Сбежавшие. Глава 16

      Глава 16.  СКОМКАННЫЙ ТРИУМФ


      Наташа не была одержима мыслями об олигархе, нет: она готовила Вике такой удар, в свете которого должны были померкнуть и её разрыв с Андреем, и успехи последнего, поэтому она довольно равнодушно восприняла и болтовню Андрея о прекрасной работе, свалившейся на него и в перспективе обеспечивавшей его будущее, и таинственные совещания парня с бывшей возлюбленной. К чести Наташи надо сказать, что, как ни сладостен был предстоявший триумф, он тоже бледнел по сравнению с любовью, в которую выросла её очарованность Марио за те два дня, пока она его не видела. Любовь смела в её сознании мысли о наведённом гипнозе, о сверкающих миллионах, о чём-то грандиозном, что она должна была совершить, повергнув в изумление всех и вся; она явила девушке простую и ясную (так думалось сначала) дорогу; в её конце находилось сердце Марио, и именно к нему она стремилась всей душой, и именно к нему неслись её думы, и именно с ним связывались все мечты о будущем, о счастье, о будущем счастье.

      «Как? — спрашивала она. — Как мне пройти эту дорогу, как добиться, как победить?» Марио был красавцем, Наташа понимала, что задача, стоявшая перед ней, к лёгким не относилась. План выдать себя за литератора провалился — значит, Марио должен был составить мнение о ней, как о женщине умной, возвышенной и выгодно отличающейся от прочей серости. «Внутреннее содержание определяется по…» — думала Наташа, но не могла понять, по чему оно определяется, да и думать не хотелось. «Нет, так нельзя, нельзя просто мечтать, я должна составить другой план, если первый не удался. Итак, во-первых, обливать презрением всё то, чем занимаются разные Вики. "Тряпки, побрякушки интересуют только раскрашенных кукол", — скажу я Марио, из чего он сделает вывод, что и тех, которыми он занимался ранее, можно отнести к той же незавидной категории. Чёрт, я же не знаю, есть ли у него сейчас девушка. Но ничего, даже если и есть, я её тоже уничтожу. Так, так. Не волнуйся, Наташа, не волнуйся. Выгодное впечатление о себе я уже произвела, так как он со мной познакомился не в кинотеатре и не на танцульках, а невыгодное о других у него составлю, затрагивая их походя, равнодушно и презрительно. Все, мол, сейчас одержимы помыслами о деньгах и свиданиях, а остальное на нуле. Вот. Из этого он должен сделать вывод, что у меня как раз наоборот. Им минус, мне плюс. Что нам на пользу, врагу во вред. И нынешнему, и будущему. Теперь, какие у меня должны быть увлечения, отличающие меня от других? Музыка, книги, кино, компьютер… Не рыбалка же с домино. Жалко, что я итальянский не знаю и совершенно напрасно сболтнула про нашу эстраду — надо было ввернуть что-то о Бетховене и Моцарте. Книги, кино… Тоже нечто заумное, элитарное. Ну да, а если его как раз не Тарковский, а стрелялки интересуют? Конечно, сперва надо о его вкусах осведомиться. И прочитать, что там дальше в тетрадях, не мешает, хотя бы бегло: привлекло же его в них что-то. Одно к одному, будет тема для обсуждения. При всём этом постоянно наблюдать, как он ко мне относится. Если неравнодушно, это должно как-то сказаться». И Наташу снова понесло на то, как это скажется, куда Марио её поцелует, куда Марио её пригласит, будет ли приставать с первого раза или, на худой конец, хотя бы лапать. «Я, конечно, как бы оскорблюсь… сначала, — мечтала Наташа, сладко ёжась, — а хорошо бы…»



      На переменах во вторник Наташа не выпускала из рук зеркала с расчёской, чем повергла в изумление Вику с Ларой. Вика пребывала в дурном расположении духа и раздумывала, не разыграл ли её вчера Андрей, выудив молчание в обмен на сомнительные комбинации в будущем. Он-то по крайней мере что-то получил, чего нельзя было сказать о самой Вике, так как её вчерашний набег на картотеку матери не состоялся: Валентина Львовна безвылазно сидела в спальне с картами в руках и не уделяла ни малейшего внимания Ленкиной стряпне, хотя обычно отслеживала её чуть ли не с секундомером в руке. Викины намёки на обед закончились кратким распоряжением прислуге подавать на стол; мать же по-прежнему пребывала в спальне, где и ограничилась лёгкой закуской. Ложась в постель, Вика обозрела положение своих дел и осталась крайне недовольна осмотром: она позорно проиграла сражение с Сашей, Андрей её оставил, а отец отодрал за ухо и отказал в подачках. Хуже всего было то, что, так уверенная в покорении капиталиста, она и не подумала за пару свободных недель, бывших в её распоряжении, обзавестись каким-нибудь поклонником. И вдобавок ко всему у неё не было даже каких-нибудь двухсот-трёхсот завалящих баксов, чтобы, порыскав по интернету, заказать себе мальчика по вызову и свалить с ним в квартиру на Луговой — ту самую, которую она не хотела принимать в приданое, рассчитывая на четырёхкомнатную.

