Луковица

Это был мой секрет, моя маленькая детская тайна - я не любила лук. Его горечь была для меня избыточна. Он обжигал мне гортань, вызывая слезы. Но - его обожал мой отец и потому - его обожала я (именно так мне удалось тогда убедить себя. И лишь теперь, когда тема задана и надо бы отписаться, я сознаюсь в своем детском самообмане - я ненавижу лук.)
В каплях дождя, в раскрытое окно, боясь прозевать его появление, я высматривала его темный силуэт когда мой отец в своем зеленом военном мундире, вечером возвращался домой. Затекал локоть и подоконник больно врезался в живот, – но я высматривала его, и могла безошибочно угадать в неразличимой темноте вечерних улиц по его легкой, воздушной походке (во всем остальном военная форма обезличивает людей).
И когда он наконец появлялся – как самый главный в моей детской жизни (его авторитет был тогда для меня необсуждаем), я бежала опрометью на кухню, чтобы к моменту его появления почистить ту самую луковицу – одну на двоих, которую делили мы с папой как два старых боевых товарища («Как она любит своего отца – папина дочка», - ревниво замечала мама.)
И вот теперь, когда я созналась (в чем? в моей детской любви к отцу? или – нелюбви к луку?) я наконец могу завершить свое повествование о том, как иногда связаны столь отдаленные предметы – проза жизни и поэзия чувств.