Главка нового романа 202 - 24. 02. 2012 Муравленко

Об обновленном мире
      «Новое знание миропорядок не изменяет, оно изменяет лишь знающего»

      Начинаю узнавать, что происходило в мое отсутствие.
      Начальник службы судебных приставов Г-шев, наш хороший знакомый, рассказал своей жене, а та - моей жене Лиде, что новый прокурор города на первой же планерке в начале этого года, то есть накануне кассационного суда, кричал на своих подчиненных:
      - Один из самых отъявленных преступников маленького нефтяного города, какой-то журналист, какой-то бывший руководитель телекомпании, в общем очкастый интеллигентишко, разъезжает по всей стране, будучи в федеральном розыске, везде его видят, но никто не может поймать! Это длится уже больше года! Бардак! Да это же просто - бардак! Розыск вообще не работает!
      Я, конечно, исказил слова, которые произносил новый прокурор, под те, что мог высказать выдуманный прокурор в отношении героя моих книг Алика, но смысл реально сказанного, был примерно такой. А я в это время, когда прокурор кричал на своих подчиненных, отмечал Новый год в маленьком нефтяном городе Муравленко в компании жены и дочери, выпивал шампанское и гулял по вечерам по улицам маленького нефтяного города! Ха-ха-ха!!! Я в восхищении от себя и от тупости и лени разносортных ментов!
***
      Встретил смешную полную соседку из квартиры снизу: татарку в очках. Оказалось, что менты не раз приходили к ней и ходили по подъезду, искали тех, кто даст показания против меня, но тщетно.
      Когда менты пришли лично к ней, то, по ее словам, они попытались у нее подписать показания, которые она не давала: а там было что-то о наркотиках. Эта запись так взволновала ее, что она взволнованно сказала ментам:
      - Я этого подписывать не буду. Ты что пишешь?! Я этого не говорила! Больше ко мне не приходите.
      Видимо, «правозащитники» маленького нефтяного города Мурвленко хотели сочинить на меня уголовное дело еще и по наркотикам, но спасибо моей соседке за бдительность в общении с этими волками. Кто-то иной мог бы и подписать ментовские бумаги, не читая, и совершенно не преднамеренно приклеить мне еще одну статью. Однако этот путь еще не отыгран. Наркотики они могут подбросить хотя бы в мою старенькую «девяностодевятую», которая стоит у подъезда. Тут не укараулишь…
***
      Возле здания «Уралсвязьинформ», куда я пошел платить за домашний телефон, заметил знакомый служебный автомобиль телерадиокомпании с моим бывшим водителем за рулем, а затем в дверях встретил Ф-рова, телеоператора. Собственно, тут и стоило встретить кого-нибудь из телевизионщиков, поскольку это всегда было нашим приколом - в рабочее время на служебной машине делать личные дела. Но я-то – ладно – я уже пострадал за превышение полномочий и мне еще долго предстоит страдать, наказание еще только начинается, а телевизионщики, которые на общем собрании еще до начала моих уголовных дел ставили мне в упрек использование служебного автомобиля в личных целях, сами этим же и занимаются. Конечно, бессовестные подонки, или бесславные ублюдки! И совесть не мучает.   
      Ф-ров, увидев меня, как ни в чем ни бывало, протянул руку для пожатия. У этих людей, которые мне делали зло, точно с головой не в порядке. Ими владеет мания непорочности при всей-то их порочности. Я опять по привычке, ох уж эта проклятая привычка, пожал протянутую длань, хотя зарекался этого не делать.
      - А вас везде ищут, - сказал он. - А вы тут оказывается.
      - Пусть ищут, коли нужен, - ответил я.
      - А вы давно здесь? - задал Ф-ров ментовской вопрос.
      - Давно, наверное, - ответил я.
      - А что на Думу не приходите? – задиристо спросил Ф-ров, зная, что я был в федеральном розыске и при его пособничестве, в том числе, показывая, правда, что он либо идиот, либо чрезмерно ироничен. - Народ же вас избрал.
      - Что-то не вижу я этого народа, - завершил я разговор и прошел в кассовый зал. В моем ответе Ф-рову была чистая выстраданная правда. При всем при том, что народ меня избрал в депутаты, зная мои сложные отношения с властью, ни одного доброго или сочувственного слова, ни одного заступничества, ни одного письма в поддержку, какие собирают подъездами за менее значимых для города людей, да что говорить, ради настоящих преступников… Ничего не было. Народ словно вымер и самозахоронился на кладбище маленького нефтяного города Муравленко. 