      — И о чём предки только думают? — ворчала она за завтраком, жалуясь Лене, выкладывающей на тарелку гренки. — Квартиру надо менять? Надо, а они? Я в следующем году в институт поступлю. На чём я туда буду ездить, скажите, пожалуйста, — на автобусе? Пацану, небось, давно бы тачку купили…

      — А, может, в шестнадцать права ещё не оформляют, — возражала Лена.

      — Да ну, чушь! Дай в лапу — и оформят. Нет в жизни счастья…

      И вот, нате, Картошка. Вчера сияла, сегодня перед зеркалом красуется. Интересно, что она там увидела? Да, права Лара: от таких тихонь-замухрышек чего угодно можно ожидать.

      Не преодолев любопытства, девочки подошли к Наташе.

      — К чему это ты готовишься? Лара вон предположила, что ты заклеила Гуриновича вместе с его яхтой.

      Наташа надменно посмотрела на Вику.

      — У меня, в отличие от некоторых, на первом месте потрясающая красота, а потом ум. Что же касается меркантильного, то я к нему равнодушна: достаточно приличной иномарки и нескольких штук в месяц. А тебе чего?

      — Тетрадь по биологии.

      — На, держи. Вечно на уроках болтаешь. Смотри не потеряй.

      — Спасибо. В столовую спустишься?

      — Не, не хочу аппетит сбивать.

      — А мы пойдём. Давай, Лара.

      Выйдя из класса, они почти одновременно пожали плечами.

      — И что ты скажешь? — поинтересовалась Вика.

      — Сказала бы, что рехнулась. Не понимаю только, откуда этот апломб. Может, проследим за ней после уроков?

      — Много чести. Скорее всего, сбрехнула для красного словца.



      Наташа еле досидела до звонка, её неудержимо тянуло в коридор, из окон которого просматривался вход. Сердце радостно забилось, когда, выйдя за физичкой, она подбежала к окну и увидела Марио. Его машина стояла метрах в пяти от ворот; прислонясь к её дверце, он спокойно курил и рассеянно поглядывал на своё недавнее прошлое. Уголком глаза Наташа засекла Вику с Ларой, выдвинулась на десять шагов вперёд и пошла к своей мечте, стараясь сохранять задел неизменным. Сейчас, сейчас она его снова увидит вблизи…

      Когда Наташа показалась у входа, Марио улыбнулся, отбросил сигарету и сделал шаг навстречу. Наташа цвела и сияла, она была на седьмом небе от счастья: вот этого момента она ждала всю свою жизнь, и этот момент выглядел ещё более прекрасным, чем в первый раз!

      — Привет, романистка!

      — Салют, Ромео!

      Марио слегка обнял Наташу и поцеловал её в щёку. Девушка наслаждалась: ей казалось, что она спиной ощущает взгляды Вики и Лары.

      — Пройдёмся или проедемся?

      Наташа задумчиво подняла глаза в небо.

      — Похоже, что дождь собирается. Лучше покатаемся.

      — Договорились. Садись.

      Марио открыл дверцу. Наташа зашла за неё, развернулась и проворковала Вике нежным голоском:

      — Тетрадь по биологии не забудь.

      Вика молча мотнула головой. Наташа уселась, Марио захлопнул дверцу, обогнул машину спереди и уселся рядом. Они тронулись с места.



      Вика с Ларой так и остались стоять, нещадно толкаемые малолетками. Первой от столбняка отошла Вика — возможно, потому, что её чуть не сбил с ног толстяк-шестиклассник.

       — Мать твою! — и тут же, повернувшись к Ларе: — Ты что-нибудь поняла?

      Лара, как заведённая, отрицательно поводила головой вправо-влево:

      — Ни бум-бум!

      — Пошли ко мне.


