Жизнь и Смерть Владимира Ульянова-Ленина. Глава 22

 Глава 22. Очередной кризис власти и вторая коалиция. 3 июля — 28 августа, 1917   год. Июльское восстание большевиков. «Автономия» Финляндии. Крах коалиционного правительства.

     В Петрограде с 3 по 24 июня 1917 года проходил «I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов» на котором выступал Ульянов-Ленин. В своём выступлении 4 июня он заявил, что, по его мнению, «Советы» могут получить всю власть в стране мирным путём и использовать её для решения основных вопросов «революции», дать трудящимся мир, хлеб, землю и побороть хозяйственную разруху. Также Ульянов-Ленин утверждал, что большевики готовы немедленно взять власть в стране.


     «1-й Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов» только закончился к 3 июля, продолжался он целый месяц. По своему составу и по общему настроению «Съезд» соответствовал составу и настроению социалистической части коалиционного «Временного Правительства», то есть был эсеровско-меньшевистским, с выражением доверия «Временному Правительству».


      Этот состав «Съезда» обеспечивал коалиционному «Временному Правительству» поддержку, но это же вызвало со стороны Ульянова-Ленина, большевиков, самую резкую оппозицию «Съезду», которая выразилась в подготовке и проведении антиправительственных уличных выступлений из представителей рабочих районов.


    Одновременно, за счёт активной работы большевистских агитаторов, происходил переток сочувствующих Петербургских рабочих и солдатских масс от поддержки эсеровски-меньшевистского «Петросовета», к большевикам, к Ульянову-Ленину, который стремился демократическую революцию превратить в «пролетарскую». Шло формирование «третьей» силы в Петрограде, основой которой были вооружённые отряды рабочих и солдатская масса, сочувствующая большевикам, управляемая низовыми большевизированными комитетами.


    «Временное правительство», сменившее свой первоначальный состав из представителей «Госдумы» и буржуазных партий России на представителей социалистических партий, участников «Социалистического Интернационала», потеряло свой цензовый статус, и из представительства всех слоёв населения Российской империи превратилось в представительство «партийных интересов» европейской буржуазии.

   
      Один за другим выступали перед много тысячной толпой делегатов «Съезда» министры-социалисты Церетели, Скобелев, Александр Керенский, Виктор Чернов, Пешехонов. Они старались дать делегатам факты реального положения дел в России, в цифрах и выкладках, пытались охладить революционный пыл большевистских лозунгов. Но примитивные «лозунги-обещалки» большевиков были «толпе» понятны, приняты и поддержаны ей, а «факты и цифры» не воспринимались толпой, она принимала их за обман, вызывали у толпы малообразованных делегатов раздражение, чему способствовали и «разъяснения» большевистских агитаторов, «министры-капиталисты всё врут, а большевики говорят правду».


     Александр Керенский, выступил с обличениями против братания с германскими войсками на фронте, и указал на связь этого явления с германскими стремлениями перегруппировать свои войска для усиления военных действий на западном фронте против англичан и французов.

 
      По воспоминания Флавиана Хаустова, большевика, секретаря солдатского комитета 43 корпуса «Северного фронта», братание проходило организованно. В немецкие окопы передавались тысячи прокламаций на немецком языке. Кто-то финансировал их издание. В них, немецким солдатам объяснялись цели русской революции. Говорилось, что «русским и германцам не за что драться, что они должны добиться заключения достойного для обеих сторон мира».  «Братания», организуемые большевиками, не нравилось немецкой и русской буржуазии, но очень приветствовались германскими командирами, немецкая разведка использовала эти «братания» для рекогносцировки огневых позиций русских батарей и пулемётных «гнёзд», на линии фронта, что было невозможно сделать с помощью воздушной разведки.


       Рабочие делегаты «Съезда» требовали увеличении заработной платы, из-за удорожания продуктов питания, вызванного длительной войной. Министры «Временного Правительства» старались донести до понимания делегатов-рабочих, что отнятие доходов капиталистов имеет пределы, за которыми начинается разрушение самого капитала, что равносильно разрушению производства. Призывали массы терпеть лишения для «защиты юной свободы». Они призывали рабочих к усиленному напряженному труду, чтобы поднять производительность.


     Рабочим, агитаторы большевиков «разъясняли», всё врут министры, это сговор министров с капиталистами.  Министры говорили и предлагали одно, «Съезд» решал и принимал другое.


      В поисках силы против буржуазного «Совета», большевики, обратились непосредственно к рабочим петроградских предместий. На Выборгской стороне и за Нарвской заставой, на Путиловском заводе и везде, началась энергичная агитация против «кадетствующего» съезда «Советов». Был пущен слух, что Церетели получил десять миллионов от Терещенко, которые Терещенко получил от «заграницы», а Ульянов-Ленин и большевики участвуют в «Съезде», чтобы наблюдать и информировать рабочих и солдат о предательстве революции.

 
       Эти семена клеветы и провокации, попадали на благодатную почву. Солдаты Петроградского гарнизона представляли из себя многомиллионную «серую» массу крестьянства, всячески уклоняющуюся от отправки на фронт, рабочие и их семьи были доведены до условий нищеты и голода из-за разрухи в промышленности и экономике, резкого роста цен на продукты питания, без компенсации роста зарплаты. Но раньше, чем начались организованные выступления предместий, уличные выступления начали проводить анархисты в союзе с уголовниками-ворам и с членами черносотенных организаций.


     Социальная обстановка в Петрограде нагнеталась целенаправленно всеми сторонами «революционного процесса».


     Первый заметный удар по репутации Александра Керенского, ставшего военным министром в первом коалиционном правительстве, это провал «Июньского наступления 1917 года», начатого по его инициативе, на германском фронте, несмотря на первоначальные успехи наступления в Галиции.


      Развал экономики, усиливающаяся нищета трудового населения, проваленная политика продразвёрстки и погружающаяся в хаос армия, рассеивали ореол «героя русской революции» вокруг вчерашнего кумира, Александра Керенского.

 
      Политика продразвёрстки в России началась с августа 1915 года и была введена «Высочайшим Указом» и продолжалась осуществляться «Временным Правительством». Было введено «Положение о губернских и уездных земских учреждениях», которое устанавливало порядок поставки зерновых хлебов и фуража, приобретаемых для потребностей, связанных с обороною государства. Функция определения объёма зерна и фуража, закупаемых по твёрдой цене, определялась местными земскими учреждениями. В пределах же отдельных волостей разверстка между селениями и лицами, входящими в состав сельских и деревенских обществ, производилась волостными, сельскими и деревенскими сходами в сроки, устанавливаемые уездными земскими управами.


      Александр Керенский и поражения на фронте использовал для личного продвижения в правительстве вверх, к креслу премьер-министра и к личной диктатуре.


       Александр Керенский возглавил с июля правительство, став министром-председателем «Временного Правительства». Ему пришлось опираться на консервативно настроенных офицеров, для чего он назначил главнокомандующим русской армии генерала Лавра Корнилова, который вступив в командование, обещал навести в армии и в Петрограде «порядок».


       Александр Керенский понимал, что под этим словом Корнилов понимает не только очищение армии от «представителей советов», но и от социалистического правительства в России, во главе с ним, с Керенским. Поэтому политик объявил генерала мятежником и призвал на борьбу с Корниловым и «большевиков», которых ещё вчера объявлял своими врагами.


       Все стороны, участвовавшие в российском «революционном процессе», объединились против Корнилова, такой его «порядок» на данном этапе революции им был не нужен.


      Петроградские большевики так же стремились организовать антиправительственные выступления и захватить власть.

 
       Ульянов-Ленин, большевики были обвинены в организации «вооружённого выступления против государственной власти», впоследствии Ульянов-Ленин отрицал свою причастность к подготовке июльских событий. Кроме того, «Временным Правительством» были преданы огласке предоставленные армейской контрразведкой материалы возбуждённого следственной комиссией дела, «О связях большевиков с Германией», опубликованные на основании расследования «дела Ермоленко».


        В то время как принимались эти решения, во «Временном правительстве», 2 июля, экстремисты-большевики, захватившие руководство в рабочей секции «Петросовета», уже готовили новые уличные выступления. Выход министров-кадетов из правительства, подтолкнул их политических противников к июльскому бунту.

