Шоу продолжается

     Мудрец и ученик сидят у ворот своего города. Подходит путник и спрашивает:   «Что за люди живут в этом городе?».
      «А кто живет там, откуда ты пришел?» –  спрашивает мудрец.
       «Ох, мерзавцы и воры, злобные и развращенные».
       «Здесь то же самое»,  – ответил мудрец.
        Через некоторое время подошел другой путник и тоже спросил, что за народ в этом городе.
       «А кто живет там, откуда ты пришел?»  –   спросил мудрец.
       «Прекрасные люди, добрые и отзывчивые»,  – ответил путник.
       «Здесь ты найдешь таких же»,  –  сказал мудрец.
       «Почему ты одному сказал, что здесь живут негодяи, а другому – что здесь живут хорошие люди?»  –   спросил мудреца ученик.
       «Везде есть и хорошие люди, и плохие»,  – ответил ему мудрец.
       «Просто каждый находит только то, что умеет искать»….

          Я вернулась  домой и никак  не могла прийти в себя. Произошедшее со мной этой ночью напоминало жуткий триллер с ТВ-3 или какого-нибудь другого мистического канала. И  я выбралась оттуда живой, но я бы не сказала, что невредимой. Весь этот вред и дикость случившегося навсегда останется внутри меня. Я закрыла свою комнату, легла на  кровать, лежала бездвижно с закрытыми глазами, как холодный кадавр, пытаясь  понять, что вдруг поменялось в этой вселенной, где люди теперь ничего не боятся? Я вот сижу здесь, ошарашенная, уставшая, обессиленная, потерянная –  да что там, я нахожусь в ужасе, который до сих пор липкими капельками пота, словно паучьими лапками, щекочет в моих подмышечных впадинах, а для кого-то то, что случилось –  просто стало интересным приключением, как говорится, «сделало» этот день… и для них «show must go on».
        Деньги создают неприкосновенность. Деньги решают проблемы. Деньги делают тебя всевластным. Они открывают в тебе могущество и вседозволенность. Там нет закрытых дверей. Там не надо заходить в здания с высокими потолками с опущенной головой.
       
         Володька был посмешищем. Не знаю, кто его позвал на эту тусовку, но для каких целей – вполне ясно: чтобы глумиться. Чтобы, как и всегда, подходить и брезгливо  стучать Вове по темечку: «Ах, ты задрот гребаный! Твоя мама моет сортиры!». А Володька всегда огрызался:  «Ты мою мать не трожь!». Володя был не уверен в себе, казался немного заторможенным, носил всего две рубашки… Вовка из бедной семьи. Папа у него пьющий десантник. Запил после увольнения, мать Вовки терпела год, потом выгнала мужа. И неожиданно устроилась к нам в школу уборщицей. Почему именно уборщицей мы не знали. Вовка говорил, она химик по образованию.
         Володя приходил на вписки, несмотря ни на что… Ему хотелось быть с нами, ведь с нами всегда было весело и сытно. Однозначно Вовка был не туп, он прекрасно чувствовал все… Он разбирался в кино, много читал, смотрел политические передачи, участвовал в школьных дебатах. Но однажды он позволил себя унизить, и больше ему ничего не надо было делать, чтобы мгновенно стать изгоем. В общем, после таких щелчков по голове, Вовка всегда сидел грустный до следующего колкого замечания, до следующего унижения и когда, наконец, чаша переполнялась, он уходил. Но НИКТО не замечал его отсутствия. Это как стакан для бычков. Пока все навеселе и курят, он так необходим. Потом его просто забывают на подоконнике, он тлеет и воняет. Но всем безразлично. Его уже использовали.

          Сегодня все началось часа в 4. Это был загородный дом родителей Ёзефа – Мишки Езуфова. Что сказать о Мишке? Он классный, он веселый. Бывает иногда трусливым, иногда резким. В общем, он разный, человек-настроения… но мы все его любим.
          Мы отмечали старый Новый год. Нам предоставили для развлечения целый двухэтажный дом, сауну, бильярд и даже бассейн. Но купаться в уличном бассейне в -4 совсем не хотелось, поэтому мы выходили на улицу только курить. Ну и когда жарили шашлык, качаясь в ритм трекам под звуки мощной вай-фай колонки в 80 Ватт. Уже в доме накрытый стол ломился от огромного количества дорогого алкоголя, шашлыка, овощей, лосося, закусок канапе, свежевыжатых соков и самых разных морепродуктов.  Позаботился о яствах отец Мишки – Евгений Леонидович, известный в Москве адвокат.
         Я очень хотела прийти туда именно сегодня, потому что Мишка позвал Юру Лисицына. Он учился тоже в 11-ом, но в другой школе, был очень хорош собой: спортсмен с подкачанным телом, косой челкой, белозубой улыбкой, отличными манерами. Одна сплошная харизма. Нравился он не только мне. Поэтому на радостях сегодня к Ёзефу повалили бэшки: 4 выскочки-девчонки. Мы их называем императрицы. Потому что одна из них как-то изображала на КВН-е Аллегрову.  И почти все они  пытались очаровать его. Чавкали жвачками, поворачивались на каблучках, моргали глазками, держали в напряженных ладонях локоны и то и дело перекручивали их указательными пальцами.
        Я выпила немного – пару стопок коньяка, и заметно оставалась трезвее многих. Я вообще в свои 15 не понимала, зачем людям что-то употреблять, чтобы у них «развязался язык». Неужели нужен спусковой крючок для простого ощущения счастья? Ведь оно на самом деле есть в нас самих – его не подливают в нас вместе с алкоголем. Например, тебе порцию легкости, остроумия и искрометных шуток… а тебе обаяния и женственности. Все есть в нас самих и все зависит от нас самих. Можно поговорить и по душам и весело танцевать без алкогольного допинга. Может у меня просто дар? И я умею это все без всяких там стимуляторов.
           В полпятого Ёзеф принес на веранду большущий таз с мясом. Оно лежало в ароматном маринаде с пряностями, черным перцем и базиликом. Сверху на свинине переливались фиолетовым цветом резные листочки регана, взбрызнутые капельками лимонного сока. Жарить мясо Мишку научил отец. Ему в помощники сразу подбились Макс, Сережка и близнецы Веня и Давид. Они громко смеялись, нанизывая куски свинины на шампура. Макс лениво стоял в сторонке и затягивался айкосом. По мне эта штука воняет мокрой псиной. Как-то я целовалась с парнем, который это курил. От запаха из его рта просто выворачивало. Всем своим видом Макс хотел показать, что не хочет участвовать в этом, что его дома обслуживает персонал, и он никогда не будет что-то делать для себя сам. Родители Макса – чиновники. Оба работают в департаменте здравоохранения.