      Едва переступив порог квартиры, Вика разразилась стенаниями вперемежку с восхищением одним и уничижением другой:

      — Нет, ты что-нибудь понимаешь? Нет, каково? Эта несчастная Картошка, это серенькое ничтожество, эта уродина — и такой мальчик! Ты видела его глаза, его волосы?! А кожа, а фигура! Подцепила бы она какого-нибудь козла типа толстомордого Виталика — ещё куда ни шло! Но такой шикарный парень! Ему ведь лет двадцать, а? Как он вообще посмотрел на эту мымру! — Иномарками Вику удивить было трудно, но красота Марио на всех действовала безотказно, и Вика продолжала жаловаться на свою несчастную судьбу: — К тебе — понятно, ко мне — понятно, но к этой курице! Что она ему наплела, чем охмурила? Вот ведь везёт таким ублюдинам, где на свете справедливость?

      Вика возмущалась так громко, что вынудила мать выйти из спальни.

      — Ну что за крики! Ларочка, здравствуйте! Проходите в столовую, голодные ведь обе. Лена, накрывай! Вика, да умерь ты свои вопли — весь дом взбудоражишь.

      Принимая во внимание исключительность ситуации, Вика с Ларой уписывали обед за обе щеки, решив впоследствии согнать излишки строгими постами, наперебой жаловались Валентине Львовне на неправедное провидение и восхищались прекрасным видением. Когда дело дошло до супа, более осторожная Лара усомнилась:

      — Слушайте, а это не розыгрыш? Слишком уж они не подходят друг другу — ну просто ни в какие ворота не лезет.

      — А с чего это такому шикарному парню тратить время на какой-то маскарад?

      — Может, он родственник.

      — Да какой родственник — у них в роду таких перлов нет, все блеклые.

      — Бабка, мать и дочь — это только одна линия, а сбоку? Валентина Львовна, а вы как думаете?

      — Даже не знаю, что сказать, я ведь не видела. Вы у самой Наташи и спросите.

      — Да, а она определённо наврёт.

      — Рано или поздно всё равно всё прояснится. Вы вечно впадаете в ажиотаж по пустякам.

      Наевшись до отвала, девчонки осовели и наконец угомонились. Ларе надо было к врачу, Вика решила соснуть часок-другой, чтобы отойти от неприятностей.

      Валентина Львовна в глубоких раздумьях тоже удалилась к себе. Определённо, здесь дело тёмное и многое неясно, а главное — так ли красив этот парень, как его расписывают девочки…



      За три четверти часа до сего туманного финала Наташа, упоённая близостью Марио и свершившейся местью, ехала в машине и по интонациям своего спутника пыталась определить, как он к ней относится.

      — Кстати, ты голодна?

      — Не особенно.

      — Но всё-таки немного. Ты полдничаешь или обедаешь в это время?

      — Нет, обедаю позже, вместе с мамой, когда она приходит с работы.

      — Значит, второй завтрак. Кафе, ресторан, к тебе, ко мне?

      — А давай к тебе. В разных забегаловках вечно попса гремит.

      — Разве ты к ней плохо относишься? Говорила же о каких-то корешках…

      Наташа рассмеялась.

      — Да это так… Я просто решила, что ты похож на Пашу Артемьева, но теперь вижу, что ошиблась: гораздо лучше.

      — Не знаю, не удостоился лицезреть. Скорее, на Андреа Морини.

      — А я не слыхала. Кто это такой?

      — Один из двух в «МP-2». Да я покажу, раз ко мне, — тем более что недавно всё на цифру перевёл. Давай сейчас в супермаркет зайдём, выберем, что тебе по вкусу, а то я полуфабрикатами питаюсь и не осведомлён о твоих пристрастиях.

      — Равнодушен к еде?

      — В основном да. Выходи.

      — Но я не знаю, как у тебя с деньгами.

      — На бриллианты не хватит, на бананы — с избытком. Алкоголь употребляешь?

      — Не, чего там в такую рань.

      — Ну, двинулись.

      Наташа больше помалкивала, зорко посматривала по сторонам, но старалась хранить безразличный вид. В такие магазины она попадала нечасто, и с непривычки у неё немного рябило в глазах.

      — А я думала, что ближе к периферии ассортимент будет похуже.

      — Нет, это какая-то сеть, они везде набивают одинаково. Какой сыр берём?

      — С дырками побольше, мама вечно умудряется купить с мелкими.

      — Ха, у тебя интересные стандарты качества. Ты с мамой живёшь?