 
       Ещё, 28 июня, в «Правде» был напечатан Приказ «Петросовета», «О борьбе с контрреволюцией» и при этом было указано, что «Приказ» будет рассматриваться с большевиками на предстоящем экстренном заседании «рабочей секции Совета». 30 июня это заседание было назначено на 1 июля, «Правда» обязывала всех большевиков и «объединенцев» явиться на это заседание, под угрозой замены их другими лицами. Наконец, 2 июля «Правда» оповестила, что заседание переносится на 3 июля, причем угроза, «о замене не явившихся», в случае неявки была повторена.


      3—4 июля 1917 года, под лозунгами, «передачи всей власти «Советам» и переговоры с Германией о заключении мира», начались массовые демонстрации, двинувшиеся из рабочих окраин, с участием вооружённых рабочих отрядов и части солдат гарнизона, по призыву полковых комитетов. Организованная Ульяновым-Лениным, большевиками вооружённая демонстрация переросла в перестрелки, в том числе и с верными «Временному Правительству» войсками Петроградского гарнизона.


       Когда в 7 часов вечера 3 июля началось заседание «Петросовета», его явной целью стало «завоевать рабочую секцию Петросовета», подчинить её «Петросовету». О вооруженной поддержке вопрос не ставили, и даже когда перед заседанием было сообщено, что к Таврическому дворцу идут пулеметчики с тремя пулеметами, то ораторы напомнили, что вооруженные выступления запрещены всем, включая и большевиков. Во время самого заседания настроение менялось по мере получения дальнейших сведений о том, что происходило на улицах.


     В заседании «рабочей секции Совета», все лидеры большевиков были налицо, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Рязанов, кроме Ульянова-Ленина. Тон и содержание их речей показывало, что они поддерживают начавшееся движения. С трибуны Таврического дворца они уже рисовали картины всеобщего восстания. Тщетно Либер, Вайнштейн, Каплан, Войтинский, члены «Исполкома Петросовета» пытались опровергнуть их утверждения фактами, указывая, что из Гренадерского полка выступило только 800 человек, другие полки колеблются. Путиловские рабочие с 3 часов ждут и не знают, куда идти. К 9 часам вечера, к Таврическому дворцу подошел «первый пулеметный запасной полк» с плакатами, «Долой министров-капиталистов», за ним следовали автомобили с пулеметами и «Рабочая гвардия», вооружённые рабочие. К пулеметчикам вышел председатель «Петросовета» Чхеидзе, но его речь не имела никакого успеха. Недружелюбно был встречен и Войтинский. Затем к подошедшим вышел Лев Троцкий, заявивший, что теперь настал момент, когда власть должна перейти к «Советам». Его речь была встречена бурными аплодисментами так же, как и последовавшие речи Зиновьева и других представителей большевиков. Во время этого митинга Таврический дворец был окружен толпами рабочих и солдат. Часть митингующих разошлась, но к часу ночи, на смену им явились новые толпы, еще более агрессивно настроенные. Ночь прошла тревожно. Только к утру прекратились одиночные выстрелы на улицах.


     Пока перед Таврическим дворцом митинговали, Ульянов-Ленин и большевики, расположившиеся в конфискованном доме Кшесинской, действовали.  Главным штабом, начавшегося вооружённого выступления оказался, не Таврический дворец, а здание большевистского комитета, во главе с Ульяновым-Лениным, дом Кшесинской, с классическим балконом, с которого восставших солдат и рабочих приветствовал сам Ульянов-Ленин, не являвшийся в «Петросовет», сказавшись больным. На балконе, для разжигания боевого энтузиазма вооружённой толпы, он появлялся регулярно, выступали и другие большевистские ораторы. Сюда, к дому Кшесинской, к 10 часам 3 июля, пришла пятитысячная толпа солдат и рабочих, отсюда рассылались автомобили с распоряжениями к Таврическому дворцу, к Михайловскому манежу и в другие места.

 
       Всей операцией, по восстанию 3 июля и последующих дней, управляла «Военная организация» при ЦК РСДРП (большевиков), расположившаяся в этом же доме Кшесинской. В неё, кроме членов ЦК входили представители различных воинских частей Петроградского гарнизона. «Военная организация» вела записи о распределении воинских частей и вооруженных рабочих по районам, в ней собирались сведения от разведки, внешнего караула, от частей Петроградского гарнизона, от Петропавловской крепости, захваченной солдатами-большевиками, сведения о воинских частях, базировавшихся на Выборгской и Петроградской стороне, известия с Марсова поля и другие новости из города. На своих бланках, «Военная организация» рассылала боевые приказы о вооруженном выступлении, о присылке машин, о присылке из Кронштадта крейсера. Здесь же имелись карты города, на которой были обозначены пункты, подлежащие захвату.


      Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов, под влиянием революционной проповеди Троцкого и Луначарского, направленной на критику действий «Временного правительства», 17 мая, большинством в 216 голосов, против 40, при 18 воздержавшихся, постановил, взять в свои руки местную власть, заменить всех представителей «Временного правительства» в Кронштадте своими, а с остальной Россией и с Петроградом сноситься непосредственно через «Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов». Такой прямой вызов не мог остаться без противодействия со стороны «Временного правительства». Но противодействие это, согласно общей тактике правительства, выразилось в самой легкой словесной форме.


      24 мая, в Кронштадт отправились министры-социалисты Церетели и Скобелев, говорили с Исполнительным Комитетом, потом с Советом рабочих и солдатских депутатов, наконец, собрали общий митинг на «Якорной» площади и в результате добились согласительной резолюции от «Совета». «Кронштадтский Совет» соглашался «признать Временное правительство и считать его распоряжения и законы столько же распространяющимися на Кронштадт, как и на все остальные части России». Но, как только министры уехали из Кронштадта и эта резолюция была опубликована, так на следующий же день, 25 мая, левые элементы, анархисты, вызвали новые волнения. Толпа в 3000 матросов и солдат собралась на обычном месте митингов, на «Якорной» площади, и потребовала от «Совета», чтобы он взял обратно свое решение и в категорической форме объявил о своем неподчинении правительству. Уступая давлению анархистов, «Совет» телеграфировал князю Львову, что единственной местной властью в городе Кронштадте является «Совет матросских, рабочих и солдатских депутатов».


      Это было уже слишком и для коалиционного правительства. По предложению Ираклия Церетели, члена «Исполкома Петросовета» и одновременно министр почт и телеграфа «Временного Правительства», «Петросовет» постановил, что «отказ кронштадтского Совета признать власть Временного правительства означает отпадение от революционной демократии» и «является ударом по делу революции».


      Гельсингфорский «Исполнительный комитет Совета депутатов армии, флота и рабочих», резолюцией, 15 июня, одобрил «тактику революционного Кронштадта» и «признал, что, высказывая свое отношение к Временному правительству, кронштадтский Совет осуществил этим свое право, принадлежащее всякому органу революционной демократии».

 
       Кронштадт действительно полностью оправдывал это название «передового отряда». Укрепившись в Кронштадте, большевики разбросали широко по России сеть большевистской пропаганды, при помощи надлежащим образом обученных матросов-агитаторов. Кронштадтские матросы-эмиссары посылались и на фронт, где они подрывали дисциплину, и в тыл, в деревни, где инициировали погромы имений. «Кронштадтский Совет» выдавал своим представителям особые свидетельства, «такой то, послан в губернию для присутствия, с правом решающего голоса, в уездных, волостных и сельских комитетах, а также выступать на митингах и созывать митинги по своему усмотрению в любом месте», с «правом ношения оружия, свободного и бесплатного проезда по всем железным дорогам и пароходам». При этом «неприкосновенность личности означенного агитатора гарантируется Советом рабочих и солдатских депутатов города Кронштадта». Такой агитатор из Кронштадта выступил, например, 25 мая в Воронеже, требуя немедленного прекращения войны и свержения «Временного правительства». В Тамбовской губернии, в Трескинской волости, Кирсановского уезда, такой же агитатор с «удостоверением», призывавший к захвату земель, был арестован крестьянами, но, выпущенный в Кирсанове, вернулся вторично, после чего вторично арестовать его крестьяне уже не решились.


     В штабе, в доме Кшесинской, у Марка Либера (Гольдмана), заместителя председателя «ВЦИК», состоялась беседа с предводителями отряда матросов, прибывших из Кронштадта, Фёдором Раскольниковым и Семёном Рошалем, и представителем солдат «учебного пулемётного полка», захвативших Петропавловскую крепость, в ходе которой выяснилось, что крепость приведена «в полную боевую готовность», а ее орудия могут в любой момент открыть стрельбу по городу.