         «Я люблю мясо  есть, а не жарить. Жарить я люблю девчонок!»  – шутил Макс.
          Потом его все-таки заставили принести угли с заднего двора.  Он сделал это нехотя, но все-таки сделал, чтобы не вызывать на себя гнев одноклассников. Володька был на кухне с девчонками и помогал им нарезать овощи. Он, как всегда молчал. Но мы его и не трогали, он даже казался нам забавным в своем положении высмеянного. И я думала тогда, а что, если бы однажды он дал отпор? Продолжалась ли эта травля? И правда ли, что каждая из нас по-настоящему относится к нему, так как демонстрирует?  Или нам всем не хочется выделяться из общей массы, защищать свое мнение, ведь тогда за него придется ответить. И не факт, что тебя не погонят в шею вслед за Володькой… Философствовать в этот прекрасный зимний вечер никому не хотелось, всем хотелось веселиться. Потому что мы понимали, что это наш последний год вместе и летом мы разъедимся, разлетимся по разным ВУЗ-ам. Поступим все, родители позаботятся, но все-таки ЕГЭ сдавать придется. Это формальности. У папы есть знакомый профессор, он живет на 40 тысяч в месяц. Я даже не представляю, как можно жить на такие деньги в городе. Мама столько тратит  просто у косметолога… Этот профессор – друг его детства, он с радостью возьмет у папы конверт, ведь у него трое детей. Но я не совру, если скажу, что боюсь этого экзамена не меньше Володьки. Но знаю, что папа все решит. 
       «Володь, а зачем ты пришел?»,  –   спросила  я, когда девчонки вышли на улицу курить.
          Он мыл помидоры на ветке, не поднимал глаз. Потом выключил кран и тихо произнес:
        «Меня Миша позвал. Но, если бы я не захотел, то не пришел бы. Я всегда делаю только то, что я хочу».
        Потом он недолго помолчал и продолжил:
       «Я думаю, у ребят это пройдет через время. Все по-разному взрослеют. Я обязательно поступлю в Плехановку – я маме обещал.  Еще одна олимпиада мне осталась в этом году… ЕГЭ я не боюсь, пробные пишу на максимальное количество баллов. Поступлю, буду получать стипендию, подрабатывать. А там все обязательно изменится, я это чувствую. Все уровняется. Тем более, я знаю, что я ничем не хуже вас, иначе я бы не пришел сюда. А может, даже лучше некоторых кадров».
        И он мотнул головой в сторону окна, где  в это время Макс бегал из  стороны в сторону и тушил полотенцем загоревшуюся штанину. 
      «Это да. Но выходит, ты пришел сюда, чтобы слушать оскорбления?»
       «Я их не слушаю, хоть и слышу».
         Потом Вовка сел на стул и стал нарезать хлеб.
      «В 2002 году 19-летний мусорщик из Англии по Микки Керрол выиграл около 1 миллиарда рублей, я тебе говорю в наших деньгах, чтобы тебе было понятнее. Он обещал знакомым, что не будет попросту тратить деньги и вложил в инвестиции своей любимой футбольной команды «Rangers» и почти 4 миллиона долларов на облигации, которая платила доход каждый месяц. Себе купил дом на берегу озера, по миллиону подарил маме, сестре и тетке. Дарил подарки друзьям. Уже через год он стал пить и ширяться. Когда его снимали журналисты, он всем показывал средний палец и посылал. Инет пестрит такими снимками. Денег не хватало, он начал вытаскивать деньги с облигаций. Он купил 80 роскошных машин, особняки, потратил 700 тысяч долларов на лошадиные бега. И в итоге в 10-ом году  Микки вернулся на работу мусорщиком с зарплатой в 42 долларов в неделю. И знаешь, что он сказал? «42 долларами распоряжаться намного легче, чем  миллионами». Это не один пример, я читал много. И расскажу другой. Похожих на него тоже великое множество. Ги Лалиберте был уличным артистом. Однажды ему в голову пришла идея организовать собственный цирк с необыкновенными акробатическими номерами. И в  1984 году появился знаменитый цирк Дю солей, на который недавно Мишкин отец покупал билеты, помнишь? Эта идея принесла Лалиберте несколько миллиардов долларов и позволила ему стать одним из космических туристов».
       Я только молчала. Тоже мне ходячая энциклопедия, в этот момент я даже разозлилась на Вовку.
     «Если лишить вас всех денег родителей и поставить в одинаковое положение с такими, как я… неизвестно кто где окажется…»
       Он взял салатницу и скинул в нее с разделочной доски нарезанные черри, огурцы и зеленый лук, заправил все майонезом  и понес на стол в гостевую комнату.
     Ко мне подошла Машка, впереди себя она несла улыбку. Она тоже не курила, прихорашивалась в ванной все это время.
    «Ты видела, какая там ванна? Царская просто. Квадратов 20… Эх, вот бы поближе познакомиться с его папочкой… чтобы тут почаще ночевать оставаться!»
        Я сделала некрасивую гримасу, потому что вспомнила, как выглядит этот толстопузый краснощекий Евгений Леонидович с выпуклой бородавкой на шее. Потом попыталась представить его хотя бы без рубашки… и мне стало тошно.
    «Ты же шутишь?»
      Маша кивнула, жеманно цокнула, положила на тарелку порезанный Вовой хлеб и понесла его в гостевую. Я все это время пыталась справиться с красной рыбой. Она была такая жирная и скользкая, нож без конца съезжал с ее прохладной кожицы… затупился. Руки долго не отмывались. Пока я их намыливала до белоснежной пены,  я думала над словами Володи и пыталась понять ненавидит ли он нас просто за то, что у наших семей есть деньги? Считает ли он нас априори испорченными, не зная нас?
          Ведь это не деньги портят человека… И КАКОГО человека вообще они способны испортить. Взять хотя бы этого мусорщика, но прокутил он эти деньги и что? Это вполне закономерно. Он вырос в бедной семье, у неблагополучных родителей,  с 13-ти лет воровал. Так писали СМИ, я тоже еще давно слышала эту историю. То есть вполне понятный исход событий – он не стал бы умнее от этих денег. А вот стал ли он счастливее на эти несколько лет вполне резонный вопрос.
