МАКСИМОВ-РЕГУЛЬСКИЙ Владимир Иванович
ЖИЗНЬ МОЯ
Киев — 2009
ББК 63.3(2)
ХХХ
Максимов В. И. Реферат. М — Жизнь моя. — Киев, 2009. — 363 с.
ISBN 5-85220-067-0
В книге автором описывается прожитая им жизнь. В ней отражено его детство довоенное, военное и школьное, отрочество и юность, учеба в военных академии и училище, служба в войсках в Закавказье, адъюнктура на кафедре военного училища и преподавание в нем, научная работа и взаимоотношения в научном мире. Наряду с этим описывается семейная сторона жизни автора. Его общение с подругами, женами и детьми. Анализируется характер отношений с ними. Приводятся его взгляды на ход современного общественного развития.
ББК 63.3 (2)
ISBN 5-85220-067-0 © В. И. Максимов, 2009
«Пишите одну правду
и только правду,
но не всю правду».
Фридрих Великий
ВВЕДЕНИЕ
Читая художественную литературу, я волей-неволей сравнивал описываемые в ней события с реальной жизнью, прожитой мною. При этом приходил к выводу, что многие авторы, мягко выражаясь, пишут неправду. Эта моя оценка относится даже к большим литераторам. В жизни все складывалось как-то по иному, чем в книгах.
Теперь на склоне лет мне захотелось описать события, которые имели место в моей жизни. Может, кому-то это будет интересно почитать, тем более, что всё происходило на фоне великих потрясений, имевших место у нас на Родине — Отечественная война 1941–45 годов и развал Советского Союза сверху.
Эти записки были начаты во вторник 27.04.71 года под впечатлением от прочитанных «Автобиографии» Нушича, мемуаров Жукова, Кузнецова и Яковлева.
На мой взгляд, прожитые годы дали мне определённый материал. Были интересные встречи и моменты в жизни, которые глубоко залегли в моей памяти. Вот о них то и хочется рассказать. Если мне удастся немного пролить свет на ряд событий в жизни тех людей, с которыми меня сводила судьба, то я буду считать, что долг мой перед будущими поколениями нашей семьи выполнен.
Начаты эти записки ранним апрельским утром. Хорошим днём. Тогда редкие перистые облака на небе освещались солнцем из-за горизонта, его самого ещё не было видно. Это тем более приятно, так как все предыдущие дни были холодными и дождливыми. В этой картине есть что-то символическое.
Хочется написать о том: — кто мои родители; — как мы пережили войну ; — о моей учёбе в школе, в военных академии и училище ; — о службе в войсках в Закавказье; — затем об адъюнктуре на кафедре военного училища; — преподавании там же ; — о жизни так называемого «научного мира» и взаимоотношениях в нём.
Много в жизни было хорошего, но и с плохим приходилось встречаться и даже с подлостью. Конечно, придётся много писать о негативных явлениях. Ибо они чаще вызывают стремление что-то зафиксировать на бумаге. Положительное забывается быстрее. Негатив помнится долго, всё время прокручиваясь в мозгу.
О моем выпавшем поколении практически ничего не написано. Его затмили с одной стороны участники Великой Отечественной войны, а с другой — космонавты во главе с Гагариным. Мои же сверстники подняли страну из руин, защищали её от постоянных нападений со стороны западных врагов, вывели в космос, построили социализм. Да, да! Построили социализм. Ибо с позиций сего дня у нас таки был он, хотя ему всеми силами мешала народившаяся после войны новая мелкая буржуазия.
К своему поколению отношу тех, кто вошёл в самостоятельную жизнь, кто учился и работал с 50-го по 90-ый год. Это они подняли экономику страны. Это они построили отдельные квартиры, в которых мы до сих пор живём. Это они создали передовое сельское хозяйство, которое разрушили демократы. Их трудом создана мощная индустрия, в частности, металлургическая промышленность, плодами которой до сих пор торгуют демократы. Они умеют только торговать. На созидание они неспособны.
Во взрослую жизнь я вступил в 1952 году, уехав из дому учиться в Академию тыла и снабжения имени В. М. Молотова. Вершиной моей научной и преподавательской карьеры как кандидата технических наук и доцента был 1988 год. Таким образом, в своей жизни я 36 лет шёл вверх. Дальнейшие мои возможности к росту и созиданию подорвала перестройка. Это был хорошо закамуфлированный контрреволюционный переворот. Она не дала мне осуществить мечту моей жизни — написать докторскую диссертацию. Финансирование вузовской науки было урезано до предела, за которым последовала её смерть. Если раньше наша наука по некоторым направлениям слегка отставала от западной, то теперь она была отброшена на десятилетия назад.
Что из этих записок получиться? Не знаю. Смогу ли их регулярно вести? А главное издать. Время покажет.
ДЕТСТВО ДО ВОЙНЫ
Я, Максимов Владимир Иванович, родился 09 октября 1934 года в городе Глухове Сумской области на Украине, входившей тогда в состав Союза Советских Социалистических Республик.
Родители мои были из среды новой аграрной интеллигенции.
Отец, Максимов Иван Петрович, тогда работал преподавателем в сельскохозяйственном институте. Русский. Родом со Смоленской области, Глинковский район, село Демидовка. Из крестьян, причем бедных.
Мать, Регульская Евфросинья Михайловна, студентка того же института. Родом она с Каменца-Подольского, Проскуровской губернии (Хмельницкой области) из ремесленников. Дед мой был краснодеревщиком, т.е. изготовлял мебель. Считалась мама украинкою, хотя отец её поляк. Когда же он женился на моей будущей бабушке Кушнировой Марии, православной, то перешёл из католической веры в православную. Вот таким образом он стал украинцем.
Родословная моей мамы Регульской Евфросиньи Михайловны, была рассказана ею самой.
В 1814 году царское правительство решило построить суконную фабрику в городке Дунаевцы Проскуровской губернии. Из Германии был приглашен инженер по фамилии Регульский по национальности поляк. У него был сын Томас или Фома, который закончил Дрезденский университет. После учёбы он приехал к родителям в Дунаевцы. Там он полюбил одну из трех сестер. Старшая из них вышла замуж за Драгинского. Средняя за Томаса Регульского. Но отцу его она не понравилась и тот выгнал сына из дома и лишил наследства.
Меньшая сестра замуж не вышла. Она поступила на службу гувернанткой к генералу, который был комендантом Каменец-Подольской крепости. К нему приехал сын-гусар. Он на почве любви зарезал младшую сестру моей прабабушки. За это убийство генерал уплатил Драгинскому много денег. Последний на них купил три дома в Каменце-Подольском и два магазина.
У Томаса Регульского родился сын Михаил — мой дед. Сам Томас был врачом. Он принимал участие в борьбе с холерой. Заразился ею и умер. Похоронен на Дунаевецком кладбище при костёле. Таким образом, моя прабабушка (средняя сестра) овдовела. Она пришла к Драгинским и сказала, что они младшую сестру продали за деньги. Драгинский её побил. Она заболела и вскорости умерла от чахотки. Её сын Михаил остался один. Его взяли к себе на воспитание Драгинские. У них были и свои дети — мальчик и девочка. Михаил выполнял роль бедного родственника. Он пас корову. Видно жизнь его у родственников была несладкая. Поэтому вскоре он оказался в детском доме в городе Одесса. Там он учился. Когда же выпустился из этого дома, то стал подмастерьем по столярному делу. Работал в Одессе на каком-то заводе.
Драгинские советовали ему в жёны девушку-полячку. Он приехал в Каменец-Подольский и сказал ей, что если она будет не девушкой, то он её зарежет. Затем вновь уехал в Одессу. Через год вернулся. Его предполагаемая невеста-полячка удрала в Польшу.
На какой-то вечеринке увидел Марию Ивановну Кушнерову и сказал ей
— Ты мне нравишься. Пойдешь за меня замуж?
Мария была дочерью каретника-москаля. Мать у неё армянка с армянских фольварков. Когда они поженились, то уже оба были сиротами. Мария жила у тети. Та держала прачечную. В ней работала моя будущая бабушка. Теперь Мария не пошла на работу и тетя её выгнала. Дед Михаил забрал бабушку к себе. Они сняли комнату. Это было в 1901 году. Он тогда работал механиком на мельнице.
До женитьбы дед Михаил успел отслужить в армии в городе Чернигове. Служил хорошо. Был бомбардиром. Есть похвальные грамоты.
В 1901 году родилась моя тетя Стася. Затем в 1909 году — тетя Тося, а в 1913 году — моя мама, Фрося. За ней тетя Ксения в 1915 году. Говорили, что был ещё мальчик, но он рано умер. Дед переживал из-за отсутствия наследника по мужской линии. Поэтому мама моя обещала ему свою фамилию Регульская не изменять при замужестве.
Дед Михаил умер рано, в 1932 году. Съел лёд. Простудился и умер. Бабушка Мария умерла в возрасте 60 лет в эвакуации в городе Чимкенте Казахстан во время Отечественной войны.
Мама моя, Евфросинья Михайловна училась хорошо. Поступила в сельскохозяйственный институт в Каменце-Подольском. Затем этот институт перевели в город Глухов Сумской области. Сюда же из Смоленска перевели студентов. В их числе был мой папа, Максимов Иван Петрович. Здесь в Глухове они поженились и тут же родился я.
Вскоре отца назначили директором сельскохозяйственного техникума в село Воздвиженку, что недалеко от Глухова. Здесь мама работала преподавателем. С этого периода жизни моих родителей у меня остались первые воспоминания.
О происхождении моего отца Максимова Ивана Петровича, рассказывала тетя Катя.
Мой отец происходит из бедных крестьян села Демидовка Глинковского района Смоленской области, где он родился в 1909 году в многодетной семье. Братьев и сестер у него было одиннадцать. Когда он немного подрос, его отдали в услужение помещице. Там он выучил грамоту. Был очень смышленым и после революции смог поступить в сельскохозяйственный институт. О себе отец, в отличие от мамы, почти ничего не рассказывал, а поэтому большего сообщить не могу.
До Отечественной войны отец работал преподавателем и директором техникума. Во время войны командовал артиллерийской батареей, а также был политруком в политотделе дивизии. После войны работал заведующим сельскохозяйственного отдела города Днепропетровска. Работал днями и ночами. Мы дети ложились спать, когда ещё отца дома не было. Утром уходили в школу, а он в это время спал. Так что мы его почти не видели. Известно, что такой режим работы в административном аппарате установлен Сталиным. Он был «совой». Сам ночами не спал и другим не давал. От такого режима отец заболел и вынужден был перейти старшим преподавателем в институт.
О своём пребывании в Глухове в те годы я ничего не помню. За всю свою жизнь в 80-е годы двадцатого столетия один раз бывал там. Двоюродный брат показал мне здание роддома, где я родился. Вот и все мои воспоминания о родном городе.
Себя помню с того времени, когда мы жили в селе Воздвиженке, что недалеко от Глухова. Тогда мне было лет пять — шесть. Мы жили в длинном одноэтажном доме для преподавательского состава. Стоял этот дом прямо на краю леса. Женщины обрабатывали небольшой огород, а в сарае выкармливали кабана. Когда он подрос, отец пригласил своих коллег заколоть его. Они повалили животное и один из преподавателей воткнул в него нож, но в сердце не попал. Кабан вырвался и начал бегать по огороду. Но его все же поймали и дорезали. Этот факт врезался мне в память.
Помню как к нам в Воздвиженку приезжал научный руководитель моих родителей будущий академик Гришко Николай Николаевич, который через много лет спустя заложил в Киеве Ботанический сад Академии Наук, носящий теперь его имя. Он уезжал со своей семьёй на какой-то очень маленькой легковой автомашине. Ему пришлось залазить за шофёра чуть ли не в багажник.
Комнаты в нашей директорской квартире были практически пустыми. Спали мы на железных крашенных кроватях, которые и сейчас ещё можно встретить в солдатских казармах и студенческих общежитиях.
Ещё одно событие из того периода моего детства запомнилось мне. Так получилось, что играл я с детьми преподавателей, но старшими. Им тогда уже было лет по десять, а может и более. Один из них носил красный галстук, т.е. был пионером. Любимым занятием у нас была стрельба из рогаток по воробьям. Для рогатки, как известно, требуется хорошая резина. Тогда считалось, что такая резина должна быть красной. Кто-то из моих старших друзей увидел, что у соседей с открытой веранды через щель в полу свисает красная резиновая трубочка от кружки Эйсмарха, т.е. настенной клизмы. Ребята решили её отрезать и использовать в рогатке. Мне же было поручено — своими хождениями в огороде отвлекать внимание соседей. Чем эта история закончилась, не помню, но до сих пор вижу свисающую красную резиновую трубочку.
Брат Алексей младше меня на два года, а сестра Ольга — на четыре. Несмотря на разницу в возрасте тогда и в будущем играли всегда вместе.
К сожалению мы вынуждены были уехать из Воздвиженки. Произошло в техникуме несчастье. Один из студентов на занятиях по военной подготовке застрелился. При этом он вставил ствол винтовки себе в рот, а большим пальцем ноги нажал спусковой крючок. Как это могло случиться, что боевые патроны оказались в руках этого больного человека? Трудно сказать. Где в это время был военрук? Мне тоже не известно. Крайним оказался мой отец. Его сняли с должности директора техникума и перевели в другой техникум преподавателем. До сих пор помню, как это событие обсуждалось соседями по преподавательскому дому. Одна из соседок сказала:
— Сегодня Максимов будет раскладывать карты в свою защиту.
По всей вероятности было какое-то разбирательство на месте. Что это были за карты? Я тогда не понимал.
В результате наша семья оказалась в селе Эрастовка Пятихатского района Днепропетровской области. Родители преподавали в сельхозтехникуме. Кроме того, мама ещё работала на опытной сельскохозяйственной станции, а отец был секретарём партийной организации техникума.
Нам дали светлую квартиру. Родители купили мебель. У нас троих детей появились никелированные кровати. В 1940 году родилась моя вторая сестра Валечка, к сожалению умершая в один год и два месяца во время войны, грянувшей так внезапно.
ВОЙНА. ЭВАКУАЦИЯ
Как сейчас помню этот день. Хотя мне еще не было семи лет. Люди стали собираться на улицах, слушать сводки Совинформбюро, которые транслировали рупорные репродукторы, и обсуждать случившееся.. Вскоре отец ушел в армию и мы его не видели в течении трёх с половиной лет. С нами четырьмя детьми остались мама, бабушка и сестра отца Катя. Ей тогда было лет шестнадцать. Поэтому тётей мы её не называли. Она для нас была просто Катей.
Военные возле моста через небольшую речку поставили часового-красноармейца с винтовкой. Для нас мальчишек в нашем небольшом поселке Эрастовка было новым явлением. Мы крутились вокруг него и начали ему задавать вопросы типа таких:
— А когда танк поедет?
— Скоро,— отвечал часовой,— я помощник танкиста. Здесь вам находиться нельзя, так что уходите.
— А можно мы ещё немного подождем его,— просили мы.
— Ладно, ожидайте. Только сначала принесите мне мёду,— разрешил он.
Кто-то из наших сбегал домой и принес стакан жидкого мёда. Часовой выпил его и разрешил нам остаться у моста. Однако, танка мы так и не дождались.
Руководство приняло решение — техникум эвакуировать. Перед самой эвакуацией мы с мамой ездили в Днепропетровск, где в Чечеринских казармах пытались найти папу, чтобы его повидать, но не нашли. Нашу семью в перечисленном выше составе поместили на громадный прицеп, который ранее предназначался для перевозки сена. Тянул его мощный трактор. На этом прицепе кроме нас размещалось ещё несколько семей. Все мы сидели и лежали на наших мягких вещах (матрацах, одеялах, подушках).
Вслед за другими подобными тракторами с прицепами студенты гнали скот. Катя тоже ходила по очереди на перегон скота. Было на прицепе и оружие, винтовки. Когда Катя уходила к стаду то брала одну из них с собой. Тогда же и я научился заряжать и разряжать винтовку. Мне ещё не было семи лет.
На прицепе мы доехали до Днепра. Там была понтонная переправа, но её охрана не хотела пускать на понтоны наш громадный прицеп.
Параллельно с техникумом эвакуировалась и Опытная сельскохозяйственная станция, на которой мама также работала. Она пошла туда и убедила руководство станции дать нам подводу с лошадьми как семье военнослужащего и офицера.
Лошади по понтонному мосту перевезли нас на левый берег Днепра и мы поехали дальше на Восток по степям Украины. Вскоре заболела младшая сестрёнка Валечка и где-то за Днепром умерла. Ей было всего один год и два месяца.
Мы же старшие дети переезд переносили хорошо. Еды было достаточно. По мере необходимости резали скот. Мясо жарили на кострах. Делали заготовки его на будущее в виде солонины. Сухари были заготовлены заранее. Играли с оружием. Надевали противогазы. Погода стояла хорошая.
Так мы доехали до Северского Донца. Здесь был только брод. Наши лошади зашли в воду и стали её пить. Что с ними взрослые мужчины не делали, они не хотели тронуться с места. Тогда кто-то догадался их заменить на других. Это и было сделано. Новые лошади быстро перевезли нас на другой берег реки. Затем вновь запрягли наших лошадей и мы поехали дальше в сторону Волги.
Где-то на Дону останавливались на ночлег у донских казаков. Хозяйка говорила моей маме:
— Куда ты с таким количеством детей едешь? Оставайся.
Однако моя мама — мудрая женщина. Она держалась за людей техникума и опытной станции. Тем же коллективом мы поехали дальше к Волге. До приезда к ней мы не видели никакой войны. Для нас детей это была большая игра. Мне только было жаль своей светлой комнаты с окнами в сад и никелированной кровати.
Вот и Волга. К ней мы выехали где-то выше Сталинграда. Может в Саратове. Лошадей и подводу у нас забрали, а самих поместили в товарные вагоны, в теплушки. Там наша семья занимала целую большую верхнюю полку, на которой размещались все шесть человек: мама, бабушка, Катя и трое детей. Спали покатом. Ночью переехали Волгу и поехали вдоль неё на Юг.
Напротив нас на такой же полке ехала еврейская семья. Мама к ним относилась нормально. Даже нам говорила:
— Смотрите, что делают евреи и поступайте так же. Они мудрые. Особенно для себя.
Были среди них наши ровесники. Дети есть дети и они веселились даже тогда, когда взрослым было не до веселья. Девочка-еврейка запела песенку:
Мы едем, едем, едем в далёкие края.
Хорошие соседи, весёлые друзья.
Нам весело живётся, мы песенку поём,
А в песне той поётся о том как мы живём.
Тратата, тратата. Мы везём с собой кота,
Чижика, собаку, кошку забияку, обезьяну,
Попугая. Вот компания какая.
Эти слова я помню с тех пор. Хорошая, цепкая у меня тогда была память.
Утром после переезда Волги мы проснулись в голой заволжской степи. Поезд долго стоял. Может даже больше суток. Когда же мы поехали вперёд, то через некоторое время увидели справа и слева от насыпи разбитые вагоны эшелона, ушедшего перед нами. Его разбомбили немцы. Так я впервые увидел войну. Все притихли и молча смотрели на сгоревшие вагоны.
Нам повезло, мы проскочили. Больше бомбёжек не было. Эшелон наш направлялся в город Алма-Ата (Отец яблок), но он был перенасыщен беженцами и нас без остановки провезли через него в сторону Караганды. Здесь и выгрузились, прямо на вокзале.
Пока мы ездили, лето закончилось. Нужно было где-то определяться на зиму. Поскольку моя мама была агрономом, то ей предложили поехать в село в колхоз агрономом. Оно находилось недалеко от Караганды. Из сёл специалисты были мобилизованы в армию. В этом селе жило много русских казаков, когда-то давно переселившихся в эти края. У них мы и поселились.
На всё село было только одно маленькое деревцо-тополь, росшее в огороде нашей хозяйки. Когда наступила весна, то вороны пытались на этом деревце свить себе гнездо, но хозяйка наша взяла вилы и сбросила с веток те прутики, которые они натаскали.
Прошедшая зима была очень холодной. Особенно плохо холод переносила наша бабушка Мария. Она часто говорила маме:
— Фрося! Куда ты меня в такой холод завезла?
Так в колхозе под Карагандой мы пережили первую военную зиму 1941–1942 годов.
Катя также работала в колхозе. За ней стал ухаживать молодой казах. Он появлялся у нас в доме. Как-то во время такого посещения приехал его отец. Они долго ругались на своем казахском языке. Затем отец выхватил из-за пояса нагайку и стал хлестать своего сына в нашем присутствии. Последний вскочил на коня и ускакал. Больше мы его не видели. Не захотел старый казах, чтобы у него невестка была русской.
Должен заметить, что при всей той военной неразберихи была четкая организация распределения беженцев.
Всё лето 1942 года мы прожили в селе под Карагандой, но к осени под уговорами бабушки мама решила перебраться южнее в Чимкент. Это Южноказахстанская область. Там нашлось для неё место преподавателя в сельскохозяйственном техникуме. К осени мы переехали туда, но уже в собственную квартиру, т.е. без хозяйки.
Приходится удивляться энергии нашей мамы. Ей тогда было тридцать лет. Как она с нами детьми и больной бабушкой могла перемещаться на такие расстояния. Да еще получать жильё и работу. Тогда вся страна выживала, а многодетным семьям было особое внимание. Во всех этих переездах нас выручали куриные яйца, которые перевозились в вёдрах, заполненных опилками. Яйца же выполняли роль лекарства («гоголь-моголь) для детей. В Чимкенте мы ходили в бесплатную столовую на обеды. Нам давали пайки и т. п.
Жили мы в Чимкенте на углу квартала примыкающего к глинобитной стене Ботанического сада.
Осенью 1942 года мне исполнилось восемь лет. Нужно было идти учиться в первый класс средней школы. Бабушка болела дома. Мама в это же время лежала в больнице с брюшным тифом. Тетя Катя училась в техникуме и не могла быть дома. За нами — детьми присматривали соседи. Так вот девочка-узбечка лет пятнадцати взяла меня за руку и отвела в школу в первый класс. За партой я сидел с девочкой-казашкой.
Пусть теперь мне кто-нибудь из националистов скажет, что в Советском Союзе не было дружбы народов.
К сожалению, тёплый Чимкент не помог нашей бабушке. Она вскоре умерла. На похоронах помню, что её гроб был из нестроганых досок.
О первых годах в школе города Чимкента у меня в памяти сохранились воспоминания о драках старшеклассников, об их играх на деньги с помощью железных биток. Научился я тогда добывать огонь с помощью кресала. Стрелять из рогатки по воронам. Одну даже подбили, сварили и съели. Помню, как зарубил змею чекменём. Снял с неё шкуру, которую хранил в книге. Потом забыл о ней и её съела моль.
Об отце долго ничего не было слышно. Вдруг неожиданно в январе 1944 года он приехал. Для всех нас это была большая радость. Одет папа был в полевую форму, но из американского материала. На плечах погоны с тремя звёздочками на каждом, то есть он уже был старшим лейтенантом, артиллеристом. На груди орден Красной звезды и значок гвардейца. Помню как бежал по лужам со снегом сообщить тёте Кате о том, что папа приехал. Он разыскал нас через город Богуруслан, в котором был центр, где собирались все сведения о беженцах.
Интересно было слушать его рассказы о войне. О том как он со своей артиллерийской батареей, командиром которой был, стоял против немецких танков на прямой наводке. Батарея отца подбила несколько немецких танков, но и его орудия были тоже разбиты. Один из немецких танков полз прямо на него. Отец успел спрыгнуть в окопчик. Танк наехал на него. Крутанул гусеницами. Отца завалило землёй. Танк поехал дальше и вскоре был подбит. Папа выбрался из окопа. В это время мимо на санях проезжал его старший командир, который собирал своих уцелевших бойцов. Он его и подобрал. Батарея отца всё же удержала высоту. Немецкие танки не прошли. За этот бой папу наградили орденом Красной звезды. В последующих боях отец был ранен в ногу и попал в госпиталь. Пребывая там, он по переписке нашёл наш адрес. После окончания лечения ему как раненому дали отпуск и он приехал за нами в Чимкент.
ДЕТСТВО В ДНЕПРОПЕТРОВСКЕ
Днепропетровск уже был освобождён от немцев. В него то и повез нас отец. Ехали мы туда теперь уже в пассажирском вагоне. По приезду нам дали трёхкомнатную квартиру на втором этаже в доме по улице Приказной, что недалеко от Днепра.
Устроив нас отец вновь поехал на фронт. Мама пошла работать преподавателем в сельхозинститут, а я учиться в находящуюся рядом школу №22 во второй класс. Здание её было новое и красивое. К концу 1943-1944 учебного года читал плохо и мне назначили переэкзаменовку на осень.
С соседями по этажу у нас сложились хорошие отношения. Помню, что жена соседа была огненно рыжей. Её мы так за глаза и называли «Рыжая». Её брат потом женился на нашей тёте Кате.
Однако война продолжалась. Над Днепропетровском иногда летали немецкие самолёты. Видел и я один такой самолёт разведчик, называемый рамой. По нему стреляли наши зенитные орудия, а осколки от разрывов снарядов даже падали в наш двор. Так прошло лето 1944 года.
Осенью я сдал переэкзаменовку по чтению и был переведен в третий класс. В этот год школы перешли на раздельное обучение мальчиков и девочек. Моя 22-я школа стала женской, а поэтому в третий класс пришлось ходить в 33-ю мужскую находящуюся довольно далеко возле Троицкого собора. Мне тогда было десять лет и приходилось ходить в школу через центр города.
Летом старшие ребята со двора показали нам дорогу к Днепру. Это было совсем недалеко. Мы ходили туда купаться к лесопилке. Там часть акватории была окружена бонами из брёвен. С них мы ныряли в воду. Как-то сестра Лёля тоже прыгнула с бона в воду, но в месте, где для неё было глубоко, и пошла ко дну. Вынырнув она ухватилась за плавающее рядом бревно, но оно провернулось вокруг своей оси и Лёля опять оказалась под водой. В это время по бонам проходил взрослый парень. Он нагнулся взял Лёлю за волосы, поднял и поставил её на боны. Естественно об этом происшествии мы родителям не сказали. Мама же, отпуская нас на Днепр, говорила:
— Утопитесь — домой не приходите.
Там я научился плавать. Сначала ходил в воде, а затем стал отталкиваться от дна и так прыгая постепенно поплыл.
Незадолго перед окончанием войны отец опять был ранен и оказался в госпитале в Днепропетровске. Мы ходили его навещать.
Немцев я тогда видел военнопленными. Двое их шло по городу под конвоем нашего солдата с винтовкой на работы.
Закончилась война. Сколько было радости на улицах и надежд в сердцах. В год её окончания родился мой второй брат Петя.
Лето 1945 года для меня прошло в пионерских лагерях, которые создавались при школах. В частности, в той же 22-ой школе. Во дворе её стояла пушка с полным боекомплектом снарядов. Мы из них добывали порох в мешочках и жгли его. Видно артиллеристы эту пушку потеряли. Один из наших мальчиков был без ноги, но с протезом. Где-то подорвался на мине. Он очень любил играть в футбол. Однако бегать ему было трудно, а поэтому в основном стоял на воротах.
Вскоре после окончания войны отец вернулся в Днепропетровск и стал работать заведующим сельхозотдела Городского совета.
На новый 1945-1946 учебный год я перешел в 57-ю школу. Тоже мужскую. Она располагалась ближе к нашему дому на улице Барикадной, т.е. за 22-ой школой. В отличие от последней здание моей теперешней школы было одноэтажное и небольшое, но уютное. В ней я проучился с четвёртого по седьмой классы включительно.
Время было трудное, а поэтому работникам сельхозотдела давали возможности выращивать свиней в сараях ветлечебницы. Она находилась в центре города. Недалеко от Дома пионеров. Кормление кабанчика и чистка хлева за ним стали моими обязанностями. Поэтому каждый день придя со школы я направлялся с ведром сваренных на помоях лушпаек (очисток) от картошки через весь город. Мне тогда было лет одинадцать — двенадцать.
С лета 1946 года стали давать землю под огороды в окрестностях Днепропетровска. Обработкой их занимались в основном мы вдвоём с мамой. Папа был вечно занят на работе, а брат Алик имел только одну руку. Он так родился. Лёля ( Оля ) была ещё совсем маленькой. Однажды она зимой раскачивалась на перилах лестницы, ведущей в нашу квартиру на второй этаж. Руки её отцепились от перил и она со второго этажа полетела вниз. Одета Лёля была в широкую шубу из искусственного меха. Последняя её и спасла. Шуба раздулась как парашют и Лёля мягко приземлилась на ноги во дворе. Последний напоминал собой каменный мешок между окружающими его зданиями. В нём совсем не было деревьев. Один из домов разрушен при бомбёжке. В нём мы в основном играли в войну, строили халабуды, жгли костры. К 22-ой школе примыкал сквер. Там мы играли в футбол.
Поскольку брат Петя был маленьким, то наша мама не работала и постоянно находилась с нами. Помогать ей приехала из города Каменца — Подольска тётя Стася. Все мы трудились и дома, и в сарае возле кабанчика, и в огородах, а поэтому кушать было что. Мы не голодали. Когда же теперь демократы без конца говорят о голодоморе на Украине в 1947 году, то я его не помню и голодающих на улицах Днепропетровска не видел. Зато не забыл как тогда назывался сорт картофеля, который мы выращивали на огородах — Белая Элла. Нужно трудиться и тогда будет что кушать. Это я усвоил ещё в одинадцать — тринадцать лет.
Несмотря на то, что отец уже не был военным, у него сохранился пистолет как у представителя городской власти. Однажды мы с братом Аликом нашли его и начали с ним играть. Заряжали и разряжали. Нажимали на спусковой крючок при вынутой обойме. Непонятно как это получилось, но брат случайно дважды выстрелил в стену. Отец конечно это увидел, хотя мы дырку в стене замазали, и нам была «прочуханка».
Попадало нам с братом также из-за Лёльки. Мы её чем-то обидим. Она поплачет, успокоится и мы дальше играем все вместе. Но вот приходит мама. Лёля тут же бежит к ней жаловаться. Мама долго не разбирается и берётся за ремень. Что греха таить. Лупила она нас по чёрному.
После второго класса я начал покуривать. Мы с братом собирали на улице окурки, вытряхивали сохранившийся в них табак и с него делали самокрутки. Тогда всё это было эпизодически.
Не помню от кого услышал песню, которая врезалась мне в память.
Жил в Ростове Витя Черевичкин.
В школе он отлично успевал
И в свободный час всегда обычно
Голубей родимых выпускал.
Уносились голуби высоко.
Уносили мысли за собой.
Грёзы о дивчине кареокой
Возвещали первую любовь.
Припев:
Голуби, мои вы милые
Улетайте в облачную высь.
Голуби, вы сизокрылые,
В небо голубое унеслись.
(Здесь пропущена часть текста песни. Не помню её.)
о моя любимая страна
Жизнь была прекрасной и привольною,
Но внезапно грянула война.
Дни придут с Победой Красной армии.
Разобьют фашистов наповал.
Снова буду в школе я учиться.
Думая наш Витя, напевал.
Припев:
Но однажды мимо дома Вити
Шёл отряд захвадчиков, зверей.
Офицер им крикнул: — «Отберите
У мальчишки этих голубей».
Долго Витя им сопротивлялся,
Не хотел голубей родимых отдавать,
Но внезапно голос оборвался
И убит был Витя наповал.
Припев:
Вот такую песню мы тогда пели.
В 1946 году неожиданно приехали бывшие хозяева нашей квартиры — евреи. Решение руководства было такое, что мы должны квартиру освободить. Какое -то время мы жили вместе с ними, а затем переехали в квартиру, которая должна была освободиться. Она находилась в доме, который стоит рядом с Университетом справа от него, если смотреть на них со стороны бульвара, проходящего вдоль всего проспекта Карла Маркса. Квартира эта находилась на первом этаже. Мы сделали небольшую деревянную лестницу и по ней спускались в зелёный двор Университета для игр. Здесь мы прожили лето 1947 года вместе со старыми хозяевами. Однако, получилось так, что им не дали новую квартиру и они остались проживать в старой.
К зиме же мы переехали в частично восстановленную квартиру на улице Дзержинского, дом 27, квартира 8. До Октябрьской революции эта улица называлась Старо-Дворянской. Она проходит по нагорному плато, возвышающемуся над Днепром, точно так же как Печерск в Киеве. Это престижный район города.
Для жилья в нашей квартире тогда была приспособлена только одна комната. Вот в ней то мы все ютились. Ремонт, а точнее строительство новой квартиры шел всю зиму 1947-1948 годов. Здесь я познакомился с рабочим классом, точнее со строителями. С их воззрениями и лексикой.
Квартира эта была одноэтажной. Она построена для нас на месте бывшего холодильника, в который во время войны упала бомба. Под всей квартирой теперь находился громадный подвал. В нём мы стали держать свиней и мне уже не нужно было ходить через весь город с ведром, полным помоями для их кормления.
Как и прежде летом главной задачей для нас были огороды. Посадка, прополка, сбор урожая. Еще раз пишу, что в Днепропетровске никакого голода в 1947 году не было. Как сейчас пишут демократы (ды). По крайней мере мы его не ощущали, так как много работали.
Тогда во нашем дворе находился Днепропетровский сельскохозяйственный институт (ДСХИ). Его здание было непосредственно на улице Дзержинского. Мама продолжила свою работу в нём на кафедре агрохимии. Петя теперь стал ходить в детский сад, что находился в соседнем дворе под окнами нашей квартиры. Мы его через окно передавали в руки воспитательницы.
Двор наш был большим и зелёным. В основном чистым. Дворником работала баба Найда — фигура колоритная благодаря своим действиям, не совсем пристойным, которые остались у меня в памяти. О них писать не буду, но читатель может сам догадаться. По середине двора стояла водяная колонка. В квартире водопровода не было, отопление — печное. Нашей обязанностью было чистить печь от золы после того как дрова и каменный уголь прогорели.
В одно из первых лет нашего проживания на улице Дзержинского мы старшие дети отдыхали в пионерлагере в деревне, расположенной где-то за плавнями. От этого лагеря запомнилось, как по просьбе колхозников в поле собирали потерянные при уборке колоски. Сначала всё шло как подобает. Поднимали с земли колоски. Сносили их в кучки. Кому-то пришло в голову устроить соревнование — кто больше соберет. При этом некоторые из ребят, чтобы отличиться стали таскать колоски из стогов и были в этом пагубном деле замечены пионервожатыми. Видно в нашем народе с детских лет живет тяга к надувательству для своей выгоды. Мне же самому было неприятно это видеть.
Ещё запомнилось как на закрытие лагеря стреляли из ракетницы. Старший пионервожатый дал ракетницу молоденькой пионервожатой, чтобы она выстрелила. Та направила ракетницу не вертикально вверх, а под углом наклонным и светящийся ком попал в соломенную крышу дома. Начался пожар. Чтобы потушить его разбросали полкрыши соломы, но довольно быстро с ним справились.
Постепенно мы обживали новую квартиру. Она уже стала трёхкомнатной с кухней и комнатками для ванны, туалета, а также кладовки. Но практически их по-прежнему не было.
Кроме свиней, а их уже было двое, стали держать ещё и козу. Вскоре она родила двух козочек чёрненькую и серенькую. В доме появилось козье молоко. Мы их пасли в зелёной балке, что начиналась сразу за нашим двором и спускалась в сторону Днепра. Она называлась Кильманом. По имени её бывшего владельца. Говорили, что он был основоположником туберкулёзного диспансера, что на улице Крутогорной. Территория его примыкала к нашей балке с Запада.
Здесь мы из рогаток стреляли по воробьям чугунцами. Подбитых жарили на костре, нанизанными на проволочном вертеле. Однажды я даже чуть-чуть не остался без глаза. Кусочек чугуна, выпущенный кем-то из рогатки, попал мне в кость под глазом. Замечу, что у меня особых успехов в стрельбе не было. Как впрочем позже из пистолета тоже. Алик значительно лучше меня стрелял. Видно поэтому любит охоту.
В балке мы немного покуривали скрутки из бычков. Честно говоря, мне курение не нравилось с самого начала и покуривал я больше за компанию. Отец наш курил много. От него постоянно исходил запах табака. Мне неприятно было с ним целоваться, когда такой повод был. Мама стала замечать, что мы покуриваем и методично пыталась объяснить нам о вреде курения. Как-то мы в шкафу нашли вещмешок полный маленьких пачек махорки. Его папа привёз с фронта, но курить махорку не стал, перешёл на сигареты. Курили махорку долго и она постепенно начала убывать. Я сказал Алику, что махорку больше брать из вещмешка нельзя. Отец это заметит и нам будет прочуханка. Брат меня слушать не хотел и продолжал таскать отцовскую махорку. На этой почве мы с ним поссорились и я заявил ему, что больше курить не буду. Это было в восьмом классе. С тех пор не курю. Он же продолжал курить. Мама это часто засекала и тогда она перешла к методике физического внушения. Лупила Алика ремнём по чёрному, но так ничего не добилась. Он курит до сих пор. Чем окончилась история с махоркой в вещмешке? Не помню.
Учёба наша продолжалась в 57-ой школе, что была недалеко от Днепра и нашего дома на улице Приказной. В этой школе подобрался хороший состав учителей. В ней тогда училось много детей руководящих сотрудников города Днепропетровска. До седьмого класса я учился с Найдёновым — сыном Первого секретаря Обкома компартии и Кудиновым — сыном второго секретаря того же обкома. Моим ближайшим другом был Игорь Медведев сын управляющего вагоно-ремонтными заводами Украины. Отец его жил и работал в Киеве, а семья находилась в Днепропетровске. Здесь недалеко от нас у них был очень красивый дом. Отец Игоря очень дорожил им, а поэтому не остался в Киеве и вернулся в наш город. Правда потом при Хрущеве у них этот дом отобрали.
ДВУЯЗЫЧЬЕ В ШКОЛЕ
Сейчас, когда с упорством обреченных насаждется украинский язык во все сферы деятельности граждан Украины, особенно от этого страдают те, кто своим умственным трудом добывают себе средства существования. Это интеллигенция — государственные служащие, преподаватели, научные работники и деятели культуры.
Мне пришлось с двуязычьем столкнуться ещё в четвертом классе средней школы. Я вырос в русско-язычной среде. Дома, в школе и во дворе почти все, с кем я общался, говорили на русском языке. Известно, что язык — это средство общения между людьми. Другого языка нам не требовалось.
Когда в школе я начал изучать украинский язык, то не мог понять его необходимость. Зачем изучать то, что нигде не используется. Больше того, у меня было впечатление, что кто-то умышленно испортил русский язык и теперь нам его навязывает.
Изучение украинского языка стало влиять на мои успехи по русскому языку. Я стал диктанты писать с ошибками. Другими словами, диктанты по русскому языку я писал с украинским акцентом, а украинские диктанты — с русским. Дошло до того, что по русскому стал получать двойки. Дело в том, что литературный украинский язык проще для изучения. Его создатели Котляревский и Шевченко выбросили все архаизмы, имевшиеся в русском языке, когда они переделывали его в украинский. Например, ничем не обусловленное удвоение согласных. Так слова «касса», «класс» и тому подобные пишутся в русском языке с двумя «с», а в украинском — с одним. Естественно, что ребенок выбирает более простой вариант и пишет в русском диктанте эти слова с одним «с».
По украинским диктантам у меня отметки были выше. Родители начали принимать меры. Они наняли мне репетитора по русскому языку. Я ходил к той учительнице домой и мы там писали русские диктанты.
Почему так получалось, я тогда не понимал. Теперь можно объяснить это явление. Русский язык более твердый. Это мужской язык. Украинский мелодичнее, мягкий, даже слащавый. Это женский язык. Ребенок выбирал то, что мягче. Честно говоря, я до сих пор не могу понять зачем в русском языке удваивать согласные. Ведь мы в обиходной речи не говорим «кас-с-а», а произносим «касса».
Таким образом, мне ребенку было непонятно: "Зачем испортили русский язык, превратив его в украинский? И теперь детей заставляют учить этот испорченный русский язык". Так думал ребенок. Это отношение к украинскому языку у меня сохранилось на всю жизнь. Когда мой сын пошел учиться в школу, то я, как военнослужащий, добился, чтобы его освободили от изучения украинского языка. Все же русский язык люблю больше украинского.
Уйдя служить в армию, я избавился от украинского языка. Однако, теперь, когда после увольнения в запас стал работать в научно-исследовательских институтах, он меня опять достал, сейчас требуют, чтобы свои отчеты писал на укрмове. Причем книг по моей специальности на украинском языке практически нет. Приходится самому переводить необходимый материал с русского на украинский. Это отнимает много времени и вызывает раздражение. Такие отчеты никто из уважающих себя инженеров читать не будет. Получается мартышкин труд, а не научно-исследовательская работа.
ОТРОЧЕСТВО
После окончания 7-го класса меня перевели в 23-ю школу. Она располагалась недалеко от Исторического музея и тоже была престижной. В ней учился сын Брежнева. Последний тогда стал первым секретарём Днепропетровского обкома компартии. Жили они тоже близко от нас на улице Крутогорной возле Районной детской библиотеки. У них был очень красивый дом с башенками и парадной лестницей. С сыном Брежнева не знаком, но видел его в школе. Он учился на класс старше чем я.
По моей инициативе ранней весной 1949 года мы с братом Аликом решили посадить возле своего дома деревья. Для этого разровняли кучу строительного мусора, которая осталась перед нашим входом в дом ещё со времён его восстановления. При этом мы выбрали из неё камни и доски. Земля же там была плохой с остатками штукатурки. Напротив через улицу от нашего двора рыли котлован и машинами землю куда-то вывозили. Мне пришла мысль попросить водителей завезти землю нам. Что они и сделали. Заплатил я им тогда по три рубля за машину чернозёма. Всего то.
Вместе с Аликом отрыли ямы под деревья объёмом больше метра кубического и засыпали их чернозёмом. Затем пошли в садовый питомник, что был тогда на седьмом километре Запорожского шоссе. Дорогу мы туда знали так, как когда-то недалеко от этого питомника находились наши огороды. Пешком на себе принесли саженцы деревьев и в один прекрасный день перед нашим домом, как говорится, заложили сад, т.е. посадили фруктовые деревья. Тогда мы посадили три абрикоса (сорта «Краснощёчка»), вишню («Шпанка»), две сливы («Ренклод колхозный»). Позже подсадили две яблони («Белый налив» и «Пепенка»), а затем расширив участок в глубь двора — грушу («Лимонка»). После этого нашли на свалке железные трубы и куски металлической сетки. Они то и пошли на заборчик.
Соседи сначала бурчали на наше огораживание, а затем все поступили по нашему примеру. Двор наш стал ещё более зелёным. Перед каждым подъездом нашего трёх секционного дома теперь рос небольшой садик.
Деревья очень скоро себя показали и где-то уже через год мы ели свои абрикосы, сливы и вишни. Пока деревья были маленькими между ними высаживались овощи, а непосредственно у входа в дом цветы. Эта любовь к растительности осталась у меня навсегда. Брат тоже стал заядлым садоводом — любителем. Сестра имела свой сад на даче, но продала его. Боялась там одна ночевать.
Когда я перешёл учиться в 23-ю школу, то учительница ботаники, зная моё увлечение садоводством, назначила меня старостой ботанического кружка. Она хотела развести во дворе школы сад. В этом деле я стал ей помощником. Мы с ребятами рыли ямы под деревья и кусты, заполняли их чернозёмом и проводили посадку. Меня даже для обеспечения руководства будущими садоводами отзывали с занятий.
В школе ребята меня звали не Володей, а Максимом.
В 1947-1948 годах у меня начал просыпаться интерес к женщинам, т.е. я на наших девочек стал посматривать как мужчина. В конце лета 1949 года мама нам с братом Аликом добилась двух путёвок в пионерлагерь. Он располагался в селе Любимовка, что ниже по Днепру от нашего города. Спали мы там в госпитальных палатках, человек по двадцать. Девочки в одной, а мальчики в другой. В моём отряде было две девочки. Одна из них нравилась мне, а второй — я. Эта вторая была активна. Ей хотелось по чаще быть со мной. Поэтому мы с ней часто вдвоём гуляли в лесу. О чём-то долго говорили, но дальше разговоров дело не пошло. Как-то гуляя мы нашли минометную мину. Она застряла между двумя расходящимися деревьями и может поэтому падая с высоты не взорвалась. Напоминала она сбой маленькую бомбочку. Я принёс её в лагерь, пионервожатые вместо того, чтобы вызвать сапёров, заставили меня бросить её в Днепр с бонов, к которым приставали катера и лодки. Там она может быть где-то и лежит до сих пор. Лес в Любимовке очень красивый. Много довольно старых деревьев. Есть даже столетний дуб, точнее был тогда. Где-то у сестры Оли в Днепропетровске есть наши фотографии на его фоне.
Сейчас описывая картину моего общения с миной, подумал:
— Как я был тогда недалеко от беды. А сколько было случаев подрыва на минах после войны.
Ребята, мальчики и девочки, в нашем дворе были дружны. Толя Дудко играл на гармошке. Под его аккомпанемент вечерами пели советские песни. Раньше мы с ним были также участниками школьного хора 57-ой школы. Дирижировал им старший пионервожатый школы. Он одну ногу потерял на фронте. До сих пор вижу как руководит хором, стоя перед нами на костылях.
Соседка тётя Лена Лобус, бывшая комсомольская активистка, была инициатором создания во дворе драматического кружка. Мы ставили различные пьесы, в том числе и о принце с Золушкой. Принцем был Лёня, а Лиля Миклей — Золушкой.
В последствии Лиля стала называться Леной Лезинской. Первая фамилия её была по маме, вторая — по отцу, который с ними не жил. Она писалась русской, но в её предках были ещё и немцы, а также евреи. Это симпатичная худенькая девочка с большими красивыми глазами. Мне Леночка нравилась.
Семья у них музыкальная. Бабушка её когда-то работала концерт-мейстером большого хора. В их квартире стояло пианино.
Второй соседкой примерно нашего возраста была Алла Лобус. Она крупнее Леночки и тогда уже успела оформиться как настоящая девушка. Фигура у неё красивая и спереди и сзади, а лицо красотой не отличалось. Оно имело тяжёлую челюсть.
Много лет спустя я даже об этих девочках сочинил стихотворение:
Тагора в детстве не читал.
Но о подруге уж мечтал
И сочинил свой идеал
Из головы одной соседки,
А бюст другой соседки взял.
С тех пор везде его искал.
Нашёл.
И четверть века счастлив был
Правдиво, искренне любил.
Как известно, героиня Тагора, когда увидела двух любимых ею юношей, лежащих с отрезанными головами, то поменяла последние местами и они приросли к чужим туловищам. Девушка хотела, чтобы у её избранника и голова была красивой и фигура мускулистой. Однако, красивая голова быстро потеряла свою новую фигуру так как не умела ею управлять и нацеливать на соответствующие тренировки. Вот так и я тогда мечтал, чтобы у Леночки была фигура Аллы.
Как отмечалось выше, в эти 1948-1949 годы у меня начал просыпаться интерес к женщинам, т.е. я уже на наших девочек посматривал как мужчина. Когда Лиля Миклей проходила к себе под нашими окнами, наблюдал за ней и анализировал её внешность. К другим девочкам я был равнодушен. Сейчас не могу вспомнить как она одевалась, но её глаза, хорошо получившиеся на фотографии, сделанной мною, помню отчётливо. Они были крупными и выразительными. Девочка она умная. Училась хорошо. Это мне тоже импонировало.
Так проходили годы, но отношения наши практически не развивались. Вдвоём мы никогда не гуляли и не оставались наедине. Просто друзья по нашему двору.
Позже начали во дворе разучивать бальные танцы и довольно успешно танцевали под аккомпанемент Толи Дудко. Я любил танцевать вальс.
Был у нас во дворе и свой рассказчик — Толя Гавриш. Он начитался приключенческой литературы и умел толково донести её содержание до слушателя. Кем он стал потом не знаю, но тогда мы заслушивались его рассказами.
С годами мои интересы постепенно перемещались за пределы нашего двора. Ещё в 57-ой школе нас всегда привлекали для участия в хоре. Тогда хором дирижировал старший пионервожатый школы. Он на фронте потерял одну ногу, а поэтому ходил на костылях. Так и выходил перед хором. Пели мы патриотические песни, такие как «Ой туманы мои растуманы». С ними выступали на Олимпиадах. Помню, что одна из них проходила во Дворце культуры Управления внутренних дел. Изучая здание дворца я залез под сцену. Там оказалось много оружия. Винтовки, автоматы. Среди них я нашёл кинжал. Правда, без рукоятки и ножен. Спрятал его под подкладку своего пальто и вынес из дворца. К кинжалу была сделана рукоятка из дерева. Он очищен от ржавчины и приобрёл приличный вид.
В школе № 23 в восьмом классе я больше сблизился с Игорем Медведевым. Мы вместе сидели за одной партой. У нас появились общие интересы. Он был старше меня на два года. Когда-то в младших классах по какой-то причине пропустил два класса. Говорили, что попал в дурную компанию … Ростом на полголовы выше меня. По характеру добродушный. Учился средне. Особенно плохо ему давалась математика. Видно сказывалось то, что он ранее пропустил два класса. Увлекался радиолюбительством.С ним мы делали первый детекторный радиоприёмник, который так и не заговорил. Всё же заниматься радиотехникой мне было с ним интересно.
На один из дней рождения Игоря я подарил ему тот кинжал. Говорят, что есть такое поверье: Режущие предметы дарить нельзя. Тот, кому подаришь, отрежется от тебя. После окончания школы мы с Игорем расстались и почти не встречались. Пути наши разошлись.
С родителями у меня складывались хорошие отношения. В учёбе мне часто помогала мама. Когда же в пятом или шестом классе у меня появились проблемы с грамотностью (писал диктанты порой на двойки ), родители нашли репетитора — знакомую учительницу русского языка. Много ошибок я делал ещё и от того, что писал диктанты, а потом и сочинения с украинским акцентом. Хотя дома и во дворе все говорили на русском языке. Только мама Толи Дудко да дворничка были украиноязычными.
Мама моя хорошо училась в детстве, а поэтому задачи по математике решать мне помогала она. Мы вместе с ней рассуждали и находили методы решения их.
Папа мой был ответственным работником (так тогда говорилось) — заведующим сельхозотдела Горсовета Днепропетровска. Всегда сильно занят на работе. Домой приходил поздно вечером, а то и ночью. Мы тогда уже спали. Когда же утром мы уходили в школу, он ещё спал. Такой режим работы был у всего государственного аппарата. Это обусловлено тем, что Сталин был «совой» и работал по ночам. В любой момент он мог затребовать того или иного партийного или государственного работника или какую-либо информацию от него. Поэтому весь руководящий аппарат страны почти всю ночь не спал. Теперь такая жизнь отца мне стала понятной.
От сильной нервной и физической нагрузки, а также от ран, полученных на войне, папа заболел. У него образовалась язва двенадцатиперстной кишки. Он долго лечился в госпиталях, а затем регулярно ездил в санатории. На работе начались осложнения. В результате отец вынужден оставить работу в Горсовете и перейти на должность старшего преподавателя в Днепропетровский сельскохозяйственный институт ( ДСХИ ).
Анализируя теперь этот момент его жизни, я пришёл к выводу, что немалую роль сыграла национальность. Он русский, причём приехавший из России. У него начальниками были все украинцы. Председатель Горсовета Гавриленко, заместитель председателя Голубенко и т.д. С позиций украинских националистов русского необходимо было вытеснить из властных структур. Что было и сделано.
Финансовое положение семьи ухудшилось. Мы вынуждены были пускать к нам квартирантов. Их было шесть студентов ДСХИ. Они разместились в большой комнате, которая имела площадь порядка тридцати метров. Мы же ютились в двух маленьких комнатках примерно по десять — двенадцать метров. Студенты эти были ребятами из сёл. Им в общежитии места не досталось. С некоторыми из них я подружился. Они рассказывали мне о своих романтических приключениях. От них получил первые уроки по мужской гигиене и безопасности половой жизни. Один из квартирантов уж очень любил обсуждать такие темы. Меня тоже это начинало интересовать. Так я начал постигать эти премудрости. С отцом на эту тему никогда не разговаривали.
Когда же у меня возникали какие-то проблемы с учёбой, то папа обычно говорил:
— Вова, учись хорошо, а то камни гатить будешь.
Хоть он и мало с нами общался, но дух его в доме был даже тогда, когда он отсутствовал. Сейчас вспомнил о духе. Однако, хочу заметить наша семья и семьи моих товарищей были атеистическими. Проблемы веры практически не обсуждались. Когда же однажды, я спросил у мамы:
— Кто такой Иисус Христос?
— Он был хорошим врачом и жил две тысячи лет назад, — ответила она.
Правда, в доме отмечалось Рождество Христово. Оно совпадало с полугодовыми именинами нашего младшего брата Пети. В этот день мама пекла много пирогов и мы ими объедались от души.
В 8-м классе я начал заниматься спортом. Сначала посещал секцию бокса. Однако, после того как один из моих товарищей во время боя сильно ударил меня по лицу, заниматься боксом мне расхотелось. После этого стал посещать секцию гимнастики в Спортивной школе Гороно. Она находилась во Дворце пионеров на проспекте Карла Маркса.
Сначала в нашей группе все были примерно одинаковы по своим успехам, но затем один мальчик стал выделяться среди нас. Учительница начала ему уделять больше внимания. Мы это видели. Такое положение нас не устраивало.
Примерно через полгода кто-то из моих товарищей предложил перейти в общество «Динамо», где был большой спортивный зал и всё выглядело как-то солиднее. Однако там мы прозанимались недолго. Однажды к нам на занятия заглянула наша учительница (тренер) из Спортивной школы Гороно. Она увидела нас и предложила вернуться на занятия к ней. Что мы и сделали. Какое-то время я посещал эту школу, но больших успехов у меня в гимнастике не было
ЮНОСТЬ В ДНЕПРОПЕТРОВСКЕ
Летом 1950 года мне шёл шестнадцатый год. Я закончил восьмой класс. Наша соседка — мама Лили Миклей предложила моей маме отправить меня на лето в геодезическую партию, чтобы немного подзаработать денег, поскольку экономическое состояние нашей семьи ухудшилось, а мы уже подрастали и нам на содержание требовалось больше. Мама с папой согласились отпустить меня в эту партию. Она состояла из пяти человек. Двое из них были геодезистами. Один потом стал нашим начальником. Трое подсобных рабочих помогали им в работе. Среди них был и я, да ещё двое девочек примерно моего возраста.
Наша задача состояла в том, чтобы снять профиль местности вдоль бывшей железной дороги между Красноармейском и Павлоградом. Эту дорогу разрушили немцы. Они хотели её переделать в автомобильное шоссе, но так и не довели дело до конца.
Для выполнения этой работы использовались теодолиты и измерительные рейки. С первыми работали геодезисты, а вторые носили мы — рабочие. Главное требование к нам было то, чтобы рейка на указанном месте стояла строго вертикально. Когда же я иногда отвлекался и моя рейка оказывалась наклонённой, то получал замечание от работающего со мной геодезиста.
Девочки были старательными, особенно та, которая повыше и крупнее. Она почти никогда не получала замечаний. Сама же была серьёзной и неразговорчивой. На лицо даже симпатичной.
Девушка же, что пониже ростом, была более шустрой и любила поговорить, но внешне она уступала первой.
Партия наша длилась десять дней. Ночевали мы в домах, что находились вдоль нашей дороги. Палаток у нас не было. Иногда спали на кроватях, но чаще покатом на полу. Однажды пришлось ночевать в небольшой комнате, расположившись один возле другого на полу. Я оказался в центре. Справа от меня спали два геодезиста, а слева — две девушки, причём та из них, что поменьше ростом, спала возле меня.
Находившись за день, пройдя при этом километров двадцать, вечером после ужина падал и засыпал «без задних ног». Утром нас будил начальник партии. Но в тот раз я проснулся среди ночи сам. Что-то внутри меня будоражило. Полежав немного, я понял, что сон не идёт.
В комнате было темно. Все спали. Спала и девушка возле меня. Мне захотелось её потрогать. Повернувшись на бок, я правой рукой стал тихонько забираться к ней под одеяло. Вот уже и её нога. Девушка спала на спине. Прикосновение моей руки не вызвало у неё никакой реакции. Подержав немного свою руку на её ноге, я стал потихоньку перемещать её вверх по ней к заветному месту. Вот и оно, слегка покрытое волосиками. Девушка по прежнему спала и не реагировала на перемещения моей руки по её телу. Тогда я начал методично всё обследовать у неё между ног. Сначала снаружи по её губкам, а затем, обнаглев, забрался и во внутрь. Мне всё было интересно. Особенно, как устроена её красавица. Забавлялся я так довольно долго, прощупывая все складки и неровности. Наигравшись вдоволь, потихоньку вынул пальцы из неё и отвёл свою руку из-под одеяла. Девушка на эти мои действия не отреагировала. Никто другой не проснулся, а я затем уснул. Утром никаких намёков на то, что произошло со мной ночью не было. Это означало, что все действительно крепко спали.
По возвращению в Днепропетровск нам должны были заплатить деньги за работу в геодезической партии. Однако, когда я пришел за ними, то мне их не выдали без паспорта. Его у меня не было, поскольку ещё не исполнилось шестнадцати лет. Пришлось принести паспорт отца. Правда, сначала он не хотел его давать, но затем уступил моим просьбам.
Таким образом, ещё до шестнадцати лет я познакомился с устройством женщины, даже не поцеловав её в губы, т.е. был я тогда ещё не целованным. Следует заметить, что к девочкам я относился с благоговением. Особенно, к тем, которые мне нравились. Не мог до них даже дотронуться или тем более совершить незначительный нажим. Так складывались мои отношения прежде всего с Лилей Миклей ( Леной Лезинской ). То же, что произошло тогда ночью, было чистым любопытством. Даже в этом деле я был любо-знательным. Вот так начались мои трудовая и половая жизни.
ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В КИЕВ
На заработанные в геодезической партии деньги я купил себе новые летние туфли и у меня ещё осталось немного денег. Они были потрачены на поездку в Киев. Она состоялась благодаря приглашению моего друга Игоря Медведева.
Мною раньше уже писалось, что его отец работал в Киеве начальником Управления вагоноремонтными заводами Юго-западной железной дороги, а семья жила в Днепропетровске. В 1950 году он перевёлся на работу в наш город и им предстояло сдать квартиру в Киеве и перевезти вещи.
После окончания восьмого класса Игорь с его мамой и сестрой Милой поехали на каникулы к отцу в Киев. Когда же я вернулся из геодезической партии, то получил от них предложение приехать к ним. Хотя мне ещё не было шестнадцати лет, но чувствовал себя уверенно. Особенно с деньгами. Купил билет на поезд и вот уже я в Киеве.
Отец Игоря жил на улице Чудновского, в доме 13, на третьем этаже в подъезде, что слева, когда входишь во двор, который представляет собой довольно широкий колодец. Потом эта улица переименовывалась, сначала в улицу Репина,а теперь в Терещенскую. Вернулись к тому названию, которое у неё было до Октябрьской революции.
Вот как в последствии был описан дом, в котором жил отец Игоря Медведева в газете «Сегодня», 20 января 2007 года Дмитрием Лавровым.
«Если вы зайдете во внутренний дворик большого серого дома (Терещенская, 13), то удивитесь, обнаружив, что стены гигантского «колодца» украшены скульптурными изображениями ваз и пленительных женских головок. На фасаде вы увидите 14 обнаженных мужчин, шагающих друг за другом и составляющих своими телами один общий фриз — барельеф. Присмотритесь, вы обнаружите, что фигуры эти очень схожи, с той только разницей, что один мужчина несет в руках виноградные гроздья, а другой — фруктовые плоды. Это Дионис — Вакх — Бахус — греческо-римский бог веселья и вина». Всего таких 14 фигур.
В этом доме очень высокие потолки. Широкие мраморные лестницы, лифты.
Квартира у Медведевых была двухкомнатной, но комнаты — большие. Замечу, что в их доме в Днепропетровске было четыре комнаты. На этот факт я обратил внимание ещё тогда. Здесь в Киеве русских крупных специалистов не очень то праздновали даже тогда.
Прибыл я к ним, как говорится, « с корабля на бал». Несколько семей сотрудников отца Игоря выезжали на маёвку в лес куда-то за Днепр. Там, естественно, была небольшая выпивка, пение песен, игры и футбол. Меня всё это очень интересовало, так как ранее я никогда не бывал на подобных мероприятиях. Сохранились и фотографии, снятые тогда.
Пока я носил рейку вдоль и поперёк будущего железнодорожного полотна Игорь в Киеве успел познакомиться с соседкой, окна которой были напротив их квартиры. Звали её Алла Мельник. Дни были тёплые. Лето в самом разгаре. Вот и мы втроём большую часть своего свободного времени проводили на Трухановом острове на пляже. Пешеходного мостика туда тогда ещё не было и мы переправлялись на каких-то баржах, точнее больших лодках.
На пляже Игорь с Аллой забывали о моём существовании и обнимались никого не стесняясь. Так близко этого процесса я раньше не видел и мне было завидно. Эта любовь Игоря так и осталась в Киеве. В Днепропетровске у него появились другие привязанности. Парень он видный. Рост более ста восьмидесяти сантиметров.
Киев мне понравился. На его улицах, гуляя и рассматривая фасады зданий, я напевал песенку, которую услышал когда-то в нашем дворе на улице Приказной от одного парня, приехавшего из Киева.
Киев любимый город мой!
Киев советский дорогой!
Ты строен, молчаливый,
Зелёный и красивый.
Сердце Украины родной.
Промчались годы, быстрые как птица.
Ушёл на фронт мальчишка воевать.
И защищая честь родной столицы,
Вперёд бойцов за Родину он звал.
Когда в руках гранату он держал
И всем бойцам сурово приказал:
«— Бейте за Киев город мой!
Громите за Киев дорогой!
За дом за мой. За хату.
За друга и за брата.
Бейте за Киев город мой!
Мальчишка умер. А бойцы стояли.
И поклялись за друга отомстить.
В боях жестоких немцев убивая,
Сдержали клятву до конца их бить.
Настало время в Киев мы вошли
И с песней парня улицу прошли.
Киев любимый город мой!
Киев советский, дорогой.
Ты строен, молчаливый,
Зелёный и красивый,
Сердце Украины родной.
Лето заканчивалось. Нужно было ехать домой. Готовиться к школе. Игорь с мамой и Милой уехали пассажирским поездом, а я с его отцом, Михаилом Дмитриевичем, поехали в товарном вагоне, загруженном их вещами. Это позволило сэкономить мне на билете, но самое главное — осуществить неповторимое путешествие вдвоём с интересным человеком. Оно осталось в памяти.
Отец Игоря был хорошо начитан. Он много интересного рассказал мне за эту дорогу. Тогда я узнал, что такое тормоз Матросова, как он устроен и многое другое по железнодорожному транспорту. После этого путешествия решил в будущем поступить в железнодорожный институт. Но судьба распорядилась иначе.