       Стали прибывать части сводного отряда «V армии Северного фронта», их вызвал «ВЦИК», избранный на прошедшем «Съезде», для ликвидации запрещённого «Съездом» восстания. Возникла опасность «боевых столкновений». Заботясь «о бескровной ликвидации восстания», бюро «ВЦИК», заседавшее под председательством Марка Либера, сочло невозможным допустить уход матросов-кронштадтцев, прибывших в Петроград на эсминце, с оружием в руках освобождать из тюрьмы арестованных анархистов. Мотивировалось это тем, что одно лишь появление моряков на улице с оружием может вызвать «ряд кровавых эксцессов». И матросам были предъявлены новые условия, немедленно сдать все имеющееся у них оружие, очистить дом Кшесинской, осуществить поименный письменный учет всех прибывших матросов. На все это морякам было отпущено лишь 3 часа.


         После долгих совещаний кронштадтцы заявили, что не могут принять этот ультиматум, не переговорив с остальными матросами, оставшимися на эсминце. Однако морякам было сказано, что дальнейшие переговоры вообще невозможны и на эсминец их не допустили. Раскольников и Рошаль были арестованы «Временным Правительством» и были заключены в Петроградских «Крестах» до октябрьского переворота.


       «ВЦИК», матросы «анархисты» и Ульянов-Ленин, большевики были по разные стороны баррикад во время июльского восстания.


         Основной военной силой большевиков во время восстания, был «1-й пулемётный запасной полк», который по численному составу в 15-19 тысяч человек, имел на вооружении 374 пулемета системы «Максим» и 4343 винтовки системы Мосина, представлял из себя учебное подразделение, в котором обучались и формировались подразделения для фронтовых частей и по численному составу представлял из себя дивизию. Командовал этим «полком-дивизией» не формально, выбранный собранием полкового совета дворянин, большевик с 1907 года, прапорщик Адам Яковлевич Семашко, 1889 года рождения, город Рига.

 
        Во время Февральской революции, для поддержки и защиты восстания в Петрограде, полк по приказу прибыл из Ораниенбаума и занял город Колпино, ожидая наступления царских войск из Пскова, а затем, полк был передислоцирован в Петроград и встал на сторону «революции». Полк был размещён в казармах на Выборгской стороне, вблизи рабочего района.


        С мая 1917 года, прапорщик Семашко, большевик, умелый оратор и пропагандист, участник всех солдатских митингов и собраний, стал неформальным командиром полка, на общем полковом собрании он был выбран командиром. Во время июльского восстания, отряды пулеметчиков полка заняли Финляндский вокзал и Петропавловскую крепость, они предприняли попытку арестовать Александра Керенского, но тот вовремя скрылся, уехал на фронт. Когда июльское восстание было подавлено, полк был разоружён, но Адам Семашко успел скрыться.

 
        Примечание: После Октябрьского переворота, Адам Семашко вернулся в Петроград, и был назначен комиссаром отдела военных сообщений при «Генеральном штабе».


        Около 8 часов выступили Гренадерский и пулеметный полки, появились вооруженные пулеметами автомобили, начался захват автомобилей и грузовиков, оказавшихся по близости.

 
        У Финляндского вокзала, у Литейного моста, на Невском начались митинги, ораторы большевиков и анархисты с дачи Дурново активно агитировали за восстание. Мальчишки на улицах раздавали вооруженным лицам патроны. Появились обычные плакаты большевистского содержания, сорокалетним солдатам объявили, что они свободны и могут ехать домой, «соединённые Советы» объявили себя взявшими власть.

            
      В трудовой секции «Съезда Советов», Каменевым было внесено предложение образовать комиссию в 25 человек, которые бы руководители движением с целью, придать ему мирный и организованный характер. Проект резолюции мотивировал это «необходимостью, ввиду кризиса власти, настаивать на том, чтобы «Всероссийский Совет» взял в свои руки всю власть». Председатель «Петросовета» Чхеидзе возражал, что существует «Центральный Комитет Совета», который также обсуждает вопрос о захвате власти. Меньшевики и социал-революционеры, видя, что они в меньшинстве, покинули зал заседания «трудовой секции». Резолюция была принята одними большевиками, и тут же были выбраны 15 человек, из 25 членов комиссии.

 
        Опасаясь надвигающихся событий, «Петросовет» вечером предложил приехавшему в «Совет» командующему войсками округа генералу Половцову перенести свой штаб в Таврический дворец, где располагался «Петросовет», но тот отказался, считая, что в случае опасности «Совет» легче будет спасти со стороны. Половцов оставил в «Совете» для связи начальника контрразведки Никитина, в свою очередь попросив назначить дежурство членов «Совета» в штабе округа.


         Половцовым были вызваны к штабу округа и к Зимнему дворцу казаки, два эскадрона «9-го запасного кавалерийского полка» и гвардейские конно-артиллеристы из Павловска. Пехотным частям, подчинявшимся «Временному правительству», было приказано находиться в боевой готовности.


     Утро 4 июля началось спокойно. Но уже в 10 часов было прекращено трамвайное движение. Толпы рабочих снова двинулись из рабочих кварталов на Невский проспект. К полудню, к восставшим частям Петроградского гарнизона пришли на поддержку пулеметчики из Ораниенбаума и были подвезены матросы и солдаты из Кронштадта, под предводительством матроса Фёдора Раскольникова и члена «Исполкома Кронштадтского Совета» Семёна Рошаля. Главный штаб Ульянова-Ленина в доме Кшесинской продолжал свою энергичную деятельность по руководству восстанием.


      Ульянов-Ленин, Луначарский и другие говорили речи с балкона, призывали к свержению «шести министров-капиталистов» и к дальнейшей организованной борьбе за большевистские лозунги. Получив это напутствие, десятки тысяч вооруженных манифестантов двигались от особняка Кшесинской к Таврическому дворцу, где располагался «Совет», в сопровождении членов ЦК большевиков и бронеавтомобилей.


      «Временное Правительство» занималось своими текущими делами. В 11 часов утра, оно собралось на квартире министра-председателя князя Львова и    вырабатывало очередную «Декларацию». Керенский отсутствовал, накануне, приехав в Петроград и узнав от кого надо обстановку, он тотчас же уехал на Западный фронт. Двадцать минут спустя, после отхода поезда, бунтовщики прибыли на вокзал задержать его, но уже опоздали. Керенскому была послана телеграмма, извещавшая его о событиях, правительство требовало его присутствия.


        Заседание правительства еще продолжалось, когда из штаба гарнизона сообщили, что на Невском проспекте происходит стрельба. Решено было перенести заседание правительства из квартиры председателя правительства в штаб гарнизона, на Дворцовой площади. На нём присутствовали министр-председатель князь Львов, министр почт и телеграфа Ираклий Церетели, министр юстиции Переверзев, два помощника  военного министра Александра Керенского. Был момент, когда положение правительства казалось безнадежным. Полки, не примкнувшие к большевикам, «Преображенцы, Семёновцы, Измайловцы», заявили правительству, что они сохраняют «нейтралитет». На Дворцовой площади для защиты штаба были только «инвалиды», солдаты на пенсии и несколько сотен казаков. Войска из окрестностей Петрограда, вызванные главнокомандующим округом, генералом Половцовым, могли прибыть только к вечеру, заранее их не подготовили. В ожидании их, приказ Половцова воинским частям гарнизона, «приступить немедленно к восстановлению порядка», не исполнялся. Два «министра-капиталиста» Некрасов и Терещенко исчезли из штаба, «тихо, по-английски», не предупредив коллег. На следующее утро появился приказ, от 4 июля, о том, что «правительство удовлетворяет ходатайство Некрасова об отставке и он передает управление министерством путей сообщения своему заму, товарищу министра Ливеровскому.


       Таврический дворец стал настоящим центром борьбы. В течение целого дня к нему подходили вооруженные части, раздраженно требовавшие, чтобы «Совет» взял, наконец, власть. В 2 часа началось заседание солдатской секции, но оказалось, что из 700 членов собралось только 250 человек. Заседание не успело закончиться, когда, в 4 часа дня, зал потребовался для объединенного заседания «Советов». Как раз к этому времени к Таврическому дворцу подошли матросы-кронштадтцы и пытались ворваться во дворец. Они требовали министра юстиции Переверзева для объяснений, почему на даче Дурново арестованы матрос Железняков и анархисты, другая их группа в это время штурмовала «Кресты» для их освобождения. Вышел Церетели, и объявил враждебно настроенной толпе, что Переверзева здесь нет и что он уже подал в отставку и больше не министр. Первое было верно, второе неверно, его отставку кабинет ещё не принимал.


