Лермонтов. Дары Терека

   Терек воет, дик и злобен,
   Меж утёсистых громад,
   Буре плач его подобен,
   Слёзы брызгами летят.
   Но, по степи разбегаясь,
   Он лукавый принял вид
   И, приветливо ласкаясь,
   Морю Каспию журчит:

   "Расступись, о старец-море,
   Дай приют моей волне!
   Погулял я на просторе,
   Отдохнуть пора бы мне.
   Я родился у Казбека,
   Вскормлен грудью облаков,
   С чуждой властью человека
   Вечно спорить был готов.
   Я, сынам твоим в забаву,
   Разорил родной Дарьял
   И валунов им, на славу,
   Стадо целое пригнал".

   Но, склонясь на мягкий берег,
   Каспий стихнул, будто спит,
   И опять, ласкаясь, Терек
   Старцу на ухо журчит:

   "Я привёз тебе гостинец!
   То гостинец не простой:
   С поля битвы кабардинец,
   Кабардинец удалой.
   Он в кольчуге драгоценной,
   В налокотниках стальных:
   Из Корана стих священный
   Писан золотом на них.
   Он угрюмо сдвинул брови,
   И усов его края
   Обагрила знойной крови
   Благородная струя;
   Взор открытый, безответный,
   Полон старою враждой;
   По затылку чуб заветный
   Вьётся черною космой".

   Но, склонясь на мягкий берег,
   Каспий дремлет и молчит;
   И, волнуясь, буйный Терек
   Старцу снова говорит:

   "Слушай, дядя: дар бесценный!
   Что другие все дары?
   Но его от всей вселенной
   Я таил до сей поры.
   Я примчу к тебе с волнами
   Труп казачки молодой,
   С тёмно-бледными плечами,
   С светло-русою косой.
   Грустен лик её туманный,
   Взор так тихо, сладко спит,
   А на грудь из малой раны
   Струйка алая бежит.
   По красотке-молодице
   Не тоскует над рекой
   Лишь один во всей станице
   Казачина гребенской.
   Оседлал он вороного,
   И в горах, в ночном бою,
   На кинжал чеченца злого
   Сложит голову свою".

   Замолчал поток сердитый,
   И над ним, как снег бела,
   Голова с косой размытой,
   Колыхаяся, всплыла.

   И старик во блеске власти
   Встал, могучий, как гроза,
   И оделись влагой страсти
   Тёмно-синие глаза.
   Он взыграл, веселья полный –
   И в объятия свои
   Набегающие волны
   Принял с ропотом любви.
 
   Образ Каспия в этом стихотворении – это символический образ Бога, который принимает души людей и оценивает их деятельность на земле. Больше всех Каспию понравилась молодая казачка, потому что она жила любя и умерла из-за любви. Меньше Каспию понравился кабардинец удалой, потому что воевать и убивать себе подобных – не велика честь для мужчины. И меньше всего понравилась Каспию разрушительная деятельность людей (разорил родной Дарьял), потому что во всех исторических эпохах есть много хорошего, и только сохраняя это хорошее, можно построить новое, более совершенное.

   В связи с этим очень актуальны слова Владислава Дворжецкого, написанные ещё в 1977 г. в письме к родным:

 – Пишу из Кирова (Вятки)! Город насчитывает 600 лет, а ничем не отличается от большого барака. Произошло, вероятно, как в песне: «мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем и т.д.» Старое разрушали с большим знанием дела, но как ничем были, так и остались – разрушать – не строить!

   Об этой же деятельности людей, которые мчатся бурной исторической рекой и считают, что своими «подвигами» заслужили награду Свыше, рассказывает и Лермонтов в стихотворении «Дары Терека».

   ______________

   На фото – картина М. Врубеля «Азраил». Азраил – это Ангел Смерти, который помогает душе человека перейти из одного мира в другой. Врубелевский Азраил – это образ Бога-Каспия, который предстал перед человеком во всей своей красе – «И старик во блеске власти встал, могучий, как гроза...»