         …Володя говорит о том, что главное то, что внутри. Я это понимаю и без его проповедей. Мой отец – владелец известного косметического бренда в Москве, открыл свое дело 15 лет назад, когда умерший дядя завещал ему свою квартиру. Он просто продал ее и сразу начал бизнес. До этого много лет работал по найму в рекламе, брал ИП и вел безуспешный маленький бизнес. Стартовый капитал тоже просто свалился ему на голову, но он сумел выгодно вложить его и стать известным авторитетным человеком. Он ни у кого ничего не воровал. Как я думаю. Я, конечно, не могу быть в этом уверенной. И мой отец ничем не обязан Володиной маме, например, только потому, что она не нашла себя в жизни и пошла мыть полы. Он не должен ей материально помогать только потому, что она жалкая и ей тяжело.
            У нас вообще в стране странное отношение к богатым. Если ты богат, значит, непременно наворовал. Это порождает зависть и вместе с тем бездействие таких, как Володина мама. Мол, я воровать не умею, поэтому я нищая. У нас даже пособия дают тем, кто не умеет работать нормально. Некоторым лучше ничего не пробовать, но зато спокойно жить от зарплаты до зарплаты. Но при этом тогда не надо ненавидеть всех нас. Это ваш выбор и вы за него в ответе.
          Да, я пока в жизни ничего не сделала. Но я бы очень хотела верить, что я не такая как этот Микки и смогу чего-то добиться. Я поступаю на экономический. Но вот только не знаю, даст ли папа такую возможность, нигде не подмазывая… но вы понимаете о чем я. Про то, как папа планирует план Барбаросса по поводу моего поступления в ВУЗ я уже писала… Причем профессор этот его друг сам его звонит и спрашивает как там мои дела, может стоит подтянуть меня по экономике? Может, мне нужен еще какой-то репетитор… ведь его коллеги с пустыми карманами  хотят скорей заработать. И вообще знаете, мой папа вряд ли бы давал кому-то «взятки»,  «благодарности», что угодно…если бы сами люди не брали их с неприкрытой радостью…
         Раз у Володьки родители такие…значит, ему стоит рассчитывать только на себя. Никто в этом не виноват. Просто кому-то везет  в жизни, а кому-то нет…
       
       Через час мы уже ели шашлык в гостиной и пили хороший армянский коньяк. Всего нас собралось человек 20. Стол был длинный, поэтому мы разделились по 3-4 человека и вели беседы. Я сидела на краю стола рядом с Володькой и Машкой. Машка приуныла немного, переписывалась в ватс-ап со своим парнем (одним из нескольких) и подтягивала шампанское, которое сама и привезла. Она всегда на вписках пьет только его. Дашка включила свои любимую песню «кроссы» вышла на середину комнаты и стала покачивать бедрами. Вот что делает с закрепощенными людьми алкоголь. А в классе тише воды, ниже травы… Макс, Сережка, Веня и Давид рассказывали друг другу какие-то байки и громко хохотали. Юра Лисицын сидели с ними, прямо напротив меня. Конечно, я уже не могла думать ни о чем другом, кроме него. Я ведь и пришла сюда только, чтобы любоваться им. Возможно, он, наконец, обратит на меня внимание в этом потрясающем синем платье. Оно переливается, с пайетками. Сначала мне это казалось дурным вкусом, но потом, когда я увидела подобное на последнем показе в Милане (по телевизору) я подумала – а почему бы и нет? Раз все носят. В общем я все-таки опрокинула третью стопку и направилась к нему. Как раз «кроссы» уже сменились медляком. И я его пригласила.
        Дальше все было, как в тумане. Мы танцевали, болтали, выходили на веранду – типа покурить, на самом деле просто уединялись. Я не курила, Юра тоже, он же баскетболист. Спортсмен, за ЗОЖ… Но не смотря на то, что спортсмены слывут глуповатыми людьми, он оказался на редкость остроумным, знал много шуток и хорошо разбирался в политике. Хотя, я сама в ней плохо разбираюсь и допускаю мысль, что он просто бросал в нужных местах беседы комментарии, услышанные во «Время покажет» или «60 минут», толком не понимая, о чем говорит.
        Сегодня я узнала, что родители у Юры обычные. Папа – преподаватель в ВУЗе, мама – учитель английского в школе. И мой отец наверняка скажет, что он мне не пара. Но пока он не знает с кем я, я могу делать все, что захочу. Я в Юру влюблена уже полгода, но близко  познакомилась только на этой тусовке. Удивительно, что девчонки еще не встали плотной говорливой стеной между нами. А, может, мне вообще показалось, что он им нравится? Или новость о достатке его родителей повергла их в шок и сразу убила всю симпатию?! Машка вот, например, охотится только на обеспеченных. И возрастом, как вы заметили, тоже не брезгует. Ее сегодняшний парень – сынок местного депутата. У него уже четыре квартиры в Москве, одну из них он уже оформил на сына. Ему всего 18, он первокурсник Ломоносовского университета. Работа у него тоже уже будет –  нагретое место в одном из филиалов газпрома. В общем, упакованный мальчик.
      Платье в пайетках сделало зацепки на моих колготках… и уже через час натерло мне во всех местах. Я пошла в «царскую» ванну и переоделась в привычные свитер и джинсы – хорошо, что я все привезла с собой.
      «Тебе здесь нравится?»,  – спросил меня Юра, когда мы стояли на веранде.
      «Это мои одноклассники, мы с первого класса вместе. Нравится – не нравится, я привыкла».
      «А меня Ёзеф в первый раз позвал к себе. Я сначала узнал, кто здесь будет, потом решил идти».
      Юра застегнул куртку, потому что внезапно поднялся ветер, а потом заботливо накинул капюшон мне на голову. Потом улыбнулся и сделал глоток пива.
       «Пиво пью редко, мне тренер не разрешает».
       Мы оба понимали, что влюблены. Но это не было похоже на все мои влюбленности до этого, когда меня тянуло к парню только физически. С Юрой мне хотелось еще и разговаривать, слушать его, узнавать его по клеточке, по крупиночке, по слову, по взгляду. И я стояла абсолютно расслабленная, просто потому что он был рядом, и понимала, что могу быть собой с ним – собой, без фальши, без лицемерия.
         Мы виделись на протяжении полугода в соседнем дворе. Я смотрела, как он играет в баскетбол, стеснительно улыбалась, иногда сидела и глядела как он занимается на брусьях. Он всегда с интересом смотрел на меня, но никогда не подходил. Еще мы виделись каждую среду и пятницу в доме детского творчества, куда Юра водил младшую сестру на танцы, а я ходила на уроки живописи. Да, я очень люблю рисовать. У меня дома лежит несколько Юриных портретов. И, может, я решусь ему когда-нибудь их показать. Но путь в художку для меня закрыт. Папа сказал всем, что я буду экономистом. И слушать мои возражения он не станет.
