Казахстан Мамины воспоминания Ч. 17

  Вспоминая сейчас о своей жизни в Семипалатинске, я удивляюсь, с какой смелостью мы пускались тогда в довольно трудные путешествия между Ленинградом и Казахстаном. Путь этот был на поезде довольно трудным и утомительным, тем более с маленьким ребёнком, с двумя пересадками в Новосибирске и в Москве. Первое такое путешествие мы совершили в августе 1949 года, когда Серёженьке было всего четыре месяца. Он перенёс его очень хорошо. Мальчик был очень спокойным ребёнком. За всю дорогу никто из пассажиров не слышал его плача. А проводница даже выразила нам своё удивление по этому поводу, признавшись при расставании, что была не очень довольна таким пассажиром, считая, что мы доставим ей лишнее беспокойство, потребовав дополнительной уборки. А Серёженька лежал себе на второй полке и болтал ручками и ножками, так как в вагоне было тепло. Стояла ещё тёплая погода. Дополнительной уборки в туалете за нами у проводницы не возникало, так как я никакой стирки пелёнок не проводила. Провожающие меня друзья, беспокоясь о том, как мы перенесём дальнюю дорогу, давали всякие полезные советы, в том числе Фарида Губайдуловна посоветовала взять с собой вместо пелёнок марлю и старшая медсестра Анна Георгиевна снабдила меня рулоном марли, которую я по мере использования просто выбрасывала, не разводя ни стирки, ни сушки.
 
  Доехали мы благополучно, без особых задержек и трудностей.
Встретили нас в Ленинграде хорошо. Маме Хаир очень понравился, а все наши соседи без конца восхищались его отношением к ребёнку во время прогулок. Сначала мы думали, что он только отвезёт нас и уедет, так как он собирался начать занятия в институте, о восстановлении там он уже подал заявление. Но жизнь подтвердила, что без его помощи нам было не обойтись. Мама работала ещё на кухне больницы Скворцова-Степанова. Я уезжала довольно рано, так как ехать надо было с Удельной в самый центр Ленинграда, приезжала, правда, после занятий довольно рано. Но в основном, ребёнок находился на попечении Хаира. Занятиями я была очень довольна. Получила хорошие знания о лечении туберкулёза.
Вернулись мы в Семипалатинск через четыре месяца уже зимой. Поселились снова в той квартирке, которую сняли у Ольги Николаевны Гомзиной, хотя мы отсутствовали четыре месяца, но продолжали оплачивать её, чтобы ей не надо было пускать туда кого-либо других. Жили мы очень дружно. ОЛЬГА Николаевна была ленинградкой, научным работником Ленинградского зоопарка. Вот оттуда у неё любовь к содержанию дома целого зверинца. Одна рука у неё была изуродована – покусал медведь во время общения с ним в зоопарке. Муж её был репрессирован и о судьбе его она никогда не рассказывала. Её выслали из Ленинграда в Семипалатинск. Детей своих у неё не было, а во время войны она удочерила ребёнка – маленькую чеченочку. Сама Ольга Николаевна считала, что девочка не помнит своих родных, но Хаир как-то завоевал у девочки расположение, к себе и она ему рассказывала о своих родных, и как им пришлось уехать со своей родины.
Жилось им трудно. Зарплаты Ольги Николаевны явно не хватало. Одевались скромно. Питались тоже явно недостаточно. Вспоминаю, что Хаир особенно жалел девочку и всегда старался угостить её чем-нибудь. Готовил в этот период в основном он. В эту зиму он не учился, и возился с Серёжей, пока я была на работе. Продукты мы покупали в основном по воскресеньям на базаре.
Довольно далеко было ходить за водой, тк что мы старались расходовать её экономно.

  В этот период, возвратившись после учёбы в Ленинграде, я опять стала работать и во взрослом отделении, где принимала больных и делала поддувание пневматороксным больным, и в детском отделении, где принимала больных детей амбулаторно, и обходила вместе с Капиталиной Николаевной детский стационар. Днём, во время обеденного перерыва, ходила домой кормить Серёжу. Он был на грудном вскармливании до года, то есть до весны. Расстояние от работы до дома было довольно большое, приходилось идти быстрым шагом, так что я не мёрзла, несмотря на довольно сильные морозы.
В этот период облтубдиспансеру было поручено облздравотделом провести семинар по семнадцатичасовой программе по туберкулёзу с врачами общей сети и педиатрами и терапевтами. Все врачи диспансера были включены в эту программу. Но тут выяснилось, что не все врачи могут это делать. Например, бойкая Екатерина Евменовна Тыжнова страшно терялась и теряла дар речи, когда начинала читать свою лекцию перед собравшимися врачами. Врач Нигматулин тоже отказался от этого, ссылаясь на то, что говорит по-русски с большим акцентом. А вот уменя чтение лекций проходило очень успешно. Ведь в программе, которую я прослушала в ГИДУВЕ (Государственный Институт Усовершенствования врачей) была и тема санпросветработы, которую очень доходчиво проводил с нами очень приятный врач, к сожалению, фамилию не попомню, но интонацию его помню до сих пор и всегда пользовалась его советами – как надо правильно поставить свою лекцию, главное, говорил он, не читать по бумажке. Так что по моему согласию и настойчивой просьбе остальных врачей большую часть этой программы проводила я.
Когда Серёже исполнилось десять месяцев, он заболел скарлатиной. Диагноз я поставила сама, но для подтверждения вызвала на консультацию своего знакомого однокурсника Мишу Соколинского, который в это время работал в инфекционной детской больнице. Он подтвердил диагноз и предложил положить Серёжу вместе со мной в больницу. Там мы находились вместе в отдельной палате целый месяц. А бедный Хаир ежедневно приходил полд окно больницы и приносил нам что-нибудь. Миша оформил меня, как больную ангиной, и я тоже получала питание.
Мы долго ломали голову с Мишей, где мог Серёжа заразиться. Ведь никаких контактов у него с больными не могло быть. Но я нашла возможный источник заражения. В то время были в моде меховые муфты для рук. Такая муфта из меха «под котик» была и у меня. Я привезла её из Ленинграда со своим зимним пальто с таким же воротником. Такие же муфты, только более пышные и большие, из песца или лисицы, были у врачей инфекционной больницы. Когда они во время моих лекций усаживались за стол, конечно, муфты соприкасались. Мы все клали их на стол перед собой. А находясь в больнице, я обнаружила, что свои меховые шляпки и муфты, приходя на работу, врачи укладывали на шкаф в своём кабинете. А этот кабинет использовался и теми, кто проводил лечение лимфаденитов (осложнение скарлатины) физиотерапевтическими процедурами.
По видимому, стрептококки и попали на эти муфты, а через свою муфту, которая лежала на лекциях рядом с инфицированными муфтами, Серёженька и заразился, встречая меня с восторгом, играл с муфтой, называя её «кис-кис».
Конечно, я поделилась с Мишей своими мыслями о возможном источнике заражения, и он принял экстренные меры – велел своим врачам муфты и шапки оставлять в гардеробе внизу.