимся. И нужно понимать, что даже если вам даже кажется, что вы слегка выздоравливаете, это не страхует вас от возврата в прежнее либо более тяжелое состояние. Именно поэтому лечиться от дуризма следует без перерыва - с рождения до наступления мудрости. А с ее появлением это становится особенно необходимым. Для этого, собственно, мы здесь и работаем.

- Позвольте, профессор, - с явным неодобрением произнес мужчина во втором ряду, - таким образом, вы утверждаете, что все мы в некоторой степени глупы?

Профессор вальяжно откинулся назад и снисходительно посмотрел на собеседника. Потом вытянул губы и нахмурил брови. Помолчал, однако автору вопроса уже не хотелось слышать ответа, поскольку несложная мимика и жестикуляция психиатра обезоруживали.

В этот миг Анна почувствовала, в чем состоит разница между артистом и большим артистом. Но передать ее в словах она бы не взялась.

- Не могу оправдать ваших надежд, почтеннейший, - с достоинством ответил профессор. Ибо дураки и глупые – это две разные блондинки, которых часто путают из-за цвета волос. Значение глупых в нашей жизни вы часто ощущаете на себе, кто-то – себе в доход, кто-то – в убыток. Но в целом оно, говоря языком дипломатов, ничтожно. А вот о роли, которую играют в нашей жизни дураки, в обществе предпочитают не говорить. Как вы полагаете, почтеннейшие, почему?

Профессор сошел с трибуны и принялся неторопливо прохаживаться вдоль края сцены.

Слушатели напряженно молчали, не решаясь вмешиваться в сложную интригу профессора - он бродил в халате по авансцене, помахивая руками, нашептывая, и чувствовал себя очень свободным. Судить знаменитость за фривольную жестикуляцию и бесшумные движения губ никто не решался.

Пожалуй, лишь Стати заметила, что ее знакомый вмиг преобразился до неузнаваемости. Вновь очутившись на трибуне после прогулки, он решительно сообщил:

- Повторю, что дурак и дураки - понятия условные и загадочные. Те, кого мы называем этим словом, глупостью не блещут: эта привилегия принадлежит лентяям и невеждам. А мир гораздо шире: так, здесь, среди нас – люди с разными взглядами, причем меняются они не реже, чем погода за окном. А парадигмы посторонних людей часто воспринимаются с трудом, но еще чаще – отвергаются или подвергаются критике.

Поэтому видение каждого из нас своеобразно: кому-то ближе красавица кисти Тициана, а другие воспримут лишь модель образца 90х60х90. Для тех, кто озабочен неразрешимыми задачами, окажутся важны и политические взгляды этих персонажей, хотя их участие в политике чуть меньше, чем никакое. Словом, различия… Они пронизывают все стороны нашей жизни, и даже базовые потребности для людей имеют разное значение. Так создается картина мира любого пациента, причем свою люди глупые считают единственно возможной. Однако взглядам и поступкам так называемых дураков эти рамки оказываются тесны. Воспринимая мир иначе, они думают и поступают непривычно. Одни из таких героев деструктивны, другие созидательны.
Вспомните Моцарта – музыку и известные вам фрагменты жизни композитора. Его произведениями мы лечим искалеченные души, но поступки мастера в жизни многие назовут абсолютно дурацкими. Возможно – не мне судить, как, впрочем, и другим судьям: таков был мир этого человека. Как его назвать – гением либо дураком – может решить каждый, но в любом случае он был творцом. Ван Гог, Гауди, Гоген, Бетховен, Рембрандт, Ницше и многие другие дополнят ряд создателей, не увеличив число прагматиков.

Вы также знаете массу дураков, которые ломают заведенные порядки, но создают при этом лишь видимость перемен. И относиться к ним вы также можете по-своему.
               
Да, не всем дуракам удается сделать подобное Моцарту. Но если внимательно приглядеться к изобретателям, конструкторам, некоторым артистам, политикам и людям многих других профессий, то можно увидеть, что живут они как полные дураки. Но неудобств от своих взглядов не испытывают, хотя другим людям насильно не навязывают. Если же это происходит, не забывайте – это свойство глупых людей, но отнюдь не дураков.

Какой же толк от героев нашего разговора, если они столь противоречивы, а порой вредны? Скажу коротко. Мир создан таковым, что дураки в нем должны быть обязательно. Они позволяют некоторым из нас почувствовать себя умнее, а кому-то – глупее. Одним – ощутить себя лучше, другим – хуже. И каждому из нас нужно выбирать. И быть благодарным уже за то, что вы не ощущаете себя дураками или глупцами. Хотя последнее не исключено, и думать над своими поступками необходимо постоянно.
 
Виктор Леонидович продолжал говорить: он вошел в роль так, как это удается не всякому большому артисту. Всё это было уже слишком густо для Анны: она подбежала к двери, которая вела на сцену из комнаты, и плотно закрыла ее. Голова слегка кружилась. Стати села в коричневое кресло и посмотрела на экран, на котором горела иконка Встыка. В записке от заказчика был вопрос:

- Напишешь эссе? А то мне впадлу.

Стати выругалась.
 
«Вбыдлу тебе», - мелькнула у нее мысль, пока она писала:

- Какая тема и сколько? 
 
- Финансовая грамотность. Как научиться экономить типо… Ща, читаю, во.... Как научиться экономить и начать откладывать на свою мечту. Так типо. Тока мне срочно нужно, 30 минут дали.

Анна посмотрела на часы, хмыкнула и кинула:

- По стандартной ставке за полчаса и конь не напишет. За 600 сделаю.

- Готовое впарить хочешь?

- Ща сам будешь париться. Минуту даю - плати или вали, - ответила Анна.
Через минуту звякнул тамвсё, и Стати проверила приход денег.

Профессор, муть за окном, терминал – все это было сейчас далеко: Анна судорожно соображала, о чем писать. Но денежка была получена, и работа перешла в разряд тех процессов, о которых николаша говорил ей: «Считайте, что это уже было, и повторите». Стати повторила шепотом эти слова, усмехнулась и рухнула в работу. Эссе нужно было написать быстро, и она затрещала кнопками тамвсё. Неподалёку  Виктор Леонидович что-то вещал залу о Ливонском ордене.