***
      У светофора на перекрестке возле банно-прачечного комбината встретил второго водителя телерадиокомпании маленького нефтяного города Муравленко Ш-ряева, фигурировавшего в моей книге «Эффект безмолвия» под фамилией Быкяев. Крепкий парень, олицетворение мужественности. Ему, в бытность работы главным редактором, я выхолопотал квартиру, никогда не обижал деньгами. Он же в момент репрессий городских властей против меня стал активным сторонником моих неприятелей, а сейчас прошел мимо, как прокатывается мимо большой грязный камень по крутому горному склону, бросаясь в меня ошметками нечистых взглядов. Будто я чем-то обидел его до глубины души! Спасибо на том, что не плюнул вслед. Хотя его поведение лучше, чем поведение Ф-рова. Вспомнил фильм «Восхождение», в котором в плен к фашистам попали двое партизан: один – крепкий, вроде, этого водителя, а другой худосочный интеллигент. Казалось бы, крепкий мужик пройдет через все испытания с честью, но нет. Именно он стал предателем и подался в полицаи, и первым его заданием стало привести в исполнение смертный приговор против бывшего своего товарища, того самого интеллигента. Вот такие они Быкяевы. Не все так крепко, как кажется.
***
      Встретился с Н-шковским, председателем совета ветеранов, которого назвал в книге Пидушковским, за некоторую всеядность: чем бы ни заниматься, лишь бы с властью и за деньги. Шел я с Лидой по тротуару и на встречного Н-шковского не взглянул, как будто не заметил, хотя краем глаза узнал. Но Н-шковский, по словам Лиды, был крайне удивлен мною, причем неприятно, словно ожившим мертвецом, который принялся гулять по улицам. «Мертвецы ведь не гуляют», - кричал его взгляд, вылетая из глазниц, склоненных по устоявшейся привычке к правому плечу. Так он и прошел, молчаливо крича.
***
      Ходил на судебное заседание по моему ходатайству о восстановлении сроков кассационного обжалования, не для того, чтобы восстановить, на это я и не надеялся, зная теперь не понаслышке наглый судейский норов, а чтобы взглянуть на председателя суда маленького нефтяного города Муравленко К-неву, показавшую полное отсутствие совести при ведении дела и подготовке судебного заседания.
      К-нева, которая заставила меня прождать не меньше получаса от назначенного времени, была в черном судейском одеянии и сидела черной бесформенной тучей на кресле, в котором я видел и других председателей.
      Разговаривала, почти не поднимая на меня глаз, будто стыдилась. Это я думаю о хорошем, что столкнулся с совестливым человеком, но скорее всего - не хотела видеть тот предмет, то есть меня, на который она, в составе тройки судей, вылила немало зла. Все-таки неприятно, это я знаю по себе, встречаться с человеком, которому подложил свинью. Но несколько раз в процессе короткого обсуждения моего ходатайства она на меня взглянула. И я не был этому рад.
      Сильно постаревшее лицо, даже с момента нашей последней встречи полуторалетней давности, глянуло на меня. Лицо, по которому прошлось, причем, не выбирая дороги и безжалостно, то зло, которое творилось иногда в этом судейском зале. Морщины, одутловатость, как у всплывшего покойника, какая-то темнота, растекшаяся по лицу, и очень-очень нехорошие, будто омертвевшие, глаза...
      Антипатии к ней не было. Если превращение в толстого пингвина с отбитым клювом, есть побочная плата, за то зло, которое ей приходится творить за большую зарплату, я не хотел бы оказаться на ее месте. Слишком большой на ней груз, а теперь добавился и мой. Но столкновение всегда ранит обоих…
      Еще ожидая вызова к К-невой, я, сидя в фойе, попытался ощутить атмосферу суда, по походкам ярко одетых сотрудниц, по разговорам охранников. Ощущение от всего: наплевать. И не просто наплевать, а наплевать со злым юмором, с эдаким куражом. И если равнодушие, отстранение суда от дел и подсудимых, запечатленное в их ослепленной повязкой на глазах богине Фемиде, я еще мог принять, то его насмешливого, издевательски-легкомысленного отношения к судьбам - никак. Именно эта насмешливость и предполагает подлые садистские приемчики, которые используются при проведении многих судебных действий.
***
      Встретил П-лынову, заведующую детским садом, которая сумела для себя вытребовать все возможные награды, по принципу, как я сделал себе грамоту губернатора. Надо просто писать письма о себе хорошем в нужные места, вертеться перед начальством, напоминая о себе и своих заслугах, и станешь героем. Так вот теперь эта женщина доросла до представителя губернатора в маленьком нефтяном городе Муравленко. В книге «Эффект безмолвия» я назвал ее Поленова.