       Лишившись непосредственного предлога, толпа сначала успокоилась, но затем начались крики, что министры все ответственны друг за друга, и была сделана попытка арестовать самого Церетели. Он успел скрыться в дверях дворца. Из дворца вышел для успокоения толпы Виктор Чернов. Толпа тотчас бросилась к нему, стали обыскивать его, нет ли у него оружия. Чернов заявил, что в таком случае он не будет разговаривать с ними. Толпа замолкла. Чернов начал длинную речь, «о деятельности министров-социалистов вообще и своей как министра земледелия в частности». Что касается министров-кадетов, то «скатертью им дорога», заявил он. Чернову из толпы кричали в ответ, «Что же вы раньше этого не говорили? Объявите немедленно, что земля переходит к трудящемуся народу, а власть, к Советам». Рослый рабочий, поднося кулак к лицу министра, исступленно кричал, «Принимай, «сука социалистическая», власть, коли дают». Среди поднявшегося шума несколько человек схватили Виктора Чернова и потащили к автомобилю. Другие тащили его к дворцу. Порвав на Чернове пиджак, матросы-кронштадтцы втащили его в автомобиль и объявили, что не выпустят, пока «Совет» не возьмет всю власть. В зал заседания ворвались возбужденные рабочие с криком, «товарищи, Чернова избивают». Среди суматохи Чхеидзе объявил, что товарищам Каменеву, Стеклову Мартову поручается освободить Чернова. Но освободил Чернова подъехавший Лев Троцкий, матросы вняли его уговорам. В сопровождении Троцкого, Чернов вернулся в зал заседаний.


     Возобновившееся в 4 с половиной заседание «Исполнительных комитетов «Советов»» и после прерывалось вторжениями в зал из коридоров. Явились 90 представителей 64 фабрик и заводов и требовали, чтобы их впустили в зал заседания. Когда это было сделано, ораторы рабочих заявили протест против воззваний, смешивавших их с «контрреволюционерами», потребовали передачи власти «Советам», контроля над промышленностью и борьбы с надвигающимся голодом, озвучив лозунги Ульянова-Ленина, большевиков. После их удаления выступил Церетели и заявил, что передача власти «Советам», которую он в принципе уже не отрицал, не может быть делом «исполнительных комитетов». Для этого нужен «полномочный орган», съезд «Советов», который он предлагает созвать в течение двух недель. Чтобы безответственные элементы не мешали работать, этот «Съезд» должен быть созван в Москве. Власть же до «Съезда» должна оставаться в руках министров-социалистов, чтобы показать, что уход министров-капиталистов, кадетов не испугал трудовую «демократию». Фёдор Дан, член «Исполкома Петросовета» возражал, что власть должны взять, «организаторы восстания 3 июля».


       На улицах все время происходили стрельба и локальные схватки. Видную роль в борьбе с восставшими сыграли в этот день казаки. Но они и пострадали за это. У Литейного моста отряд казаков попал в засаду, был обстрелян из пулеметов и потерял несколько человек ранеными и убитыми. Наконец, около 7 часов вечера начали обнаруживаться первые последствия правительственных обращений к войскам, остававшимся верными. В это время пришли на Дворцовую площадь и подкрепили команду инвалидов, «9-й кавалерийский полк», «Владимирское военное училище», «первый казачий полк». Правительство ободрилось. На выручку Таврического дворца, «Советам», шли полки «Литовский» и «176-й».


         Это было как раз вовремя, так как Таврический дворец переживал самые тревожные минуты. Толпа, окружающая дворец, стала вести себя особенно агрессивно, требуя уничтожения буржуазии и заявляя, что надо убить министров-социалистов. В зал заседания ворвался солдат с винтовкой и заявил, что если к «революционной армии» не выйдет Церетели, то они войдут и выведут его силой. Присутствующие в зале с трудом разоружили солдата.


      С улицы, в зале заседаний услышали начавшиеся выстрелы. Это уличная толпа стреляла в приближавшуюся к Таврическому дворцу артиллерию. Один залп винтовок и слухи о приближении артиллерийских полков привели толпу в состояние паники. Солдаты и рабочие бросились бежать от дворца в разные стороны, куда попало. Заседавшие «объединённые Советы», по воспоминанию Григория Зиновьева, «дождались, наконец, радостного момента, когда на трибуне показался поручик Кучин и председатель заседания Григорий Дан (Гурвич), член «Исполкома Петросовета», бросился в его объятия, и они облобызались. Раздались звуки «Марсельезы». Это заиграл оркестр Измайловского резервного полка, прибывшего в первом часу ночи, в полном вооружении и построившийся в зале Таврического дворца.

      
       В это время министры Некрасов и Терещенко вернулись на заседание, отменив приказ о своём уходе из «Временного правительства». Восстание большевиков, под руководством Ульянова-Ленина» подходило к бесславному концу.


       Одним из обстоятельств, переломивших настроение «нейтральных» воинских частей, было опубликование некоторых документов «из дела Ермоленко». Эта мысль о публикации принадлежала министру юстиции Переверзеву. Правительство не решалось публиковать эти документы от себя, а передало их Григорию Алексинскому, бывшему члену 2-й «Госдумы» и члену ЦК РСДРП(б), политэмигранту и Василию Панкратову, бывшему узнику Шлиссельбуга, осужденному за участие в боевой дружине организации «Народная Воля», члену ЦК партии социалистов-революционеров. Они, 5 июля, в газете «Живое слово» опубликовали статью под заглавием, «Ленин, Ганецкий и Ко — шпионы!», указывавшую на связь большевиков с немцами. Опубликованные сведения состояли из показаний прапорщика Ермоленко, переброшенного через германский фронт «для агитации в пользу скорейшего заключения мира с Германией». Ермоленко явился к властям с повинной, и указывал на связь Ульянова-Ленина с германским генеральным штабом, называл имена доверенных лиц в Стокгольме, через которых шли денежные контакты германского правительства с большевиками. Это была, конечно, провокация в «стиле большевиков», у них тоже кое-чему спецслужбы «Временного правительства» научились. Специалистам было понятно, что прапорщику, основных агентов-руководителей в России, рядовому агенту не сдадут. Но преподносить обществу и простому народу схему финансирования подрывных сил в России Германским правительством, придуманную и реализованную Парвусом, было мало эффективным. Показания прапорщика Ермоленко были похожи на подлог, власть сознательно стремилась дискредитировать Ульянова-Ленина и большевиков перед народными массами.


        Ульянов-Ленин опротестовывать это заявление правительства, но судиться с правительством не стал. Впервые, в этой публикации, были названы имена посредников между Ульяновым-Лениным и германцами, Яков Фюрстенберга (Ганецкий), Парвус-Гельфанд, присяжный поверенный Козловский и родственница Ганецкого, Суменсон, занимавшаяся вместе с ним спекулятивными сделками, с применение германских денег. Указаны были и способы пересылки денег из Берлина через «Discontogesellschaft» на Стокгольмский «Nya-Banken», банкира Ашберга. Когда эти публикации были прочтены делегатам «Преображенского полка», преображенцы заявили, что «теперь они немедленно выйдут на подавление мятежа». Действительно, они пришли первыми из гвардейских частей на Дворцовую площадь, за ними подошли «семёновцы и измайловцы».


      Узнав о мере, принятой по предложению министра Переверзева, вернувшиеся в штаб на Дворцовую площадь Некрасов и Терещенко подняли целую бурю. Они возражали, не без оснований, что преждевременное опубликование части документов спугнет преступников, помешает ожидавшемуся приезду в Петроград Ганецкого и повредит следствию. Правительство решило остановить печатание статьи, но уже не смогло этого сделать. Документы появились в жёлтой газете «Живое слово», а на следующий день были перепечатаны всеми газетами.


