Эпизоды офисной жизни светской крокодилицы рассказ

— Да вы, христиане, просто смерти все боитесь! Вот и ходите в храм для самовнушения, чтобы умирать не страшно было! Какой Бог? Бога нет! После смерти нас ничего не ждет — живем один раз: лихо и азартно, вгоняя в насыщенную панику всех несогласных. Такие как вы не способны закрыть собою дзот или отдать жизнь за другого человека, — то ли рассуждал вслух, то ли хотел убедить окружающих сотрудников не без помощи театральных всплесков руками в своих тезисах менеджер отдела по мониторингу.
— Ты, Марьяна, такая эффектная! Я думал, ты — светская львица, а ты…
— Светская крокодилица, — пришла на помощь подсказкой Марьяна.
— Хуже: ты — верующая. А все верующие — зашоренные и с комплексами! — с преувеличенной драматизацией Влад остановился прежде, чем выскочить из кабинета. — Думаете, что за религиозные мифические надувательства люди вас будут цветами осыпать. Зомбированные-запрограммированные… — не умолкал даже за дверью Влад. Марьяне и сотрудникам еще долго были слышны его громкие словесные линчевания.
«Вот здесь ты, Влад, в самую точку попал. Все мы с комплексами. То с житейскими да нравственными, то с ракетными да зенитными: вгоняющими в насыщенную панику всех несогласных — «Тополь» да «Бук». И цветочки мы очень любим: и «Пион» с «Хризантемой», и душистые — «Гиацинт» с «Акацией». И это никакие не мифические надувательства», — подумала Марьяна, но промолчала, не стала обострять внутрипроизводственные отношения. 
Марьяна раздумывала, что бы ответить собеседнику по совету апостола — с кротостью и благоговением. Но поймет ли он, поглощенный противоречиями, что как и в первохристианские времена, так и в наши дни было: «для иудеев — соблазн, эллинам — безумие»? Ведь человека надо обличая учить, а не распалять на конфликт. Да и окружающие сотрудники морщились от шумогласия Влада, то и дело поглядывая в сторону Марьяны, хранившей необъяснимое молчание.
Когда вера еще не коснулась души, горячий дерзкий ум Влада требовал доказательств.
Как-то менеджер вновь затеял распрю по изобличению фарисеев, всякий раз удирающих от экзекуции в непросвещенные угрюмые тысячелетья.
— Если Бога нет, кто мог сотворить эти цветы в вазе? Человеческий глаз с его недоизученными анализаторами видит лишь малую долю этой красоты. Как вообще возможно такое животное как жираф,  у которого артериальное давление в три раза больше человеческого, а сердце гонит кровь на высоту в три-четыре метра — вне логики и вне элементарных законов физики? — спросила Марьяна. — Кто мог такое задумать? Рассчитать и предугадать все риски существования в зоонишах?
— Природа это создала, — ответил Влад. — И рассчитала все, — с некоторым сомнением добавил он.
— Природа делится на живую и не живую. Какая природа их сотворила? — уточнила она ему свой вопрос.
— Живая, конечно же! — как само собой разумеющееся, удивленно произнес Влад.
— Живая, но какая именно живая: человек сотворил человеческий глаз, или жираф сотворил жирафа и по этому же подобию сотворено все окружающее нас? Дерево — сотворило цветок, река — реку... Или наоборот: море сотворило рыб и чаек, а деревья — зайцев, змей и антилоп?
Влад усмехнулся, а Марьяна продолжала:
— Если после смерти ничего нет, тогда никто не будет закрывать собою дзот ради другого человека. Напротив — дзот будут закрывать как раз другим человеком, для того чтобы максимально продлить свои дни на земле. Если после смерти ничего нет, тогда не должно быть дружбы и любви, потому что каждый любит только себя и живет только для себя.
Если после смерти ничего нет, тогда не должно быть кладбищ. О том, что тело истлевает в земле после погребения, люди знали еще в ветхозаветные времена. А мы ходим на кладбища и здороваемся с усопшими, чувствуя, что они каким-то образом знают о наших посещениях. Почему бы тогда в наш век не упразднить эти «города мертвых»? Ведь это очень удобно — тела сжигать и развеивать их по ветру, или складывать останки в специально вырытое углубление. Помер человек — сожгли его и бросили прах в общую городскую яму-контейнер. Кстати, так и эпидемий не будет, особенно если умер от инфекционной болезни.