       - Как дела? – спросила она меня.
      Я ответил, что все также: растоптали, оплевали, и никому дела нет.
      Она аж отшатнулась. Сослалась на прическу из парикмахерской, что волосы еще не высохли, а голова у нее неприкрытая, что накануне Великого поста не время говорить о плохом, и скрылась в предпоследнем подъезде моего дома, где, по ее словам, живут ее внуки. Ну каналья же, не правда ли? Ни предложения помощи, ни стремления разобраться…  - никакого участия у представителя губернатора Ямала! А я ведь действующий депутат, единственный официальный писатель этого маленького нефтяного города, «Золотое перо России» по журналистике, опять единственное здесь в таежной глуши…
***
      Встретился с молодой, но активной, журналисткой телерадиокомпании маленького нефтяного города Муравленко Настей П-вой, которую сам принимал на работу.   
      - Как дела? - задала она пустой обиходный вопрос, какой задают многие, лишь бы что-то сказать при встрече.
      - По-прежнему, - ответил я. - Хочешь узнать?
      - Нет, - ответила Настя П-ва и пошла быстрее, чтобы уйти от меня.
      Вот и вся журналистика: не знать того, что может принести беду, поскольку план строк или эфирного времени можно выполнить и на безопасных темах. Все-таки работа должна приносить доход, а не убыток.
***
      На входе в продуктовый магазин встретился с У-ваевым, тем самым следователем, который на меня оформил один или два эпизода уголовного дела. В книге «Эффект безмолвия» - Зарываев. Он, как ни в чем, ни бывало, с довольной улыбочкой, вполне здоровый и эффектный, подошел ко мне и протянул руку. Вроде, как друг или близкий человек.
      - Поговорить с вами, поговорю, а руку вам не протяну, - ответил я, вспомнив, наконец, привычку, которую хотел у себя сформировать.
      - Ну что - новую книгу пишете? - спросил он. - Продолжение той зелененькой.
Урываев имел в виду «Эффект безмолвия».
      Вот что их более всего беспокоит.
      - Хорошие книги так быстро, как уголовные дела, не пишутся, - ответил я. - В книге проблему надо рассмотреть с разных сторон, а не однобоко, как вы это делаете. У вас же - бутылка в задницу и признание подписано.
      Бутылкой от шампанского в милиции Казани выдавливали из невинного подозреваемого признание в краже сотового телефона, тот от полученных травм скончался. Эта информация покорила Интернет, а в Казани прошло даже протестное пикетирование возле милицейского участка, где произошла трагедия.
      - Ну нет - мы работаем тоньше, - улыбка слетела с лица У-ваева. - Все согласно УПК.
      - Тоньше, - согласился я. - Но суть от этого не меняется, а УПК многое терпит…
***
      Встретил в районе ДК «Украина» прокурора К-никова, в книге – Пузовников – эдакий невоздержанный обладатель власти. По-прежнему, толст, но куда менее опрятен, плохо выбрит. Он меня узнал издалека и обратился как к доброму другу:
      - Андрей Дробот!
      Протянул руку в стиле своих бессовестных коллег, которые вдоволь поизмывались надо мною, сочиняя уголовное дело. В глазах и поведении никакой вины или хотя бы стеснения. Нет, наоборот - легкость и непринужденность.
      Он даже пожаловался мне на нового главного прокурора города по фамилии Л-твинов, который, по его словам, потянул в прокуратуру Муравленко своих знакомых земляков то ли из Перми, то ли из Брянска...
      - Я ушел, сказал, что не намерен терпеть их земляческие ухватки, - горделиво сказал К-ников. - Со мною ушли многие: и Р-зин, и Ш-дриков...
      Это как раз те сволочи, что фабриковали на меня уголовное дело. В книге «Эффект безмолвия» фигурировал один, как Шпендриков. Оказалось, что К-ников теперь адвокат, что сидит в одном кабинете со сволочью адвокатской, которая тоже мне «помогла» за мои деньги, - О-роженко. И он (!) жаловался мне на опаскудившуюся судебно-правохранительную систему.
      Удивителен человек. Эта падла К-ников славился своим обвинительным пафосом, когда мог за сущую мелочь втоптать в дерьмо человека, буквально размазать по полу. И сегодня он исполняет прямо противоположную роль. Теперь он доказывает, насколько преступник хорош. Лицемерие и беспринципность в квадрате.