       «Стоит попытаться, почему ты просто не спросишь его?», – спросил меня Юра, когда я ему рассказала это. 
     «Я не хочу его расстраивать».
    Потом Юра вспомнил анекдот к месту, мы смеялись. И мне кажется, вообще забыли, где были.
    «Знаешь, что самое интересное? Мы с тобой еще ни разу не сделали селфи и не залили ничего в сторис».
      Я улыбнулась ему и поняла, что действительно мой айфон лежит в сумочке в гостиной. И я забыла о нем и вообще обо всем на свете.
    «Это потому что нам хорошо. Недавно я смотрел передачу, где выступал Курпатов. Он говорил, что смартфон, а именно социальные сети вызывают у людей депрессию. Это доказано, проведены социологические исследования. В инстаграмм вообще сплошная профанация. Все что-то из себя строят бесконечно, сочиняют небылицы, выставляют напоказ достижения. Для всеобщего одобрения? Мне оно не нужно. Я и так знаю, что я хороший спортсмен, например. Не поверишь, у меня нет инстаграмм».
     «Знаю, я искала тебя и не нашла».
      «Когда людям приятно и интересно друг с другом, они обо всем забывают. Они счастливы быть в этом настоящем и все. У них нет потребности фотографировать этот момент, пейзаж, еду вокруг. Кстати, рыба в кляре была отменная. Ты любишь рыбу?»
     «Да, больше, чем мясо. После мяса мне тяжело. А рыба и морепродукты, вкусно, сытно, легко…»
    «Но и недешево…»,  – заметил Юра, а потом снова пошутил: «Друзья познаются в беде и в еде…»
      «На самом деле я не вижу себя в экономике вообще. Я даже не понимаю о чем эта наука. Цифры, диаграммы, рыночные механизмы эти. Папа хочет, чтобы  научилась управлять людьми, машинами, чем угодно. Но выходит, что в жизни я даже не могу управлять своими решениями. Я вижу, что к нам в страну пришел капитализм. Папа и похожие на него люди теперь могут заниматься чем угодно. Это больше не фарцовщики, которых расстреливают. Это уважаемые люди – предприниматели. Они не хотят никому подчиняться, они сами платят налоги. И это прекрасно. Но не все такие. Есть люди, которые просто хотят писать, например, рисовать, петь, танцевать. И у них это прекрасно получается. Но пробиться получается единицам, только потому, что у них нет,  например,  твердого характера или мохнатой лапы. Не все люди, имеющие настоящий талант могут быть услышанными, понимаешь – вот за это мне правда обидно».
     «Закон природы – выживает сильнейший…»
     «Зачастую эти люди честные. В этом и их проблема. Они ждут честности от других… А, ты, наверно, знаешь как все устроено. Кто и почему занимает первые места…»
    «Вот здесь я с тобой поспорю. Я победил в городском соревновании – и я никто».
    «Пока на таком уровне все честно. Пока никто не разинул рот!» 
    Мы оба смутились в один момент, когда будто вслух проговорили простой закон жизни, по которому все живут, но и одновременно делают вид,  будто его не существует. Будто при определенных обстоятельствах, в которых бы оказался тот самый человек, который ругает власть и возможности, которые она дает, он бы поступил иначе – не взял бы денег, не промолчал бы, где нужно, не продвинул бы своего ребенка по карьерной лестнице, не пристроил бы любовника. Но отмахиваясь от этого всего, лишь на словах, кажется, что ты не причастен к этой вездесущей коррупционной машине. А на самом деле нет. Ведь в ней задействованы все – те руки, которые берут взятку и те руки, которые дают взятку. Все одинаково грязны и бесконечно друг друга моют.
      Макс, Сережка и близнецы Веня и Давид вышли к нам на веранду и закурили все одновременно. Кроме Вени. Он стоял, облокотившись на перила лестницы, идущей к двери дома, тер ладони и дул в них. Все были изрядно пьяны, громко смеялись и вели свои привычные беседы – «а у нас в квартире газ».
     «Мне надо срочно купить колеса. Папа обещал ладу купить. Мне конечно не хочется позориться такой тачкой, но ведь надо учиться на чем-то…»,  – сказал Сережка, выдыхая сигаретный дым.
      «Лада – полное говно. Когда-то у отца была такая машина, когда он еще на дядю работал. За первый же год на «доремонты» он потратил почти столько же, сколько заплатил эту машинку. И под ней полежал с месяцок. В ней ломалось абсолютно всё, что могло сломаться. Но то, что чинил, больше не ломалось. Ну, а смысл… лежать надо под бабой, а не под машиной!».
      И Макс снова разверзся неприятным смехом, как несдержанный вулкан. Все его «шутки» всегда казались девушек. Он о них постоянно говорил, перечисляя свои многочисленные романы и все подробности этих встреч, эти девушки были в его окружении, вились, как пчелиный рой у лица пасечника, но целующимся с настоящей девушкой его так никогда и не видели.
      Володя стоял на кухне поникший – я видела его сквозь панорамные окна. Он казался несуразным абсолютно, словно выдернутый из другой реальности, он не подходил ни этому обществу, ни этому интерьеру, словно случайно оказавшаяся декорация какой-нибудь деревенской жизни с полным навоза сараем и роем мух над ним в роскошном амфитеатре с величественными колоннадами  и богемными зрителями в аристократичных шляпках и  зонтиках с острыми кончиками. Видимо, беднягу уже не раз постучали по темечку и напомнили, что матушка его моет сортиры.
     Мне было жалко на него смотреть и в то же время я не понимала, почему он до сих пор просто не ушел. Почему он продолжает эту борьбу, ведь хорошим здесь он все равно никогда не будет. Юра поцеловал меня в ушко и шепнул:
    «Может, пойдем, прогуляемся. Только иди, надень шапку и перчатки!»
   Он хотел уединения со мной. Ему претило это общество или же он просто устал? Пиво пилось ему уже тяжело, с каждым новым глотком казалось все горше. Это я заметила по его гримасам, когда он делал последние глотки. «Императрицы» вывались уже шумной подвыпившей волной из входных дверей. Они говорили о моде, брендах, тачках, напевая что-то из Бузовой, покачивая бедрами, одновременно доставая свои стики, засовывая их в айкос. Я отвернула лицо, понимая, что мне вновь придется вдыхать этот отвратительнейший запах попавшей под дождь собачки…
    «Я пойду завтра на маник и педик к Ирише – она такие красивые узоры делает».