Уезжая из Киева я не думал, что судьба меня дважды вернет туда и надолго.
ЮНОСТЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Летом 1951 года Володя Герардов мой товарищ по школе, зная, что я ни с кем определенно не встречаюсь, пригласил съездить вдвоем в село Любимовку, что вниз по Днепру. В этом селе его подруга Алла и ещё несколько девочек из её 80-ой школы сняли дом и там отдыхали.
Мы приехали туда на катере под вечер. Узнали, где остановились девочки и направились прямо туда.
Когда Володя сказал, кто ему нужен, поднялся шум и гам. Алла выскочила в одной нижней рубашке. Что-то неприятное сказала Володе и дверь захлопнулась.
Мы постояли немного во дворе и решили пойти на берег Днепра искупаться. Была солнечная теплая погода. Отдохнув немного и высохнув, мы стали думать, что делать дальше. Погуляли по селу. Посмотрели на дом, где остановились девочки. Дверь его была закрыта. Решили вернуться на берег Днепра. Начинало темнеть. Нам ничего не оставалось, как заночевать на берегу прямо на пляже. Благо он пустой.
С наступлением темноты похолодало. Мы сели на песок. К сожалению у нас был только один прорезиновый плащ. Пришлось одеть его по одной руке каждому со стороны воды. Так мы, упершись друг в друга спинами, просидели до зари. Благо летом ночи короткие.
Часов в восемь пошли к девочкам. На этот раз нас пустили и даже накормили. Весь день мы провели с ними, а вечером уехали на катере в Днепропетровск. К сожалению ни с кем из этих девочек у меня никаких отношений не завязалось. Правда должен отметить, что в 1952 году я ходил к ним на выпускной вечер. Потанцевали да и только.
Одно время моя мама работала методистом на Детской технической станции. Записались и мы с Игорем туда в кружок автолюбителей. Мы изучали автомобиль ГАЗ-АА. Учились ездить на нём. Наш руководитель мечтал изготовить прозрачную модель его двигателя в уменьшенном виде. Камнем преткновения стали клапаны. Через отца Игоря на его заводе их изготовили, но дальше дело не пошло. Автомашину ГАЗ-АА всё же изучили.
Увлекался я также фотографией. Когда пришёл в фотокружок при Доме пионеров, фотоаппарата у меня ещё не было. Очень хотелось его иметь. Помогло сало кабана, выращенного мною. Взяв кусок сала дома, я продал его на базаре «Озёрка» и тут же купил себе подержанный фотоаппарат импортного производства марки «Alpa». Он снимал на стеклянные пластинки и был похож на отечественный аппарат «Фотокор», т.е. раскладывался и имел «гармошку». Пользовался я им недолго. С пластинками неудобно было работать. Поэтому, купил себе новый фотоаппарат «Любитель». Аппарат «Alpa» выпросил у меня один из родственников, который приезжал к нам в гости. На «Любителе» было сделано много хороших снимков. Лучшим среди них — портрет мамы размером 13 на 18 сантиметров. Есть хорошие фотографии Лили Миклей (Леночки Лезинской), брата Алика и сестры Оли (Лёли), а также групповые снимки.
Под руководством мамы на станции дети на небольших участках земли выращивали различные сельхозкультуры. Лучшие образцы их выдвигались на конкурсы и выставки. Целью этой работы было привить детям любовь к труду на земле и даже показать нерадивым крестьянам чего можно достичь при хорошей обработке почвы и растений.
Лучшей среди этих начинающих мичуринцев у мамы была Людмила Шарапа. Она выращивала рис без залива его водой, как это делают на Юге. Там на Детской технической станции я с ней и познакомился. В общем она была неплохой девушкой, но что мне не нравилось в ней так это её зубы с выступающими клыками. Теперь я на это не обратил бы внимание. Тогда же знакомство состоялось. Моя мама очень хотела, чтобы я с ней дружил. Правда, был я у неё даже на выпускном вечере и, пожалуй, всё.
Прошло некоторое время и мы с Людмилой как-то встретились. Погуляли по городу, т.е. походили по проспекту Карла Маркса. Она пригласила меня к себе домой. Мы о чём-то говорили и рассматривали какие-то вещи в её квартире. Вдруг она забегала по комнате, а затем вскочила на стул, который стоял возле меня. Чтобы Люда не упала, я подал ей свои руки и они оказались в её руках. До сих пор помню её улыбку и даже смех. Какое-то время она стояла надо мной. О чём-то говорила и смеялась, держа меня за руки. Я же на своих вытянутых с трудом удерживал её от падения. Потом Люда как-то резко соскочила со стула и сразу загрустила. Через некоторое время мы распрощались. Много позже, анализируя это событие, я понял чего она хотела. Да, да. Ей видно хотелось, чтобы я развёл руки в стороны и она упала бы в мои объятия. Однако, тогда этого не было сделано, так как не был к нему готов. Да и к тому же где-то в подсознании маячил образ Лили Миклей.
Через пару лет мы случайно встретились с Людой. Оба тогда уже учились в высших учебных заведениях. Она похорошела. Фигура её приобрела женские формы, и грудь и бёдра были при ней. Опираясь на свой приобретённый опыт общения с женским полом, я попытался, идя рядом с ней, приобнять её за плечи. Как говорится, на правах старого друга. Она же резко отстранилась от меня и изменилась в лице. При этом сказала мне что-то обидное. Вскоре мы расстались и больше не встречались. Видно, не могла простить мне того, что я тогда не развёл руки в стороны.
Новый учебный год в девятом классе мы начали в восстановленном здании школы №100. Она располагалась внизу вблизи нашей старой квартиры, что на улице Приказной. Ходили в неё по улице Крутогорной. У меня была мечта съехать на коньках по этой улице вниз и не упасть. Позже я её осуществил.
Школа наша мужская, а поэтому, чтобы мы выросли нормальными мужчинами, проводились совместные вечера с соседней женской 22-ой школой. На них мы учились танцевать и общаться с девушками. В этом деле видно у меня были серьёзные пробелы, если к семнадцати годам — ни одной постоянной подруги. К тому же я ещё не целовался.
В девятом классе я стал более серьёзно вздыхать о Лиле Миклей. Теперь она уже называлась Леночкой Лезинской. Много вечеров проводил у неё в квартире. Бабушка её играла на пианино, а Леночка пела различные советские песни. Например, такие:
«Светят Кремлёвские звёзды.
Это наша Москва» и т. д.
Мне было приятно с ними общаться. Я многое тогда узнал о музыке, операх, опереттах. Арии и песни из последних полюбил на всю свою жизнь.
Однако, Леночка держала меня на расстоянии. Она даже не выходила меня провожать на крыльцо, когда я уходил домой в свою квартиру, расположенную от её квартиры на удалении двадцати метров.
Мама моя была не довольна тем, что я провожу вечера у Леночки. Она, мне кажется, просто ревновала. Тоже самое я наблюдал, когда надолго задерживался у Игоря. В его доме мама и бабушка любили играть в карты и в лото. Но к играм меня никогда не тянуло. Играл только за компанию. Мне приятно было бывать у них. Обстановка располагала к общению. У Игоря была отдельная комната, где мы с ним занимались своими делами. Его сестра Мила еще была ещё маленькой девочкой и никаких платонических мыслей на её счёт тогда не возникало.
У моей мамы была подруга Анна Николаевна. В прошлом балерина. Теперь она вела кружок бальных танцев. Стал его посещать и я. Как-то она сказала с намёком:
— Кружи этих девочек и не стесняйся.
Видно я был скован в общении с ними. Через несколько уроков я уже грамотно танцевал вальс. Затем пошли другие танцы: паде-катер, паде-грас, паде-паденер. Последний назывался ещё танцем конькобежцев.
Как-то на одном из костюмированных вечеров, где я был в черном отцовском костюме, меня на вальс пригласил мушкетёр. Это была Зиночка Морозова. Белокурая, красивая и шустрая девочка из девятого класса 22-ой женской школы, с которой дружила наша 100-я мужская школа. Школы наши находились рядом. Дирекции их организовывали для нас совместные проведения праздников. С тех пор мы с Зиночкой все школьные танцевальные вечера открывали вальсом вместе. Первый вальс всегда был наш. Сначала нас кроме танцев на школьных вечерах ничего не связывало, однако, потом мы оказались в одном драматическом кружке при Доме культуры имени Ильича.
Летом после окончания девятого класса мы с Игорем значительную часть своего свободного времени проводили на Днепре. Сначала занимались плаванием, а потом академической греблей. Поступили в секцию гребли спортивного общества «Сталь». Тренером у нас был речной «волк» по прозвищу Дик. Он был шоколадного цвета с головы до пят. Ходили на восьмёрке. Это гончая лодка с восьмью вёслами и восьмью гребцами, т.е. на одно весло один гребец. Сосед Игоря по дворам Алик Правосудович ходил на одиночке. У него результаты были выше наших. Любили мы и на обычных лодках поплавать по протокам между островами, подглядывая за парочками. С приездом отца Игоря в Днепропетровск в его распоряжении появилась яхта (швербот). Сам он редко на ней ходил по Днепру. Как говорят моряки. Поэтому, она часто бывала в нашем распоряжении. Мы с Игорем быстро научились ею управлять.
Вечерами в течение всего десятого класса я ездил в Дворец культуры имени Ильича на репетиции драмкружка. Руководителем его был молодой парень, лет на пять — шесть старше нас, только что окончивший театральное училище. Опыта у него не было никакого. Ставили мы спектакль по пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет спустя». Эта пьеса переносит события времён мушкетёров на период после Октябрьской революции. Действия происходят в оккупированном белогвардейцами Екатеринославе, т.е. в послереволюционном нашем городе. Она описывает действия комсомольского подполья.
Мне поручили играть роль Якова, комсомольского ватажка. Я должен был открывать спектакль словами Михаила Светлова:
«Песнею, поэмою, трибуною.
Ничего от близких не тая.
Повторись опять моя сумбурная
Юность комсомольская моя.
Пролетай же время через трещины.
Постарайся день со днём связать.
Это мной давно уже обещано.
Это я обязан рассказать.
Повторяется юность заново.
Очень трогательной,
Чуть, чуть смешной.
Будто в детском театре занавес
Раскрывается передо мной.»
Репетиции шли в течение всего десятого класса. Однако, пьесу мы так и не поставили. Что-то помешало. К тому же начались интриги. Наш руководитель и мой товарищ по школе Тарас Назимов влюбились в одну из актрис нашего кружка Зиночку Морозову. Первого она отвергла сразу. Со вторым ситуация осталась непонятной. Как-то руководитель кружка пытался вызвать меня на откровенность и заманить на свою сторону, но я не пошёл у него на поводу. Возможно, всё это послужило поводом для распада нашего кружка. Спектакль был сорван. Мы так и не сыграли пьесу ни разу перед публикой. К весне кружок прекратил своё существование, но ребята, за малыми исключениями, остались в хороших отношениях.
Зиночка была очень симпатичной девушкой, но я сам оставался по отношению к ней в стороне, поскольку раньше узнал, что она старше меня на два года. Во время войны пропустила два класса. Влюбляться в старших девочек было для меня табу. Она же очень хорошо ко мне относилась. Мы продолжали танцевать на вечерах. Я бывал у неё дома. Помню, идя на выпускной вечер в 22-ю школу, мы зашли за Зиночкой. Её мама нас предупредила, чтобы после застолья мы хорошо вытирали руки. На белых платьях наших подруг не должно было остаться пятен от наших рук. С Зиночкой я любил танцевать. Ещё раз повторюсь, мы с ней всегда вечера в школе открывали вальсом. Она была очень лёгкой в танце. На выпускном был последний наш совместный танец. Больше я с ней не танцевал. Хотя встречи ещё были, но уже в Москве.
Выпускные вечера гуляли в нескольких школах поочерёдно. Сначала в 22-ой женской школе, а затем в нашей мужской 100-ой. После этого у Люды Шарапы в её женской школе. Был я ещё на одном выпускном вечере в 80-ой школе. Туда меня пригласила подруга моего товарища Володи Герардова. Пришли мы туда втроём и также ушли. Никто мне там не понравился. Тогда я был под «гипнозом» Леночки Лезинской.
Закончил я школу хорошо. У меня в аттестате только две четвёрки — по алгебре и русскому языку, остальные все пятёрки, но серебряной медали мне не дали, так как четвёрки были по предметам из разных учебных групп. По алгебре четвёрка была случайной. Математика в целом давалась мне хорошо. А вот по русскому языку — закономерной. Русские диктанты и сочинения я писал с ошибками. Как уже отмечалось ранее, с украинским акцентом. Сказывалась окружающая среда.
Вообще мне до сих пор непонятно зачем культивировать эти два очень близких друг к другу языка. Украинский должен влиться в международный широко распространённый русский и не будет проблем у школьников, да и у политиков.
Хочется вспомнить своих учителей последних двух лет учебы в 100-ой школе.
Математику у нас преподавал Павел Антонович Рындин. Он же был директором школы. При этом директорские обязанности его часто так захватывали, что он опаздывал на уроки. Пока Павла Антоновича не было наш класс 10-й «Б» стоял «на головах». Шум от нас разносился по всей школе. Директор появлялся в дверях со словами: — Дикие звери клетку ломают.
Все вставали и мигом затихали. Начинался урок.
Физику вела Дора Израйлевна Торгман. Она же была классным руководителем. Полная добродушная еврейка. Отношения её ко всем ребятам были одинаковы. Вспоминаю её с теплотой.
Русскому языку нас учила полячка Эльза Владимировна Кавецкая. Увлекающаяся, импульсивная особа. Любила обсуждать с нами действия литературных героев и щекотливые темы.
Помню, что украинскую мову прививала нам высокая, крупная, полная ещё молодая женщина. Больше о ней ничего вспомнить не могу.
Другие учителя вспоминаются с трудом. Помню, что у географа были усы, а у исторички, маленькой щуплой женщины, муж был партийным работником.
Так закончилось школьная юность. Теперь предстояло выбрать дальнейший путь своей жизни.
ВЫБОР ПУТИ МОЕЙ ЖИЗНИ
В Днепропетровске много высших учебных заведений. Мои родители работали в Сельскохозяйственном институте. Примерно до восьмого класса я собирался туда поступать. Тогда моим увлечением было садоводство. Оно осталось у меня на всю жизнь. Моя мама хотела, чтобы я поступал в Тимирязевку, т.е. в Сельскохозяйственную академию в Москве. После общения с отцом Игоря решил поступать в транспортный институт. Тётя Игоря агитировала меня в Горный институт, где она работала. Там были самые высокие стипендии, но лезть под землю я не захотел. Ходил на экскурсию в Металлургический институт, но после того как побывал в горячем цеху и познакомился с его дымом и копотью на заводе, мне металлургом быть расхотелось.
В общем, к середине десятого класса у меня не было четкого решения по вопросу: — Куда пойти учиться? В какой институт.
Где-то в середине зимы в начале 1952 года в нашей сотой школе появился представитель военкомата. Он стал нас, т.е. выпускников, агитировать за то, чтобы мы подавали заявления для поступления в военное училище, готовящее лётчиков для реактивной авиации.
Из двух выпускных классов, в каждом из которых было по 25-30 мальчиков. Ни один из них не написал такого заявления. Желания идти служить офицером в армию ни у кого не было, тем более в какое-то непонятное училище. Реактивная авиация тогда только зарождалась.
После этого представитель военкомата совместно с нашим военруком и секретарём райкома комсомола стали по одному нас вызывать в кабинет и беседовать с «глаза на глаз». Результата не было. Тогда они решили начать с комсомольцев-руководителей.
Первым вызвали секретаря комсомольской организации школы Ромашку. Он вошёл в кабинет в очках и тут же вышел. Ему сказали, что в авиацию не подходит.
Затем вызвали меня — его заместителя.
— Куда Вы собираетесь пойти учиться после окончания школы? — спросил меня секретарь райкома комсомола.
— В Тимирязевку, т.е. в Сельскохозяйственную академию в Москве, — ответил я.
— Что, пшеничку будете сеять? — спросил военком.
— А чем плохое занятие? — парировал его выпад я.
После этого началась настоящая обработка моей психики. Мне заявили, что если я не напишу заявление на поступление в авиационное училище, то не настоящий комсомолец, а в вожаки молодёжи тем более не гожусь и вообще мне не место в комсомоле. Всё это повторялось несколько раз в различных вариантах. Они решили меня сломать, понимая, что если заместитель секретаря комсомольской организации школы напишет такое заявление, то за ним потянутся и другие школьники. В итоге я тут же при них написал такое заявление.
Когда я вышел в коридор, то ко мене бросились мои однокашники. Узнав, что я написал это заявление, ещё несколько ребят сделали то же самое. Представители военкомата и райкома свою задачу выполнили.
Как потом оказалось, это был набор, в который и Гагарин стал курсантом военного авиационного училища.
Однако, видно не судьба мне стать лётчиком. Всю весну ходил в военкомат на медицинскую комиссию. Проверяли нас капитально, но когда дело дошло до моих глаз, то оказалось, что у меня дальтонизм, т.е. мои глаза плохо различают цветовые комбинации. С таким диагнозом в лётчики не берут. Когда мне военком сообщил об этом, то я его спросил:
— Теперь я могу быть свободен?
— Нет. Ты написал заявление на учёбу в военные заведения и мы подберём тебе подходящее для твоего диагноза. Как учишься? — спросил он.
— Первые выпускные экзамены сдал на отлично. Буду и дальше так же стараться, — ответил я.
— Тогда мы предлагаем тебе стать слушателем Военной академии тыла и снабжения. В неё поступают офицеры, послужившие в войсках после окончания училища. Сейчас же принято решение набирать туда и со школьной скамьи. Вот тебе адрес майора, который будет тоже поступать туда учиться. Езжай, посоветуйся с ним. Поговори также с родителями. С ответом не тяни. Желающие поступать туда найдутся. Всё. До скорого свидания, — закончил беседу военком.
Съездил по указанному адресу. Совет майора был:
— Только поступать. Это большая честь для мальчишки.
Отец же мне сказал:
— Хотелось, чтобы ты стал агрономом, как и я, но ты уже взрослый. Решай сам.
Теперь мне было над чем призадуматься. Сравнивая уровни обеспеченности нашей семьи и семей моих однокашников Тараса Назимова и Пяткина, родители которых были кадровыми офицерами, пришёл к выводу, что живут они много лучше нашего. Всё это, несмотря на то, что мой отец был тогда старшим преподавателем института, т.е. довольно высокопоставленным работником на гражданке.
В нашей семье было четверо детей: я, Алик, Лёля и Петя. Рассуждал я так: «Если мне удастся уйти на учёбу в высшее учебное заведение при полном армейском обеспечении, это значительно повысит жизненный уровень семьи в целом, что позволит братьям и сестре получить высшее образование».
Поэтому, несмотря на то, что мне хотелось стать агрономом — садоводом, я предпочёл поехать учиться в Военную академию тыла и снабжения Советской армии имени В.М.Молотова. Она располагалась в городе Калинине ( теперь это Тверь ), что недалеко от Москвы.
Некоторые мои знакомые отговаривали меня от этого шага, заявляя:
— Тебе в армии придётся убивать людей, а может и самому быть убитым.
Теперь могу сказать, что благодаря тогдашней политики коммунистической партии и руководства страны, мне, прослужившему 36 лет в армии с 1952 по 1988 годы и не только в Киеве, а и на Кавказе, ни разу не пришлось стрелять в людей и по мне никто не стрелял.
И ещё. Когда вопрос о моём поступлении в академию обсуждался в семье, отец предложил сходить со мной к директору нашего сельскохозяйственного института ( я не боюсь этого слова, в его стенах я вырос ) профессору Лысенко. Помню, что он мне тогда сказал:
— Поступай в Военную академию. В наш институт я тебя всегда приму.
Замечу, что отношения отца с директором не всегда были гладкими.
Мне могут возразить:
— Военные конфликты в те годы тоже были.
— Да, были. Но не настолько масштабные, как после развала Советского Союза. Кроме того, каждый мужчина должен уметь защищать свою Родину. А, если всё-таки грянет война, то большинство мужчин пойдёт на фронт. Я же буду к этому подготовлен. Примерно так я, юноша, которому ещё даже не исполнилось восемнадцати лет, рассуждал тогда, прежде чем дать своё согласие на поступление в Военную академию.
После всех этих обсуждений сообщил своё решение в военкомате о моём желании поступать в академию. Затем продолжал сдавать выпускные экзамены в школе и гулял на выпускных вечерах. И так аттестат у меня в руках. В нём только две четвёрки — по русскому языку и алгебре. Однако, медали, даже серебряной, у меня нет. Придётся сдавать вступительные экзамены в академию на общих основаниях.
Где-то в июле 1952 года получил в военкомате запечатанный пакет с моими документами и требования на бесплатный проезд по железной дороге до города Калинина. Теперь это Тверь. Выехал я с маленьким чемоданчиком полным книг — учебников за среднюю школу в Калинин через Москву. С дня моего выезда из Днепропетровска начался отсчёт дней моей службы в Советской армии.
АКАДЕМИЯ В КАЛИНИНЕ
Впервые в Москве я был перед войной с родителями. Мы ехали на родину моего папы в Смоленскую область через Москву. В ней задержались на Первомайские праздники. Помню как стояли в толпе, наблюдавшей шествие демонстрации по Красной площади. Мне тогда было шесть лет.
Итак, в середине июля 1952 года я вновь в Москве. Выйдя из вагона на Курском вокзале, немедленно направился на Красную площадь в Мавзолей к Ленину. Там была огромная очередь. С вещами в Мавзолей не пускали. Их нужно было сдать в камеру хранения, которая находилась в здании Исторического музея. Однако, мой тяжёлый чемоданчик с учебниками там не захотели принять. На счастье возле меня в очереди стояли две девушки, которые не хотели сдавать в камеру хранения свои вещи. Одна из них предложила посторожить мой чемоданчик пока я пройду через Мавзолей вместе со второй девушкой. Я был настолько доверчив, что тут же отдал свой чемоданчик, в котором лежал пакет с моими документами, причём, не задумываясь о последствиях.
Мы прошли через Мавзолей. Посмотрели на Ленина, Впечатление было сильное, ибо он был для нас великим человеком и вождём. Так мы соприкоснулись с нашей историей. Пока проходила через Мавзолей вторая девушка мы с первой стояли и болтали, но так и не познакомились. Как только вторая вышла, я распрощался и поехал дальше по Москве.
Вторым объектом посещения был Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова на Ленинских горах. Я обошёл всё это величественное высотное здание вокруг. Из одного подъезда вышла девушка с кольцом хула-хупа на плече. Заговорил с ней. Узнал от неё что-то об университете и мы разошлись по своим делам.
Мелькнула мысль: — «А не подать ли документы на поступление в этот университет?» Но с одной стороны было как-то боязно, уж очень высокая слава о нём шла. Поступить туда считалось очень трудно. С другой же стороны, в Москву я приехал за счёт средств военкомата, и это тоже удержало меня от такого шага. Мои понятия о чести не совмещались с таким дезертирством.
Поэтому, погуляв ещё по Москве, я поздно вечером по проездным документам, выданным в военкомате Днепропетровска, взял билет до города Калинина и выехал туда.
Утром я уже стоял на проходной Академии тыла и снабжения Советской Армии имени В.М.Молотова. Это было 15 июля 1952 года. С этого дня, как уже писалось, у меня пошел отсчёт лет службы в Вооружённых силах.
Документы у меня приняли без проблем. Сразу же поставили в строй таких же поступающих как я и повели в столовую. Здесь я впервые в жизни выпил ананасовый сок, поданный на третье. Про себя подумал: «Вот что значит тыл. Там всё есть.»
Поступающих в Академию, то есть абитуриентов, было очень много. Как потом выяснилось, нам создали конкурс восемь человек на одно место. Среди ребят был и мой однофамилец. В свободное время кто-то из них предложил сходить на Волгу. Была ли это самоволка? Точно не знаю. В нашем кругу оказалась какая-то девушка. Очевидно знакомая кого-то из местных ребят. Мы купались все вместе. В воде барахтались, подныривали друг под друга. Я тоже подныривал под девушку, открывал глаза в воде и стремился дотронуться до её ноги. Ушёл в казарму я раньше других. К вечеру разразился скандал. У той девушки что-то пропало и она пришла жаловаться в Академию.
Руководство наше разбиралось недолго. Несколько ребят из тех, кто был тогда на реке, отчислены из числа поступающих, в том числе и мой однофамилец. Мы с ним спокойно распрощались. Он практически не переживал. Некоторые ребята, как потом выяснилось, вообще просто поехали покататься за счёт военкомата.
Больше я за проходную Академии самовольно не выходил. Усиленно готовился к экзаменам и затем их успешно сдавал, в основном на отлично. Экзаменов было много. Наряду с общеобязательными сдавались ещё история и география. Список поступивших в Академию был составлен по числу, полученному от суммирования всех оценок по экзаменам.
Первым в этом списке был Захаров Геннадий Иванович (потом мы его называли Гешкой). Он получил наивысший балл на вступительных экзаменах. Отец у него был полковником, старшим преподавателем нашей Академии. Позже в течение семестров Гешка учился средне, даже с тройками.
Вторым в этом списке был я. Свою хорошую подготовку подтвердил и на семестровых экзаменах первого курса, которые сдавал все на отлично. Из-за украинского акцента получил кличку «Мэтр». Во многих словах вместо звука «Е» говорил «Э».
В течение первого года обучения ближе всего сошёлся с Тепиным Игорем (его отец был начальником тыла Академии) и Попехиным Олегом, тоже из военной семьи. С последним у меня отношения позже испортились из-за того, что мне как секретарю комсомольского бюро учебного отделения пришлось заслушивать его на собрании за самоволку.
В памяти сохранились также фамилии и имена моих других однокашников: Хвоин Женя, Якутин Юра, Пудков Серёжа, Наги-Заде Герман, Бондарь Володя, Асеев Саша, Антюхов Витя, Кундин Толя
Хочу перечислить всех своих командиров. Начальником Академии был генерал-лейтенант Миловский, начальником инженерного факультета — полковник Жуковский, начальником курса — подполковник Шидловский. Мы ходили на лекции в потоке вместе с офицерами, но организационно были объеденены в роту курсантов, состоящую из двух взводов. Командиром роты был капитан Дроздов, а командиром взвода будущих инженеров — технологов старший лейтенант Коновалов. Старшиной роты — старшина Лопата. Все командиры в роте не имели высшего образования, но для нас были образцовыми офицерами, особенно капитан Дроздов. Лицо у него волевое. Цыганского типа. У старшины Лопаты нос свёрнут на правый бок. Видно пострадал когда-то в драке. Кроме нашего взвода технологов был ещё взвод механиков. Нас готовили стать инженерами для войск тыла и называли некомбатантами, т.е. непосредственно в боях неучаствующими.
При зачислении в Академию нас назначили на должность «слушателя» и присвоили воинское звание «курсант». После первой экзаменационной сессии я получил воинское звание «младший сержант», поскольку был секретарём комсомольского бюро учебного отделения, соответствующего строевому взводу.
Непосредственными командирами над нами, т.е. заместителями командиров взводов и командирами отделений были поставлены слушатели, поступившие из войск сержанты и солдаты. Это старший сержант Лиморенко, младший сержант Ночвин Коля (из моряков). Командиром моего отделения был рядовой Усилов. Они жили вместе с нами в большой комнате на первом этаже Гусевских казарм, которые располагались практически в центре города Калинина. На втором этаже этого здания находились аудитории для проведения учебных занятий. Завтракать, обедать и ужинать мы ходили строем в основной корпус Академии, где была столовая. Стоимость питания высчитывалась из нашего оклада, который составлял 750 рублей. На питание уходило примерно половина его. Остальное всё было бесплатным.
По дороге в столовую мы шли мимо здания педагогического института, где в основном учились девушки. Наш марш сопровождался громким пением. При этом они высовывались в окна и махали нам руками, а мы старались погромче орать.
Предшествующий нам набор слушателей из гражданской молодёжи в казарме не жил и строем в столовую не ходил, т.е. пользовался наряду с офицерами всеми правами свободного перемещения за пределами времени прибывания на занятиях. Поэтому они свободно ходили в пединститут на танцы. Но однажды устроили там драку со студентами — мальчиками. После этого несколько человек, из дравшихся, выгнали из Академии, а остальных перевели на казарменное положение. После сдачи экзаменов за первый курс им было присвоено звание младший техник — лейтенант и они с начала второго курса жили как и все другие офицеры — слушатели.
Так вот проходя мимо пединститута мы пели различные строевые песни. Среди них была и такая:
«Чьё-то сердце загрустило.»
После этой строки, чтобы усилить эффект, мы выкрикивали фамилию нашего товарища: «Усилов». Результат достигался мгновенно. После чего мы дальше продолжали петь:
«Знать оно любить хотело.
Залилось оно тоскою.
Вслед за войском полетело.
Для тебя, моя родная,
Эта песенка простая.
Я влюблён и ты, быть может,
Потеряла сердце тоже
И теперь от боя к бою
Я ношу его с собою …»
Затем припев повторялся, а за ним повторялось и четверостишие с выкриком «Усилов».
Пели и другие песни. Среди них «Ласточка, касаточка!», «Мы идём, идём большими маршами», «В буднях великих строек» (то есть Марш энтузиастов ), «Артиллеристы! Сталин дал приказ!» Все эти песни были жизнеутверждающими, призывающими идти вперёд к лучшей жизни, а не упадническими, как теперь.
В жизни нашей всё было направлено на учёбу. Даже в увольнение практически не ходили. Правда дважды за первый год обучения я всё же увольнялся. Первый раз меня просто послали за канцтоварами для всего моего взвода, а второй раз, когда я получил воинское звание «младший сержант», отпустили просто погулять. Не помню как получилось, но я в тот же день познакомился с какой-то девушкой. Мы долго гуляли по городу. Для меня в общем-то новому. Когда же пришло время мне возвращаться в казарму, то подошли к проходной и там совершенно неожиданно расцеловались. Так я впервые поцеловал женщину, имени которой теперь не помню. Придя в казарму прополоскал рот. Так этот поцелуй был для меня непредвиденным. Больше той девушки я не видел.
Конечно все мы тогда были молодыми и у нас в голове, кроме учёбы, были ещё девушки. Вот и песни пели всё о них. Как пристойные, так и не таковые. Например:
Если с девушкой гуляешь по Советской,
(Это центральная улица в городе Калинине.)
И она тебе сказала:
«— Я твоя!
Ты её скорей хватай
И в кусты её толкай.
Никогда и нигде не унывай!
Вечерами собирались в нашей Гусевской казарме и чаще всего под руководством курсанта Михайлова, который играл на аккордеоне, пели песни и такие:
Если твой котелок уже не варит,
Пустоты ты его не выдавай.
Делай вид, что ты Сократ
И что чёрт тебе не брат.
Никогда и нигде не унывай.
Если выгнали тебя из института,
И директор скажет жалобно:
— «Прощай!»…
Дальше я слова забыл. Отмечу только, что раньше в ВУЗах был именно директор, а не ректор, как теперь. Кому-то всё хочется изменять названия. Думают, что от этого дела пойдут лучше. Ну, да ладно. Это просто так к слову.
Однако, всё же учёба была главной. У нас практически свободного времени нет. Утром до обеда на плановых занятиях. После обеда — час сна. Как же трудно было просыпаться днём, когда старшина кричал: «Подъём!» Затем — самоподготовка до ужина, а после него опять за книжки. Телевизоров не было. Это они сейчас в основном губят молодёжь.
Среди преподавателей были выходцы с Украины, так как наша Академия ранее находилась в городе Харькове. Запомнилась мне преподаватель химии женщина небольшого роста. Она говорила на «Э», т.е. в некоторых словах, так же как и я, вместо звука «Е» произносила звук «Э». Например, «Мэтод», «Мэтр». Эту особенность подметил Володя Курбатов и дал мне кличку «Мэтр». Она не обидная и я не возражал, когда меня так называли. Это уже потом в нашем лексиконе данное слово приобрело смысл как синоним руководителя.
Зимнюю экзаменационную сессию я сдал на отлично. После неё выехал в отпуск в конце февраля 1953 года в город Днепропетровск, т.е. домой к родителям. Вся моя родня была рада моему приезду. Есть фотографии, на которых я в солдатской шинели среди них в садике, что возле нашей квартиры.
Побыв немного дома, стал навещать своих друзей. Был у Игоря Медведева. Он учился тогда в Горном институте, где работала его тётя. Посетил и Леночку Лезинскую ( т.е. Лилю Миклей). Приняли меня хорошо. Угощали чаем. Затем бабушка Леночки села за фортепиано, а Лена запела хорошо известные мне песни. Провожать меня как и прежде она не пошла. Было ещё несколько таких музыкальных вечеров и вот в последний из них она вышла со мной на крыльцо. Сначала мы о чём-то говорили, а затем я приблизился к ней, взял за предплечья и попытался поцеловать. Однако, она опустила голову и мой поцелуй пришёлся ей в лоб. Освободившись от меня она молча убежала к себе в дом, а я пошел к себе. Не смог удержать, не решился применить силу. Так и потом всегда было со мной, когда девушка мне нравилась.
На следующее утро проснулся рано. Долго лежал на раскладушке в большой комнате, на которой мне постелила мама, так как все кровати в квартире были заняты другими родственниками. Обдумывал и оценивал вчерашнее событие. Оно меня волновало.
Неожиданно заговорил висевший на стене чёрный тарелочный репродуктор нашей радиоточки. То, что он сообщил было ужасно:
— «Пятого марта умер Сталин.»
Услышав это, мой отец вышёл из спальни ко мне. Понимая, что военнослужащий должен в таких случаях принять какое-то решение, я спросил у отца:
— Папа! Что мне делать?
— Тебе, сын, нужно немедленно ехать в часть,— был его ответ. Так оценил ситуацию старый солдат. Что я и сделал в тот же вечер, даже не простившись с Леночкой Лезинской.
В Москве я остановился у Зиночки Морозовой, своей знакомой по 22-ой школе Днепропетровска. Полгода назад мы с ней вальсом открывали школьные вечера. Она, также как и её старшая сестра, училась уже в Московском энергетическом институте. Зина отвела меня в комнату к знакомым ей мальчикам-студентам. Там временно и поселился.
Поезд, которым я ехал в Москву, был забит молодёжью, ехавшей посмотреть Сталина в гробу. Теперь, устроившись с жильём, спросил у Зины:
— Когда мы с тобой пойдём попрощаться со Сталиным?
— Я сама не пойду и тебя не пущу. Не хочу отвечать за твою жизнь перед твоей мамой, — был её ответ.
— Почему ты так говоришь? — пытался уточнить ситуацию я.
— Возле Колонного зала Дома Союзов, где лежит Сталин, происходит что-то несусветное. Люди, чтобы пройти посмотреть Сталина, давят друг друга.
Затем Зина взяла меня за руку и повела в одну из соседних комнат. Там находилась девушка, вернувшаяся с прощания. Она сидела на стуле по середине комнаты. Одежда её была изорвана. Вокруг стояли студенты и слушали её рассказ.
Тогда по разным оценкам было раздавлено около тысячи человек. Сталин унёс с собой их жизни. Настолько был велик порыв народа, особенно у молодёжи, чтобы посмотреть своего вождя, Хрущёв же хотел его как можно скорее похоронить, а затем начать делить власть.
Ни Зина, ни я и никто из её однокурсников не пошёл прощаться со Сталиным. Сработал здоровый инстинкт самосохранения. После его похорон я уехал в Калинин в свою Академию.
Пошел второй семестр первого года обучения в Академии тыла и снабжения имени В.М.Молотова. Мы «грызли гранит науки». Я сам с особым усердием. Предстояло еще выполнить курсовой проект по курсу «Детали машин». Мне преподавателем было поручено сконструировать червячный редуктор. Рассчитал я его довольно быстро. Теперь предстояло вычертить на листе ватмана А1. Чертежный зал в академии был оборудован всем необходимым. Нужно только было сесть за чертежную доску, но времени у меня уже не хватало. Тогда я решил, что буду чертить чертеж червячного редуктора всю ночь. Не один я оказался в таком положении. Со мной в чертежном зале целую ночь проработал еще один слушатель командного факультета, причем в звании майора. К утру наши чертежи были готовы. Я свой успешно защитил.
Второй семестр закончил тоже на отлично. Генка Захаров, стоявший в списке абитуриентов впереди меня, теперь сильно отставал. Было понятно, что при поступлении ему сильно помогли знакомые его папы — старшего преподавателя и полковника. Вообще с детьми некоторых крупных военных у нас были проблемы. Сын штабного московского генерала курсант Бавин со своим дружком курсантом Чагиным обворовали каптерку. Состоялось разбирательство и их отчислили из состава слушателей Академии солдатами в войска.
После смерти Сталина у меня сохранились газеты. Там, рядом с ним, лежащем в гробу, часто мелькал Берия. Сначала я хотел эти газеты сберечь для истории, но когда расстреляли Берия, мне посоветовали их выбросить, что и было сделано.
О наших академических преподавателях помню мало. Сообщу только о выделяющихся чем-то фигурах.
Физику у нас читал еврей профессор Китайгородский. Высокий мужик с громадным горбатым носом. Он жил в Москве, а на лекции приезжал в Калинин на автомашине «Победа», будучи сам за рулем.
Запомнился ещё преподаватель по физической подготовке своим изречением-шуткой. Это был полковник с пышными густыми бровями. Когда мы пробежали три раза вокруг стадиона, он неожиданно громко крикнул:
— Подтянись! Осталось сорок кругов.
Физически слабые сразу затормозили бег и чуть не попадали на землю. Среди них был курсант Азбель. Его потом отчислили из академии по состоянию здоровья.
Историю КПСС читал тоже еврей подполковник Шульц. Он был какой-то весь кругленький. Страдал одышкой, так как постоянно с шумом выпускал из себя воздух. Если слушатель на семинаре или экзамене отвечал всё правильно, то Шульц сидел за столом безучастно. Когда же отвечающий начинал врать, он тут же руками начинал измерять свой стол.
Из наших тыловых курсантов есть и генералы. Насколько мне известно, это Боря Алисов. Когда-то на одной из встреч в КВИРТУ мы с ним разговорились. Тогда ещё были капитанами. Сначала обычные в таких случаях приветствия и вопросы. Смотрю, а у него на груди среди орденских колодок колодочка ордена «Красная звезда».
— Да, ты у нас орденоносец,— подколол я его,— за что получил?
— Читать газеты надо,— ответил Боря важно.
Потом мне Витя Антюхов сказал, что орден ему дали за освоение новой техники. Служил Алисов в Космических войсках на большой должности, получил даже звание генерал-лейтенанта. К сожалению уже умер и похоронен в Москве. В Академии Боря вместе с Чагиным был отличниками по строевой подготовке. На них преподаватель нам показывал, как надо ходить. Чагина выгнали, а Алисов стал генералом. Такова их судьба.
Были в нашей курсантской среде и другие нехорошие явления. Генеральский сын – курсант Бавин много себе позволял. Он часто ходил в самоволки и выпивал спиртные напитки. Командованию надоело с ним возиться и решили его отчислить из Академии. Сообщили об этом отцу – генералу, проходящему службу в Центральном штабе войск тыла Советской Армии. Он тут же приехал на встречу с командованием Академии и уговорил не отчислять сына. Отец уехал, но последний не успокоился. Ему нужны были деньги на выпивку. Он вошел в сговор с солдатами из батальона обеспечения, и они вместе обворовали каптерку. Этого командование не простило. Курсанта Бовина отчислили из Академии и отправили в войска служить солдатом. Вот такие бывают генеральские дети.
Закончился второй семестр. Экзамены были сданы на отлично.
Пора было ехать в отпуск. Судьба же, в лице руководства Министерства обороны, распорядилась иначе. Нам объяснили, что Родине срочно потребовались специалисты по радиолокации. Тогда в стране стало создаваться сплошное радиолокационное поле, то есть вся территория СССР должна была быть покрыта сетью радиолокационных станций, располагаемых одна от другой на сотни километров и далеко не всегда в городах. Что такое радиолокация? Я это знал только по учебнику физики.
Так вот. Нашу роту курсантов в составе двух взводов технологов и механиков собрали в зале и довели распоряжение: «Все желающие могут написать рапорт о переводе в Киевское высшее инженерное радиотехническое училище (КВИРТУ) Противовоздушной обороны (ПВО) страны на второй курс».
Начальник курса подполковник Шидловский спросил: «Есть желающие поехать дальше учиться в Киев?» Молчание. Мы были ошарашены. После того, как проучились год в Академии, ехать учиться в какое-то не очень понятное училище никто не захотел.
Но история повторилась вновь! Нас начали по одному вызывать к начальнику факультета полковнику Жуковскому. Там же присутствовал начальник политотдела Академии и его помощник по комсомолу. От нас требовалось одно — написать рапорт о переводе в училище, но все отказывались. Также как и тогда, год назад в Сотой школе города Днепропетровска, начали вызывать комсомольский актив. Я оказался первым. Мне опять стали говорить, что я плохой комсомольский вожак, если не хочу пойти навстречу партии и правительству. В общем, Родина требует! Тогда я, также, как и в первый раз ещё в школе, тоже первым написал рапорт о переводе. Однако далеко не все курсанты поехали в Киев. В академии остались те, кто как-то был связан с её руководством. В частности, мой ближайший товарищ Игорь Тепин. Об его отце я уже писал. Он был заместителем начальника академии по тылу.
Уезжая на Украину, я на день задержался в Москве. Вновь пошёл в Мавзолей посмотреть теперь уже Ленина и Сталина, лежащих рядом. Последний выглядел значительно крупнее первого. В Москве я был недолго и вскоре выехал домой в Днепропетровск, а после отпуска в Киев.
КИЕВСКОЕ ВЫСШЕЕ ИНЖЕНЕРНОЕ РАДИОТЕХНИЧЕСКОЕ УЧИЛИЩЕ
Приехав в Киев, я с вещами пошел по указанному в предписании адресу в училище. Сокращенно оно называлось КВИРТУ. Там меня встретили мои товарищи по академии. При этом оказалось, что в КВИРТУ на второй курс собрали слушателей почти со всех академий Советского Союза. Там уже были мои ровесники из бронетанковой, связи, железнодорожной, саперной академий, а также из других высших военных училищ. Характерно, что они ранее учились не по радиотехническому профилю. Причем в других академиях ни у кого из слушателей желания ехать учиться в Киев не спрашивали. Просто объявили, какой взвод в полном составе переводится в КВИРТУ.
Постепенно мы разобрались, что к чему. Оказалось, что это училище дает такое же высшее образование, как и академия, то есть по гражданскому образованию мы приравнивались к студентам институтов (университетов). В то же время оно не давало высшего военного образования. Это была для нас потеря. Выяснили последнее много позже.
Само же училище вначале называлось войсковой частью. Таким образом наши начальники пытались его засекретить и в городе нам даже запрещалось произносить его полное название.
Мы сохранили должности как в академии — слушатель, а воинское звание было курсант. В средних училищах обучаемые слушателями не называются. У них курсант обозначает и должность и звание.
Ряд наших слушателей сильно недовольны переводом в Киев, а поэтому под разными предлогами стремились уволиться из армии. Начались пьянки, пошли другие нарушения дисциплины. Руководство училища стало применять строгие меры. Замечу, что на второй курс в 1953 году приехало в КВИРТУ пятьсот человек, а в 1956 году после трех лет обучения выпустили из училища четыреста. Сто слушателей отчислили. У меня выбора не было. Мне домой к родителям возвращаться было нельзя. Там ещё трое подрастало, кого надо было кормить и учить. Причем брат мой Алик без левой руки (так родился), а поэтому он пойти служить в Армию не мог.
Здание нашего училища было довоенной постройки в стиле конструктивизма. В архитектурном отношении только лекционный корпус, выходивший лицом на улицу Мельникова, мне нравился. Возле него росли высокие ели. Ранее в нем была какая-то школа. На стене даже висела мемориальная табличка украинскому просветителю. Не помню его фамилии. Основные корпуса училища были построены на старом кладбище. Во дворе его, когда рыли траншеи для водопровода, находили человеческие кости. Думаю, что половина Киева в старой его части стоит на кладбищах. Основной корпус, построенный полукругом, был типичным строением учебного заведения. Говорили, что в нем даже располагался штаб артиллерии Киевского военного округа.
Через дорогу напротив находились корпуса Военного медицинского училища. Они были ничем особенным непримечательные и, когда КВИРТУ расширилось, то медучилище закрыли, а здания передали нам.
Во дворе нашего училища находилось трамвайное кольцо, обсаженное фруктовыми деревьями. Мы любили там отдыхать во время перерывов между занятиями.
Начальником училища был генерал Полянский. Хорошо запомнились генералы Морозов и Кравцов. Лицо первого напоминало бульдога. Он постоянно, проводя то или иное построение, на нас рявкал. Кравцов был интеллигентом.
С первых дней нас загрузили занятиями, нам предстояло выполнить пятилетнюю программу высшего учебного заведения за четыре года, то есть до конца обучения оставалось три года. Кроме того, поскольку в разных академиях учебные планы были составлены неодинаково, то объединить нас в потоки по сто человек было сложно. В частности, мы — слушатели Академии тыла и снабжения не успели пройти некоторые разделы математического анализа. Поэтому их нам дочитывали вечерами. В связи с чем число учебных часов в день достигало восьми, а иногда и десяти. Затем ещё и самоподготовка.
Из преподавателей того года обучения помню гражданского доцента еврея Городецкого. Он читал нам теоретические основы электротехники. Теорию машин и механизмов читал тоже гражданский преподаватель по кличке «Кулиса».
В КВИРТУ нас готовили по одной радиотехнической специальности. Мы должны были стать инженерами по радиолокации, причем по эксплуатации радиолокационных станций дальнего обнаружения.
Приехавшие в Киев слушатели были распределены по курсам, примерно по сто человек.
Начальником нашего курса был полковник Андриенко. Когда мы у него спросили:
— Какое учебное заведение Вы закончили?
Он ответил:
— Конно-спортивную школу в 1919 году.
Ему было больше шестидесяти лет. Роста высокого. Выглядел он подтянутым, но немного сутулым. Голова вся седая. Черты лица правильные, нос с горбинкой. Вначале наш курс размещался в спортивном зале, где мы ночью спали на двухэтажных койках.
В шесть часов утра полковник Андриенко приходил нас будить, как старшина. Однако на его команду «Подъем» наши слушатели не всегда соответственно реагировали и продолжали лежать. Вообще-то юридически у нас была уже не казарма, а общежитие, поэтому здесь общих подъемов в принципе не должно было быть. Вот однажды, увидев нас спящих, полковник Андриенко изрек:
— Слушатели сплять! А учэба стоить! А кругом капиталистическое окружение.
Всё! Для нас он до конца нашего пребывания в КВИРТУ стал полковником «Учэбой».
Других наших начальников назначали из числа слушателей. Так старшиной курса был майор Сорокин. Он уже в годах, но учился вместе с нами. Командиром учебного отделения капитан Лежнев. Интеллигентный такой, из саперов.
Вход и выход из училища для нас, слушателей второго курса, был свободным и мы после окончания занятий часто гуляли по городу Киеву, знакомясь с его культурными ценностями. Естественно, нас тянуло и в злачные места. При этом порой попадали в переплёты. Неприятный инцидент был и со мной.
Стояла теплая осень 1953 года. Мы с моим товарищем Володей Курбатовым вышли в город погулять. Ходили по Крещатику. Тогда он ещё только строился. По обоюдному согласию зашли в кафе. Хотелось поесть мороженого. Замечу, что на ходу военным кушать запрещалось. Взяли по мороженому и начали его есть. Неожиданно Володя предлагает:
— А может слегка выпьем?
— Ну, если сладкого вина, то согласен,— отвечаю я.
Люблю сладкие вина, но не очень креплёные. Могу с удовольствием выпить и сухого. Водку пью по необходимости. Только за компанию. А коньяк с отвращением. Не идет он мне. Так было тогда, так и теперь. Привязанности мои сохранились.
В кафе, где мы сидели за столиком, никакого вина не было. Поэтому Володя решил сбегать в соседний магазин. Он ушел, а я остался доедать свое мороженое. Неожиданно появился Курбатов с бутылкой водки.
— Водку я пить не буду,— заявил я ему.
— Ты не будешь, а я так выпью,— парировал он мой выпад.
Не успел я оглянуться, как Володя на моих глазах подряд выпил два стакана водки. Не помню, где он только взял стакан.
— Ну вот. Теперь я в норме,— похвастался он и предложил:
— Идем на танцы?
— Какие танцы? Немедленно в училище пока тебя не развезло,— потребовал я.
Он согласился. Мы доели своё мороженое и вышли из кафе на Крещатик. Затем двинулись в сторону кольца троллейбуса №4, что на площади Калинина (потом её переименовали в площадь Октябрьской революции, а теперь это майдан «Незалежности»).
Уже вечерело. Вокруг нас ходили гуляющие хорошо одетые люди. На нас же была хлопчатобумажная полевая солдатская форма с курсантскими погонами. На них малиновый просвет и эмблема в виде скрещенных ключа и молотка. Кроме того, на моих погонах были две белые лычки младшего сержанта. Это звание мне присвоили в Академии, поскольку я тогда был секретарем комсомольской организации учебного отделения, то есть практически взвода.
Володя начал быстро пьянеть. Я взял его левой рукой под его правую руку, чтобы он не шатался. Вот так мы шли по Крещатику.
Неожиданно навстречу нам идет патруль. Я отдал честь правой рукой, а Володя левой. Так мы прошли мимо него, думая, что пронесло. Но не тут-то было. Перед нами выросли двое дюжих курсантов с общевойсковыми красными погонами. Один из них сказал:
— Товарищи курсанты! Подполковник ждёт Вас в подворотне.
— Бежим,— шепчет мне Курбатов.
— Куда с тобой убежишь? Ты еле на ногах стоишь. Пойдем в подворотню,— потребовал я.
Мы развернулись и пошли туда, куда указали нам патрульные, к подполковнику. Подойдя к нему, я представился.
— Ваши документы, товарищи курсанты,— сказал он.
Пришлось достать наши справки, которые нам выдали ещё в Военной академии тыла и снабжения, в которых говорилось, что мы являемся слушателями её. На них даже не было фотографий.
— Я сам был слушателем академии, но пьяным по городу не ходил,— сказал подполковник.
— Я не пьян и вообще водку не пил,— возразил я.
— Хорошо, Вы идите, а Вы Курбатов пойдемте со мной в комендатуру,— решил он.
— Товарищ подполковник! Он мой подчиненный. Разрешите я сам его доставлю в часть,— предложил я.
Подполковнику видно понравилось мое высказывание и он отпустил нас, сказав:
— Хорошо, забирайте его и идите к себе в часть, чтобы я Вас больше на Крещатике не видел,— согласился старший патруля и вернул нам наши документы.
Мы быстро дошли до площади Калинина и на троллейбусе №4 благополучно доехали до училища.
В нашем общежитии тогда были двухярусные койки. Володя спал надо мной. Я предложил ему лечь на мою кровать, но он отказался и полез на верхнюю койку. Тут же оттуда упал. Пришлось ему спать на моей.
Так сработала во мне солдатская солидарность.
Ещё один момент самых первых дней нашей жизни в КВИРТУ хочется отметить. Это мелочь, но тоже о чем-то говорит. Слушатели, прибывшие в Киев из разных академий, имели различные знаки отличия — эмблем, цвета петличек и погон. Нас всех при формировании учебных отделений перемешали. В одном отделении были слушатели из разных академий. Начальство стало воевать со старыми эмблемами и погонами, требуя, чтобы мы все носили связистские, но последних нам не выдавали и постепенно вопрос отпал.
Наконец, после Дня артиллерии 20 ноября 1953 года был подписан приказ о присвоении нам первичного офицерского звания — младший техник лейтенант. Когда этот приказ зачитали, то мы в тот же вечер прицепили на курсантские гимнастерки офицерские серебряные погоны с одним просветом и одной маленькой звездочкой. Мастерские военторга не всем успели сшить офицерскую форму, особенно шинели. У меня ещё таковой не было. Но это не причина, чтобы не обмыть первое офицерское звание, а поэтому на это мероприятие я отправился в курсантской шинели и даже с курсантскими погонами. Под шинелью была гимнастерка с офицерскими погонами. В таком виде я с двумя своими товарищами вышел в город.
Нашли на Владимирской улице небольшой ресторан Театральный, что недалеко от Золотых ворот и засели в нем. Узнав, что мы обмываем первичное офицерское звание, к нам четвертым присоединился какой-то старший лейтенант. Он представился как адъютант командующего округом. Причем был уже хорошо выпивши. Затем начал учить нас как обмываются офицерские звания. Снял со своих погон три звездочки. Бросил нам каждому в рюмку по одной и заставил нас, выпив её, зубами доставать эти звездочки оттуда.
Всё это было нам в новинку и интересно. Хорошо выпив и закусив, мы вышли из ресторанчика и остановились в скверике возле Золотых ворот.
Неожиданно к нам подходит подполковник, представляется как заместитель коменданта города и требует предъявить документы. Посмотрев наши слушательские справки, задает вопрос:
— Что празднуем, товарищи офицеры?
— Обмываем первое офицерское звание,— ответил кто-то из наших.
Увидев, что на моей шинели курсантские погоны, спрашивает у меня:
— А Вы, младший сержант, что здесь делаете в столь поздний час? Почему не в казарме?
— Ни как нет. Я уже тоже младший техник лейтенант,— отвечаю я,— просто мне не успели сшить офицерскую шинель.
— Ну хорошо. Поздравляю всех Вас товарищи офицеры. Все свободны, кроме Вас старший лейтенант. Вы пойдете со мной,— услышали мы от него на прощанье.
Оказывается, мы стояли совсем недалеко от Военной комендатуры, которая тогда находилась у Золотых ворот.
Вот так я в девятнадцать лет стал младшим техником-лейтенантом. Потом наши слушатели, переодевшись в офицерскую форму, вечерами заполняли все рестораны города Киева. В какой не войдешь, везде встретишь своих. Всё же выпустили сразу пятьсот офицеров. Некоторые даже спились. Начались отчисления их из числа слушателей КВИРТУ. Однако, основная масса наших слушателей продолжала успешно учиться.
Несмотря на то, что мы стали офицерами, быт наш оставался прежним. Жили в казарме. Спали, как уже писалось, на двухярусных железных кроватях. Спокоя не было ни днём, ни ночью. Некоторые мои товарищи возвращались под утро, да ещё навеселе. Делились впечатлениями друг с другом. Ночь была бессонная.
В таких условиях может выдержать только здоровый молодой организм, да и то недолго. Поэтому я решил при первой возможности уйти из казармы на частную квартиру.
Занятия шли своим чередом. Учебный план, по которому мы учились, только выстраивался. Иногда читали материал без предварительной подготовки. В частности некоторые главы математического анализа читали, не прочитав аналитическую геометрию. Преподавательский состав только формировался.
Математику читала женщина в летах по фамилии Лебединцева, а практические занятия вела Париденная Вера Ивановна. У второй я был на хорошем счету. Задачи решал своим товарищам. Однако экзамен в первую зимнюю сессию принимала Лебединцева. Мне казалось, что я ответил на все вопросы билета и решил задачу. Однако, преподаватель неожиданно поставила мне «удовлетворительно». Это подавило меня, поскольку на двух сессиях в академии я был круглым отличником. Не смог ничего возразить и так ушел с экзамена с удовлетворительной оценкой. Почему-то тогда я не позаботился, чтобы пересдать математику. На следующей летней сессии математика сдавалась зачетом, а посему оценка «удовлетворительно» вошла в диплом. Если бы вместо неё было хотя бы «хорошо», то получил красный диплом с отличием.
Запомнился преподаватель, читавший электрические машины, подполковник Серебрянский 19919 года рождения. Мы его звали Славой. Понять что-либо из его лекций было невозможным. Зато красочно нам рассказывал о взаимоотношениях мужчины с женщиной. О всех трудностях, встречаемых на этом пути. Для нас он навсегда остался Славой Серебрянским.
При всей неразберихе в учебном процессе, связанной с чтением некоторых разделов дисциплин по вечерам, мы всё же потихоньку врастали в науку.
Очень строго у нас было со шпаргалками. Если она замечалась на экзамене или зачете, то тут же выставлялась двойка и этот экзамен сдавался повторно потом в течение отпуска.
Нагрузка была огромная. Приходилось недосыпать и стремиться везде успеть. Другими словами, пятилетку выполняли в четыре года, так как срок обучения в училище по сравнению с академией был сокращен на один год. Конечно в наше училище были собраны со всех академий Советского Союза лучшие выпускники школ 1952 года. Видно на это и рассчитывали организаторы этого бесстыдного по отношению к нам эксперимента. Они нарушили все наши планы. Некоторые слушатели всего этого не выдержали и за три года обучения из училища, как уже отмечалось, отчислили порядка ста человек. Так что отбор проходил и здесь.
Следует отдать должное, что в учебном плане основное внимание уделялось электрическим дисциплинам, начиная с теоретических основ электротехники, электрических машин, теоретических основ радиотехники и тому подобным предметам.
Электротехнику, как писалось выше, нам читал доцент Городецкий. Этакий холеный еврей, читал хорошо. Мы были довольны. Когда начали изучать этот предмет, то весь курс запел песенку:
Нам электричество пахать и сеять будет.
Нам электричество мрак и тьму разбудит.
Нам электричество заменит тяжкий труд.
Нажал на кнопку — чик, чирик! И тут как тут
Приходишь ты в пивную.
Там все на электричестве.
Нажал на кнопку. — чик!
Вино в любом количестве.
Нажал на кнопку. — чик!
Закуска с колбасой.
Проходит полчаса
И ты уже косой.
Припев.
Не будет больше мам.
Мы так будем родиться.
Не будет акушеров.
Не будет докторов.
Нажал на кнопку. — чик, чирик!
И человек готов.
Припев.
ПОИСК ПОДРУГИ В КИЕВЕ
Тогда в Киеве было много красивых девушек. Южный тип славянского русского лица здесь более яркий. Тут смешались крови татарской, кавказской, турецкой, еврейской и молдавской национальностей.
Прошло некоторое время и мне захотелось иметь подругу в Киеве. Переписка с Леной Лезинской прекратилась и я был морально свободен. Начал подумывать о том, как найти себе подругу. Опыта в этом деле никакого не было. Знакомиться на улице не решался. Стал ходить на танцы в Дом офицеров и в Дом культуры «Пищевик» (Славутич), что на Подоле. Однако никто из девушек, бывавших там, мне не понравился. Они, как правило, были старше меня.
На встречу Нового 1954 года кто-то из моих товарищей пригласил в свою компанию, но и там, к сожалению, не было девушки, которая бы мне понравилась. Правда, одну даже провожал, но без результата.
Где-то познакомился с ещё одной девушкой и пригласил её в Оперу. Сидели мы с ней на одном из верхних ярусов. Там было довольно жарко. Девушка моя вспотела и от неё пошел очень неприятный запах. Теперь я думал лишь об одном. Скорее бы это представление закончилось. После выхода на улицу я проводил её до транспорта и распрощался. Больше с ней не встречался.
После этого случая решил поискать подругу через моих старых знакомых, поскольку самому познакомиться с хорошей девушкой мне было трудно. Как это иногда бывало, видно из следующей песни.
В своей офицерской среде мы пели и такое:
Мы пели Вам. Мы пели Вам.
Про нравы дам. Про нравы дам.
И эти песни вам конечно надоели.
Теперь для Вас споем сейчас,
Такую песню, такую песню,
Что давно уже не пели.
Давным давно. Давным давно.
Вам все равно. Вам все равно.
Жил-поживал один сапог
Кирзовой кожи.
И был сапог тот одинок
И на другие сапоги Два раза
Точь-в-точь похожий.
Однажды он. Однажды он.
В кафе-салон. В кафе-салон.
В своей кирзовой амуниции явился.
Но вот беда! О! Да, да, да! Два раза
Увидел там он босоножку и влюбился.
В любви своей. В любви своей.
Подходит к ней. Подходит к ней.
И говорит, едва оправившись от скрипа:
« — Царица фей! О будь моей! Два раза
Я от любви дрожу как будто после гриппа.»
Она в ответ. Она в ответ.
Сказала нет. Сказала нет.
Хочу я жить роскошно
И вращаться в свете
А ты, сапог, что дать мне мог? Два раза
Лишь на каблук твой налипшие окурки.
Затем повторяется первый куплет.
Вспомнил о девушке, с которой я познакомился при первом моём приезде в Киев в 1950 году к родителям моего школьного товарища Игоря Медведева. Тогда она была его подругой. Звали её Алла Мельник. По возрасту была старше меня и жила в том же доме, где я останавливался, то есть на улице Чудновского (Репина, Терещенской).
Недолго думая, я отправился к Алле. Встреча была приветливой. Мы долго говорили, вспоминая прошлое, в том числе и о нашем общем друге Игоре Медведеве. У меня до сих пор перед глазами то лето, когда мы втроем купались в Днепре на Трухановом острове. Честно говоря, завидовал я им. Они так азартно барахтались в воде, обнимая друг друга.
Уходя от Аллы, я попросил её, чтобы она познакомила меня с кем-нибудь из своих подруг. Мне это было обещано и сказано:
— Приходи через неделю.
В назначенный час я был у неё. Как и в первый раз прием был хорошим. Мы опять долго говорили. Она хотела узнать, где я учусь. Однако, по существующему тогда запрету не имел права сообщить ей название своего училища. Под конец вечера спросил у неё:
— Алла! Ты обещала познакомить меня со своей подругой.
— А ты, что сам не можешь познакомиться,— был её ответ.
— Я то могу, но ты обещала,— напомнил ей ещё раз.
Однако она не проявила в этом деле никакой инициативы и я ушел ни с чем. Больше к ней не ходил. Позже, анализируя её поведение, понял, что она сама хотела стать моей девушкой, но между нами стоял Игорь Медведев.
Выйдя от Аллы, я по бульвару Шевченко спустился на Крещатик и пошёл в сторону площади Калинина (площади Октябрьской революции, майдана «Незалежности»). Там раньше разворачивался троллейбус № 4, на котором мне предстояло ехать в училище.
ЛЮСЯ КУЛИШ
В расстроенных чувствах идя по Крещатику в тот памятный вечер 28 февраля 1954 года, стал рассматривать прохожих. Впереди меня шли четверо. Посередине две девушки, а по краям парни. Отметив про себя фигуру одной из них, я обогнал четверку, зашел в троллейбус №4 и сел на последнее сиденье. Эта четверка подошла к открытой двери троллейбуса. Они остановились и о чем-то разговаривали. Неожиданно троллейбус трогается с места. Одна из девушек вскакивает на подножку и за ней закрывается дверь. Остальные остаются на площади. Она заходит в салон и останавливается на месте кондуктора. Так и простояла всю дорогу, хотя свободные места в салоне были.
Рядом со мной сидел один из моих однокашников по КВИРТУ. Потом мы стали друг друга называть квиртуанцами. Парень мне был мало знаком, а поэтому мы с ним говорили просто так, ни о чем.
