Памяти поэта Валерия Исаянца

«Где о Земле молчат, как о пропаже».

Умер поэт Валерий Исаянц. Эта весть только через год догнала меня. Могла догнать и через 100 лет, настолько Исаянц отдалился от всего человечества. О его жизни последних двадцати лет ничего не известно. Не известно по крайней мере тем, кто знал его по Коктебелю 70-х. После ссоры с Анастасией Цветаевой, в Коктебеле он не появлялся. Начался Воронежский период его жизни. Ну, а мы не появлялись в Воронеже.
Меня спрашивают, был ли я знаком с Валерием?  Я отвечаю, а вы хорошо знакомы с камнем на пороге, через который перешагиваете каждый день? Со звездой в хвосте Большой Медведицы? С лунным светом? С ветром, свистящим в ушах? С божьей коровкой, поднимающейся по вашему пальцу вверх?  Да, я очень хорошо был с ним знаком. Он не раз промчался мимо меня по знойной коктебельской дороге на велосипеде. Не раз я видел его в длинном, черном пальто, жарким коктебельским летом, толкающим перед собой коляску с Анастасией Цветаевой. Не раз я видел их вместе, согбенных, и будто уравненных летами, хотя разница была в 50 лет, уровненных ростом и морщинами, уровненных коктебельским летом и общей дорогой, которую они прошли вместе до определенной, заранее неизвестной метки, где их пути разошлись. Издалека, невозможно было определить, кто из них поддерживал другого. Синхронно двигались палочки с двух сторон, у одного в правой руке, у другой в левой, синхронно они двигались сами, медленно и неостановимо. Они и занимали один на двоих отсек Дома Творчества.

Исаянц обладал какой-то необыкновенной гордыней. Он считал себя неизмеримо выше любого человека, включая свою благодетельницу Цветаеву, Марью Степанову Волошину, и самого Волошина.
Его фразы передавались как анекдоты из уст в уста. Как директору библиотеки, в которой он работал, на вопрос: «Где вы пропадали весь рабочий день?» Он отвечал: «Вы слишком любопытны!». Как самой Цветаевой, которой он был обязан всем, он мог сказать: «Вы мне испортили весь день!» 
Я услышал его стихи в 1978 году, в Коктебеле. «А я хотел достать пролетку!» - кричал этот сумасшедший поэт, армянин из Воронежа, закончивший суворовскую школу, принятый на веранде Марии Николавны Изергиной. Любимый поэт Анастасии Ивановны Цветаевой, о ком «История одного путешествия» - заветная проза, опубликованная только после ее смерти… О вечной любви и еще более вечной ссоре.

Бусы – литерная глина –
украшений нет прекрасней.
Нанизала вас Марина,
надевала лишь на праздник.
В примиренье несогласий,
чтобы в будни не тарусить,
нанизала нитку Ася.
Я на ней последний бусик.

Ответит ей Исаянц уже перед смертью.
Исаянц не читал стихи. Темперамент у него был неудержимый. Он кричал стихи. И так, что слышно было за школой, на стрельбище, и у моря, в пансионате "Голубой залив", и у автостанции, и все знали, как он хотел достать и прокатиться в пролетке. Сначала, я думал, что он хочет попасть в то время, когда ездили пролетки, а потом понял, что такая услуга предоставлялась в Ереване. И можно было покататься на лошадях по центру города в экипаже. Стихотворение о пролетке потом открыло первый сборник его стихов.  А всего сборников – два. Один в начале творческого пути, второй посмертный. Вскоре Исаянц был лишен дома у Марии Николавны. Вел он себя, как сумасшедший, кем и являлся, и справка имелась. Но сумасшедший он был все-таки гениальный и сначала он заворожил Марию Степановну, потом Анастасию Ивановну, потом Арсения Тарковского, который отредактировал и написал предисловие к его единственной книге стихов. Арсений Тарковский понапрасну не редактировал бы. Это точно. Значит, он знал больше стихотворений, чем попало в сборник. И он не ошибся. И сейчас, читая посмертное издание стихотворений Исаянца, удивляешься, насколько они необычные, соленые, горькие, острые. После них все пресно.
После первой книги и многим рекомендательным письмам, его представили и Мариэтте Шагинян и Павлу Антокольскому, потом приняли в Союз писателей. Карьерный рост был ослепительно быстрым. На веранде Изергиной он больше никогда не появлялся. Он мог только с Анастасией Ивановной прислать сатисфакцию: «Где мои стихи? Верните мои рисунки!»
Ранние его стихи, собранные в самиздатский сборничек, погибли вместе с домом М. Изергиной. Он и в последние дни писал о Коктебеле. Вспоминал. Это все-таки были лучшие и счастливые его годы.