   Девчонки сразу глянули на свои ногти, стараясь представить какие красоты могли бы там образоваться, если бы они тоже пошли к этой самой Ирише, а я по ходу додумывала, что педик – это никакой не педераст, а педикюр, а маник – не манная каша, а маникюр. Я современная девчонка, но просто очень люблю русский язык, и мне порой бывает непонятно зачем сокращать, упрощать или вообще заменять уже существующие слова. Розыгрыш вдруг стал пранком, сообщение –  мессенджером, вызов – челленджем, полезный совет – лайфаком… кому это нужно и для чего? Потом девчонки конечно обсуждали парней, это они уже  делали потише – кто с кем был, кто еще девственница. Я обычно не присутствовала при таких разговорах, потому что боялась, что на меня вновь набросятся с расспросами – когда же я уже сделаю это? Когда я займусь сексом и расскажу все пикантные подробности им. Вот кто они мне такие, чтобы я с ними делилась? Скорей, я поделюсь этими ощущениями с тем, кто будет со мной в эту ночь. Я не жду чего-то особенного, я просто хочу доверять этому парню и понимать, что ему тоже это важно, как и мне, что я для него не просто очередной пунктик в списке его побед. Девочки обсуждали секс Кати Евстратенко, который произошел накануне.
      «Ты ему дала уже что ли, Кать?»
     «Ну, да. А чего ждать-то? У него тачка бэха и родители в турбизнесе. Я думаю, у него все пучком в будущем».
     «Ты замуж за него что ли собралась?»,  – вопрошает Лена (та самая, которая изображала императрицу).
    «Кто знает!»,  – смеется Катя.
    «Глупо как… выходить замуж за того, с кем ты просто трахаешься!».
  Они выкинули окурки в красивую резную урну у входной двери и направились в дом.
      Мы с Юрой вернулись за общий стол, но сели уже вместе.  Никто не заметил, что мы – пара, каждый был занят собой. В углу стоял Валерка и раздавал ребятам какие-то белые таблетки. В его открытой ладони их лежало около пяти. Не знаю, что это было. Возможно, экстази.
     «Хочешь, я тебе достану?»,   – неожиданно шепнул Юра мне на ушко.
    «Ты серьезно думаешь, что мне это нужно? Когда ты рядом… ты мой наркотик!»
     «А я никогда не пробовал… любопытно посмотреть, что с ними сейчас будет».
      Я совру, если скажу, что мне не хотелось попробовать эти таблетки. Хотелось, конечно. Я ОБЫЧНАЯ ДЕВЧОНКА, которой хочется того же, что и всем. И секса мне тоже очень хотелось. В этот вечер особенно – ведь рядом был Юра. А я влюбилась уже не то, то по уши, а по самую макушку. Он сидел рядом, гладил мою поясницу через свитер, а я чувствовала, как стекаю в свое белье, как становлюсь очень влажной и расслабленной и не принадлежу себе. Он мог сделать со мной тогда, все что угодно и я бы на все согласилась. Я бы все ему позволила. Я бы могла стать для него всем. Не знаю, что это говорило во мне – желание или алкоголь. Я хотела Юру, но мы ведь только начали встречаться – я боялась показаться ему слишком доступной, но уже точно знала, что с девственностью я тянуть больше не буду и он станет моим первым мужчиной. Мне нравился его сдержанный тон, холодный рассудок, аристократизм. Мне нравилось, что он был не навязчив и не лез сразу языком в мой рот, как делали остальные. Он дотрагивался до моих губ губами, там, на веранде, так нежно-нежно, едва касаясь, словно дуновение ветра.
    Из колонки заиграла знакомая мелодия и Юра стал подпевать:
   «Медлячок, чтобы ты заплакала.
И пусть звучат они все одинаково-о-о-о.
И пусть банально и не талантливо.
Но как сумел на гитаре сыграл и спе-е-е-л.
Выпускной и ты в красивом платьице.
И тебе вот-вот семнадцать!
Я хотел тебе просто понравиться.
И как сумел на гитаре сыграл».
     И я вдруг подумала – боже, как же здорово, что мне всего 15. И что впереди у меня целая жизнь и сейчас я могу разрисовать ее всеми красками, представить ее, сочинить и что сейчас мне так хочется жить… и что счастливее и моложе, чем сейчас я не буду никогда. И что те взрослые, которые со светлой грустью и с еле сдерживаемой улыбкой, вспоминают свою юность, они как раз думают именно о таких мгновениях  … где они слушали какую-то песню, были рядом с какими-то людьми и конечно чувствовали, каждый что-то свое. И эти чувства, возможно, остались давно забытыми, но не всегда прожитыми. И, что они могут закрыть глаза на секунду и вновь стать теми юнцами с большими надеждами на жизнь и с сердцем, которое набухает и тяжелеет от любви. Или от фантазии любви. В юности это вообще неважно. Главное – процесс, а не результат. Странно, что когда люди взрослеют, они меняют это положение вещей. Самым главным для них становятся достижения, результаты и оценки. А удовольствие проживания куда-то пропадает.  И это страшно.
     Юра сказал, что подпевать-то подпевает, но любит больше рок и бардовские песни. Что в них «есть смысл, а не бит, который качает». Но я вот люблю всякую музыку. Не всегда же она должна заставлять нас о чем-то думать, порой хочется просто попой потрясти…Пока мы сидели, я достала из сумки блокнотик и решила набросать лицо Юры. Он увидел и улыбнулся: «Это я?».
     «Узнал? Значит, получилось!»
      «Значит, что – Аленушка, давай-ка ты поступай на худфак вопреки всему! Если твой папа все может, он ведь и с картинами продвинет? Будешь ездить на международные выставки, откроешь свою галерею!»
     Его слова меня воодушевили. Мне действительно было важно и нужно услышать нечто подобное. Но пока я бы не решилась сказать о своем решении папе. Наверно, ему было мало только моего таланта. Ведь в мире взрослых, повторюсь, нужны результаты. Нужны призовые места, награды, рекомендации, оценки учителей. Нужны доказательства.
      Я понимала, что возможно сегодня я стану такой же взрослой. Произойдет то, чего я так ждала.  Юра взял меня под руку и предложил пойти прогуляться.
      «Там же холодно – куда мы пойдем?»
       «Тебе так со мной холодно? Я просто сегодня на тренировке очень устал и если посижу еще немного здесь, в тепле, то просто вырублюсь. А так я тебя еще не раз поцелую!»