Постепенно я увлекся разглядыванием девушки. Она была одета в синее бостоновое зимнее пальто, пошитое в талию, с воротником из куниц. Две их мордочки и четыре лапки свисали на высокую грудь незнакомки. На голове была синяя вязанная шапочка. На ногах сапожки.
Так мы проехали по Большой Житомирской улице, а затем по Артема и Мельникова. Не доезжая одной остановки до КВИРТУ, то есть напротив памятника Котляревскому, девушка собралась выходить из троллейбуса. Когда он остановился и она вышла, я сказал своему товарищу:
— Ну, я пошел!
Буквально выпрыгнув из троллейбуса на тротуар, пошел за незнакомкой. Догнал её и, когда мы поравнялись, как бы нехотя спросил:
— Что это у Вас за друзья такие? Почему они в столь поздний час не проводили домой?
Был уже первый час ночи 01 марта 1954 года.
— Это не мои друзья. Это друзья моей подруги, что осталась с ними. Вообще у меня в Киеве ещё нет друзей.
— Вы, что не киевлянка? — спросил я.
— Приехала в Киев учиться в консерваторию с Дальнего Востока,— был её ответ.
— Я тоже не киевлянин. Приехал учиться из Днепропетровска в военное училище,— сообщил сведения о себе.
— Мы уже пришли. Здесь я живу у тети,— неожиданно сказала она и остановилась.
— Так давайте Киев осваивать вместе. Меня зовут Владимир. А Вас? — предложил я и представился.
Моя форменная одежда офицера говорила многое обо мне и девушка со мной разговаривала спокойно, ничего не боясь.
— Люся. Я согласна,— сказала она.
— Вот и хорошо. Давайте сходим в следующую субботу в Оперу,— предложил я.
— Хорошо,— был её ответ.
— Так значит до субботы. Встретимся на этом же месте в шесть часов,— подвел итог беседе я.
— До встречи,— попрощалась она и побежала в свой подъезд, который был первым в большом доме, что возле гражданского медицинского училища.
Больше в эту ночь ничего не случилось. Дошел до КВИРТУ и добрался до своей койки.
Как было договорено, мы встретились с Люсей и пошли в театр оперы и балета. Это было наше первое свидание. Теперь я уже взял балеты на балкон. Сидели в первом ряду. Давали «Риголетто» Верди. Несмотря на то, что Люся училась музыке, содержания этой оперы она не знала. Кроме того, не понимала многих слов украинского перевода. У себя на родине она украинский язык не изучала, хотя происходила из Кубанских казаков. Я по мере своих способностей разъяснял тихонько содержание оперы «Риголетто». Вечер прошел на славу. Мы оба были довольны. Проводив её до подъезда дома, назначив новое свидание, поехал к себе в училище.
Немного подробнее о Люсе. Родилась она 13 июня 1935 года, то есть я был старше её всего лишь на восемь месяцев. Это меня устраивало. Мне не хотелось иметь подругу старше себя.
Люся была стройная, довольно высокая (168 см её рост) девушка. Глаза у неё голубые. Шатенка. Лицо её славянского типа с примесью кавказской. Оно не круглолицо, а продолговато сверху вниз. Грудь её хорошо выступала вперед. Особенно красивыми были её руки с длинными пальцами, как у пианистки. Всё было при ней и она это знала. В общем тогда она была похожа на Аллу Пугачеву в молодости. Кроме того, она была хорошо начитана и мне с ней было о чем поговорить, что тоже немаловажно.
Постепенно выяснилось: кто есть кто? При знакомстве Люся сначала назвалась по фамилии Лебедевой. Потом выяснилось, что это фамилия её тети Дины, живущей в Белой Церкви. Своей же фамилии — Кулиш она стеснялась. Кулиш — жидкая каша с салом. Таких бестолковых фамилий у украинцев много.
Выяснилось также, что Люся хорошо поет. У неё замечательный голос. Лирико-коларатурное сопрано. Она любила классическую музыку и не воспринимала так называемую шароварную культуру. Не увлекалась никакими народными промыслами и изделиями. Была строгой во всех отношениях. Чувствовались хорошие культурные задатки.
По национальности Люся писалась русской. Может быть именно поэтому украинские националисты не приняли её в очную Консерваторию. Оказывается, она училась в Вечерней Консерватории, которая потом почему-то была переименована в Музыкальную школу для взрослых.
Мы стали регулярно встречаться. Ходили в Оперу, Оперетту, парки. Шла весна 1954 года. В душе моей все цвело, я был влюблен. Однажды после хорошо проведенного вечера, прощаясь возле подъезда, попытался её поцеловать. Ничего из этого не получилось. На следующий раз она не вышла на встречу. Моей задачей было как-то с ней увидеться, чтобы выяснить — свидание сорвано умышленно или случайно. Рассуждал я так. Если моя Люся учится в Вечерней консерватории, то утром она должна быть дома. Поэтому, на следующий день сорвавшись с занятий, побежал к её подъезду, где последний раз мы расстались. До этого уже мне была известна дверь её квартиры. Позвонил. Дверь открылась. На пороге стояла Люся. Вошел в комнату, где она жила с тетей и дядей. Кстати, дядя её был полковником медицинской службы Орлов Венедикт Васильевич. Вот так тогда обеспечивали военных — одна комната в общей квартире на семью из двух человек. Оказалось, что дядя её относительно недавно перевелся в Киев с Дальнего Востока. Он преподавал в военном медицинском училище гинекологию.
Тетя Люси носила другую фамилию. Она писалась Катеришич Мария Григорьевна, работала врачом в больнице имени Павлова, то есть в психдоме.
Дяде было уже за шестьдесят, а тетя была на двадцать лет моложе. Случилось так, что когда его из Москвы перевели служить на Дальний Восток, первая жена не захотела с ним ехать. Там он встретил Марию Григорьевну, которая тогда была медицинской сестрой. Затем она с его помощью закончила институт.
Позже выяснилось, что эти дядя и тетя не были родными Люсе. Оказалось, что тетя Маруся была подругой детства её мамы. Несмотря на это, они приняли Люсю и первый год жили втроём в одной комнате.
В то утро Люся была в красном свитере, который подчеркивал её фигуру, особенно грудь. До сих пор помню, как она тогда выглядела торчащей. Меня это тоже волновало. Попытался приблизиться к ней, но она все время уклонялась. Рассмотрел её лицо при дневном свете. До этой встречи мы виделись только вечерами. Её голубые глаза меня покорили. Мы о чем-то говорили и время прошло незаметно. Мне нужно было возвращаться в училище на занятие. Договорились о следующей встрече и я ушёл.
Так прошла весна 1954 года. Отношения мои с Люсей развивались сложно. Мы часто встречались. Однако до самого отпуска так и не поцеловались. Она не допускала меня к себе. Постепенно выяснился ещё один неприятный для меня факт. Намёками мне было дано понять, что у неё на Дальнем Востоке остался дружок. Какие у них были отношения, до сих пор не знаю. Этот парень учился в военно-морском училище. Люсю это не устраивало. Она боялась стать женой моряка, который месяцами где-то болтается в море. Всё это мои домыслы. Но, если почитать письма его к ней, то многое может проясниться. Однако я этого никогда не делал.
В начале лета получилось так, что в отпуск мы разъехались в разные стороны, практически поссорившись. Она уехала на Дальний Восток к маме, а я в Днепропетровск.
Вот такая мне выпала трудная любовь.
СЕМЬЯ АКАДЕМИКА ГРИШКО
Весной 1954 года моя мама Регульская Евфросинья Михайловна приехала ко мне в Киев из Днепропетровска. Она познакомила меня с семьей Гришко, хорошо известной в городе. Жили они в доме Мороза на улице Толстого возле красного Университета.
Гришко Николай Николаевич когда-то был научным руководителем мамы ещё в те времена, когда мы жили в Глухове. Помню, даже его приезд к нам в Воздвиженку на очень маленькой машине. Он тогда садился в неё чуть ли не в багажник.
Теперь Николай Николаевич был академиком и директором Ботанического сада Академии наук Украины. Но поскольку его взгляды по генетике не совпадали со взглядами академика Лысенко, возглавлявшего биологическую науку, то в своё время Гришко был лишен кафедры. Ему запретили преподавать и Ботанический сад для него был почетной ссылкой. Он много труда в него вложил и сейчас этот сад носит его имя.
Сам он происходил из греков. Его предки имели дворянские звания.
По внешнему виду был жгучим брюнетом. Носил небольшие усы. Нос у него был с горбинкой. Глаза карие, живые. Роста он был небольшого, но фигура у него была плотная, крепкая. В молодости он играл в футбол, а поэтому голени ног были твердыми. Когда же он выпивал, то любил хвастаться ими и просил молодежь их потрогать. Удостоился такой чести и я.
Жена его Матрена Степановна происходила из крестьян. В семье она была хозяйкой дома. На ней он весь держался.
Сын их Юрка уже лет десять учился в университете. Был женат, но жил практически у родных. Другой их сын Вовка шутил по этому поводу:
— Юрка с женой живут как граф с графиней. Каждый в своем замке.
Дочери Галина и Наташа были замужем. Вскоре Наташа с мужем уехали в Николаев. Он там стал директором Института. Ещё тогда убеждал меня, что не нужно сидеть в этом Киеве, где каждый хочет чего-то урвать.
Володя учился заочно в кораблестроительном институте и был женат на белокурой девочке по имени Нина.
В доме Мороза они тогда занимали пятикомнатную квартиру. В громадной гостиной по центру стоял дубовый стол с большими точеными ножками. С одной стороны от него находился буфет, а с другой диван с немного потертой обивкой. После смерти Николая Николаевича на постаменте стоял бюст его в натуральную величину.
Были такие случаи, что я у них оставался на ночь. Спальни их ничем особенным не отличались. Когда Володя женился, то они с Ниной заняли кабинет отца, в котором был большой книжный шкаф.
Бывал я у них на даче в Ботаническом саду Академии наук Украины.
У старшей дочери Галины была дочь Оля. Она тогда была ещё маленькой.
Мама же моя хотела, чтобы я подружился с кем-нибудь из этой семьи. Но, во-первых, тогда у них не было для меня подходящей партии, а во-вторых, был сильно влюблен в свою Люсю.
Позже я немного подружился с Олей, дочерью Гали. Она даже организовала мне маленький банкет для моих коллег, когда я увольнялся из армии в 1988 году. Однако меня шокировало то, что она курила, да и выпить любила. Как-то выпивши была и на ней загорелась от сигареты одежда. Большая часть её кожи покрылась ожогами и спасти её не удалось.
Сейчас иногда звоню Гале или Володе. Поздравляю с праздниками.
ДНЕПРОПЕТРОВСК. ЗАВОДСКАЯ ПРАКТИКА
В Днепропетровске мне летом 1954 года предстояло пройти заводскую практику. Мы с ребятами из моего учебного отделения поехали туда теплоходом по Днепру. Это незабываемое время отражено на фотографиях, с которых мы смотрим все молодыми и самоуверенными. Тогда с нами были Саша Морозов, Юра Якутин, Гешка Захаров, Саша Асеев, Юра Тимофеев и другие. Самых ближайших друзей я пригласил к себе домой. Родители мои их приняли хорошо. Есть фотографии их в моем саду.
Практику мы проходили на заводе, который в последствии стал знаменитым производителем космических ракет. Здесь на втором производстве тогда выпускали станции орудийной наводки СОН-9 для зенитной артиллерии. Это было немного не по профилю нашего училища, где мы готовились для эксплуатации станций дальнего обнаружения. Однако знания, полученные на заводе по СОН-9, мне впоследствии пригодились, когда я стал начальником цеха по ремонту таких станций. Руководил моей практикой инженер-настройщик, симпатичная женщина. Узнав, что я увлекаюсь телевидением, она мне подарила набор деталей для телевизора КВН, который я хотел собрать, но так и не сделал этого. Помню только, успел закрепить на шасси фокусирующую и отклоняющую систему. Затем меня отвлекли более важные дела.
ОТПУСК В СОЧИ
После окончания заводской практики несколько наших ребят, в том числе и я, выехали на отпуск в Сочи. Там я впервые увидел море. Познал его незабываемую красоту. Меня поразило морское дно. Я нырял, открывал глаза и наблюдал сказочные картины переливов света в воде на гальке.
Ездил с экскурсией на озеро Рица. Ходил на танцы.
По дороге на озеро Рица останавливались в Гаграх. Вот где действительно вода в море прозрачная и теплая. В Сочи она немного мутновата из-за выноса в море ила речками. В Гаграх очень мало вытекает речек. Самая большая из них Гагрипш. Поэтому и вода здесь прозрачная. Действительно прав был поэт, сказавший:
«О море в Гаграх!
О горы в Гаграх!
Кто побывал,
Тот не забудет никогда.
Слегка ласкает и напевает
И на горах высоких
Вечный снег всегда».
В Сочи на пляже познакомился с одной девушкой из Москвы. Её звали Светой. Она отдыхала там вместе с тетей. Мы подружились. Учил её плавать. Барахтались в море, как рыбки. Мне она нравилась. Детали фигуры у неё уже оформились. Всё находилось при ней. Роста она была небольшого и вся какая-то кругленькая. Однако дальше купаний в море у нас дело не пошло. Наверное все же между нами стояла Люся. Я постоянно думал о ней.
Дней через десять у меня закончились деньги и вынужден был уехать домой. Сначала в Днепропетровск, а затем в Киев. Сюда вернулся с воспалением среднего уха. Очень сильные боли были в нем. Видно, когда я нырял в море, в уши попала вода, что и привело к их воспалению. Пришлось даже залечь в госпиталь, так как практически потерял слух.
Другие больные в моей палате надо мной надсмехались, когда я не слышал, что они говорят. Пролежал в госпитале недели три. Естественно, пропустил массу занятий, в основном лекций, поскольку было только начало семестра.
ЖИЗНЬ НА КВАРТИРАХ
Выйдя из госпиталя, решил переселиться из казармы-общежития на частную квартиру. Поделился этим с Юрой Якутиным и он предложил мне пойти с ним на одну квартиру, которую тот нашел где-то в районе Лукьяновки. Квартира была двухкомнатной. Хозяйка отдала нам маленькую изолированную комнатку, а в проходной большой жили хозяева, муж, жена и дочь примерно нашего возраста.
Вскоре между хозяйкой и её мужем начались скандалы. Они друг друга обвиняли в измене. Находиться даже в изолированной комнате стало невозможным, тем более мне, любящем тишину. Кроме того, дочь их оказалась больной, точнее не совсем нормальной.
Решил искать себе новую квартиру. Как-то на улице Артема встретил одну бабушку и спросил у неё:
— Простите, Вы не знаете, кто в этом районе может сдавать комнату для одиноких мужчин.
— Пойдемте со мной,— сказала она и привела меня в дом №40 на той же улице Артема на пятый этаж.
Квартира, как и предыдущая, тоже была двухкомнатной. Только проходная комната была значительно большей. Сдавалась маленькая комната для двух мужчин. В проходной комнате жил хозяин, бывший летчик со своей матерью-бабушкой, которая меня сюда привела. Помню, что фамилия его была Кудренко, а звали Иваном.
Встретившись с Юрой Якутиным, предложил ему переехать со мною в эту квартиру, но он отказался и ушёл назад в казарму, которая теперь стала называться общежитием.
Тогда я тоже самое предложил Володе Бондарю и он согласился. Здесь нам жилось неплохо. Бабушка часто уезжала в Бучу к своим родственникам. Хозяин тоже не всегда бывал дома. Оставался у своих подруг. Да и комната была значительно лучше предыдущей.
Переезд много усилий не занял. Чемодан перенёс. Вот и все мои вещи. Да и учёба стала более эффективной. Теперь можно было заниматься дома. Володя был спокойным, выдержанным хлопцем. Кроме того, он часто уезжал домой к родственникам, жившим где-то под Киевом.
Наша квартира входила в большую многокомнатную общую квартиру. Соседи по ней были приличными людьми и никаких эксцессов у нас не происходило. Окна наши выходили на улицу Артема. По утрам нас будил первый троллейбус.
ОПЯТЬ ЛЮСЯ КУЛИШ
Без подруги мне было тоскливо и я стал разыскивать Люсю. Долго она не встречалась. Ездил вечерами к старому зданию Консерватории, что на Львовской площади. Но встретились мы с ней на улице Мельникова. Увидев меня, обрадовалась. Оказалось, что у тети Маруси она больше не живет, а снимает квартиру на улице Белорусской. Мы поделились впечатлениями о проведенном лете. Конечно не всеми. Проводив её домой, назначил свидание и мы стали вновь встречаться.
Следующая встреча была в парке на Владимирской горке. Гуляя по её аллеям, зашли на самый её край. Дальше была уже улица. Мною заранее был куплен шоколадный заяц. Тогда их изготовляли цельнолитыми, а не полыми, как теперь.
Мы сели на лавочку и я угостил Люсю этим зайцем. Она откусила ему уши и стала их жевать. Тут я, изловчившись, поцеловал её в губы. Зайца она выронила на землю. Его так и не подняли. Нам было и так сладко. Мы целовались.
Позже за всю двадцатипятилетнюю жизнь с ней я так и никогда не спросил у неё, почему она не хотела целоваться со мной весной, а отодвинула этот миг на целые семь месяцев. То было в сентябре 1954 года.
По её намекам я понимал, что видно у неё на Дальнем Востоке был парень. Он учился в военно-морском училище. Очевидно летом, будучи там, она с ним рассталась. Поэтому в том сентябре на Владимирской горке мне так относительно легко удалось её поцеловать. С тех пор мы целовались при каждой встрече.
Жила теперь она на квартире в небольшом домике на улице Белорусской в комнате с дочерью хозяев. Тоже Люсей, но только Кучиной. Старший брат последней был тогда в армии.
При нашем знакомстве с моей Люсей она представилась Лебедевой. Как потом оказалось это фамилия её родной тети, которая жила в Белой Церкви. Звали тетю Ариадна Константиновна, а мужа её Степан Семёнович. Он был подполковником, политработником. Детей у них не было и тетя Дина опекала Люсю, как могла. Как уже писалось выше, настоящей фамилией Люси была Кулиш, что означает жидкая каша с салом, если её перевести с украинского языка. Она стеснялась своей фамилии, а поэтому представилась как Лебедева.
Отец её Кулиш Валентин Константинович происходил из зажиточных Кубанских казаков. В начале тридцатых годов в связи с коллективизацией уехал на Дальний Восток. Там женился на её маме Ботинок Елене Ивановне, происходящей из белорусов.
Приближался день моего рождения 9 октября 1954 года. День этот был юбилейным. Мне исполнялось двадцать лет. Пришлось попросить Люсю приготовить и накрыть стол для моих и её друзей. Сделали мы эти именины у Люсиных хозяев. У них был электропроигрыватель с пластинками. Мы хорошо выпили, закусили, а затем долго танцевали. С этого дня ребята мои стали заходить к девочкам потанцевать. Всё было пристойно и красиво.
Однако на празднование годовщины Октябрьской революции произошел казус. Один из моих товарищей Курицын, потом он стал генералом, с которым я сидел рядом за столом на лекциях, спросил у меня разрешения привести с собой его друга Игоря Боброва. В середине застолья Игорь как-то незаметно увлек Люсю в коридор. Их какое-то время не было. Когда же я вышел туда, то оказалось, что Люсиного пальто нет и шинели тоже. Накинув свою шинель, я выскочил на улицу. Рядом с домой проходили тогда трамвайные пути. На них вдалеке я увидел две фигуры, идущие в сторону от дома. Быстро догнал их и спросил, что здесь происходит. Люся фыркнула и убежала в дом. Игорь же стал мне что-то объяснять. Инцидент закончился мирно, но я дал себе слово больше неизвестных мне ребят на наши сборища не приглашать.
Какое-то время мои отношения с Люсей были натянуты. Меня Володя Курбатов пригласил встречать Новый 1955 год в студенческом общежитии университета, что было тогда недалеко от Владимирской горки. Однако Люся отказалась идти со мной туда. Она встречала Новый год дома.
У Володи была подруга Алла. Она училась в университете. Ночь новогодняя прошла в веселье. Под утро стали расходиться. Мне выпала доля проводить какую-то студентку домой. Она не жила в общежитии и была в общем неплохой девочкой, но не такой эффектной, как моя Люся. Мы о чем-то по дороге говорили, но так ни до чего и не договорились. Возле её дома расстались и больше в жизни не встречались.
Когда же наши с Люсей отношения наладились, я спросил её:
— Что же тебе Игорь тогда говорил?
— Да, рассказывал о своем детстве.
На этом тема была закрыта. В будущем были ещё случаи, когда мои сослуживцы пытались чего-то добиться от Люси. Они липли к ней, как мухи на мед. Поэтому мне в компаниях было часто трудно отбивать их поползновения.
Вернулся из армии сын Люсиных хозяев Борис. У него была девушка Люда, которая ждала, когда он вернётся. Однако он начал ухаживать за моей Люсей, но получил отлуп и остался при своей Люде. Потом он на ней женился.
Мы с Люсей стали часто встречаться. Она оказывается училась не в консерватории, а в Музыкальной школе для взрослых. При поступлении в консерваторию кто-то ей перешел дорогу. Может также из-за того, что она по фамилии Кулиш писалась в документах русской. Украинские националисты, хоть они тогда были в «подполье» не простили ей такого.
Люся захватывала моё воображение все больше и больше. Не боюсь этого слова: я был влюблен. Мне постоянно хотелось её видеть возле себя.
Мы поздними вечерами гуляли на склонах в районе Куреневского спуска. Пели негромко песни. Например, эту:
Гаснет свет багряного заката.
Синевой окутаны цветы.
Где же ты желанная когда-то?
Где же ты сгубившая мечты?
Только раз бывает в жизни встреча.
Только раз судьбою рвется нить.
Только раз в холодный зимний вечер.
Мне так хочется любить.
Сидели даже на лавочках на Лукьяновском кладбище. Обнимались. Целовались. Порой доводили себя до экстаза, но Люся мне так до замужества не отдалась.
В конце весны 1955 года решили пожениться. Летом в отпуск Люся уехала на Дальний Восток и осенью привезла оттуда своё приданное — постельные принадлежности.
Тогда же весной я сообщил маме, что собираюсь жениться. Она тут же приехала в Киев посмотреть невесту. Смотринами осталась довольна.
Ранее во время пребывания в Киеве она познакомила меня с семьей Гришко Николая Николаевича, который был уже академиком и директором Ботанического сада Академии наук Украины. Правда его преследовали за генетику. В чем была его вина я так точно и не знаю. Мама рассказывала, что перед войной он вывел сорт двудомной конопли.
Обычная конопля трудно поддается механической уборке урожая. Мужские растения созревают раньше женских и пересыхают на корню. Женщины ещё все в соку, а мужчины уже засохли. В двудомной конопле и мужские, и женские начала формируются на одном растении, что позволяет их одновременно убирать. Во время войны семенные фонды все перепутались и конопля вновь стала однодомной.
Николай Николаевич был очень интересный человек. Он любил искусство. В его доме пел другой Гришко, народный артист Украины. Теперь мы втроем — мама, Люся и я пошли к Гришко в гости. Узнав, что моя Люся учится пению, попросили и её спеть и сыграть. Она сама села за рояль и запела «Живет моя отрада в высоком терему». Все были в восторге от ей игры и пения. Невесту мою одобрили.
Мы продолжали с Люсей встречаться. Обычно это было вечером после того, как она заканчивала свои занятия пением в Вечерней музыкальной школе для взрослых.
Её родители против нашего брака не возражали, но настаивали на том, чтобы она закончила свою школу.
Может от наших непомерных целований, не приводящих к конечному результату (половому акту), может по другой причине у Люси начались боли в области солнечного сплетения. Врачи ей назначили уколы. Кажется кололи глюкозу. Причиной могло послужить и то, что она перенесла моральную травму — не пройдя по конкурсу в дневную консерваторию.
Осенью вернувшись с Дальнего Востока, Люся сшила себе белое скромное платье и мы поженились. На свадьбе, которую праздновали у Кучиных, были её две тети с мужьями, её подруги Эмма (что с Дальнего Востока), Люся и Борис Кучины с их родителями. С моей стороны было несколько моих товарищей по учебе.
Жить мы стали на улице Артема, дом 40 в той же комнате, где проживали мы с Володей Бондарем, он предварительно переехал в общежитие училища. Когда мы вернулись со свадьбы домой и впервые легли в постель вместе, то Люся заявила мне, что у неё менструация и что первую брачную ночь придется отложить. Несколько дней мы вместе спали, не будучи фактически мужем и женой. Наконец, как-то проснувшись ночью, я не выдержал и сделал то, что нужно было сделать с самого начала. Крови у неё было мало. Пошла обычная семейная жизнь. Временно, пока мы учились, детей у нас не было. Для этого принимались соответствующие меры. Во всей вероятности это было вредно для здоровья Люси. Её организм видно требовал беременности. В этот первый год совместной жизни она сильно похудела.
Финансовое положение наше тоже ухудшилось. До женитьбы мы каждый имели свои средства существования. В тот год, когда Люся поступила учиться, её родители привезли несколько десятков тысяч рублей и положили на книжку. Раз в месяц она оттуда брала небольшими частями, хватающими ей на жизнь в течении месяца. Ко дню нашей свадьбы этот вклад закончился и она перешла полностью на моё обеспечение.
Будучи слушателем четвертого курса высшего училища и в звании техник-лейтенант, я получал тогда одну тысячу двести рублей. Этих денег мне одному вполне хватало. Их было достаточно для обеспечения процесса ухаживания за подругой — театры, кино, прогулки, шоколадки и тому подобное. Всё это стоило тогда относительно дешево. Теперь же пришлось платить за квартиру вдвое больше и полностью обеспечивать питанием нас обоих. Всю свою получку тогда я отдавал Люсе. Она вела хозяйство и, естественно, сэкономить могла только на питании. Может и это была причина того, что она похудела.
Новый 1956 год мы встречали у её тети в Белой Церкви. Тетя Дина и дядя Степа люди радушные. Прием был хороший. После этого начались наши регулярные поездки туда.
Люсе было обидно, что она не поступила в консерваторию. Желание получить высшее образование у неё было столь сильно, что когда моя мама предложила её помочь поступить в сельхозинститут на экономический факультет, то она согласилась и стала заочницей на многие годы. Регулярно ездила в Днепропетровск на сессии.
Немного о Люсиных подругах. Первая из них Эмма. Они приехали в Киев с Дальнего Востока, где учились вместе в школе. Эмма быстрее освоилась и к тому моменту, когда мы познакомились с Люсей, завела себе друзей. Одного звали кажется Виталий по кличке «граф», а кличка второго была «князь». Видно Эмма хотела сколотить свою компанию, а поэтому я ей мешал и она была против моей дружбы с Люсей. На наших вечеринках она бывала редко. Училась в Технологическом институте и видно ей не импонировали другие Люсины подруги, которые студентками не были.
Второй подружкой у моей Люси была Люся Кучина, дочь хозяев. Помню, что её отца звали Тимофей. Он был сапожником, но внешность имел настоящего английского лорда средневековья. Носил пышные волосы и клинообразную бороду. Его даже приглашали сниматься в кино. Мама Люси Кучиной была обычной женщиной, домохозяйкой. Брат Борис был похож на отца и имел пижонистую внешность. Сама Люся Кучина была девушкой невысокого роста, чернявая с симпатичными чертами лица, кожа у неё была белая, туловище фигуристое. Всё у неё было хорошее и плечи, и бедра, и грудь, и талия. С ней приятно было танцевать.
Однако лучше всего мне танцевалось с Софьей, третьей подругой моей Люси. Она была блондинкой, хотя и еврейкой, что бывает редко. Носила пышную прическу. По росту была средней между моей Люсей и Люсей Кучиной. Лучше всего мне нравилось с ней танцевать быстрый танец — гуапу.
С моей Люсей мне танцевать было трудно. Она постоянно держала меня на почтительном расстоянии и благодаря своему абсолютному слуху всегда замечала, когда я выбивался из ритма танца. Причем не стеснялась этого сказать. Для меня тогда танец терял свою прелесть и дальше трудно было её вести. Другие девочки шли за мной в том ритме, который я взял и не обращали внимание на то, сбился я с него или нет. Однако, несмотря на эту неустроенность, меня тянуло больше к моей Люсе, к остальным я был равнодушен. Даже тогда, когда в силу обстоятельств оставался с ними наедине в пустой квартире.
Больше того, когда следующим летом моя Люся уехала на каникулы к родителям на Дальний Восток в Уссурийск, мы с Люсей Кучиной вдвоем пошли на Днепр покупаться. Взяли на водной станции лодки и только вдвоем поехали по протокам и заливам на Трухановом острове. Погода была солнечной. Я успешно управлялся с веслами. Люся Кучина сидела на корме в одном купальнике. Я был тоже только в плавках. Мы приставали где-то к пустынному берегу, лежали рядом на горячем песке, но я так и ни разу не дотронулся до её белого тела, хотя и был от него в восторге. Надо мной маячил образ моей Люси. Видно она меня загипнотизировала.
Эту особенность я замечал за собой и позже. Когда я был влюблен в какую-либо женщину, то другие женщины, даже очень красивые, для меня не существовали как женщины. Они могли быть только подругами. В общем жизнь моя в Киеве начала налаживаться той осенью.
Люсю я сильно любил и мне всегда хотелось быть с ней. Однако первые годы нашей совместной жизни, часто прерывавшиеся из-за моих частых командировок и её поездок на экзаменационные сессии в Днепропетровск, были в половом отношении плохими.
Приходилось предохраняться, пока мы оба учились в Киеве. Затем беременность, заставшая нас на Кавказе. Потом пошли роды и мои командировки. Все это приводило к нарушению регулярности половой жизни. После того, как я познал женщину, её отсутствие переносил очень трудно. Мне еженощно её хотелось. Когда же я наконец дорывался до живого тела, то быстро заканчивал этот процесс. Жена же видно не получала необходимого удовлетворения, но этого не говорила, а лишь отказывала мне. Порой приходилось брать её штурмом. Когда же мы наконец притирались друг к другу, то было всё хорошо и Люся становилась нежной. Для этого нужно было достаточно большое время совместного непрерывного проживания.
Ещё одну деталь, имеющую отношение к этому процессу, хочется отметить. Правы магометане, которые делают мальчикам обрезание шкурки полового члена. При первом половом акте я тоже наряду с женой получил травму. Лопнула шкурка, обтягивающая головку полового члена. Мне было больно. Обрезание полезно и в гигиеническом плане. Когда долго бываешь в полевых командировках, где негде помыться, под шкуркой накапливается всякая грязь.
Обрезанный половой член я видел ещё в детстве во время эвакуации в город Чимкент. Мне его показал мальчик узбек. Головка члена чистая и наверно менее чувствительная ко всяким раздражителям.
Мне же стоило не помыться в течении нескольких дней, когда находишься, например, на учениях и не вылазишь практически с автомашины, всё время в движении, то на головке и обнимающей её шкурке возникали раздражения. Через несколько лет я нашел способ избавиться от них путем смазывания головки детским кремом. А тогда на Кавказе это для меня было проблемой.
Видно делать обрезание полового члена мальчиков магометан заставили жаркий климат и отсутствие воды в пустыне. Например, в Саудовской Аравии.
Выскажу ещё одно предположение в пользу этого. Головка обрезанного члена становится менее чувствительной при половом акте, так как кожа её грубеет от постоянного трения об одежду. Это позволяет мужчине продлить время полового акта, а женщина успевает его закончить, то есть получить удовлетворение.
ПОЛИГОННАЯ ПРАКТИКА
Полигонная практика была организована в пионерском лагере «Журавушка» весной 1956 года. Он и сейчас находится за Броварами. В селе Калиновка нужно повернуть налево и ехать вдоль леса в сторону Пуховки. Сам он недалеко от Рожевки на краю леса.
Цель полигонной практики была показать нам, а также с нашей помощью развернуть находящуюся тогда на вооружении радиолокационную станцию дальнего обнаружения П-8, состоящую из аппаратной машины, громадной антенны, электростанции.
Жили мы в этом лесу в фанерных домиках. Была ранняя весна. В лесу ещё лежал снег, а с поля он только сошел. Отапливались железными печками.
Станцию П-8 мы разворачивали на пахотном поле, что располагается напротив нашего пионерлагеря.
Главной задачей было развернуть антенну. Последняя состояла из четырех антенн типа волновой канал, которые широко использовались в телевидении.
Эти антенны были длинной метра по три и шириной где-то полтора метра. Они повешивались на штангах к мачте высотой примерно метров 12-15 и располагались по сторонам квадрата.
Нам предстояло собрать всю антенную систему на земле и укрепить её на мачте, а затем с помощью канатов поднять мачту до вертикального положения.
Всё это предстояло сделать на пахотном поле, земля которого ещё пропитана водой от талого снега.
По нормативам сборка и установка антенны должны быть осуществлены тренированным расчетом станции часов за семь.
Мы же разворачивали нашу П-8 дней десять, то есть все время, отведенное на полигонную практику.
Опыта развертывания такой станции не было ни у нас, ни у наших преподавателей. Каждый день возвращались с позиции РЛС в пионерлагерь вымазанные в черноземную грязь. Кое-как отмоешься от неё, отогреешься возле железной печки, переспишь на своей двухярусной железной койке, а утром вновь на позицию. Каждая операция по развертыванию РЛС выполнялась после долгих дебатов, как её делать. На что и уходило много времени. Самое страшное было, когда поднимали антенну, которая должна стоять на четырех распорках.
Наконец станция собрана. Антенна стоит и смотрит в небо. Она соединена с аппаратной с помощью длинного кабеля. Запустили электростанцию, подали питание на аппаратуру РЛС. Она заработала. Засветились экраны индикаторов. Особенное впечатление тогда произвел индикатор кругового обзора с его радиально-круговой разверткой. На экране появились изображения отраженной от местных предметов и самолетов. Цель стажировки была достигнута. Поскольку станция была только одна, а нас было порядка нескольких десятков человек, то в кабину П-8 пропускали по очереди. Однако каждый успел посидеть за экраном индикатора кругового обзора.
Правда не все мои товарищи выдержали такие условия жизни. Вскоре после того, как мы поселились в лесу. Один из моих сокурсников Витя Пискунов, мордвин по национальности, написал рапорт об увольнении из армии. Его тут же изолировали от нас и отправили на зимние квартиры. Больше я с ним не встречался. Вообще за три года обучения в КВИРТУ отчислили пятую часть слушателей по разным причинам, по неуспеваемости, за пьянство и другие нарушения дисциплины. Так, у нас на втором курсе в 1953 году было 500 человек, а выпустили из училища в 1956 году инженерами 400 человек. Таков был большой отсев контингента.
ГОРЬКИЙ. ВТОРАЯ ЗАВОДСКАЯ ПРАКТИКА
Вторая заводская практика в городе Горьком в Нижнем Новгороде на Мызе ранним летом 1956 года проходила на заводе тогда выпускающем станцию П-10. Это младшая сестра станции П-8.
Мы, как и на первой заводской практике, походив по различным цехам, сконцентрировали свое внимание на цехе настройки локаторов после сборки. Оно и правильно. Поскольку мы готовились стать эксплуатационниками, то есть основной нашей работой в войсках будет ремонт радиолокаторов. Я с энтузиазмом взялся за изучение новой станции П-10. Самое интересное было то, что в ней антенна почти такая же, как и у П-8, крепилась на мачте типа «Унжа». Эта мачта была установлена на автомобиле за кабиной водителя. Мачта её состояла из четырех угольных секций длинной порядка полтора метра, которые постепенно выдвигались из более широкой направляющей секции с помощью лебедки. Это позволило избавиться от наклонного подъема антенны с помощью канатов и обеспечивался монтаж самих излучателей на относительно небольшой высоте над поверхностью земли.
Тогда на этом же заводе выпускали радиоприемники «Балтика». Я, оплатив в бухгалтерии завода стоимость деталей, входящих в комплект этого приемника, увез их с собой в Киев и позже собрал и запустил его. Первое время мы по нему слушали передачи. Это тоже была хорошая практика в моем становлении как инженера по радиотехнической специальности.
В плане мероприятий отдыха помнятся походы на пляж, что на реке Оке, впадающей в Волгу.
ХЕРСОН. ВОЙСКОВАЯ СТАЖИРОВКА
Войсковая стажировка у меня проходила летом 1956 года в Херсонской области селе Нижние Серогозы на радиолокационном посту в составе двух радиолокационных станций П-3 и П-8. Первая более старая отличалась от второй тем, что у нее не было индикатора кругового обзора и аппаратуры защиты от помех.
Когда мы приехали в Херсон, то на вокзале были приятно удивлены тем, что там в качестве такси использовались извозчики. Мы тут же начали на извозчике кататься по этому провинциальному городу, осматривая последний.
Прибыв в село Нижние Серогозы, я представился начальнику радиолокационного поста старшему лейтенанту Койраху, еврею по национальности. Последних было много в радиотехнических войсках.
Койрах поставил мне задачу отремонтировать станцию П-8, которая в то время была у них неисправна. Что-то случилось в передатчике и разрядники, сигнализирующие о наличии высокочастотного излучения, не зажигались.
Мы вместе с начальником этой станции старшим техником-лейтенантом пошли ее ремонтировать.
Прежде всего я решил проверить целостность монтажа цепей передатчика. Их тогда здесь было не так много. Выключив, открыл передний защитный щит его и начал прощупывать провода внутри рукой. Неожиданно почувствовал сильный удар электрическим током и даже на некоторое время потерял сознание, отлетев от шкафа метра на два.
Когда я очнулся в дверях кабины, то увидел, как побледнел солдат из расчета станции, находившийся рядом. Но это меня не остановило. Я понял, что принял на себя разряд накопительного конденсатора, который необходимо было разрядить специальным щупом. После этого вывод мой состоял в том, что напряжение на передатчик подается, но нет импульса запуска. Последний должен был вырабатываться в специальной приставке АЗП-8 (аппаратуры защиты от помех).
После этих рассуждения я стал осматривать блоки этой приставки и обнаружил, что один дроссель фильтра потемнел от перегрева. Через этот дроссель питался блок выработки импульса запуска. Начальник станции предложил его заменить. Однако я возразил:
— Потемнел дроссель от того, что через него проходил большой ток, но это не значит, что он перегорел. Скорее всего пробит конденсатор, стоящий на выходе дросселя. Мы отпаяли этот конденсатор и проверили его тестором. Он оказался пробитым. Заменили его. Включили станцию и она заработала даже со своим почерневшим дросселем.
Мой авторитет на посту сразу вырос. Мне захотелось поработать за оператора по проводке целей, что я и сделал, приобретая опыт работы на деле. Уезжая с поста, я увез с собой хвалебный отзыв. Приглашали меня приезжать к ним ещё. Отношения с начальником поста и начальником станции остались очень хорошими. С последним мы, пока длилась моя стажировка, ходили даже в Дом культуры на танцы. Интересно было потанцевать и с сельскими девчатами. Но какой-то особенной привязанности у меня к ним не возникло. Ведь я тогда был уже женат.
Вся беда наших офицеров, да и сержантов, из расчетов радиолокационных станций была в том, что они, познав азы включения их и боевой работы, не хотели углубиться в ремонт. Другими словами, не повышали своё мастерство. Для этого требовалось читать не только инструкции, но и другую техническую литературу, расширяющую кругозор.
МОСКВА. ДИПЛОМНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
Дипломное проектирование у нас было запланировано к концу лета и осень 1956 года. Сначала я собирался писать дипломный проект у преподавателя КВИРТУ инженер-подполковника Магдасесева по аппаратуре защиты от пассивных помех. По этой теме я собирал на войсковой подготовке и второй заводской практике данные.
Однако, неожиданно в училище прислали список тем дипломных проектов из Московского НИИ-5, среди них была и тема по защите от пассивных помех. Блок этот должен был быть реализован на двух потенциалоскопах, обеспечивающих двойное через-периодное вычитание принятых сигналов. Я ею заинтересовался. Тем более, что проект нужно было бы писать в Москве в НИИ-5.
Этот институт оказался недалеко от энергетического института, в котором я бывал у Зиночки Морозовой, когда ехал из Днепропетровска в Калинин.
Условия для работы были отличные. Прежде всего, хорошая библиотека с литературой уже подобранной к моей теме, так как эта тема была плановой в самом институте. Руководителем моего проекта был ведущий инженер Голенко, гражданский человек и знающий специалист.
Работали мы с 9.00 до 17.00. Вечерами запрещалось оставаться в институте, а поэтому они у меня были свободны.
Через сотрудниц института я нашел в Москве жилье — комната порядка 8 квадратных метров в общей квартире. В ней кровать, а точнее пружинный матрац от деревянной кровати на день поднимался вертикально к стенке с помощью пружины. Был ещё какой-то столик и платяной шкафчик. Но нам с Люсей этого было достаточно.
Квартира эта находилась в центре Москвы на улице Грицовец, недалеко от бассейна, построенного на месте снесенного ранее храма Христа-спасителя. Устроившись, я вызвал Люсю в Москву. Вечерами мы посещали театры, начиная с Большого. По воскресеньям ездили на экскурсии и выставки, то есть жили нормальной культурной жизнью.
Я написал черновики своего дипломного проекта, но чтобы не переписывать начисто, отдал машинистке в институте их отпечатать. Это упростило мне оформление проекта. Чертежи сделал сам. Всё это потом переслали в КВИРТУ, где я в конце сентября защитился на отлично и стал дипломированным инженером по радиолокации и по радиотехнической специальности.
МОСКВА. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ НА СЛУЖБУ.
Теперь настало распределение по округам и должностям. Начальник курса подполковник Панченко по кличке «Шпага» запланировал оставить меня в Киевском округе, но как всегда неожиданно поступило заманчивое предложение распределиться на преподавательскую работу. Эту работу я знал с детства — родители были преподавателями. В училище представитель какого-то учебного заведения отобрал на преподавателей двух выпускников — меня и Пирожка. Куда нам предстояло ехать, должны были сказать в Москве. Выписали предписания и проездные документы.
Вновь Москва. Теперь я уже прикомандирован в Генеральный штаб. Прибыл вовремя по указанному мне направлению по распределению специалистов к полковнику Тюленеву.
Когда я доложил ему, что направлен на преподавательскую работу, он тут же возразил мне:
— Какая преподавательская работа? Езжай в войска, послужи, а потом тебя выдвинут на преподавательскую работу. Не поедешь, пойдешь под суд офицерской чести. Видел в коридоре сидит капитан. Так вот вчера мы его судили. И потом почему так поздно приехал. Уже все распределение закончилось. Куда я тебя пошлю?
— Если Вам некуда меня послать, отправляйте меня назад в Киев. Там мне найдут работу. Вначале я распределялся в Киевский военный округ,— предложил я.
— Нет, если ты уже в нашем распоряжении, то останешься в Артиллерии. С войсками ПВО страны ты распрощайся,— возразил он.
— А Пирожок уже приехал? — спросил я.
— Да, вчера я с ним говорил. Он тоже ожидает решения. Вот тебе записка. Иди в гостиницу. Придешь ко мне через неделю. Смотри Москву,— предложил он.
— Да я все лето провел в Москве. Писал дипломный проект в НИИ-5. А нельзя ли меня туда направить? — задал вопрос я.
— Нельзя. Поедешь в войска, а пока до встречи через неделю,— был ответ.
Через неделю Тюленев также не знал, куда меня направить, и сказал:
— Иди ещё неделю гуляй.
— У меня уже кончаются деньги, ведь я после отпуска,— доложил я.
— Вот тебе записка. Пойдешь по указанному адресу и там получишь денежное содержание за этот месяц,— решил мою проблему он.
Было уже начало декабря 1956 года. Этот пункт выдачи денег командировочным находился недалеко от Кремля за ГУМом.
Через неделю я вновь был у Тюленева.
— Твой вопрос пока не решен. Но скорее всего один из вас поедет в Киевский округ, а другой в Закавказский. Ты женат? — спросил он.
— Да. Моя жена учится в Киеве. Ей ещё год осталось,— ответил я.
— Ну хорошо, я сегодня ночью позвоню. Приходи завтра,— сказал он, прощаясь.
На завтра наконец созрело решение.
— Ты едешь в Закавказский военный округ в распоряжение командующего артиллерией, а Пирожок — в Киевский. Его жене ещё три года учиться,— огласил своё решение он.
— А можно мне хотя бы на несколько дней заехать в Киев к жене? — спросил я.
— Это можно. Выпишу тебе проездные через Киев,— сказал он, прощаясь.
На следующий день я получил предписание и проездные документы и выехал в Киев.
Анализируя все это, я пришел к выводу, что или мы с Пирожком попали не к тому направленцу, или же кадровики вместо нас послали преподавателями своих людей. Позже я учился в Богодуховском учебном центре, где преподавателями были мои ровесники. В общем командиры планируют одно, а «кадры решили и всё».
ЗАКАВКАЗЬЕ. ТБИЛИСИ
Тбилиси встретил меня теплом и солнцем. Был декабрь 1956 года. Само слово «Тбилиси» означает теплое место.
В Штабе закавказского военного округа (ЗакВО) удивились тому, что я так поздно приехал. Встреча с кадровиком была похожа на такую же встречу в Москве.
— Где это Вы столько были? Уже все выпускники распределены по частям,— это первые его слова.
— В Москве ждал предписания,— ответил я.
— У меня должности для Вас нет. Не знаю, куда Вас определить.
— Пишите мне обратное предписание. Поеду в Москву.
— Ну, если Вы уже попали в ЗакВО, то есть Закавказский военный округ, то отсюда «закрыт выход обратно». Так расшифровывается ЗакВО. Вот Вам записка. Идите и поселитесь в гостиницу при нашей комендатуре. Она недалеко от горы Мнацминды. Гуляйте по Тбилиси. Смотрите красивый город, а через неделю приходите ко мне,— таково было решение кадровика. Сейчас я не помню, кто он был и в каком звании.
Поселившись в гостинице, я первым делом взобрался с помощью фуникулера на город Мнацминду. С её высоты осмотрел город Тбилиси. Впечатление было потрясающее. Особенно мне понравился стиль оформления облицовки домов этого города. Он был более строгий, чем у нас в Киеве.
Гуляя в парке, что раскинулся на Мнацминде, я подошел к памятнику Сталину. Рядом стоял какой-то темноволосый человек, который заговорил со мной.
— Вот видите, партия приняла решение снять все памятники Сталину, а грузины этого не сделали.
— Да, пусть стоит. Это история,— сказал я.
— Нет, все республики должны выполнять решение партии,— возразил мне незнакомец, оказавшийся армянином.
— Помните в Грузии были события, после того как Сталина вынесли из Мавзолея, которые привели к тому, что на улицы пришлось вывести танки, - сказал я ему. На этом наша беседа оборвалась.
Таким образом, после таких страшных событий я прибыл в Закавказье и свободно гуляю по Тбилиси и даже разговариваю с грузинами и армянами. Времени я даром не терял. Походил по городу. Осмотрел его достопримечательности. Посетил картинную галерею. Старался заполнить время культурной программой.
Через неделю я был в отделе кадров. Однако мой куратор ещё не нашел мне должности во всем округе.
— Иди ещё неделю гуляй, — сказал он.
— У меня уже деньги заканчиваются,— доложил ему свое финансовое положение.
— Вот тебе записка. Пойдешь здесь в штабе получишь денежное содержание за декабрь, — сказал кадровик и рассказал, куда мне идти.
Найдя заветное окошко, я постучал. Оно открылось. Женщина в нём потребовала, кроме записки ещё и расчетную книжку. Вырезала оттуда талончик и выдала мне деньги.
Неделя в Тбилиси пролетела быстро. Я гулял по площадям, посещал музеи, ещё раз ездил на фуникулере на гору Мнацминду. Везде ко мне грузины относились хорошо.
Вновь через неделю был у кадровика. Вопрос мой решен не был.
— Но, если мне должности в ЗакВО нет, то отправляйте меня обратно в Киев,— вновь предложил я.
— Нет. Должность найдем,— сказал кадровик.
Когда ещё через неделю я вновь пришел к нему, то командировочное предписание мне было уже готово. В общем весь процесс общения с кадровиками в Тбилиси повторился один к одному с Московским.
ЛАГОДЕХИ
Итак, я назначен на должность начальника цеха по ремонту радиотехнических станций Дивизионной артиллерийской ремонтной мастерской (ДАРМ) 70-ой зенитной артиллерийской дивизии. Штаб нашей дивизии располагался в небольшом городке Лагодехи, находящемся в Кахетии в Алазанской долине у подножья главного Кавказского хребта — Кавкасиони.
Чтобы попасть туда, нужно было поездом доехать до железнодорожной станции Цнорис Цхали, а затем ещё несколько десятков километров трястись в автобусе. От Тбилиси до Цнорис Цхали я ехал целую ночью. Вагон хотя был пассажирским, но его так трясло, что спать было невозможно. Всё стучало и громыхало. Казалось, что он вот-вот сойдет с рельсов и свалится в пропасть.
Как бы там ни было, но утром рано я стоял на перроне Цнорис Цхали с красивым вокзалом, а к обеду был уже в Лагодехах.
Нашел штаб моей дивизии и зашёл к начальнику отдела кадров. Он ознакомился с моими документами и представил меня начальнику вооружения дивизии подполковнику Богаеву Петру Алексеевичу. Он в свою очередь познакомил меня с инженером дивизии майором Майзусом Кивой Кушелевичем. В дальнейшем именно последний курировал всю мою работу по ремонту радиолокаторов. Майзус отвел меня в Дивизионную артиллерийскую ремонтную мастерскую (ДАРМ) и познакомил с её начальником Матяшом.
ДАРМ состояла из артиллерийского, радиотехнического, приборного и ружейного цехов. В первом ремонтировали зенитные орудия, во втором — радиолокаторы, в третьем — приборы управления зенитным огнем и в четвертом — стрелковое оружие.
Артиллерийским цехом командовал старший техник-лейтенант Дмитриев Александр веселый, общительный парень с приятной улыбкой. Техником у него был лейтенант Саркисов, армянин, балаболка, мог говорить по любому поводу.
Приборным цехом командовал старший техник-лейтенант Дорофеев Андрей. Он был хорошим специалистом по ремонту приборов управления зенитным огнем ПУАЗО-5, ПУАЗО-6 и ПУАЗО-7. Он же ремонтировал оптические трубы зенитные командирские (ТЗК). Андрей много мне рассказывал о технической оптике. Недостатком его было то, что он шепелявил и забалтывал слова.
Майзус с Матяшем вместе завели меня в мой цех по ремонту радиотехнических станций и представили его личному составу. До меня этим цехом руководил старший сержант Яковенко. Теперь он стал моим заместителем, но для меня был и учеником, и учителем. Кроме него в цеху были ещё мастера Борисевич, Зерщиков и Борщ, а также водитель, входящей в цех контрольно-ремонтной автомобильной станции (КРАС-1Р). В здании мастерских цех имел только одну комнату. Вот и всё моё хозяйство.
После знакомства с личным составом цеха мои начальники отправили меня самого искать себе квартиру в грузинском городке.
Как уже писалось, Лагодехи находился на краю Алазанской долины под самым главным Кавказским хребтом — Кавкасиони. Большинство улиц города было заасфальтировано, но грязь лезла с обочины на асфальт. Население ходило в резиновых сапогах. Позже и я их купил себе.
Выйдя из своих мастерских, спросил у первой встретившейся мне бабушки-грузинки:
— Вы не знаете, кто может мне для жилья комнату сдать?
— Зачем комнату? Мы тебе дом сдадим,— был её ответ.
Этот дом находился рядом с моими мастерскими. Что меня вполне устраивало. Он состоял из одной комнаты, посередине которой стояла железная печка, труба от неё была выведена в окно. Возле печки лежали дрова. В углу располагалась кровать, а напротив её стол.
— Вот этот дом. Топи печку, живи. Сейчас пойдем в другой дом и там поужинаем. Пошли,— сказала бабушка и я так доверился ей, что пошёл за ней.
Другой их дом был большим, двухэтажным и более ухоженным. В нем имелась кирпичная печь и несколько светлых комнат. Меня накормили, напоили и, как говорится, обогрели. В их среде я чувствовал себя своим. У меня даже в мыслях не было, что нахожусь в гостях не у славян.
Я благодарен этим простым грузинам за вечер и первую ночь, проведенную в Лагодехи. Пусть теперь мне украинские националисты скажут, что в Советском Союзе не было дружбы народов. К сожалению мои начальники не позаботились о моем ночлеге.
Темными улочками Лагодех дошел до дома, где предстояло провести мне ночь. Натопил печку. В комнате было жарко. Разделся до трусов, лег в постель и тут же заснул. Ведь предыдущая ночь практически была бессонной.
Среди ночи проснулся от холода. Встал, оделся и лег в постель одетым, но все равно было холодно. Ведь это был декабрь месяц. Днем тепло до +10;С, а ночью холодно до -10;С. Рядом заснеженный Кавкасиони. Решил, что мне этот дом с железной печкой не подходит. Нужно искать дом с кирпичной печкой. Утром своими ночными мытарствами поделился с сослуживцами. Они посоветовали идти в соседнюю деревню Калиновку, где жили потомки русских казаков, переселившихся сюда ещё при царе. Деревня эта была буквально рядом. Примерно на расстоянии 500 метров от моего места работы. Так что далеко ходить не пришлось.
Тем же способом, то есть путем опроса местных жителей, выяснил, что принять на квартиру может Мария Даниловна Толстая. Она жила в довольно большом доме с русской печкой. У нее была дочь Неля, девочка лет двенадцати. Сын Лека — офицер служил в России. Бывший муж со своей новой женой жил недалеко. Раз в году на праздник он приходил к Марии Даниловне и оставался на ночь.
Она взяла меня к себе на полный пансион, то есть за квартиру и трехразовую еду платил ей 500 рублей. Получал тогда около 1000 рублей. Из них 400 рублей отправлял жене Люсе в Киев и 100 рублей мне оставалось на мелкие расходы. Спал в гостиной самой лучшей комнате, но практически вся жизнь проходила на большой веранде, с двух сторон окаймляющей теплые комнаты. Как-то придя с работы, сел ужинать. Мария Даниловна и говорит:
— Володя. Не хочешь стопочку выпить.
— Кто же от этого отказывается,— был мой ответ.
Она налила мне маленький стограммовый граненый стаканчик. На Кавказе такие стаканчики сильно распространены. Тогда их на Украине я не встречал. Недолго думая, я опрокинул стаканчик в рот. У меня перехватило дыхание. Оказалось, что это самогон-первак, в котором может быть градусов под 70, а я его принял за обычную водку.
— Мария Даниловна! Нужно предупреждать,— сказал я.
Она только посмеялась надо мной. Гнала этот самогон и приторговывала им. Хотя не очень открыто.
Ей было тогда лет пятьдесят. Фигура её была крупная, но женские формы сохранила. В нашей Калиновке трудно было подобрать для неё пару. Вот она иногда тихонько принимала своего блудного бывшего мужа.
Из культурных мероприятий было только посещение кинотеатра. Тогда вышел на экраны фильм «Карнавальная ночь». Я подошел к кассе и занял очередь за женщинами. Неожиданно ко мне подходит грузин и спрашивает:
— Ты что не мужчина?
— Почему Вы так решили? — ответил я вопросом на вопрос.
– А почему в женской очереди стоишь? Идем я покажу тебе, как мужчина берет билет.
Он подвел меня к кассе и мне тут же выдали билет. Затем к нему подошла девушка и заговорила на грузинском. После их переговоров грузин сказал мне:
— Эта девушка хочет с тобой познакомиться.
Я назвал себя:
— Володя.
Она назвалась:
— Мариам.
И всё.
Но вернемся к моему цеху. Основной задачей моего расчета было осуществлять ремонтно-профилактический осмотр радиолокационных станций дивизии.
Наша дивизия состояла из трех полков. Они отличались друг от друга калибром зенитных орудий, а также радиолокационных станций орудийной наводки. В Лагодехах стояли полки 57-мм и 100-мм орудий. Первый был вооружен локаторами СОН-9, второй — СОН-4, последняя была копией канадской станции СЦР-584. На вооружении третьего полка, стоящего в Цители Цкаро, были 86-мм орудия и СОН-9А.
Первой к нам во двор наших мастерских на профилактический осмотр привезли СОН-4. Во время учений она падала на бок. При этом погнулось одно колено волноводно-коаксикального тракта. Поэтому его полностью заменили.
Мне захотелось посмотреть, как мои мастера проводят это мероприятие, а поэтому предложил всеми работами руководить старшему сержанту Яковенко. Радиомастера мигом разобрали станцию, то есть все её блоки перенесли в комнату. Здесь их осмотрели и почистили контакты на муфтах. Затем блоки вернулись на свои места в кабине станции и началась её настройка.
Должен заметить, что в плане ремонта СОН-4 очень удобная станция. Она собрана на длинном четырехколесном прицепе. В боевом режиме антенная колонка поднята на крышу станции и под ней создается довольно большое свободное пространство. Этакий холл, где операторы и мастера могут проводить различные работы. В походном положении антенная колонка опускается внутрь станции и там уже находиться людям нельзя. Расчет размещается в кабине тяжелого тягача. Тогда я впервые увидел эту станцию. В училище её не изучал. Пришлось взять руководство службы и все прочитать.
Проверка станции на функционирование выявила неисправность. Оказывается, кто-то из мастеров не до конца закрутил ШР-ровский разъем. Её быстро нашли и устранили. Подстроили станцию и она была выпущена из ремонта. Работали мы над ней больше месяца. Командир батареи остался доволен.
Второй станцией, привезенной к нам в мастерские, была СОН-9. С ней я познакомился ещё на заводской практике. Функционально она не отличалась от предыдущей, но вот конструкция её была сильно изменена. Сама кабина была в полтора раза короче. Холла, о котором я писал выше, уже не было. Всё в ней было тесно и ужато до предела.
Мои мастера быстро перенесли блоки в комнату. В них уже были не ШР-ровские, а ножевые разъемы. Надежность последних ниже. Они не давали надежного контакта. Поэтому хулиганистый инженер полка капитан Дерман Борис иногда просто стучал кулаком по блоку, чтобы добиться требуемого контакта.
Мы уже вели настройку станции СОН-9, когда в дивизии была объявлена тревога. Командир батареи приехал с тягачем и забрал свою станцию. Боевые подразделения ушли вперед, а тыловые мастерские в противоположную сторону в район сосредоточения.
Более суток об отремонтированной нами станции СОН-9 не было слышно ничего. Вдруг неожиданно по радио приходит приказ начальника штаба дивизии полковника Мирошникова:
«Максимова с мастерами и КРАСом на батарею, расположенную в районе Цители Цкаро…»
Дальше указывались координаты. Приказ есть приказ. И мы немедленно выехали. Расстояние примерно в сорок-пятьдесят километров по асфальту мы преодолели без происшествий. Был февраль месяц, все леса в горах и сады в долинах были покрыты белом цветом алычи. Я ехал и любовался ими. Вспомнил о своих деревьях, оставшихся в Днепропетровске. Пока ехали по асфальту проблем не было, но когда свернули на грунтовые дороги, началась пробуксовка. В районе размещения нашей батареи был чернозем. Тогда он колесами машин был превращен в сплошное месиво, но всё же мы доехали до станции СОН-9.
Поднявшись в кабину станции СОН-9, попросил расчет провести контроль функционирования. Все проверки проходили, в том числе и захват «местника» на автосопровождение. Операторы же жаловались, что когда реальную отметку от цели переводишь на автоматическое сопровождение, то автоматика не держит. В этом убедился и я сам. Хотя какое-то время у меня были сомнения в квалификации операторов. Более того основная проверка чувствительности «по звонку» (отражению от местных предметов) хорошо проходила. Меня ввело в заблуждение то, что я ни разу не видел экрана работающей станции в условиях Кавказа, при наличии гор. На Украине гор в районе Киева практически нет.
Тогда мне пришла счастливая мысль проверить чувствительность приемного устройства по прибору радар-тестеру РТ-10, имеющемуся в комплекте нашей КРАС-1Р. Мастера прибор этот быстро достали, но работать на нем они не умели. Я же довольно хорошо изучил его ещё в училище и выполнил все операции сам.
Проверка чувствительности приемника СОН-9 по радар-тестеру РТ-10 показала, что она очень низкая.
— Кто что делал в приемнике? — спросил я своих мастеров.
— Я менял разрядник, — сказал Борисевич.
— Зачем? — поинтересовался я.
— Он давно не менялся в этом локаторе,— был его ответ.
— Раскручивай разрядник,— последовала моя команда.
Стеклянный разрядник находился внутри камеры в виде объемного цилиндрического резонатора входной цепи приемника. Когда его камеру вскрыли, то увидели, что стекло разрядника лопнуло. Видно Борисевич его передавил.
Этот разрядник при генерации мощного зондирующего импульса передатчиком радиолокатора пробивается и тем самым шунтирует вход приемника, предохраняя его. Когда же зондирующий импульс заканчивается, то чувствительность приемника восстанавливается. Лопнутый разрядник ухудшил добротность входного резонатора приемника, а поэтому упала и его чувствительность. Следствием этого был слабый сигнал от цели. Автоматика не могла сопровождать самолет.
Местные же предметы в виде гор, имеющие большую отражающую поверхность, локатор видел на сотни километров. Это нас и сбило с толку.
После того, как я устранил эту неисправность, мой авторитет в дивизии пошел вверх. Командиры батарей просили меня проверить их локаторы с помощью радар-тестера РТ-10. До этого данный прибор не использовался. Не было специалиста, умеющего его настраивать.
Наша кабина КРАС-1Р имела ещё очень много хороших приборов, которые к сожалению мало использовались. С этого момента я проникся уважением к приборам и их возможностям. Наверное поэтому потом в училище добивался читать курс радиоизмерений.
Дальше учения пошли своим чередом. Рядом с Цители Цкаро недалеко был аэродром. Это позволяло операторам тренироваться по реальным целям, в том числе и низколетящим.
Когда локатор СОН-9 уже работал и операторы сопровождали цели, неожиданно на позиции появился инженер дивизии Майзус Кива Кушелевич. Его прислал сам командир дивизии полковник Желтяков, которому доложили, что локатор неисправен. Он тоже вскоре объявился на позиции возле нашей СОН-9.
— Ну и что тут у Вас? — спросил он.
— Всё в порядке, товарищ полковник. Они (то есть мы) сами устранили серьёзную сложную неисправность,— доложил Майзус.
— Ладно. Хорошо,— сказал Желтяков, сел в автомашину свою «Победу» и уехал.
Вскоре учения закончились и мы вернулись в Лагодехи.
Были ещё подобного рода учения. Мы же теперь держались поближе к боевым подразделениям. В нашей будке КРАС-1Р было удобнее всего останавливаться на ночь. Поэтому практически весь аппарат артвооружения жил у меня. Это Богаев П. А., Майзус К. К., Михайлов. Но однажды к нам начальник штаба дивизии полковник Мирошников прислал свою машинистку, которую они с собой взяли на учения. Кстати, мужа её начальника складов НЗ (неприкосновенный запас) оставили на зимних квартирах. Возник вопрос в нашем коллективе: — Кто будет спать рядом с машинисткой? Она была немножко старше меня, но младше остальных офицеров. Все они отказались. Пришлось лечь рядом с ней мне.
