VIP-вечеринка рассказ

В «пробке» можно оказаться, стоя на остановке в ожидании общественного транспорта. Здесь, впрочем, есть и свои плюсы…
Одноцветные минуты ожидания маршрутного такси может скрасить киоск-лоток по продаже мороженого. И то дело, когда окончен великий пост: бежишь-торопишься в храм, чтобы успеть до начала службы. На колокольню, позвонить! Ведь такой случай у православных раз в году, и как раз на Cветлой…
На остановке неожиданно повстречались с бывшей однокашницей по техникуму — Ольгой. Знакомства лет на двадцать шесть давности будет. Почтенная бабушка, до внуков дожившая. Бабушкой, впрочем, не любит называться. Пятьдесят четыре года — молодые парни заглядываются! Как же меня грешную угораздило смирить ее так, назвав «модной бабушкой»? Даже самой стыдно стало за такую оплошность… Как-то из памяти вылетело, что бабушки теперь не актуальны. Актуальны бабульки под молодух…
 Не виделись лет восемь с Ольгой Дмитриевной.
 Узнав, что тружусь при храме, вопросы начала задавать. Обычные бытовые, и насущно-серьезные: через какое плечо свечки передавать надо? Четное или нечетное количество свечек ставить? Можно ли квартиру продавать, если сорок дней после кончины хозяина не прошло? Почему не венчают в сказочный праздник Новый год? Ведь говорят, что под бой курантов все мечты сбываются! Какая романтика молодоженам!
Дальше пошли «разоблачения»: нас церковнослужителей и наших священнослужителей. Деньги лопатой гребем. Счета за границей в швейцарских банках открываем. И много всего того, о чем апостол стыдился и глаголати…
Продолжаем стоять на остановке. Сомкнув уста, внимаю известным из советской школы девизам и штампам, адресованным православному церковному сообществу в исполнении Оли. Ведь вопросы ее риторические, и задаются не для ответа. Люди незнакомые  рядом с нами в ожидании транспортных экипажей переглядываются, улыбаясь и утвердительно кивая друг другу в знак согласия с ее изобилием лозунгов.
Пока уста мои пытались промямлить хоть какой-нибудь хлипкий постулатишко, однокашница спешила известить не только меня, но и вольных слушателей остановки, как ей понравилось на «богослужении», устроенном тоталитарной деструктивной сектой в обычном Доме культуры. Супер-бабушка в «храме» была на рок-опере. На самой настоящей опере с программкой, с биноклем, с масками, переодеваниями, перевоплощениями, любовными интригами, массовками и превращающими душу в мелкое решето  ариями.
А в наших православных храмах, по Ольгиному выражению, «даже вашему богу на службе скучно становится…» Что это за песнопения: «Блажен муж…» или «Владыко, живота моего…» например?
Мои немудреные вопросы: кто придумал Дом культуры назвать храмом, и почему оперу давали не там где положено — в оперном театре, увы, остался в одиночестве без ответа. Однокашница моя об этом и не задумывалась:
— Зато о любви! И на русском языке!
 Правда, следуя из воспроизводимых Ольгой урывков либретто, русский язык вполне мирно соседствовал с французским и английским.
Мое предложение в подлиннике церковно-славянского языка молитвословия Богу и угодникам Его приносить, обогащая свою лексику, не было воспринято однокашницей с каким бы то ни было даже дохленьким намеком на желание.
Мямлила я еще что-то невнятное, пока не появился на горизонте мини-табор из четырех цыганочек. Они шли резким шагом, так же резко останавливаясь и мимоходом заговаривая со встречающимися на их пути людьми с предложением погадать. Недалеко от нас цыганочки скомпоновались возле юной сестрички с приевшимся:
—  Позолоти ручку. Скажу, что было, что будет.
 Девушка-краса с радужными нигерийскими косичками и стильно разрезанными на коленках джинсами не согласилась и хотела отойти, тогда одна из тощих брюнеток бросила приказной интонацией напролом:
— Дай денег!..
