Мины Ангкора

Давно позади изумрудный закат над сверкающими золотом конусами храмов загадочного Бангкока. Где-то в зыбких ячейках отсроченной памяти тает расчерченное на делянки рыбацкими сетями зеркало Сиамского залива и скачущая в иллюминаторе зелёная звезда НЛО. Неведомыми остались улицы, из года в год затопляемые толпами беспокойных демонстрантов, песчаные пляжи и грохочущие лазерными вспышками жизнерадостные дискотеки. Самолёт садится в чёрный невидимый в ночном мраке Пномпень. Не видно под крылом ни уличных огней, ни света в окнах домов, ни аэропорта, ни звёзд в небе над ним.

Боже! Куда же меня занесло! Через мгновение окажусь в пугающей чернотой чужой незнакомой стране. Один в ночном городе, где некому меня встретить. Как найду дорогу в другой город, как поеду туда через всю эту ужасающую не только ночной чернотой, но и совсем ещё недавним чудовищным прошлым страну? Помню, как меня испугал вид на Манилу, окружающую аэропорт, будто  бескрайняя от горизонта до горизонта плоская городская свалка, засыпанная мусором ржавых крыш. Но тогда всё же был день, и меня должны были встретить где-то в аэропорту.

Свет в холле Пномпеньского аэропорта и улыбающиеся лица участливо подскочивших мужчин в аккуратной тёмно-синей военной форме с демократично выпущенными воротничками белых рубашек заметно сняли нахлынувшее напряжение. У меня вежливо осведомились, откуда я прибыл и куда конкретно направляюсь в их стране. При слове «Россия» улыбка стала ещё более и явно откровенно тёплой, а слова «Сиемреап» и «Ангкор» и вовсе подействовали как волшебное заклинание. Мне быстро помогли оформить визу и выполнить прочие формальности, хотя и настояли на процедуре снятия отпечатков со всех десяти пальцев на обеих руках. Я вежливо поинтересовался у женщины-пограничника о пальцах ног, она мрачно и недвусмысленно заглянула мне в глаза и, протянув паспорт, спокойно произнесла:
—Добро пожаловать в Камбоджу.
И я шагнул в страну.

С раннего детства дома мне привили интерес к географии. Над письменным столом всегда висела политическая карта мира. К восьмому классу школы я знал, где на карте находится практически любая страна мира, на каком языке в ней говорят, какие там водятся животные, какой там климат, наизусть мог назвать столицы каждой из стран. Хотя в рамках школьной программы до сих пор изучалась лишь география СССР, я черпал необходимую информацию из учебников истории и зоологии, из популярных телевизионных передач и ежедневных программ новостей.

Меня манили памятники Древней Греции и Египта, Месопотамия, замки средневековой Европы, джунгли экваториальной Африки и Борнео, острова Океании и небоскрёбы Нью-Йорка. Багдад и Кордова, Магриб и просторы Арабского халифата с пустынями, караванами и женщинами в непроницаемых чадрах, сладкий шербет и ароматы шафрана и кофе — всё это создавало образы изысканной цивилизованности.

Юго-Восточная и Восточная Азия, за исключением одной лишь Японии, напротив представлялась миром, лишённым той самой цивилизованности. Вьетнам и Лаос фигурировали в новостях ежедневно в виде живых картинок, изображавших исступлённые восточные лица под закамуфлированными бамбуковыми листьями касками у беспрерывно палящих из подпрыгивающих при каждом выстреле пушек. С неба обречённо падали горящие американские самолёты. Китай представлялся дикой вечно беснующейся толпой серых ватников и таких же шапок-ушанок. Ещё были картинки с грузовиками, заполненными горами мёртвых воробьёв, на фоне огромных портретов товарища Мао с противной выпуклой бородавкой на одутловатом лице под высокой овальной лысиной, обрамлённой по бокам копёнками навазелиненных волос. И беспрестанно вскидывающиеся руки с кулаками, судорожно сжимающими чёрно-белые книжечки безликих цитатников с пятиконечной звездой. А позже груды иссушенных трупов в Камбодже и Пол Пот, греющий озябшие ноги в распоротом животе очередной окровавленной человеческой грелки.