Наша будка КРАС-1Р была приспособлена для отдыха пяти-шести человек. Между двумя чистыми верстаками (столами), стоящими вдоль стен, на ночь устанавливались щиты из чистых досок. Таким образом, на получившейся платформе от одного окна до другого можно было уложить на ночь до шести человек. В качестве матрацев нам служили капоты, которыми накрывались моторы машин.
Машинистка (звали её Зина) была симпатичной женщиной. С ней у меня установились хорошие дружеские отношения. Год спустя она печатала мне реферат, необходимый для поступления в адъюнктуру.
Когда мы возвращались на зимние квартиры, то есть в Лагодехи, то попадали под власть моего непосредственного начальника майора Матяш. Он не сильно меня донимал, но часто забирал людей из моего цеха на интересующие его работы. Тогда возникали некоторые трения, но в общем терпеть его можно было.
Весной 1957 года после возвращения с учений у меня разболелся коренной зуб. Я вынужден был обратиться к стоматологу в дивизионную санчасть. Им оказалась очень симпатичная женщина жена одного из офицеров нашей дивизии. Ей было тогда лет двадцать пять. У нее очень пышная грудь. На первом приеме она просверлила мне зуб и положила мышьяк, чтобы убить нерв.
Однако боль не утихла и я мучился целую ночь. На утро явился вновь к своему врачу и сказал:
— Боль не проходит. Рвите зуб.
Она удивительно легко на это согласилась. Просто ещё как врач была очень молода. Началась в буквальном смысле экзекуция. Зуб не поддавался. Когда стоматолог тянула клещи на себя, то прижимала мою голову к своей груди. Это было приятным моментом во всем деле. Вырвать целиком зуб у неё ни сил, ни опыта не хватило. Она сломала коронку зуба и начала по частям вытаскивать корни, прижимая мою голову к своей груди.
С одной стороны я испытывал ужасную боль, но зато с другой — было приятно чувствовать её упругую грудь на моей щеке. Тем более, что я тогда был в Лагодехах один, без жены.
Среди офицерских жен распущенности не было. Об одной правда говорили, что она любит погулять. Второй же симпатизировал командир полка. Об её муже говорили, что стоит ему захотеть поехать на учебу, его тут же командир отпустит, то есть намекали на желание командира оставить эту женщину на какое-то время одной.
Некоторые писаки любят представлять офицеров пьяницами. Однако я не могу с этим согласиться. Среди офицеров пьянства практически не было. Ни одного пьяного своего товарища по службе сейчас вспомнить не могу.
Правда мы выпивали, но в меру вечером, когда представлялся случай. Пили кахетинское вино, а иногда и разведенный спирт-ректификат, сэкономленный во время профилактических работ на технике. Там он использовался для промывки контактов и волноводов. Любили повторять четверостишие:
Получим деньги из финчасти.
Накупим водки и вина.
И пусть тогда в приказ по части
Запишут наши имена.
Но это в шутку.
Я по-прежнему жил у Марии Даниловны. Ходил на работу мимо дома, в котором жила моя знакомая грузинка Мариам. Как-то увидел её во дворе и поздоровался. Мы стали по утрам приветствовать друг друга. Дальше наши отношения так и не развились.
Летом мы выезжали на стрельбы по реальным целям. Они проводились на море в городе Очамчире, Абхазия. Стрельбы велись с отворотом на 180;. Самолет летел над берегом, а пушки стреляли в море.
В Очамчире мы приезжали железнодорожным эшелоном. Для этого заранее готовили крепёжный материал-проволоку катанку и доски для фиксации техники на железнодорожных платформах.
ОЧАМЧИРЕ
Ближайшая к Лагодехам железнодорожная станция Цнорис Цкали. Туда мы перемещались своим ходом. Там грузились на платформе и через всю Грузию ехали к морю в Очамчире. К сожалению наш эшелон двигался в основном ночью. Однако многие красоты Грузии я все же увидел и запомнил. Вспомнились мне стихи Лермонтова, когда мы проезжали место, где сливаются две реки — Арагва и Кура.
«Там, где сливаясь, журча,
Обнявшись, словно две сестры,
Струи Арагвы и Куры
Был монастырь.»
На стрелке слияния этих рек и сейчас ещё стоит большой собор. Он хорошо виден с железной дороги. Хочется отметить, что в отличие от наших белых церквей, соборы Грузии серые, а купола не луковицы, а конусы. Такие строения более величественные.
Тогда же проснулся и у меня дар поэта.
Кавказ суровый и прекрасный,
Люблю тебя я в день ненастный,
В день солнечный тебя люблю
За величавую красу твою.
Краса Кавказа неповторима. Величие гор, вершины которых покрыты снегом. Могущество рек, текущих по их склонам. Всё это хорошо было видно с железной дороги. В одну сторону посмотришь — гранитная стена уходит ввысь, с другой стороны — белое молоко пены бурлящей воды реки. Ты как будто между гранитом и водой. Иногда кажется, что эшелон наш вот-вот сорвется в реку.
У меня в КРАСе в дороге собирались офицеры артвооружения и мы часто играли в карты, даже в преферанс, но просто так — не на деньги.
Однажды во время игры я заметил, что майор Майзус блефует, то есть хочет меня спровоцировать на более высокую заявку. Когда же он ещё раз перебил мне игру, то я не выдержал и с азартом крикнул:
— Не пи…те, товарищ майор! У Вас не может быть такого расклада карт.
Начальник артвооружения подполковник Богаев тут же громко расхохотался и сказал:
— Ну, Кива! Ты воспитал себе достойную смену пока что только по матерщине.
Майзус был ужасным матерщинником, несмотря на то, что он еврей. Высшего образования у него не было, но специалист по части ремонта радиолокаторов он был классный. Радиолокаторщиком стал во время войны. Известно, что когда мужчины остаются одни, без женщин, они волей-неволей распускаются и в разговорах переходят на мат. Было и со мной несколько таких курьезных случаев, хотя в отличие от своих товарищей матом не злоупотреблял. Ещё в школе, когда начали изучать химию, придумал замену мату фразами, составленными из химических терминов. Например, «Ангедрит твою перетрум марганец». Вы наверное догадались, какое ругательство здесь зашифровано.
Сейчас украинские националисты утверждают, что матерщину принесли русские. Это неправда. Двоюродная сестра моей первой жены Люси была филолог. Она писала по мату диссертацию. Детально изучала этот вопрос. Тогда выяснилось, что матерщину на Русь принесли татаро-монголы. Современные «историки» на Украине пытаются всё переделать и отбелить украинцев. Они такие у них хорошие, что негде пробу поставить.
Что касается моих взаимоотношений со старшими товарищами, то они были дружескими во вне рабочее время и принципиальными на работе.
Сейчас мне хочется тепло их вспомнить и Богаева, и Майзуса.
Богаев был хорошим специалистом по ремонту орудий, другими словами он был механиком высшей квалификации. Когда мои мастера скрутили случайно коаксикальный волновод в штопор, то Петр Алексеевич сам стал к станку и выточил оправку, с помощью которой этот волновод был раскручен и приобрел прежнюю форму. В отличие от Майзуса, он никогда не ругался. Все его слушали со вниманием и говорил он только по делу.
Майзус в отличие от первого был заводным, но когда видел, что не прав, то сникал и шёл на мировую. Запомнился мне такой факт. Начальник службы горюче-смазочных материалов (ГСМ) выдал нам для промывки волноводов спирт, разбавленный водой. Проще говоря, часть полагающегося нам спирта украл.
Гневу Майзуса не было предела. Он так на ГСМ-щика орал, несмотря на то, что тот его соплеменник. Такой ругни я ещё в жизни никогда не слышал. Злые языки правда потом говорили, что еврей ругает еврея только на пользу второму. Другие начальники меньше с него спросят.
Начальник наших мастерских венгр Матяш тоже любил ругаться, но не настолько. Он был более выдержанным.
Какими бы не были мои первые начальники, я от них много чего хорошего подчеркнул для себя. Для будущей моей службы.
Мною уже писалось, что стрельба на полигоне в Очемчире велась с отворотом на 180;. Для этого в сельсинной передаче привода управления орудием перебрасывались две клеммы, то есть изменялась на 180; фаза подаваемого сигнала. Антенна станции орудийной наводки сопровождала цель (самолет) в обычном режиме, а пушки отслеживали её движение с разворотом на 180;, то есть стрельба велась в зеркальное отражение цели. Самолет летел над сушей, а пушки стреляли в море. Во время стрельб акватория вдоль берега полигона закрывалась для движения морских судов.
Личный состав, то есть сержанты и солдаты, жил в палатках. Офицеры снимали квартиры в Очемчире, а я жил в своем КРАСе.
Чтобы удобнее было в палатке, делался цоколь из досок. Часто эти доски солдаты добывали сами. Так однажды они где-то стянули ореховую колоду. Её на пилораме распустили на доски, а затем их покрасили известью.
Когда из Очемчире вернулись в Лагодехи, то доски эти бросили среди двора. Они там долго лежали никому не нужные. Я забрал их и мне столяр грузин сделал тумбу для комбайна, состоящего из телевизора, приемника и проигрывателя.
У меня была мечта собрать такой комбайн. Приемник на основе деталей стандартного приемника «Балтика» я все же сделал. Детали эти были приобретены, когда проходили производственную практику на заводе в городе Горьком, где выпускали тогда «Балтику». Он работал и все вечерами его слушали. Телевизор и проигрыватель так и не сделал. Ореховая тумба сейчас застеклена, заполнена книгами и стоит у меня в коридоре.
На полигоне в Очемчире я каждое утро после завтрака обходил все девять локаторов дивизии, стоявших вдоль моря в одну линию. Выяснял их состояние перед залетом самолета на курс. Если что-то было не в порядке, то подстраивал. Знал всех начальников станций в лицо, да и большинство операторов. В общем чувствовал себя в своей тарелке. Начальство моей работой было довольно.
Итак служба моя наладилась. Я уже чувствовал себя уверенно в общении как с подчиненными, так и с начальством.
Не хватало мне только жены-подруги. В те годы я считал свою Люсю и женой, и подругой. Да и в дальнейшем мне всегда хотелось объединять эти два понятия в одном лице.
Она же продолжала учиться в Киеве. Уже семь с половиной месяцев жил один. Но природа требовала своего. Особенно тяжело было переносить ночи, когда меня буквально распирали внутри плотские желания. Доходило до самопроизвольных извержений. Ведь тогда шел двадцать третий год.
Все же хотелось сохранить верность Люсе. Я её очень сильно любил. Даже если бы захотелось нарушить свой обет, то это не было бы с кем совершить. Вокруг меня женщины практически не просматривались. Отсутствие жены было серьезным испытанием. Я его выдержал.
Именно по этим чисто естественным причинам мужчина в период беременности жены часто изменяет ей. Это один из недостатков единобрачия, то есть христианской моногамии.
У магометан эта мужская проблема решена тем, что мужчина может иметь до четырех жен, то есть у них полигамия. Как там женщины между собой мирят, не знаю.
В середине июля 1957 года ко мне в Очамчире приехала моя жена Люся. Перед её приездом я снял недалеко от реки Море-Гудава комнату. Там мы с ней и остановились до конца лагерного периода.
Место было очень хорошее. С одной стороны море, а с другой речка, но уже не бурная, а плавно текущая по равнине. Правда в этой речке иногда плавали змеи. Поэтому Люся придумала. Прежде чем входить в воду нужно бросить несколько камней вблизи берега, чтобы змеи уплыли от места нашего купания.
При возвращении на зимние квартиры в Лагодехи нам начальство разрешило взять своих жен в эшелон. В моем КРАСе, кроме меня поселился ещё один офицер с семьей. Вначале наши жены смущались, но потом привыкли ко всем неустроенностям походного быта и мы без особых происшествий добрались до Лагодех.
ВНОВЬ ЛАГОДЕХИ
Остановились мы у Марии Даниловны. Я пошел работать в свой цех, а Люся, поскольку она окончила Киевскую музыкальную школу для взрослых, ранее называемую Вечерней консерваторией, пошла в Клуб дивизии учить детей офицеров музыке.
Однажды осенью, вернувшись со службы, я застал во дворе нескольких мужчин. Они принесли какой-то длинный ящик, похожий на гроб. У меня блеснула мысль: не умер ли кто? Но мужчины начали корзинами носить из сада виноград и ссыпать его в этот ящик. Последний оказался приспособленным для давки винограда. Он был с двойным дном. Когда ящик заполнился виноградными ягодами, один из мужчин (им оказался бывший муж Марии Даниловны) подошел к крану с водой. Снял обувь. Слегка обмыл ноги водой и вступил в ящик с виноградом. Начал его давить также как Андриано Челентано в известном фильме. Из ящика потек виноградный сок. Его мужчины начали носить в подвал ведрами, где в землю были зарыты два огромных кувшина. В горловину его мог пролезть не очень толстый человек. Когда они были заполнены, то туда для того, чтобы сок забродил лучше, бросили немного виноградного жмыха — чачи. Из остальной части его гнали потом виноградную водку, которая тоже называлась чача.
Когда работа с виноградом была закончена, Мария Даниловна накрыла стол и начались тосты. Но вскоре все мужчины разошлись. Остался только бывший муж её у неё до утра.
Осенью 1957 года сын хозяйки Лека женился в Москве. Он тоже был офицер. Там они отпраздновали свадьбу и приехали к Марии Даниловне. Было решено здесь в Лагодехах свадьбу повторить. Столы накрыли в комнате, в которой мы с Люсей жили. Когда свадьба разыгралась, то нам было предложено отдыхать пойти в дом напротив к соседям. Мы так и поступили, не дожидаясь конца свадьбы. Устроились на кровати и уснули. Под утро в нашу комнату явились Лека со своей женой, и тут началась «Варфоломеевская ночь». Они, не стесняясь нас, открыто занимались любовью или как теперь говорят сексом.
В моей жизни такое было впервые. Сердце мое стучало как молот. Думал, что оно выскочит. Люся перепугалась и прижалась ко мне. Всё это длилось довольно долго, пока Лека с женой не уснули. На утро мне стыдно было смотреть в глаза этой женщине.
Когда Люся приехала из Киева, была очень худая. Затем на харчах Марии Даниловны стала быстро поправляться, к тому же вскоре забеременела. Весной 1958 года ей предстояло родить. Для этого мы заранее отправили её в Киев к тете Марусе Орловой, подруге ее матери. Пока же мы с ней гуляли часто в Лагодехском заповеднике. Тогда я на гладком стволе чинары вырезал свои инициалы — ВИМ.
КИЕВ. КВАИУ
В Киеве 14 апреля 1958 года родился мой первый сын Александр. В это же время умер муж тети Маруси полковник медицинской службы Орлов Венедикт Васильевич. Обстановка была тяжелой. Поэтому, забрав Люсю из роддома, я тут же отправил ее к своим родителям в Днепропетровск. Мне же нужно было ещё на некоторое время остаться в Киеве. Появилась возможность сюда перевестись с Кавказа.
А получилось так. Мне захотелось посетить свою Альма матер, то есть Киевское высшее инженерное радиотехническое училище (КВИРТУ). Там лаборант нашей кафедры Тихановский Александр Федорович сказал мне, что Артиллерийское училище преобразуется в высшее. Требуются преподаватели. Первый раз я уже пытался им стать, но в Москве переиграли. Теперь начинался второй заход.
Найдя это новое Киевское высшее артиллерийское инженерное училище (КВАИУ) на Соломенке, обратился к начальнику отдела кадров подполковнику Белокопытову. Он дал мне для заполнения анкету, что я и сделал, а после этого порекомендовал ехать в часть и ждать вызова.
ОПЯТЬ ЛАГОДЕХИ
Вернувшись в Лагодехи, я пошел на службу, но о возможном моем вызове в Киев никому ничего не сказал.
Примерно через месяц я зашел случайно в штаб дивизии. Там в коридоре встретил солдата, работавшего в секретной части. Он мне по секрету сказал, что на меня был вызов в Киев и что командир дивизии дал отрицательный отзыв. Попросил секретчика показать этот отзыв. Там было написано буквально следующее:
«В частях соединения (то есть дивизии) не хватает радиолокационных специалистов. Поэтому категорически возражаю против перевода инженер-лейтенанта Максимова В. И. в Киев. Кроме того, по своим деловым качествам он для работы в училище не подходит.»
Командир 70-ой дивизии полковник Желтяков.
Мне стало до глубины души обидно. Почти два года я трудился на своей должности не за страх, а за совесть. Такую теперь получил благодарность — «по деловым качествам не подходит».
Вышел из штаба разбитым.
На следующий день встретился с майором Майзусом. Он мне говорит:
— Надо ехать в Цители Цкарийский полк. Там вышел из строя локатор. Они сами справиться не могут.
— Я для ремонта локаторов «по своим деловым качествам не подхожу»,— ответил ему фразой из отзыва Желтякова.
Повернулся и пошел прочь. Майзус меня не остановил, но пожаловался подполковнику Богаеву. Тот вызвал меня к себе и убедил меня в необходимости ехать в Цители Цкара. Не знаю, участвовали ли Богаев и Майзус в составлении этого отзыва.
Мне же ничего не оставалось делать как выполнить приказ Богаева. Приехав на позицию, занялся ремонтом. Тут вновь была объявлена тревога и начались учения. На них встретился с полковником Желтяковым.
— Что в Киев, к мамке под юбку захотел? — спросил он.
— У меня в Киеве мамки нет, она в Днепропетровске,— был мой ответ.
— Вот послужишь у меня лет десять, тогда я сам буду рекомендовать тебя в преподаватели,— пообещал он.
Конечно для того, чтобы локаторы работали, ему такие люди, как я, нужны, но зачем так подло клеветать на меня. Замечу, что в последующей своей жизни я двадцать шесть лет проработал преподавателем в том училище.
Вскоре приехала из Днепропетровска жена с сыном. Она теперь пошла работать в Дом культуры города Лагодехи. Кормить ребенка в обед ей было далеко ходить. Решили переехать поближе, то есть в кварталы городские.
Комната нашлась недалеко от моих мастерских. Хороший двухэтажный дом. Хозяева грузины. Мужа звали Ило, сына Придони, который ложкой хлебал вино с хлебом. Светлые комнаты. Хозяйка так натерла дубовые полы, что они выглядели, как полированные. Но с ребенком, в отличие от Марии Даниловны, она сидеть днями не хотела. Пришлось нанять нянечку. Та несколько дней походила и заявила, что ей здесь скучно, а поэтому она уходит работать в кафе. Там веселее.
Нам ничего не оставалось, как вернуться к Марии Даниловне. Это как раз было вовремя сделано, так как скоро предстояли большие перемены.
В конце 1958 года в нашей дивизии была инспекторская проверка. На построении генерал-лейтенант, руководивший ею, принимал жалобы от офицеров.
Пожаловаться решил и я. Когда генерал-лейтенант подошел ко мне, мною было сказано следующее:
— Я инженер. Меня здесь держат на должности старшего техника. (Именно так была по званию определена должность начальника цеха по ремонту радиотехнических станций). На преподавательскую работу в Киев не пустили.
— Перевести его в войсковую часть 92150 на капитанскую должность.
ЦИТЕЛИ ЦКАРО
Таково было решение инспектирующего. Оказалось, что на базе одного из наших зенитных полков, стоящего в Цители Цкаро, формируется зенитно-ракетный полк, первый такой полк в Закавказском военном округе. Вооружением такого полка должен стать зенитно-ракетный комплекс С-75. Из такого комплекса над Уралом сбили Пауэрса. Теперь нам предстояло переучиться на новую технику. Мне-то не впервой.
Наш зенитно-ракетный полк входил в формируемые тогда Войска противовоздушной обороны (ПВО) Сухопутных войск ЗакВО. Это был особый род войск, не подчиняющийся командованию ПВО страны. Его начальником в ЗакВО стал генерал-майор Бахирев.
Так закончился второй год моего пребывания в Закавказье.
Сейчас, когда пишу эти строки, вспомнилась мне одна армейская притча, ходившая тогда в нашей среде. Два друга окончили военное училище. Один командное — стал лейтенантом, а второй техническое — стал техник-лейтенантом. Уехали воевать. Через пару лет встречаются: первый уже старший лейтенант, а второй по-прежнему техник-лейтенант. Прошло ещё какое-то время. Командир уже капитан, а технарь всё также техник-лейтенант. Через год командир погиб, а технарь всё также техник-лейтенант. Вывод: быть техник-лейтенантом не так уж плохо.
Тогда в войсках мы, техники и инженеры, ощущали на себе какое-то пренебрежение со стороны командиров, не имеющих инженерного образования.
Порой после успешных стрельб командиры батарей, дивизионов получали поощрения и новые звания, а о техниках и инженерах, обеспечивающих этот успех, забывали.
Командир полка Беглярбеков начал из частей нашей дивизии подбирать для себя кадры. Выбирались те, кто имел хорошую репутацию и образование. С высшим инженерным образованием в дивизии было два человека — Леня Барташ, заместитель начальника артиллерийского вооружения полка по радиолокации (капитанская должность) и я, начальник цеха по ремонту радиолокаторов (должность старшего лейтенанта). По какой-то причине перейти на капитанскую должность в ракетную часть предложили мне и назначили меня начальником второй группы радиотехнической батареи зенитного ракетного дивизиона.
Правда я немного упирался с переводом, заявив Беглярбекову, что собираюсь поступать в адъюнктуру в Киев. На что он мне ответил:
— Вот сформируем зенитный ракетный полк. Освоим его технику. Вы обучите своих подчиненных работе на ней и тогда я Вас сам буду рекомендовать в адъюнктуру. Поскольку не все знают: кто такой адъюнкт? Приведу определение этого слова, взятое из Словаря иностранных слов.
Адъюнкт [<лат. adjunctus присоединенный] — 1) лицо, готовящееся к преподавательской деятельности в военных академиях, ассистент, аспирант; 2) заместитель должностного лица; 3) в дореволюционной России и в некоторых других странах — лицо, занимающее младшую ученую должность в научном учреждении (помощник профессора и т. д.)
Где-то осенью 1958 года полк был сформирован, но только по личному составу. Техники никакой у нас не было. После этого весь основной командный и технический состав во главе с самим командиром полка выезжает под Харьков в город Богодухов, где нам предстояло пройти переподготовку на новую технику, которую мы изучали более чем три месяца.
УКРАИНА. БОГОДУХОВ
Переобучивание частей противо-воздушной обороны (ПВО) сухопутных войск проводились в городе Богодухове на Украине. Это небольшой городок в Харьковской области. Жили мы на территории бывшего монастыря. Туда съезжались лишь сокращенные расчеты зенитно-ракетного комплекса С-75. Сам комплекс состоял из двух батарей: — радиотехнической и огневой.
Радиотехническая батарея представляла собой станцию наведения ракет СНР-75. Тогда эта станция включала шесть кабин: — приемо-передающая кабина «П»; — индикаторная кабина «И»; — координатная кабина «К»; — радиорелейная кабина «Л»; — кабина селекций целей «Ц» и распределяющая электропитание кабина «Р». Кроме того, в радиотехническую батарею входили три дизельные электростанции ДЭС-75, которые возились тремя средними артиллерийскими тягачами. Курировали их энергетик полка Эйсемонт (еврей). Жену его звали Генриэта. Это были симпатичные интеллигентные люди.
Огневая батарея состояла из шести пусковых установок управляемых из кабины «О». Все кабины, кроме кабины «П» смонтированы на шасси автомобилей ЗИЛ-150, то есть были самоходные. Пусковые установки перевозились тяжелыми артиллерийскими тягачами. Ракеты возились на транспортно-заряжающих машинах (ТЗМ).
Радиотехническая батарея организационно делилась на две группы и дизельные электростанции. Первая группа включала в себе высокочастотную аппаратуру, находившуюся в кабинах «П» и «Л». Вторая группа — низкочастотную аппаратуру кабин «И», «К», «Ц».
В расчет каждой кабины, за исключением кабин «Л» и «Ц», входило по два офицера и операторы. Меня инженер-лейтенанта назначили начальником второй группы. Эта должность соответствовала званию инженер-капитан. Перечислю своих начальников.
Командиром полка был подполковник Беглярбеков Чингиз Алекперович. Азербайджанец. Толковый, грамотный офицер. Командиром моего зенитно-ракетного дивизиона был майор Крутиков. Его командный пункт находился в кабине «И».
Командиром радиотехнической батареи капитан Ильин Лев Николаевич. Спокойный, уравновешенный выдержанный офицер. Командиром огневой батареи капитан Кавторин Александр. Начальником штаба дивизиона майор Луценко. Моими подчиненными офицерам являлись: Начальник индикаторной кабины «И» лейтенант Ширяев. Начальник координатной кабины «К» лейтенант Найденко Икар. Начальник системы выработки команд (СВК) лейтенант Борисов. Из других офицеров, входивших в расчет нашей радиотехнической батареи, помню лейтенанта Самарина. Поскольку кабина «Ц» тогда не укомплектовывалась аппаратурой, то начальника для неё не назначалось.
Учеба началась в классах с изучения работы СНР-75 по структурной, функциональной и принципиальной схемам. Причем последние изучались только применительно к той должности, на которой находился офицер. Учили нас преподаватели-офицеры по возрасту может быть чуть-чуть старше нас. Не исключено, что именно в этот центр я был отобран после выпуска из КВИРТУ на преподавательскую работу, но в Москве переиграли. Поехал на Кавказ, а вместо меня кто-то другой из блатных.
Во время обучения в Богодухове нас посетил наш самый большой начальник-маршал артиллерии Казаков Василий Иванович. Он являлся начальником войск ПВО Сухопутных войск. Мы собрались в клубе Богодуховского центра переподготовки зенитно-ракетных частей.
В начале выступил сам Казаков. Он обрисовал перспективы развития войск ПВО СВ. Назвал некоторые новые комплексы, которые разрабатываются специально для ПВО СВ. Затем спросил нас:
— С какими трудностями Вы сталкиваетесь?
Ряд офицеров задали ему вопросы. Задал и я свой вопрос:
— У нас практически нет литературы по изучаемому комплексу С-75. Мы учим все по конспектам, которые нам задиктовывают преподаватели. Необходимо размножить руководство службы по этому комплексу. Сделать его более доступным для обучаемых.
Ответить маршалу мне не дал главный инженер нашего центра переподготовки подполковник Водолаженко. Он сказал, что заводы изготовители запрещают размножать руководства, которые к тому же совершенно секретны. На один комплекс заводом поставляется всего лишь одно руководство службы.
— Нужно подумать, как войти из этого положения,— сказал в заключение маршал Казаков В. И.
Вот так я пообщался с маршалом.
Когда по схемам СНР-75 была изучена, перешли на изучение ее непосредственно на материальный части. После ознакомления с блоками станции начались запоминания операций регламентных работ на ней, начиная с включения и проверки функционирования. Причем требовалось инструкцию по ним знать наизусть. Это было пожалуй самое трудное во всем процессе обучения.
После того как мы сдали экзамены по схемам и по регламентным работам нас допустили к изучению практической работы в кабинах в присутствии инструктора. Экзамены я сдал на отлично. В деталях изучил регламентные работы на координатной системе.
Обучение наше в Богодухове растянулось на всю осень 1958 года. Теперь нам предстояло получить новую технику.
КАПУСТИН ЯР
Полигон в низовьях Волги «Капустин Яр», наряду с другими функциями, осуществлял перевооружение частей Противо-воздушной обороны сухопутных войск. Здесь нам предстояло сдать экзамен на допуск к стрельбе и получить технику. Приехали мы сюда из Богодухова, когда уже была зима кругом громадные сугробы. В Цители Цкаро не заезжали. Начальству было не до сентиментов встреч офицеров с женами. Мы их уже не видели месяца три.
Вновь сели за книги, то есть руководства службы по СНР-75. Параллельно принимали комплектность аппаратуры и запасного имущества в кабинах. Они были новенькие. Только с завода.
Сдав экзамен по теоретической части, я заболел дизентерией и попал в местный госпиталь. Когда я вышел оттуда, то мои товарищи уже сдали экзамен по регламентным работами. При проверке моей координатной системы выяснилось, что один из её блоков неисправен. Над этой неисправностью долго бился инструктор, но не мог ее найти. Я попросил у него разрешения заняться ею. В координатной системе ряд блоков одинаковых. Поэтому я взял заведомо исправный блок, измерил там режимы работы ламп, а затем тоже самое проделал в неисправном блоке. Вошедшая из строя деталь была локализована и заменена. Координатная система заработала. Инструктор поставил мне за регламентные работы отлично без опроса.
В Капустенном Яру впервые увидел как стартуют ракеты с вертикальным и наклонным стартами. Последний мне показался более впечатляющим. Ракета сошла с направляющих. Слегка качнула своими рулями и взмыла в небо. Я стоял со стороны сопла и все это видел.
Здесь мы стреляли по мишени без всяких там отворотов. Стрельбы выполнили на отлично. Погрузили свою технику на железнодорожные платформы и поехали вдоль Каспия к себе в Цители Цкаро. Почти нигде не останавливались. Даже Баку проскочили ночью. Видел только в море нефтяные вышки. По Азербайджану ехали в пустынных местностях. Природа там явно проигрывает природе Грузии.
ОПЯТЬ ЦИТЕЛИ ЦКАРО
В Цители Цкаро вернулись двумя дивизионами. Завезли технику в парк. Начали готовиться к встрече нового 1959 года. Поскольку моя жена Люся с сыном Александром жили у Марии Даниловны в Лагодехах, то я отпросился съездить туда и проведать их.
Командир полка Беглярбеков обещал мне дать квартиру в новом строящемся доме. Он своё обещание сдержал и к весне мы вселились в новую однокомнатную квартиру — первую личную квартиру в моей жизни.
Тем временем личный состав нес караульную службу да чистил технику. Боевой работы на ней не было. Мы постепенно теряли свою квалификацию.
От безделья решили ехать на охоту. У меня своего ружья не было. Мне его дал поохотиться мой командир батареи капитан Ильин Лев Николаевич.
Выехали мы на открытой машине ЗИС-5. Среди нас были и заядлые охотники. Они закомандовали ехать в поле. Стрелять дрофу. Мы долго кружляли по окрестным дорогам, но дроф нигде не было видно. Пришлось ехать дальше. Наконец увидели стаю птиц, пасущихся на поле. Мы спешились. Рассредоточились и начали потихоньку подбираться к ним. На расстоянии, с которого можно было бы уже стрелять, дрофы взлетели и перелетели на соседнее поле. Так повторялось несколько раз. Нас было человек восемь-десять и, когда мы приближались, то птицы хорошо нас видели.
Кто-то предложил ехать в лес. Может там кого-нибудь подстрелим. Однако, там нам тоже не повезло. Живности не было. Наконец, выезжая из леса мимо маленького озерца, один из наших выстрелил прямо с машины и убил красивую цаплю.
— Зачем ты ее убил? В ней то и мяса нет,— спросил я.
— Да, так. Чтобы не с пустыми руками домой возвращаться,— был его ответ.
Это был мой второй в жизни выезд на охоту. Но охотником я так и не стал. Меня угнетали бестолковые поиски живности, а в последнем случае бессмысленное уничтожение живого существа.
Неожиданно поступил приказ первый зенитный дивизион нашего полка куда-то отправить. Личный состав его быстро собрался. Технику погрузили на платформы и они уехали.
На месте первого дивизиона предстояло в полку вновь сформировать новый дивизион. Часть офицеров было взято из нашего дивизиона, но много прислали и новеньких, только что окончивших Днепропетровское артиллерийское училище и прошедших курсы в Киеве. Они приехали оттуда прямо в Богодухов.
ВНОВЬ БОГОДУХОВ
На этот раз нам предстояло учиться летом. Наш новый первый дивизион на учебе был представлен сокращенным расчетом. В него входили:
Командир зенитно-ракетного дивизиона майор Грибков Сергей Васильевич.
Заместитель командира дивизиона по политической части капитан Дмитренко.
Заместителем командира дивизиона по технической части был назначен я старший лейтенант Максимов В. И. Эта должность была майорской и одновременно совмещалась с должностью командира радиотехнической батареи. Чем подчеркивалась значимость этой батареи. Начальником штаба дивизиона был майор Манучарян Арно, заводной армянин.
Командиром огневой батареи был старший лейтенант Демин Иван Павлович. Командиром взвода — Нестерчук. Заместителем комбата — Омельченко Володя.
В моей радиотехнической батареи начальником первой сверхвысокочастотной группы был инженер-лейтенант Какузин Феликс Львович (еврей).
В этой группе начальником кабины «П» был лейтенант Морозов Владимир Федорович. За время учебы на курсах в Киеве он успел жениться. Звали его жену Инной.
Техником этой кабины назначен однокашник последнего лейтенант Сердюк Алексей. Он тоже был женат.
Начальником кабины «Л» — лейтенант Ставицкий Александр. Очень амбициозный человек.
Вторая группа низкочастотная была под началом инженер-лейтенанта Пичугина Алексея. Он самый длинный среди нас. Его любили женщины. Одна из дочерей кого-то из руководства Богодуховского центра влюбилась в него и везде ходила с нами. На озеро, к столетнему дубу. Алик тоже женат. Его жену звали Зоя. Она была настырной девочкой.
Офицером наведения в этой группе и по совместительству начальником кабины «И» назначен лейтенант Шелестюк Александр. Он имел кличку Шуша, так как шепелявил.
Систему выработки команд в кабине «К» обслуживал лейтенант Кишкин Евгений, тоже женатый. Этот с претензиями. Этакий маленький наполеончик.
Молодые лейтенанты прямо с курсов в Киеве приехали в Богодухов.
Вот таким был офицерский состав вновь сформированного дивизиона. Опыт работы на технике имели только командиры батарей я и Демин. Руководство дивизиона в технику не вникало. Они все стремились стать «стратегами». Замечу, что для них преподавалась также тактика зенитно-ракетных частей.
Кроме офицерского состава в сокращенный расчет дивизиона входили операторы по одному в каждый системе, а в индикаторной их было трое — по дальности, азимуту и углу места.
Начальником дизельных электростанций был старший сержант Линник.
На каждую кабину было по водителю. Да ещё и крановщик и трактористы с дизелистами.
На второй заход мы уже как-то освоились в этой так называемой «Богодуховской академии». Секретность соблюдали строго. Дисциплина в дивизионе выла высокой. Я не помню каких-либо происшествий.
Вначале никаких контактов с местным населением не было. Однако потом кто-то из наших офицеров открыл танцплощадку в парке и мы стали туда ходить, подтанцовывать с девочками. Один из наших написал об этом в Цители Цкаро своей жене. Как по команде все мы получили письма, в которых жены возмущались нашим поведением. Большинство офицеров перестало ходить на танцы, в том числе и я.
В Богодуховском центре переподготовки зенитчиков-ракетчиков планировался переход на новую технику, так называемый трехкабинный вариант, в котором аппаратура из шести наших кабин была втиснута в три кабины, но большие, подобные той, на которой была ранее смонтирована станция орудийной наводки СОН-4. Было решено нашему дивизиону передать старый шестикабинный комплекс, на котором прошло обучение большое количество полков. Он был естественно потрепан. Мы приняли его по наличию имущества, погрузили на железнодорожные платформы и отправились эшелоном к себе домой в Цители Цкаро. Я написал домой. Да тогда там был мой дом.
ВНОВЬ ЦИТЕЛИ ЦКАРО
Загнав технику в автопарк, мы разбежались по домам. Теперь у нас с Люсей и Сашей была своя однокомнатная квартира. Я получил её через семь лет службы в Армии, включая и учебу.
Мы с Люсей потихоньку обживали эту квартиру. Застеклили веранду и получилась ещё одна комната. Правда холодная. Нам предстояло прожить здесь ещё более двух лет. Я сделал стол своими руками. Правда полированными были только ножки, а в крышке — обычные доски. Они накрывались бархатной скатертью.
Родители Люси прислали с Дальнего Востока пианино и она начала обучать детей офицеров музыке прямо у себя на дому. Помню, у нее был очень талантливый ученик Сереже Мохунь. Интересно, как сложилась его судьба?
Учебы практически никакой не было. Почти весь личный состав дивизиона нес караульную службу. Я стал ходить дежурным по полку. Людей не хватало.
Второй бывший мой дивизион тогда отправили на стрельбы, но теперь уже не на полигон Капустин Яр, а на учебный полигон «Эмба». Когда они вернулись, то делились впечатлениями. Самые яркие из них состояли в катании на ишаках. Рядом с полигоном паслось стадо ишаков.
Потекла рутинная жизнь на зимних квартирах. Теперь все крутилось вокруг караульной службы. Я никогда не был начальником караула. Перешагнул эту должность. В Лагодехах я ходил дежурным по автопарку, а здесь в Цители Цкаро как комбат стал сразу дежурным по полку. Пришлось изучить караульную службу теоретически и проверять тех, кто на ней уже зубы съел.
Бывали конечно и мелкие происшествия. Как-то загорелась сушилка для обуви. Сгорело несколько пар сапог. Старшина моей батареи сержант Омелин добросовестно посчитал их. Вписал число сгоревших сапог в рапорт. Я не задумываясь, этот рапорт подписал и пустил его дальше по команде в надежде на то, что эти сапоги спишут с книг учета. Мой рапорт увидел заместитель командира дивизиона по политической части капитан Дмитренко.
— Ты что на себя пишешь? Ведь стоимость этих сапог вычтут из твоего денежного содержания. Ты не обеспечил их сохранность. Уменьши количество сгоревших сапог по крайней мере в три-четыре раза. Да ещё укажи, что они были из подменного фонда, то есть старыми,— посоветовал он.
Так мы с Омелиным и сделали. Но всё же какие-то копейки из моего денежного содержания высчитали. За совет я был благодарен Дмитренко.
Военный городок жил своей жизнью с нашими женами и детьми. Женщины иногда от безделья распускались, позволяли себе то, что в других условиях не позволили бы.
Открыто говорилось с кем из офицерских жен «общается» командир, когда его жена уезжает к родственникам в Баку. Обсуждались сексуальные вопросы. Так армянка жена майора Манучаряна среди женщин сокрушалась:
— У меня на Арно не стоит.
Быт наш тоже желал лучшего. Туалет был во дворе один на все офицерские дома. Утром жены выносили туда фекалии свои и от детей. Некоторые маскировали их в ведрах. Но были и такие, которые несли их прямо в ночных горшках. Жена лейтенанта Скубак даже получила в городке прозвище — «мадам горшок».
Всё же жизнь шла и мы были рады тому, что живем в своих квартирах, пусть пока маленьких.
Наконец руководство полка вспомнило о боевой подготовке и по тревоге наш дивизион вывело на «точку». Эта «огневая точка» располагалась в нескольких километрах от Цители Цкаро на вершине довольно обширного плато. Было начало зимы. Иногда шел снег. Территория вокруг «точки» была покрыта сплошным месивом из чернозема и глины. Мало того, для обеспечения защиты техники от атомного удара наши все кабины и пусковые установки загнали в вырытые предварительно копаниры. Кругом сплошная грязь. В таких условиях мы начали разворачивать наш зенитно-ракетный комплекс С-75, состоящий из шести кабин и шести пусковых установок.
После начала развертывания через шесть часов по инструкции комплекс должен был быть готовым к боевой работе. Мы его разворачивали двое суток. Это было наше первое развертывание. Когда потом мы наловчились, то проводили развертывание с марша за два часа.
Тогда же при первом развертывании были сплошные вопросы. Как поставить кабину? Как соединить сотню кабелей? Не так поставил. Длины кабеля не хватает. Начальник второй группы, инженер-лейтенант Пичугин руководил развертыванием кабельной сети. Его нижняя часть шинели и брюк, не говоря уже о сапогах, были покрыты толстым слоем лоснящейся грязи.
Однако самая ответственная операция состояла в сборке антенны станции наведения ракет. Это было довольно сложное в инженерном отношении сооружение, вращающееся вместе с кабиной «П». На нем укреплялось четыре функционально независимых антенны. Самыми громоздкими (метров по пять в длину) были две антенны каналов визирования цели и ракеты. Они представляли собой рупоры, свернутые в улитки. В хвосте улитки мотором вращался облучатель, обеспечивающий перемещение плоской диаграммы направленности в пределах сектора сканирования. Одна из таких улиток, а именно антенна, обеспечивающая сканирование по азимуту, устанавливалась горизонтально на ферме, до того прикрепленной к кабине «П». Она могла вращаться в пределах 90; и тем самым поднимать диаграмму по углу места. Вторая улиточная антенна крепилась под углом 90; к первой. Эти антенны на марше возились на специальных повозках, транспортируемых тягачами. Весь монтаж антенн осуществлялся с помощью крана.
Кроме описанных антенн в свободном торце горизонтально установленной улитки крепилась антенна радиолинии передачи команд на ракету. Она представляла собой круглый рефлектор диаметром около двух метров. Похожая на только что описанную, антенна наземного радиолокационного запросчика крепилась на верху горизонтальной улиточной антенны визирования.
Этими работами руководил начальник первой группы инженер-лейтенант Какузин Ф. Л. Монтировали антенны начальник кабины «П» лейтенант Морозов В. Ф. и техник этой кабины лейтенант Сердюк А.
Поскольку монтаж антенны был самой ответственной работой, я тоже принимал в нем непосредственное участие, вплоть до того, что лазил на крышу кабины «П», точнее на ферму, закрепленную на ней, и помогал осуществить операции по монтажу.
В тот момент, когда я был на крыше кабины «П», вдруг раздается громкая команда:
— Дивизион, смирно.
Поворачиваю голову в сторону, откуда она последовала и вижу, что стоит командир полка подполковник Беглярбеков Чингиз Алекперович. Тогда я ему с высоты фермы, на которой уже закреплены антенны, кричу:
— При монтаже антенны команда «смирно» не подается. Об этом записано в инструкции.
Беглярбеков мне в ответ кричит:
— Вольно. Идите сюда.
Я слажу с антенной фермы. Подхожу к Беглярбекову, подношу руку к головному убору и докладываю ему, что моя радиотехническая батарея производит развертывание.
— Сколько Вы будете развертываться? Уже пошли вторые сутки, как я объявил тревогу,— спрашивает он.
— Первый блин всегда комом. Условия сложные. Да и личный состав ещё не обучен. Только учимся,— пояснил я.
— Почему же не выставили охрану? Я прошел, меня никто не остановил, напирал Беглярбеков.
Мне хотелось сказать, что это не мой вопрос. Охрану должен организовывать штаб дивизиона, но я промолчал.
Когда мы подсоединили все кабели и собрали антенную систему, провели первое включение и контроль функционирования. При этом оказалось, что комплекс полностью к бою не готов. Во всех кабинах были неисправности. Офицеры моей батареи начали их методично устранять. Мы ещё несколько дней возились, пока доложили о готовности к стрельбе. Причинами такого положения были:
— Во-первых, комплекс несколько лет эксплуатировался малоквалифицированными обучаемыми в Богодухове.
— Во-вторых, наш личный состав, в том числе и офицеры, с большинством вопросов сталкивались впервые. Последние всего год назад были выпущены из училища, в котором изучали совершенно другую технику.
— В-третьих, этот комплекс С-75 разрабатывался для ПВО страны и он совершенно был непригоден с точки зрения мобильности для ПВО Сухопутных войск.
Именно тогда у меня появилась мысль собрать материал, по которому можно было бы оценить реальную надежность комплекса С-75. Решил я это делать по результатам функционального контроля, которые в начале фиксировались в журнале индикаторной кабины «И».
Этот материал я потом оформил в виде реферата на 20–30 страницах. Он мне потребовался при поступлении в адъюнктуру, о котором я задумался после того, как меня не пустили в КВАИУ на преподавательскую работу.
Мы месяц отстояли на боевом дежурстве на огневой точке. Нам на смену пришел туда второй дивизион. Зная, что при свертывании-развертывании комплекса С-75 может произойти непредвиденное, руководство приняло такое решение. В начале меняющий нас дивизион разворачивается рядом с нашей огневой «точкой» и принимает на себя боевое дежурство. Мы выводим свою технику из копаниров, вновь разворачиваемся с другой их стороны, а затем берем боевое дежурство опять на себя. Меняющий нас дивизион заводит свою технику в копаниры, разворачивается и окончательно принимает боевое дежурство на себя. Только после этого наш дивизион снимается с позиции и уходит в автопарк, расположенный в Цители Цкаро.
Планировалось нам дежурить на «точке» один месяц, но как правило смена занимала как минимум неделю. Поэтому мы часто бывали «вдали от наших жен» несмотря на то, что они с детьми жили на расстоянии нескольких километров.
После того, как мы немного разобрались с развертыванием, командование полка вспомнило о личном составе и решило проявить о нем заботу.
Поступает приказ установить в каждой батарее по одной палатке, чтобы люди могли там спать. Была сырая кавказская зима, а поэтому палатки должны были быть отапливаемыми. Тыловики привезли чугунные печи. Дав команду старшине Омелину установить палатку, я увлекся развертыванием станции наведения ракет. Мне было не до палатки.
Утром командир полка приехал по позиции и заглянул в палатки. Палатка огневой батареи была заполнена аж тремя солдатами, которые тогда спали. В палатке радиотехнической батареи не было никого. Мои операторы отлично устроились в отапливаемых кабинах. Это был повод, чтобы отомстить мне за то, что одернул командира полка, сказав:
— «Во время монтажа антенны команда смирно не подается». Причем сказано это было громко, так, что весь личный состав дивизиона слышал мой голос. Тогда Беглярбеков мне ничего не высказал, но позже припомнил.
Когда наш дивизион вернулся в Цители Цкаро на зимние квартиры, мне было объявлено взыскание — неполное служебное соответствие по командной линии и выговор по партийной. Было обидно, но что тут поделаешь. Правда эти взыскания продержались недолго и где-то через пару месяцев были сняты. Однако плохой осадок в душе остался. Я такого за свою работу не ожидал получить. У нас начальство не благодарно.
Весной и летом 1960 года мы провели серию учений, объездили всю пустынную часть Азербайджана, примыкающую к Цители Цкаройскому району.
В начале мы расставляли кабины на позиции так, как требовала того инструкция. Однако вскоре выяснилось, что такая диспозиция неудобна. Поэтому мы стали располагать основные кабины по длинным сторонам прямоугольника, а по коротким устанавливались дизель-электростанции и кабина «П». Расположив друг против друга кабины «И» и «Ц» мы существенно расширили командный пункт командира дивизиона, установили там также традиционный планшет. Им занимался начальник штаба дивизиона майор Манучарян.
При вытягивании дивизиона в колонну машины и тягачи располагались в такой последовательности, чтобы было удобно занимать огневую позицию.
Во главе колонны дивизиона на среднем артиллерийском тягаче, тянувшим дизель-электростанцию, ехал я. Когда мы приближались к позиции, которую нам предстояло занять, я давал отмашку флажком и указывал, где должна будет стоять кабина «П». Остальные кабины тут же начинали разъезжаться в стороны от дороги и занимать свои места на позиции. Офицеры их уже знали заранее.
Сборка кабельного хозяйства тоже была существенно рационализирована. Все кабеля между кабинами были ужгутованы и обвязаны киперной лентой. Поэтому этот жгут легко укладывался на подставки между кабинами и разъемы их быстро состыковывались.
В результате всего этого существенно сократилось время развертывания комплекса. По инструкции полагалось развернуть его за шесть часов. Мы же к концу лета 1960 года разворачивали С-75 за два часа.
Руководство посчитало, что наш полк освоил новую зенитно-ракетную технику. Был поощрен личный состав. Командир полка Беглярбеков получил звание полковника. Были присвоены очередные звания другим офицерам. Я тогда был старшим лейтенантом. Мне первый секретарь Центрального комитета комсомола Грузии Шеварнадзе прислал грамоту.
Таким образом, наша жизнь постепенно налаживалась. Однако это совсем не значило, что я каждый день ночевал дома даже тогда, когда не был на дежурстве на «точке». По части службы меня повысили и я стал ходить не дежурным по части, а оперативным дежурным по полку. Мне же от этого было не легче. Поскольку допускались к оперативному дежурству только те офицеры, которые имели право открывать зенитно-ракетный огонь. Их же было не так много. Да ещё на огневой «точке» половина из них регулярно сидела. Поэтому приходилось буквально ходить «через день на ремень». Это тоже сильно изматывало, хотя физической нагрузки здесь не было, но зато моральная давила сильней.
На командном пункте полка, где мы несли оперативное дежурство, был большой планшет, на котором отображалась воздушная обстановка на всем Ближнем Востоке. По данным радиолокационной разведки рисовались трассы воздушных целей и их перемещение. Тогда там за границей много было авиации американцев. Если американский самолет приближался к определенной линии, то я обязан был поднять дежурный дивизион по тревоге. Эти же проклятые американцы нас тренировали. Их самолет направлялся в нашу сторону, доходил почти до границы, разворачивался и уходил обратно. Нужно было иметь хорошую выдержку, чтобы не дергать тревогами дежурный дивизион. Всегда был риск того, а вдруг американский самолет пересечет границу, а ты не поднял дежурный дивизион по тревоге. За этим следует судебное разбирательство.
Оперативное дежурство на командном пункте полка назначалось на сутки, но спать в течении его запрещалось. Смена производилась утром. Ты только после этого шел домой. Но за тобой чаще всего уже бежал посыльной. Как правило, что-то случалось в твоем подразделении. Оно требовало твоих решений. Вся эта бессонница выматывала организм до предела. Причем, повторюсь, без всякой физической нагрузки.
Однажды на территории полка я увидел пожилого майора. Он как и мы все носил артиллерийские погоны и знаки различия. Поинтересовался у своих однополчан:
— Кто он такой? В какой службе штаба полка работает?
Никто мне толком ничего сказать не мог. Наконец один офицер потихоньку мне шепнул:
— Он из КГБ. Его зовут «молчи-молчи».
О работе этой организации у меня были самые общие представления. Слышал о репрессиях 37 года и всё. Никто их моих родных и близких знакомых с ней не общались. Думаю, что сейчас дела ее сильно преувеличены демократами.
Майор этот ходил по полку. Я видел, как он иногда говорил с офицерами. Ведь полк наш тогда был совершенно секретным, а это значит, что нужно было знать настроения людей.
Как-то и мне на территории военного городка пришлось встретиться с ним. Отдал ему честь как старшему по званию. Он подал мне руку, мы поздоровались и спросил о делах.
— Все хорошо,— был ответ.
— Если услышите, что кто-то лишнее болтает, то доложите мне,— сказал он.
— Есть, товарищ майор,— пообещал я.
Больше с ним встретиться не пришлось. И это хорошо.
Сбор данных о готовности к стрельбе комплекса С-75 по результатам функционального контроля мною продолжался. Статистика постепенно накапливалась.
Бывали конечно из ряда вон выходящие случаи. Как-то было решено пока мы находились на зимних квартирах, провести ремонтно-профилактические работы на комплексе, подобные тем, которые я проводил на станциях орудийной наводки. Нужно было почистить контакты, смазать некоторые подшипники и тому подобное.
Комплекс был по сокращенному варианту развернут в автопарке. Неожиданно ко мне подбегает начальник кабины «П» лейтенант Морозов В. Ф. и докладывает:
— Мой оператор накачал две тавотницы смазки ЦИАТИМ 201 в волноводы по обоим каналам.
— Как это случилось? — спрашиваю я.
— Согласно инструкции качать нужно до тех пор, пока смазка не появится из другого отверстия, а оно оказалось забитым. Порвался сальник подшипника обдува феррита в волноводном циркуляторе и смазка пошла в волноводы,— сообщил Морозов.
Оператор действовал по инструкции. Другое дело, что она была несовершенна. К тому же мог он подумать:
— Зачем столько смазки в маленьком подшипнике?
Пришлось разбирать волноводные тракты во всей кабине «П». Эта работа заняла недели две, но зато заменили сальники. Все эти дни моё начальство было в ужасе.
Мы все же справились с этой работой, которую по объему и сложности можно отнести к заводской. Нам же представителей завода изготовителя СНР не потребовалось.
Как-то будучи на боевом дежурстве на «огневой точке», нас поднял по тревоге начальник штаба полка майор Лахин. Я был оперативным дежурным по дивизиону. Мы включили все свои агрегаты. Провели функциональный контроль. Доложили о готовности к боевой работе.
С командного пункта полка поступает команда майора Лахина:
— Уничтожить цель. Квадрат… (такой-то).
Мне подумалось, что наступил момент «Х». Мы развернули свою антенну в указанном направлении. На индикаторах в кабине «И» появилась отметка от цели:
— Есть цель. Квадрат… (такой-то),— доложил я на командный пункт полка.
— Уничтожить,— приказал майор Лахин.
Смотрю я на отметку от цели и вижу, что она двигается по экрану медленно. Мне пришло в голову, что это пассажирский, а не боевой самолет. Запрашиваю командный пункт полка майора Лахина:
— Как уничтожить цель? Боевыми ракетами…,— дальше мне Лахин договорить не дал.
— Учебно. Учебно. Выключить высокое! — закричал он в микрофон.
Оказывается, что Лахин скучал оперативным дежурным на командном пункте полка и решил нас потренировать. Хороша была бы тренировка, если бы я шарахнул по этому пассажирскому самолету своими боевыми ракетами. Вот к чему может привести бестолковое руководство. Лахин должен был меня предупредить заранее о том, что проводим тренировку.
Вот так мы продолжали служить и жить в военном городке Цители Цкаро. Квартиры уже обжили, но требовались дрова для топки печи. Она была выдвинута из стены, но облицована кафелем.
Как-то я обратился к нашему офицеру по снабжению капитану Гундаеву Алексею с просьбой выписать дров. Он мне и говорит:
— Бери машину, солдат, и езжай в лес. Я там договорился, что мы будем везти порубку старого леса на дрова.
Это нужно было ехать в район Лагодех, где мы когда-то с Люсей гуляли в лесу. Я тогда сделал глупость — вырезал на гладком стволе чинары свои буквы «ВИМ».
В лесу лесника мы не нашли. А вот чинару ту я нашел. Время стерло мою глупость. За три-четыре года чинара повзрослела и ствол её уже не был гладким. Он покрылся махровой корой. Мои буквы где-то там замаскировались ею.
Солдаты были инициативные и, долго не думая, начали пилить деревья. Я даже не заметил, когда они спилили относительно молодое дерево в диаметре порядка шестидесяти сантиметров. Старое тоже было спилено. Разрезав их на части, солдаты погрузили эти бревна в машину ЗИС-5. Шофер был по фамилии Редькин. Затем мы выехали в обратный путь.
Однако на выезде из леса нас встречает всадник с ружьем. Он потребовал остановиться и представился лесником. Я ему сказал, что приехал в лес за дровами по рекомендации Гундаева. Лесник заглянул в кузов и увидел спиленное относительно молодое дерево. Он разозлился и приказал нам ехать за ним в лесничество. Там солдаты начали его уговаривать и он согласился оставить нам бревна старого сухого дерева, а бревна молодого заставил сбросить у них во дворе. Затем он отпустил нас. Вот так я рубил лес в горах Кавказа.
Теперь немного об инициативах наших солдат. Они в основном распускались, когда дивизионы возвращались с боевого дежурства домой на зимние квартиры. Все получали некоторую слабинку. Офицеры разбегались по своим квартирам к. Солдаты чаще были предоставлены самим себе.
В полку шла непрерывная стройка кирпичных навесов для техники. Конечно основными строителями были специалисты, а из наших операторов и водителей формировались подсобные бригады. Они возили стройматериалы. Помогали перетаскивать тяжести.
Среди таких бригад были группы солдат, которые прикреплялись к бортовым автомашинам. На них возили песок с берега реки Алазань. Это километров за тридцать от Цители Цкаро, а может и больше. Старшим машины назначался офицер, который инструктировался начальником штаба дивизиона. Строжайше запрещалось купаться в реке Алазань. Она очень быстрая и коварная, вместе с водой несется порой и песок с галькой.
Но нашим хоть кол на голове теши. Один солдат из соседнего дивизиона при загрузке машины песком, спрятавшись за кустами от офицера, полез в воду. Алазань его подхватила, понесла выбросила через километр на берег уже мертвым. В полку был траур.
Второй печальный случай произошел в нашем дивизионе. На разводе караула дежурный по части капитан Дмитренко обнаружил, что один из солдат выпивший. Он ему сказал:
— Идите в казарму, сдайте оружие старшине, пусть он пришлет Вам замену.
Солдат с полным боекомплектом патронов ушел в казарму. Старшины нигде не нашел. Тот, выдав оружие караулу, уже ушел домой. Несостоявшийся караульный долго ходил по казарме, пока не увидел сидящего на окне сержанта из соседнего взвода с криком:
— А это ты? — выстрелил в него и попал ему в плечо.
Другие солдаты тут же навалились на стрелявшего и забрали у него автомат, вызвали скорую помощь, которая увезла сержанта в Тбилиси. Но из-за большой потери крови спасти его не удалось.
Солдат, который стрелял, потом так и не смог объяснить, зачем он это сделал. Его тоже увезли в Тбилиси.
Конечно здесь был виноват Дмитренко в том, что не забрал у пьяного автомат с патронами.
Причем, когда анализировали, что произошло с солдатом, застрелившим сержанта, не могли понять. Он всегда числился на хорошем счету.
Пьяницы доставляли мне тоже заботы. Как повезут солдат в баню, так оттуда часть привозят пьяными. Особенно этим отличался один москвич. Позже выяснилось, что солдат спаивал банщик. Старшина в помывочную комнату запускает солдат трезвых, а оттуда они выходят пьяные.
Доставляли неприятности и нацменьшинства. Грузин Гогичашвили часто бегал в самоволку. У него в Цители Цкаро было полно родственников. Спустя некоторое время по просьбе командования полка его перевели в другое место.
Последний набор личного состава был пополнен низкорослыми рыжими северокавказцами-чеченцами и кабардинцами. Один из них, назначенный водителем, разморозил двигатель машины ЗИЛ-150.
ПОСТУПЛЕНИЕ В АДЪЮНКТУРУ
После того, как прошла серия успешных учений, и я получил Грамоту от самого Шеварнадзе, решил написать рапорт с просьбой отпустить меня учиться в адъюнктуру Киевского высшего артиллерийского инженерного училища (КВАИУ).
Когда я с этим рапортом пришел к командиру полка полковнику Беглярбекову, то он меня спросил:
— Максимов! Ты уедешь учиться в адъюнктуру. А кто у меня будет ремонтировать радиолокаторы?
— Вам пришлют нового молодого инженер-лейтенанта,— был мой ответ.
— Так ему ещё нужно выучиться, как ты выучился. Теперь я то знаю, что если кто-то в полку не может отремонтировать локатор, то я посылаю Максимова и он это дело сделает,— похвалил он меня.
Действительно это было так. Когда я, сменившись со своим дивизионом с дежурства на «точке», приезжал в Цители Цкаро, то покоя домашнего мне здесь тоже не было. Если что-либо случалось в соседнем дежурном дивизионе на «точке», то меня ночью от жены машина часто увозила туда, где я помогал ремонтировать технику, а точнее искать вышедшую из строя деталь. Это было самым сложным.
Вот так мы с Беглярбековым примерно беседовали, когда неожиданно открывается дверь его кабинета и буквально влетает в него секретарь комсомольской организации полка (мы его все просто называли «комсомолец»). С порога он кричит:
— Товарищ полковник! Гражданин Советского Союза Юрий Гагарин в космосе!
— Ну свершилось то, чего мы так долго ждали,— вскричал Беглярбеков,— Максимов! Давай твой рапорт. Езжай, учись в своей адъюнктуре.
Затем он тут же подписал мой рапорт и включил радиоприемник. В это время по нему транслировались подробности этого великого для всего человечества события. Так я получил разрешение поступать в адъюнктуру и помог мне в этом Юрий Гагарин. Это свершилось 12 апреля 1961 года.
Должен заметить, что Беглярбеков был прогрессивным человеком. Он любил технику. Уважал инженеров. Даже собирал коллекцию маленьких подшипников. Чисто говорил по-русски, без всякого акцента. Учился в Ленинграде и был пророссийски настроенным кавказцем. Любил женщин. Поговаривали, что одна жена офицера хвасталась женщинам, что ее мужа будут отпускать поступать в академию столько раз, сколько она захочет.
Теперь мне предстояло хорошо подготовиться к поступлению в адъюнктуру. Во-первых, нужно срочно было отправить реферат в Киев, чтобы там посмотрели, на что я способен. Потом выяснилось, что выводы моего реферата совпали с выводами начальника кафедры по станциям наведения ракет подполковника Губренюка Анатолия Александровича.
Материал для реферата был готов. Его отпечатала машинистка Зина, которая когда-то ночевала в моей кабине КРАС-1Р на учениях. Реферат был совершенно секретным и его по такой же почте отправили в КВАИУ.
Затем я опять засел за изучение принципиальных схем зенитно-ракетного комплекса С-75. После окончания учебы в Богодухове кое-что успело забыться и нужно было освежить все в памяти. Тогда я допоздна сидел в секретной части над руководством службы. Выносить его из части, а тем более домой, категорически запрещалось. Так прошла весна 1961 года. Летом мы съездили в отпуск в Киев, там я пошел в училище. Меня допустили к литературе и я до девяти часов вечера, пока не закроется библиотека, работал над всеми имеющимися там материалами по наведению ракет.
В конце лета вернулся в Цители Цкаро. Представился командирам. Исполняющий обязанности командира полка подполковник Поползухин сказал мне:
— Езжай на «точку» и помоги поставить дивизион на готовность.
Люси в Цители Цкаро тогда не было и я в тот же день выехал на родную «точку». Там формально принял свою батарею и включился в процесс ремонта и настройки станции наведения ракет СНР-75.
Мы в кабине «П» с начальником первой группы лейтенантом Какузиным Ф. Л. и начальником кабины «П» лейтенантом Морозовым В. Ф. обсуждали какую-то проблему по ремонту оборудования. Неожиданно перед открытой дверью кабины показались две девочки лет по пятнадцать. Одна из них сказала:
— Товарищи военные. Там Ваши солдаты разбились. Трактор наехал на глубокую расщелину.
Мы немедленно сели на газончик-кабелеукладчик и помчались туда, куда указывали девочки. Сначала ехали по следам нашего тягача по грунтовой дороге. Затем мы увидели, как он повернул буквально на девяносто градусов и поехал по бездорожью, ломая кусты. Теперь он висел над пропастью расщелины, упершись радиатором в противоположную сторону ее. Солдат девочки вытащили на лужайку. Обмыли кровь на их лицах. В общем оказали первую медицинскую помощь. А развернулись на дороге наши из-за того, что в кустах увидели этих девочек, собирающих ежевику.