 Молоденькая франтиха, не успев ничего ответить и даже, вероятно, осмыслить сказанное в свой адрес, наповал была убита следующей фразой, прозвучавшей приговором:
— Дай денег, а то дома покойничка найдешь!
Растерявшаяся модница, заворожено глядя в глаза цыганочке, распахивая дрожащими руками сумку, медленно и аккуратно начала доставать купюры из кошелька.
— Э-э... откупиться от смерти копейками хочешь, — темпераментно выпалила цыганочка и смело отобрала у щеголихи кошелек.
Деморализованная красавица, не зная что ответить, как реагировать на обрушившееся злоключение, отойдя в сторону, пуская траурные клубы дыма, раскуривала сигарету.
Ничего путного в текущей ситуации к моему грешному уму и не приближалось. Броситься на этих цыганок, отбирая у них чужой кошелек? Но он — кошелек — был отдан владелицей если не добровольно, то, во всяком случае, без сопротивления. Униженная и угнетенная беспрекословно отходит в сторону и не выдвигает претензий, а содружество пассажиров утонуло в покорном созерцании.
Цыганочки, шествуя дальше по проторенному пути, тем же гоп-стопом начинают обирать кошельки и портмоне  остальных стоящих на остановке людей с тем же результатом — безоговорочной капитуляцией моих сестер и даже… братьев...
 Барсетки и лопатники пострадавших непослушно вываливались из тесных цыганских рюкзаков, но их владелицы привычными движениями, встряхивая набитые добром емкости, отправляли добычу поближе к своим дородным зыбким персям.
Увидев, как торгующая мороженым продавщица докурила сигарету и шмыгнула в свой огороженный зазывающими пластиковыми извещениями киоск, я решила наконец-то купить свое любимое лакомство.
— Людка! Как ты можешь жрать в такой момент? В момент жизни и смерти, — рявкнула на меня Ольга Дмитриевна, заставляя оглядываться в нашу сторону даже мини-табор в полном его составе. Мне всегда не нравилось, когда люди еду называют «жрачкой», и прием пищи «жранием».
Стараясь игнорировать неэстетичнось глагола, я с удивлением спросила у Ольги, кто определил сей момент настолько значимым для жизни и смерти? Оля начала подавать мне знаки глазами и движениями головы в сторону цыганок. И прекратила это делать лишь когда ближайшая к нам смуглая гостья в этническом наряде не подошла к следующей по очереди отбора кошельков моей Ольге Дмитриевне.
«Ну уж нет, — мелькнула «корыстная» мысль в моей грешной душе, — мало того, что Оля ходит в свои пятьдесят четыре года замурованная в стереотипы и переляканная околоцерковными ужастиками, так она еще и заработанных честным трудом сбережений сейчас может лишиться! Причем на моих глазах!»
— Что-то я не встречала у святых отцов информации о том, что человек может знать, воспроизводить или предсказывать достоверные сведения о кончине кого-либо из своих собратьев и сестер, — произнесла я, глядя то на Ольгу, то на цыганские пассы руками. — И еще: мне совершенно непонятно, как может современный человек доверять первой встречной незнакомке в серьезных вопросах, касающихся своей кончины или кончины близких людей. Насколько мне известно, когда и кому уходить в вечность решает Господь Бог, и перед цыганами Творец неба и земли не отчитывается.
Храбро швырнув недокуренную сигарету, обманутая щеголиха смело подошла к цыганке-обидчице и, неумело шмякнув ее своей ладошкой по голове, забрала обратно свой кошелечек.
Сему удивительному примеру незамедлительно последовали и остальные пассажиры, с усердием опустошая цыганские рюкзаки. В отъехавшем транспорте на панорамных местах обзора еще долго слышалось возмущенное: «гипноз какой-то», «минутное помешательство…»
Моя Ольга Дмитриевна грустно предположила: «А может и вправду на каждое минутное помешательство нужна зауряднейшая рассудительность?» Спросила и задумалась. А я ей  не стала мешать…