Я слово дал – и все оборвалось,
посыпалось: да да да да да да-а!
И в Кара-Даг вошла земная ось,
пройдя сквозь сердце чёрного дрозда.

Допелись, в общем… Выпав из гнезда,
орали песни в страхе и веселье,
нарушив целомудрие поста
злопамятного чуткого ущелья.

В Коктебеле он перессорился со всеми. Поссорился и с Ириной Махониной – поэтом и художником, о ней в «Зимнем, старческом Коктебеле» напишет Анастасия Цветаева, как о своей близкой, любимой подруге. Именно у нее в доме я впервые познакомился с рисунками Исаянца. Это были листочки или картонки, полностью, без единого просвета заполненные его рукой. Среди беспредметного рисунка вставлялись необычные слова, которые иногда складывались в  стихи.
Она его выгнала после долгой борьбы. «Он вцепился в меня как клещ», -  жаловалась Ирина. Наконец ему категорически было запрещено появляться в доме. Помню набившуюся до потолка комнату Ирины Махониной на вечере, который устроила Анастасия Цветаева. Первым делом, была зачитана «сатисфакция» с длинным перечнем произведений, которые нужно вернуть Исаянцу.
  - Поэма "Золотой шар".
  - Да какая это поэма? – вскрикивала Ирина,- это маленькая картонка с непонятными словами, - бегала по комнате, рылась в рукописях, папках, наконец, находила нужный отрывок картонки с иероглифами.
  – Вот его поэма.
Список был бесконечный.
Да, я был знаком с поэтом Валерием Исаянцем. Хотя «...бывал он в тех мирах, где о Земле молчат, как о пропаже.» 
Однажды на веранде его попросили принести себе чашку, он ответил, что у него неисправен вестибулярный аппарат и он может упасть и разбить её. Пришлось подавать ему чай и чашку, ухаживать. На следующий день я наблюдал Исаянца, мчавшегося на велосипеде. Это на веранде широко обсуждалось. К тому же велосипед, оказалось был одолжен без ведома хозяев. Мы услышали и объяснение от него самого, он говорил, что на велосипеде у него не кружится почему-то голова. И ему легче ездить, чем ходить. Мы  цепенели перед причудами сумасшедшего.
Потом я прочитал, оказывается, такое возможно: «Вестибулярная атаксия — это расстройство координации движений и равновесия, связанное с проблемами во внутреннем ухе. Такой недуг причиняет человеку большие неудобства. Больному становится трудно не только ходить, но и даже стоять на месте. Пациент ощущает вращение предметов вокруг себя, из-за этого ему приходится перемещаться медленными, осторожными движениями.»
Не знаю не уверен в медицинском диагнозе, но то, что все предметы, дома, люди, города, и горы, и облака... не будем заходить дальше, вращались вокруг этого человека, в это приходится верить, особенно после того, как почитаешь его стихи.
Если говорить об Исаянце, как о потерянном человеке, как о потерянном поэте, то надо заметить, что это скорее мы, со всей нашей Землей были потеряны для тех миров, в которых обитал Валерий Исаянц.
Но еще больше я удивляюсь воронежским поэтам, которые все-таки нашли потерянный мир, потерянную галактику Валерия Исаянца, организовали выставку его картин, рисунков, расшифровали его стихи, издали их. И с почестями похоронили самого поэта.