Позже выяснилось, что эти горе водители поехали самовольно регулировать тормоза среднего тягача. Затем была вызвана полковая скорая помощь и разбившихся солдат отправили в госпиталь. Мы пригнали на место происшествия другой средний артиллерийский тягач и он снял первый тягач с расщелины. Если бы последняя была на метр другой шире, то тягач нырнул бы в нее вместе с солдатами. Когда я заглянул в эту расщелину-промоину, то дна ее я не увидел. Это была бы настоящая трагедия.
Взяв потерпевший тягач на буксир, мы вернулись на свою «точку» и продолжили ремонт станции наведения ракет.
На следующий день была суббота и большинство офицеров с «точки» уехали в Цители Цкаро на читку приказов. Я же остался на точке в составе дежурного сокращенного расчета комплекса С-75, стоящего на боевой готовности.
Когда часть офицеров вернулась с читки приказов, то кто-то из них сказал мне, что им был зачитан приказ по этой аварии и что одним из выводов этого приказа есть пункт, запрещающий мне поступать в адъюнктуру. Не долго думая, я сел на машину и уехал в полк. Там пошел к секретчику, попросил мне показать этот приказ.
В нем действительно было написано, что мне из-за того, что разбились солдаты и поврежден тягач объявляется как командиру их батареи взыскание — неполное служебное соответствие и что от поступления в адъюнктуру я отстраняюсь. Мне удалось в полку найти исполняющего обязанности командира полка подполковника Поползухина. Попросил его объяснить мне содержание этого приказа.
— Приходите ко мне в кабинет в шесть часов вечера,— сказал он. В указанное время я вошел в этот кабинет. Кроме Поползухина там сидел заместитель командира полка по политической части майор Музыченко, главный инженер полка майор Лигачев и секретарь партийного бюро полка. На меня сразу попер Музыченко. Он стал мне доказывать, что в этом происшествии виноват больше всего я, что мне нужно было бы то-то предусмотреть, то-то предугадать. Меня это больше всего возмутило. Подумал про себя, что же это ты такой умный и не предугадал, но вслух сказал следующее:
— Вот я возьму этот графин с водой, стоящий на столе между нами, и ударю им Вам по голове. Вот тогда посмотрим, как Вы предугадаете, что у меня в мозгах.
Заместитель командира полка подполковник Поползухин тут же отреагировал:
— Ну, что ты, Максимов! Ну, что ты. Успокойся.
— Я спокоен. Просто удивляюсь. Создается такое впечатление, что некоторые никогда не работали с людьми,— сказал я.
— Ладно. Сегодня иди пока отдохни, на «точку» не езди,— разрешил Поползухин. Он был человек незлобный. Не такой, как Музыченко, но какой-то незаметный.
Командира полка в это время в Цители Цкаро не было. Вообще даже поговаривали, что Беглярбеков идет на повышение.
Тогда я вышел со штаба полка и пошел на привычное для меня место командный пункт полка. Там по душам поговорил с офицерами, а затем отправился домой. Сразу лег и заснул. Настолько была перенапряжена нервная система. Срывалось дело моей жизни.
На следующий день пошел в штаб полка и там случайно встретил Беглярбекова. Он отнесся к моему несчастью с пониманием и сказал:
— Не горюй. Что-нибудь придумаем. Необходимо немного времени, чтобы все улеглось.
Однако мои противники не унимались. Они отправили в Киев в училище письмо о том, что я отстранен от поступления в адъюнктуру.
Прошло ещё несколько дней. Как-то встречаю в штабе полка секретчика и он сообщает мне, что по моему вопросу есть письмо Командующего Закавказским военным округом. Затем оно было дано мне для прочтения. В нем было написано буквально следующее:
— Все сделано правильно, но почему Максимова не пускаете в адъюнктуру.
Вот это «но почему» стало решающим в тот период моей жизни. Наши полковые законники тут же все изменили. Точнее переделали тот злополучный приказ и отменили мне взыскание — неполное служебное соответствие, а значит разрешили мне поступать в адъюнктуру.
Ранней осенью 1961 года я выехал в Киев для сдачи вступительных экзаменов в адъюнктуру. Меня уже там не ждали, но обрадовались, так как в противном случае у них не было конкурса.
На кафедре № 31, специализирующуюся по станциям наведения ракет, теперь поступали двое — один из них начальник лаборатории той же кафедры Айданцев Леонид Дмитриевич, вторым был я. На экзамене Айданцев получил отлично, а мне поставили хорошо. Это означало, что на эту кафедру меня теперь не возьмут.
На экзамене присутствовал начальник кафедры №32, специализирующейся по станциям разведки и целеуказания. Он внимательно слушал мои ответы и задавал дополнительные вопросы. Изучаемые на этой кафедре станции соответствовали профилю КВИРТУ.
Это был подполковник Колчерин Сергей Демьянович, сыгравший в моей жизни большую роль. Колчерин предложил мне зайти к нему после экзамена. Кабинета у него тогда не было и мы с ним говорили прямо в преподавательской. Он попросил меня подробнее рассказать о себе, что я и сделал.
После этого Колчерин предложил мне пойти на учебу в адъюнктуру по его кафедре. У меня другого выбора не было и я согласился.
Конечно на кафедре № 31 работать можно было, опираясь на опыт эксплуатации станций наведения ракет в течении трех с половиной лет. Станции разведки и целеуказания знал только теоретически, если не считать того, что участвовал в развертывании станции П-10, когда ещё служил в дивизии. Других мнений и выбора у меня не было.
Сейчас все чаще говорят, что человек имеет право выбора. Это только для очень богатых, да и то не навсегда. Чаще всего нас выбирают другие люди и обстоятельства.
Поэтому я согласился учиться в адъюнктуре на кафедре Колчерина и не жалею.
После этого мне предстояло вернуться в Цители Цкаро и ждать приказа из Москвы о назначении меня адъюнктом Киевского высшего артиллерийского инженерного училища.
Приезжая в Киев на подготовку и сдачу вступительных экзаменов в адъюнктуру, я останавливался у своих знакомых ещё по первой моей поездке в Киев, у Комелевых Ани и Володи. Они жили с Володиной мамой на улице Чудновского, позже переименованной в Репина, а затем в Терещенскую. Мне в училище было очень удобно ездить на трамвае № 8. Так получилось, что Володя ушел служить в армию. В квартире остались только мама и Аня.
Спал я в большой комнате вместе с Володиной мамой. Аня спала в проходной комнате. Она была уже полнеющей женщиной, но ещё фигуры не потерявшей. Лицо ее можно было оценить как приятное.
Как-то мама Володи задержалась у своей подруги и по телефону сообщила, что ночевать дома не будет.
Поужинав с Аней на кухне, мы разошлись по своим комнатам. У себя я выключил свет и пытался заснуть. Однако Аня что-то делала и мы стали переговариваться. Она захотела мне показать какой-то предмет и предложила его посмотреть. Я пошел в ее комнату, присел у нее на кровати и невольно прикоснулся к ее телу. Оно было очень мягкое, даже неожиданно мягкое. Мне захотелось ее погладить и поласкать. Аня не возражала и принимала мои ласки. Руки мои шастали уже по всему ее телу. Так на вид оно было не очень красиво, в веснушках, но под рукой воспринимались чудесно. Такого мягкого тела я больше у женщин не встречал. Весь организм мой был на взводе. Все распирало меня изнутри и вот, когда я добрался до ее красавицы, неожиданно из-за того, что долго был без женщины, произошло самоиспускание. Я сразу сник, поднялся и пошел на свою кровать. Мне было стыдно. Больше такой возможности нам не представилось.
Вскоре я уехал на Кавказ. Несмотря на это мое фиаско, в дальнейшем мои отношения с Аней были добрыми, а когда я разошелся со второй своей женой, она даже познакомила меня со своей соседкой Люсей Ганзюк-Мусатовой.
Сначала мне захотелось заехать ненадолго в Адлер. Там совсем недавно Люсины родители купили дом. Отец Люси Кулиш Валентин Константинович несколько лет работал на Севере фотографом. Заработал там семьдесят тысяч рублей, а дом стоил сто тысяч. Остальные тридцать ему одолжила сестра Лебедева Дина Константиновна.
В то время Люся с Сашей находились в Адлере и я решил на пару дней там задержаться. Сев в купейный вагон поезда Киев-Адлер, обнаружил, что в купе соседка одна. На лицо симпатичная, но крупная. Мы долго с ней разговаривали. Нашли общих знакомых в Киеве. Постепенно сблизились. Однако все повторилось один к одному, как и с Аней. Видно, между мной и другими женщинами всегда стояла Люся. Соседка вышла в Сочи. Ее встречал друг, как она сказала. Мне предстояло спать одному до Адлера.
Люся была рада, что я наконец с ней после долгой разлуки. Должен заметить, что в течение пяти с половиной лет, когда я служил на Кавказе, наши разлуки были очень часты. Сдерживание своего естества обходилось порой довольно «дорого».
В Адлере мне можно было пробыть пару дней, а затем нужно было опять ехать в Цители Цкаро, что и было сделано.
Командование полка решило меня на «точку» больше не посылать. Они даже не ожидали, что я ещё вернусь. Поэтому перед отъездом на экзамен моя батарея по акту была передана начальнику первой группы лейтенанту Какузину Феликсу Львовичу, меня же прикомандировали к командному пункту полка и я через день ходил оперативным дежурным. Вот тогда у меня появилась ненависть к американцам, которые нас «тренировали» провокационными полетами в сторону границы Советского Союза.
На дежурстве было много свободного времени, а в адъюнктуре предстояло сдавать экзамены по Марксистско-ленинской философии, английскому языку и специальности. Корочки книг по первым двум предметам у меня затерты до основания, настолько часто я их держал в руках.
Замечу, что ни философия, ни специальность меня сильно не волновали. Это науки, имеющие свою внутреннюю логику. Мне очень плохо давался нелогичный английский язык. С языками у меня ещё раньше бывали проблемы. До сих пор иногда я обращаюсь к словарям, чтобы проверить как правильно писать то или иное слово. Особенно путались буквы «И» и «Е». Мало того, по английскому языку у меня никакой практики не было. Когда же теперь о некоторых политиках говорят, дескать он знает четыре иностранных языка. Не верю я этому.
Свободного времени в те дни, когда я не дежурил, у меня было много. Постепенно упаковывал вещи. Что мне в Киеве не будет остро необходимо, отправил в Адлер. Для этого достал большой деревянный ящик. Прежде всего в него погрузил все детали от телевизора, который собирался собрать. Эти детали подарила мне женщина инженер-настройщик, когда я проходил заводскую практику в Днепропетровске. Она тоже хотела собрать телевизор типа КВН, но отказалась от этой затеи. Не стал собирать его и я.
Так прошла зима 1961-1962 года. Весной пришел приказ о том, что я зачислен в адъюнктуру КВАИУ. Мне оставалось отправить контейнером оставшиеся вещи и самому выехать в Киев, конечно с остановкой в Адлере.
Покидая Цители Цкаро весной 1962 года, я не думал, что судьба забросит меня сюда когда-нибудь. Оставшись один, я решил в 1981 году объехать места, связанные со службой моей в Закавказье.
Побывал в Лагодехах у Марии Даниловны. Ей сделали операцию и она стала слышать хорошо. Неля выросла. Лека служит в Москве. Где они теперь?
Заехал я и в Цители Цкаро. Зашел в часть, расположенную на месте нашего зенитного ракетного полка. Поговорил с офицерами. Один из них согласился отвезти меня на мою «точку». Впечатление было ужасным. Там собрали зенитную артиллерию со всего Закавказского округа. Это были склады неприкосновенного запаса. Такого огромного сосредоточения зенитных орудий я никогда не видел. Они рядами уходили к горизонту.
А вот локаторов почему-то не было видно. Расстроенный я вернулся в Цители Цкаро. От наших трудов на «точке» не осталось ничего. Не откладывая надолго, выехал в Адлер.
Там я чувствовал себя хорошо. Тёща Елена Ивановна Кулиш готовила вкусные обеды. У нас с Люсей была отдельная комната. В доме же было всего четыре комнаты и веранда. Во дворе стоял небольшой белый домик, в котором летом могли жить отдыхающие. Один из них окрестил его «Белым Домом». Недалеко от дома протекала бурная речка Мзымта. В ней конечно купаться было нельзя, а вот в ее заводях вполне можно было смыть соль морской воды. Напротив нашего дома был летний кинотеатр, в котором позже теща стала работать администратором. Это позволило нам ходить в кино бесплатно.
В общем жилось там мне хорошо, но задерживаться в Адлере надолго было нельзя. Меня ждала учеба в Киеве.
Поехали в Киев мы вдвоем с Люсей. Саша остался в Адлере у бабушки, так как на квартиру с ребенком хозяева не хотели брать.
АДЪЮНКТУРА КИЕВСКОГО ВЫСШЕГО АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ИНЖЕНЕРНОГО УЧИЛИЩА
Приехав в Киев, мы ненадолго остановились у тети Маруси. Я сразу включился в подготовку к сдаче кандидатских экзаменов. Люся стала ходить по городу в поисках приемлемой нам квартиры. Она нашла ее на Чёколовке, что недалеко от моего училища. Поселились мы у отставной певицы, Елизаветы Федоровны, которая из-за мужа побывала в лагерях заключенных. Тогда в 1962 году ее уже реабилитировали и дали ей с сыном двухкомнатную квартиру в хрущевском доме на улице Ереванской. Сын жил у своей жены, а хозяйки тоже часто не было дома. Она любила гостить у своих подруг бывших певиц. У нас была своя отдельная комната. Выходя из нее утром, мы порой не знали, есть хозяйка дома или нет. Одно неудобство было в квартире – это клопы. Как ни боролись, вывести их было нельзя. Они ползли от соседей.
Мы привезли с собой пианино. Люся с хозяйкой часто музицировали и пели дуэтом. Правда потом пианино доставило мне много хлопот. Его нужно было перемещать по этажам с квартиры на новую квартиру. Когда, получив таковую через год и десять месяцев, при выезде с Чеколовки мы бросили там всю свою мебель, взяв только пианино. Это было сделано с целью не завести клопов в новую квартиру. Но там они все равно к нам пришли от соседей.
Люся устроилась на работу. Ещё раньше, бывая в Днепропетровске, она поступила в Сельскохозяйственный институт и стала там учиться заочно на экономиста. Два раза в году ездила туда и жила у моих родителей. Видно такая наша судьба часто бывать в разлуке.
Когда же мы бывали вместе в Киеве, то ходили в парки гулять вплоть до Аскольдовой Могилы. Посещали Оперу и Драму. Знали ведущих певцов, певиц и артистов. В Оперетте администратором работала подруга Люси Зара. Она часто нас приглашала на постановки. В общем вели культурный образ жизни.
Итак, 01 марта 1962 года я вышел на службу в Киевское высшее артиллерийское инженерное училище (КВАИУ). Это училище находилось на Соломенке. До него можно было проехать троллейбусами № 17, 19 по Воздухофлотскому проспекту до остановки «улица Курская». Главный корпус училища в плане напоминающий букву «Ш», своим фасадом выходил на площадь Урицкого. Проходная была рядом с остановкой троллейбуса. Тут же находился плац для построения личного состава. Затем следовал сквер, а за ним и главный корпус. В глубине двора училища находилось ещё два учебных корпуса и спецкорпус (бывшая конюшня), в котором размещалась зенитно-ракетная техника. Замыкали училище стадион и корпус кафедры физической подготовки. Рядом с последней был плац для техники, а вокруг него склады.
Главный корпус училища очень красивый. Он является зданием дореволюционной постройки. Поговаривали, что в нем был кадетский корпус, а вся территория вокруг него называлась кадетской рощей. От этой рощи сохранились три столетних дуба, которые находились между длинными частями буквы «Ш» главного корпуса. В центральной части была столовая, над ней клуб училища, а над ним танцзал. Напротив него фойе с колонами, расписанными под коричневый мрамор. Здание это мне очень понравилось. Уже когда я уволился из армии, там был пожар. Сгорели фойе и клуб. Восстановить их в прежнем виде «наследники» наши так и не сумели. В училище было много народа. В своем описании я отмечу только тех людей, с которыми меня судьба непосредственно сводила и то чаще в конфликтных ситуациях.
В то время начальником училища был генерал-лейтенант артиллерии Полянский Н. И. Сказать о нем ничего не могу, так как видел его пару раз только в президиуме. В июле 1962 года он ушел в отставку. Тогда же начальником училища был назначен генерал лейтенант артиллерии Высоцкий Борис Арсеньевич. С ним мне пришлось общаться.
В училище я прибыл старшим лейтенантом. Через некоторое время мне присвоили капитана и стали посылать дежурным по училищу. Утром предстояло встретить Высоцкого в фойе главного корпуса и доложить ему о всех происшествиях, имевших место в училище за ночь. Фойе было высоты на два этажа и резонанс в нем оказался хорошим. Я как бывший командир батареи во всю мощь своих легких крикнул:
— Училище, смирно!
Пошел на встречу с генералом строевым шагом и доложил ему о делах в училище. В ответ от него услышал:
— Что Вы на меня кричите!
В таких случаях, если начальство чем-то недовольно, говорится:
— Виноват.
Высоцкий от меня отвернулся и пошел к себе в кабинет.
Примерно через месяц меня опять послали дежурным по училищу. На этот раз, учитывая предыдущий опыт, я скомандовал:
— Училище, смирно!
Но уже не так громко. Подошел к Высоцкому и нормальным голосом доложил ему о происшествиях за ночь.
— Что Вы мне шепчите? – был его вопрос.
Недалеко от нас находился начальник строевого отдела подполковник Войтишин. Высоцкий ему кричит:
— Войтишин, заменить дежурного.
Затем уходит молча в свой кабинет. Я подхожу к последнему и спрашиваю:
— Кому сдать дежурство по училищу?
— Иди, неси службу,— отмахивается от меня начальник строевого отдела.
Видно офицеры управления училища уже знали подобные выходки Высоцкого и не обращали на них внимания. У меня же он сразу вызвал к себе антипатию, но я стал к нему присматриваться. Он играл роль сурового Барина. Этакого маленького роста наполеончика. На его лице я никогда не видел улыбки. Поговаривали, что он недоволен своим назначением в Киев начальником училища, в то время, как до этого он был большим начальником в Управлении войсками ПВО Сухопутных войск в Москве.
В отличие от него его сын Роман был добродушным веселым хлопцем, балагуром, спортсменом, прожигателем жизни, любящим компанию, да и выпивку тоже.
В училище было несколько факультетов. Наш радиотехнический – возглавлял инженер-полковник Лысцов Владимир Сергеевич. Он в училище пришел из военной заводской приемки. Был сугубо интеллигентным инженером. Никогда не повышал голос.
В отличие от него его заместитель полковник Вертигел Гаврил Дмитриевич был настоящим цепным псом. Постоянно на кого-либо орал. Однажды он даже обрушился на начальника кафедры антенн доктора технических наук инженер-полковника Левицкого Георгия Евтихьевича (правда заочно):
— Я из этого доктора человека сделаю.
Мне никогда не хотелось уважать, а тем более общаться с такими горлопанами. Когда он однажды в коридоре при всех ругал своего помощника майора Соловьева Юрия Васильевича, тот ему сказал:
— Товарищ полковник! Я тоже офицер.
На что Вертигел ответил:
— Гавно ты, а не офицер.
Ему оскорбить человека ничего не стоило. Хотя некоторым Вертигел нравился и говорили, что он пакостей не делает. Даже сам Лысцов говорил, что он дополняет его.
Вот в такую среду я попал из войск. Тогда училище в интеллигентном плане мало чем отличалось от них.
Но все же здесь все эти выбрики некоторых начальников скорее были исключением, чем правилом. В основном в училище был собран здоровый, творческий, интеллигентный, ответственный коллектив.
Начальником нашей кафедры № 32, преподающей радиолокационные станции разведки и целеуказания, был кандидат технических наук, доцент подполковник Колчерин Сергей Демьянович. Он окончил командный факультет Ленинградской артиллерийской академии, то есть по образованию инженером не был. Однако затем увлекся техникой и защитил диссертацию на кандидата технических наук. Теперь же его научные интересы чаще пересекались с интересами командного факультета.
Внешне он был среднего роста, на ногах заметное плоскостопие. Черты лица мелкие, но правильные, круглолицый. Носил громадную шевелюру вьющихся коричневых, но уже седеющих, волос. Улыбка приятная. Он практически всегда улыбался своим круглым лицом.
Во многих вопросах был откровенным, но не всегда. Как-то на одном совещании споры начальников привели к тому, что мнение руководства одни поддерживали, а другие нет.
Начальник училища спросил:
— Почему молчит Колчерин? Каково его мнение?
— Потому, что он хитрый,— сказал кто-то из зала.
Почерк у него мелкий, убористый, красивый. Дипломатических свойств ему было не занимать. Он умел выходить из сложных, щекотливых ситуаций. На кафедре слыл демократом. При этом любил повторять афоризм:
— «Сегодня се-ля Вы, а завтра се-ля Вас».
Когда я не захотел в своей диссертации развивать его идеи, больше касающиеся командного профиля по модели налета авиации, то он немного для видимости посопротивлялся, а затем уступил мне. Эти идеи впоследствии развил наш третий адъюнкт Копнов Михаил Александрович.
По национальности Колчерин был татарином, но крещенным. Все мечтал жить в Киеве на улице Татарской. Жена его тоже была татаркой. Звали ее Резида Хабибовна.
Заместителем начальника кафедры № 32 был инженер-полковник Логвиненко Анатолий Борисович. По национальности – полукровка. В общем неплохой, предсказуемый человек. Мне он помог тем, что настоял скорее на меня сделать представление к званию капитана. И даже сам его отнес в отдел кадров. Правда любил выпить.
Старший преподаватель инженер-полковник Стародубцев Николай Гаврилович. Высокий, интеллигент, обходительный, грамотный, умный. Красивое лицо. Нос с горбинкой. Он попал на нашу кафедру после того, как его сняли с начальника кафедры эксплуатации вооружения. Возможно это произошло из-за того, что он давно не служил в войсках и не знал специфики современной службы вооружения. Должен заметить, что Николай Гаврилович был знающим радистом и хорошим преподавателем.
Вторым старшим преподавателем был инженер-подполковник Игнатенко Иван Игнатьевич. Он считался самым высоким специалистом по читаемым на кафедре радиолокаторам. Однако вида военного не имел.
Мою педагогическую подготовку курировал инженер-подполковник Севальнев Михаил Терентьевич. Мне он больше напоминал татарина, чем Колчерин. Сам он казался хмурым, был строгим, но выдержанным и добрым. У него я много чего подчеркнул для своего педагогического мастерства. Жена у него очень шустрая. На всех кафедральных банкетах пыталась привлечь к себе внимание.
Преподавателем был инженер-подполковник Дубровин Олег Александрович. Полукровка. Хитрый, интриган. Чего-то копал под Колчерина. Причина этого мне не известна. Жена Олега Александровича работала в секретном отделе училища. Симпатичная женщина.
Преподаватель инженер-майор Стаканов Владимир Ильич («Наш родной и любимый») был высоким, лысеющим, добродушным болтуном. У него на всякий случай были заготовки типа:
— «А у нас в …» и дальше следовал длинный рассказ. Жена его блондиночка работала в библиотеке училища.
Молодым преподавателем был инженер-капитан Акименко Николай Васильевич. Красивый, эрудированный, умный парень с ближневосточным типом лица. Жена его Таня любила танцевать со мной на кафедральных банкетах.
Начальником лаборатории был инженер-майор Зименко Иван Федорович. Поскольку в моей диссертационной работе было много экспериментальных задач, то мне пришлось к нему часто обращаться для выделения рабочего места, приборов и другого оборудования. По-разному решались эти вопросы.
Начальником отделения в лаборатории был инженер-капитан Архипов Вячеслав Николаевич. Он отлично окончил наше училище в 1963 году.
Начальником отделения электрорадиоизмерений был инженер-капитан Яковлев Евгений. Он не женат. Любил выпить. Иногда за пределами училища попадал в неприятные ситуации. За это его невзлюбил Колчерин.
Вот в таком коллективе мне предстояло прожить как минимум три года учебы в адъюнктуре.
Режим работы мой был свободным. У меня в преподавательской был стол, но там я работать не мог. В ней почти весь день шли разговоры то между преподавателями, то с пришедшими на консультации слушателями. Основным моим местом работы была комната для преподавателей и адъюнктов училища. Она находилась на втором этаже за читальным залом над фойе училища.
Из набора 1962 года в этой комнате постоянно работали четыре адъюнкта. Старшим из нас был инженер-капитан Микерин Иван Капитонович с факультета зенитных ракет. Он был простоватым, но с юмором.
Вторым – инженер-капитан Кузьмин Эдуард Николаевич с факультета автоматических систем управления. Он претендовал на интеллигента.
Третьим – старший инженер-лейтенант Барабаш Юрий Леванович. Заносчивый, умный, всё знающий. Лицо ближневосточного типа. Недаром его отец был Леван.
Четвертым – я. Мы стремились в комнате поддерживать тишину. Если разговоры велись, то на тему, интересующую всех. В этой комнате проводил время с 9 часов утра до 21 часа вечера. Позже сидеть было нельзя, закрывался читальный зал библиотеки.
Передо мной стояла задача – не пропустить мероприятий, проводимых на кафедре, факультете и училище в целом.
К таким мероприятиям относились заседания кафедры, партийные собрания, коллективные посещения занятий, проводимых другими преподавателями, читка приказов и торжественные собрания по случаю праздников.
В первый год адъюнктской подготовки передо мной стояли три главные задачи:
— пройти педагогическую практику;
— сдать кандидатский экзамен по марксистской философии;
— сдать кандидатский экзамен по английскому языку.
Педагогическую практику я постарался пройти как можно быстрее. Мне поручили прочитать ознакомительный курс по радиолокатору П-12 для слушателей командного факультета. Это было не проблемой, так как я имел представление об этой станции и даже мне приходилось участвовать в ее ремонте в качестве консультанта, когда служил на Кавказе. Однако в деталях работу узлов по схемам не знал. Пришлось засесть за руководства службы и изучить их. На этот курс было выделено 20 часов, то есть десять лекций. Они были мною подготовлены и текстуально написаны, а затем их предстояло ещё выучить. Читались они с помощью мела, тряпки, плакатов и указки. На последних были нарисованы структурные, функциональные и принципиальные схемы этого локатора. Учебным пособием служила сама станция П-12, которая была развернута в классе, включалась и даже работала. Антенна ее была вынесена во двор и соединялась удлиненными кабелями с аппаратурой в классе.
Где-то в середине чтения этих лекций ко мне на занятие пришел начальник кафедры. Послушал, как я читаю текст на память. Посмотрел, выполняются ли практические вопросы и ушел. Потом наедине со мной он мне сделал несколько замечаний и дал некоторые советы. В общем моей лекцией остался доволен.
Итак, педагогическая практика успешно пройдена. Теперь предстояло сдать экзамен по марксистской философии.
В училище существовал кружок, в котором под руководством подполковника Ширмана Александра Александровича преподаватели и адъюнкты готовились к сдаче кандидатских экзаменов по философии. Ширман обладал удивительно логичным мышлением. Его лекции интересно было слушать даже по совершенно не интересующим тебя темам. Требования у него к сдаче экзамена были высокие. Кто-то из его кружковцев (наверное это был Барабаш Юрий Леванович), не надеясь преодолеть этот барьер, пошел в город и где-то, кажется, в Киевском политехническом институте, сдал кандидатский экзамен по философии. Разразился скандал, Ширман с трибуны кричал:
— Как может молодой человек, будущий ученый, идти на такой обман.
От этого случая был для нас и положительный момент. Мы узнали, что в гражданских ВУЗах требования к сдаче кандидатского экзамена по философии значительно ниже. Александр Александрович тоже уменьшил их и все члены кружка его экзамен сдали. Я получил по философии «отлично».
Теперь оставалось сдать кандидатский экзамен по английскому языку.
На кафедре иностранных языков тоже был кружок по подготовке к сдаче кандидатского экзамена по английскому языку. Его вела старший преподаватель Тарасенко Нинель Петровна. У нее тогда было трое адъюнктов: инженер-капитан Кузьмин Эдуард Николаевич с факультета автоматических систем управления (АСУ); инженер-старший лейтенант Барабаш Юрий Леванович с кафедры радиоприемных и передающих устройств и я. Мои товарищи торопились сдать и этот экзамен, чтобы быстрее перейти к работе над диссертацией. Поэтому они сдали его раньше меня. Задержка с моим экзаменом была обусловлена тем, что у меня тяжело шел английский язык, а поэтому нужно было еще поработать над ним, чтобы получить хорошую оценку. Так оно и получилось, английский язык мною был сдан на «хорошо». План первого года обучения был выполнен досрочно.
Теперь предстояло выбрать тему моей кандидатской диссертации, в соответствии с ней сдать экзамен по специальности в конце третьего года обучения и написать саму диссертацию.
На нашей кафедре тогда сложившегося научного коллектива не было. Единственный кандидат наук Колчерин. Он тоже был в поиске. На какой-то конференции услышал, что тогда перспективным направлением в нашей области является автосъем радиолокационной информации, то есть ввод отраженного от цели усиленного сигнала в вычислительное устройство для его дальнейшей обработки. Это так называемая первичная обработка радиолокационной информации.
Сергей Демьянович меня сориетировал на это направление. Где-то в городе я повстречал бывшего своего однокашника по КВИРТУ Горбачева Витю. Поделился своими трудностями с выбором темы диссертации. Он познакомил меня со своим товарищем по работе на почтовом ящике № 24 (теперь научно-производственным объединением КВАНТ). Последний предложил мне прийти к ним работать, но для этого нужно было письмо от нашего начальника училища и соответствующая справка о допуске к секретным документам. Такие тогда были порядки. Меня познакомили с директором этого института Кудрявцевым Иваном Васильевичем. Он был видным организатором науки. Я получил добро на работу в его институте.
Когда все формальности были выполнены, Лапий назвал тему моей будущей диссертации: «Автосъем радиолокационной информации в помехах». Сначала она меня заинтересовала, но когда я окунулся в литературу по этому вопросу, причем секретную, то я понял, что половина содержания статей до меня не доходит. Просто уровень их был намного выше моего.
Тогда я решил обновить свои знания по высшей математике. Попросил разрешения у заведующего кафедрой математики доцента Дундученко посещать его лекции. Так я прослушал несколько разделов по высшей математике. Однако и этих знаний для понимания статей по автосъему в помехах мне не хватало. Нужен был корреляционный анализ. Его в училище не читали. Вот так помучившись с автосъемом в помехах, я понял, что сам его не освою.
Стал посещать лекции видных ученых, которые читались в Киевском доме научно-технической пропаганды. Тогда только восходила звезда Глушкова Виктора Михайловича. Он был директором Вычислительного центра Академии наук УССР. Вот я решил и прослушать его лекции по линейному программированию. Думал, что эти знания помогут мне решить задачи по автосъему радиолокационных сигналов в помехах. Они читались в небольшой аудитории.
Виктор Михайлович излагал материал свободно. Он писал мелом много формул на доске, из которых я понимал, что это линейные дифференциальные уравнения, соединенные в системы.
Обилие их подавляло и все мое естество физика-радиста противилось столь громоздкой математизации. Мне хотелось быть ближе к физическим аналоговым проблемам. Может я тогда чего-то недопонимал, но одно ощущал, что эта наука не моя. Потом меня так и не затянули мои начальники в вычислительную технику.
Вот так, прослушав тогда несколько лекций будущего академика Глушкова, я оставил это занятие.
Неожиданно для отзыва на нашу кафедру пришел автореферат по диссертации моего преподавателя в КВИРТУ, да еще и руководителя курсового проекта, подполковника Магдасеева. Когда я приехал к нему, то сообщил, что мне поручено написать отзыв на его автореферат.
— Сейчас мы его напишем,— сказал он и за полчаса написал текст отзыва на двух страничках.
Затем он спросил меня:
— Какие проблемы у тебя?
Мне пришлось описать ему свои мытарства с выбором темы диссертации.
— Автосъем в помехах ты не освоишь. Тебе нужна тема из области науки, в которой бы ты разбирался. Сходи к своему однокашнику по КВИРТУ Богданову Георгию Бруновичу в Научно-исследовательскую лабораторию (НИЛ-2). Он недавно защитил диссертацию кандидата наук, а сейчас пишет докторскую. Ему нужны работающие над диссертациями помощники,— посоветовал Магдасеев.
Вот я уже у Богданова в кабинете. Он без лишних разговоров предложил мне прийти к нему через пару дней. Но второй встрече Георгий Брунович вручил мне пять листочков, на которых были написаны пять планов диссертаций. Это меня подкупило. В моих руках были не только темы диссертаций, но и планы их написания. Конечно план выбранной мной темы диссертации потом существенно изменился, но тогда это было для меня откровением. Взяв все эти пять листков, поехал советоваться к Колчерину. Откровенно ему изложил все то, что я написал выше. Он согласился представить выбранную мною тему на Совет училища. Она называлась:
«Автоконтроль динамических параметров зондирующих радиолокационных сигналов». Руководителем предлагался Богданов, тогда ещё никому неизвестный инженер-капитан.
На Совете училища против того, чтобы мною руководил кто-то из КВИРТУ, выступил заместитель начальника училища по научной работе кандидат технических наук инженер-полковник Кириченко Василий Дмитриевич. Он спросил:
— Что у нас в училище своих кандидатов наук нет для руководства диссертациями адъюнктов?
Новая моя тема и Богданов в качестве руководителя не были утверждены.
У Колчерина с Кириченко состоялся неприятный разговор. Последний напирал на то, что бы Сергей Демьянович сам был моим научным руководителем. Колчерину больше хотелось, если бы за меня нес ответственность кто-то другой. Тогда он еще сам был молодым ученым. У него не было четко сформированного своего научного направления. Однако Василий Дмитриевич на него напирал и он вынужден был предложить мне тему по моделированию налета авиации противника.
Сергеем Демьяновичем ранее был написан небольшой отчет по этой теме. Мне было предложено его почитать. Ознакомившись с ним, увидел, что он слишком примитивен. Мне не хотелось гонять самолетики туда-сюда. Себя я считал радиоинженером и в дальнейшем работу связывал с этой профессией. Примерно такой разговор у меня состоялся с Колчериным. Он внимательно выслушал и сказал:
— Ну что ж! Будем добиваться, чтобы Богданова утвердили Вашим руководителем.
На следующем Совете училища он был утвержден. На всю эту возню, начиная с автосъема до автоконтроля ушло полгода. До окончания адъюнктуры у меня оставалось полтора года. Приходилось врастать в новую тематику. С одной стороны автоконтроль, а с другой – ферриты, с помощью которых он осуществлялся. Для понимания работы ферритовых устройств нужно было освоить теорию магнитодиэлектриков. Да и описание сложных зондирующих радиолокационных сигналов требовало своего изучения. Опять мои научные интересы раздваивались.
Много пришлось читать книг и статей видных советских ученых. Причем литература была в основном несекретной. Это упрощало процесс работы с ней. Больше того, когда я в декабре 1963 года получил однокомнатную квартиру на Воскресенке, Колчерин разрешил мне работать дома. Это было очень хорошо. Поскольку в день для проезда на работу у меня уходило три часа, полтора часа— туда и полтора часа – обратно. Ездили мы на Воскресенку тогда через мост Патона.
Как я уже писал, при переезде с Чоколовки на Воскресенку мы с Люсей на старой квартире бросили свою железную кровать, чтобы не завести клопы в новую квартиру. Взяли с собой пианино и ореховую тумбу, проверив их как следует на наличие клопов.
Однако через некоторое время они у нас появились. Они лезли от соседей. Борьба химическими способами ничего не дала. Тогда мне пришло в голову изолироваться от соседей. Я оторвал все плинтуса в комнате и на кухне. В промежуток между стеной и паркетным полом залил бетон. После чего прибил плинтуса на место. Тогда нашествия клопов прекратились.
Начали потихоньку обживать квартиру. Купили немецкую мебель. Мне маленький письменный стол. У нас стало неплохо и тогда я решился пригласить к себе домой всю кафедру. Люся накрыла стол. Я выставил выпивку. Нас коллеги поздравили с новосельем. Своя квартира это большое счастье. Это понимаешь тогда, когда поживешь на квартире у хозяев.
Замечу, что Люся – Первая не очень любила принимать гостей. Мне долго пришлось ее уговаривать, прежде чем она согласилась принять моих коллег по кафедре по случаю получения нами первой в Киеве квартиры. Тогда купили большого сома и нафаршировали его, но все же еды на столе было маловато.
Даже ближайших подруг Люсиных мы принимали крайне редко, а поэтому у нас не было закадычных друзей.
Через некоторое время родители Люси потребовали, чтобы мы ребенка забрали к себе. Однако ранее квартирная хозяйка не хотела, чтобы мальчик жил вместе, практически с ней. Кроме того, Люсе нужно было работать, так как она училась в Днепропетровском сельскохозяйственном институте, куда помогла ей поступить моя мама.
Взять к себе Сашу согласилась тетя Дина. Она с дядей Степой (Лебедевым Степаном Семеновичем) проживали в Белой Церкви и были бездетными. Когда ребенок оказался там, то выяснилось, что у него ночное недержание мочи. Оказывается он сильно испугался, когда его дед (мой тесть) в Адлере Кулиш Валентин Константинович однажды пришел пьяным. Последний не был алкоголиком, но иногда напивался до «чертиков» и тогда сильно бузил. Вот поэтому бабушка Елена Ивановна и настояла на том, что бы Сашу увезти из Адлера. В Белой Церкви ему было хорошо. Тетя Дина и дядя Степа положительные, выдержанные люди. Степан Семенович был подполковником, политработником. Тетя Дина домохозяйкой, но она подрабатывала шитьем одежды для офицерских жен. Саша жил у них больше трех лет, то есть до 1966 года, когда он пошел в школу. Однако болезнь его не проходила еще какое-то время. Как говорили в семье, такой же болезнью страдал в детстве его дядя по материнской линии, Кулиш Анатолий.
Пока сын жил в Белой Церкви мы с Люсей каждую пятницу уезжали туда и там проводили субботу и воскресенье. Эта традиция распространялась на все праздники и даже после того, как Саша приехал к нам в Киев, мы продолжали ездить в Белую Церковь. Там устраивались застолья, на которых пели песни, в том числе и украинские про Сагайдачного и Дорошенко. Правда я не понимал, почему Дорошенко впереди Сагайдачного.
Однако Люся, выросшая в русской среде на Дальнем Востоке и имевшая маму белоруску, не любила слащавые украинские любовные песни, в которых то и содержания нет. То же самое могу сказать и о себе. Пели мы советские песни. Например, «Застольную».
ЗАСТОЛЬНАЯ.
Если на празднике снова встречаются
Несколько старых друзей,
Тогда бокалы полней наливаются,
Песня звучит веселей.
Ну-ка, товарищи, грянем застольную.
Выше бокалы с вином.
Выпьем за Родину нашу привольную.
Выпьем и снова нальем.
Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, бился на Волхове,
Не отступал ни на шаг.
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.
Выпьем за Армию нашу могучую.
Выпьем за доблестный Флот.
Выпьем за партию! Выпьем за Сталина!
Выпьем за тех, кто не пьет!
Так проходила наша молодость. Из-за наших регулярных поездок на воскресенья и праздники в Белую Церковь мы практически не приобрели новых друзей в Киеве. Это потом сказалось особенно после смерти Люси.
Все же на официальные кафедральные торжества мы ходили. На них все офицеры кафедры приходили со своими женами и было интересно посмотреть на них. Когда заканчивались тосты, обычно я начинал какую-нибудь звучную песню, Люся меня поддерживала своим высоким голосом. У нее было лирико-коларатурное сопрано. После этого все, кто был за столом начинали петь. Все было чинно и благородно. Только Олег Александрович Дубровин пытался подбросить какие-нибудь провокационные вопросы, но его останавливали. Он считал себя в оппозиции против Колчерина, хотя последний его не сильно прижимал. А позже даже дал возможность защитить кандидатскую диссертацию, а потом его уволили по состоянию здоровья.
Так порой я отвлекался от забот о диссертации. А срок ее представления приближался.
Нужно было еще сдать экзамен по специальности, соответствующий теме диссертации. Это были теоретические основы радиолокации (ТОРЛ). Однако программа этого экзамена была приближена к радиолокационным зондирующим сигналам сложной формы. Там тоже математики хватало, но я ее всю сумел освоить. Так что экзамен сдал без проблем на отлично.
Как только Богданов Георгий Брунович был утвержден моим научным руководителем я получил возможность заниматься экспериментами на площадях НИЛ-2 КВИРТУ.
Со мной в одной комнате работал первый адъюнкт Богданова инженер-капитан Воронов Юрий Константинович. К тому времени, как мы познакомились, он уже успел хорошо разобраться в ферритах на сверхвысоких частотах (СВЧ), но его больше вначале также интересовали тепловые процессы в них. Хотя скоро он изменил свое мнение. Тогда основным содержанием его диссертации стали разработка теории волноводных головок с ферритами в режиме ферромагнитного резонанса (ФМР).
Задача Богдановым ставилась так. Сначала получить какие-то реальные данные, а затем уже описывать их теоретически.
В комнате, где работал Юра Воронов, мне выделили стол. На нем я стал собирать экспериментальную установку.
Она базировалась на трехсантиметровом передатчике авиационного радиолокационного бомбоприцела.
В литературе был описан ферритовый детектор. Он состоял из намагниченного ферритового шарика и двух витков медного тонкого провода, намотанных на этот шарик. На выходе должен быть получен сигнал, являющийся по форме дифференциалом от трапецеидального сверхвысокочастотного импульса передатчика. Сведений о ферритовом детекторе было крайне мало. Воронов дал мне для начала два ферритовых шарика. Намотав на один из них два витка и пропустив концы от них через пенопластовый стержень, я сунул такой ферритовый детектор в отверстие в боковой стенке волновода. Предварительно поместив этот участок его между полюсами постоянного магнита.
Подключив концы проволочек ко входу осциллографа, получил на его экране изображение сигнала, по форме близкое к ожидаемому.
Экспериментум круцис (решающий эксперимент) был поставлен. Далее дело состояло в совершенствовании датчика и всей установки в целом.
Каждый день ходить в КВИРТУ у меня не получалось. Нужно было в моем училище посещать обязательные семинары по марксизму-ленинизму, а также занятия по физической подготовке, заседания кафедры.
Как-то прихожу в нашу теперь лабораторию и вижу, что моя установка разобрана. Юре Воронову что-то там потребовалось. Это меня возмутило и я ему об этом сказал. Он затем пожаловался Славе Зотову на меня. Отношения с Юрой немного охладели. Вместе с тем я понял, кто в этой комнате хозяин и стал потихоньку создавать у себя в зенитном училище подобные установки. В научном плане у нас на кафедре практически никаких экспериментов не велось. Поэтому я довольно легко и быстро насобирал по училищу необходимой аппаратуры. Выделили мне угол в лаборатории и столы. Единственным неудобством было то, что в этой комнате проводились занятия с офицерами и курсантами. Приходилось мириться и работать на установках после третьей пары утренних занятий.
К этой работе мною были привлечены обучающиеся как офицеры, так и курсанты. Первые хорошо ремонтировали установки, имея войсковой опыт, а вторые копались в библиотеке, переписывая или фотографируя необходимые мне статьи. Работа шла полным ходом, все были довольны и начальники, и обучаемые. Последние под моим руководством писали курсовые и дипломные проекты. Когда же я получил первое авторское свидетельство на ферритовый девиометр, то меня сфотографировали и поместили на настенную доску вместе с другими первыми изобретателями училища. Таким образом, стал известен на все училище. Авторитет мой сильно вырос. До меня авторских свидетельств на кафедре не получали.
Вскоре я добился, что сигналы от моих датчиков на экране осциллографа стали четкими, начал их фотографировать при различных входных условиях. Постепенно материал накапливался и начали у меня появляться статьи, сначала в трудах училища, а затем в союзных журналах «Радиоэлектроника», «Радиотехника и электроника» и в других.
Кроме науки на третьем году адъюнктуры меня привлекли для педагогической практики по радиолокационным станциям обнаружения. Читать приходилось офицерам, которые уже в войсках эксплуатировали эти станции и в некоторых вопросах знали больше меня. Поэтому подготовка к лекциям у меня была капитальной. Все прошло благополучно, но времени на эту практику было потрачено много.
Наступил 1965 год. Заканчивался третий год моего обучения в адъюнктуре. Когда был собран весь материал, то оказалось, что получается книга больше трехсот листов. Негласно тогда было принято, чтобы диссертация была не более двухсот листов.
Меня немного покритиковали на Совете училища. Полковник-инженер Кириченко сказал, что это недоработка руководителя, если диссертация пухлая. В общем диссертация прошла этот Совет на ура. Ученого Совета в училище тогда не было. Наши адъюнкты защищались, где кто мог или точнее, где у научного руководителя есть знакомые.
После такой предварительной защиты нужно было форсировать защиту на реальном Ученом Совете, но мне на кафедре сказали:
— Три года работал на себя. Теперь поработай на кафедру.
При этом мне для чтения лекций была выделена новая только что принятая на вооружение станция П-40 «Броня», имевшая много особенных новинок, которые на кафедре не все понимали.
С присущей мне настырностью включился в подготовку лекций по этой станции и успешно их прочитал. Получил хорошие отзывы при коллективных посещениях моих лекций кафедральными коллегами и даже руководством.
Однако время было упущено и материал моей диссертации начал стареть. Кроме того, мне была понятна необходимость его переработки. Коллеги мне советовали первую обзорную часть сократить, но я принял кардинальное решение: взял первую главу просто выбросил. Потом из ее материала сделал учебное пособие для наших обучаемых. Вторым недостатком моей диссертации было отсутствие серьезной теоретической разработки с привлечением высшей математики. Для моего девиометра, по которому было получено авторское свидетельство, необходимо теоретически описать взаимодействие двух ферритовых резонаторов (шариков). Для свободного пространства такая задача была уже решена. Но у меня шарики находились в волноводе и это накладывало свой отпечаток. Эту задачу я решил. Она вошла в первую главу моей диссертации. Затем был мой ферритовый детектор с небольшим теоретическим описанием и наконец генераторные датчики.
На эффект генерации колебаний в феррите с двумя витками я наткнулся чисто экспериментально. При этом между двумя дифференцированными разнополярными импульсами возникали при определенном уровне мощности сверхвысокочастотных импульсов шумоподобные колебания. Отмечу, что входной усилитель осциллографа у меня был широкополостный. Он то и пропускал шумоподобный импульс. Эти колебания теоретически предсказал Фабриков Вадим Артемьевич, мой будущий первый оппонент.
У Воронова срок представления диссертации заканчивался раньше, чем у меня. Он теоретически описал свои ферритовые головки. Отразил их возможные изменения и диссертация была готова. Она была написана карандашом в общей тетради. Причем особых обоснований необходимости его волноводных головок он не приводил.
Машинистка отпечатала диссертацию. Она была переплетена и быстро представлена к защите в КПИ на кафедре теоретических основ радиотехники у подруги Богданова доцента Бокринской Александры Акимовны. Защита прошла на ура. Профессор Огиевский зачитал написанный отзыв и все. Воронов сумел уговорить Богданова быстро протолкнуть его защиту.
После Юриной защиты Бокринская спросила у меня:
— Что будет у Вас в диссертации?
Тогда у меня были готовые наработки по ферритовым девиометрам, детекторным и генераторным ферритовым датчикам мощности. Об этом я и сказал ей.
— А что за генераторные датчики? – спросила она.
— Эти датчики основаны на эффекте возникновения синусоидальных колебаний в контуре с ферритом, теоретически описанных Фабриковым Вадимом Артемьевичем.
— Ну хорошо,— согласилась Бокринская.
Через некоторое время Богданов говорит мне:
— Там Бокринская генераторный датчик Ваш тоже сделала. Результаты у нее лучше, чем у Вас. Придется Вам дорабатывать.
— Так это я ей сказал об этом генераторном датчике,— вспомнил я.
— Не нужно было говорить,— сделал резюме Георгий Брунович.
Мне стало понятным, что генераторный датчик у меня украли. Позже выяснилось, что Александра Акимовна в тот же день, когда я ей сказал о нем, поставила на эту проблему свободного аспиранта Новоборского Юрия Леонтьевича. При сильной материальной базе КПИ им ничего не стоило обогнать меня.
Все же польза от того, что я был на защите у Воронова и познакомился с его диссертацией была. Мне стала ясна структура моей диссертации.
Конечно плохо, что я был ребенком у двух нянек. На кафедре у меня требовали все обосновать. Богданов же требовал побольше сделать измерительных головок.
Выполняя требования кафедры, я написал на ста страницах обзор сложных зондирующих радиолокационных сигналов.
Для Богданова я написал массу заявок на изобретения и статьи в журналы. Одна из первых моих заявок дала мне изобретение – ферритовый дискретный девиометр.
Когда пришло время представить в первый раз на Совет училища, кстати не имеющий права приема на защиту диссертаций, свою работу, мне никто не подсказал, что обзор по сложным зондирующим радиолокационным сигналам в нее включать не надо. У меня и так было достаточно для диссертации материала по ферритовым девиометрам, детекторам и генераторам более 300 листов. На Совете училища мне предложили сократить диссертацию. Это было в феврале 1965 года. Постепенно у меня в КВАИУ была создана экспериментальная база не хуже, чем в КВИРТУ. Теперь я могу опережать работы даже Бокринской. Мне очень много помогали дипломники. Вся нетворческая работа делалась ими. От поиска необходимых приборов, до настройки аппаратуры и проведения статистических испытаний датчиков. Мы делали стенды в обычных учебных аудиториях. Их часто слушатели да и недоброжелатели из нашей лаборатории ломали. Приходилось восстанавливать. Все же это была интересная творческая работа.
МОЛОДОЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ КАФЕДРЫ № 32 РАДИОЛОКАТОРОВ ОБНАРУЖЕНИЯ
Вместе с тем изменилось отношение кафедры ко мне. Как только диссертация мною на Совет училища была представлена в феврале 1965 года. Уже в марте меня загрузили учебной работой.
Тогда уволился преподаватель инженер-майор Тищенко Владимир Германович, читавший курс электрорадиоизмерений. Теперь этот курс должен был читать я. Мне отказываться было нельзя. Дисциплина эта была мне интересна. Ведь я сам разрабатывал измерительные устройства. Энтузиазма у меня было не отнимать.
Лекции читались, как говорится, «из-под молотка». Вчера я ее написал. Сегодня уже читаю слушателям. Но были и проколы.
На вторую лекцию по теории ошибок пришел с проверкой заместитель начальника училища по учебной и научной работе кандидат технических наук, доцент инженер-полковник Кириченко Василий Дмитриевич. Теперь он уже курировал не только научную, но и учебную работу. Уходя сказал:
— Пусть Колчерин соберет кафедру и пригласит меня.
Когда заседание кафедры открылось, Кириченко обрушился не столько на меня, сколько на весь коллектив кафедры:
— Неужели никто на Вашей кафедре не знает, что теория ошибок читается на кафедре теории вероятностей. Там все, что докладывал Максимов, уже дано слушателям ранее. Вы же просто дублируете их. Нужно срочно переделать Вашу программу.
Попало и мне немного. Когда я давал слушателям список литературы, то ошибся в отчестве автора книги «Теория вероятностей» Вентцель Елены Сергеевны.
— Она очень умная, милая женщина. Я с ней знаком,— заявил Василий Дмитриевич,— а Вы исказили ее отчество.
После этого заседания кафедры было назначено коллективное посещение моей лекции. Пришли почти все преподаватели. Затем состоялся разбор «полетов», то есть занятия.
Первым выступил самый молодой преподаватель кафедры инженер-капитан Акименко Николай Васильевич. Он был недавно выдвинут в преподаватели прямо из состава лаборатории, не обучаясь в адъюнктуре. Коля собрал все ошибки, которые я допустил в своей лекции. Их было достаточно много. Он старался ни одну не пропустить.
Другие преподаватели дали отдельные указания по улучшению процесса чтения лекции. По предложению Колчерина мне назначили куратора. Им стал старший преподаватель инженер-подполковник Севальнев Михаил Терентьевич. Он еще пару раз походил ко мне на лекции и затем сказал, что я учел рекомендации кафедры, и больше меня не тревожил.
Так я стал весной 1965 года преподавателем КВАИУ, через восемь с половиной лет после того, как осенью 1956 года был при выпуске из КВИРТУ отобран на преподавательскую работу. Сбылась мечта.
Параллельно с учебной работой продолжал работать над диссертацией. Для набора статистики по моим исследованиям на созданных стендах подключил дипломников старших лейтенантов Сватайло, Фирсова и Кириченко.
Начальник лаборатории инженер-майор Зименко Иван Федорович выделял мне место и аппаратуру для моих стендов. Обычно теперь в учебной лаборатории отгораживался участок комнаты на одно окно шкафами. За последними и разворачивались на столах исследовательские стенды.
Чтобы улучшить параметры разрабатываемых мною ферритовых датчиков установил связи с кафедрой квантовой радиофизики Киевского государственного университета (красного). Заведующим кафедры был профессор Дерюгин. Познакомился с его сотрудниками на конференции в честь Дня Радио. Секцию этой конференции тогда вел Данилов Вадим Васильевич.
Ребята с кафедры Дерюгина подарили мне несколько ферритовых монокристаллических шариков. Они их сами выпекали и обкатывали. Это позволило существенно расширить диапазон исследований. В дальнейшем дружеские связи с кафедрой квантовой радиофизики красного Университета сохранились.
На нашей кафедре произошли некоторые кадровые изменения. Заместителем начальника кафедры стал недавно защитившийся инженер-подполковник Канушин Иван Ефремович. Он деревенский, но неглупый добродушный парень, играл под Иванушку-дурачка, но твердо гнул свою линию. Лицо его было какое-то мясистое. Особенно его портил нос. У меня с ним установились дружеские отношения.
Однако, когда Колчерин поручал ему самому провести заседание кафедры, то оно затягивалось до бесконечности и превращалось в говорильню. Как-то в журнале «Наука и жизнь» я прочитал статью о деловых совещаниях. Там приводились правила их проведения. Попросил лаборантку переписать эти правила на картонный лист размером 0,5 • 0,5 м2. Этот лист я выставил в преподавательской. По-разному на него отреагировали преподаватели, а Иван Ефремович понял, что этот мой выпад направлен против него. Лист с правилами постоял несколько дней на виду, а затем Канушин убрал его за шкаф.
Вообще я не любил бессмысленной болтовни. Стремился экономить свое и чужое время. Выступал кратко по делу. Это вытекало из жесткой необходимости дописать и защитить диссертацию. Но однажды на заседании кафедры разговорился. Вел его Канушин. Он не поленился полезть за шкаф и достать оттуда мой плакат с правилами проведения деловых совещаний. Плакат был выставлении им так, чтобы я хорошо его видел. Этим он мне дал понять, что пора закругляться. Иван Ефремович любил вычурные словечки, типа «Вариабельное».
В училище было много таких, как Канушин. Они защищали диссертации, как правило, где-то на стороне и тут же выбрасывали все материалы своих исследований. Дальше они начинали делать карьеру, то есть уходили на должности заместителей начальников кафедр. Делали за них черную работу. Иногда и сами становились начальниками кафедр. Вот почему в те годы в училище практически не было научных школ. Тогда начинающему адъюнкту приходилось делать все с самого начала и прежде всего искать тему для своей диссертации. Но Иван Ефремович так начальником кафедры и не стал. Его обошли более рьяные и напористые.
Когда я весной 1965 года освободил место в адъюнктуре, уйдя в преподаватели, на кафедре появился новый адъюнкт инженер-капитан Бескровный Анатолий Михайлович. Он пришел к нам с исследовательского полигона с должности научного сотрудника. Там он испытывал системы помехозащиты станций разведки и целеуказания, читаемых на нашей кафедре. Анатолий Михайлович привез с собой мешок тетрадей с данными по исследованиям названных систем. В училище ему предстояло только обработать эти материалы и представить их в виде диссертации.
Бескровный сильно сблизился с Колчериным. Они стали дружить семьями. У Анатолия тогда уже была автомашина «Волга», которую он называл «Аппарат». Ему ее подарила теща. На ней он регулярно возил Колчерина туда, куда тому было нужно. Некоторые преподаватели стали ревновать. В частности таким сближением их был сильно недоволен инженер-подполковник Дубровин Олег Александрович. Все это несмотря на то, что оба они и Бескровный, и Дубровин полукровки.
По характеру Толя контактный человек. Если какие-либо недоразумения возникали между нами, он умел их обойти. Как-то Колчерин поручил мне почитать его материалы, оформленные в виде глав диссертации. Последней там еще и не пахло, но я добросовестно, как сейчас помню, будучи на дежурстве, их прочитал. Бескровный принял мои замечания как должное. У него было много экспериментальных собственных разработок. Теоретические обоснования ему предстояло еще сделать.
Поручали мне проводить занятия и с иностранцами. Их 5-ый факультет находился в 31-м военном городке, что на улице Пархоменко. Там я проводил занятия только по радиоизмерениям. Моими слушателями были немцы, венгры, вьетнамцы, кубинцы и даже один монгол-майор. Последний был сыном какого-то большого начальника в Монголии. Когда начали ему читать ему теоретические курсы, он их не воспринимал. Очень низкая была у него подготовка. Преподаватели об этом доложили командованию училища. Оно направило письмо в Москву с предложением отчислить монгола. Из Москвы последовал окрик:
— Вы что там всем училищем одного монгола не можете выучить? Учите.
Ему преподаватели стали ставить оценки, которых он не заслуживал. Так он «успешно» закончил училище.
С иностранцами заниматься было легче. На их факультете были очень маленькие учебные отделения, по пять-шесть человек. Группа кубинцев у меня вообще состояла из двух слушателей. Это Ихинио Вега Кастро и Педро Рейс Родригес. Они специализировались по радиоизмерительным приборам. Тогда на Кубе скопилось большое количество радиоизмерительной аппаратуры. Работать на ней никто не умел. Мне для этих двух кубинцев пришлось разработать специальные курсы лекций, отличные от тех, что я читал своим отечественным слушателям. Занятий с этой маленькой кубинской группой у меня было очень много. Поэтому я решил между делом изучать испанский язык.
Однако скоро меня от кубинцев забрало руководство. Занятия с ними стал проводить пришедший на кафедру новый преподаватель кандидат технических наук Бутусов Иван Васильевич. К тому времени у него была издана книга по измерительным системам. Правда она не имела никакого отношения к подготовке специалистов по зенитным ракетным комплексам. Бутусов впервые у нас на кафедре был допущен к преподавательской работе. То есть он был молодым преподавателем.
Так вот Иван Васильевич пришел вести занятия с моими двумя кубинцами, которым я читал лекции на память. Ну может иногда слегка подглядывал в свой конспект. В отличие от меня он просто открыл свою книгу и начал подряд ее читать. Там шел материал совершенно ненужный слушателям. Кубинцы возмутились и потребовали заменить преподавателя, то есть вернуть меня, но тогда у Колчерина были другие планы. Он хотел сделать себе дублера, а поэтому я был подключен к нему на занятия.
Собрали кафедру. Бутусову попало. Он начал готовиться к занятиям серьезно в соответствии с программой. Скандал замяли.
Становление меня как преподавателя проходило в 1965-1966 годы. Мне пришлось много писать лекций, разработок по групповым и практическим занятиям, а также перерабатывать программы и руководства к лабораторным работам. Причем все это делалось не только по курсу «Радиоизмерений», но и по основным кафедральным дисциплинам, связанным с радиолокационными станциями. Характер нагрузки менялся от семестра к семестру. На этот педагогический процесс уходило все мое время. Для доработки диссертации его не оставалось. Нагрузка была посильнее, чем в самой адъюнктуре.
Если тогда мы любили повторять афоризм:
«Всю жизнь в борьбе!
До обеда с голодом.
После обеда со сном.»
Теперь было не до такой борьбы. С тех пор запомнился один стих:
«Кто знает, тот делает.
Кто знает, но не умеет, тот учит.
Кто не знает и не умеет,
Тот учит, как надо учить.»
Последние частенько попадались среди нашего руководства. Бывали и такие, что не прочитав ни одной лекции, приходили на контроль к маститому педагогу.
Нас пичкали марксизмом-ленинизмом, а вот того, что нужно было для практической работы преподавателя, нам не говорили. Другими словами педагогики не преподавали. Мы эти сведения черпали у старших, которые тоже добывали их самотужки.
Когда я сел писать первую лекцию по курсу «Радиоизмерений», то написал ее на пятидесяти листах, стараясь ответить обстоятельно на все вопросы, стоящие в программе по этой лекции. Сами программы были перегружены по отношению к числу часов, выделяемых на них. Со временем я понял свою ошибку и на двухчасовую лекцию писал в пять раз короче.
В частности стал интересоваться Правилами чтения лекций по Фарадею:
1. Никогда не повторять фраз.
2. Никогда не возвращаться назад, чтобы уточнить что-либо.
3. Если не находится подходящего слова, никогда не бормотать: «э-э-э», «значит» и т. п. Нужно остановиться – слова придут сами.
Лаборант Фарадея сержант Андерсон подкладывал ему таблички: «медленнее» и «время».
С первыми двумя правилами Фарадея я и теперь не согласен. Дело в том, что учебников, соответствующих нашим программам, или было мало в библиотеке, или вообще не было. Приходилось слушателям задиктовывать конспект, по которому те готовились к экзамену.
Став преподавателем, я не прочитал ни одного учебника по педагогике. Мне просто было некогда.
Постепенно я пришел к выводам:
1. Объем 2-хчасовой лекции не должен превышать 8-10 листов, написанных от руки.
2. Дополнением могут служить три-четыре плаката или слайда с иллюстративными рисунками.
Некоторые педагоги считают, что лектор не должен быть привязан к своему конспекту лекции. Пусть они мне ответят, как быть в такой ситуации: Если эта лекция написана только вчера вечером, а до этого утром читалась другая лекция. Сегодня же вечером будет написана третья лекция, которая будет читаться завтра утром. Вопрос: Когда в таких условиях учить на память лекции?
Преподаватели нашего училища очень часто попадали именно в такие условия. Это обусловлено тем, что от семестра к семестру курсы, читаемые преподавателями, менялись. Делалось это умышленно или нет, трудно сказать.
Все же главное в чтении лекций – это четкое произношение фраз лектором. Слушатель должен осмыслить эту фразу и записать.
Постепенно я втянулся в педагогический процесс. Должен заметить, что это «тяжелый хлеб», особенно в условиях нашего училища, когда читаемые курсы менялись от семестра к семестру.
Положение мое постепенно улучшалось. В 1966 году я получил звание инженер-майора, что дало прибавку к денежному содержанию.
МИНСК. ЗАЩИТА ДИССЕРТАЦИИ
В начале 1967 года мне удалось убедить моего научного руководителя Богданова Георгия Бруновича в том, что у меня достаточно наработанного материала для диссертации. Он же стремился отложить мою защиту с тем, чтобы я написал побольше совместных с ним статей и заявок на изобретения. Его же никто не ругал за то, что я не защищаюсь, хотя прошло уже два года после моего первого представления диссертации на Совет нашего училища. Меня же на каждом собрании, где подводились какие-либо итоги, докладчики пытались лягнуть. Дескать, Максимов адъюнктуру закончил, стал преподавателем, но до сих пор не защитил диссертацию. Это уже становилось обычным явлением и было неприятным.