       Заседание в Таврическом дворце продолжалось теперь при более спокойном настроении. В четыре часа ночи на 5 июля большинством 100 против 40 была принята следующая резолюция, «Обсудив кризис, созданный выходом из состава правительства трех министров кадетов и одного товарища министра, объединенное собрание признает, что уход министров-кадетов, ни в коем случае не может считаться поводом для лишения правительства поддержки революционной демократии, но что вместе с тем, уход этот, дает демократии основание для пересмотра своего отношения к организации правительственной власти в переживаемый исторический момент. Собрание постановляет, собрать через две недели полное собрание «Исполнительных комитетов Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов» с представительством от мест, для решения вопроса об организации новой власти, озаботиться временным замещением вакантных должностей по управлению министерствами лицами, по соглашению с «ВЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов» и «Исполкомом всероссийского Совета крестьянских депутатов». Вместе с тем, охраняя волю всероссийской демократии, собрание подтверждает, что до нового решения полным составом «Исполнительных комитетов», вся власть должна оставаться в руках теперешнего правительства, которое должно действовать последовательно, руководствуясь решениями «всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов». Если бы революционная демократия признала необходимым переход всей власти в руки «Советов», то только полному собранию «Исполнительных комитетов» может принадлежать решение этого вопроса».


     Для окончательного восстановления порядка «Временное правительство», по соглашению с «Исполкомом Совета», 5 июля решило составить «особую комиссию» в контакте с главнокомандующим войсками округа. Вместе с тем решено создать «следственную комиссию» для выяснения виновных. По городу в течение дня, время от времени, ездили автомобили с вооруженными людьми, но они немедленно захватывались патрулями войск «Временного правительства». Настроение и состав публики не улицах совершенно переменились. К вечеру 5 июля Петроград был совершенно спокоен.


     «Ни в чем не виноватым большевиком», пришлось срочно разбегаться и прятаться по заранее подготовленным конспиративным «квартирам», время было летнее, на улице тепло, можно было укрыться и в шалаше, на природе.


       Подводя итоги большевистской попытки переворота 3-5 июля, Лев Троцкий в своем историческом очерке революции выдвигал очередную «сказку», про июльское восстание. Он писал, «движение 3-5 июля показало с полной очевидностью, что руководящие Исполкомы Советов жили в Петрограде в совершенной политической пустоте. Гарнизон еще не был полностью, в то время, на стороне большевиков. Были среди него колеблющиеся части, были нерешительные и пассивные. Рабочие и солдаты требовали от партии большей активности, но большевики считали, что ввиду отсталого настроения провинции час для решительного наступления не настал. Большевики, с одной стороны, боялись, что Петроград, в случае их победы, окажется изолированным от провинции. С другой стороны, мы надеялись, что активное и энергичное вмешательство Петрограда может спасти положение». Фактически Лев Троцкий пытался оправдать не профессионализм «вождя революции» Ульянова-Ленина и «Военного комитета» ЦК большевиков. В «Октябре» всё сработало на отлично, Ульянов-Ленин находился в Финляндии и его привезли в Смольный, под охрану штыков, когда переворот, кем-то подготовленный, организованный, уже был осуществлён.

 
      В восстании, 3-5 июля, большевики, под непосредственным руководством Ульянова-Ленина, показали полную неспособность организовать и произвести переворот, выступили без чёткой программы. Если бы они победили, они не знали бы, как воспользоваться победой. Но в качестве технической пробы, полученный опыт был для них чрезвычайно полезен. Восстание показало Ульянову-Ленину, с какими элементами надо иметь дело, как надо связать эти элементы, наконец, какое сопротивление могут оказать правительство, Совет и воинские части. Итоги опыта были чрезвычайно показательны. Большевики увидали, как можно овладеть властью. Было очевидно, когда наступит время для повторения восстания, они произведут его более системно и решительно.


      Что извлекла из этого урока другая, победившая сторона? Мы это увидим в следующих главах. Предваряя изложение, можно лишь сказать, что победители слишком легко отнеслись к своей быстрой победе и далеко недооценили значения тех факторов, действие которых причинило им несколько неприятных суток. Прошел минутный страх, и все, как будто, пошло по-старому, забылось. Текущая жизнь с ее очередными вопросами снова заслонила от них те глубины, которые на несколько моментов разверзлись перед «Временным Правительством» и «Петросоветом».

 
       Коренные проблемы Февральской революции оставались не решенными, хотя и были большевистским восстанием поставлены во весь рост. Под чьим-то «опытным руководством» государственный корабль с названием «Российская Империя», неуклонно несло к крутому обрыву, к гибели, в подготовленную пропасть.


     Ульянов-Ленин, большевики старались сложить с себя ответственность за вооружённые выступления 3-5 июля, не хотели отвечать за проваленное восстание. В годовщину этих дней, в ноябре 1918 года, Григорий Зиновьев на заседании «Петроградского Совета» сказал следующее, «Нашу партию обвиняли в том, будто она устроила заговор 3 июля. Прошел год, мы живем в иной обстановке, теперь нет никаких оснований скрывать то, что было. И мы заявляем так же, как заявляли год тому назад, наша партия ни в какой мере не подготовляла этого «заговора». Она делала все возможное, чтобы сдержать выступление в тот момент. Большевики, старались удержать массы от выхода на улицу, массы кричали, «Мы выйдем без вас» и большевики были вынуждены возглавить манифестацию, чтобы направить ее в мирное русло. Фактически всё было с точностью до наоборот. Зиновьев «сказочник» был опытный, как и все «вожди» пролетариата, когда нечем было похвастаться, в действие вводился тактический приём, «я не я, и хата не моя».


       7 июля «Временное правительство» отдало приказ об аресте Ульянова-Ленина и ряда видных руководителей его фракции большевиков по обвинению в государственной измене и организации вооружённого восстания.


       Ульянов-Ленин вновь ушёл в подполье. Первое время в Петрограде он укрывался на квартире давнего революционера Сергея Аллилуева, куда его привёл Иосиф Сталин, с которым Сталин был знаком по совместной партийной работе ещё со времён своего пребывания в Баку, в 1904-1905 году.

   
        Тройственность власти, которая в конце концов погубила первую коалицию «Временного правительства», заключалась уже в самом определении основной задачи, для осуществления которой она образовалась. Для социалиста Церетели, который был членом «Исполкома Петросовета» и одновременно стал министром первого коалиционного «Временного правительства» на двух министерствах, почт и телеграфа, а с 8 июля по совместительству и министром внутренних дел, задачей было объединение «буржуазии» с «революционной демократией», то есть социалистами «Совета», на одной «демократической платформе», которую он считал всенародной, но которая по сути была партийно-социалистической. Это был чисто формальный способ симулировать единение между научным марксизмом и стремлением русских социалистов перевести русскую, «мировую» революцию из буржуазной в социалистическую, а фактически способствовало развалу Российского государства.


      Для членов «Временного правительства», согласившихся на коалиционную комбинацию с социалистами, задача коалиции была совсем другая. Их убедили, что нужно спасать боеспособность российской армии путем уступок руководящим течениям социализма. Над осуществлением этой коалиции усиленно работал и представитель французского правительства при «Временном правительстве», социалист, министр вооружений Франции Альбер Тома. Он прислан был в Россию французским правительством, для налаживания отношений с «Временным правительством» и «Исполкомом Петросовета». Без вмешательства «теневых руководителей» здесь не обошлось.


      Социалисты разрушали боеспособность армии, провозглашая лозунг, «Мир без аннексий и контрибуций», в сущности, это был отказ от российских целей первой мировой войны и добровольная капитуляция перед противником.  Намерения сторонников коалиции Некрасова и Тома, внешним образом совпадали с намерениями Церетели и Керенского, приобреталась видимость «единого фронта» внутри и вовне, но содержание намерений объединившихся сторон были у каждой свои.


        «Я спрашиваю себя, так объяснял свою политику Некрасов перед 8-м съездом «Партии Народной Свободы», кадетов, проходивший ещё 9 мая, после выхода из правительства Милюкова и Гучкова, что дороже для нас и для наших союзников, эти ли договоры, для осуществления которых, не известно, когда придет время, или то боевое единство, которое одно может дать нам возможность спасти честь и достоинство России? Решающим для меня было то, что я слышал от делегатов из армии. Эти люди сказали нам, если вы хотите, чтобы армия шла в бой, если вы хотите от нее прежней дисциплины и прежнего единства, то дайте ей те цели борьбы, которые ей понятны, которые она видит перед собой и может защищать реально. И помните, что нельзя возложить на плечи армии, уже три года борющейся на фронте, ту задачу, которая этой армией не разделяется».  Некрасов имел целью подменить воинскую дисциплину на фронте, идеологическими спорами о целях войны.

