Обожаю иностранное

      Вторая скрипка Государственного симфонического оркестра пригласила на концерт в Большой зал консерватории на открытие сезона своих друзей, а  друзья – других  друзей, в числе которых и оказалась Людмила Петровна. Поход не был заранее запланирован, и коллектив, жаждущий классики, не был ей хорошо знаком. Она вышла с запасом времени и решила прогуляться по Тверскому бульвару, а там, свернув по Никитской, не спеша догулять до Большого зала консерватории.
Четвертое сентября, а как будто – конец октября. Прохладно. Ветрено. С трудом собранная в подобие прически голова раскосматилась за пять секунд, и бесполезность сохранить разрушенное стала очевидной. Непонятно, откуда летят по ветру желтые и красные листья, когда деревья и кустарники совершенно зеленые и нет ни малейшего намека на скорую осень. Вероятно, эти первые вестники предстоящего увядания тихонько прятались от взоров толпы, расцвечивая свои тела в яркие цвета, чтобы упасть под ноги, напоминая о текучести времени: скоро осень, помните об этом! – или улететь, подхваченные ветром в последний свой путь.
Мчащиеся навстречу парочка молодых, стремительных и легких, как гагачий пух, девушек, приняла Людмилу Петровну в свои объятия. Она не сразу узнала дочь своей знакомой Катюшу.
– Людочка Петровночка, здравствуйте! Как дела? Как поживаете?
Она вспомнила орнамент событий двадцатилетней давности. Вспомнила, как её мальчик увлекся этой прелестной девчонкой, писал ей письма и страшно огорчался, не получая ответа, а она из тонюсенького подростка стремительно превратилась в очаровательную девушку и с каждым днем становилась все краше. Судьба развела их семьи в пространстве, они стали редко встречаться, отношения постепенно перетекли в телефонные.
     Людмила Петровна знала, что Катюша все школьные годы и после изучала французский, много раз была во Франции и сейчас работает в совместной русско-французской туристической фирме, водит экскурсии по Москве. За эти семь лет Катерина превратилась в копию французской актрисы Даниэль Ивон Мари Антуанетт Дарьё. От её лица невозможно было отвести глаз, при этом живая мимика и реакция на мир были полны задора и жизни. Длинные ресницы трепетали, как крылья бабочки. Она тряхнула головой, но её белокурыми волосами так неистово играл ветер, что этот жест слился с потоком воздуха, обнажил все лицо целиком, челка улетела  вверх и ослепительная красота в ладонях молодости и нежной белизне фарфоровой кожи предстала во всей красе.
     – Катюша, ты просто прелесть! – только и смогла вымолвить Людмила Петровна.
     – Познакомьтесь: это Беатрис, подданная Франции, моя подруга и мой начальник, владелица турфирмы. Вы – на концерт? Мы – в клуб. Как Сережа? Привет ему…
     Француженка – значит, сама элегантность, сама красота, сама женственность... так, по крайней мере, в советское время, после фильма «Анжелика», думали все женщины СССР, и Люда не была исключением. Давно нет СССР, а заблуждения остались. Ей стало так жалко бедную Беатрис, такую сухую, сморщенную, без кровиночки в лице, с торчащими в разные стороны растрепанными ветром швабристыми волосищами!.. Она попыталась найти хоть капельку миловидности в лице и грации в фигуре, но – тщетно. Крошечные серые глазки, беспрерывно моргая, смотрели на Людмилу Петровну, тонкая щель рта криво улыбалась. Что ж... бывает и так.
     – Мы завтра улетаем в Париж.
     – Привет маме и Монмартру, – сказала Людмила Петровна первое пришедшее в голову, они обнялись, и молодость полетела дальше, навстречу жизни.
     У входа в Большой зал  суетились ожидающие. Людмила Петровна заметила знакомое лицо, затем увидела подругу и очутилась в кругу тех самых, приглашенных второй скрипкой. После незначащих вежливых общих слов все замерли в ожидании контрамарок, и на несколько секунд воцарилась коротенькая тишина, если, конечно, такое возможно в центре Москвы. Друзья друзей не посчитали необходимым знакомить всех между собой. Разрозненная компания переминалась с ноги на ногу, лениво разглядывая толпу. Вдруг дама – она как раз и оказалась подругой второй скрипки – негромко, но четко и без эмоций произнесла: «Вот мы только что вернулись из Парижа. Разве можно сравнить эти тупые рыла с парижской публикой, но бог с ними, попались под руку несколько возможно нетипичных лиц, хотя, куда ни бросишь взор, везде одно и то же. Вы посмотрите на женщин, девушек, молодежь! В Париже мне не встречались такие примитивные и пустые лица с деревянными головами, полным отсутствием женственности и такой серой внешностью!  Если даже взять немецких женщин, они намного элегантнее наших клушек…», – и она продолжала свой затянувшийся монолог, с презрением оборачиваясь то направо, то налево, незаметно обводя публику узкой ладошкой.
Людмила Петровна задохнулась от возмущения. Ей стало страшно обидно «за державу», тем более что двадцать минут назад страхолюдная парижская аборигенка, которая может напугать дитя в любом возрасте своим внешним видом, наглядно продемонстрировала, что не все женщины Парижа красавицы. Быть может, они все умницы и их души переполнены добротой? Тогда две стороны одной медали должны прозвучать для любой национальности и для любой страны земного шара.
     – Позвольте с вами не согласиться, – резко произнесла Людмила Петровна. – Я не нахожу окружающие меня лица тупыми и не согласна, что все парижанки красавицы!
Но она не успела закончить свою мысль. Высокий молодой человек протиснулся к их компании и протянул контрамарки любительнице парижских лиц. В суете, предшествующей началу концерта, все рассредоточились и уже больше не собирались вместе, а, столкнувшись в антракте, сделали вид, что не знакомы, да и в самом деле – действительно незнакомы.
     В программе концерта звучали две симфонии Бетховена: № 4 си-бемоль мажор, соч. 60 и № 5 до минор, соч. 67. Улетая мыслями за мелодией и отдавая ей свое сердце, потихоньку восстанавливается гармония души, исчезает злобная не любительница московских лиц, исчезает неловкость неосуществленной попытки защитить вот эти лица, сосредоточенно или расслабленно купающиеся в торжественных звуках пятой симфонии, и спустя чуточку времени становится так хорошо на душе. Людмила Петровна закрыла глаза и вспомнила ветреный Тверской бульвар, летящие желтые листья и ослепительную Даниэль Ивон Мари Антуанетт Дарьё московского разлива.