Этот образ из детства и школьных лет сохранялся чуть ли не до конца восьмидесятых. Казалось, время на восточной стороне света остановилось где-то на стадии позднего неолита и ранней бронзы, сразу после изобретения культивации риса и одомашнивания водяного буйвола для работ на заливных рисовых полях. Тайваня на моей карте над столом и вовсе не было, остров был закрашен в один светло-жёлтый цвет вместе с коммунистическим Китаем. Таиланд, Бирма и Филиппины оставались малопонятными цветными пятнышками — жёлтый Таиланд, коричневая Бирма, охристые острова Филиппин и сиреневые — Индонезии. И это было всё.

Камбоджа, где я оказался февральской ночью 2014 года, теперь выкрашена на карте в фиолетовый цвет, а в детстве она была ярко-зелёной. С тех пор, как прошла дюжина лет жизни в до сих пор несуществующем на политической карте Тайване, образ страны кровожадных «красных кхмеров» сделался немного более выпуклым, будто барельеф. Ни Пол Пот, ни опустошённые его войсками города из памяти не исчезли, но стали более конкретными. В самом начале 2000-х годов во время изучения китайского языка в политическом университете китайских националистов, вывезенном из Китая на остров ещё самим Чан-Кайши, мне довелось выслушать жутковатый рассказ однокашника-американца о его личных впечатлениях от посещения Королевства Камбоджа. Ему пришлось стать очевидцем пугающей сцены насилия где-то прямо на автомобильной дороге в глуби страны: военный прикладом автомата бил каких-то гражданских прямо по лицам. Он видел множество людей, лишённых конечностей во время обработки рисовых полей — все они пострадали от мин, которыми за долгие годы войн, будто картошкой на наших полях, была усеяна вся земля несчастных кхмеров. Рассказчик был рад благополучному возвращению из этой поездки на мирный благополучный Тайвань. Вот какими выглядели первые годы, когда Камбоджа стала открытой для посещения иностранцами.

Опять об этой стране я долго ничего не слышал. Но однажды во время чата в интернете случайно наткнулся на имя популярной кхмерской певицы. Музыка заворожила меня, казалось, она имела вкус, сладко-терпкий и одновременно горький, как шоколад с семьюдесятью процентным содержанием какао. Я разыскал имя певицы и её краткую биографию. Звали певицу Рос Серейсотея.

Рос Серейсотея родилась в 1948-ом году в бедной семье, на северо-западе страны, к западу от самого большого в Юго-Восточной Азии озера Тонлесап. Первый успех к ней как певице пришёл уже в пятнадцатилетнем возрасте, когда она была приглашена в группу музыкантов, которая давала регулярные концерты в одном из лучших ресторанов провинциального центра, города Баттамбанга. Детство и юношество Рос Серейсотеи пришлись на период становления национальной независимости страны от колониальной опеки Франции и связанных с этим процессом гражданских войн. В 1967 году молодую провинциальную певицу заметили и пригласили в Пномпень. Вскоре традиционные кхмерские баллады заменились в её записях более современными песнями, которые исполнялись в сопровождении западных инструментов. А когда в начале семидесятых годов в страну из Южного Вьетнама начали проникать модные веяния западной музыки, певица стала выступать в сопровождении рок-группы. Её песни этого периода принадлежали уже совершенно новому для Юго-Восточной Азии стилю психоделического и гаражного рока. Неудивительно, что на меня, давнего поклонника Beatles и Pink Floyd, песни Рос Серейсотеи подействовали так завораживающе.

Она снялась во многих фильмах, была официально признана национальным достоянием и награждена королём Нородомом Сиануком. После прихода к власти «красных кхмеров» артистическая деятельность в стране прекратилась, и дальнейшая судьба певицы осталась неизвестной. Можно предположить, что она погибла вместе с другими представителями кхмерской культуры. Фильмы её были уничтожены, но музыкальные записи частично сохранились и дошли до наших дней. Некоторые из них мне и удалось найти в середине нулевых годов нынешнего двадцать первого века на ставшем популярным видеохостинге YouTube.

