Оушен оф шит - труа

                примитивизму читающих эти сказочки    
     Словообразование копытом, ночной пир горой в апартаментах русской эмигрантки, хлеб без соуса и лысенький шустрячок в сереньком пиджачке внакидку, елозит членом меж ягодиц трипперной эмигрантки, привычно гоняя про себя разного формата мысли : где занять пару баксов и что сказать кондуктору, когда тот попрет буром, как командировочный. Мечты, нескромные и сальные о таящейся в Кале Анаис Нин, вставшей в нескончаемую очередь к гильотине, новоприбывшей в Новый Ершалаим самолетом Ханса Руделя. Толпятся оглоеды, вминают грязный снег града Божиего себе в мозг, трясутся сючками от бодрящего продвижения мусорских  " бобиков ", разрезающих паломников не хуже остроносого драккара новообращенных ютов, везущих апельсины бочками на родину Ломоносова, тоже, сука, по всем канонам подлого времени сменившего пол, будто Гагарин, и ставшего гнусной актрисой кинематографа чисто для своих, для ботвы, для Кеосаяна и Симонян, славных в веках армяшек холокоста и геноцида любого более или менее привередливого потребителя цифровой чепухи.
     - Горит и кружится планета, - зарыдала Гагарина, бросая шлемофон на мать сыру землицу.
     - Ну, - коротко и вместительно серий на триста опровергает товарку Ломоносова, думая, как Генри Миллер, не о многом, но о едином. О родине. О скумбрии. О соседе хромом грузине, находящимся под следствием по факту растраты подведомственного ему скальпеля. Служил грузин херургом, пока не сменился парадигм и гнус лысый Кириенка порешил возродить Зою Федорову в коровьей шкуре Алешковского. Ну, порешил и порешил и х...й с ним, как говорится. Но то - то и оно - то, что у государя всех бальзаминовых было свое особенное мнение Тома Круиза. И обосралась итогом вздорная и тощая еврейка с ног до головы. А трансы ... Они трансы и есть, я уже писал на эту нелегкую тему : пока нет лавэ на сиськи фальшивые - они просто пидоры, а появилась популярность в кучах - третий пол, бля. Трансгел, мать вашу. Ледибой у косоглазых умнее звучит, правильнее, не в бровь, а на бровь, ибо "в" тычат, а "на" ложут, я же положил с прибором.
    - Геодезицки, - ужасающе юные разумы рычал в аудитории профессор Кармазин, зашугивая мелкую кошелку Тицкую непонятными словесами и яростно играющей нервным тиком поясницей, - приборы ложутся впродоль рельефу, схематицки осуществляя гожесть.
    Представители регионов за соседней партой вздыхали и жалобно блеяли, поминая всуе Магомадушку Шалинского, что о прошлом веке все вот тоже вот как - то вот так - то, но вышло килой и жабьей икрой. Плывет икра по бочажине, струятся воды и шатается на берегу одинокий пастух Нино Ротта или Эннио Морриконе, по х...й.
    - Какого хера ? - уточняет Тицкая у декана. - Какие, в манду, приборы, ежели мануфактура ?
    И нечего сказать декану. Уходит он со скандалом с руководящей должности, едет в трамвае, а выйдя из трамвая - попадает под снегоочиститель, он в аэропорт спешил, там приземлялся нефтяной магнат, надо было выехать перед носом самолета и к такой - то матери все и всех. А тут декан бросается.
    - Не бросался он, - шумят старухи из трамвая, разбивая окна молотками, бережно хранимыми на всякий случай в дерматиновых сумках от  " Луи Четырнадцатого ", - кондуктор его швырнул.
    Очевидицы, хули. А кондукторов - то еще в сорок втором отменили ! Шалишь. Расстреливают старух из пулемета, оттаскивают трупы на Семипалатинский полигон и там зарывают в почву. Проходит миллион лет. Рождается Шампольон и копает землю в степи Чойболсана. Находит остатки старух. Слава, диссертация, кафедра. Молебен. Скорбь. Тысячи сериалов и мириады книг, Млечин, Шишкин, Чапман. Ставят Шампольона во главе. Он кричит :
    - Геодезицки приборы ложутся.
    И через семьсот поколений потомки Лизки Тицкой, два брата - близнеца и сестрица еще сходят с ума, осознав, что ничто не ново под Луной.
    А я, жалея когда - то неплохо игравшую в игры разума Криську, попробую расшифровать Розетский камень, взяв за основу перевода не чушь Птолемидов, а Элизабет Тейлор, клюквенно, конечно, воплотившую нетленный образ на широкоформатном экране. И вынужден повториться снова. Уровень. Как началом конца теннисистки был Первый ( Кейт Бекинсейл не даст соврать ), такЪ концом начала стала сумка Собчак. А Труа просто город.