      — Да, бабка умерла, а пахан болтается где-то сам по себе. Обычная история. А ты с родителями?

      — Только не сейчас: они в командировке.

      — Аа… — Наташа постаралась придать лицу озабоченное и немного недовольное выражение, хотя на самом деле сильно обрадовалась: её воображение уже услужливо нарисовало картину Марио, тянущегося к ней руками и губами под какую-нибудь тихую прекрасную музыку.

      — Да ты не парься: обязуюсь не приставать.

      Интересно, врёт или действительно? В данном случае ни его честность, ни порядочность ей не нужны.



      Попав в квартиру, Наташа, как и в магазине, с любопытством осмотрелась. Как и раньше в машине, ей казалось, что она находится в раю. Где её халупе до этого комфорта, до этого достатка! Площадь, мебель, аппаратура, книги — всё поражало, всё привлекало. Здесь на карнизах висели респектабельные портьеры, преграждающие путь солнечному свету, струящемуся сквозь стеклопакеты, а не дешёвые занавесочки, прицепленные для того, чтобы не слишком поддувало из щелей в рассохшихся рамах; здесь хрустальные люстры освещали дорогую полировку, а не треснувший абажур озарял скатерть, закрывающую царапины на столе; здесь пушистые ковры были разостланы на фигурном паркете, а не облупленные корявые доски таились под дешёвыми половичками; на тумбах и столах помещалась аппаратура, о которой Наташа могла только мечтать. Ей овладела алчность, глаза жадно блестели. Вот бы воцариться здесь, повластвовать, пошататься по комнатам, понежиться в креслах, порыться в книгах, пощёлкать задвижками, посидеть перед компьютером, сорвать это шикарное покрывало с широкой кровати — и не увидеть внизу перевёрнутой кастрюли вместо ножки!

      Постель перевела мысли Наташи в другое русло. Интересно, когда это состоится? Распластаться под телом этого красавчика, почувствовать на себе его тяжесть, обвить ногами… Она помнила это желание, сводившее бёдра, и свои пальцы между ними — должен же он хоть как-то обнаружить своё…

      — Где ты там разгуливаешь? Идите жрать, пожалуйста…

      Наташа прошла на кухню.

      — Уже? А я не думала, что ты так оперативно, как раз собиралась на подмогу. — Девушка сунула любопытную голову в приоткрытую дверцу холодильника и расхохоталась: — Ну ты даёшь! Хата классная, тачка крутая, а в холодильнике полтора огрызка колбасы, как у голодающих с Поволжья.

      — Ты бы ещё морозилку открыла — там вообще стерильная чистота.

      — Ты что, обанкротился неожиданно?

      — Нет, просто всегда готовое покупаю. Через день-два всё равно за хлебом надо выходить — тогда и беру что в голову придёт, а упаковку сразу выкидываю. Садись давай, не мучь холодильник.

      Если бы Марио узнал, что приглашение на второй завтрак Наташа посчитала знаком непростого внимания, а в приглашении в квартиру увидела чуть ли не влюблённость с греховными замыслами (так страстно желаемыми) пополам, он бы очень удивился. Конечно, он понимал, что нравится Наташе, но отвечать на её чувства у него и в мыслях не было, он просто решил ограничить её поползновения в тот момент, когда они будут обнаружены, но надеялся, что девушка всё-таки умна и до наглых притязаний дело не дойдёт. Нахальство при знакомстве он расценил, как кратковременный сдвиг по фазе, введённый провидением для того, чтобы прочитать драгоценное предложение, и в благодарность за него и возможность последующих открытий привечал Наташу. Она была для него девчонкой, несмышлёнышем — он и возился с ней соответственно.


      Наташа уминала всё довольно резво и надеялась, что большие дырки в сыре помогут ей сообразить, как прикоснуться к Марио — вроде бы невзначай — и расспросить его о девушках — словно походя. Ещё ей очень хотелось остаться здесь подольше — в каком угодно качестве. В глубине души она ждала, что Марио сориентируется и сам развернёт ситуацию в требуемую сторону — тогда инициатива будет на его стороне, и её настойчивость не бросится в глаза, но её активность за столом Марио скоро наскучила, он ел вяло, говорил мало и боялся того, что девушка рассчитывает расположиться здесь как минимум на полтора-два часа — ему же надо было всего лишь обменяться тетрадями, остаться в одиночестве, прочесть и попробовать выяснить, что изменилось за последние дни в третьем блоке. Он уже соскучился по своим страданиям, страшась и призывая их одновременно, и вопрос Наташи, решившей наконец перейти от пустословий про школу и подружек к делу, резанул его остро и неожиданно.