И еще. Если после смерти ничего нет, почему ты стараешься меня в этом убедить? Я и без тебя должна быть с пеленок осведомлена о завершении жизни после кончины тела…
Влад был хоть и скор на гнев, но сердце его было сострадательным, особенно к неким обманутым. Ирония Марьяны воспрепятствовала его  гуманным порывам по изобличению «всех виновных».
Прошло несколько месяцев, наступила весна. Солнце заблудилось в сопках наступившего полярного дня и, видимо перепутав интервалы межсезонья, палило немилосердно. Северяне жадно ловили эти раскаленные редкие знойные дни. Несмотря на раннее воскресное утро, жители арктической столицы, соревнуясь, укрощали игривые солнечные блики, осторожно раскинув свои блеклые телеса в сквериках на скамеечках.
Марьяна вместе с другими радовалась животворному небесному светилу. Влад позвонил ей накануне поздно вечером и попросил о встрече. И теперь она, пытаясь ловить северный загар, подставляла лицо недолговременным солнечным лучам.
Вот он появился у входа в парк. Девушки, расположившиеся по лавочкам, увидев его, синхронно всколыхнулись, забыв о солнечных ваннах, стали нарочито хохотать, привлекая к себе внимание безукоризненного красавца.
Влад, будто бы умышленно наслаждаясь каждым своим движением, небрежно зачесывая пальцами привередливый чуб, медленно шел по парку, не обращая внимания на восхищенные девичьи взоры. «И ведь не объяснил, почему в воскресный день и почему так рано. Неужели надумал пойти на службу, но в первый раз одному неловко?» — размышляла, глядя на него, Марьяна.
Ни улыбки, ни бравады на лице подошедшего Влада уже не было, он скороговоркой зашептал, чтобы окружающие рядом люди не слышали их разговора:
— Марьяна, я вчера на земле нашел крестик. Что со мной теперь будет? Я — умру! Скажи мне правду! Только честно… — на последних словах он слегка покачнулся от пережитого и надуманного им самим ужаса.
Сколько раз Марьяна встречала подобных смельчаков, окрыленных силой человеческой мысли, но почему-то спотыкающихся об алюминиевый нательный крестик!
 Ни в коем случае не поднимать с земли чужой крест — остерегает мнительный специалист, напуская туманной невразумительности в свои замысловатые объяснения. Соблюдать осторожность уместно при наличии опасности. А в отсутствии угрозы? Не эволюционирует ли в этом случае грамотей в пустомелю? Ох уж, эти бесстрашные люди. Казалось, должны быть смелыми всегда, но нет... оказывается, не всегда.
Человек может дать отпор вооруженному бандиту или безжалостному оккупанту, защищая свою страну и любовь, а обнаружив на земле крестик, освященный Подателем жизни, Зиждителем вселенной, трепещет от страха, не подозревая, что страх этот внушается падшим ангелом.
Марьяна не раз теоретизировала над замечательными словами — образованность, образование, происходящими от слова «образ». Образ кого чего мы получаем в школах и университетах? Образ начетничества? Подготовленности к чему? Задумывался ли кто-либо из эрудированных и со вторым высшим, от кого воспроизводятся эти кроличьи страшилки? И кто он, кто боится маленького потерянного владельцем крестика? Не сам ли противник креста? Вероятно все же он: дух богоборческий, враждующий с родом человеческим…
Марьяна многократно за свою не очень долгую жизнь видела, каким мощным оружием становился крестик. Поднятый с земли, извлеченный из водоема… Пусть в тине либо иле, был он настоящей полноценной защитой. Ибо только он обладал силой вгонять в насыщенную панику их, противоборствующих с венцом творения Создателя — родом человеческим…
Солнце развеселилось, желая начисто выплавить затверделый неподатливый наст во всех недосягаемых расщелинах. Погода старательно содействовала празднику, торжествуя выздоровление расслабленного, несмотря на множество беспечных пациентов, прибывающих к празднику сему упорно глухими.
— Умереть не получится, Влад, как ни старайся, — подмигнула Марьяна, — душа человека запрограммирована на бессмертие. После смерти начинается все самое интересное.