Получив от шефа добро на оформление диссертации, коренным образом пересмотрел ее содержание. Обзорный недиссертабельный материал, а это более ста страниц, полностью убрал.
Первую главу сделал теоретической. В ней решалась задача о связи двух ферритовых резонаторов волноводе. Тут мне все же пришлось решать систему дифференциальных уравнений. Как не уклонялся от них, они меня нашли.
Взаимосвязь двух ферритовых резонаторов ранее в литературе была описана только для случая размещения их в свободном пространстве. Я же помещал ферритовые шарики в волновод. Пришлось мне наложить на это описание функцию последнего. Получился довольно красивый математический анализ.
Во второй главе описал разработанные мною волноводные головки с несколькими ферритовыми резонаторами, используемые в устройствах контроля сигналов с изменяющейся частотой.
В третьей главе были описаны ферритовые волноводные датчики импульсной мощности детекторного типа.
В четвертой главе приведены результаты исследования ферритовых волноводных датчиков импульсной мощности генераторного типа.
Вот и все содержание диссертации. Всего получилось около 270 страниц. Потом оппоненты мне говорили, что и этого было много.
Теперь встала задача – где защищаться? Разговор с Богдановым на счет Киевского политехнического института ничего не дал. Там мне защищаться было нельзя из-за конкуренции со стороны Новоборского, который подхватил мою разработку по генераторным датчикам. В КВИРТУ тогда своего ученого Совета не было.
Неожиданно в наше училище пришло сообщение из Минска, что при Минском высшем инженерном радиотехническом училище (МВИРТУ) создан Ученый Совет. Всех желающих приглашали на защиту. Созвонившись с секретарем этого Ученого Совета Елкиным, я получил добро на представление диссертации к защите. Теперь необходимо было собрать все документы по определенному перечню. Самым главным из них был отзыв первого оппонента. Хотя Совет его ещё и не назначил.
Об Ученом Совете в МВИРТУ я сообщил Богданову. Он обрадовался и сразу с моей подачи предложил первым оппонентом доктора физико-математических наук профессора Фабрикова Вадима Артемьевича. Он работал в Москве во Всесоюзном научно-исследовательском институте оптико-физических измерений (ВНИИ ОФИ). Георгий Брунович позвонил ему и тот дал согласие стать моим первым оппонентом.
Собрав все необходимые документы, я выехал в Минск на предварительную защиту. Мой товарищ по адъюнктуре Леня Айданцев дал мне рекомендательное письмо к своему другу инженер-подполковнику Лапушенко.
В Минске меня приняли как своего. Без всяких проволочек была собрана кафедра для предварительной защиты по поводу допуска меня на защиту на Ученом Совете. После моего доклада и ответов на вопросы мне были назначены первый (Фабриков) и второй (Гросман) оппоненты. Последний, ознакомившись с диссертацией, сказал, что есть грамматические ошибки и нужно их исправить. Мой куратор Лапушенко познакомил меня с преподавателем русского языка. Она за один вечер все ошибки поправила, а я за ночь внес все корректуры в три экземпляра диссертации.
Теперь нужно было встретиться с первым оппонентом. Вернувшись в Киев, я взял командировку в Москву и поехал на встречу с Фабриковым.
Встретились мы с ним в библиотеке имени Ленина. Он оказался симпатичным среднего роста евреем. Мне особенно запомнились его глаза на выкате.
Вадим Артемьевич после того, как полистал мою диссертацию, спросил:
— Вы мне поможете написать отзыв на Вашу диссертацию?
— Хорошо,— согласился я, поняв, что от меня требовалось краткое изложение содержания диссертации.
— Тогда встречаемся завтра здесь же в это же время.
После того, как мы вместе доработали отзыв, Фабриков попросил подарить ему мою диссертацию. У меня было четыре экземпляра. Один в библиотеку был сдан в МВИРТУ, второй – в библиотеку КВАИУ. Из оставшихся двух один я оставил себе, а четвертый экземпляр отдал Вадиму Артемьевичу. Диссертация на первом листе имела гриф: «Для служебного пользования». На экземпляре Фабрикова мы его стерли прямо у окна, где мы стояли в библиотеке имени Ленина.
Вернувшись в Киев, я доложил о результатах поездки в Москву своему начальнику кафедры Колчерину и научному руководителю Богданову.
Теперь мне оставалось ждать вызов из Минска на защиту диссертации. К ней все было готово, в том числе и плакаты. Много над ними потрудилась наша лаборант-чертежница Волотковская Римма Константиновна. Ей я был благодарен.
Вадима Артемьевича я выбрал себе в оппоненты из-за того, что использовал в разработке генераторных датчиков импульсный сверхвысокочастотной мощности его теорию генерации колебаний в феррите при достижении определенного уровня мощности.
Обговорив с Вадимом Артемьевичем все формальности в Москве, пообещал встретить его в Минске на вокзале, сказав при этом, что ему в гостинице уже заказан номер. Однако встречи на вокзале у нас не было. Мы как-то разминулись. Потом он говорил, что вышел из вагона, посмотрел вокруг и поехал в гостиницу, где я его и нашел.
На защите Фабриков зачитал отзыв с красивыми витиеватыми фразами. Все были довольны. Он отметил, что диссертация моя ему понравилась и уже потом после защиты предложил мне совместную работу по магнитным пленкам. В частности, по записи информации на них тепловыми лучами.
Вторым оппонентом по моей диссертации был старший преподаватель МВИРТУ кандидат технических наук инженер-полковник Гроссман. Он отзыв подготовил без задержки.
В качестве ведущей организации Ученым секретарем Елкиным был предложен Институт физики Академии наук Белорусской ССР. С письмом от Ученого Совета МВИРТУ я поехал туда на встречу с директором Института академиком Сиротой. Тот взял в руки мою диссертацию, не открывая ее первой страницы, повернул к себе задней стороной обложки и листая, нашел раздел «Литература». Пробежав глазами все ссылки, которые я сделал в диссертации, Сирота спросил:
— Так, что Вы хотите?
— Хочу, чтобы Ваш институт был ведущей организацией на моей защите, а сейчас мне требуется отзыв от Вас,— ответил я.
Академик тут же вызвал своего сотрудника Бекбулатова, маленького и горбатенького мужчину, познакомил нас и поручил ему написать отзыв.
Когда Сирота с конца диссертации, то есть «Литературы», стал рассматривать ее, я понял, что он в ее списке искал свою фамилию. Кстати, он магнитодиэлектриками тоже занимался, но в другом плане, чем я. Но зато под его руководством организовывались конференции и семинары по ним, а что самое важное издавались их труды в книгах под редакцией Сироты. Конечно, если бы я знал, что диссертация моя попадет к нему, то нашел бы подходящую ссылку на работу, в которой он был бы соавтором. Мне мою оплошность простили. Отзыв был написан и вовремя отправлен в Ученый Совет МВИРТУ.
Замечу в заключение описания этого эпизода, что тщеславие в ученом мире играет большую роль.
По ферритовым детекторным и генераторным датчикам импульсной сверхвысокочастотной мощности были также конкуренты-соратники в Московском энергетическом институте. Мне, конечно, было известно по литературе, что там работает группа под руководством доцента Михайловского Ленарда Константиновича, но о других сотрудниках никаких сведений не было.
Когда мною из Минска были разосланы авторефераты по всем заинтересованным организациям, я вернулся в Киев. Вдруг неожиданно телефонный звонок мне домой. Жил я тогда ещё в первой своей квартире на улице Актюбинской. Говорил сам Михайловский:
— К Вам в Киев приедет наш сотрудник Шакирзянов Феликс Львович. Он позвонит из гостиницы. Ознакомьте его со своей диссертацией. Тема его работы подобна.
Мы встретились с Феликсом в его номере и долго осуждали мои результаты. В своих работах я пытался упростить датчики большой мощности. Ведь это не основные, а вспомогательные устройства радиолокаторов.
В отличие от меня, как в Киевском политехническом, так и в Московском энергетическом институтах датчики большой мощности строились по схеме супергетеродинных приемников. Они требовали не только средств усиления полученных для измерений сигналов, но и также гетеродинов.
Обо всем об этом мы долго говорили с Феликсом. Он оказался контактным, приятным в обращении и беседе человеком. Сам он по национальности башкир, но давно живет в Москве. Отец у него не то советский, не то партийный работник, тоже в Москве.
После того как мы обстоятельно поговорили о моей работе, я пригласил его в ресторан. Выбрал для этого «Млын», (то есть «Мельница») в Гидропарке. Там нас обслуживали «дочки мельника». Так Феликс окрестил официанток.
Он был в восторге от экзотичности ресторана. Уехал домой довольный. Мы расстались друзьями. Вскоре в МВИРТУ на мою работу им был прислан хороший, обстоятельный отзыв.
Позже приезжая в Москву, я бывал у Феликса дома. Познакомился с его женой Ириной и дочерью Фатимой. Красивой, умной женщиной. Как-то, когда ехал к нему в гости, вез с собой коньяк и конфеты для Фатимы, очень торопился ибо уже опаздывал. У меня была пересадка в метро на станции «Площадь революции». Я вышел на перрон и увидел, что поезд уже стоит. Пришлось побежать, но сесть мне в этот состав не удалось. Мой кулек с бутылкой коньяка и конфетами ударился об бронзовую ногу революционного матроса и бутылка разбилась. Коньяк вылился на мраморный пол станции. Замечу, что вся эта станция украшена бронзовыми скульптурами революционных рабочих, солдат, матросов и крестьян. Пришлось вновь купить коньяк и конфеты. Когда я объяснил Феликсу, почему опоздал, он сказал:
— Все ясно, тебе необходимо было помыть на «Площади революции» пол коньяком.
Было как-то, что я и ночевал у них. Потом в силу различных причин связи наши ослабли, но когда бывал в Москве, то звонил им и интересовался, как они поживают.
Защита диссертации 14 марта 1968 года прошла успешно. На все вопросы мною были даны обстоятельные ответы. После защиты я для членов Ученого Совета и тех, кто помогал мне, устроил в ресторане банкет. Тогда это было по моему карману.
В Киеве банкет был повторен в ресторане «Динамо». Мой научный руководитель, выступая на нем, сказал, что я фактически написал две диссертации. Объем ее так и остался большим, порядка 270 страниц.
На банкете присутствовал заместитель начальника КВАИУ кандидат технических наук доцент инженер-полковник Кириченко Василий Дмитриевич.
Он упрекнул Богданова:
— Это недостаток работы научного руководителя. Ему следовало вовремя остановить зарвавшегося адъюнкта.
В остальном банкет прошел под хвалебные выступления присутствующих. Все было чинно и благородно. Какие тогда возлагались надежды с этой защитой. Многие из них оправдались, но не все.
Через некоторое время мне из МВИРТУ передали диплом кандидата технических наук. Сбылась мечта.
Теперь я уже мог самостоятельно писать статьи и заявки на изобретения. Начал публиковать материалы своей диссертации. Прежде всего я издал учебное пособие из бывшей первой главы первого варианта моей диссертации, посвященное сложным зондирующим радиолокационным сверхвысокочастотным сигналам. Затем пошли статьи по каждой из глав диссертации. Количество трудов увеличивалось. Они потом не пригодились при представлении меня к званию доцента. Это произошло примерно через год. Ничего из моих наработок не пропало даром.
ВНЕДРЯЕМ ЛАЗЕРЫ
С Богдановым у меня сохранились хорошие отношения, но работать с ним больше я не хотел. Потом он тоже отошел от ферритов. С ним остался тогда Слава Зотов.
После защиты диссертации я сблизился с Фабриковым. Он меня втянул в лазерную технику. Наверное каждого инженера волновал гиперболоид инженера Гарина. Вот и мне захотелось попробовать себя в этой области. Лазерная техника только начинала становиться на ноги.
Вадим Артемьевич выделил небольшую сумму для хозрасчетной научно-исследовательской работы. Он предложил мне заняться записью информации тепловым инфракрасным лазерным лучом на магнитных пленках. Предлагалось на них в дальнейшем строить лазерную память.
В наших училищных мастерских мы изготовили специальные соленоиды, оси которых располагались во взаимно перпендикулярных направлениях. Держатель был из оргстекла. По централизованным линиям снабжения в училище стали поступать разнообразные лазеры. Лазеры видимого красного света использовала в своих исследованиях старший преподаватель кафедры физики Бондаренко Марта Дмитриевна. Она записывала голограммы, предназначенные для коррекции волнового фронта лазерного луча. Руководителем ее был доктор наук Соскин из Института физики. К сожалению рано ушла из жизни.
В те годы при составлении калькуляции на НИР в обязательном порядке часть денег выделялась на контрагентские работы. При этом основной исполнитель, даже пусть это очень большой институт, сам эти деньги потратить не мог. Он обязательно должен был их передать другой организации. На этих контрагентских деньгах держалась вся вузовская наука. Поэтому Фабриков относительно легко выделил мне довольно солидную сумму. Так я стал лазерщиком.
Однако запись излучения лазера на магнитную пленку была очень кропотливым делом. Она осуществлялась в двух взаимно перпендикулярных магнитных полях и, кроме того, была тепловой, а это значит, что инерционной. Поэтому я стал искать иные среды для записи излучения лазера.
Со мной работали наши слушатели-офицеры и курсанты. Они собирали по моим указаниям испытательные стенды. Изготовляли мелкие детали. Проводили измерения и набирали статистику. Параллельно на основе полученных данных писали курсовые и дипломные проекты. Этот наш симбиоз был обоюдно выгоден.
Однажды один из моих подопечных принес жидкокристаллическую пленку, которую ему подарила его знакомая. Мы сунули ее под инфракрасный луч лазера и она заиграла всеми цветами радуги, отображая распределение интенсивности излучения в поперечном сечении луча лазера. При этом не требовалось никаких электромагнитов. Проблема решалась быстро и эффективно. Я сообщил об этом Фабрикову. Он остался доволен. Так начались мои работы с жидкими кристаллами.
Под влиянием времени командование приказало включить в программы лазерную технику. В одну программу собрали все, что относилось у оптическому диапазону волн. Это индикаторы радиолокаторов, фактически являющиеся некогерентными источниками видимых волн, военное телевидение, инфракрасная и лазерная техника. Когда попытались составить аббревиатуру, то она получилась очень громоздкой, а поэтому буквы от индикаторов радиолокаторов отбросили и получилось ВТИКЛТ. В обиходе этот курс называли «Военным телевидением». Может это и справедливо потому, что сердцевиной его был телевизионный оптический прицел.
Теперь мне предстояло для этого курса разработать программу, лекции, групповые, лабораторные и практические занятия. Работы было очень много. Мне в помощь дали преподавателя инженер-майора Бараковского Бижана Федоровича. Он раньше уже читал телевизионно-оптический визир. Бижан был своеобразным человеком. Жил в квартире со своей мамой и не был женат. Если задерживался допоздна, то мама звонила и выясняла, где он. Говорили, что Бараковский пару раз пытался жениться. Приводил домой девочек, но оба раза их забраковывала его мама. Он являлся типичным маменькиным сынком. Потом я его потерял. Уволили его раньше меня за склонность к спиртному. Говорили, что якобы после смерти мамы все же женился. Любил повторять фразу: «Из полей доносится налей». Был заядлым туристом.
Где-то в это же время училище захватила волна настольного тенниса – пинг понга.
На нашей кафедре были лучшими молодые преподаватели инженер-майоры Акименко и Соловьев. Игра эта меня лично не волновала, не видел в ней смысла. Хотя я играл в нее на кафедре, но особых успехов не имел.
После защиты диссертации мое положение на кафедре улучшилось. Сразу отпали вопросы у тех, кто при встрече первым долгом спрашивал, почему я не защищаю диссертацию. Особенно этим вопросом меня донимал полковник Леонов Борис Дмитриевич. Он в научно-исследовательском отделе училища отвечал за учет адъюнктов. Ему своим откладыванием защиты портил показатели. Хотя я был не самый древний бывший адъюнкт. Были и такие, которые по пять лет не защищались. При встрече он обычно говорил:
— Максимов! Не защитишься, отправлю в войска.
В этом и состояла его помощь. Может запугивание подействовало. Я успешно защитился.
Теперь стал чаще бывать на общекафедральных «мероприятиях», то есть банкетах в ресторанах. Они проводились в том числе и с участием больших начальников. Так у меня на банкете, как я уже выше писал, был заместитель начальника по учебной и научной работе инженер-полковник Кириченко Василий Дмитриевич.
На этом банкете пели песни в том числе и украинские. Люся моя показала свое лирико-коларатурное сопрано. Все были довольны, особенно Василий Дмитриевич. Он тепло ее благодарил за доставленное удовольствие. Теперь многие подобные кафедральные мероприятия стали проводиться с участием жен. Это внесло своеобразие в них и особый интерес.
Песни за столом обычно начинались после того, как было сказано несколько тостов. Закоперщиком пения был чаще всего я. С наполненным бокалом вставал и начинал петь одну из любимых мною, чаще всего гусарских, песен:
Лунная ночка да серый конь лихой.
В табор к цыганам, там пир идет горой.
Черные очи мне сердце жгут.
До самой полночи уснуть не дают.
После чего вступала Люся своим высоким голосом:
Губы, как кровь.
Черная бровь.
Нам счастье сулят и любовь…
Затем все подхватывали:
Под семиструнный звон гитары
До дна осушим наши чары. Эх!
Так повторялось несколько раз. Пели и другие песни. Такие как «Коль влага в чарах пенится», «Ехали на тройке с бубенцами», «Скатерть белая залита вином», «Цыгане шумною толпою…» и тому подобные. Сейчас об этом приятно вспомнить.
Каких-либо скандалов на наших банкетах не припомню. Правда Добровин Олег Александрович иногда любил заводить разговоры на скользкие темы, но их быстро гасили. Все было чинно и благородно.
После моей защиты начальник кафедры переключил меня на чтение лекций по устройству новой радиолокационной станции П-40. Он хотел из меня сделать дублера для себя, а поэтому пригласил меня посещать свои лекции. Опять я оказался в качестве школьника. Все, что мною было наработано по радиоизмерениях, пришлось отложить до лучших времен. Мне же хотелось читать общенаучные курсы. Но, что поделаешь! Приказ есть приказ!
Читать станцию П-40 мне пришлось на командном факультете. Там слушатели были примерно одного со мной возраста. Они стремились к познанию и я старался им в этом помочь.
Вскоре на кафедре появился третий адъюнкт Копнов Михаил Александрович. Он также как и я пришел из войск, а посему никаких идей и тем более статистических материалов у него не было. Мало того, он был нежелательным для Колчерина, но в Москве у него папа-полковник и на Сергея Демьяновича надавили, чтобы он взял его к себе в адъюнкты.
Когда дело дошло до педагогической практики, Мише поручили прочитать несколько лекций по новому радиолокатору обнаружения, который он ранее не изучал.
Копнов начитался руководства службы, понадеялся на свою память и пошел проводить занятия. Они были спланированы на четыре часа. В течение первых двух часов он выговорил все, что знал. Не сумел растянуть свой «багаж» на четыре часа. На втором перерыве побежал к Колчерину и доложил ему, что не готов проводить оставшиеся два часа занятий. Тот был возмущен и вынужден пойти сам и провести эти злополучные два часа занятий.
В тот же день была собрана кафедра на заседание. Как только Колчерин при всей его выдержке не ругал Копнова. Наконец поставил вопрос об отчислении его из адъюнктуры.
Мне стало жалко Мишку и я спросил:
— Ну, педагогическую практику он завалил. А как у него дела с написанием диссертации?
Колчерин сразу успокоился и сказал:
— Здесь у него более менее в порядке.
— Тогда давайте дадим ему возможность повторить педагогическую практику. Пусть покажет, что он может серьезно к ней относиться,— предложил я.
Кафедра согласилась с моим предложением. Миша был мне благодарен. Однако после окончания адъюнктуры Колчерин не оставил его у себя на кафедре. Вот что значит нежелательный «ребенок». Все это несмотря на то, что в своей диссертации Копнов разрабатывал идею Сергея Демьяновича по моделированию налета авиации в полосе фронта, от работы над которой отказался когда-то я.
ПРОВЕРКА СТАЖИРОВКИ СЛУШАТЕЛЕЙ В КАЛИНИНГРАДЕ
Первая моя поездка в город Калининград (бывший Кёнесберг) была с целью проверки прохождения войсковой стажировки слушателей, специализирующихся на нашей 32-й кафедре, на которой велись занятия по радиолокационным станциям обнаружения и целеуказания для зенитных ракетных комплексов. Тогда я был преподавателем в звании инженер-майора.
По дороге в Калининград один день между поездами провел в Вильнюсе. Даже попал на какую-то короткую экскурсию по городу. Это был пожалуй первый западно-европейский город, который я видел. Запомнилась площадь перед Ратушей и башня Гидеминеса, одного из сильных великих князей литовских. Вот пожалуй и все.
В Калининграде я поселился в военной КЭЧевской гостинице. В одном номере со мной жил подполковник преподаватель из Артиллерийской радиотехнической академии (АРТА), которая находилась в городе Харькове. Он тоже приехал проверять ход войсковой стажировки слушателей его академии. Мы подружились и практически все свободное время, а его было предостаточно, проводили вместе.
Конечно в первую очередь мы выполняли свой служебный долг, посетив те воинские части, в которых стажировались наши слушатели и ознакомились с их делами на месте. Все у них шло по плану. Нам же целыми днями в полках торчать не было никакого смысла и свободное время мы потратили на ознакомление с бывшим театром военных действий – германским оплотом, Восточной Пруссией, которая теперь называлась Калининградской областью.
Офицеры-старожилы, прожившие здесь много лет со времени окончания Отечественной войны, рассказывали нам о том, что здесь происходило сразу после войны.
Тогда ещё Королевский замок не был разрушен. Перед ним стояла бронзовая фигура Вильгельма с поднятым мечом. Однажды утром на мече обнаружили висящим советского офицера, который где-то загулял ночью. В тот же день бронзовый Вильгельм упал со своего пьедестала, а спустя некоторое время началось массовое выселение немцев в Западную Германию. Это было сделано быстро и четко, как говорится, по Сталински.
С другой стороны в область пошли эшелоны с советскими переселенцами, особенно из сильно разрушенных наших городов. Сам Кёнесберг был тоже разрушен нашей авиацией, но соседние маленькие городки оказались практически целы. В них то и завозили советских граждан. Мы побывали в этих городках, которые теперь носят наши названия. Это Черняхивск, Гусев и другие.
То, что вывезли немцев, было сделано правильно. Нельзя двум воюющим народам жить на одной территории. В противном случае резня будет бесконечна.
В самом Калининграде – городе крепости – сохранилось ряд фортов, в частности, это форты Врангеля, Дана и другие. Они планировались немцами как укрепления, которые могут выдержать долговременную осаду.
Через несколько лет я вновь поехал проверять ход войсковой стажировки наших слушателей. К тому времени королевского замка уже не было, он снесен. На его месте разбит сквер. Форты же сохранились и даже обустроились путем приспособления для различных хозяйственных нужд. Вот таковы мои краткие впечатления от поездок в Калининградскую область – Восточную Пруссию.
МОЯ СТАЖИРОВКА ВО ЛЬВОВЕ
Прошло уже несколько лет, как я уехал из войск на учебу в адъюнктуру. За это время из старшего лейтенанта стал подполковником преподавателем высшего военного инженерного училища. Чтобы мы не забывали армейской жизни, нам периодически устраивают стажировки в войсках на должностях, соответствующих нашему воинскому званию. Как правило, место стажировки выбираешь сам. Вот я и решил, что поеду стажироваться к своему ученику дипломнику Лене Палиеву. Он уже был тогда майором на должности заместителя командира полка по технической части. Этот радиотехнический полк имел свой штаб во Львове, а подразделения его были разбросаны по окрестностям этого города.
По приезду я представился командиру полка, познакомился с большинством офицеров. Чаще всего это были выпускники по нашей кафедре. Встретили меня хорошо. Леня Палиев ознакомил меня с территорией, на которой размещался полк и сказал:
— Теперь, Владимир Иванович, что делается в полку Вы и так знаете, а поэтому поселяйтесь в гостинице КЭЧ. Там Вам забронирован номер и гуляйте по Львову. Он красивый. Изучайте его.
Я понимал, что лишние глаза и уши командиру полка тоже не нужны, а поэтому согласился на предложенный мне вариант. Больше того, Леня познакомил меня со своей хорошей подругой, чтобы она меня курировала. Но та мне не понравилась даже после посещения ресторана.
Во Львове я уже раньше бывал с Люсей. Нас пригласила одна семья, с которой мы познакомились на пляже в Адлере. Тогда в течении нескольких дней нас ознакомили с центром Львова. Сходили на Высокий замок. Бывали в оперном театре. Посетили собор святого Юра, который мне очень понравился своим величием. Вот пожалуй и все. С тех пор прошло несколько лет.
Во второй раз я вновь посетил эту семью. Теперь надо мной взяла шефство их дочь. Девушка лет двадцати пяти. Она учила меня говорить на украинском языке с западенским акцентом. Водила по всяким интересным местам города, которые не описываются в путеводителях. Однажды она предложила:
— Пойдемте, я Вам что-то покажу.
Взяла меня за руку и повела в один из старых домов в центре города. По почти винтовой лестнице мы поднялись на второй этаж, а затем ещё немного выше на площадку между этажами. Эта лестничная клетка практически ничем особенным не выделялась, но проводница моя сказала:
— Посмотрите. Как здесь мило.
Оглянувшись, я ничего особенного не увидел. Площадка, на которой мы стояли, не просматривалась со стороны дверей второго и третьего этажа, но чтобы поддержать спутницу, я сказал:
— Да. Конечно, здесь очень мило.
Мы еще немного постояли на этой площадке. Говорили об архитектуре Львова. Затем она как-то сникла и сказала:
— Ну, пойдемте дальше.
Выйдя на улицу, побродили немного еще по центру Львова. Моя же спутница стала скучной и вскоре мы распрощались.
Тогда я даже не задумался над тем, почему так она загрустила. Лишь будучи уже в гостинице, до меня дошло, что она завела в подъезд с определенной целью, чтобы мы там поцеловались. Я же к этому не был тогда готов. В Киеве осталась Люся, верность которой стремился сохранить.
Теперь дальнейшими экскурсиями мне пришлось заниматься самому. Где-то прочитал объявление, что собирается автобусная экскурсия по городам Ивано-Франковск, Яремча, Ужгород. Публика в автобусе подобралась разношерстная, но девочек (точнее женщин) было больше. Мы днем ехали или ходили на экскурсии, а ночью спали в гостиницах. От этой поездки в памяти сохранились виды центров, указанных городов. Какая-то корчма под Яремчей и скалы Довбуша, которые тоже недалеко от последней.
Среди девушек в нашем автобусе было много западенок и они, объединившись, пели по дороге свои песни. Вот какие из них я запомнил.
Катерина відчини-но,
Катерина стань-но,
Дай-но їсти,
Дай-но пити
Ото буде файно.
Катерина відчинила,
Катерина стала.
Дала їсти,
Дала пити,
Ще й поцілувала.
Я ж до тої Катерини
Не піду ніколи,
Бо до неї хлопці ходять
Як учні до школи.
А до школи хлопці ходять
Вчитися писати,
А до тої Катерини
Вчитися кохати.
Говорят, что западенцы религиозные, но девушки в автобусе пели и такие песенки.
Ти Микола! Я Микола!
Оба ми Миколи.
Мене били біля церкви.
Тебе – біля школи.
Тебе били біля школи,
Бо не хотів вчитись.
Мене били біля церкви
Бо не хотів молитись.
Рядом со мной в автобусе сидела молодая женщина. Она была русской и мы с ней разговорились. Обменялись сведениями друг о друге. Держались вместе на экскурсиях. Кажется ее звали Татьяной. Вернувшись во Львов, мы решили продолжить наше знакомство с целью дальнейшего изучения города.
Для его укрепления я пригласил ее к себе в номер поужинать. Она согласилась. Однако, когда мы с ней вошли в фойе моей КЭЧевской гостиницы, на нашем пути встала стеной дежурная и на своем западенском наречии она стала разъяснять нам правила поведения в гостинице. Получалось так, что в то время, когда мы пришли входить в гостиницу, посторонним было уже нельзя. Пришлось нам повернуть назад. Я проводил свою спутницу до ее гостиницы и мы расстались. Навсегда. Мне было безумно стыдно перед ней за этот инцидент. Просто раньше мне не приходилось бывать в подобных ситуациях. Пришлось купить конфеты и подарить их дежурной, чтобы она не разносила по всему гарнизону сплетен о том, что подполковник из Киева хотел провести к себе в номер подругу.
Когда я отдавал эти конфеты, то дежурная разъяснила мне, что если бы мы пришли на один час раньше, то смогли бы пройти ко мне в номер. Такие были тогда правила.
Перед отъездом в Киев, имея теперь опыт приглашения гостей, позвал к себе в номер командира полка и Леню Палиева. Мы хорошо посидели вечер. Вспомнили общих знакомых. Поговорили о Львове и о жизни в нем людей с других областей Союза. Отметили, что здесь очень часто идут дожди. Каждая тучка, зацепившись за Карпаты, выливает свою воду на Львов. Леня Палиев привел даже такой афоризм:
— Если Москва – сердце нашей Родины, то Львов – ее мочевой пузырь.
Обсудили общую ситуацию в армии и стране. Мне был написан прекрасный отзыв и на этом моя трехмесячная стажировка в Прикарпатском военном округе была закончена.
ВТОРАЯ КВАРТИРА НА ВОСКРЕСЕНКЕ
В 1970 году мне дали двухкомнатную квартиру на Воскресенке по бульвару Перова, дом 40а, кв. 1 на первом этаже. Жилая площадь 30 м2. Это была отселенческая квартира. Выехал из нее подполковник, въехал майор. Теперь сын уже жил в проходной комнате. Мог смотреть телевизор, когда нам этого не хотелось. Он очень это любил и по-прежнему учился в двух школах, правда не очень рьяно.
Окна в нашей новой квартире выходили на Север, так что солнца в ней почти не бывало. Скоро начались новые проблемы. Моль поела что-то из шерстяных вещей. Пришлось опять прыскать какими-то отравами. Ничего не помогало моль летала по квартире. Теперь уже на соседей грешить нельзя было, как раньше с клопами. Оказалось, что моль к нам лезет с низу из цоколя. Там водопроводные трубы были обмотаны стекловатой, которой отлично питалась моль.
Вновь я оторвал все плинтуса и залил щели между паркетным полом и стеной опять же бетоном. Моль исчезла.
Квартира на Перова самая любимая моя квартира. Она до сих пор мне порой снится. Много позже в восьмидесятых годах я посвятил ей стихи:
«Люблю тебя, моя квартира,
Здесь мой причал.
Здесь мой приют.
Здесь я создал себе полмира.
Здесь тени прошлого живут».
Мы купили красивую спальню. Теперь уже можно нам с Люсей спать на отдельных кроватях, а не ютится на полуторном диване.
Основным недостатком этой квартиры было то, что она расположена на первом этаже. Как-то сын забыл ключи и, придя домой, вынужден был залезть в квартиру через открытую форточку. Об этом нам рассказали соседи. С ним конечно был разговор, но после этого я на все форточки поставил решетки и на одну фрамугу в спальне тоже.
Возле квартиры под окном у меня был палисадник, где выращивались цветы и кусты калины, розы и сирени.
БОРЬБА ЗА ДОЛЖНОСТЬ СТАРШЕГО ПРЕПОДАВАТЕЛЯ
В апреле 1971 года нашу 32-ю кафедру лихорадило. Предполагалась проверка ведения секретного делопроизводства на кафедре. Начальник кафедры Колчерин Сергей Демьянович дал команду почистить столы и сейфы от сомнительных бумаг, а нужные для дела материалы спрятать. Дело в том, что преподаватели перерабатывали заводские схемы секретной аппаратуры до вида удобного для восприятия слушателями. Эти переработанные схемы не всегда рисовались на учтенных листах, на которых должен был стоять гриф «секретности».
Часть таких материалов старший преподаватель инженер-полковник Севальнев Михаил Терентьевич спрятал в своей автомашине, стоящей во дворе училища. Ему помогал носить их адъюнкт Шконда Николай Николаевич.
Как только эти материалы были перенесены в автомашину, последовал анонимный звонок начальнику училища, в котором сообщалось об этом факте нарушения секретного делопроизводства.
Долго в кулуарах обсуждался вопрос:
— Кто это мог позвонить начальнику училища?
Преподаватель инженер-подполковник Дубровин Олег Александрович даже изрек такой афоризм:
— Ну я то знаю, что это не я позвонил.
Кто-то сделал пакость Колчерину. Но зачем?
Недавно шеф круто изменил свою кадровую политику. А может просто делал вид, что изменил ее.
Дело в том, что раньше «лучшим человеком на кафедре» был его третий адъюнкт инженер-майор Копнов Михаил Александрович, который только в середине лета 1970 года был назначен преподавателем. Говорили, что это назначение состоялось благодаря его связям с начальником училища генерал-майором Краскевичем Евгением Михайловичем, который является близким другом тестя Миши.
На заседании кафедры в сентябре 1970 года начальником кафедры все остальные преподаватели были официально зачислены в разряд «дослуживающих». Я не был на этом заседании, но обо мне сказано примерно так:
— «Тоже смотрит на гражданку».
Тогда шеф характеризовал каждого в отдельности и многих незаслуженно обидел. Хотя, «если положить руку на сердце», «сачков» на нашей кафедре предостаточно. Все это вызвало нездоровую реакцию нашего коллектива.
В январе 1971 года кафедру лихорадило по поводу предполагаемого выдвижения на должность старшего преподавателя вместо уходящего в отставку инженер-полковника Стародубцева Николая Гавриловича. Как известно старший преподаватель должность полковничья, а поэтому и был все «сыр-бор».
Списки на выдвижение подаются ежегодно. Так, в январе 1970 года в них были включены Дубровин и Максимов, то есть я. В начале января 1970 года шеф как-то заявил мне, что в связи с болезнью Дубровина (у него появилось отложение солей в позвоночнике, после того, как в юности ему выстрелили в живот и ходил он перекособоченным) будет предлагаться на должность старшего преподавателя кого-то «из своих», а не Олега.
Мне подумалось, что шеф предложит из бывших адъюнктов. Я не стал уточнять кого, но по грешным делом подумал, что этим «из своих» будет Бескровный Анатолий Михайлович. Его второй адъюнкт. А может и я.
Причем по некоторым меркантильным соображениям считал, что у Толи шансов больше. Он регулярно возил шефа на своей автомашине «Волга» на работу и с работы, на прогулки и даже в пионерлагерь к сыну.
Бескровный был в довольно близких отношениях с начальником нашего 3-го факультета инженер-полковником Кузнецовым Александром Федоровичем. Они знали друг друга еще по полигону. Бывал у него в гостях. Болтали даже, что дело доходило до поцелуев с ним и его женой.
Однако нужно отметить, что Толя хотя и подхалимистый парень, но достаточно умный и в жизни все пробивал своим горбом. С полигона привез кучу материалов и довольно быстро защитил диссертацию.
Доморощенные наши адъюнкты обычно защищались через год, два, а то и три (пример тому я), а у некоторых доходило до пяти лет. Есть такие, которые не защитились и до сих пор. Толя же защитился примерно через полгода после окончания адъюнктуры.
Кто же донес анонимным звонком начальнику училища о том, что в машине Севальнева спрятаны полусекретные материалы, осталось тайной.
Больше всего грешим на Копнова и Дубровина.
СОВЕТ ТРЕТЬЕГО РАДИОТЕХНИЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА
В Совет 3-го факультета входили видные ученые училища. Правда этот Совет не имел права приема к защите диссертаций. В нем числились начальник факультета инженер-полковник Кузнецов Александр Федорович и его заместитель полковник Болотов Геннадий Федорович; все начальники кафедр и их заместители. Наиболее колоритным и них был доктор технических наук профессор инженер-полковник Левитский Георгий Евтихьевич; кандидат технических наук доцент инженер-полковник Зиновьев Владимир Тихонович; доктор технических наук профессор инженер-полковник Варюхин Владимир Алексеевич и др.
Между ними часто возникали конфликты. Так Левитский и Варюхин были в серьезном противостоянии, пока последний был на кафедре первого. Когда Владимир Алексеевич защитил докторскую диссертацию, ему дали кафедру теоретических основ радиолокации страсти улеглись.
Такого же рода отношения были у Зиновьева с Варским, особенно после того, как последний стал доктором наук. Вообще Зиновьев собрал преподавателей и адъюнктов для разработки проблемы распознавания целей. Эта работа у них быстро пошла. Защитили диссертации Сапегин Виталий, мой однокашник по КВИРТУ, Барабаш Юра, Варский Борис.
После этого они все сразу начали писать докторские диссертации. Варский защитил докторскую первым. Теперь на собраниях даже стали объявлять, что он возглавляет коллектив распознавателей, хотя в действительности руководителем его был Зиновьев.
Как то я встречаю Виталика Сапегина в коридоре. Как обычно:— Привет,— Привет,— Как дела,— спрашиваю у него.
— Теорию я уже написал. Меня держит эксперимент,— отвечает он и мы расходимся.
Через неделю он застрелился на дежурстве. Поставил эксперимент на себе. Его интересовало, что будет ощущать человек в момент выстрела. Чтобы это определить, он на столе разложил бумажки с надписями типа: «приятные ощущения», «сильная боль». Думаю, что это ему было известно априори, то есть до опыта. Там же на столе оставил пачку конвертов с пожеланиями своим ближайшим товарищам. Вот только конверт с надписью «Зиновьеву» был пустой. Так ушел из жизни один из способнейших наших товарищей.
Не знаю, как у них строились взаимоотношения на кафедре, но на Совете 3-го факультета Зиновьев всегда выступал с прогрессивными идеями. Так он уже тогда предвидел бурное развитие микроэлектроники. Предлагал включить ее в программу для наших слушателей. Однако докторскую диссертацию так и не защитил. Ученики растащили его идеи.
Работу Сапегина потом довел до логического конца его сын Сергей. Он защитил кандидатскую диссертацию по распознаванию образов. Сейчас он правда анализирует в своем агентстве «Психея» рост цен на бензин. Вот куда ушли научные кадры.
Передавал мне должность секретаря Совета 3-го факультета Марчик Анатолий Васильевич. Потом он регулярно что-то мне советовал по работе секретаря.
В этот период на руководящую работу пришли люди, которых наука вообще не интересовала. Если начальник факультета и его заместитель не были учеными, то они естественно подбирали на кафедры такие же кадры, которые составляли их опору.
Раньше в адъюнктуру набирали выпускников других военных ВУЗов, имеющих лучшую подготовку, чем наши выпускники. У них были понятия о научных исследованиях.
Приглашалось много внешних руководителей, вносящих в наши исследования свой стиль, направленный на поиск новизны и полезности.
Теперь в адъюнктуру набирали своих выпускников и сами ими руководили.
Некоторые защитившиеся после этого тут же демонстративно уничтожали свои исследовательские установки и больше наукой не занимались. Они делали карьеру. К таким можно отнести Канушина Ивана Ефремовича, Марчика Анатолия Васильевича, Суслова Юрия Борисовича. Они почти сразу стали заместителями начальников кафедр.
Но вернемся к работе секретаря Совета факультета. Она была довольно объемной. Привожу Памятку секретарю Совета, в ней все перечислено.
ПАМЯТКА СЕКРЕТАРЮ СОВЕТА
1. Перед Советом переговорить с докладчиком и выработать решение по докладу.
2. Накануне (за 2-3 дня) представить решение Председателю Совета или его заместителю.
3. За двое суток перед заседанием Совета в книге приказаний по факультету сообщить место, время и повестку дня Совета (обычно в 15.00 в ауд. № 209).
4. Согласовать с заместителем председателя вопрос о приглашение на заседание Совета других лиц (членов Совета от других факультетов, преподавателей факультета и т. п.)
5. Отпечатать повестку дня Совета и подписать у Председателя Совета.
6. Оформленный протокол заседания Совета представить на подпись Председателю.
7. Повестку дня Совета необходимо начать готовить за 5-6 дней, обсудив ее с Председателем и его заместителями.
8. Следить за ходом выполнения решений Совета (то есть беседовать с исполнителями постановлений по общим вопросам и убедиться в их исполнении). Об этом делать отметку на решении и периодически докладывать заместителю председателя. (Решения печатать в 8 экземплярах с полями и рассылать их на кафедры).
В общем как видите бюрократия была поставлена на высшем уровне. Чего-чего, а это у нас умеют. Иногда создается впечатление, что делается такое специально, чтобы не дать молодым кандидатам технических наук работать над докторскими диссертациями. Забрать у них все свободное время, оставшееся после выполнения педагогической нагрузки.
КАФЕДРА № 36 РАДИОЛОКАЦИИ
В 1974 году умер старший преподаватель кафедры № 36 инженер-полковник Аверин Борис Аверьянович. Он читал курс «Теоретические основы радиолокации (ТОРЛ). Это фундаментальный объемный насыщенный математикой курс. Для его чтения требовалась хорошая подготовка преподавателя. В июле 1974 года меня переводят на 36-ю кафедру старшим преподавателем и ставят задачу через два месяца, чтобы был готов читать ТОРЛ. Начальником кафедры № 36 инженер-полковником Варюхиным Владимиром Алексеевичем читался этот курс в другом потоке. Стал посещать его лекции. Он читал их красиво, но не в соответствии с существующими учебниками. Много времени уделял выводам из своей докторской диссертации.
Сам Варюхин был колоритной фигурой. В его жилах по всей вероятности текла цыганская кровь. Юморист. Любит афоризмы. Вот один из них:
— Кривая проведена по двум точкам, из которых одна точка зрения автора.
Владимир Алексеевич хороший математик. Он разработал теорию антенных фазированных решеток. Энтузиаст вычислительной техники, то есть теперь компьютеров. Его ближайшим помощником по науке был инженер-подполковник Заблотский Михаил Александрович. Приветливый всегда готовый подсказать что нужно. Он из первого набора адъюнктов. Вторым его учеником был инженер-майор Солощев Олег Николаевич. Неглупый, серьезный и неподкупный сотрудник.
Заместителем начальника кафедры был инженер-полковник Павловский Иван Михайлович. Коренастый, круглолицый, дипломатичный офицер. Он взял на себя всю административную работу на кафедре.
Возле Варюхина всегда вертелось два-три молодых капитана из лаборатории. Они создавали ему аудиторию, на которую он низвергал свои афоризмы.
Вот в такую среду попал я в 1974 году. Это было для меня повышением. Хотя на моей старой 32-й кафедре такое тоже было возможно. Но как сказала старшая лаборант Волотковская Римма Константиновна:
— «Вас выдвинули, чтобы освободить путь Бескровному». Все было заранее предусмотрено Колчериным.
В общем коллектив 36-й кафедры принял меня неплохо. Напрямую стал общаться с одним из ведущих специалистов в области радиолокации доктором технических наук Варюхиным Владимиром Алексеевичем. К сожалению это было недолго.
В 1975 году начался процесс деления училища на училище и Филиал командной артиллерийской академии. Она-то находилась в Ленинграде и практически к этому никакого отношения не имела.
Сначала я был запланирован перейти в Филиал на кафедру Военной радиоэлектроники. Ее должен был возглавить Варюхин. В Филиал планировался и Колчерин. Но по какой-то причине у него это сорвалось. Он остался в училище. Принцип же комплектования кадров был такой:
— Куда начальник, туда и его бывшие адъюнкты.
Вначале мне даже поручили писать программу по курсу «Военная радиоэлектроника» для слушателей Филиала академии. Потом же, когда выяснилось, что Колчерин, а за ним и я, идем в училище, разработанную мною программу отдал Павловскому. Он ее потом дорабатывал. Так я не попал в Филиал, а за ним и в Академию.
КАФЕДРА № 35 ИМПУЛЬСНЫХ УСТРОЙСТВ
Осенью 1975 года после раздела училища на училище и Филиал академии я оказался на кафедре № 35, основной дисциплиной которой была импульсная техника. На основных 1, 2, 3 факультетах мне предстояло читать оптоэлектронные устройства (ОЭУ), а на иностранном «Военное телевидение, инфракрасная и лазерная техника (ВТИКЛТ)». В принципе это было одно и то же. Начальство увлечено изменениями. Меняло хотя бы названия курсов.
Начальником кафедры стал кандидат технических наук, доцент инженер-полковник Марчик Анатолий Васильевич. Он выходец из 31-й кафедры. Она ведущая в училище расставляла свои кадры. Мы с ним знакомы были давно. Он мне казался по началу обходительным, даже ласковым и разговорчивым белорусом. Особенно когда мы еще не были начальником и подчиненным. Вскоре я получил звание полковника-инженера. Постепенно выяснилось, что наука Марчику была нужна только для защиты кандидатской диссертации и чтобы делать на ее основе карьеру.
Марчик оказался человеком, который одно думает, другое говорит, а третье делает. Он стал делать то, что лежит на поверхности, что легко может оценить начальство. Основным лозунгом его стала фраза «Стены тоже учат». Поэтому нужно облепить все стены фанерными стендами-плакатами, на которых изображались бы структурные, функциональные и принципиальные схемы изучаемых устройств. В этом вопросе Марчик доходил до самодурства. Он требовал, чтобы не оставалось ни одного квадратного метра свободной стены в аудитории.
Такой подход противоречит принципам наглядности обучения. Слушателям нужно показывать только то, что относится к теме занятия, а не ко всему курсу. Иначе внимание обучаемых распыляется и они не знают, на чем сосредоточить его.
На свою идею стендомании он бросил всю лабораторию, от чертежниц до начальника, некого черного Изварина, наверно происходящего из цыган или арабов. Последний рьяно стал выполнять все указания Марчика, вплоть до того, что самолично ломал мои испытательные стенды, которые создавали дипломники и адъюнкты. Оказался просто подлецом. По всей вероятности это делалось не без указаний Марчика.
Верхом карьеры Марчика был его тематический план.
Что же это такое на самом деле? До того как Марчик, будучи ещё старшим преподавателем, стал заниматься этим планом, это был нормальный документ на одной странице. Необходимость в нем состояла в том, что количество часов, выделяемых на курс, менялась от семестра к семестру. Поэтому, чтобы не менять программу, соответственно менялось количество тем, читаемых в данном семестре.
Это отражалось в тематическом плане. Мой же начальник за что не берется доводит до абсурда. У него главное форма документа. Вместо одной страницы он изготовил тематический план на двадцати страницах. Канцелярская казуистика была доведена до предела. Появилась громадная таблица из пяти или шести колонок, где были номера по порядку, названия тем, отрабатываемые вопросы, литература по отрабатываемым вопросам, плакаты по ним и тому подобное. Замысел у Марчика был такой, что молодой преподаватель берет тематический план и сразу все в нем находит лучше, чем в учебнике. На самом деле это была программа, втиснутая в определенную табличную форму. Необходимости в таком тематическом плане не было. Он подменяет программу и планы лекций.
Конфликт мой с Марчиком возник на базе всех этих его пристрастий к показухе. А также его откровенном вредительстве в моих делах. Именно он давал команду начальнику лаборатории майору Изварину поломать мои испытательные стенды, созданные с помощью слушателей таким большим трудом.
ПОИСК ПУТЕЙ НАПИСАНИЯ ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ
Отойдя немного от защиты кандидатской диссертации, я стал изучать требования к докторской. Документы, где бы они были четко сформулированы, так и не нашел, но зато попадалось много приказов, директив и распоряжений по отдельным вопросам как юридического, так и технического характера. Приведу выдержки из них.
Так, например, в одном из приказов Министра обороны (МО) от 1970 года говорилось, чтобы темы и развернутые планы офицерского состава, так и служащих Советской армии рассматривались Советами высших военных учебных заведений (ВВУЗов).
Учреждения МО, заинтересованные в разработке этих диссертаций, дают по ним свои письменные заключения. Они должны содержать оценку актуальности проблемы, решаемой в диссертации, а также отражать возможные пути и формы использования результатов исследования. По каждой теме должны быть заключения не менее двух заинтересованных учреждений.
В приказе МО от 1975 года определялся порядок заключения хозрасчетных договоров по НИР. Вначале могут вестись частные переговоры. Затем училище выходит на ведущую организацию официально. Последняя обращается в свое Министерство промышленности. Оно в МО, а оттуда приходит разрешение на заключение хозрасчетного договора. Защита отчета по НИР производится только с разрешения МО.
Процесс этот длительный и требует много сил и нервов. Каждое бюрократическое звено хочет показать свою значимость.
Большое внимание уделялось конференциям и семинарам. Они проводились с приглашением ученых других военных и гражданских ВУЗов, а также представителей промышленности.
Доклад на конференции должен быть кратким, содержательным и не превышать по объему 10 печатных страниц. Поощрялось прилагать иллюстрации, рисунки и фотографии. Это в первую очередь требовалось особенно от начинающих ученых. Каждый год подводились итоги того, сколько ты раз выступил на конференциях, семинарах и сколько написал статей в труды училища, но особенно ценились те статьи, которые тобой были опубликованы в центральных журналах.
Высшую оценку получали авторские свидетельства на изобретения. Они поощрялись даже денежными премиями. Правда небольшими 20-200 руб.
Высочайшее начальство из Москвы нас и в дальнейшем не обходило указаниями, как нужно заниматься наукой. Периодически шли приказы, приезжали генералы и полковники из управления, начальники ВУЗов ПВО и научно-технического комитета. Нас собирали в актовом зале и там излагались требования к докторским и кандидатским диссертациям, а также к научно-исследовательским работам. У меня сохранились записи от этих собраний. Попытаюсь их немного привести к виду, удобному для чтения.
Приведу для примера требования Высшей аттестационной комиссии при Совете Министров СССР. Обращается внимание на то, что при написании диссертаций соискателями ученых степеней, а также их научными руководителями не уделяется должного внимания названию диссертации.
Название диссертации, как правило, длинное, начинается со слова «Исследование…» и не отражает суть проблемы, решаемой в диссертации. Из него нельзя установить научную новизну, актуальность, современного состояния проблемы. Иногда название диссертации не соответствует ее содержанию.
Наше военное руководство категорично усиливает это требование:— «без слова «Исследование» и точка.
Чего им не понравилось это слово? До сих пор понять не могу.
Вот ещё требования Научно-технического комитета (НТК) при нашем Московском руководстве:
1. Определяется цель научно-исследовательской работы (НИР).
2. Устанавливается срок ее выполнения (2-3 года).
3. Определяется объем необходимых исследований для достижения конкретного результата.
4. Хоздоговорные работы с промышленностью поощряются в тех случаях, когда они направлены на реализацию полученных результатов на нашей конкретной технике и с организациями, которые ее разрабатывают. Хоздоговорная работа должна быть этапом большой работы, ведущейся в училище. Отдельные темы открывать не будем.
5. Поменьше всемирных проблем (не более 30%). Поближе к конкретному вооружению (до 70 %). Основные направления работ – это модернизация вооружения, увеличение его ресурса.
6. Работа разбивается на этапы.
7. Конфликты между наукой и промышленностью решаются на пленуме НТК.
8. Поощряется, если результаты исследований подтверждаются проведением экспериментальных работ или математическим моделированием.
9. Отчет должен полностью соответствовать тематической карточке. В нем указывается название, цель, содержание и выводы по работе.
10. Итоговый отчет выполняется в двух частях:
— 1-я часть (генеральная) должна содержать основные результаты, выводы и заключения по НИР, а также предложения по реализации. Объем его не более 60 листов.
— 2-я часть (основная) содержит результаты расчетных и экспериментальных работ.
11. Приемка НИР, то есть закрытые работы, проводятся на основании заключения ведущего института (заказчика). Если такого заключения нет, то работа не закрыта. Затем комиссия составляет АКТ.
12. Планирование НИР производится два раза в год. Корректировка – в июне, только с разрешения соответствующего начальника.
Все это понятно и без такого детального перечисления работ. Но эта бюрократическая волокита необходима.
На одном из таких совещаний, которое проходило 10.12.80 года, я задал руководству несколько вопросов:
1. Существуют ли нормы и планируется ли обеспечение научно-исследовательских работ ученых младшим инженерно-техническим составом?
Ответ: Нет. Специально техников и инженеров выделять не будем.
2. Планируются ли выделения площадей помещений для работы ученых по проведению исследований на базе созданных ими стендов и установок?
Ответ: Нет. Комнат для НИР специально выделять не будем.
3. Планируется ли выделение дополнительных площадей для расширения преподавательских комнат, чтобы в них можно было бы поставить шкафы для книг?
Ответ: Нет. Кроме стола преподавателю выделить больше ничего не можем.
Преподаватели работают в перенаселенных комнатах. Так на соседней кафедре в большой комнате размещалось порядка 18 столов преподавателей.
Постоянно стоит шум от общения преподавателей друг с другом. Кто-то уходит на занятия, а кто-то с них возвращается. Обмениваются впечатлениями. Сколько ни пытались создать рабочую обстановку, то есть хотя бы поддерживать тишину. Невозможно. У каждого есть какие-то проблемы, которые необходимо обсудить.
Проблемные лаборатории в училище все же создавались как за счет штатного состава, так и из резерва Начальника войск ПВО Сухопутных войск. При этом выделалось не более 10-15 штатных единиц.
Первую проблемную лабораторию создал инженер-полковник профессор Варюхин Владимир Алексеевич. В ней разрабатывались вопросы по цифровым антенным решеткам.
Вторую лабораторию возглавил инженер-полковник профессор Варский Борис. В ней решались вопросы распознавания радиолокационных сигналов.
Приведу еще одни мои записи, которые я вел на совещании 28.12.82 года, проводимом полковником Алексеевым Николаем Алексеевичем из научно-технического комитета МО.
1. Ряд НИР выходит за рамки специализации. У их исполнителей нет четкого представления о требованиях ее. Им нужно уяснить свою роль и место в рамках специализации.
2. В работах ученых отсутствует системный подход к исследованиям. Обычно исследуется узкий вопрос вне связи с другими вопросами.
3. От ученых училища фундаментальных исследований не требуется. Необходимы только прикладные.
4. В научной среде все еще слабо знают вероятного противника. Необходимо следить за развитием его ПВО. Прежде всего разрабатывать средства борьбы с воздушными наблюдателями типа АВАКС и ТОКАЙ. Обратить внимание на дистанционно-пилотируемые средства. Особое место в исследованиях, проводимых в училище, должна занимать живучесть вооружения.
Полагаю, что многие из этих положений актуальны и в настоящее время спустя четверть века.
Мне же хотелось разрабатывать элементы для радиооптоэлектроники будущего. Хотя это противоречило вышеприведенным указаниям. Рассуждал я так.
Поскольку у меня нет ни подчиненных, ни площадей, то помочь мне разработать большую систему некому, да и разместить ее негде. Тогда я должен создать такие небольшие по объему устройства, чтобы их можно было оценить как новое направление в науке. Для докторской диссертации именно это и требовалось.
Поэтому и были мною выбраны в качестве объекта исследования динамически-управляемые транспаранты на жидких кристаллах. Но такой узкий вопрос нельзя было провести через Совет училища. Необходимо было включить их в состав какой-то системы. В качестве нее была выбрана аппаратура большого экрана, которая должна была заменить планшет общей воздушной обстановки на Командном пункте ПВО. При этом естественно отпадала необходимость в планшетистах, ползающих с кисточкой, смоченной в белую краску, по оргстеклу планшета.
В начале планировалось создать большой экран с аппаратурой проекционного типа, в которой вместо кинопленки использовался бы жидкокристаллический транспарант, на поверхности которого формировались бы изображения оптоэлектронным способом с помощью компьютера. Тогда более употребляемым названием последнего была цифровая вычислительная машина (ЦВМ).
Существовали в те годы экраны не проекционные, а матричные, тоже на жидких кристаллах или же на плазменных ячейках.
Большими экранами тогда интересовались разработчики автоматических систем управления (АСУ) как в промышленности (Шабалин и Ревенко), так и в КВИРТУ (Егоров Борис Михайлович). Над плазменными панелями работал на КВАНТе Данилов Владимир Григорьевич, с которым меня судьба свела еще в адъюнктуре. Он затем по ним защитил докторскую диссертацию.
Такой интерес к большим экранам коллективного пользования со стороны промышленности и науки говорил, что я, выбрав это направление для своей работы, нахожусь на правильном пути.
Собрал необходимые документы, представил их на Совет училища, где утвердили тему докторской диссертации без всяких проблем.
Конечно предварительно было обсуждено все это с ведущими специалистами, в частности, с Ревенко и Даниловым. На встречу с Ревенко я ездил в Москву. Он тогда работал в НИИ-5, в котором мною был написан дипломный проект. У него была издана книга по АСУ, в которой обсуждалась проблема большого экрана.
Сегодня 28.01.75 года решил письменно изложить свои сомнения. Куда идти дальше? Какое направление избрать для докторской диссертации?
Старое мое направление – ферритовое на мой взгляд идет на спад. Докторов много, а внедренных результатов мало. Вот неполный перечень докторов по ферритовой технике: Микаэлян, Никольский, Гуревич, Моносов(*), Фабриков(*), Вашковский(*), Богданов(*), Калина и наверное есть еще другие. Четырех из них я знаю лично(*). Кроме того, докторскую диссертацию пишет Бокринская А. А., что-то начал делать Слава Зотов.
Чтобы выяснить ситуацию, мы с моим адъюнктом Киселевым Валентином Ивановичем, пишущим диссертацию по ферритовым СВЧ детектором, написали серию заявок на изобретения. По всем ним идут отказы. Одна, последняя, еще окончательно не утверждена.
Ферриты имеют много достоинств, но видно недостатки (температурная нестабильность) достаточно весомые.
Вот и стоит вопрос: «— Что делать?» наработано по ферритам много. Завтра на кафедральной предзащите докладывает Валентин Киселев, но душа у меня к ферритам, если не охладела, то стала более трезвой.
Конечно – «феррит неисчерпаем, также как и электрон». Но все же в наших условиях, ставить исследования, близкие к опытно-конструкторским работам (ОКР) трудно.
Именно такими придется заниматься, если продолжить ферритовую тематику.
Видно вновь необходимо иметь мужество отказаться от уже сделанного?
Все же в науке дальше мне хотелось пойти своим путем, отказавшись от опеки Богданова и от того, что было уже наработано. Об этом думал давно, но прежде чем от чего-либо старого отказаться, нужно найти новое.
Новым в начале 1975 года был переход на оптический диапазон волн. Появились оптические элементы будущих вычислительных машин. Это прежде всего пространственно-временные преобразователи (транспаранты, диапозитивы). В них стали использоваться новые материалы жидкие кристаллы, магнитные пленки, ортоферриты. Они разрабатывались в городе Иваново и в Московском энергетическом институте.
Жидкокристаллической (ЖК) столицей в Советском Союзе был город Иваново. Там Чистяков Игорь Григорьевич начал в шестидесятых годах жидкокристаллическую эпопею.
Недавно познакомился с его ученицей доцентом Гусаковой Людмилой Александровной. У нее впервые увидел холестерический ЖК под поляризационным микроскопом. Очень красивая картина. Она похожа на картинку в детском калейдоскопе. Кристалл нагревается до аморфного состояния, а затем, охлаждаясь, проходит через фазу ЖК. В микроскопе наблюдался рост кристаллов. Изменялась их цветность. Очевидно менялись их параметры ЖК дифракционной решетки.
Людмила Александровна познакомила меня с историей развития ЖК направления в СССР. Рассказала о Чистякове.
Он из простой семьи, но очень талантливый и напористый. Сейчас работает в Институте кристаллографии в Москве и по совместительству в Ивановском государственном университете.
Сама Гусакова деловая дама. Она года на три старше меня. Муж у нее радиоинженер. Взрослая дочь-студентка. Очевидно в числе ее предков были и монголы. Правда монголоидные черты смягчены европейским типом лица.
Людмила Александровна очень сокрушалась, что переехала из Иваново в Киев, оставив там налаженную работу. Я пошутил, что и Киев пора сделать второй ЖК столицей. Так был установлен контакт с ведущими специалистами по ЖК.
В декабре 1974 года мы с моим дипломником Бабенко А. П. начали свои первые опыты по визуализации сверхвысокочастотных (СВЧ) излучений с помощью ЖК. Что нам принесут они?
Теперь хочется сделать запись о другом. Сегодня 28 января 1975 года закончились экзамены в моем подшефном учебном отделении. И вот наша опора заместитель командира взвода Билиневич умышленно получил три двойки. Хочет уйти из училища. Я с ним долго беседовал. Уходит от прямого ответа, но, когда я все же вызвал его на откровенность, то он заявил:
— Хочу быть человеком.
А мы все несущие военную службу не люди? Интересно. Что из него выйдет? Парень то он способный.
Да, наши условия не из лучших. После раздела училища на Училище и Филиал академии многое стало в училище хуже. Оголены лаборатории. Так, например, на два фундаментальных курса – радиоприемные устройства (РПрУ) и инфракрасная и лазерная техника (ИКЛТ) один начальник отделения и все. Рвем его на части. Да, и он не очень поворотливый. Расписываем по дням, где когда он должен работать. Разве это дело? Слушатели все это видят. Поэтому некоторые и хотят уволиться.
Вот и попробуй в таких условиях делать докторскую диссертацию.
КИЕВ-КВЗРИУ-КАФЕДРА № 7 ТЕХНИКИ СВЕРХВЫСОКИХ ЧАСТОТ
Когда я собирался описать этот период своей жизни с середины 1974 по 1984 год, то столкнулся с таким явлением. Вначале ничего не мог вспомнить, как прошли эти годы. Как будто кто-то стер из моей памяти это время. Начал даже у бывших сослуживцев уточнять: когда сформировалась кафедра № 7 и когда она потом разделилась на 14-ю и 7-ю. Затем я нашел свои старые записи в тетрадях, то есть дневники, и все стало на свое место.
Удивительным свойством обладает наша голова – забывать! Вот опять забыл, что в этом 1974 году наше училище было переименовано в Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище (КВЗРИУ).
Теперь начну со списочного состава кафедры:
1. Начальник кафедры инженер-полковник Марчик Анатолий Васильевич, кандидат технических наук, доцент.
2. Заместитель начальника кафедры инженер-полковник Суслов Юрий Борисович.
3. Старший преподаватель инженер-полковник Тихомиров Виктор Николаевич.
4. Старший преподаватель инженер-полковник Андрющенко Федор Иванович, кандидат технических наук, доцент.
5. Старший преподаватель инженер-полковник Максимов Владимир Иванович, кандидат технических наук, доцент.
6. Преподаватель инженер-подполковник Дочкин Анатолий Григорьевич.
7. Преподаватель инженер-подполковник Бурков Юрий Григорьевич.
8. Старший преподаватель Тихомирова Людмила Леонидовна.
9. Старший преподаватель Корнеев Александр Герасимович.