      — А ты чего так опечалился? Может, девушку вспомнил?

      — А? Неет, у меня нет девушки.

      Наташа возликовала в душе: если Марио говорит правду, то у него действительно нет девушки и место подле него свободно; если он врёт, то та, которая с ним, ему не важна, а она сама, Наташа, ему нравится, потому что он не хочет говорить ей неприятное.

      — Странно: ты чертовски привлекательный, хотя, впрочем, нет ничего удивительного в том, что все наскучили, особенно если принять во внимание твои увлечения. Языки, литература, история литературы — всё это чуждо раскрашенным куклам. Тебя может заинтересовать только умная женщина.

      Марио хотел было сказать Наташе, кто его уже заинтересовал, но в её взгляде было столько глупой надежды на то, что она и есть та самая умная женщина, что Марио промолчал. «В конце концов, какое мне дело до чужих упований, если я сам через всё это уже прошёл? Филипп не был виноват в том, что я в него влюбился, как и в её влюблённости нет моей вины, потому что она подошла первая. Скоро её огорчения отольются кому-то четвёртому, а, когда цепь станет достаточно длинной, последнее звено замкнётся на Филиппе. Честнее признаться, честнее сказать, но я её ни в чём не уверял, и она сама должна по моему поведению разобраться в ситуации. Всё равно когда-нибудь поймёт — пусть хоть сейчас понадеется».



      Рассуждать о том, творил ли Марио добро или зло, че;м он творимое считал, что; именно он творил и че;м сам содеянное представлял: отдачей, рикошетом, местью, скорбная тропа которой однажды выведет к первоисточнику; рассуждать о том, является ли иллюзия удобоваримой, как долго пребывает в этом состоянии, какая правда открывается за сорванными масками, не сгинет ли и она сама, и если да, то что её погубит: более занимательная фантазия или более высокая истина; рассуждать о том, насколько это изменяемо и насколько предопределено, было бы столь же бессмысленно, сколь и бесконечно. Оставим же философию…



      — Они встречаются в очень малом количестве и обычно стары и некрасивы. — И, чтобы не дать Наташе заметить, что на всякое правило встречаются исключения, и принять величественный вид, Марио спешно добавил: — Ну ладно, пройдём в комнату и приступим к размышлениям.

      Наташа уже мельком осмотрела эту комнату по приходе. Войдя туда вторично, она снова бросила жадный взгляд на аппаратуру и убранство и увидела портрет на стене, который прежде не заметила.

      — Ой, а это кто?

      — Мой друг.

      — Вот это да, какой красивый! Почти как ты.

      — Нет, гораздо лучше, но не полагайся на эту фотографию. Здесь он на себя не похож.

      — То есть на самом деле некрасивый?

      — Нет, очень красивый, только по-другому.

      — Не понимаю, но всё равно… Познакомь, а?

      — К сожалению, это невозможно: мы в ссоре.

      — А когда помиритесь?

      — Обязательно познакомлю.

      — Я имела в виду срок… Ну миритесь побыстрей. Или лучше дай мне его телефон, я позвоню, а то ты меня заинтересовал этим «по-другому».

      — Я тебе не только не дам его телефон и адрес, но и имя не скажу. Во-первых, он переезжает, а во-вторых, он не любит разговаривать с незнакомыми людьми, и я не собираюсь становиться причиной его неудовольствия.

      — Ты что, его боишься?

      — Нет, но это наша старая договорённость, и я никогда ещё её не нарушал.

      Наташа закусила губу. На ревность это не походило — скорее, Марио ограждал своего друга от досаждающих. Он не дал ей возразить на замечание о старости и некрасоте умных женщин, он сделал из вопроса «когда помиритесь?» часть сложноподчинённого предложения, объединив его со своим ответом, и не ответил по существу — о сроках.

      — Как ты категоричен…

      — Рассуждать и спорить можно до бесконечности — так лучше о литературе, чем о пустяках. Садись. — Марио думал, что Наташа сядет в кресло, но она опустилась на кровать. — Не сюда.

      — Какая разница? Здесь удобней. — Для подтверждения Наташа попрыгала на матрасе задницей.

      Сейчас он сядет рядом с ней, и, если не догадается обнять, она сама вскорости прижмётся к нему… якобы нечаянно. Не будет же он её грубо отпихивать…

      К великому огорчению Наташи, Марио зацепил ногой стул и сел напротив неё, прихватив со стола тетрадь.