Теперь яркое пятнышко на карте под названием Камбоджа было связано уже не только  с именем кровавого Пол Пота, но и с чарующим голосом Рос Серейсотеи вкуса крепкого горького шоколада. Прошло ещё несколько лет, и однажды в филиппинском караоке-баре в центре Тайбэя я встретил своего давнего приятеля, бывшего пивовара из Гамбурга. После долгого путешествия по странам тихоокеанской Азии он снова приехал на полюбившийся Тайвань. Видел Таиланд и Южную Корею, знаменитый тропическими пляжами индонезийский острове Бали и Японию, Но об этих странах он лишь упомянул вскользь, будучи под впечатлением от очаровавшей его до глубины души Камбоджи.

Приятель взахлёб рассказывал, как жил буквально на диком пляже чуть ли не под открытым небом. На пляже знакомился с женщинами, внимание которых ему почти ничего не стоило. По его словам, Камбоджа была раем, где чуть ли ни все необходимые для жизни предметы стоили всего лишь один американский доллар. Он называл страну «однодолларовым раем». В конце концов, там он влюбился, строил планы на будущее, приложил массу усилий, чтобы вывезти любимую в Германию и устроить её там на работу, чтобы продолжить совместную жизнь на его родине. Из этого ничего не вышло, законы Германии не поддерживали привлечение гастарбайтеров из Юго-Восточной Азии, там больше ценились граждане Польши и прочих стран Восточной Европы, квалификация которых была значительно выше и которых было достаточно для удовлетворения нужд Германии в привлечении иностранной рабочей силы. Такой вариант, как женитьба на своей камбоджийской любимой им, однако, почему-то не рассматривался. Он предпочитал ругать бесчеловечные законы Германии, которую отчего-то нескрываемо ненавидел. Ему больше нравилась Азия и, в конце концов, он решил задержаться на Тайване, где и пребывает до настоящего времени.
Когда же мне неожиданно выпал шанс посетить бывшую страну «красных кхмеров» в качестве докладчика на всемирной археологической конференции по доисторическому прошлому Южной и Юго-Восточной Азии, немецкий приятель с энтузиазмом и подробно меня инструктировал. Я обменял в банке достаточную сумму тайваньских долларов на американские, и, набив карманы толстыми колодами однодолларовых купюр, отправился в своё первое совершенно самостоятельное путешествие в неизвестное. Я понятия не имел тогда ни о Сиемреапе, ни об Ангкоре. Лишь где-то в глубине сознания звучала горько-шоколадная мелодия, и мерещился кровавый призрак Пол Пота.

И вот я шагнул в страну. Потом сделал ещё несколько по Камбодже внутри здания аэропорта и оказался у ярко освещённого стеклянного киоска, который оказался кассой междугородных автобусов. Милые молодые люди, девушка и юноша, хорошо говорили по-английски и посоветовали ночной автобус до Сиемреапа со спальными местами. Я думал, что неправильно их понял, но купил билет. На выходе у аэропорта было пусто, только вдалеке за сквером различался одинокий моторикша. Я крикнул в ночь волшебные два слова «тук тук», после чего человек на мотоцикле с чем-то вроде брички позади оказался передо мной как «лист перед травой». Он тоже говорил по-английски и, довольно быстро промчав меня по совершенно чёрному Пномпеню, остановился на ярко освещённой площади перед автовокзалом. Сердце моё бешено колотилось. Он назвал вполне доступную сумму, я заплатил, и он опять умчался в непроглядную черноту.