 
      Справедливость его позиции не разделял лидер кадетов Павел Милюков. Он не верил, что указанные средства могут привести к победе и что можно усилить желание воевать, отказавшись от национальных целей войны, он доказывал также, что в основе этой формулировки социалистов лежит пассивное подчинение тенденции, внесенной извне и ведущей в конечном итоге к полному распаду власти и всем ужасам гражданской войны в России.


      Как бы то ни было, те две линии, по линии поддержания боеспособности армии и по линии «демократизации», которые были сознательно соединены, тотчас же расходились в противоположные стороны. Первой задачей задался Керенский, при скрытом и все возраставшем противодействии «Совета». Второй задачей задался сам «Совет», его «комиссия по внешним сношениям». Сами Терещенко и Церетели вскоре перешли на националистические, антироссийские позиции. За этими двумя тенденциями, исходившими из одного и того же «центра управления» и друг другу противоречившими, основная задача, укрепление государственной власти, не выполнялась.


         Поддержание боеспособности армии, эта цель считалась лучше всего достижимой путем объяснения армии, за что она борется. За исполнение этой задачи, за убеждение армии, взялся лично Керенский. Он исполнял ее путем объезда фронта. Но одновременно с убеждениями военного министра, армия получила «декларацию прав солдата», распространённую «Советом», что окончательно разложило в армии начала воинской дисциплины. Последствия были такие, каких не могло не быть, задача, взятая на себя Керенским, с треском провалилась, чему он и сам в немалой степени способствовал.


        Военный и морской министр Александр Керенский объехал Гельсингфорс (Хельсинки), Каменец-Подольск, Одессу, Севастополь, Киев, Ригу и другие города. В общественных зданиях и перед фронтом, на заседаниях разных организаций и на торжественных приемах сотни тысяч солдат и граждан видели стройную фигуру молодого человека в помятом френче без украшений и отличий, в солдатских обмотках на ногах, с больной рукой, согнутой в локте и спрятанной за борт, с болезненным бледным лицом, носящим следы нервности и крайнего утомления, слышали его пламенную речь, составленную из коротких отрывистых фраз, говоривших о свободе, о свете, о правде и ежеминутно прерывавшихся бурными взрывами аплодисментов и восторженными обетами верить, слушать, пойти за министром-социалистом вперед, за республику, за мир, иногда и за «матушку Русь».


     «Товарищи, кричал министр Керенский, в нашей встрече я вижу тот великий энтузиазм, который объял всю страну, и чувствую великий подъем, который мир переживает раз в столетие. Нечасты такие чудеса, как русская революция, которая из рабов делает свободных людей».


      «Свобода обязывает, отказ от внешней дисциплины налагает долг внутренней дисциплины, стремление к скорому миру обязывает быть сильными на фронте, враг, не уважающий идей, должен преклониться перед силой». Оратор находил способы позолотить эти словесные пилюли, преподнести их в форме, вызывающей овации толпы. «Пусть никто не думает, что русский революционный народ слабее старого царизма и что с ним можно не считаться. Нет, вы посчитаетесь! Я бы мог сказать вам, вы свободные люди, идите домой, там ждут вас земля и воля. Темные люди пойдут за таким призывом. Они не виноваты в том. Никто не учил их. О них никто не заботился. Но тогда погибнет армия, и с ней погибнет свобода, погибнет русская революция», возгласы, «ни за что не выдадим», рукоплескания. «Мы создаем не какой-нибудь английский или немецкий строй, а демократическую республику, в полном смысле этого слова», бурные аплодисменты и крики «верно». «Вы самые свободные солдаты мира. Разве вы не должны доказать миру, что та система, на какой строится сейчас армия, лучшая система? Разве вы не докажете другим монархам, что не кулак, а Советы есть лучшая сила армии? Возгласы, «докажем». Наша армия при монархе совершала подвиги, неужели при республике она окажется стадом баранов?», аплодисментов, крики «нет, никогда». Нам не нужно чужого, но нам нужно право на свое, на сохранение своей чести и достоинства революционного народа. О наших желаниях мы сказали всему миру, и нашим союзникам, и нашим врагам. Теперь мы желаем, чтобы демократия воюющих с нами стран нашла в себе столько мужества, сколько нашлось у нас, полу-варваров, как нас называют в Европе».


      «Если вам предстоит почетная смерть на глазах всего мира, позовите меня, я пойду с ружьем в руках впереди вас», гром рукоплесканий, «Вперед, на борьбу за свободу, не на пир, а на смерть я зову вас. Мои товарищи социал-революционеры умирали один за другим в борьбе с самодержавием. Мы, деятели революции, имеем право на смерть», снова гром аплодисментов, возгласы, «Мы идем за тобой, товарищ. Вперед, за свободу».

 
       Когда один офицер, по поручению товарищей подошел к Керенскому и высказал, что происходящее в тылу внушает им опасение, что при наступлении ударных частей армия не сможет получить поддержки от резервов, Керенский отвечал той же демагогической позой, «Когда мы, кучка революционеров, бросились на борьбу со сложным механизмом старого режима, мы никогда не оглядывались назад, на тыл, не ждали резервов, мы шли на борьбу без оглядки и, если надо было, умирали. Если вам дорога свобода и революция, и вам понадобится идти, и, если даже вы пойдете одни, идите и, если нужно умереть, умрите».


        Александр Керенский мешал в одну кучу абсолютно всё, духовные усилия одиночек и требования вооружённой силы войск, требовавшей постоянного восполнения потерь её, при наступлении.  Этот офицер, стоявший перед министром разочарованный, повторял вслед за ним, «я пойду, я пойду».


          Керенский сообщал, «Я только что был на фронте. Там один полк заключил мир с немцами. Договор подписали два наших унтер-офицера и немецкий офицер. В договоре говорится об отказе от аннексий, но с нашей стороны, наши отказались от обратных завоеваний русских городов Вильно и Ковно». Это сообщение сопровождалось криками «позор», и никто не думал тогда, что речь идет лишь о слабом описании того, что творилось на фронте.


      Керенский вёл противоречивую политику, но итоговый вектор его разноплановых действий, вёл к разрушению России. «Нам угрожает серьезная сила, говорил он, люди, объединившиеся в ненависти к новому строю, найдут путь, которым можно уничтожить русскую свободу, и они достаточно умны, для того чтобы понять, что провозглашением царя они ничего не достигнут. Они идут путем обманным, идут к голодной массе, развращенной старым режимом, и говорят, «Требуйте всего немедленно». Здесь он выставляет себя представителем Временного правительства и начинает обличать, тоже непонятно кого, то ли монархистов, то ли большевиков. «Они шепчут слова недоверия к нам, всю жизнь положившим на борьбу с царизмом. Среди нас есть также и идеалисты, слишком смотрящие в небо и увлекающие нас в бездну анархии. И мы должны сказать им, остановитесь, не расшатывайте новые устои», если русский народ, в особенности русская армия, не найдут в себе мужества, не найдут стальной брони дисциплины, то мы погибнем, и нас будет презирать весь мир, будут презирать те идеи социализма, во имя которых мы совершили революцию».


       Слушатель, с любой политической ориентацией, воспринимал Керенского, как своего оратора, своего сторонника. Словесно Керенский ратовал за сильную армию и победу русского оружия, а фактически он добивался полного разложения дисциплины в армии. Керенский беспрерывно выступал на митингах, за что получил прозвище в войсках, «главноуговаривающий», цель его «уговоров» была, организовать наступление войск на фронте в июне 1917 года. Уговоры военного министра не помогали, разложившаяся армия не желала воевать и выполнять команды офицеров.


       «Декларацию прав солдата» опубликовал «Совет». Теперь «русский солдат имеет такие права, каких не имеют солдаты ни в одной армии в мире». «Декларация» содержала параграф, «об отмене отдания чести».


       Несмотря на это, агитаторы большевиков использовали «Декларацию прав солдата» для целей полного разложения армии. Они объявляли «Декларацию» произведением контрреволюционного офицерства, которое восстанавливает царское рабство и палочную дисциплину. На митингах агитаторы большевиков, называли её, «декларация бесправия» за те параграфы, которые требовали подчинения командиру. В параграфе «Декларации» №14 говорилось, что «в боевой обстановке начальник имеет право принимать все меры, вплоть до применения вооруженной силы, против не исполняющих его приказания подчиненных». Параграф №18, вводил право назначения на должность и «временного отстранения» от должности, за общим собранием, отнимал все властные полномочия начальника.