      — Ты прочла продолжение?

      — Не всё, а что тебя заинтересовало?

      — Хотя бы первая фраза. Она почему-то стоит особняком и по содержанию не подходит к остальному тексту. «Когда новый дом закроет старый фонарь». Что это может быть?

      — Как что? Строят новый дом, и он закрывает фонарь.

      — А если наоборот?

      — Как?

      — Не фонарь закрывается домом, а дом — фонарём. Если фонарь стоит перед строящимся домом, то дом после постройки фонарём и закрывается.

      — Но если винительный падеж совпадает с именительным, ничего определить нельзя. Вернее, то, что стоит впереди, и совершает действие…

      — Ты имеешь в виду: впереди в предложении?

      — Ну да.

      — Наверное, это верно в большинстве случаев, но не во всех.

      — Тогда предположи, что эта фраза вброшена для туману.

      — Нет, тут зачем-то специально задана двойственность: обычно прошлое закрывается будущим, но бывает и обратное. — И Марио непроизвольно закрыл глаза, отдаваясь Филиппу и убегая от грядущего.

      Наташа выходила из себя, ей никак не удавалось ухватить Марио, а он, словно издеваясь, закрывал глаза, чтобы пушистые ресницы тихо вздрагивали, отбрасывая тени на белые щёки. Если он хотел, чтобы она растаяла, то добился своего — пусть же теперь занимается продолжением! Наташа хотела дёрнуть Марио за рукав, но, подумав, приблизила к нему лицо, тихо взяла за руку и спросила, придав голосу как можно больше сексуальной привлекательности:

      — Ты что, заснул?

      Вот сейчас он возьмёт её за руку, пересядет на кровать и… А, может, ей самой начать его раздевать?

      Но негодный Марио только тряхнул головой:

      — Нет, задумался. Я тебя потому и спросил, всё ли ты прочла. Здесь двойственность, и, кроме того, эта фраза должна аукнуться дальше, она определяет какой-то срок.

      Наташа хотела заорать, что эта фраза определяет дурость автора, и удержалась лишь огромным усилием воли. Заносчивая и гордая, плевавшая на всё, она вынуждена была подстраиваться под Марио, чтобы захомутать его, она вынуждена была ломать себя для себя же, а делать это она не привыкла. И сейчас ей оставалось натянуто улыбнуться, скрывая бешенство в глазах.

      — Ты гадаешь на кофейной гуще. Я прочла вдвое больше и то не во всём разобралась.

      Марио рассмеялся.

      — Ты права. Давай продолжение и забирай начало. Ничего не выяснила насчёт сочинителя?

      — Я же говорила, что не знаю. Держи.

      — А почему только одна? Захватила бы всё…

      — Ты совсем… Я сама не прочитала.

      — Но можно ксерокопию снять или сканировать.

      Наташа серьёзно посмотрела на Марио и отчеканила тихо, но внятно:

      — Ты забыл, что я тебе говорила: это досталось мне по наследству, и только я определяю дозировку. Это моё, понимаешь?

      Марио удивлённо взмахнул бровями.

      — Только номинально, но… даже номинальный хозяин — барин. Ну давай я тебя отвезу домой, а то уже опаздываю.

      — Как домой?! — возопила Наташа. — Ты же никуда не спешил…

      — До сего момента. Мы засиделись: уже половина четвёртого.

      — И в нарды не постучали.

      Марио предусмотрительно не ответил «в следующий раз»:

      — Потом.

      — Ты же мне обещал показать этого…

      — Если ты не запомнила фамилию, забудешь и лицо. Я согласен быть похожим на корешок.

      — «Корни»! А я согласна на них наплевать!

      Когда Наташа была искренней, не манерничала, не считала, не злилась, в ней обнаруживалось больше симпатии. Марио даже стало её жалко: она чуть не плакала. Можно было, конечно, посидеть с ней ещё полчаса, но парень вспомнил «дозировку». Эта «наследница» запросто сядет на голову, да ещё так вцепится, что потом не отцепишь, если сейчас не дистанцироваться.

      — Циген, циген, ай-лю-лю. Измена — это нехорошо. Руссо туристо, облико морале. Чтобы ты не огорчалась, я тебя поцелую и прямо сейчас. У дома не буду, а то твоя мама меня поколотит.

      — Она на работе, Галка у репетитора, а Андрей на работу устроился.

      — Нехороший мальчик, я его за это оттрахаю, если симпатичный. Вот тебе чмок и поехали.