      Уснуть от тепла? Ему что 45? Как-то это странно звучало, совсем тоскливо, что я решила, что мне  не хочется смотреть на него спящего, когда тусовка в самом разгаре. Я резко встала и положила руку на плечо Юры. Оно было шерстяное и горячее.
     «Давай уже вали, паскуда!»  – кричал кто-то из ребят.
      «Ушныривай в свой канализационный люк!», – отзывался уже другой голос.
     На кухне началась кульминация вечера, как и ожидалось. Володю стали снова унижать. Его голоса не было слышно совсем. Обычно он непременно огрызался в ответ, делал это настойчиво и громко, а сейчас только тишина  парировала ребятам. Я предложила Юре заглянуть на кухню. Он сказал, что не хочет во все это лезть и это не помешает его планам выйти на романтическую прогулку. Я просунула голову в проем и увидела следующую картину –  близнецы держали Володю за руки и прижимали телами к кухонному гарнитуру, а Макс наотмашь бил его кулаком в лицо. Щеки Вовы были уже алыми,  из носа сочилась кровь, руки и ноги подергивались. Он поджимал их под себя, словно сейчас описается. Заметно было, что он изрядно пьян и не может нормально сопротивляться, да еще и троим одновременно. Мы встретились с ним глазами. Он смотрел с вызовом. Я отвела взгляд. Мне не было его жалко. Может потому,  что я понимала, что логично не приходить туда, где тебя постоянно обижают. И такой исход событий был вполне закономерен, и он сам виноват, он сам во всем виноват. Я уже в ту минуту за час до произошедшего пыталась себя убедить, что мое бездействие оправдано. А ведь мне надо было все это остановить. Еще тогда. Но я струсила пойти против всех. Я ведь сама не была крутой – за мной не шли, я не лидировала. Я просто была в команде на скамейке запасных. Юра продолжал гладить меня по спине, его нежные подушечки пальцев едва касались моей кожи. И мне уже становилось все равно, пусть хоть весь мир разверзнется и уйдет из-под моих ног. Ничего не страшно и нигде не больно, пока пальцы этого парня ласково щекочут мой позвоночник. Этот вечер ничего не могло испортить, даже этот несправедливый мордобой. Мы вновь встретились встретились глазами с Вовой. И я сказала:
     «Ребята, может, не стоит?»
    «Иди, Алена, не шурши!»,  – презрительно бросил Макс и вытер своим рукавом пот со лба.
     На кухню зашел Мишка и стал смеяться.
    «Ну, что ты такой дурак-то? Что ж, ты все на одни и те же грабли?»
     Все молчали. Мы решили уйти. Видимо, мне надо было подойти и что-то сказать Володе, вытереть ему кровь, но я вдруг подумала –  почему вдруг я? Что больше некому? Я в этот момент ненавидела Вову за то, что я испытывала чувство вины. Это похоже на то, как ты жутко уставший и дремлющий на сиденье в маршрутке,  видишь краем глаза тяжко взбирающуюся по ступенькам бабушку, которая вот-вот рассыплется от старости и болячек, и понимаешь, что тебе нужно уступить место… обязательно и беспрекословно, иначе тебя осудит общество, но тебе не хочется этого делать совсем и ты ненавидишь эту бабушку за ее старость, а себя за свою нерешительность. И так и сидишь до конечной, притворяясь спящим. Я не подошла к Володе.
       «В лес пойдем прогуляться?»
        «Да, малыш».
      Он улыбнулся, а я подумала – не спешу ли я с такими обращениями? Да какая разница! Этот дивный вечер больше не повторится, ничего не повторяется. Завтра этот день будет вчерашним, поэтому надо жить сейчас, пока оно есть, чавкающее, звонкое, яркое сегодня! И я в нем делаю то, что хочу. И сейчас я хочу любить.
       Мы вышли и направились в лес. Тропа одна, заблудиться невозможно.  Потом пошел снег. Такие аккуратные, маленькие снежинки. Это было так романтично и странно, будто кто-то по одному мановению руки запустил этот снег в кадр, и сейчас в крупный план войдут наши руки, потом лица, потом снежинки, падающие на наши ресницы…и соприкасающиеся носы. Словно это фильм. Обычно в такие моменты мама закрывала ладонями мои глаза и переключала канал. Мы остановились у дерева, он убрал волосы с моего лба и заправил их в шапку, притянул к себе и стал жарко целовать. Казалось, между нашими лицами образовался пар, а я, словно снегурочка,  сейчас превращусь в лужицу. Юра резко отпустил меня и сказал:
    «Чем я тебе так понравился?»
     Я растерялась и пожала плечами. Потом уже через минуту я могла начать перечислять все его достоинства, всю его притягательность, его природное обаяние и магнетизм, но это уже было не кстати, потому что он начал говорить:
     «Не знаю почему, но мне кажется, что мне не хватает уверенности в себе. Я, видимо, поэтому и стал баскетболом заниматься. А потом мама мне всегда говорила, что наукой надо заниматься, быть, как отец. Что настоящего мужика кормит его мозг, а не руки. И руками себе ты только могилу роешь. У меня это вызывало такое чувство противоречия. Папа мой невысокий, худой… в очках. Я никогда не видел, чтобы он отжимался. Когда у нас дома что-нибудь ломается, он звонит мастерам. Когда был ремонт дома, он даже люстру сам повесить не мог. И как его наука помогла ему в жизни? Никак. Кроме стен универа, нигде она не пригодилась. Я видел как маме неловко за него. Она им могла восхищаться только в узких кругах, но в быту она всегда делала вид, что ее это не волнует. Но волнует, поверь. Поэтому я на трудах пытался научиться всему, чтобы мама видела каким должен быть мужик… и перестала приводить мне в пример папу. Потом и спорт. Ведь здорово, когда перед тобой спортивный мужчина, а не плюгай какой-то… который своего рюкзака поднять не может».
      Я подумала, что так нельзя говорить о родителях. Но потом вспомнила, как я отношусь к своим родителям… и как меня порой бесит папина надменность и маска величия, которую он носит перед другими людьми, которые ниже его по статусу. Как он пренебрежительно смотрит на официантов, курьеров, таксистов. Особенно на тех, кто в возрасте. Однажды он сказал официанту лет 30-ти, который принес ему счет:
     «Держи чаевые. Поживешь хоть день, как белый человек».