До автобуса оставалось ещё более часа. Я нашёл поблизости весьма уютный бар и заказал кружку местного пива под названием «Ангкор». Пиво было прекрасным и стоило ровно доллар. Наконец, время до автобуса истекло, я вышел на площадь, но автобус не появился. Я зашёл в кассу вокзала, чтобы спросить что случилось. Мне ответили, что ещё рано, и я посмотрел на часы над кассой — выяснилось, что я очутился в прошлом, вернувшись в него на два часа назад.
Я вновь отправился к бару, но тот уже закрылся. Перспектива стоять два часа на площади не радовала. К счастью в нескольких шагах вдоль по улице слышалась совершенно современная музыка, та же что на радио в интернете. Вскоре я очутился в ночном баре полном народа. Ко мне подскочила милая молодая женщина, любезно увлекая вовнутрь и усаживая за высокий столик для двоих. Она села на такой же высокий стульчик напротив и тут же завела дружелюбную светскую беседу. Я заговорил о Рос Серейсотейе, моя собеседница была удивлена и с радостью поддержала разговор, который затронул и недавнее жуткое прошлое её родины. Но юная леди уверенно сказала, что это всё давно позади, а ей самой, к счастью, испытать эти тягости на себе не пришлось. Она занимала меня всё время до прихода автобуса, приносила мне пиво, но сама не пила, потому как на работе это было запрещено. Мы попрощались.

Автобус увлекал меня по ухабистой дороге куда-то в беспросветную черноту страны. Растянувшись во весь рост, я лежал на нижней полке как в плацкартном вагоне. Уснуть долго не мог, вскоре и пиво начало требовать выхода на волю. Говорившие по-английски водители весело засмеялись в ответ на мою просьбу и вместе с парой солидарных со мной мужчин выпустили меня наружу. Утром возня и крики «Сиенреап! Сиенреап!» разбудили меня, и я оказался на ярко освещённой жарким утренним солнцем площади, заполненной ожидавшими туктуками. Цена у всех была одна, водители отослали меня к сидевшему под тентом диспетчеру. Я заплатил, диспетчер указал мне машину, и она с громким треском помчала меня в Сиенреап.
Под ярким солнцем все ночные страхи испарились. Тук-тук остановился у здания над которым красовался баннер конференции. До открытия оставался ещё час, и я решил немного прогуляться. Нашёл открытый магазин со столиками под раскрытыми зонтиками у входа. В холодильнике ждал прохладный бутылочный «Ангкор». Я уютно устроился за столиком под зонтиком и под звучащую из магазина песенку Рос Серейсотейи наслаждался волшебным напитком.

Потом были несколько дней конференции с перерывами под раскинутым над прямоугольным внутренним двором оранжевым шатром, полным восхитительных яств смешанного франко-индокитайского стиля и вкуса. Изящные официантки и чопорные официанты воссоздавали аромат колониального духа начала двадцатого века. Сам город Сиенреап всё ещё сохранял хоть и обветшалый, но тот же чопорный аромат нетронутой французской колониальной архитектуры.

Вскоре мне открылся и смысл слова «Ангкор». Это было имя древнего заброшенного города, столицы некогда величественной Ангкорской империи. Руины города были случайно обнаружены французами в самом сердце непроходимых джунглей. Они были частично освобождены от окутывавших их многовековых лиан и многочисленных стволов, превратившихся в целые леса фикусовых деревьев. Реставрация продолжается до сих пор, обнажая взору великолепие фантастических индуистских и буддийских храмов. Территория города стала историческим и культурным музеем мирового значения. Его ежегодно посещает множество туристов со всех концов света, которые вносят ощутимый вклад в экономику пробуждающейся от кошмарного сна страны. Рынки Сиенреапа и Пномпеня изобилуют великолепием экзотических плодов и всевозможной водной живностью, вылавливаемой в Меконге, озере Тонлесап и Сиамском заливе.

В самом Ангкоре живут теперь только семьи обслуживающего персонала и немногочисленные священнослужители. Между храмами сохранились грунтовые дороги, по одной из которых когда-то двигались на слонах влиятельные правители в сопровождении роскошных свит и могущественных армий. Вдоль дорог я заметил хлебные деревья с плодами и грядки с тропической «картошкой», таро. Туалетов в древнем городе практически нет. Кое-кто из моих спутников по нужде отклонялся в древесные заросли, но я на такое азартное приключение не отважился, помня предостережения о возможных необезвреженных минах, которые могли притаиться где-нибудь за ближайшим кустом. Хорошо, что пива в Ангкоре не продавали.