10. Преподаватель инженер-майор Тищенко Василий Михайлович.
11. Преподаватель инженер-майор Андреев Борис Михайлович.
12. Преподаватель инженер-подполковник Бараковский Бижан Федорович.
13. Преподаватель инженер-подполковник Калашников.
14. Начальник лаборатории инженер-майор Изварин.
В начале у меня с начальником кафедры Марчиком Анатолием Васильевичем были дружественные отношения. Мы примерно в одни годы прошли адъюнктуру и хорошо знали друг друга по читальному залу, но вместе в одном коллективе не работали. Однако постепенно непонимание между нами накапливалось, об этом свидетельствуют записи в моем дневнике, которые я начал вести в те годы.
Читал я курс «Инфракрасная и лазерная техника (ИКиЛТ), куда были включены индикаторы радиолокаторов и телевидение. В общем все, что касалось оптического излучения. Позже этот курс несколько раз перетасовывался и переименовывался. Был даже разделом «Оптоэлектронные устройства» в курсе «Радиоприемные устройства».
На 7-ой кафедре оказались собраны представители четырех кафедр прежнего КВАИУ. Это передатчиков и приемников (34кафедра), импульсной техники (35-я кафедра), техники сверхвысоких частот (33-я кафедра) и радиолокации (36-я кафедра). Наше начальство любило перетасовывать кафедральные коллективы, как колоду карт.
Тогда Марчик вел себя спокойно. Не делал никаких резких движений. Очевидно потому, что на кафедре были старшие преподаватели, имевшие более высокий авторитет, чем он. Это Андрющенко, Корнеев и Тихомирова. Но его часто подзуживал заместитель Суслов – этакая хитрая везде пролазящая лиса.
У меня продолжался поиск путей написания докторской диссертации. За мной закрепили адъюнкта Киселева Валентина Ивановича. Это отражалось в моем дневнике. Мне даже совершенно без всяких проблем в 1976 году было присвоено воинское звание инженер-полковник.
Обмыли мы это звание в ресторане «Динамо», в котором я ранее обмыл все мои предыдущие воинские звания, начиная с капитана.
Теперь мне хочется привести выдержки из моих дневниковых записей, которые были сделаны более тридцати лет назад.
20.02.76 года.
Определившись с тем, что буду направлять свои усилия на разработку оптических элементов для будущих вычислительных машин, а именно управляемых транспарантов на жидких кристаллах, стал поднимать свой уровень по оптике.
Параллельно продолжал руководить адъюнктами Киселевым и Четкаревым. Первый спешит закончить диссертационную работу и торопит события, хотя теоретическая задача, поставленная перед ним, еще не до конца решена. Его можно понять. После окончания адъюнктуры он должен по распределению ехать в Ленинградское училище. Ему там над диссертацией работать не дадут. Сразу нагрузят проведением занятий со слушателями. Поэтому нужно по возможности сделать все здесь в Киеве. В этом отношении буду его поддерживать, но явной халтуры не пропущу. Хотя Валентин склонен к непроверенным выводам, от которых иногда попахивает ею.
Странное дело, когда начинаешь какую-либо работу, то кажется, что здесь сплошная целина, а через некоторое время оказывается, что она уже распахана была кем-то, а потом заросла травой на ряд лет. Так было и с визуализацией сверхвысокочастотных (СВЧ) колебаний.
До последнего времени в своем училище я был монополистом в области оптических систем и их областей использования, если не считать Бараковского Бижана Федоровича. Он занимался ими нецеленаправленно. Теперь начинают внедряться в мою «вотчину» другие. Так Зиновьев недавно подключил на эту тематику молодого адъюнкта Кондрашова. Видно почувствовал здесь перспективу. Как строить взаимоотношения с ними? Раскрываться или держать их на расстоянии?
Зиновьев Владимир Тихонович мне доверия не внушает. Не могу забыть случай с Виталием Сапегиным, который застрелился на дежурстве. Он ему оставил пустой конверт. В то же время другим сотрудникам написал пожелания. На что это был намек?
На кафедре уже было несколько стычек с заместителем начальника Сусловым Юрием Борисовичем и портай геносе-секретарем партийной организации Бурковым Юрием Георгиевичем. Конечно им дают много заданий, но если выполнять все фантазии наших фюреров, то больше ни на что времени не остается. Кругом сплошная компанейщина. Все делается методом мозгового штурма, а это, как известно, приводит или к гениальным открытиям, или просто дезорганизует всю работу подчиненных. Этот метод обходится очень дорого, но им любят пользоваться, все наши «вожди» от мала до велика. Так легче. Не нужно думать самому.
Думающий начальник кафедры должен демпфировать всю эту вышестоящую инициативу. Если не давать отпора, завалят всякими поручениями, не имеющими отношения ни к учебному процессу, ни к науке. Некоторые, учуяв то, что «вожди» любят, идут по пути наименьшего сопротивления, стараясь угадать их желание. На 32-ой кафедре такой был. Он своего достиг. Здесь на 7-ой кафедре есть такой же. Это Суслов, радуется, что не нужно писать кандидатскую диссертацию, так как получил отбой по заявке на изобретение. Теперь у него одна цель – керувать! Такая откровенность меня покоробила. Но я промолчал и потерял к нему всякое уважение. И вот он «керует». Следит за тем, чтобы все ходили на командирскую подготовку, распределяет нагрузку и т. п. Управление работой лабораторией стремится сделать многоступенчатым, то есть чтобы мы преподаватели согласовывали свои заявки на работы с начальником лаборатории, а тот с начальниками отделений, в свою очередь, последние с исполнителями-лаборантами. Трижды нужно рассказывать одно и то же. Чушь какая-то, да и только.
Раньше мы непосредственно с начальниками отделений решали свои проблемы по подготовке лабораторных установок и технических средств обучения к занятиям.
03.02.77 года.
Прошло более двух лет, как я прохожу службу на кафедре № 7 под руководством Марчика. Обстановка менялась периодически. То разряжалась, то сгущалась. Трудно все описать, сколько было всяких неприятностей. Нарушались элементарные нормы взаимоотношений между преподавателями и лаборантами, между начальниками и подчиненными.
Вина всему неправильное понимание этих взаимоотношений начальником кафедры Марчиком Анатолием Васильевичем, а может и умышленное вредительство его преподавателям. Он выходец из лаборатории, а поэтому всячески старается оберегать ее состав от претензий преподавателей. Хочет ею сам руководить, чтобы она делала то, что ему нужно. По его мнению, все должно идти по команде, но, как уже отмечалось раньше, это не получается и не выдерживает критики. Начальник с упорством обреченного настаивает на своем. Видно недавно, на совещании лаборантского состава он дал указание лаборантам принимать задания по команде, то есть через начальников лаборатории и отделений. Это значит, что опять играем в испорченный телефон. Сегодня я наконец с уставом в руках убедил его в том, что так действовать не правильно.
Согласно уставу – два военнослужащих, выполняющих общую работу, делятся на старшего и младшего. Последний должен выполнять распоряжения первого независимо от штатной подчиненности.
Все это Марчик и раньше знал, но ему видно выгодно держать под собой лабораторию, чтобы та выполняла только его фантазии, а не слушала каких-то там «полковников без полков и людей». Вот и получается, что лаборанты порой болтаются без дела, а дать им задание не можешь. Они тебя вежливо отсылают к своему начальству, а его нет. Оно все время где-то в бегах. То на каком-то семинаре, то еще его что-то носит по городу. Начальник лаборатории майор Изварин фотограф. Он слуга вышестоящих начальников. Все кого-то фотографирует по их указаниям или что-то достает для них.
Сейчас у нас на кафедре стендомания. Как уже отмечалось выше, задача, поставленная Марчиком, состоит в том, чтобы завешать все стены в классах кафедры стендами. А то, что лабораторные установки устарели и не работают, это пустяки. Были бы на стенах стенды. «Ведь стены тоже учат!» Но чему? В лабораторных установках высокое начальство не разбирается, а стенды на стенах оно видит. Замечу, что стенды – это тоже плакаты, но нарисованные на фанере, обтянутой бумагой типа ватмана.
Вторая фантазия Марчика – это уставомания. За двадцать пять лет службы в Армии я не учил столько уставов, сколько за последние два месяца. Причем изучение их направлено не на понимание, а на запоминание, то есть это толмудизм. Например, вопросы ставятся так:
— «Что означает десять минут в уставе внутренней службы?»
Ответ:— «За десять минут поднимают сержантов перед подъемом».
Причем эта экзекуция, называемая зачетом, идет без всякого соблюдения субординации. В одном классе в одно и то же время опрашиваются лысый полковник и молодой старший лейтенант. Каково уважение будет у этого лейтенанта к полковнику, который, например, не ответил на вопрос: «— На сколько солдат в умывальнике должен быть один сосок?» Эту проблему изучают пять полковников, три доцента и пять кандидатов технических наук и еще несколько старших офицеров. Стыдно, да и только!
Этим самым снижается сама значимость устава. А начальник кафедры разыгрывает из себя этакого всезнайку.
Третья «идея фикс» Марчика это одинаковые столы, однообразно расставленные в классе. Мне для исследования расходимости луча лазера нужно поставить три стола в одну линию, чтобы можно было по ним перемещать экран, наблюдать расхождение луча и проводить с ним различные манипуляции. Начальник уперся и требовал, чтобы стояло только два стола.
В общем он занимается всякой ерундой. У него уровень мышления соответствует командиру взвода.
Недавно нам сообщили, что предстоит новая переделка программ. По одной программе больше двух лет не читаем. Причем каждая такая переделка сопровождается сокращением количества часов, отводимых на дисциплину (курс). Как надоело заниматься всей этой бумажной возней. Неужели для этого стоило заканчивать адъюнктуру, защищать диссертацию, становиться доцентом, чтобы теперь не иметь возможности заниматься наукой.
15.02.77 года
Странные взаимоотношения сложились у меня с моим вторым адъюнктом Четкаревым Валерием. Он имеет неплохую работоспособность. Много перевернул литературы по поставленной мною проблеме. Однако это удивительно тяжелый человек. По национальности он мордвин. Видно над ним давлеет комплекс национальной неполноценности, ущербности. Прежде всего нахал и рвач. Считает, что все должны ему, а он никому ничего не должен. Стремится со всех «выдоить» идеи. Так говорит сам. Потом преподносит их как свои, то есть ведет игру Шеленберга (смотри кинофильм «Семнадцать мгновений весны»), но только в худшем смысле. Так Четкарев «выдоил» поочередно всех на кафедре. Ко мне обращается только тогда, когда выслушает мнение всех. После этого убедить его в чем-либо уже невозможно.
Склонен к плагиату. Несколько раз приводил в своих рукописных статьях чужие формулы, утверждая, что он их сам придумал. Когда я его прижимал фактами, то оказывалось, что они где-то уже были приведены, но, где именно, говорить не хочет. После этого данные статьи бесследно исчезали.
Найденные новые работы других авторов от меня скрывает. Их я могу обнаружить у него только случайно. Экспериментальные данные тоже прячет. Все боится, чтобы его не обокрали. Думаю, проиграет от этого больше он, чем я.
Видно не напрасно кафедра мне его навязала. Ведь был дипломником Людмилы Леонидовны Тихомировой. Она кандидат технических наук и могла бы взять Четкарева к себе в адъюнкты, но не захотела. Второго адъюнкта Шевцова Тихомировы оставили себе, хотя он стремился работать у меня. Причем пошли по пути фиктивного руководства. Сейчас им фактически руководит не кандидат наук Тихомиров Виктор Николаевич.
Наглость у Четкарева проявляется по-разному. Например, однажды после довольно длинной и плодотворной беседы, я сказал ему:
— Вот видите как хорошо сегодня мы решили эти вопросы.
На что он мне ответил:
— Вы выполнили свой служебный долг.
Это не долг. Это тяжелое бремя. Зачем я его взял к себе в адъюнкты?
Да разве знаешь, где споткнешься.
Как-то при составлении нами с ним заявки на изобретение он настаивал включить материал, который имел некоторое отношение к предмету заявки, но был ранее разработан не нами и в принципе хорошо известен. Когда я ему заявил, что это не наше, он ответил:
— А может его никто не патентовал, тогда мы будем первыми.
После этого разговора я начал понимать, что он за человек.
Вывод: Четкарев склонен к плагиату. Если ему позволить, то он присвоит себе даже закон всемирного тяготения.
План диссертации составлял несколько месяцев. Тоже было и с планом экспериментальных работ.
13.04.77 года.
Опять имел разговоры с начальником кафедры Марчиком. Он всячески мешает работать. Заставляет делать все, но только не то, что необходимо для преподавания и науки.
Например, плакаты, с которыми ходим на лекции, старые и рваные. Они изготовлены лет десять назад. Особенно стыдно с ними ходить к иностранцам. Вопреки всему у нас продолжается стендомания. Нарисовать новые плакаты лаборантам некогда.
Однажды начальник кафедры во всеуслышание заявил, что наука в училище не нужна. Адъюнктуру необходимо свернуть. Это отголосок того, что он в свое время заканчивал среднее училище. Вот у него и мышление на уровне техникума. По его словам главное это учебный процесс. Но это только на словах, а на деле у него главное – показуха. Он сосредоточил свое внимание на настенных стендах, частных методиках, технических средствах обучения (ТСО). Срыв лабораторных работ его не волнует. Он готов выполнить любое распоряжение начальства, не возражая ему. Оно приказало: «Отдать класс». «Есть отдать!» И все! Совершенно не борется за интересы кафедры. Сейчас у него идея— оборудовать 411 класс фризом любой ценой. Для него главное форма, а не содержание. Вот такое кредо нашего начальника.
Вместе с тем разбазаривает деньги, отпущенные на хозрасчетные научно-исследовательские работы. Закупает на них ТСО, а на саму научно-исследовательскую работу (НИР) они практически не тратятся.
Науку Марчик не любит настолько, что даже когда, обнаружив в моем классе блок, который он сам сделал для экспериментов по своей диссертации, приказал его немедленно уничтожить.
Таким образом, диссертацию Марчик писал не для науки, а как трамплин для прорыва к власти. Нам было известно, что он ее несколько раз докладывал на Совете НИИ, где защищался. Видно ему там хорошо давали за слабость работы.
— Мое амплуа – другое,— его слова.
Сам может ругать наше начальство, но, если ты что-либо скажешь такое, то тут же фиксирует и потом тебе об этом напомнит.
На Бараковского и Гузачева натравил своего заместителя Суслова. Тот следит за каждым их шагом. Не дает им жизни. Проверяет, когда они приходят и когда уходят. Тотальный шпионаж.
Меня считает плохим, так как я отстаиваю свои права. В этом году перегрузил учебными занятиями. Ни один старший преподаватель не вел 508 звонковых часов в год. Бараковского тоже перегрузил еще больше. Зато есть любимчики, которые среди семестра ездят на курорт.
Основное кредо Марчика – это приспособленчество, показуха, угадывание желания начальства, то есть конъюнктура.
Дошел и до такой низости. Перед моим отчетом на кафедре о состоянии дисциплины в моем подшефном учебном отделении пошел к командиру батареи спрашивать:— Работаю я или нет? Кто в отделении нарушитель? Кто отличник? Все это для того, чтобы проверить:— знаю ли я положение дел в подшефном учебном отделении.
Политработников не любит. Однако заискивает перед ними.
Однажды обозвал обкомовцев – комендантами. Сделал это по поводу лозунга: «Народ и партия едины», который весит на воротах закрытого санатория.
Начальника политотдела Марчик страшно боится. Старается выполнить все его распоряжения. Поэтому даже заставил нас переписывать пропущенные по уважительным причинам лекции по политподготовке. Чего раньше никогда не делалось. Конспектирование нами первоисточников взял под строгий контроль. Если ты даже семинар пропустил, то все равно требует представить ему на проверку лекцию и конспекты первоисточников по этому семинару.
Вот еще штрих к его портрету. Как-то он заявил следующее:
— Лишь бы на нашей кафедре не было троек по защите дипломных проектов, а то, что они будут на других кафедрах, мне все равно. Даже лучше, если они там будут.
В общем Марчик нагнетает обстановку на кафедре. Требует, чтобы сотрудники делали все, что ему нужно, но только не науке. Их авторитет должен быть ниже его авторитета! Он боится настоящих ученых или стремящихся стать ими. Думаю, что такая система сама себе сломает хребет.
Теперь несколько слов о других преподавателях нашей кафедры № 7.
Заместитель начальника кафедры Суслов Юрий Борисович. Подражает Марчику и повторяет все его высказывания. Копирует его повадки, буквально пересказывает его выступления. Та же безапелляционность и категоричность в суждениях. Та же нетерпимость и неуважение к чужому мнению, если оно не совпадает с его собственным. Обывательское отношение к науке и к оплате труда ученых.
Преподавательскую нагрузку распределяет нечестно. При этом игнорирует председателей предметно-методических комиссий. Они должны участвовать в распределении нагрузки. Открыто обманывает. Говорит, что нет никакой возможности подключить ко мне на проведение лабораторных работ Бараковского или кого-либо из преподавателей. Они все перегружены. Когда же вывешивается на листе бумаги распределение нагрузки, то выясняется, что некоторые совсем не нагружены.
Распределение нагрузки должно вестись коллегиально и гласно, чтобы не было лишних кривотолков. «Звонковая» нагрузка должна распределяться равномерно. Это очень важно в связи с перегрузкой кафедры. В случаях значительного снижения «звонковой» нагрузки одному или нескольким преподавателям его необходимо обсудить на заседании кафедры и в решении отметить, с какой целью это сделано.
Старшие преподаватели Тихомировы, муж и жена. Виктор Николаевич этакой добродушный увалень. Знающий специалист. Читал технику сверхвысоких частот. Жена его Людмила Николаевна. Шустрая еврейка. Защитила диссертацию раньше своего мужа.
Дочкин Анатолий Григорьевич хороший педагог, но болтун несусветный. Когда мы собирались на коллективные вечеринки, то он часто не давал никому слова сказать. «Весь вечер на манеже Дочкин.» Не сосредоточенный, но благодаря своим способностям все же защитил диссертацию.
Андреев Борис Михайлович является родственником начальника училища генерал-лейтенанта Высоцкого Бориса Арсентьевича. Немного заносчивый, но в общем контактный.
Бурков Юрий Георгиевич являлся секретарем партийной организации кафедры. Здоровый, как гора, толстый и неповоротливый. Пытался меня мерить с Марчиком. Вел душещипательные беседы. Диссертацию защитил через адъюнктуру.
Тищенко Василий Михайлович был хорошим спортсменом (бегун). Вышел из лаборатории.
Корнеев и Калашников хорошие преподаватели, но больше о них ничего сказать не могу. О Бараковском уже писал выше.
ОТДЫХ ЛЕТОМ В АДЛЕРЕ
После того, как мы вновь обосновались в Киеве, свои отпуска проводили ежегодно в Адлере с 1963 по 1975 годы. Нас там хорошо принимали. Мама Люсина кормила вкусными обедами. Жили мы в одной из комнат дома или же, когда к ним переехала на постоянное жительство сестра Люси Света, то нас поселяли в так называемом «Белом доме», в котором когда-то была летняя кухня. Здесь даже было удобнее. Ни от кого, не зависим. Захотел пораньше лечь спать, закрой дверь во двор, ложись и спи.
Вечерами ходили в кино, напротив, через улицу, где сначала работала администратором тёща, а затем Света. Конечно, проходили без билетов.
Утром после завтрака шли загорать на море. Я приобрёл ласты, маску, подводное ружьё. Но сколько не плавал с ним в устье реки Мзымты, где обычно собирались крупные рыбины, так ничего и не наколол. Море в Адлере не очень прозрачное. Много ила выносит с гор река Мзымта. На пляже завязывались знакомства семьями, но после расставания переписка недолго продолжалась.
После обеда старались часок поспать, как в пионерлагере. Затем шли на берег Мзымты, она здесь недалеко протекала, смывали с себя морскую соль и свой пот. Никаких размолвок, тем более скандалов, у меня с Люсиными родными не было. Правда, когда тесть сильно подвыпьет, то любил повторять за столом:
— Я кубанский казак. А ты кто?
Иногда он говорил по-другому:
— Я адыга.
В его роду по маме были адыгейцы. Он даже внешне похож на кавказца. Хотя все и тесть, и теща, и моя Люся по документам были русскими.
Конечно, это был практически идеальный отпуск. Получалось так, что мы как будто переехали из своей киевской квартиры в адлерский дом. Они действительно были мне родными.
Когда насыщались морем ездили не экскурсии. Тогда я второй раз побывал на озере Рица. Дело в том, что возле Гагр к морю выходит Главный Кавказский хребет, а поэтому здесь почти нет больших рек, несущих ил в море. Здесь хорошо заниматься подводным плаванием. Всё было чудесно в горах и в Сочи. Особенно море в Гаграх, прозрачное и чистое.
Однако море для меня видно было не совсем тем лекарством, которое требовалось. У меня после многочасовых стояний на лекциях, которые я читал в своём училище, стали побаливать колени и спина. Находясь на пляже, я иногда грел их разогретыми булыжниками, но это не помогало. Тогда я обратился в курортную поликлинику. Оттуда меня направили на приём сероводородных ванн в Мацесту. Возили нас таких диких больных туда на автобусах. Так я подлечил свои косточки. Холодная морская вода вблизи устья Мзымты мне оказалась противопоказанной. Мало того от неё у меня начинался фурункулёз. Часто в Киев возвращался с фурункулом. Поэтому мне пришлось отказаться от подводной рыбалки, и мы стали выбирать на пляже места ни где поменьше народа (что любила Люся), а где теплее вода.
Как позже выяснилось, море для Люси было тоже не совсем то, что нужно. В таком режиме мы проводили свои отпуска из года в год. Лет десять. Даже проезжая через Днепропетровск мы там не останавливались, а только виделись с моими родными на вокзале. На их просьбы задержаться на несколько дней Люся не соглашалась. У неё был один девиз:— К маме! Скорей к маме! На обратном пути история повторялась, это обижало моих родных. Казалось бы, что мы хорошо проводили свои отпуска. Но даже хорошее, если его много, оно тоже надоедает.
— «Что занадто, то не здраво»,— говорят поляки.
ОТДЫХ В КРЫМУ
Однажды мой брат Алексей и его жена Неля, проживающие в Симферополе, пригласили нас в Крым. Они повозили нас по различным достопримечательностям на своей машине. Причём вела её Неля. Побывали даже в Воронцовском дворце. После того как мы устали от экскурсий, нас поселили в пансионат Карабах, что на южном берегу Крыма, не путать с Карабахом, что в Азербайджане.
Здесь мы провели недели три. Должен заметить, что живя на самом берегу моря, мы в нём практически не купались. Там бала очень холодная вода. Феномен нам этот объясняли так. Тогда ветер дул с материка в море. Он сдувал и уносил от берега тёплые слои воды, а снизу из глубины моря поднимались холодные. Такое явление там довольно часто. Поэтому по сравнению даже с Адлером, Крым проигрывает по теплоте воды.
На следующий год после слёзных писем тёщи поехали в Адлер отогреваться. Было всё как обычно. Елена Ивановна и Валентин Константинович люди гостеприимные. У меня о них остались только хорошие воспоминания.
ОТДЫХ В ОДЕССЕ
Затем нас пригласила тётя Дина к себе, но теперь уже в Одессу. Она после смерти дяди Стёпы вышла замуж за его друга тоже подполковника Балабко Дмитрия, у которого умерла жена. Он жил в однокомнатной квартире, а у тёти Дины была двухкомнатная в городе Белая Церковь. Они поменяли их на хорошую двухкомнатную квартиру в Одессе. Сам город, овеянный легендами, мне понравился, но купаться в море я не мог. Для меня вода морская была очень холодная. Хотя ею тётя Дина восторгалась. Поэтому желание ехать в Одессу у меня больше не появлялось.
ПОЕЗДКА НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК
Впереди у нас с Люсей по плану был Дальний Восток— откуда она родом. У неё там остались тётя Нюся и её дети Володя и Лиля. С ними мы иногда встречались в Адлере и тогда они пригласили нас приехать к ним во Владивосток и Находку. Нужно ещё было побывать в родном городе Люси Уссурийске. Таков был наш план. Мы сели на поезд в Киеве и десять суток ехали через весь Советский Союз до Владивостока.
Это была незабываемая поездка. Посмотрели все ландшафты на своём пути. Это и степи, и пустыни, и поля, леса, тайга. Конечно же не спали, когда проезжали озеро Байкал. Видели место, где отбывали каторгу декабристы. Наконец тайга и сопки закончились, потянулись степи Приморья. Ландшафт похож на украинский. Недаром здесь живёт много украинцев, выехавших сюда в разные времена с Украины и Кубани. Мои родственники как раз с Кубани.
Люсина двоюродная сестра Лиля и её муж Лёня познакомили нас с городом Владивостоком. Двоюродный брат Люси Володя с Находкой. Там он показал мне кораблестроительный завод. Всё было интересно. Время бежало быстро. Уезжая, я им подарил сувениры. Лёни достался мой перочинный нож, очень красивый с красной костяной рукой. Потом я узнал, что ножи дарить нельзя. Отрежешься. Такое поверье. Посетили мы также Уссурийск. Жили там у подруги тоже Люды.
Более подробно об этой поездке мною было записано в дневнике от 30.08.76 года.
Обратно летели самолётом. Быстро и комфортно, но с познавательной точки зрения не эффективно.
Так мы с Люсей проводили наши отпуска. Имели возможность в пределах Советского Союза посетить любую его точку. Это делало нас динамичными и позволяло удовлетворить нашу любознательность. Много увидели и узнали в этих поездках.
З0.08.76 года
Опишем поездку на Дальний Восток подробнее. Туда ехали поездом. При этом, ощутили насколько огромна Россия. Хотя до Урала из окна вагона мало что увидишь. Вдоль железной дороги идут лесозащитные полосы. Правильнее было бы их назвать полезащитными. Ландшафт совершенно не просматривается.
Урал особенно красив в районе Златоуста. Горы там величавые. Они покрыты лесом. Видели столб на границе Европы и Азии. Заводы златоустские старые. В цехах много выбитых окон, кругом дым и копоть.
Красиво над рекой расположен город Уфа. На фоне неба величаво смотрится на обрыве над рекой памятник Салавату Юлаеву.
От Урала до Новосибирска степи с хороводами тоненьких берёз. Крупные не встречались. Много не ухоженной земли. Не видно не селений, ни стад скота, ни полей, огородов. Часами за окнами тянется лесостепь без признаков жизни человека.
Новосибирск огромный город — смесь старых деревянных строений с современными каменными. Вокзал построен в сталинском стиле.
Красноярск оправдывает своё название. Кругом красная земля. Железная дорога проходит через город. Дома облицованы розовой плиткой. Довольно красиво. Однажды вдоль дороги промелькнули несколько домов богато украшенных резьбой по дереву.
В Иркутске новый современный просторный вокзал с залом-переходом как в Киеве. До этого города в основном ехалось не плохо. Спали хорошо. Читал журнал «За рулём». После Иркутска нарушился сон. Чувствовалась смена часовых поясов. Кроме того, хотелось посмотреть Байкал. Его мы должны были проезжать рано утром по московскому времени. Старался не проспать. На станции «Зима» шёл сильный дождь. Было такое впечатление, что мы действительно въехали в зиму. Красива предбайкальская тайга. Правда, говорят, что раньше дорога была интересней. Поезд в течении суток шёл над Байкалом. Теперь мы проехали Байкал за несколько часов. Такое впечатление, как будто едешь вдоль моря. На станции «Слюдянка» было много всевозможной еды. Здесь продавали длинную редиску и даже кедровые шишки. Много было ягод. Голубика. Черника.
Проехали Улан-Удэ за ним была остановка «Петровский завод». здесь отбывали ссылку декабристы. На станции сделана стена с барельефной группой их портретов, но выше этой стены стоит памятник Ленину. В конце станции красочное панно. Видно воздвигнутое недавно. На нём изображены декабристы и их жёны, последовавшие за ними в Сибирь.
Пассажиры в нашем купе начали меняться. Одни из них, угостили нас байкальским омулем, он на меня впечатления особого не произвёл. Селёдка, да и только.
От Читы пошла тайга с большими берёзами. Прошли дожди и реки Зея, Бурея вздулись. Стали полноводными. Однажды поезд остановился прямо в тайге. Бегали рвать цветы.
Ландшафт стал меняться. Ближе к Хабаровску пошли холмы, покрытые редколесьем. Смотреть уже не на что. Интерес к дороге уже упал. Время смешалось. Не спим уже третьи сутки. Когда темно спать не хочется, а когда светло— в вагоне шум и не уснёшь.
Приморский край встретил нас дождём, но по мере нашего продвижения на Юг всё чаще появлялось Солнце. Мне хотелось заснуть, но теперь сама Люся не давала мне спать. Она требовала, чтобы я смотрел её край. От Хабаровска пошли степи. Люся, глядя в окно, всё искала поля цветов, но их не было. Кто-то сказал, что скосили. Появилось много ухоженных полей, засаженных картофелем, соей. Видно было, что этот край обжит людьми. Вдали виднелись горы, поросшие лесом, которые здесь почему-то называются сопками.
Проехали Уссурийск— родной город Люси. Расположен он на равнине при слиянии четырёх рек Суйфун, Супутинка, Сутунка, Раковка (СССР). Вдали виднелась церковь с зелёной крышей.
Вечером прибыли в Угольную. Здесь нам предстояло пересесть на другой поезд, идущий в Находку. Кругом темнота. Только вокзал освещён. Долго пришлось ждать поезда на Находку. Когда на обратном пути проезжали Угольную, то увидели, что её вокзал совсем рядом с морем. Наконец мы едим в Находку.
Уже идут девятые сутки пути. Вагон у нас купированный, но уснуть нельзя. Всё гремит и стучит. Такое впечатление, что вагон вот-вот развалится.
«Находка» — торговый порт Дальнего востока. Все флаги здесь в гостях. Как только приехали, первым долгом выспались. Начинаем привыкать к местному времени. Разница с Киевским семь часов!
Коржи нас встретили хорошо. На следующий день собрались ехать к ним на дачу, но после обеда пошёл дождь. Он в общей сложности шёл почти двое суток, но с перерывами. Как только небо прояснилось Володя (Люсин брат) повёз меня к морю. Заехали мы в небольшую уютную бухточку между двумя горами. В ней песчаный пляж и камни для загорания. Там я впервые смочил руки в водах Тихого океана. Погода всё ещё стояла хмурая. Купаться было ещё нельзя.
Следующий день ушёл на знакомство с городом. Были у Володиной мамы — тёти Нюси. Просто ходили по городу. Он от моря врастает в горы по ущельям. Поэтому здесь нет единого городского массива, а только отдельные микрорайоны, тянувшиеся между отрогов гор. Город молодой. Ему что-то около двадцати пяти лет. Но уже много заасфальтированных улиц. Дома исключительно современные. Центр в стиле сталинской эпохи. Красивый Дворец моряков. Массив вокруг него напоминает киевский Соцгород. Окраины застроены домами хрущевского типа. Вдоль всех изгибов бухты «Находка» вьётся дорога. Она же и есть центральная улица. Выше неё жилые массивы. Ниже — судостроительные и судоремонтные заводы. Весь берег в портовых кранах, доках и других строениях. Здание морского вокзала небольшое и невзрачное.
В один из вечеров Володя возил нас на свой завод. Впервые я побывал в доке. Это интересное сооружение производит неизгладимое впечатление. Корабль в нём стоит точно игрушка на суше. Мы поднялись на верх по одной из боковых стенок дока на лифте. С высоты стенки открылся вид на бухту вблизи завода. Кругом огни и краны. Затем спустились вниз и походили по территории завода. Володя объяснял как вытаскивают суда на берег по слипу. Интересно было бы посмотреть. Посетили новый просторный механический цех. Работала только вечерняя смена. Несколько человек.
Мне удалось даже попасть на танцы во Дворец моряков. Дочь Володи, Марина взяла меня с собой. Когда мы вошли в зал, играл духовой оркестр. Танцевало две-три пары. Оркестр разместился на балконе, который с трёх сторон окаймляет тан-зал. Он напоминал мне зал в старом барском особняке, построенном в стиле классицизма. Вообще сталинский стиль в архитектуре (термин мой) много взял от русского классицизма и ампира. Балкон держится на колоннах. Мы поднялись наверх и здесь у колонны очень удобно было вести обзор танцующих. Наверное, танцевать первыми не очень удобно. Хотя в школе я любил открывать вечера с Зиночкой Морозовой первым вальсом. Подбивал Марину танцевать, но она стеснялась. Постепенно танцы становились активными, но вальс не танцевали. Вскоре духовой оркестр прекратил играть. На смену ему вышел эстрадный квартет— две электрогитары, ударник и ещё что-то. Интересно отметить, что все ребята из квартета были обуты в короткие резиновые сапожки. Конечно, это удобно, когда кругом грязь, но это вместе с тем лишает весь театральный интерьер прелести и хороший зал превращается в плохую танцплощадку. Неужели нельзя было переобуться где-то в одной из комнат дворца моряков. Тем временем квартет начал играть и число танцующих резко возросло. Танцевать начали выходить скопом, то есть никто никого не приглашал. Хочешь танцевать выходи становись в толпу и трусись. Иначе эти танцы не танцуются. Я наблюдал за одной девушкой, может быть даже женщиной 25-30 лет. Она сама выходила в центр зала, где танцуют. Сама возвращалась. Ушла с танцев тоже одна, даже, несмотря на то, что у неё была голая спина.
Появились иностранцы. Американцы, негры и ещё какие-то получёрные. Курят в зале. Окурки бросают прямо себе под ноги и идут танцевать. Такова хвалёная западная культура. Они также входили в круг танцующих, трусились и сами выходили. Не было видно, чтобы кто-то из них с кем-либо из наших женщин или девушек заговорил. По всему видно было, что эти моряки-иностранцы культурой не блещут. Да и понятно. Ведь это отбросы общества. Кто ещё будет плавать на торговых судах.
Среди танцующих было человек десять в морской форме. Я так и не уяснил наши военные это моряки или курсанты гражданской мореходки. Пока они были в зале, это меня мало интересовало. Правда, один из них очень вызывающе танцевал. Стойка у него была с поднятыми руками взятыми в один кулак, а тело совершало конвульсивные движения, наподобие полового акта. Может это что-то восточное, но выглядело оно вульгарно. В этих танцах естественно каждый танцует как может, но здесь вообще не было даже подобия однообразности в движениях. Одна девица усиленно совершала движения тоже подобные движениям при половом акте. Во время танца часто раздавался свист. Две женщины, видно из администрации дворца, подходили к микрофону и просили не свистеть.
Незадолго до окончания вечера приходили посмотреть на танцы Володя, Галя и Люся и даже взяли с собой маленького Димку. Но они вскоре ушли, а мы с Мариной были до конца.
Закончились танцы где-то около одиннадцати. Мы с девочками (с нами были две подружки Марины) спустились в низ.
В фойе я наблюдал за группой парней в резиновых сапогах и с зонтиками. Иногда они даже дрались ними в шутку. Один из парней всё изощрялся в движениях, напоминающих бокс или точнее китайский бокс.
Мы вышли на ступеньки у входа в дворец. На улице услышали какой-то шум. Сначала не было понятно, в чём дело. Марина объяснила — драка. Мы задержались на ступеньках и стали сверху наблюдать за происходящим. Раньше слышал о драках в портовых городах, но видеть не приходилось. Начал выяснять, кто с кем дерётся. Оказывается, дрались гражданские моряки с моряками в форме. А потом и женщины (девушки) начали драться. Моряки в форме потеряли в драке свои бескозырки. Один из них упал и его били ногами. Поножовщины вроде бы не было. Моряки в форме начали неорганизованно отступать по центральной улице в сторону моря. Перевес был на стороне гражданских моряков. Они же старше по возрасту. Одна из «дам» кричала вслед морякам в форме, чтобы их подруга больше на танцы не приходила. Площадь перед ступеньками опустела. Тогда одно девушка собрала все валяющиеся там бескозырки и побежала с ними вслед за моряками в форме. На всё это со ступенек тоже смотрели иностранцы. В общем, варварство!
На площади не было ни одного милиционера и ни одного дружинника. Постепенно народ разошелся. Моряки в форме убежали в одну сторону, а большинство гражданских моряков ушли в другую. Мы с девочками пошли бульваром по центру, и тут только появилась милиция. Приехала она на машине. Сделала круг почёта перед Дворцом моряков и уехала.
Девочки рассказали мне, что это у них в порядке вещей. Причём часто дерутся девушки в туалетах из-за парней.
Домой с Мариной мы пошли пешком, так как на автобус было много народа. Погода стояла сырая. В воздухе морозь. От неё одежда сделалась мокрой без дождя. Дома нам попало за то, что мы так долго задержались.
На следующий день мы с Люсей выехали во Владивосток к её двоюродной сестре Лиле. Там мне запомнилась рыбалка, которую организовал муж Лили Лёня. С вечера мне объявили, что завтра едим на рыбалку. Встал пораньше побрился, в общем, подготовился к ней. Смотрю, все ещё спят. Через некоторое время начинают просыпаться, но к выходу на рыбалку не торопятся. Мне натерпелось сделать это скорее, захватить утренний клёв. Позавтракали. Достали сеть, так называемую «даль», и стали к ней привязывать верёвки. Теперь стало понятно, что ловить рыбу будем сеткой. Поэтому и не торопятся.
Вот мы у места ловли на каком-то водоёме с берега заросшим камышами. Нашли две палки метра по два. Привязали их к сетке длинной метров шесть-семь.
— А теперь бери палку, иди в камыши. Как выйдешь из них втыкай палку в дно, — сказал Лёня.
Мы огородили сеткой перед камышами часть акватории, а затем пошли в камыши и начали там сильно шуметь, чтобы выгнать из них рыбу. После этого двое из нас взяли палки, к которым привязана сеть и натянули её над водой. На ней прыгало с десяток карасей. Через полчаса у нас было полное ведро рыбы.
Вот так я ловил рыбу на Дальнем Востоке.
ХОЖДЕНИЕ ПО ВОЛГЕ И КАМЕ
В училище была довольно большая группа туристов-активистов. Ближе всего ко мне — Шматина Валентина и Бараковский Бижан Федорович. Валентина была замужем, а потом разошлась. Бижан же никогда не женился. Жил с мамой вдвоём. Говорят, что приводил он домой какую-то девочку, но мама её не приняла. Суровая у него была мама.
Именно они уговорили меня взять путёвку на туристический теплоход и поплыть от Москвы до Астрахани по Москве-реке и Волге.
Итак, мы с Люсей уже на теплоходе «Багратион». Шустрый капитан второго ранга Панёвкин Михаил Александрович из туристического агентства Министерства обороны распределяет каюты. Другими словами, указывает, где кому жить эти три недели на воде. Сначала я думал, что он является капитаном корабля, но затем выяснилось, что настоящий капитан другой и причём гражданский человек. Мы его почти не видели. Он ночью вёл теплоход, а днём отдыхал — спал.
Мы с Люсей попали в четырёхместную каюту, похожую на купе купейного железнодорожного вагона. Намёки на то, что я полковник на капитана второго ранга не подействовали. У него другие критерии отбора туристов в двухместные каюты.
Итак, мы отплываем из Химкинского порта. Прощаемся с Москвой. На теплоходе много всевозможных салонов для отдыха, солярии на верхних палубах, но больше всего мне понравилось отдыхать на карме. Там хороший обзор берегов, как левого, так и правого.
Как всегда в любом коллективе найдутся инициативные люди, которые организуют публику. Появились они и у нас. Начали собирать сведения о том, кто что умеет. Люся сказала, что она поёт. Начались репетиции. Инициаторы достали песенки теплоходных туристов прошлых заездов. Начали их разучивать. Однако, содержание этих песен не соответствовало моде дня. Например, в песне пелось, что они, то есть артисты, дружно стали на платформы, а на самом деле все и женщины хора стояли на шпильках. Присутствуя на репетиции, я обратил внимание руководителя хора на это несоответствие.
— Если ты такой умный? На, переделай тексты песен, чтобы они соответствовали моде,— сказала массовик-затейник.
Взяв эти тексты, я заперся в каюте на целый день и к вечеру у меня уже были подобраны замены в текстах, но такие, что рифма сохранилась. Вечером мои тексты песен пошли на ура.
Обнаружив, таким образом, у себя дар рифмования, я стал сочинять новые песни туристов для нашего хора. Они были приняты к исполнению. Музыку мы, конечно, заимствовали из других советских песен, поскольку у меня нет музыкального образования. Например, мои слова песни «Туристы теплоходники» мы пели на мотив известной всем «Не кочегары мы, не плотники». Так я неожиданно стал «придворным поэтом». А Люся солисткой.
После первого концерта нашей художественной самодеятельности нас с Люсей переселили из четырёхместной каюты в двухместную. Мы были счастливы. Начался настоящий отдых. Вечерами ходили на танцы на верхнюю палубу. Правда, Люся не очень любила танцевать.
Теперь, о самом режиме плавания. Моряки говорят, что они ходят по морю, а не плавают. Мы же ночью плыли, а днём причалив к пристани какого-либо города, дружно весело отправлялись на экскурсии по этому городу. Всех их перечислять не буду. В некоторых из них я уже бывал раньше, например, в Горьком (Нижнем Новгороде), ездил на заводскую практику на радиозавод. Об этом уже писалось ранее. При таком режиме мы могли осмотреть многие волжские города, начиная с Плеса.
Этот город основал царь Василий — Первый в 1410 году. Здесь творил Левитан. Кто-то даже сказал:
— «Плёс прославил Левитана».
Конечно, в памяти осталось немного впечатлений об этих городах. Всё видно оттого, что их слишком много было осмотрено. Запомнились кремли Нижегородский и Казанский, а в последнем девичья падающая богиня.
В середине маршрута стало известно, что нас Астрахань не примет. В низовьях Волги холера. Речникам пришлось изменить маршрут. Они свозили нас сначала в Набережные челны, а уже затем в Волгоград. Там были экскурсии по городу и на Мамаев курган. Впечатления от мемориала защитникам Сталинграда очень сильные. Особенно поражает величие скульптуры Вучетича «Родина мать». Женщина, стоящая с разворотом и замахнувшаяся мячом, всей своей массой стремиться вперёд к движению на врага. Она очень динамична. В отличие от неё скульптура «Родина мать» того же Вучетича, но в Киеве выполнена в статике. Щит и меч подняты, но замахивания нет. Однако подняты они не на Запад, как в Волгограде, а на Север. Можно подумать, что на Москву.
В поездке по Волге мы познакомились с разными людьми. Договорились обмениваться поздравлениями. Наиболее близко сошлись с семьёй из Москвы. Муж происходит из армян Геварг, супруга его Галина русская, работница военторга. Она вместе с Люсей пела в хоре нашей художественной самодеятельности. Поздравили с ближайшими праздниками один раз и на этом связь оборвалась. Чтобы дружить на расстоянии необходимо время, но больше заинтересованность.
Должен заметить, что здесь на теплоходе эти три недели мы пожили светской жизнью так, как когда-то жили дворяне. Это очень хороший вид отдыха. Конечно, если каюта у вас на двоих.
Кроме посещения волжских городов были и так называемые «зелёные стоянки». Теплоход причаливал к берегу, где имелся песчаный пляж. Не всегда эти зелёные стоянки были выбраны хорошо. О них много говорилось руководством похода, но когда теплоход причалил к одной «Красный Ключ», мы были разочарованы. Земля на стоянке красная, это краснозем. На пляже полно гравия и камней вперемешку с зелёным стеклом от битых бутылок. Вода в Волге действительно зелёная. В ней плавает разнообразный мусор — от огрызков яблок, хлеба, бумаги до нефтяных пятен с другой грязью, которой больше, чем на свалке. Мы это всё назвали культурным слоем, который останется после нас.
Однако наши туристы всё равно устремились на пляж зелёной стоянки к волжской воде. Задаём себе вопрос:
— «Почему же такая стоянка называется зелёной?»
Была дана команда:
— «Непотопляемые, подготовиться к затоплению на зелёной стоянке».
Кое-кто всё же в воду полез. Мы с Люсей воздержались. Правда, на одной из «зелёных стоянок» нас встречал роскошный столетний дуб. Это было приятно.
Кроме посещения волжских городов и «зелёных стоянок» организаторами этого турпохода была разработана целая культурная программа, включающая в себя клуб интересных встреч, танцы, тематические вечера, киновикторины и тому подобное.
В клубе интересных встреч выступали со своими воспоминаниями видные военно-начальники. Это генерал армии Лучинский Александр Александрович и генерал-полковник Самсонов П.
На тематических вечерах говорилось о Максиме Горьком, Левитане и других выдающихся соотечественниках, связанных с Волгой.
Но самым интересным мероприятием была художественная самодеятельность. Здесь талант Люси развернулся во всю ширь. Она много пела песен и арий из опер и оперетт.
Подключился к этому процессу и я. Как уже отмечалось, у меня проснулся дар стихотворца. Во-первых, переделал для хора устаревшие туристские песни на современный лад, убрал, вышедшие из моды, выражения. Все были довольны. Пытался сочинять свои стихи.
Мы Нептуна долго ждали,
Наконец, дождалися.
Грешниц в Волге искупали,
В лодках покаталися.
Черти весело плясали,
Даже кувыркалися
Жёны Нептуна сверкали.
Их бёдра колыхалися.
А стражники дружно топтали.
Между собой трепалися.
Цыган с цыганкой танцевали,
Крепко обнималися.
А туристы-активисты
Со смеха каталися.
Ещё одни стихи по случаю вручения подарка победителям конкурса. Он представлял собой ожерелье из спичек.
Получите сей подарок зажигательный,
Не зажгите теплоход замечательный.
Пусть горят ваши сердца основательно,
Мы желаем Вам победы окончательной.
В Волгограде к монументу «Родина Мать» возложили цветы и почтили память воинов там захороненных минутой молчания.
Когда вернулись домой, там нас ждало письмо Люсиной мамы с обидой на нас за то, что мы второй год не приезжаем к ним на отдых. Однако, осенью они приехали к нам в гости. Всё было хорошо. Тесть привёз десятилитровый болон своего домашнего вина, который мы с ним успешно оприходовали.
25.07.77 года
СТРОИТЕЛЬСТВО ГАРАЖА
Болит горло. Лежу дома, и читаю «Три Дюма» Моруа. Пришла мысль записать свои похождения при строительстве гаража. Оно еще не закончено, но само начало его мне представляется интересным.
Итак, уже более семи месяцев я являюсь владельцем автомобиля «Жигули» ВАЗ — 2101 под номером 14-25 киф.
К сожалению, у нас усилиями бюрократии сложилась такая система, что того чего нужно купить нельзя. Деньги есть, а купить нельзя. Причем начинаю убеждаться в том, Что дело вовсе не в дефиците. Его выгодно некоторым торговым кругам искусственно создавать, а затем на нём «греть руки».
Так вот все эти семь месяцев я регулярно хожу в районное общество «Автомобиль» в надежде получить место для гаража. Открытую стоянку для машины «пробил» несколько раньше. На это ушло два месяца. Зато получил постоянное место.
Вначале машина стояла во дворе бетонного гаража, что в конце улицы Кибальчича. Затем оставлял её на платной стоянке на ночь. За что платил один рубль в утки. После того, как я со всех свалок округи натаскал труб-столбиков, плату за стоянку мне уменьшили до 50 копеек в сутки. Наконец, перед самым Новым годом, когда мною было установлено десять метров сеточного забора, моей машине определили постоянное место за пять рублей в месяц.
Это предисловие. Теперь вновь вернёмся к проблеме гаража. В настоящее время в обиходе появилось пословица:
— «Машина — не роскошь, роскошь — гараж».
Да, сейчас гараж действительно роскошь. Бетонный— стоит 3,5— 4 тысячи рублей, а железный — хорошо оборудований с подвалом и смотровой ямой 1,5— 2 тысячи рублей. Казалось бы, сумасшедшие деньги, но даже за них купить не возможно.
Итак, гараж купить невозможно! Но ничего невозможного нет. Нужно найти выход из этого положения.
Ещё когда мою машину не хотели допустить на открытую стоянку напротив кинотеатра «Аврора», то говорили, что она должна быть заполнена машинами из сносимых гаражей, ранее стоявших на улице Запорожца. Пять лет они там возле больницы стояли самовольно. А когда она достроилась, то их выселили. Причём без предоставления другой площади для установки железных гаражей. Было там около 50 гаражей. Такова предыстория. Теперь нужно получить место для гаража.
Как-то в конце июня 1977 года, забирая пропуск на машину в дежурке открытой стоянки, услышал разговор о гаражах. Когда из разговаривающих один остался там, то спросил у него:
— Где организуется гаражный кооператив?
Он был чем-то расстроен и неопределённо махнул рукой в сторону базара, сказав при этом, что дескать где-то там. Я понял, что это на пустыре возле общежития. Вначале не предал этой информации особого значения.
На следующий день было воскресение. Мы с Люсей выезжали на машине к Десёнке. Хорошо отдохнули. Когда заехал на стоянку, чтобы поставить машину, то решил спросить об этом гаражном кооперативе. В это время дежурил мой хороший знакомый Николай. Спросил у него. Он рассказал мне предысторию этого кооператива и указал к нему дорогу. Туда я отправился немедленно. Когда прибыл на место, то увидел, что под самой железной дорогой стоит несколько десятков железных гаражей. Тогда насчитал их штук сорок. Между гаражами ещё много свободных мест. Спросил у кого-то:
— Кто здесь распоряжается местами для гаражей?
Меня направили к пожилому загорелому мужчине. Лицо мне его показалось знакомым, но до сих пор не могу вспомнить, где его видел. Спросил у него:
— Где можно занять место под гараж?
— Иди вдоль линии железной дороги и где нет колышек занимай место под свой гараж. Ставь колышки.
Просил указать место более точно, но он отмахнулся от меня рукой. Видно ему не хотелось идти или было некогда. Тут вызвался какой-то парень и проводил меня вдоль насыпи к тому месту, где кончались занятые колышками места. Здесь же он передо мной и себе занял свободное место. То место, которое было свободно и могло стать моим, было наполовину занято бетонной плитой. Её нужно было бы убирать. Поэтому я перешёл на противоположную сторону и занял там ещё одно место, свободное от плит.
Таким образом, за мной закрепилось два места. Одно мне, а другое потом уступил Кишкину, моему сослуживцу по Закавказью.
Достать железный гараж во что бы-то ни стало!
В ближайшие дни объездил все известные спортбазы, где обычно продавались железные гаражи. Но их там не было. Получив отказы от продавцов, стал бродить по территориям этих баз. Обнаружил, что во дворе базы стройматериалов в Быковне лежит в пачках гараж. Но продавец сказал, что он продан. Это можно уточнить на базе стройматериалов, что по улице Электриков, 23. Поехал туда. Там нашёл толстого до невероятности заведующего. Но он мне отказал, сказав, что под этот гараж уже сделан фундамент.
Тогда я вновь вернулся в Быковню. Купил там канистры и топор. Кто-то посоветовал мне поехать в магазин, где продают подержанные машины. Может там можно купить гараж, что называется с рук.
Решил сократить дорогу из Быковни в Дарницу, где был такой магазин, и поехал туда напрямик через лес. Спросил у милиционера можно ли так проехать. Он ответил:
«Езжай под знак «Движение запрещено»
Вот и поехал. Сначала дорога была накатана, но вскоре, примерно на половину пути, попался песчаный участок. Он был разбит большими машинами, но всё же решил его проехать. Зная по теории, что песчаные участки преодолевают на низшей передаче, разогнал машину и через минуту сидел в песке на самое её днище. Откопался и выехал в Дарницу.
На базе обнаружил железный гараж, но он был без крыши. Только одни стены. Заведующий и его не хотел продавать. Мне удалось его уговорить, что покупаю гараж за полную стоимость. Нужно было срочно занять этим железом место в кооперативе, что и сделал, установив одни стены. Затем через знакомых удалось купить новый гараж в полном комплекте. Установил на втором занятом месте и его. Потом совершенно случайно на дворе другой базы обнаружил крышу от моего первого гаража. Купил и её. Накрыл первый мой гараж.
Таким образом, у меня оказалось два железных гаража, установленных возле железной дороги на Воскресенке. То не было ни одного, а теперь два. Так что всё купить можно. Нужно время и знакомства.
Мало того, нужно покрутиться в этой гаражной среде. Это и было сделано. Мне предложили купить бетонный гараж в кооперативе, что в конце улицы Кибальчича. Для этого пришлось «позолотить» ручку председателя районного общества «Автомобиль». Купив бетонный гараж, продал те два железных. Вот так закончилась история со строительством гаража.
21.08.78 года
ОТДЫХ НА КАВМИНВОДАХ
Приобщение к «водяному обществу» началось в Киеве, где нам с Люсей через знакомых достали путёвки в Пятигорск. Здесь попытаюсь изложить свои личные впечатления об этом знаменитом курортном районе. Не будем пользоваться сейчас путеводителями. Они широко известны. Изложим только некоторые характерные, конечно, на мой взгляд, особенности жизни на Кавминводах диких курортников.
Путёвки у нас были на турбазу Министерства обороны (МО) «Пятигорск», куда мы и прибыли 29.07. 78 года. Устроили нас хорошо. Правда, люксы и даже отдельные комнаты даются не всем женатым. В большинстве случаев они живут порознь, даже в разных корпусах. Вот так выглядит наша так называемая забота о семье. Разделить комнаты перегородками, это выше наших возможностей.
Люкс мы получили потому, что я полковник, да и то с условием, что если приедет генерал, мне нужно будет его освободить. Итак, мы живём в люксе. Довольны и веселы. думаем как за это благодарить судьбу.
Затем первый завтрак и первый выход в город. Цель последнего попасть в санаторий министерства обороны и там договорится о лечении «на водах». У меня с января 1978 года после всех переживаний, связанных с болезнью Саши, помятием передних крыльев машины, перипетий с гаражом, да и на работе неприятности с Марчиком и Четкарёвым, начала болеть спина и правое бедро, а левая нога выше колена немела у меня давно. В общем, врачи поставили диагноз: — «пояснично-кресцовый радикулит». Лечился токами Бернара, делал цикл массажей, даже ездил в Обухов к костоправке Ольге Васильевне. Саше она вроде бы помогла, а мне — нет. Так что решил подлечиться в Пятигорске.
Итак, мы в центре города. До санатория МО можно доехать на Первом или «Провальском» автобусе. Ждали мы его около получаса. Вот и первое впечатление от города— транспорт работает плохо. Пока ожидали, рассматривали здание Пединститута старинной постройки. Но отнести его к какому либо стилю трудно.
Купил схемы планов города. Пытаюсь разобраться. Куда будем ехать. Но схема сделана так, чтобы запутать «турецкую разведку». Даже центральные улицы на ней не насеяны, всё искажено до безобразия. Потом, знакомясь с городом, убедился в этом окончательно.
Наконец мы у санатория МО. Однако вопрос о назначении мне курса лечения (грязи и ванны) может решить только начальник санатория, а его нет. Через несколько дней я его застал на работе, но он отказал в моей просьбе. Сам он моложавый, моих лет, самоуверенный до предела и невнимательный к людям. Из разговора с лечащимися потом узнал, что в санатории лечатся сами медработники МО. Конечно, нам обычным военнослужащим получить путёвку сюда летом невозможно.
Попытаемся добиться курса лечения через курортную поликлинику. В путеводителях всё расписано очень здорово. Что, где и как можно лечить. Приведены даже телефоны главных врачей и заведующих отделениями. Однако на деле картина получается следующая:
Во-первых, нужно рано утром записываться на очередь к врачу. Я записывался дважды. Первый раз был более чем 130-м, а второй, где-то около 50-го. Это меня и подкупило. Попил минеральной воды № 17 и пошёл записываться. Небольшой номер в записи сбил меня с толку. Решил, что это будет быстро, и до завтрака успею. Однако, все оказалось совсем не так. Без очереди пошли инвалиды. Затем все те, кто платит деньги за услуги. Все это в одно окно. В общем, очередь двигалась медленно.
Несколько слов об очередях. Это один из признаков нашего образа жизни. Они организуются работниками торговли и обслуживания очень умело. Для этого достаточно, что-либо дефицитное дать одному продавцу. Остальные в это время могут гулять, а к тому продавцу выстаивается километровая очередь. Так было и в моём случае.
Наконец-то, часам к 10-ти утра записался к врачу. Эта запись мне дорого обошлась. Вода № 17 сделала своё дело и голодный желудок стал сам себя есть. Купить покушать чего-либо, вблизи очереди, не было возможности. В результате после завтрака спустя некоторое время почувствовал себя плохо — горело лицо. Думал, что это душно в помещении, где находился уже во второй очереди на приём к врачу. Но как позже оказалось — это было отравление. Видно завтрак мой, долго стоявший на столе, оказался несвежим.
Итак, стою уже во второй очереди на приём к врачу. Естественно в указанное в талончике время на приём не попадаю. Дело в том, что кроме больных с талончиками идут и без них на повторный приём. Метода посещений совершенно непонятная. Такое впечатление, что всё делается для того, чтобы уплотнить время приёма до минимума и даже украсть у больного из тех 10 минут, которые ему выделены на приём и за которые он заплатил деньги.
Врач ни слова мне не говорила, измерила давление, послушала сердце. Я же тем временем рассказываю историю своей болезни, а она уже пишет мне назначение на ванны и питьё воды № 17. Всё это молча.
Вышел от врача, иду к сестре. Здесь тоже очередь человек 100. Это уже третья очередь за один день. Хорошо, что немного раньше сообразил записаться в неё, и был уже где-то в районе сорокового. Сестра переписала то, что написала врач и выдала листок мне. Теперь только завтра и в другом месте можно получить талоны на процедуры.
Таким образом, целый день стоял в трёх очередях и своей задачи до конца не решил. Завтра с утра нужно вновь пораньше встать и идти за талончиками на процедуры в четвёртую очередь.
Утром чувствовал себя плохо. Всю ночь меня ломило, а ещё у Люси был сердечный приступ. Моё отравление начало сказываться. Правда, расстройства желудка ещё не было, но температура уже была высокой.
Вот так с температурой пришёл в пункт выдачи талончиков на процедуры. Был где-то тридцатым. До открытия пункта оставался ещё час. Когда открыли его, в очереди уже было более ста человек. Часа через полтора-два после открытия получил талон. Итак, на все эти очереди потратил полтора дня, да ещё к тому же заболел — отравился, так как из-за очередей во время не поел. Но это ещё не всё.
Будет ещё пятая очередь, которую нужно выстоять, чтобы на талончик поставили печать о том, что процедура отпущена в Народных ваннах.
Почему это всё нельзя было сделать в одном месте — кабинете врача. Назначено тебе лечение. Получи талоны и иди, купайся в ванне.
Да, действительно, очереди являются одним из основных признаков нашего образа жизни.
Итак, я сижу в «Народных ваннах» Люся смеётся, что меня в Лермонтовские ванны не пустили. Заслужил только народные.
Сама ванна представляет собой комнату метров восемьдесят квадратных, в которой по бокам и в центре сделаны бетонные сидения примерно на тридцать человек. Сероводородная вода непрерывно поступает по трубам, размещенным под боковыми сидениями, а лишняя сверху сливается в отлив, из которого она вытекает наружу. В обрыве в месте стока отработанной воды нарастает новый травертин.
Больной погружается в ванной в воду по грудь и так сидит в ней пятнадцать минут. Сестра требует тишины, но последняя не всегда бывает. Особенно, когда в ванне сидят кавказцы.
Сама комната, в которой отпускаются ванны имеет неприглядный вид. Потолок и стены чёрные, то ли от сероводорода, то ли от долгого отсутствия ремонта. Принял я десять ванн и после чего заболел. Простудился, температура 38,40 С.
Таким образом, отпуск у меня на Кавминводах был не из приятных. Кроме того, мотала нервы ещё и Люська. Она не хотела, чтобы я принимал ванны, а хотела ехать в Домбай за пряжей. Вот именно тогда ей в одну душу нужна была пряжа, а на всё остальное наплевать. Замечу, что она практически никогда не увлекалась вязкой шерстяных вещей. Просто какая-то женщина сказала ей о Домбае, и она решила, что пряжа ей тоже нужна. Это своеобразная мода.
Теперь мои впечатления о Пятигорске. Городок не плохой, но для отдыха приспособлен мало. Особенно для радикулитчиков. Здесь много не походишь. Всё в гору и в гору, а транспорт работает плохо.
Достопримечательностей здесь не много, а потому местное турбюро даже самые незначительные возводит в культ. Здесь везде культ Лермонтова. Кажется, что всё пропитано им. «Лермонтовская галерея», в которой он никогда не был. «Лермонтовские ванны», где он лечился. Дом Лермонтова. Грот Лермонтова. Улица Лермонтова. Санаторий Лермонтова. Место дуэли Лермонтова. Место первого погребения Лермонтова и тому подобное. Грот Дианы, где он устраивал последний банкет.
Источники минеральных вод размещены в основном в районе парка «Цветник». Почему он так называется? Говорят, что здесь раньше было много цветов, теперь этого не скажешь. Здесь по традиции и собирается и «водяное общество». Все ходят с кружечками. Народу очень много в любое время дня. Свободное место на скамейке в парке найти очень трудно. Для радикулитчиков это немаловажно. На эстраде Лермонтовской галереи даются концерты заезжих артистов.
СМЕРТЬ ЛЮСИ МАКСИМОВОЙ — КУЛИШ
В начале лета 1980 года ничто не предвещало беды. Мы с Люсей по выходным дням катались на моей машине по окрестным лесам Киева, что в Броварском районе. Выезжали на Десёнку. В общем вели активный образ жизни. Саша со своей семьёй служил в Белой Церкви.
Помню как мы провели время в лесу, который находится за Киевской птицефабрикой по дороге ведущей в село Зазимье. Дорога красиво окаймлялась смешанным лесом. В такой лес мы на одном из съездов свернули и слегка углубились в него по лесной дороге. Найдя зелёную полянку с подлеском, которую накрывали сосны-великаны, решили на ней расположиться. Постелили что-то на траву, достали продукты и хорошо пообедали. Конечно без какой-либо выпивки.
Солнце пробивалось сквозь вершины сосен. Мы разделись и стали загорать. В лесу не было ни души.
Сама природа нас тянула на любовь. Именно здесь, несмотря на то, что в Киеве осталась пустая квартира. Сначала я просто баловался, троганием по запретным местам, лаская Люсю. Она отвечала мне взаимностью. Рассматривал её красавицу, отвернув трусики. Всё неожиданно произошло здесь в лесу на траве возле машины. Время пролетело быстро. Стало темнеть. Мы собрались и поехали в Киев. Это был один из последних наших любовных актов.
Люся давно жаловалась, что у неё не всё в порядке в животе, относя это к нарушениям пищеварения. Ходила к какой-то бабке за травками. Постепенно у неё начал расти живот. Я полагал, что так и надо в её возрасте. Поскольку ей 13 июня 1980 года исполнилось 45 лет. Но однажды у неё начались боли. Мы сели в машину и поехали в Поликлинику для учёных, где стояли на учёте, но посещали её редко. В регистратуре после краткого опроса Люсю направили к хирургу. Женщина врач спросила её:
— Вы беременны?
