Платеро и я. Дарбон

 Дарбон, лекарь Платеро, огромный, что добрый вол, и красный, что арбузная мякоть. Весит, почитай, полтора центнера. Говаривал он, что прожил три четверти отпущенного времени.

   Когда он говорит, то нот не хватает, словно у старого пианино; иной раз вместо слова выходит воздух. И эти паузы он аккомпанирует кивками головы, энергичным похлопыванием себя, покачиваниями и дрожью, гортанными стонами и слюной на платке, что невозможно больше просить. Приятный концерт перед ужином.

   У него не осталось ни зубов ни корней, и  не ест он почти ничего, кроме хлебной мякоти, предварительно размягчив её в руке. Делает шарик и оп! - в красный рот.  И там держит, перекатывая, битый час. После другой шарик и другие движения челюстями и его борода при этом лезет в горбатый нос.

   Я говорю, что он огромен, словно добрый вол. В дверях банка он заслоняет дом. Однако с Платеро он умиляется, словно дитя. И если видит цветочек или птичку, то внезапно смеётся, раздвинув свой рот сильным, неудержимым хохотом, чью силу и долготу он не в состоянии соизмерять, что всегда заканчивается плачем. Позже, уже успокоившись, долго смотрит в сторону старого кладбища:

   - Моя девочка, моя бедненькая девочка...