    «Лозунг наступления», провозглашаемый Керенским перед войсками имел не характер требования главнокомандующего и министра, а нёс чисто политическое содержание.


       Социалистические газеты предлагала «товарищам рабочим и товарищам солдатам» поставить на очередь, вместо вопроса о «наступлении», вопрос о том, «кому будет принадлежать вся власть в нашей стране», вопрос, который «становится все более жгучим». «Добейтесь перехода всей власти в наши руки, Советов рабочих и солдатских депутатов, только тогда мы сможем предложить не на словах, а на деле демократический мир всем народам». Большевики выстраивали третью силу, массы. Они выкинули в солдатских фронтовых газетах лозунг, «сепаратного мира», как единственно необходимого, и немедленно. Это было то, что было необходимо германскому командованию на русском фронте.


       Съезд «союза офицеров армии и флота» прошедший в мае, в Ставке, подвел в своей резолюции итог ужасающему развалу, до которого дошла армия на фронте. Общие признаки этого развала «для громадного большинства армий, корпусов и дивизий», установленные резолюцией, «Полный упадок военного духа среди значительной части солдатских масс, проявляющийся в ярко выраженном желании заключения мира, в упорном отказе от каких бы то ни было активных действий, даже в виде мелких выступлений, в преступной небрежности и халатности при несении сторожевой и разведочной службы в окопах, в систематическом, непрекращающемся «братании» с противником и даже к выдаче противнику места расположения наших батарей», «Падение дисциплины до крайних пределов, которое выражается, в систематических отказах целых войсковых частей выполнять боевые приказы командиров или в исполнении таковых приказаний лишь после продолжительных уговоров, в стремлениях явочным порядком и на основе выборов, заменять крепких по духу и опытных в бою командиров, более покладистыми, в случаях открытого возмущения и даже самосуда над требовательными, неугодными командирами, в стремлении к коллективным решениям боевых вопросов в армии»,  «Недоверие к офицерам, всегда шедшим впереди на смерть за родину и теперь призывающим к исполнению воинского долга и к продолжению войны до заключения почетного мира», «Развитие цинги и других болезней в связи с недостаточным подвозом продовольствия и фуража и с плохим питанием».


      К этой резолюции была сделана оговорка, что она относится «в равной мере как к несознательным группам солдат, так и к несознательной части офицерства».  «Съезд» потребовал, «противодействовать агитации за прекращение войны и установить трезвый взгляд на противника», «восстановить «твердую правительственную власть, приказывающую, а не взывающую», «восстановить авторитет начальника, поддерживаемого этой властью», «установить, что все распоряжения в войсках должны исходить только от ответственных перед Россией лиц и проводиться только через военных начальников», «не допускать вмешательства войсковых комитетов в оперативные, строевые и учебные дела».


       Справедливость требует отметить, что развал в армии не был исключительно явлением после революционного времени. И нежелание воевать, и падение дисциплины, и подозрительное отношение к офицерству, и дезертирство в тыл, все эти явления имели место еще до февральской революции, при царском режиме, как итог общей усталости, плохой обстановки жизни и недостаточного питания, на почве темноты масс и недостаточной авторитетности командного состава.

 
      Шёл развал дисциплины и в среде высшего офицерского состава российской армии, нарастало противостояние между высшими офицерами, выслужившимися из простонародья и между офицерством императорской гвардии, куда попадали только представители аристократических, дворянских родов.


     Но, после проникновение в армейскую среду прямой агитации против войны и организации армейских выборных комитетов, ставших проводниками взглядов Ульянова-Ленина в «Советах», после вступления социалистов в правительство и после издания «Декларации прав солдата», все это довело отмеченные отрицательные явления до крайнего предела и до самого широкого распространения. В первый месяц или полтора февральской революции, когда агитаторы «Советов» встречали противодействие и препятствия при своем проникновении в армию, развал армии происходил сравнительно медленно, потом он пошёл ускоренными темпами.


          Одно из этих явлений, попытки превратить «братания», давно уже используемое германцами как разведмероприятие, в переговоры с местными войсковыми частями о перемирии.


         Открытые приглашения к «братанию» публиковались в «Русском вестнике», издававшемся в Берлине германским правительством и распространявшемся в русских окопах. Например, номер, изданный к Пасхе 1917 года, вместе с нападками на англичан и Павла Милюкова, которые «препятствуют рабочим забрать в свои руки власть, провозгласить социалистическую республику и заключить мир», содержал и обращение к солдатам, «Наша рука все остается протянутой. Не дай Бог, чтобы нас заставили этой же рукой поднять оружие против вас. Это зависит от вас, только от вас. Мы хотим вести переговоры с вами, с русскими, поэтому пришлите к нам представителей вашего правительства с белым флагом через фронт. Мы охотно даем вам поруку. Наш канцлер предложит вам почетный мир, его условия будут на благо для обеих сторон».


          Уже с 11 апреля были отмечены случаи, когда к русским передовым окопам приближались с белым флагом германские офицеры и солдаты и, приглашали к себе русских, устраивали с ними совещания о заключении перемирия.

 
       Первоначально, за участие в этих переговорах, русские военные предавались военно-полевому суду.


    По уверениям германского командования Восточным фронтом, почин братаний принадлежал русских офицерам. Кроме этого сообщалось, «контрибуций Германия не домогается. Но окончить войну «без аннексий» она решительно не может». «Самоопределение народностей», поскольку оно касается народностей, входящих в состав Германии и Австро-Венгрии, «представляется германцам смехотворным». «Самоопределение народностей» относится только к народностям, проживающим на территориях Российской империи.


        Российские социал-демократы, призывавшие к революции в Германии, игнорировали германский образ жизни и германский народный характер.


        Преобладание в Германии «среднего класса», охраняло Германию от той «быстрой революции», которая в России получила поддержку основной массы низших слоёв населения, «из-за резкого противоречия между укладом жизни небольшого количества богатых и многомиллионным населением, влачившим нищенское существование».


       «Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов», обсудив радиотелеграмму Гинденбурга, что «Германия готова идти навстречу неоднократно высказанным желаниям русских солдатских депутатов окончить кровопролитие», на заседании 26 мая, 1917 года, дал на нее тогда достойный ответ. Указав, что германский главнокомандующий «красноречиво» молчит об «аннексиях» и «контрибуциях» и в сущности предлагает России сепаратный мир, выгодный только Германии, «Петросовет» напомнил Гинденбургу, что, говоря о бездействии германских войск, он «забыл о побоище на реке Стоходе, в Волынской области, где германские и австрийские войска применили химические снаряды, «забыл» куда уведены с восточного фронта германские дивизии и тяжелые батареи, что до России доносится шум кровопролитных боев на англо-французском фронте, что Россия знает, что разгром союзников будет началом разгрома и русской армии, а разгром революционных войск свободной России, не только новые братские могилы, но и гибель революции, гибель свободной России».

 
       Германии был нужен сепаратный мир с Россией, чтобы избежать поражение в войне на Западном фронте. Они этого добились, но от общего поражения в войне, это их не спасло, зато они получили снижение общей суммы наложенных на неё контрибуций, из-за отсутствия таковых со стороны России и компенсировали свои потери на Западе, контрибуциями на Востоке, оплаченными большевиками при подписании Брест-Литовского мира.


       Трагизм ситуации был в том, что Керенский, как социалист, представитель «Совета», своими речами-выступлениями перед войсками проводил политику «демократизации» армии и борьбы с пережитками царского режима, реально же он «разлагал» воинскую дисциплину, способствовал «большевизации» воинских частей. Как должностное лицо «Временного правительства», в качестве военного министра, он совершал должностное преступление, которое можно было квалифицировать, как «государственную измену». Как политик, он показал себя демагогом, обещавшим в каждом своём выступлении множество поступков со своей стороны, но ни одного из обещанных поступков, он не совершил.