     Он положил туда пять тысяч. Мне было так стыдно за него. Я видела, как он обидел этого мужчину. Ведь никому неизвестно почему он работает на разносах. Может, он оставил все имущество детям от первого брака и сменил место жительства и начал все сначала? Кто вообще это может знать. А может ему просто это нравится? Может, тут в элитном ресторане, если несколько человек оставят ему на чай такую же сумму, то за вечер он получит зарплату, которую получает за месяц офисный клерк? Боже, как я боюсь вырасти и начать судить людей. Как я не хочу надевать ни на кого обличающих шапок, вешать ярлыки.
     «Ты девственница?»,  – резко спросил Юра, разрушив тишину моих размышлений.
    Я засмеялась. Он тоже. Мы гуляли уже больше часа. Замерзли, раскраснелись.
   «Ты просто больно серьезная была, я решил сменить тему, чтобы ты повеселела. А тема секса всегда настраивает на фривольный лад!»
    «А ты как думаешь?»
   «Я уверен, что да»
   «А зачем ты это спрашиваешь в первый день?»  –  сменила я тон дружелюбия на жесткий и решительный.
       «Ты мне нравишься давно. Хочу понять будут ли у нас серьезные отношения».
      Я внутри вопрошала – нам по 15, какие серьезные отношения? Съедемся и будем вместе платить коммуналку, а чтобы облегчить себе жизнь, я через годик рожу, оформим ипотеку на путинский маткапитал за первого…  Я буду стирать пеленки, гладить рубашки, варить супы или искать в гугле рецепт какой-нибудь пасты или харчо, а по утрам обязательно буду  разгуливать с  туповатыми рассеянными мамашками на детской площадке и делиться с  ними отзывами о новых статьях Валяевой, стану одеваться в секонде, потому что денег вечно будет не хватать, ведь надо будет раз в год вывозить ребенка к морю, чтобы у него не начался авитаминоз в холодной Москве. А через пару лет мы с Юрой так опостылеем друг другу,  что будем рьяно провоцировать ссоры под вечер, чтобы заснуть в разных комнатах, конечно, если на это у нас хватит ипотечных средств и накоплений моего папы. Я почувствовала, как улыбка ползет по моему лицу вниз. И подумала, что такой моя жизнь точно не будет. Я и знать не знаю ничего о такой жизни – просто фантазировала. Телевизор иногда смотрю,  «Мужское. Женское». Там показывают таких людей, которые без конца делят детей, бьют их, ставят на горох, так что он врастает в колени или же просто рожают и выбрасывают своих младенцев в мусорные баки. Но моя жизнь такой не будет. Папа мне не позволит выйти замуж за такого, как Юра. Папа вообще меня так опекает, что мне порой кажется, что он вообще никому не позволит жениться на мне. Или приготовит мне такого жениха из высшего общества, что при виде его манер мне захочется блевать.
       Юра снова меня поцеловал. Я шептала:
     «Серьезные – не серьезные. Но какие-то точно уже есть!»
    Мы стали целоваться. Он все же просунул свой горячий язык в мой рот, и я почувствовала, как сильно дрожат мои ноги. Его руки залезли под мою парку, потом под свитер, потом под бюстик, он нащупал мою грудь, и сосок сам нырнул в пространство между его пальцами. Он слегка сжал его, потом отпустил, снова сжал, отпустил. Возбуждение опоясало мое тело, полилось влажной рекой в стринги. Внизу живота защекотали бабочки, а вся моя плоть была напряжена и расслаблена одновременно.   Юра гладил мой живот и грудь, но расстегнуть мои джинсы не решался. Я была уверена, что он будет моим первым. Но  не здесь, не в лесу, не посреди снежных деревьев и одиноких нахохленных кукушек.
           Хруст ветки где-то неподалеку заставил нас разомкнуть объятья.
       «Стой!»,  – Юра приложил палец к губам и цыкнул: «чшш».
     Я послушалась его, поправила растрепанные волосы и присела. Вдруг у Юры завибрировал телефон. Он вытащил его из кармана:
      «Матушка, надо ответить. Та-а-а-к, животных здесь быть не может. Сиди  тихонько, я пойду, посмотрю что там».
       Мне не было страшно, я понимала, что это могут быть только ребята – может, кто-то, как и мы, решил подышать свежим воздухом. Когда Юра скрылся за деревьями, я услышала еще более настойчивый звук ломающихся веток и голоса. Два баса – один взрослый, другой подростковый.
     «Ты мне объясни как ты это сделал-то?»
      «Он бежал от меня, ударился о камень. Я подошел, а он не дышит».
       «Ты понимаешь, что это смерть по неосторожности? Ты понимаешь, ты его убил?!»
       «Паа, я понимаю. Паа, но мы просто шутили. Он стал обзываться, унижать нас, мы его с пацанами раздели, хотели поржать. Кто ж знал, что этот кретин в лес побежит?!»
      «Зачем раздевать человека в мороз? Что за глупость такая! Но выгнали бы его за пределы дома и все!»
      В темноте я рассмотрела две фигуры. Это был Евгений Леонидович и Мишка. Ёзеф стоял поникший, растерянный, по-моему, он плакал. Но голос его дрожал, видно было, что он очень сильно напуган.
     «Его вообще не я бил, а Макс. А я просто за ним побежал по приколу»
    «Какой здоровский прикол вышел. У нас труп»
     Отец Ёзефа присел на колени и пытался нащупать пульс на шее окровавленного Володи. Я ужаснулась – Вова был без рубашки… джинсы порваны на коленях, торс измазан грязью, одна его нога неестественно торчала, утонувшая наполовину в розовом снегу. Рядом стоял ботинок. Володя лежал на земле между чернеющими торчащими ветками, как растерзанная хищниками лань, животное хрупкое и глупое, которое само попало в капкан. Маленький погибший зверь прекрасно знал всю опасность этой дороги, понимал… чем возможно этот променад может кончится, но все равно пришел на эту смертную роковую тропу. Ёзеф трясся от страха, его папа все еще пытался нащупать признаки жизни в бедном мальчике, но безуспешно, а я как невольный свидетель ужасающего действа, сидела тихонечко, спрятавшись за деревом. Я пыталась мимикрировать под снег, но ярко фиолетовая парка бы выдала меня. Я лежала неподвижно, боясь даже делать вдохи. Мои мысли хаотично разбрелись в голове, я думала обо всем и сразу – Володи больше нет, я видела его смерть и возможно теперь меня могут запугать, наказать или даже убить – все, что угодно.  Я должна обязательно пойти в полицию. И еще сейчас вернется Юра – надо ли ему это рассказать. Мои руки замерзли и покраснели, как будто вареные.
