Не хлебом единым

  Пришлось, как-то, Марье Ивановне, бабушке моего друга детства, пригласить деревенского попа Пантелеймона освятить новый курятник с сортиром, построенные из досок, что остались после ремонта сельской церкви. Поп этот, по своей неуёмной алчности и навязчивости, продал ей доски, несмотря на то, что сам их получил в качестве пожертвований. Курятник поставили мы с другом. А сортир те же мастера, что и пол в церкви настилали.
  Пришёл Пантелеймон, осенил курятник с сортиром крестным знамением, молитву прочёл... В общем, сотворил, всю свою маразматическую службу, да ещё и мзду с бабы Мани взять не забыл, в виде двух десятков гусиных яиц и увесистого шматка сала, впридачу. Сортир, к слову сказать, ну очень красивый получился. В форме пирамиды. Да ещё и с флюгером в виде петушка резного. Крутился-вертелся, разве что, не кукарекал только. Баба Маня не нарадовалась новым постройкам. И всё бы ничего, да только приспичило тут же «священнопризванному» по нужде. А был он весьма тучных размеров. Не каждый боров такой вес набрать может. Так, чтобы не бежать далече, решил Пантелеймон устроиться, аккурат, в новом сортире. Вот уж не знаю, как мастырили трудяги этот сортир, но пол, с треском и грохотом, провалился вместе с попом в выгребную яму, по самые не балуйся, как говорится. До сих пор, вспоминаю эту картину, давясь от смеха. Жиру-то в Пантелеймоне не менее 120 кг было. Тащили его оттуда те же работяги, но уже пьяненькие изрядно, после обедни. Пока пришли, пока сообразили что да как, поп просидел в дерьме больше часа, престыдственно сокрушаясь. Какие у него были, при этом, смиренные глаза! По милости божьей, яма была хоть и глубока, но заполнена только по пояс. Это надо было видеть. Картина маслом, а точнее дерьмом. Борода в дерьме, ряса в дерьме, в общем, весь в дерьме. Сапоги так в яме и остались. Доставать не стали. Хорошо, самого вытянуть удалось, с грехом пополам. Так, босиком, аки херувим, и шёл потом через всю деревню. Корзинку с податями от бабы Мани, несмотря ни на что, не забыл прихватить, однако. Мужики, протрезвев, на следующий день пол в сортире перестелили конечно, честь по чести. Пока работали, ухохатывались, вспоминая случившееся.
  Пантелеймон через месяц после этого помер. Видать, позора не вынес, просидев больше часа в яме. Слух даже по соседним деревням быстро разнёсся. Сельский фельдшер, правда, другой диагноз поставил — заворот кишок. По всему видать, от  обжорства.
  Баба Маня, добрейшая душа, ещё пожила немало. Только недавно упокоилась, вечная ей память. Золотая была женщина. Вся деревня на похоронах была. Да и не только наша. Хотя, в церкви-то Марья Ивановна появлялась за всю жизнь не больше трёх раз — когда крестили по рождению, при венчании на свою свадьбу, когда мужа хоронила, да вот и на собственные похороны. Как не хотела она, чтобы Пантелеймон её отпевал, так и получилось. А самого Пантелеймона схоронили совсем не помпезно. Быстро и тихо. Кроме протоирея, председателя да пары служек церковных так никто и не пришёл.
  Вот и задумаешься, так скажем, о "путях господних", кои и впрямь, неисповедимы. И не важно, в рясе ты, в кольчуге, или в кухонном фартуке, как баба Маня. А ведь, две войны прошла - и Первую, сестричкой милосердия, и Вторую Мировую, поваром на фронте. И от смерти неминуемой спасала, и кормила наших бравых солдатушек, не зная сна и отдыха. Да ещё троих детишек вырастить смогла достойно. Есть о чем поразмыслить, однако. Не правда ли?
  В этой связи, хочется сказать крестопузым деятелям их же языком: НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ НАСЫТИШЬСЯ, НО И ДУХОМ СВЯТЫМ, КОЛИ НЕ АЛЧЕН БУДЕШЬ ДА НЕ ГЛУП ЗЕЛО. Вот и весь сказ с незамысловатой атеистической моралью.

1984 год