     В Петрограде, после объявления в июле об его аресте «Временным Правительством», Ульянову-Ленину пришлось сменить 17 конспиративных квартир, для «заметания следов», после чего, до 8 августа, он вместе с Григорием Зиновьевым скрывался недалеко от Петрограда, на Выборгской стороне, под видом глухонемого финского наёмного работника, под видом заготовителя сена, в шалаше на озере Разлив. В августе на паровозе, при помощи Александра Шотмана, члена Петроградского Комитета РСДРП(б), финского социал-демократа и его финских товарищей, он скрылся на территории княжества Финляндского, где проживал до начала октября 1917 года в Ялкале, Выборге и Гельсингфорсе, под прикрытием финской полиции.


      Меньшевики и эсеры, провозгласили в своей печати, о появлении нового врага у российской революционной демократии, «анархической контрреволюции» слева, идущей от Ульянова-Ленина и большевиков, обвинили Ульянова-Ленина и большевиков в призывах к развязыванию «гражданской войны» в России.

 
     Вскоре расследование по делу Ульянова-Ленина было прекращено, из-за отсутствия доказательств. В следственной комиссии «Временного Правительства» присутствовал ряд его сторонников, которые одновременно были и его тайными информаторами.


       Скрывавшийся от ареста «Временным Правительством» в Финляндии, Ульянов-Ленин не смог присутствовать на «VI съезде РСДРП(б)», полулегально прошедшем с 26 июля по 3 августа 1917 года в Петрограде. «Съезд» одобрил решение о неявке Ульянова-Ленина в суд «Временного правительства» и заочно избрал его одним из своих почётных председателей. В этот период, в августе-сентябре, Ульянов-Ленин пишет одну из своих основных фундаментальных работ, «Государство и революция».


      В этой работе Ульянов-Ленин развивал теорию «пролетарского» государства, ссылаясь на работы Карла Маркса. Сам он назвал свою работу «брошюрой». Первое издание этой брошюры вышло в мае 1918 года в Петрограде.

 
      В предисловии к первому изданию он писал, «вопрос о государстве, об отношении социалистической революции пролетариата к государству, приобрёл не только практически-политическое значение, но и самое злободневное значение, как вопрос о разъяснении массам того, что они должны будут делать для своего освобождения от ига капитала, в ближайшем будущем». В основном это было развитие «Апрельских тезисов», где Ульянов-Ленин предусмотрел вооружённое восстание по переходу от «февральской» буржуазно-демократической революции к революции «диктатуры пролетариата». В этой работе Ульянова-Ленина отсутствовал «опыт русских революций 1905 и 1917 годов». В послесловии к этому изданию Ульянов-Ленин написал, что последнюю Главу брошюры он не смог написать из-за того, что «помешал политический кризис, подготовка к октябрьскому вооружённому восстанию».


   В работе Ульянов-Ленин доказывал, что буржуазные государства превратились в военные чудовища, истребляющие миллионы людей ради господства того или другого финансового капитала над миром, примером чего послужила и «Российская Империя».


   В этой своей работе Ульянов-Ленин так же доказывал, что «пролетариату» государство необходимо не для примирения классовых противоречий в обществе, а для подавления враждебных ему классов, в форме «диктатуры пролетариата», чем была указана необходимость уничтожения буржуазного аппарата и создание нового пролетарского государства. Всё это и было реализовано после октябрьского вооружённого свержения «Временного Правительства» и эсеровско-меньшевистских «Советов».

 
       10 августа, в сопровождении депутата Финляндского сейма Карла Вийка Ульянов-Ленин переехал со станции Мальми, что находилась в 11 километрах от Гельсингфорса в сам Гельсингфорс. Здесь он проживал в квартире финского социал-демократа Густава Ровио, а затем на квартире финских рабочих Усениуса и Влумквиста. Связь с Петроградом Ульянов-Ленин осуществлял через Густава Ровио, писателя Косси Ахмалу, работавшего почтальоном на железной дороге, машиниста паровоза Гуго Ялаву, Надежду Крупскую, Марию Ульянову и Александра Шотмана.

 
       Дважды, по удостоверению сестрорецкой работницы Агафьи Атамановой, к Ульянову-Ленину приезжала Надежда Крупская. Во второй половине сентября Ульянов-Ленин переехал в Выборг, на квартиру главного редактора финской рабочей газеты «Тюё» (Труд) Эверта Хуттунена, затем поселится у журналиста Юхо Латукки под Выборгом, в рабочем посёлке Таликкала, ныне входит в территорию Выборга.


    Ульянов-Ленин перебрался как можно ближе к арене предстоящего восстания, чтобы срочно явиться в среду его руководителей.


      Отследить эти перемещения связников Ульянова-Ленина и вычислить место его нахождения для полицейских агентов «Временного правительства» не представляло особых трудностей, но очевидно этого не требовалось, все были коллегами, участниками одного процесса, «революционного».


       Финляндия с ее давними сношениями с Германией и резко выраженным антирусским настроением ее общественного мнения, с ее влиятельной социал-демократией и тайными революционными организациями, представляла наиболее благоприятную почву для германского воздействия. Она давала первую опорную базу для перенесения антироссийской деятельности в столицу России, Петроград. Еще до февральской революции, во время первой мировой войны, финляндский социализм, связанный со шведским, опирался на германскую финансовую поддержку. Сотни и тысячи финляндской молодежи перемещались в Германию и там обучались военному делу, чтобы составить впоследствии военный корпус для войны с Россией. Германия попутно употребляла финляндцев и для собственных военных действии, несмотря на их недовольство этим.


     В первое время после революции шведско-русская граница с Россией, проходившая по финской территории, была совершенно открыта, да и раньше в ней существовало несколько известных революционерам пунктов для свободного перехода. Преимущественно финляндцы и жители балтийского края, знающие русский язык, и до революции употреблялись германцами для доставки взрывчатых веществ в Россию, для взрывов мостов, пристаней, морских судов, фабрик, работающих на оборону, для доставки оружия от Финляндии до Кавказа и других подрывных операций. Теперь, после февральской революции, телеграммы из-за границы сообщали, что германцы двигают на Россию трехтысячную толпу подготовленных финских агентов.


        После встречи 3 марта 1917 года с командующим Балтийского флота вице-адмиралом Непениным в Гельсингфорсе, на которой представители финляндского сейма были проинформированы о революции и переходе власти к «Временному Правительству», в Петроград отправилась делегация ведущих политических деятелей Финляндии для переговоров. Финляндцы высказали общее пожелание, о созыве сейма, чтобы утвердить состав сената, получить нового генерал-губернатора и вернуть Великому княжеству права автономии, потерянные им при правлении Николая II. Вопрос о независимости Финляндии не ставился.


     Идя навстречу пожеланиям представителей Финляндии, «Временное правительство» приняло 7 марта 1917 года «Акт об утверждении конституции Великого княжества Финляндского и применении ее в полном объеме», согласно которому восстанавливались все прежние права автономии, которых Финляндия лишилась в 1900 году. Новым генерал-губернатором стал бывший член «Государственного совета» от Орловского земства, сторонник автономных прав Финляндии, Михаил Стахович.

 
      В душе финляндцев произошел крутой перелом по отношению к России. Многие из агентов-патриотов заявили, что они боролись против царизма, а не против свободной России. Были даже примеры перехода обученных финляндских агентов из Германии в Швецию, и обращения их с предложениями своих услуг революционному «Временному правительству» России. Таким образом, планы германцев расстроились, но далеко не совсем.


      Вопросы, «о независимости Финляндии и о германском десанте в Финляндию», стали подниматься одновременно.


       Первое Коалиционное «Временное правительство», пошло на широкие уступки финляндцам, перед которыми останавливалось «Временное правительство» первого состава.

 
      Финляндские националисты отрицали верховные права «Временного правительства» над Финляндией. Компромисс между «Временным правительством» и «Финляндским сеймом» был постепенно найден, но было уже слишком поздно, конец октября 1917 года.

 
         7 октября 1917 года, в сопровождении своего охранника, финна Эйно Рахья Ульянов-Ленин покинул Выборг, чтобы перебраться поближе к Петрограду. До станции Райвола они ехали в вагоне пригородного поезда, а на станции Ульянов-Ленин пересел из вагона в будку к паровозному машинисту Гуго Ялаве, для преодоления полицейского контроля на границе. Сошли они вместе на станции «Удельная», прошли пешком до улицы Сердобольской, где проживала Маргарита Фофанова. С этой последней конспиративной квартиры Ульянов-Ленин, в ночь на 25 октября, был доставлен в Петроград, в Смольный, штаб вооружённого переворота.