      «Сейчас я звоню приятелю. Мы это все дело убираем. Ты, слышишь меня? Ты… Михаил! Возьми себя в руки! Слушай меня! Ты сейчас идешь домой и предлагаешь ребятам убраться – я хочу, чтобы на кухне не было никаких следов борьбы! Никакой крови, слюней, соплей! Ты меня понял? Говоришь всем…»
       Миша стоял и ревел, прижавшись к дереву. Всхлипывал, подергивал плечами.
    «Говоришь всем, что ты не знаешь, куда делся Володя, что он убежал на трассу. Понял? Больше ничего. Тебя так долго не было, потому что ты потерялся, сошел с тропы. И вообще можешь ничего не говорить. Придерживайся одной версии – ты не знаешь где он. Понял?» 
     «Да. Я понял»
    Миша сжимал кулаки, видно было, как он борется с ужасом, который разлился по его существу горьким чувством вины и боли. Ведь он даже не бил Вовку, он просто погнал его в лес. А он вот так… упал и умер. А ведь, если бы не погнал, он был бы жив, пришел бы домой к матери, как обычно, ну, с разбитым лицом – пацан, ведь, с кем драк не бывает? А завтра бы снова проснулся и жил, ходил в школу, ел, чистил зубы, читал, играл в видеоигры, мастурбировал, гулял, рассуждал о политике,  влюблялся, целовал мать, пил пиво и делал все-все, что уже никогда не сделает.
     «Главное – не выдавай никому ничего. Молчи! Понял! НИ-КО-МУ! Потом, если закрутится, эта машина правосудия, я тебя не смогу отмазать – понимаешь? Это не превышение скорости на дороге, это не порошок, это не драка в подворотне, это человеческая жизнь, понимаешь. Тебе еще с этим жить, Миша…»
    «Да…»
   «Да, да, вот так вот получилось. Мне очень жаль. Но надо сохранять спокойствие. Где его телефон?»
  «Пацаны забрали».
  «Сейчас мать будет звонить ему, когда он не вернется. Ночью здесь уже будет полиция. Только не вздумайте ничего писать с его телефона. Это сразу будет вас компрометировать. Ты понял? Помой все обязательно. Сразу как придешь –  все помой. Иди, я разберусь с этим»
   «Па… они на видео сняли как били его и выложили в сеть»
  «Выыыы… что совсем и-ди-о-ты?»,  – протянул грозно Евгений Леонидович и его лицо вытянулось.
   «Что делать?»
  «Удалить сейчас же!!!!!! С этим тоже попробую разобраться, но его, наверняка, уже посмотрели»
  Миша еще немного постоял, потом погладил по голым рукам мертвого Володю.
«Иди. Не надо его трогать. Просто иди».
«Пааа, он смотрит».
      Евгений Леонидович наклонился к трупу и закрыл его распахнутые глазницы рукой, покровительственно и осторожно.
        Миша развернулся и побрел в сторону дома. Его отец стал набирать чей-то номер.
     «Карлович, здравствуй. Важное дело у меня к тебе, срочное и безотлагательное. Человечек у нас тут… мокрый. Надо бы его как полагается…да, под балдой жмурик, да…да… мы с тобой хороводы водили, помнишь? Говорил, с тебя причитается. Срочно приезжай ко мне. Все объясню»
      Отец Ёзефа отошел от трупа подальше, в глубь леса и закурил. Я поползла тихонечко в сторону дома. Когда фигура Евгения Леонидовича уже не виднелась, я встала на ноги и ринулась вперед. И хорошо, что рядом не было Юры – в том момент я бы ему все ему рассказала… а теперь я бежала до дома уже с холодной головой. Понимая только одно – надо ехать домой срочно! Через две минуты я уже была во дворе. У веранды стоял грустный Юра. Он все еще говорил по телефону. Заметив меня, Юра убрал от себя мобильник, закрыл динамик ладонью и сказал мне:
     «Теперь с тренером говорю – есть выгодное предложение. Я сейчаааас…»
    Я кивнула, но тут же набрала номер такси. Я не хотела оставаться здесь больше ни одной минуты. На кухне стоял Мишка и протирал пол шваброй, так нелепо и несуразно. Никто ему не помогал… Мои одноклассники танцевали, музыка громыхала, цветные огни переливались, все было так, словно ничего не случилось и это казалось еще ужаснее, еще непримиримее.
           Я села в такси и вернулась домой. По дороге на ватс ап приходили сообщения от Юры:
         «Ты почему уехала? Что случилось? Я тебя обидел? Ты обиделась? Это из-за того, что я ушел? Алена, пойми, это моя жизнь, спорт. Этот звонок был важен…Не глупи, ответь. Нам ведь было хорошо. Давай я завтра приду к тебе?»
         Я ответила лишь: «Все хорошо. Я просто устала. Завтра позвоню». Домой я поднималась так, словно меня накололи обезболивающим, тела своего я не чувствовала вообще. В висках лишь пульсировал вопрос: «А что дальше? Его просто закопают… и мама будет его искать и надеяться?» И все… вот так глупо закончилась его жизнь, и он никогда не станет тем, кем хотел и ничего нам не докажет. Он так и останется мальчиком, которого стучали по темечку, которого раздели в мороз на смех… и который сбежал… Его запомнят, как труса, неотомщенного, рассерженного и злого. Его запомнят, как сына технички и десантника-пропойцы. И он не вырастет из этого образа никогда.
          Мама пила кофе на кухне, она вышла ко мне, мы встретились глазами, она спросила что случилось. Мама редко была участливой, но сегодня, к моему удивлению, она обратилась ко мне и я почувствовала в ее голосе волнение:
          «Милая? Что такое?»
        … и я рассказала ей обо всем. Вот так села перед ней, зарыдала и рассказала все, как было, в мельчайших подробностях. Мама долго молчала, вся испуганная и побелевшая, гладила меня по руке, потом заплакала вместе со мной и сказала:
       «Милая моя девочка, я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело. Но лучше никуда не ходить, ничего не рассказывать. Ты же понимаешь… что может произойти, если ты скажешь как было все на самом деле? Ты знаешь, что Езуфова боится пол-Москвы. Он очень влиятельный человек. У него очень много денег, больше, чем у нас. Мы не сможем ему противостоять. Я дам тебе сейчас снотворное и ты пойдешь спать. А завтра мы поговорим еще – хорошо, дорогая?»
       Поговорим еще, мама, конечно, поговорим. От наших разговоров мне через время станет легче. Это  неизбежно. Но наши разговоры ничего не изменят. Шоу будет продолжаться. И каждый в этом шоу будет играть отведенную ему роль.