Спартак чемпион

   Мир московской подземки чрезвычайно разнообразен. Когда я слышу слова «Я уже десять лет не спускался (лась) в метро…», хочется сказать: «ЦУ-ЦУ-ЦУ!!! Какая ЦАЦА! А ты спустись! Подыши воздухом пролетариев и прочих мелких предпринимателей! Понюхай бомжеватого или просто немытого тела. Посмотри в глаза своим соотечественникам. Слейся в ритме трясущегося вагона с сельдеобразной плотностью Таганско-Краснопресненской человеческой массы. Открой глаза. Вынь из ушей всякую гадость. Послушай, как шумит людской прибой. Зафиксируй в своем мозгу типичные и оригинальные физиономии своих современников. Ты – часть этих особей, этого времени, этой эпохи, так не отделяйся же от народа и, как говорила моя теща, люби свою Родину, твою мать!»
   Я никогда или почти никогда не сажусь в метро на сидения. Во-первых, мне сорок лет и я здоров и счастлив. Радикулитом не страдаю, за коленями слежу, слово «усталость» мне знакомо понаслышке.  Во-вторых, когда любая женщина, пять ей лет или девяносто, входила в комнату, мой отец всегда вставал ей навстречу и уступал место, даже когда ему было уже за восемьдесят. Я, кстати сказать, последыш, мама меня родила, когда ей было сорок три года. Плохо себя почувствовала, мало ела, её тошнило месяцев пять, живот затвердел, и она поняла, что страшно и неизлечимо больна. Жить ей осталось полгода, может и меньше. Старшему моему брату к этому времени было уже двадцать три года, а среднему двадцать. Отец взял её за руку и повел к врачу. Через четыре месяца родился я.
  Так вот. Эту черту отца мы все трое намотали на ус, и, когда входит в помещение любая женщина, даже чучундра, кикимора, лахудра или злобная сатана, мы с вежливой или радушной – в зависимости от обстоятельств – улыбкой стремимся к ней навстречу и предлагаем сесть. Поэтому, чтобы не расточать попусту свои нежные чувства, я в метро стою и, если не погружен в планшет, наблюдаю мир подземки.
Удивительное дело: до чего люди походят на животных! Вот вошла пожилая дама в зеленом пальто и в зеленом же берете с нежно салатовым шарфиком на шее. Губы в ниточку с некой неровной морской волной, ну, типичная «лягушка обыкновенная»!  Между тем, с самой глубокой древности тянутся легенды, согласно которым все животные – это бывшие люди, превращенные богами за какие-то прегрешения. У разных народов такие представления страшно похожи друг на друга. Сейчас-то мало кто в это верит, но и известную песню Владимира Высоцкого о метемпсихозе сбрасывать со счетов рано: «…Должно быть тот облезлый кот был раньше негодяем, а этот милый человек был раньше добрым псом…»
   Рядом с ней приземлилась грузная старушка с прической «Три пера, но все стоят». Одышка заметна на расстоянии. Круглые глаза с удивлением смотрят на окружающий мир. Очень подвижные тонкие губы месят сами себя, облизываются и потягиваются. Ну, вылитая наша старая кошка Муха: к охоте за мышами уже не годится, но облизать фэйс еще способна.
   Около поручня дремлет мужик, «семь на восемь, восемь на семь». Рожа (лицом назвать никак нельзя) красная, отекшая, с несчастным выражением.  Губы распустил, слюни тоже, бровки домиком, вылитый старый Мастиф. Подергивается во сне.
А сколько встречается похожих на свинью и осла, козла и корову! Секретарша нашего директора была похожа на коалу, пока её не заменила белочка. Сам то я тоже бываю то павианом, то индюком, а моя жена почему-то называет меня рыбкой.
И вдруг кошка Муха оживилась. Я заметил, что вошла, видимо, её знакомая, такая же старушенция, как и она, но похожая на Жирафу. Высокая и без плеч, с тяжелым низом и малюсенькой головой, она не замечала никого вокруг, погруженная в свои многочисленные сумки. Кошка Муха издала несколько междометий, не желая расставаться с сидением, но Жирафа вела себя, как глухая. И тут Муха сложила в длину губы, завернула нижнюю  внутрь и громко просвистела: «Спартак Чемпион!!!», то есть: «Фить-Фить, Фить-Фить-Фить!!!» Жирафа мгновенно среагировала – вместе со всем нашим вагоном, конечно, – но вагон успокоился через секунду, так как опасность миновала и все вернулись в себя, а она рванула к подружке. Они обнялись, как будто не виделись триста лет.
   Когда общаются народы, которые РАДЫ видеть друг друга, куда-то исчезают все ассоциации с животными, и они становятся похожи на людей.  Возвращаясь как-то раз из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу,  Диоген ответил: «Народу много, а людей совсем мало».