      Внимательно выслушав К-никова, негодуя от его поведения, я ответил следующее:
      - Вы знаете, если бы я жил в деревне, умел бы хотя бы резать курей, или свиней, то я непременно бы вас прирезал за все подлости, какие вы мне сделали. К сожалению, я по-другому воспитан: не умею ни резать, ни убивать.
      С этого момента К-ников перестал со мною здороваться. Надеюсь, что понял.
***
      Был оштрафован за переход дороги в неположенном месте на 200 рублей. Но суть не в этом, а в том, что в патрульной машине, где мне оформляли протокол, сидел тот самый высокий мент, который, как выяснилось, две недели пытался меня поймать в Омске почти год назад.
      По его словам, он был в отпуске в Омске, и ему было поручено меня разыскать. Он действовал на пару со своим братом - тем самым толстеньким коротышкой. Он сказал, что весной прошлого года они встречали мою жену прямо у поезда, которым она приехала, что в этот момент на омском железнодорожном вокзале была объявлена тревога (!) после телефонного звонка, что вокзал заминирован. Они подумали, что это моих рук дело.
      Затем, когда я скрывался уже не в Омске, а в области в родительском саду, они вычислили мой телефонный звонок по сотовому из района Иртышского или Очаира, но так и не нашли. Как я сейчас убедился на карте - направление на мамин сад оказалось верным, но слишком велика ошибка по расстояниям, не менее 50 км.
      Так подтвердилась реальность ментовской охоты на меня в Омске, которую я тоже начал списывать по большей части на свое воображение.
***
      На тротуаре в районе магазина строительных материалов «Миллениум» столкнулся лицом к лицу с П-рядиным, которого в книгах своих я назвал Бредятиным за бредовые идеи, которые он реализовывал и проповедовал с пафосом высокообразованности. Его седую бороду, весьма успешно организующую его лицо в подобие интеллигентного, под шапкой ушанкой и над коричневым тулупом я узнал издалека, и пока мы сходились, как сходятся на дуэли завзятые дуэлянты, зажав в руках пистолеты, думал: как пройдет эта встреча.
      Ранее я представлял, как ударю П-рядина за все его подлости в лицо со всей силы и без предупреждения, это я мог сделать хорошо, поскольку много лет дома тренировался на боксерском мешке, повешенном в коридоре, но сейчас я не ощутил этого желания, может под влиянием того, что все происходило днем на прохожей улице, а я на условном сроке в городе, наполненном высокопоставленными людьми, ищущими предлог, чтобы изменить условный приговор на реальный. Я готов был пройти мимо, будто и не узнал, но мне была интересна реакция самого П-рядина, как он отреагирует на нашу встречу. Может, постарается уклониться. Но нет. Мы сближались, и следовало уже ожидать выстрела.
      И вот он – П-рядин, как будто и не было за его душой мерзких сплетнеобразных поступков в отношении меня, вдруг, как обычно, изобразил улыбку, или ее натянутое подобие, пафосно слегка наклонил голову в своей манере и деликатно произнес:
      - Здравствуйте, Андрей Викторович.
      Не «извините», не «был не прав», не «вынужден был под давлением»…, а совершенно неуместное чиновничье приветствие по имени-отчеству, которое в недрах администрации маленького нефтяного города и смотрится сносно и уместно, но между людьми, чьи отношения окончательно испорчены, видится как оскорбление и насмешка. Все-таки именно П-рядин деятельно участвовал в репрессиях против меня, будучи первым советником Б-вского, главы маленького нефтяного города.
      Мой ответ был неожиданным для самого меня, мгновенным и ясным, как щелчок мышеловки: «Пошел на йух» (нецензурные слова, согласно принятой традиции везде пишутся наоборот). Почему я так ответил, сам не знаю, но именно так рекомендуют ограждаться от нечистой силы. Я прошел мимо П-рядина, не остановившись, будто не заметил его. Он остался позади. Было ли возмущенное бурчание, или мне послышалось - не знаю. Я не оглянулся…
***
      Созвонился с Ириной Павловной, в прошлом преподавательницей тюменского университета, а сейчас тележурналисткой тюменского общественного фонда имени Муравленко. Она добрым словом поддерживала меня все время нахождения в федеральном розыске. Я задал ей, как умному человеку, интересующий меня вопрос:
      - Почему все те, кто меня поливал грязью, готовил против меня липовое уголовное дело, почему все они при встрече протягивают мне руку для рукопожатия и делают дружеское лицо?
      Многие мои злоключения и многое из того, что мне пришлось перенести, Ирина Павловна знала из моих рассказов, а это несколько десятков только крупных подлостей: вроде незаконного увольнения, сфабрикованного уголовного дела, помещения меня в федеральный розыск... А сколько было ежедневных, мелких и привычных для моих мучителей пакостных действий, которые исполняли требования службы и своих страстей? А сколько неприятных переживаний и тревог пришлось вынести моей семье и моим родным?! А притеснение и моральное давление, которое испытывала в одиночестве моя супруга в стоматологической поликлинике маленького нефтяного города от своих ангажированных коллег?! И все это сотворено множеством этих мерзавцев, которые населяли маленький нефтяной город и которые теперь протягивали мне руку для рукопожатия, улыбались в лицо и делали вид, что ничего ужасного не произошло!!! Сложно поверить, что такое может быть… Сам бы не поверил, если бы не испытал на себе.
      Ирина Павловна была потрясена моим вопросом, она тоже вначале не поверила, что такое возможно, но затем ответила:
      - Они, видимо, разделяют свое служебное «я» от «я» индивидуального. «Я» служебное действует по приказу, может творить мерзости, а «я» индивидуальное вроде как в этом не участвует. Так легче жить.
      Разделяя служебное «Я» от личностного «Я» получаем посредине пустоту. Но мне кажется, что они просто дети, злые дети во взрослом обличье, которые играют с чужими судьбами, совершенно не задумываясь о том, какое горе причиняют. Я тоже был, возможно, таким же, по крайней мере, похожим, когда работал в сфере СМИ. И такие «дети» сидят на всех ключевых постах, именно они вертят как людскими судьбами, так и судьбой страны, именно они как ни в чем ни бывало, улыбаются с телевизионных экранов и изображают доброжелательность, какую бы дрянь ни сотворили и какую бы подлость не замыслили.
***
      Мир, в котором я ранее пребывал, мне видится сейчас, как одна непрерывная иллюзия. Вырвался из иллюзии сна, как тут же попадаешь в другую иллюзию: в рабочие дни - в иллюзию некоей полезной деятельности, вечером после работы и в выходные дни – попадаешь в третью иллюзию: сытости, телевидения и прочих искусств. Пребывая в этих иллюзиях, сам все меньше и меньше остаешься человеком, а становишься частью иллюзии, где все можно и все разрешено, хоть убийство человека, как в компьютерных играх-стрелялках. Жизнь действительно кажется игрой, какой, думаю, она казалась и всем лицам, обслуживавшим нацистские концлагеря и крематории, да и в советских концлагерях работали лица ничем не лучше.   
      Природа, как предмет созерцания, как единственная возможная реальность, редко удостаивается нашего пристального внимания. Взгляд либо на предмете работы, либо в чашке с едой, либо в иллюзии. Так от рождения до смерти. Идеальная бройлерная фабрика людей, с искаженным сознанием, с готовым рецептом счастья, где люди, в отличие от животных, еще и сами себя обслуживают. Идеальные овощи и фрукты - это те, которые сами себя сеют, сами себя растят, сами следят за своим урожаем, за своим здоровьем, и сами себя готовят... Это о человеке.
      Неужели я мог раньше всей этой мерзости подавать руку, выслушивать их слова, записывать на диктофон, редактировать, чтобы лучше подать публике?! О Боже, какое преступление! Это же не люди, не граждане, а чистые хамелеоны, мерзость в облике человеческом, от которого ждешь человеческого, а получаешь то, что сокрыто за этим обликом, то есть – самолюбование, дерьмо и проблемы здоровья. Люди, искажающие совесть и мораль по своему усмотрению, они легко делают ложь правдой и верят в нее, как в правду, они легко перешагивают через других людей, идут по головам и считают это святым крестным ходом! Конечно, не все так прискорбно. Люди, конечно, есть, но чаще вне коридоров власти и чиновничьих структур, их мало, и они неразличимы с первого взгляда…
      В результате репрессий и страданий я пришел к тому, к чему человек должен приходить в счастье и покое: к Богу. Для любого отверженного Бог, за неимением иного, становится единственным начальником, который достоин преклонения и подчинения. А подчинение, видимо, у человека в крови. Тот, кто имеет в качестве объекта поклонения живого идола, вплоть до самого себя, или в первую очередь самого себя, а потом других, тому Бог на самом деле не нужен. Не может быть двоевластия даже в душе, все равно кто-то победит. И у тех, кто имеет сильного начальника в человеческом или денежном виде, неважно каком, Бог обычно крупно проигрывает.

Фотография сделана 24 февраля 2020 года на центральной площади маленького нефтяного города Муравленко. На ней в кривом и мутном отражении от новогоднего елочного шара запечатлены люди и окрестности, которые таковыми тенями и являются по сути.