Живот Люси напоминал живот беременной женщины.
— Да нет. Менструация идёт регулярно,— был её ответ.
— Тогда вам немедленно нужно лечь на стационар в Хирургическое отделение, — был совет врача.
Мы с ней пошли в новый корпус стационара. В тот же день ней прокололи живот и выпустили оттуда большое количество воды. Ей стало легче. На следующий день я говорил с врачом делавшим эту операцию. Это был Тимен Анатолий Елизарович.
— Переводим Вашу жену в онкологический диспансер, что возле Софиевского собора, — сказал он. Понимая, что за болезнь у Люси, пытаюсь говорить с ним не делать этого. Оставить на операцию у себя, сообщение о диагнозе убьёт её.
— Мы таких больных у себя не можем держать, — был его окончательный ответ.
Когда Люся вышла ко мне в коридор, то я вместо полной женщины, которую привёз в поликлинику, увидел худенькую девушку.
В тот же день сообщил эту страшную весть Люсиным родителям и тёте Дине.
Через несколько дней прилетел из Адлера отец её Кулиш Валентин Константинович.
Накануне Люсе должны были сделать операцию, и мы с отцом пошли на встречу с врачом:
— Я держала её печёнку. У Вашей дочери... Надежд мало, — сказала врач ещё относительно молодая женщина.
Люсе разрезали живот и увидели, что метастазы уже пошли. И всё. После операции Люся превратилась в маленькую худенькую старушку. Лицо её почернело. Прожила она ещё буквально несколько дней.
Когда мы вернулись с отцом домой он спросил:
— У тебя водка есть?
— Да.— ответил я.
— Давай её.
У меня как у непьющего водка была всегда на какой либо случай.
Налил ему полстакана. Он попросил меня:
— Наливай до края.
На следующий день отец Люси улетел в Адлер.
2 сентября 1980 года Люси не стало.
На похороны съехалась вся её родня. Но у меня они останавливаться не стали. Поселились у подруги её мамы тёти Маруси.
После похорон отец сказал:
— Нужно её памятник поставить. Половину стоимости я беру на себя.
После того как я установил памятник — бронзовый бюст её на беломраморной колонне. Рядом ещё одну колонну красного гранита и такого же цвета две плиты и цоколь цветника. Всё это стоило 7000 рублей. Никто из её родственников ни копейки не дал. Ну, да ладно.
После похорон со мной осталась только моя мама, приехавшая из Днепропетровска. Когда я возвращался с работы, все наши разговоры были только о Люсе. Постепенно это стало тяжело переносить и я сказал ей:
— Спасибо мама, что ты поддержала меня в трудную минуту, а теперь я прошу тебя езжай домой. Иначе мы друг друга здесь измучаем этими воспоминаниями.
Мама моя уехала и я остался совсем один.
Дорогие Люсины вещи я решил продать. Мне нужны были деньги на памятник. Пригласил подругу Люси по её работе. Та отобрала для продажи только шубу и ещё что-то из крупных вещей. Всю остальную одежду забрала невестка Ира. Потом я даже видел её фотографию, снятую на пляже, где она позирует в Люсином купальнике. Мне этот факт был неприятен.
На все эти операции ушло около двух месяцев после смерти Люси. Теперь ко мне никто больше не ходил и не звонил. Вот тогда я познал, что такое одиночество. Когда вечером не с кем поговорить за ужином. На праздник Октябрьской революции меня никто не пригласил. Кроме тяжелой моральной обстановки на меня навалились и физические проблемы. Практически более четырёх месяцев был без контактов с женщиной, а мне всего лишь 46 лет и природа требовала своего.
Теперь, анализируя тогдашнюю обстановку, считаю, что обо мне должны были позаботиться подруги Люсины Эмма Носикан, Валентина Титова и Лидочка, с которыми мы иногда проводили праздники.
Но этого не случилось они как-то сразу забыли обо мне. Мне самому к ним обращаться было неудобно. Считается, что жениться можно через год после смерти супруги, но начать какие-то встречи можно было бы и раньше. На работе тоже мне ни каких предложений не поступало. Поэтому я решил искать себе подругу сам.
Похоронили Люсю на Лесном кладбище. Сначала в неудачном месте, где показали его работники. Потом я настоял, чтобы её перенесли на одну из центральных алей. Что и было сделано.
На кладбище я познакомился с одним мужчиной, который ухаживал за могилкой своего единственного сына. Мне понравился памятник ему и отец сообщил адрес скульптора, который лепил бюст.
Дальше дело техники и денег. Скульптор слепил по фотографии бюст Люси. Архитектор сделал проект памятника, но неудачно в нём закреплены картонные облицовочные камни. Скоро они стали отставать.
Отец Люси обещал отдать половину стоимости памятника, но так и не отдал. Когда я через год проездом был в Адлере. Он напился и не захотел даже со мной встретиться. Мать Люси сказала мне:
— Володя, уезжай.
Мне стало ясно, что здесь в Адлере делать мне больше нечего. Дальше мой путь лежал на Закавказье. Туда, где осталось шесть лет моей молодости и где мы были счастливы с Люсей. Об этом я уже упоминал при описании своего отъезда из Закавказья в Киевское высшее артиллерийское инженерное училище.
ПРОДОЛЖЕНИЕ БОРЬБЫ С МАРЧИКОМ
Все мытарства с моими начальниками Марчиком А. В. и Сусловым Ю. Б. вылились в стихи, им посвященные. Обычно стихи рождаются от сильных переживаний. Пришлось долго думать над тем: Как поступить в сложившейся ситуации?
Идти жаловаться высокому начальству мне не хотелось. Да и жалобы обычно результатов не дают. Вот я и решил выступить на партийном собрании о том, как начальником кафедры преступно расходуются потенциалы высококвалифицированных сотрудников. В своем выступлении я изложил все то, о чем писал в дневниковых записях, приведенных выше. Мое заявление было разрывом бомбы в училище. Одни меня поддерживали, другие – осуждали. Дескать, я нарушил принцип единоначалия и набрался храбрости критиковать своего непосредственного начальника. Вмешался даже политотдел. Были у меня беседы с его представителем. Однако все постепенно «спустили на тормозах». Свое отношение к Марчику и Суслову я изложил в стихах.
Октябрь 1982 года город Киев
МАРЧИКУ А. В.
Полуротный, полувзводный —
Кафедральный командир.
Как ученый он бесплодный
Не поможет тут аир.
Но всегда в почете ходит
Кафедральный командир.
Всем работу он находит,
Загрузил бы ею мир.
А работа та такая,
Что дает наш командир,
В общем даже непростая,
Долго думал командир,
Бестолковая ж такая,
Удивился бы весь мир.
И вот этот-то чудак
В жизни гонит один брак.
Напридумал столько дел,
Что от них сам поседел.
Не переделать их всех нам,
Хоть ты тресни пополам.
Вот и топчемся на месте
Как буксует паровоз,
Шуму много, пару воз
И вращаются колеса
Без какого либо спроса.
Кругом скрежет, визг металла
И все ради только бала.
Чтоб начальство похвалило.
Да и в праздник не забыло.
И подарок подарило.
Ну пускай хотя бы мыло.
Пусть отмоется от грязи,
Что забрызгался он в связи,
Поливая ею их,
Подчиненных «дорогих».
И зачем такой полив?
Что к нему бы шел прилив.
Прилив славы и почета.
В том его лишь вся забота.
Октябрь 1983 года г. Киев
СУСЛОВУ Ю. Б.
Хвалить себя он сильно любит,
А вот других всегда осудит.
Следить за всеми он готов
И видит в том свой новый зов.
Его бы хлебом не кормить,
А дать контроль бы проводить,
В суде б ему позаседать,
Свою собаку поласкать.
Он часто может повторять,
Что честный он, правдивый
Такой хороший и трудолюбивый.
Но словно пес тот шелудивый,
Везде во все свой нос сует
И все интриги он плетет.
Всем он хочет доказать
Свою порядочность опять.
Со временем своим он «не считается»
И потому по городу мотается
Не только в выходной и библиотечный день,
Но и в будни ему ездить тож не лень.
Вот так средь бела дня он исчезает,
По суткам где-то пропадает,
Видно; что-то выбивает или собирает.
Он самый яркий коллекционер,
Хотя еще не пенсионер.
Собирает он книги, марки, монеты,
Дарим для коллекции эти куплеты.
Вступил в кооперативный он гараж,
Но вот беда не выбил первый он этаж
И шум поднял на весь кооператив,
Увидев там один лишь негатив.
Квартиру сыну он купил,
Машину вовремя сменил,
Приобрел дачу-огород
И все в один и тот же год.
В придачу орден получил
И был начальнику он мил.
Чтоб увеличить свои проценты,
Выбивает он доцента.
Опять он в грудь себе стучит
И ни минуты не молчит.
Кто о честности своей так много говорит,
Он видно здорово горит.
Что ж дал он для народа
И за что ему награда
И за что такой почет
Не простой ли тут просчет.
Да кто же он такой, лисица или грач?
Нет, он самый натуральный рвач.
Узнали ль Вы его портрет.
Да, да, наш будущий доцент.
Примерно через полгода после моего выступления на партсобрании, чтобы я сильно больше не выступал, предложили сына моего Александра перевести из Белой Церкви в Киев к нам в училище. Что и было сделано. Тем самым заставили меня молчать.
В это же время летом 1983 года начался очередной передел учебных программ. Созданную мною дисциплину «Военное телевидение, инфракрасная и лазерная техника» (ВТИКЛТ) разорвали на два раздела и присоединили их к различным дисциплинам. Это тоже были козни Марчика.
Во ВТИКЛТ кроме разделов, перечисленных в самом названии, входил еще раздел «Индикаторные устройства радиолокаторов». Его присоединили к импульсным устройствам. Само же название ВТИКЛТ тоже заменили на оптоэлектронные устройства (ОЭУ). Они вошли разделом в дисциплину «Радиоприемные и оптоэлектронные устройства». Причем все эти перестановки проходили на уровне ученого отдела. Они там как хотели так и перекраивали программы не очень-то считаясь с мнением преподавателей кафедры, которым придется читать эти дисциплины.
Практически радиоприемные устройства и оптоэлектронные устройства оставались разными дисциплинами, имеющими отдельные предметно-методические комиссии (ПМК). На них обсуждались методические материалы, принимались рекомендации по методике проведения занятий.
Председателем предметно-методической комиссии по разделу оптоэлектронные устройства, был назначен я. Кроме меня, в нее входили преподаватели, читающие этот раздел, подполковники-инженеры Лукьянец Павел Григорьевич и Кириченко Геннадий Борисович. С первым мы служили вместе на Кавказе, а второй – был моим адъюнктом, пока еще не защитившимся. С ними у меня проблем не было.
Марчик требовал, чтобы кроме планов работы ПМК, были еще протоколы их заседаний. Опять же формальные требования, поскольку этих особых заседаний не проводилось. Все решалось в рабочем порядке. Однако протоколы Геннадий Борисович писал исправно и регулярно. Я же составлял только планы работы ПМК-5 на каждый месяц.
Вот, например, типовые вопросы, которые включались в эти планы:
1) Анализ качества согласования дисциплины по разделу ОЭУ с обеспечивающими и обеспечиваемыми дисциплинами.
2) Обсуждение направлений совершенствования учебно-лабораторной базы по ОЭУ.
3) Разработка перечня контрольных вопросов и ответов к ним по разделу ОЭУ.
4) Обсуждение материалов по методике приема зачетов по ОЭУ.
5) Обсуждение текста лекций по применению лазеров в военной технике.
6) Обмен опытом реализации принципа проблемности в учебном процессе по ОЭУ.
7) Проведение инструкторско-методического совещания по практическому занятию на телевизионно-оптическом визире.
Порой эта работа у меня вызывала внутренний протест. Он выливался стихами.
Декабрь 1983 года город Киев
НАЧИНАЮЩЕМУ ПРЕПОДАВАТЕЛЮ
Заседание кафедры идет.
Начальник нудным голосом «поет».
Сидим мы его слушаем.
Порой друг друга кушаем.
«Здоровый» наш коллектив
Делится на пассив и актив.
Пассивные больше помалкивают.
Активные часто позявкивают.
Выступать должны они обязательно
Ибо их не взлюбят основательно.
Чаще будешь выступать.
Чащу будут отмечать.
Может даже выдвигать.
Ну, а если мыслей нет,
Не насилуй свой портрет,
Повторяй ты слово в слово
Мысль начальника родного.
Поддержал его ты снова
Будет вновь тебе обнова.
Вот так толчем мы воду в ступе
И много лет сидим мы в купе.
Не ждем от друг друга радости,
Хоть как-то избежать гадости.
А она порой преподносится,
Так что кулак в ход просится,
С такими благими намерениями.
Нет, не прикрыть ее даже прениями.
Опять сидим мы на собраниях.
Порой молчим на заседаниях.
Грустим о потерянном времени.
Не избежать нам этого бремени.
Все пишем, пишем протоколы,
В работе же одни проколы.
Обучаемых на кафедре не видно,
Вот почему нам так обидно,
Проблема нас одна волнует.
Почему курсант наш и в ус не дует.
Сидит, куняет на занятиях
Не разбираясь даже в понятиях.
Несколько слов о методике чтения лекций. Меня всегда возмущает то, что в разговоре, выступлении, чтении лекций у некоторых лекторов нет конкретики. Говорят много и красиво, но ничего не скажут толкового. За это я не любил слишком говорливых преподавателей, у которых не речь, а словесный понос. Тоже самое можно сказать о некоторых политиках. За ними ничего толкового в конспект не запишешь.
Преподаватель должен говорить медленно и конкретно, чтобы студент (слушатель) мог успеть осмыслить сказанное и записать необходимые сведения в конспект. Порой доходя до диктовки. Здесь лектор не должен рисоваться, показывая какой он умный со своим быстрословием. Не все слушатели могут быстро воспринимать.
В отличие от учебной лекции популярная лекция, например, на тему: «Есть ли жизнь на Марсе», может читаться скороговоркой. Слушающим ее не потребуется выучивать материал, содержащийся в ней, для сдачи экзамена. Здесь лектор имеет возможность блеснуть своим красноречием.
Однако некоторые лекторы в наших училищах этих простых истин не понимали и мучили слушателей.
В январе 1984 года ушел на повышение Лукьянец П. Г. Мне в мое ПМК ввели нового молодого преподавателя инженер-майора Шляхова Ивана Семеновича. Пришлось его учить преподавательскому мастерству. Это было необходимо, поскольку он вышел из лаборатории и раньше занятий не проводил.
Слушатели, которые заинтересовались оптоэлекторнными устройствами, приходили ко мне писать курсовые и дипломные проекты. Обычно в один год у меня работало два-три дипломника. Некоторые из них потом становились моими адъюнктами, как, например, Кириченко Геннадий Борисович.
— «Наука начинается с переноски тяжестей»,— так я говорил своим ученикам, таская вместе с ними приборы для наших экспериментальных установок.
КАФЕДРА № 7 ПЕРЕДАТЧИКОВ И ПРИЕМНИКОВ
Летом 1984 года вновь прошли организационные мероприятия. Я со своим разделом ОЭУ воссоединился с дисциплиной радиоприемные устройства на кафедре № 7. Теперь там начальником стал полковник Акименко Николай Васильевич. Он тоже вышел из когорты Колчерина, хотя диссертацию писал по распознаванию образов у Зиновьева. Образно говоря, мне «немного легче стало дышать». Я избавился от постоянной опеки Марчика, который даже после моего выступления на партсобрании продолжал вмешиваться во все мои дела.
В это время руководство училища увлеклось автоматизированным контролем знаний слушателей по дисциплинам. Разрабатывались различные варианты осуществления такого контроля с применением специальных контролирующих машин, точнее устройств, и без них. Нами разрабатывались перечни вопросов и ответов для автоматизированного контроля. Лично я не был ярым сторонником его использования. Объективности при нем мало. Однако, если все подготовлено хорошо, то принять зачет у одного учебного отделения можно за два часа, которые запланированы в учебном плане. При устном и личном опросе слушателей времени у преподавателя уходило значительно больше. При этом мы на ПМК регулярно обсуждали и совершенствовали методику приема зачетов автоматизированным способом.
На ПМК обсуждались вопросы реализации принципов партийности и проблемности в учебном процессе. Об этом нам преподавателям постоянно напоминали руководители училища, особенно заместитель начальника по учебной и научной работе полковник Колчерин Сергей Демьянович, бывший ранее начальником нашей 32-ой кафедры. Чтобы там теперь не говорили, но нас преподавателей тоже постоянно учили. Приведу основные требования принципов партийности в обучении:
— Органически связывать изучаемый материал с жизнью нашей страны и задачами Советских Вооруженных сил;
— Сосредотачивать внимание слушателей (курсантов) на глубоком понимании идейного смысла и практического предназначения программного материала;
— Побуждать обучаемых к изучению программного материала с позиций марксистско-ленинской методологии, формировать у них диалектический подход к анализу теоретических и практических вопросов, умение видеть все явления и процессы во взаимной связи и зависимости, в состоянии развития;
— Развивать у обучаемых умение правильно оценивать новые факты, идеи, гипотезы науки;
— Показывать передовую роль советских и русских ученых в развитии науки и техники;
— Разоблачать буржуазную и ревизионистскую идеологию.
Преподаватели нашего ПМК-5 показывали на занятиях, какой вклад внесли советские и русские ученые в развитие телевидения, инфракрасной и лазерной техники.
Использование в обучении принципа проблемности позволят активизировать работу слушателей (курсантов) в процессе занятий. Поэтому нужно чаще ставить учебную проблему и совместно с обучаемыми ее решать.
Применялись также нами технические средства обучения (ТСО). В основном это были статистические средства проекции. На каждой лекции, каждом практическом занятии использовались 8-10 диапозитивов с графиками, структурными и функциональными схемами изучаемых устройств.
Мы проводили проверки ведения конспектов. Это связано с тем, что программы были специальные, по объему и содержанию отличающиеся от существующих учебников по дисциплине. Преподаватели старались читать лекции в относительно медленном темпе, чтобы обучаемые успевали записать основные их положения и даже сделать необходимые рисунки. Это давало свои результаты и успеваемость по нашему разделу ОЭУ была довольно высокая.
Большое внимание уделялось лабораторным занятиям. Всего по разделу ОЭУ было четыре лабораторных работы. Это:
1) «Изучение конструкции и исследование параметров, а также характеристик телевизионно-оптического визира»;
2) «Исследование параметров и характеристик приемников лучистой энергии»;
3) «Изучение конструкции и исследование характеристик электронно-оптических приборов ночного видения»;
4) «Изучение конструкции и исследование оптических квантовых генераторов (лазеров)».
В основном все лабораторные установки работали исправно, но все же лазеры были самыми ненадежными приборами.
Слушатели (курсанты) после выполнения лабораторных работ оформляли отчеты, где приводили результаты своих исследований. Это дисциплинировало их работу и готовило к будущим работам над курсовыми и дипломными проектами. В процессе выполнения лабораторных работ мы стремились привить любовь у обучаемых к технике, в частности, бережно с ней обращаться. Особое внимание обращалось на сопоставление полученных экспериментальных результатов с теоретическими значениями.
Много труда преподавателями ПМК-5 ОЭУ было вложено в совершенствование и поддержание лабораторных установок. Особенно в условиях, когда лаборантский состав был сильно сокращен.
Жизнь кафедры № 7 передатчиков и приемников под руководством полковника Акименко Николая Васильевича шла спокойно и размеренно, без каких-либо дерганий. Заместитель у него был полковник Катупин Владимир Владимирович. Спокойный, выдержанный офицер. Они были однокашниками по КВИРТУ, а поэтому понимали друг друга. Следует заметить, что коллективных встреч за столом стало меньше. Видно, все мы немного постарели. Особых скандалов за годы пребывания под началом Акименко не припомню. Просто он был нормальный человек.
Выдержанный, терпеливый, подтянутый, спортивный, умный. Ум у него аналитический (мою лекцию разложил когда-то на заре моей преподавательской деятельности по полочкам). Грамотный, почерк красивый. Сам он красивый. По типу лица его можно отнести к ближневосточным мужчинам. Волосы черные, седеющие, но жесткие. Дружил он с Барабашом Юрием Левановичем, тоже ближневосточного типа, но последний был заносчивый. Да и отчество его говорило само за себя.
Скромность его даже выразилась в том, что он полковник жил в двухкомнатной квартире в доме первой хрущевской постройки, в котором кухня и коридор были очень маленькие, даже настолько, что, когда умерла его жена Татьяна, то нельзя было вынести ее в гробу. Выносили тело на простынях и только на улице положили в гроб. Татьяна была симпатичной женщиной. Причем на коллективных встречах она часто сама приглашала меня на танец. Светлая ей память.
Дела мои научные потихоньку продвигались. Мне заместитель начальника училища по научной работе полковник Ветров Владимир Иванович даже выделил в спецкорпусе отдельную комнату для моих исследовательских установок. Это было своеобразным признанием моих научных достижений. Мы перетащили в эту комнату свои лазерные установки и научная работа продолжалась. Но время было ранее утеряно. Хотя наши заявки на изобретения все чаще признавались в Комитете по делам изобретений.
Работало у меня два адъюнкта Четкарев и Гопко, а также ставший преподавателем Кириченко. Первые вскоре окончили адъюнктуру и уехали в другие училища по назначению преподавателями. Последний остался в нашем училище на нашей теперь под номером 7 кафедре тоже преподавателем. К сожалению, все они оказались небойцами. Никто из них диссертации так и не защитил.
Хочется еще раз отметить, что с сентября 1984 года мне служилось и работалось хорошо до самого моего увольнения из Армии в декабре 1988 года. Мне даже училищное начальство доверило ходить на подготовках к парадам дублером заместителя начальника училища. Тогда же удалось посмотреть парад со стороны. Когда наше училище двинулось маршем мимо трибуны, то в строй стали настоящие заместители начальника училища, а я и еще два дублера заместителей остались стоять вблизи трибуны. Неожиданно к нам подходит мужчина в штатском и требует, чтобы мы ушли со своего места. Но мы не отреагировали и он отстал. Удивляться приходилось наглости этих опричников. Мы же вышли из парадного строя. Причем все трое полковники.
В 1986 году взорвался 4-ый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции (АЭС). Это был шок, особенно для киевлян. Некоторые бросились вывозить детей из города всякими способами. Но автотранспорт чаще всего задерживали на границах Киевской области, чтобы он колесами не развозил радиационные вещества по всей Украине. В эти дни у меня пошли стихи о Чернобыле. Так 28 апреля 1986 года я записал следующее:
Весть черная нас всех ошеломила.
С Чернобыля на Киев принеслась.
Жизнь нашу быстро изменила.
Атомная станция взорвалась.
(и далее)
Преступники о славе лишь мечтали.
Людей окрестностей в расчет не принимали.
Были еще какие-то строки, но они потерялись.
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ НАЧИНАЮЩЕГО НАУЧНОГО РАБОТНИКА
1. Никогда не беседовать с нужным человеком (начальником, подчиненным, товарищем, сослуживцем) иначе, как на избранном тобой месте в отсутствии третьих лиц и в выбранное тобой время.
2. Лучше беседовать с человеком утомленным (например, в конце рабочего дня), тогда легче от него добиться того, чего хочешь. Но не сильно возбужденным. Иначе разговора не получится и положительного решения вопроса не добьешься.
3. Не следует добиваться чего-то одного, ибо чаще всего люди будут препятствовать тебе в этом. Нужно брать то, что идет само, то есть, когда интересы твои и твоего окружения совпадают. В противном случае нужно менять окружение или под него подстраиваться. Все зависит от поставленных тобой целей.
4. Если хочешь что-то узнать, то не следует открыто этим интересоваться. Тогда тебе этого не скажут. Нужные сведения для тебя могут быть заключены в широко распространенном у нас «трепе», которого всегда много в нашей среде, и не высказывая особого интереса к тому, что тебя в действительности интересует.
5. О тебе сотрудники должны знать как можно меньше плохого и, по возможности, больше хорошего. Но не очень много (до поры, до времени), а то зависть может сделать свое черное дело.
6. Нужно чувствовать, понимать, знать конечные цели того лица, с кем имеешь дело (начальник, подчиненный, товарищ, сослуживец). Часто эти цели скрывают и говорят (с трибуны, в кулуарах, на банкетах и даже с глаза на глаз) совершенно противоположное.
7. Чтобы меньше знали о тебе того, чего не нужно, не следует разбрасывать свои вещи, оставлять развернутые тетради или записи с твоими сокровенными мыслями.
8. Чтобы меньше знали о твоих связях, не писать на отрывном календаре фамилий, телефонов и других сведений.
9. Записи с ненужными тебе сведениями, но и нежелательные для ознакомления других лиц уничтожить так, чтобы их нельзя было восстановить. Сжигание не всегда эффективно, да и видно для окружающих. Лучше такие бумажки спустить в канализацию (в унитаз с эврикой), предварительно разорвав.
10. При решении научных проблем не следует упираться в одну из них, очень часто неразрешимую. Нужно уметь выделить и оценить попутно подвернувшуюся идею или обнаруженный научный факт. Очень часто бывает так — пойдешь за одним, а наткнешься на другое. Нельзя упускать этого другого. Временно отложить работу над первым и посмотреть, что получится из второго.
11. Самые сложные вопросы нужно решать с утра. Это чтение новых статей при поиске информации. Это построение моделей, математическое описание их, выводы формул, разработка планов эксперимента. Написание статей, отчетов, книг.
12. После обеда заниматься вопросами попроще. Это сборка экспериментальной установки, поиск деталей к ней (наиболее дефицитные детали нужно хорошо хранить, лучше в сейфе), арифметические вычисления, выполнение различных поручений и другие мелкие работы.
13. Выбранная для решения задача должна быть решаема тобой. Этого кроме тебя никто оценить не сможет. Ибо никто не знает лучше твоих возможностей, чем ты сам. Кроме того, эта задача должна быть решаема в тех условиях, в которых ты находишься. Думаю, что само собой разумеется, что эта задача должна быть интересна для общества в целом и для твоего начальства, в частности. Эти интересы очень часто не совпадают. Для тебя важно решить первый вопрос ибо, если даже задача интересна и для общества и для начальства, но тобой не решима, то нечего на нее и тратить силы.
14. Если хочешь делать карьеру в русле своего начальства, то нужно уметь угадать его желание даже им не высказанное. Мой путь был иным. Я желания начальства не угадывал, а шел своей дорогой, а поэтому в большие начальники и не пробился. Моя дорога почему-то никогда не совпадала с дорогой моих начальников. Как на Кавказе, так и здесь.
15. Нужно уметь создать о себе определенную добрую славу, о том, что ты прежде всего хороший работник, то есть производить впечатление. Можешь выполнить работы определенной степени сложности и большое разнообразие поручений, но здесь есть опасность, что таковыми тебя завалят. Времени на выполнение основной своей задачи не останется. Поэтому нужно свои способности и возможности иногда скрывать. Как говорится: «Не высовываться!» К таковым можно отнести: хороший почерк, умение рисовать, в том числе и карты, умение работать топором, рубанком, чеканить, вырезать и другие оформительские работы, а иногда даже и умение подготовить какой-то материал, который нужен начальнику, но совершенно не нужен тебе в данный момент и в перспективе. Тут нужно действовать в зависимости от поставленных тобой себе целей. Для тебя хороший работник означает, что ты не болтаешься по коридорам, а сидишь на своем рабочем месте или в читальном зале или в другом укромном местечке и работаешь над собой. Готовишься и сдаешь кандидатские экзамены в соответствии с тобой же составленным планом, изучаешь литературу по выбранной тобой проблеме (учебники, монографии, диссертации, статьи советские и зарубежные, авторские свидетельства, отчеты по НИР и другие информационные документы).
16. При написании статей используй только то, что сам сделал (придумал схему, обнаружил эффект, получил экспериментально, вычислил, вывел формулы и т. п.).
17. Диссертация – это сборник твоих статей, объединенных одной общей идеей.
Диссертация это не учебное пособие и не учебник. Она пишется для подготовленного читателя.
Диссертация это не монография по какой-либо проблеме. Над одной проблемой могут работать многие исследователи. В диссертации об этом нужно указать кратко, но не опускаться до описания исследований, выполненных другими авторами по этой проблеме. Это одна из основных ошибок начинающих писать диссертацию. Не избежал ее и я. Нужно знать, что сделали другие, иметь материалы их исследований, но в диссертацию эти материалы не помещаются.
АФОРИЗМЫ, ХОДИВШИЕ В НАШЕЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКОЙ СРЕДЕ:
— «Не говори о себе плохо. Об этом скажут твои товарищи».
— «Сказать «все» иногда ничем не лучше, чем сказать ничего».
— «Чем меньше люди знают о тебе, тем спокойней будет твой сон». Восточная мудрость.
— «Точка сидения определяет точку мышления».
— «Дни наши сочтены не нами». Максим Соколов.
— «Кривая проведена по двум точкам, из которых одна точка зрения автора». Варюхин.
— «Каждый думает сам за себя».
— «Жизнь наша полна неопределенностей». Максимов.
— «Ленин, Сталин и Загузов – классики военных ВУЗов». Загузов Иван Михайлович – старший преподаватель кафедры № 31, инженер-полковник, любящий изрекать афоризмы.
— «Всю жизнь в борьбе. До обеда с голодом. После обеда со сном».
— «Если ты поставишь двойку, то получишь головомойку».
— «Все, сильно зарвавшиеся, подлежат уничтожению». Максимов.
— «Великие идеи рождаются в свободном плавании». Максимов.
— «Заканчивай начатое». Максимов.
— «Пусть будет так, как будет». Максимов.
— «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом наук быть обязан».
— «Теоретик нужен больше для украшения, чем для дела».
— «Бороться и искать! Найти и перепрятать».
— «Прав тот, у кого больше прав».
— «Сейчас чем выше ранг руководителя, тем большая он сволочь». Максимов.
— «Кадры решили! И все!».
— «Тут докторскую диссертацию нужно писать, а в голове одни бабы».
22 августа 1984 года
ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ МОЯ
Теперь можно было подумать и о себе. Ведь я был еще достаточно молодой (46 лет) здоровый мужчина. Правда тогда в этот период чувствовал себя с женщинами скованно. Надо мной давлел образ Люси.
На работе решил никаких отношений с женщинами не заводить. Да и коллектив у нас в основном был мужской. Помочь мне могли только знакомые и культурные учреждения.
Постепенно пришел к выводам: какую женщину мне необходимо. Кого я хотел бы видеть своей подругой, женой.
Мои критерии выбора жены:
1. Прежде всего по любви. Хотя это понятие не поддается описанию.
2. По внешним физическим данным лица и тела женщины.
3. Большое значение я придавал характеру ее. Как она относится к людям и, в частности, ко мне.
4. Для меня не имели большого значения их специальности, должности, богатство и т. п.
5. Внешний вид их одежды конечно играл определенную роль, но не определяющую.
Когда же находил в женщине физический недостаток и, если с ним смериться не мог, то под каким-либо предлогом расставался. Может это и жестко, но по-иному было бы нечестно.
Отвергнутых мною старался не обижать, а тем более никогда не оскорблял, не унижал.
Конечно, в заключение следует заметить, что общества, в котором у нас можно было бы выбрать себе подругу, практически нет.
ВАЛЕНТИНА АТРОЩЕНКО
Познакомился я с Валей в клубе «Славутич», что на Подоле. Увидел ее и пригласил на вальс. Люблю этот танец. За ним было танго и мы разговорились. Все это описано в стихах, которые у меня самопроизвольно пошли после этого знакомства. Они напечатаны в моем сборнике стихов «Вторая молодость моя».
Когда танцы закончились, я проводил Валю до автобуса. Она дала мне свой адрес в Броварах. Уже на ступеньках автобуса, повернувшись в мою сторону, сказала:
— У меня никого нет.
Автобус тронулся, а я остался в Киеве и поехал к себе домой.
Из коротких разговоров между танцами я уяснил, что она разведена. Живет в Броварах в двухкомнатной квартире. Сын живет отдельно. Внешне мне Валентина понравилась. Круглолица, видно у нее в крови есть монгольская частичка. Приятная улыбка с ровным рядом белых зубов. По росту не из маленьких, но и не очень крупная, волосы черные, глаза карие. Хорошая фигура. В общем я влюбился.
Через неделю в воскресенье днем поехал в Бровары. Меня встретили приветливо. Мы пообедали. Пошли погуляли по Броварам. Вечером ужин с выпивкой и закуской. Продолжали рассказывать друг другу о себе. Тогда узнал, что Валя работает бухгалтером. Я было собрался уезжать, но она сказала:
— Оставайтесь! Я Вам постелю в другой комнате.
Она быстро это сделала. Раздевшись до трусов, уже лежу в постели. Пред сном Валя заходит ко мне и садится на край постели. Беру ее за руки, притягиваю к себе и целую. Неожиданно она совершает прыжок и уже лежит с другой стороны от меня. Дальше пошли объятия и поцелуи. Остатки одежды уже сброшены. Мы слились в единое целое. Я был много месяцев без женщины, а поэтому вошел в нее с громадным удовольствием. Она в моих руках подо мной была мне очень приятной. После того как мы очнулись. Стали разглядывать друг друга. Кожа у нее бархатистая, смуглая. Это наследие монгольского предка. Скользя по ее телу своими руками, обнаружил на животе растяжение. Рука моя на нем задержалась.
— Это у меня после родов,— пояснила Валентина.
Затем пошли опять поцелуи, объятия и вновь я разрядился в нее. Мы оба были довольны друг другом, нам было чудесно.
Утром, пораньше я уехал в Киев. Теперь регулярно по субботам и воскресеньям приезжал в Бровары. Даже придумал для себя присказку:
— Вставайте, граф!
Вас ждут давно в Броварах!
Мы ходили в лес под антенное поле, которое было через дорогу от ее остановки автобуса «Порошинка». Чувствовал себя помолодевшим. Дурачился с Валей в снегу под антеннами. Наши отношения развивались, но одного хорошего видно не бывает. Нужна и ложка дегтю. Ею стала ее голова, точнее темечко. Как-то в одну из наших постельных игр, я рукой взялся за ее голову и вдруг обнаружил, что надо лбом есть еще одна ступенька в волосах. Причем довольно высокая. Она маскировалась ими. Валя почувствовала, что я обнаружил этот дефект ее головы и сказала:
— Не бери меня за голову. Я не люблю этого.
Наверно это родовая травма, подумал я. Больше об ее голове мы не говорили, но мне это не понравилось.
Вскоре подоспела и первая размолвка. Приезжаю в Бровары. Смотрю Валя какая-то грустная.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— То, что случилось, уже прошло,— отвечает она.
— Но все же, — настаиваю я.
— Что, что? Аборт сделала,— в сердцах говорит она.
— Почему со мной не посоветовалась? — интересуюсь я.
— А зачем мне с тобой советоваться? Ты, что мой муж. Ты только все кончаешь да кончаешь, не думая о последствиях,— выпалила она и замолчала.
В тот вечер не смотря на то, что я ночевал у нее, мы этим «делом» не занимались. Вскоре это все забылось и наши любовные утехи продолжались, но теперь уже с предохранением. Была весна 1981 года.
Бывало, что и Валя приезжала в Киев, но к себе я ее не приглашал, хотя она знала мой адрес и писала мне письма. Я ей отвечал на них стихами. (Смотри сборник «Вторая молодость моя», страницы 5–8).
Летом она неожиданно сообщает мне, что едет на курорт, попить водички. Мне это не понравилось. После этого наши отношения охладевают. Встречи становятся все реже. Уже нет той увлеченности, что была в начале. Я понимаю, что на ней не задержусь.
Осенью мы с ней окончательно разорвали наши отношения. Во-первых, поездки в Бровары прекратились. Во-вторых, переписка тоже оборвалась. Напоследок Валентина приехала ко мне в училище и вызвала меня на проходную. Высказала все, что обо мне думает. Сообщила, что ее подруга видела, как я на автобусной станции провожал другую женщину в Чернигов. Это был конец. Однако она навсегда остается второй женщиной в моей жизни.
ИРИНА КОЛЕСНИКОВА
С Ириной меня познакомил Толя Бескровный. Хотя наглядно я с ней был знаком давно, встречал в нашем училище. Она была преподавателем кафедры русского языка, которому учила иностранцев, обучающихся у нас военному делу. К слову заведующей кафедрой у нее была болгарка. Да и меня в школе русскому языку учила полячка. Этот наш язык международный.
У нас на 32-ой кафедре в лаборатории работала Света Сащук. Она училась в Университете и, когда его закончила, то перешла на кафедру русского языка, где и познакомилась с Ириной. В свою очередь Света была подругой Толи Бескровного, но я этого не знал. Вот так я вышел на Колесникову.
Было начало лета 1981 года. Погода стояла хорошая. Толя предложил мне съездить с ним и девочками на реку Десну. Мы на его машине «Волга» заехали на иностранный факультет, который располагался в 31-м военном городке на улице Пархоменко. Забрали с собой девочек и поехали сначала по Броварскому шоссе, а затем за птицефабрикой, свернули в лес. Дорога там очень красивая. Ее окаймляет смешанный лес. Много старых дубов.
Окна в машине были все открыты и по салону гулял ветер, который ворошил наши волосы. Особенно бесцеремонно он обращался с прической Ирины. Она носила длинные светлые волосы. Они то поднимались вверх, то закрывали ей лицо. Я был от нее в восторге.
Наконец мы выехали на берег Десны. Расположились в кустах лозы. Перекусили. Мы с девочками выпили шампанского. Чем-то закусили. Толя не пил. Он за рулем.
Мы разделись до плавок. Девочки до трусиков и лифчиков. Теперь я мог оценить Иринину фигуру во всей ее красе. Скажу, что такой фигуре позавидовала бы любая теперешняя фотомодель. Она была идеальной, несмотря на то, что Ира уже побывала замужем и имела ребенка. Правда тогда была в разводе. Я буду близок к истине, если скажу, что она может быть вполне названа северной русской красавицей.
После легкой закуски на поляне мы устремились к воде. Купались, барахтались, как дети. Постепенно я увлек Иру прогуляться вдоль берега. Место было пустынное и вокруг не было видно «ни души». Так прогуливаясь неожиданно даже для себя, завалил ее под куст лозы. Она не сопротивлялась. Трусики мигом с нее слетели, а с меня — плавки. И вот я уже на ней и даже в ней. Все прошло, как во сне, но и тут контроль у меня над собой был. Мне не хотелось делать для Иры проблемы и перед концом акта сперма была мною слита на песок. Даже сейчас, через больше, чем четверть века, у меня перед глазами на сухом песке пятно, увлажненное моей спермой. А мог бы ею был зачат ребенок. Может быть тогда и жизнь моя по-другому бы сложилась.
Вскоре мы опомнились и, одев свои трусики и плавки, пошли туда, где оставили Свету и Толю возле машины. В разговоре Ира намекнула, что у них там тоже все хорошо. Я не знал, что Света является любовницей Толи. Был знаком с его женой Надей и по внешним признакам считал Толю идеальным мужем.
Что же помешало мне остановиться на Ирине? На обратном пути, немного отрезвев от выпивки и любовных утех, стал в деталях изучать лицо новой моей подруги, которая стала третьей женщиной в моей жизни. Тут только заметил, что у нее некрасивые зубы. Они напоминали мне пилу, на которой высота зубцов неодинакова. Этот факт начал меня мучить. Из памяти не выходил ровный ряд зубов моей покойной жены Люси. Поэтому встретившись с Ирой через некоторое время еще раз, я не стал развивать эту связь. Она тоже не преследовала меня. Мы расстались хорошими знакомыми.
ЕКАТЕРИНА ЛУКЬЯНЕЦ
Встретились мы с Катей у ее брата полковника Лукьянец Павла Григорьевича. Я его знал еще по службе в Закавказье. Он был офицером в огневой батарее соседнего зенитного ракетного дивизиона. Одно время даже ходил в адъюнктах. Фамилия у него тогда была Пидтилок, потом он ее заменил. Парень был контактным, приятным. Когда же через много лет судьба вновь свела нас в моем Киевском высшем зенитном ракетном инженерном училище, то мы сблизились и он стал приглашать меня в гости. У него было знакомство с начальником отдела кадров училища и тот посоветовал Паше заняться наукой, чтобы получить звание полковника. Для этого нужно было зарегистрировать тему кандидатской диссертации.
Лукьянец в училище пришел из войск по связям его жены Тамары. Конечно ни о какой науке он понятия не имел. Поставили его преподавателем читать технику, в которой он немного разбирался. Однако, чтобы получить полковника ему необходимо было выдвинуться на должность старшего преподавателя, а для этого, в свою очередь, нужно было показать, что ты занимаешься наукой. Для начала необходимо было утвердить перспективную тему кандидатской диссертации. Поскольку я тогда пытался делать докторскую диссертацию, то у меня вопросов, которые могли бы быть вынесены на кандидатскую, было много. Вот я и сформулировал ему такую тему, которая прошла Совет училища и была утверждена как тема его кандидатской диссертации.
Паша вскоре получил должность старшего преподавателя и затем звание полковника, а диссертации, конечно, никакой не писал. Цель его была достигнута.
Спустя примерно год после того, как я остался один, Лукьянец пригласил меня к себе в гости и познакомил со своей сестрой Катериной.
После обильного застолья мы поехали прямо к ней домой. Она жила на Печерске в однокомнатной квартире с сыном. На эту ночь его куда-то определили. Поэтому мы с Катей оказались вдвоем в изолированном пространстве.
Лицом Катерина была похожа на Пашу, но если его можно было считать почти мужским красавцем, то у нее лицо было несколько грубоватым. Можно сказать, это лицо крестьянки с крупными чертами. Фигура у нее была красивая, а сама она была крепкой, спортивной девочкой.
Все у нас состоялось в тот же вечер и в общем было неплохо. Однако следующую встречу мы уже у нее в квартире не могли провести, так как должен был вернуться ее сын.
Пришлось мне пригласить ее к себе. Она стала первой женщиной, которая переступила порог моей квартиры после того, как Люся ушла «в лучший мир», то есть до Катерины я никого в своей квартире не принимал.
Ночь была бурная. Для меня вначале все было хорошо, но затем после каждого сеанса Катя будила меня и хотела еще. Видно истосковалась она по мужчине. Таких сеансов за ночь было шесть. Наконец мы уснули. Утром проспали, однако бодро встали и, позавтракав, отправились по своим работам. Честно говоря, я подумал о своей предстательной железе не посадит ли она ее и у меня в мозгу шевельнулась мысль, что Катерина меня того, зае…а. В полном смысле этого слова. Кстати, я не боюсь употребить его здесь ибо оно обозначает половой процесс, происходящий между мужчиной и женщиной. Сейчас же его заменяют различными совсем не подходящими синонимами — поимел, трахнул и т. п. Это отголоски неискренней христианской морали. Катя видно почувствовала сомнения по моему выражению лица и сказала:
— Глаза вижу скучные. Это было в последний раз.
Виделись мы с ней на коротке еще раз в компании Паши. Когда мы расстались с Катей, Паша еще тогда сказал:
— Ну что ж. Если «это» было недолго, то не страшно. У нас сохранились хорошие отношения. А недавно он мне сказал, что Катя вышла замуж и уехала в Америку.
Сам же Лукьянец теперь стал ярым националистом. Наслушавшись этой национально-буржуазной пропаганды, он прямо заявил мне, что если бы представилась возможность, то он и в молодости повернул бы оружие портив Советской власти. Вот с кем оказывается я ей служил.
САНАТОРИЙ ЦХАЛТУБО
Во второй половине лета я уехал в санаторий Цхалтубо в Грузию. Когда медсестра, принимающая от меня документы, узнала, что я вдовец, то тут же предложила меня познакомить с главным врачом нашего отделения — женщиной моих лет. Увидев ее на приеме, понял, что она не для меня и больше у нас встреч не было.
На экскурсии сам познакомился с одной женщиной. Звали ее Галина. Контакт состоялся в ее палате, когда другие отдыхающие ушли куда-то. Они могли в любой момент вернуться и это грозило скандалом. Поэтому этот вариант я разрабатывать не стал. Подруга эта не очень меня поразила, если теперь я даже не помню ее лица.
Вообще в этом санатории условия проживания мне не понравились. В палате было четыре офицера. Разных возрастов. Молодой тут же нашел себе подругу и стал возвращаться далеко за полночь. Его приход будил меня. Другой вставал очень рано и начинал бриться жужжащей электробритвой, после этого я уже не спал. Когда я ему сказал, что так не делается, он мне заявил:
— По распорядку дня уже подъем.
— Но мы ведь на отдыхе, а не в части,— парировал его выпад.
Но он просто был жлоб. Этим все сказано.
Конечно я там подлечил свои ноги, в частности, колени, но как такового отдыха не было.
Осенью в Киеве знакомые стали приглашать меня на все возможные вечеринки. В октябре 1981 года мой непосредственный подчиненный начальник отделения «Электрорадиоизмерений» капитан Белоусов Юрий Михайлович пригласил меня на ужин в один дом, где должна была быть свободная женщина. Однако она на меня впечатления не произвела. За то я был поражен хозяйкой дома Аллой Войцеховской. В октябре тогда же написал ей стихи. (Смотри в сборнике «Вторая молодость моя», страница 8).
ТАТЬЯНА ШИРОКАЯ
Теперь пришлось вновь искать подругу. Одна из наших лаборанток Неля Любич (между прочим очень некрасивая девочка) дала мне телефон Тани. Мы созвонились и встретились в метро. Помню, что она была в коричневом плаще. Невысокая стройная девочка, но довольно широкая в плечах. При первой встрече этому я значения не придал, но когда она оказалась в моей постели, я понял, что эта дама не для меня. У нее была очень широкая «красавица» и в ней мой «товарищ» просто потерялся. Мы поняли, что физически не подходим друг другу и тихо мирно быстро расстались.
ГАЛИНА БРАТИСЛАВСКАЯ
В конце 1981 года я интенсивно занимался изготовлением памятника для моей первой жены Люси. К годовщине ее смерти его не успели сделать. Бывал у скульптора дома. Носил ему различные фотографии Люси. Принимал он меня со своей женой. Мы разговорились и я как-то невзначай сказал:
— Вот уже прошло больше года, а я сейчас по-прежнему один.
— Так у нас есть очень хорошая одинокая женщина. Живет она на улице Братиславской. Недалеко от станции метро «Комсомольская»,— предложила жена скульптора, дала номер телефона и назвала ее имя — Галина.
После того, как мы созвонились, она пригласила меня к себе домой. Жила она в однокомнатной квартире. На лицо она мне понравилась, но только была очень крупной полной женщиной.
Когда мы все обговорили, выпили бутылку вина, было уже очень поздно. Она стояла на кухне у раковины, а я наблюдал, как аккуратно моется посуда. Мне это импонировало. Собирались уже прощаться, но она сказала:
— Оставайтесь.
Дальше было все как в обычной семье. Как будто мы с ней живем много лет. Однако она мне все же не подошла по тому же признаку, что и предыдущая. Утром мы попрощались и больше я ее не видел.
Вот так у меня все не складывалось с женщинами. Теперь начинал понимать, что общаюсь с теми женщинами, которые по приведенным выше причинам не смогли устроить совместную жизнь с мужчиной. Такова их судьба.
ЛЮДМИЛА ПИНЧУК
Наконец обо мне вспомнила тетя Люсина — Мария Григорьевна Орлова. Она пригласила меня к себе домой на празднование годовщины Октябрьской революции. Когда мы с ней уединились от других гостей в ее спальне, предложила познакомить меня с ее бывшей квартиранткой из Чернигова.
Имея опыт езды в Бровары, мне не захотелось опять мотаться, но теперь в Чернигов и спросил ее:
— А киевских свободных женщин у Вас на примете нет?
— Нет,— был ее ответ. Причем категоричен. Видно она пообещала черниговчанке, что познакомит со мной.
Через некоторое время тетя Маруся у себя дома таки познакомила меня с Людмилой Пинчук. Мои первые впечатления от нее описаны в стихах. (Смотри сборник «Вторая молодость моя», страница 9).
Мы немного погуляли по Киеву и я проводил ее на автобус, идущий в Чернигов. Договорились, что она скоро приедет вновь. В Чернигове после развода с первым мужем она жила с родителями. Детей у нее не было. Казалось, что все нам подходит.
Вторая встреча тоже описана в стихах. Они у меня тогда писались под впечатлением от Людмилки и в условиях постоянной разлуки с ней. («Вторую встречу» смотри там же на странице 10).
На этой встрече мы впервые поцеловались. Все это произошло в ноябре 1981 года.
В декабре она еще два раза приезжала в Киев. Мы гуляли по городу. Много говорили, но, когда я приглашал ее к себе домой, то она отказывалась пойти туда и вновь уезжала в Чернигов.
Наконец я с какой-то оказией сам оказался в Чернигове. Позвонил ей домой и пригласил прийти к театру. Эта пятая встреча, первая на черниговской земле, описана в стихах (смотри там же на странице 11).
Однако и тогда мы ни до чего не договорились, но я получил приглашение встречать у нее дома в Чернигове Новый 1982 год.
У них двухкомнатная квартира и мы в промежутках между выпивками сумели немного пообниматься, когда родители уходили в другую комнату. Я даже обнаглел и, забравшись за пазуху, потрогал ее пышные груди. Что поделаешь?
«Люблю украинську прыроду,
Зеленый луг, холодну воду
И повну пазуху цыцок.»
Не знаю, кто сочинил этот стих, но он мне врезался в память и сейчас, когда пишу эти строки, вспомнился.
Первого числа к ним в гости ненадолго приходил какой-то парень. Людмила называла его Хондошка. Каковы у них взаимоотношения? Я так и не понял. Второго января я уехал домой в Киев. Началась переписка в прозе и в стихах.
При этом я заметил такой факт — когда твои чувства не удовлетворены взаимностью, то стихи из тебя просто хлещут. В противном случае все наоборот.
Некоторые женщины мои, с которыми у меня все складывалось хорошо, потом обижались за то, что я им не написал стихов или было написано мало.
В одну из последних встреч с Людмилкой, когда я ее вновь пригласил к себе, мне ею наконец было сказано:
— Сначала в ЗАГС, а потом к тебе домой.
Мне эта мысль тоже приходила в голову, но так откровенно я ее не смог сформулировать. Имея опыт общения с женщинами за последний год, опасался, а вдруг мы опять не подойдем друг другу физически. Что же тогда? Развод. Но этого я ей не сказал, мягко уклонившись от ее предложения, дескать я не против, но к чему спешить. Про себя же подумал. Была уже замужем, а ломается, как девчонка. Вспомнил, как все это у меня было в первой моей молодости с первой моей женой Люсей.
Был еще один момент, который удерживал меня от решительного шага. Причем мое внимание на нем заострил мой товарищ Паша Лукьянец, с которым я поделился, что собираюсь жениться.
— Вот ты привезешь ее из Чернигова. Поженитесь. Пропишешь в своей двухкомнатной квартире, а затем она может найти повод и подать на развод с последующим разделом квартиры пополам. Тогда ты окажешься в одной комнате в общей квартире.
Всю эту ситуацию понимал я и сам. Поэтому воздерживался от регистрации брака с Людмилой. Но видно от судьбы не уйдешь. Одну комнату у меня все же забрала тоже женщина. Но об этом будет написано позже.
МОЯ ВТОРАЯ ЖЕНА ТАТЬЯНА ТАТАРИНОВА
Как-то зимой 1982 года в субботу ко мне на квартиру по бульвару Перова, что на Воскресенке, пришел Миша Копнов, бывший адъюнкт нашей 32-ой кафедры. Тогда он работал в научно-исследовательском институте ПВО Сухопутных войск.
— Ты один? — спросил он,— а как тебе тут живется?
— Да, ничего. Живу, как видишь,— ответил я.
— А у тебя выпить есть? — поинтересовался он.
— У меня, как непьющего человека, всегда есть, что выпить,— сказал я и полез в буфет за коньяком.
Мы немного выпили, помянув мою Люсю. После этого Миша заявляет:
— Ну, ладно. Я ушел,— сказал он, поднялся и пошел на выход. Я его не задерживал.
Ровно через неделю Копнов вновь приходит ко мне и заявляет:
— Собирайся пошли к нам. У Валентины (это его жена) день рождения.
— Так надо какой-то подарок купить,— заикнулся я.
— Ничего не надо, идем.
Жили они тоже на Воскресенке. В ее начале. Вот мы уже в дверях их квартиры. Поздравления и приветствия. Гостей немного. Кроме нас Эрик Соколов с женой Аней, да еще какая-то невысокая девушка бегает, носит на стол вазы с салатами. Вот так я впервые увидел Татьяну. Нас познакомили и началось обычное застолье. Его я описал в стихах. (Смотри в сборнике «Вторая молодость моя», страницы 16-18). Когда оно закончилось, Эрик с Аней ушли в одну сторону, а мы с Татьяной в другую к метро «Дарница».
По дороге я узнал, что она была замужем. Причем за армянином. Сейчас носит его фамилию Хачиньян. У нее сын от этого брака школьник Евгений. Живет она с ним в однокомнатной квартире, недалеко от метро «Дарница», которая досталась ей при разводе. Сама она из России из Вологды и является двоюродной сестрой Миши Копнова. Так разговаривая, мы подошли к ее дому. Она попрощалась и убежала к себе в парадное.
Идя домой на Воскресенку, я рассуждал сам с собой о ситуации, в которую неожиданно попал и решил, что Татьяна мне не подходит. Поэтому даже не поинтересовался ее координатами. Мне не хотелось связывать себя с женщиной, которая имеет сына школьника.
По внешним данным Таня мне понравилась. Рост у нее небольшой. Зато грудь внушительных размеров. Как потом выяснилось, из-за нее она не смогла стать балериной, к чему стремилась. Лицо приятное, но нос с горбинкой, что не свойственно русским людям. Носила она тогда светлые распущенные волосы, как у дикой Бары. В общем была эффектной. Несмотря на все это, я не отреагировал.
Где-то через неделю Мишка с Эриком вновь находят меня на работе и теперь Эрик приглашает на день рождения своей жены Ани. Все проходит по тому же сценарию. Здесь тоже была Татьяна. Мне пришлось проводить ее домой. На этот раз она сообщила мне свои рабочие телефоны. Она окончила иностранный факультет Педагогического института в Вологде, но тогда в дни нашего знакомства работала в библиотеке.
Теперь я проводил ее почти до самой двери в квартиру и на последней промежуточной площадке перед пятым этажом мы неожиданно расцеловались. Договорились, что я позвоню.
Во мне боролись два чувства. С одной стороны Таня мне нравилась внешне, а с другой — мне не хотелось иметь дело с подрастающим поколением, да еще армянского происхождения по фамилии Хачиньян. Хотя в Евгении армянского было только на одну четвертую. А вообще я против армян ничего не имею. Моя прабабушка тоже была армянкой. Народы перемешивались, перемешиваются и будут перемешиваться. Это закономерный процесс развития человечества.
Следующая встреча была уже по моей инициативе. Я созвонился с Татьяной и мы договорились встретиться и погулять по городу. Вот так гуляя, совершенно неожиданно для себя пригласил ее к себе домой поужинать.
Принял я ее как подобает. Был накрыт стол в комнате. Мы пили шампанское и хорошо закусывали. Играла приятная музыка. Вот мы уже танцуем. Затем пошли поцелуи, объятия и уж каким-то образом мы дотанцевали до кровати в спальне. Дальше все прошло, как во сне. Когда мы очнулись, было уже часов одиннадцать вечера. Нужно было ей срочно домой. Там маленький еще сын один. Быстро собрались и поехали в Дарницу. На последней площадке перед пятым этажом — прощальный поцелуй. Таня бежит к своей двери. Ей открывает Женя и спрашивает:
— Где ты была так поздно?
Это все, что я услышал, стоя на четвертом этаже. Дверь ее квартиры захлопнулась. Теперь домой на Воскресенку. По дороге у меня пошли стихи, посвященные Тане.
Была еще одна или две подобные встречи. Мне было приятно в ее обществе. Она оказалась очень контактной девушкой, во всех отношениях мягкой, но после этих встреч она неожиданно спросила:
— А где мы дальше будем жить?
Это был явный намек, что она хочет с Женей жить у меня. Так был сделан первый нажим на меня Татьяной. Честно говоря, я был не готов к ответу на столь откровенно поставленный вопрос. При этом замялся. Тут еще более неожиданно мне твердо заявляют:
— Если ты не хочешь, чтобы мы с Женей жили у тебя, тогда мы сейчас же разбегаемся.
— Да, нет. В общем я не против…— начал мямлить я.
— Ну, вот и хорошо. Тогда мы в ближайшее время переезжаем к тебе.
Так я вновь стал жить семейной жизнью. Но скоро начались неприятности. У меня в моче обнаружили грибок. Пришлось обратиться к урологу поликлиники для ученых. Он объяснил мне, что у женщин это часто бывает и они не ощущают от этого дискомфорта.
У мужчин уретра узкая и боли ощутимы.
— Что делать? — спросил я.
— Ну, во-первых, расстаться с той женщиной, а во-вторых, принять курс антибиотиков, назначенных мною,— уточнил он.
— А можно я подругу свою приведу к Вам? — попросил я.
— Приводите,— был его ответ.
Мы прошли детальные исследования, нам был назначен курс антибиотиков и грибок исчез. Это стоило мне небольшой суммы, подаренной доктору, 100 рублей.
Затем начались проблемы с Евгением. Он привык смотреть телевизор до 12 часов ночи и даже позже. Мне же в 10 часов вечера нужно было ложиться спать с тем, чтобы хорошо выспаться до лекций. Вставал я утром в 6 часов. Когда же в соседней комнате работал телевизор, а слышимость там между комнатами была отличной, то я не мог вовремя заснуть. Это создавало нервозность в доме. Если меня сильно доставал этот телевизор, то я вставал и выключал его. Женька сначала подчинялся моему требованию, а затем все больше и больше высказывал свое недовольство. Наконец, однажды после того, как я выключил телевизор, он упал на пол и начал биться в истерике, кричал:
— Я так жить больше не могу.
— Прими меры,— сказал я Тане.
— Вот ты возьми и прими меры сам. Ты теперь не чужой,— ответила она.
Пришлось мне взять поясной ремень и два раза стегануть Женьку в тот момент, когда он бился на полу. Эффект был достигнут. Он тут же замолчал и пошел лег в постель спать. Казалось, что инцидент исчерпан. Евгений понял: «кто есть кто!» В дальнейшем вел он по отношению ко мне ровно, никаких эксцессов у нас с ним больше не было. Правда Татьяна в своем заявлении в суд при нашем разводе потом напишет, что я бил ее ребенка.
Так прошло два года совместной жизни втроем. По воскресеньям все вместе отдыхали. Летом ездили на моей машине за грибами. Ходили купаться на озеро Радуга и Десенку и т. п. Зимой ходили на лыжах в лес. Воскресенка окружена лесами.
Мне казалось, что наша жизнь протекает нормально. Но Татьяну не устраивало то, что мы с ней не «расписаны», то есть не являемся законными мужем и женой. Она все чаще стала повторять:
— Что я такая плохая женщина? Что на мне даже нельзя жениться?
Это был ее второй нажим. Таким образом она стала меня методично доставать. В конце концов мне это надоело и я сказал:
— Можно на тебе жениться. Пойдем подадим заявление в ЗАГС, но прежде всего верни себе девичью фамилию.
Это она сделала быстро и вот мы уже с ней вдвоем идем во Дворец бракосочетания, который находится на бульваре Верховного Совета недалеко от ее квартиры. Однако заявлений у нас там не приняли. Этот дворец предназначен для регистрации тех, кто вступает в брак первый раз. Разводных и вдовцов здесь не регистрируют. Пришлось нам обращаться в Дарницкий ЗАГС. На процедуре «расписывания» присутствовала только одна подруга Тани. Мне вообще не хотелось никаких гостей. Это было 07.12.1983 года. После того как Таня стала моей женой, она предложила мне усыновить ее сына от первого брака. Я отказался. Зачем это делать при живом отце.
ОЗЕРЩИНА
Однажды в училище подходит ко мне Валентина Шматина и сообщает новость:
— В Бородянском районе возле села Озерщина дают участки земли под дачные застройки. Это Академии наук Украины Киевская область выделила бросовые земли никому не нужные. Они же не могли освоить все, что выделено, а поэтому предложили профкому нашего училища.
— Валя! Я тебе завтра скажу. Нужно дома с женой посоветоваться. Ведь теперь я женат,— отвечаю я.
— Хорошо. Только не затягивайте с ответом. Желающие будут.
Татьяна не возражала и в ближайшее воскресенье мы выехали в Бородянский район село Озерщина. Там за этим селом идет сначала пахотная земля, а за ней болотистое мелколесье. Вот в нем то и выделялись участки земли. «На тебе, боже, что мне негоже.» Но мы были рады и этому. Валентина Шматина уже там руководила распределением участков. Мы выбрали себе на краю подсохшего болота с таким прицелом, что с него можно было бы в будущем натаскать земли.
Когда мы выехали в Киев на моих «Жигулях», то я засек время выезда. Оказалось, что в гараж приехали через три часа. Это очень много. Пришлось ехать через весь город. Да еще в конце дня, когда дороги перегружены. Но мы все равно были рады этому кусочку подсохшего болота.
На следующий раз я пригласил туда Мишу Копнова и Толю Бескровного. Они посмотрели район и тоже согласились взять там участки. Особенно восторгалась жена Миши Валя от того, что это очень далеко от Киева, а значит и воздух там хороший. Кроме воздуха, да пару берез на моем участке ничего не было. Тогда же я привез с собой немного досок и сделал под березами простой столик и две лавочки к нему. Обкопал со всех сторон свой участок, чтобы его обозначить на местности и начал перекапывать сверху вниз в сторону болота. Участок был до половины поросший мхом и мелкотравьем, а другая половина покрыта сухой довольно высокой болотной травой. Сначала я пытался ее перекапывать, но получалось плохо. Тогда я решил понемножку ее выжигать. Поначалу огонь меня слушался, но когда высота сухой травы увеличилась, он буквально полыхнул и в один миг выпалил всю траву, остановившись на канавке, которую я сделал со стороны болота, обкапывая участок. В общем все у меня получилось удачно. (Смотри стихи в сборнике «Вторая молодость моя» на странице 31).
Когда же мы приехали через неделю, то увидели, что мои соседи тоже выжгли траву, но в отличие от меня, они участок со стороны болота не обкопали, и огонь с их участка перекинулся на все болото. В нем выгорела вся трава и чуть было не загорелся деревянный дом, уже построенный на противоположном берегу болота. Приезжали пожарные и был скандал.
РОЖНЫ
Большая удаленность моего дачного участка от моей квартиры (или гаража) в Киеве меня угнетала. Получалось, что в день нужно было ехать почти шесть часов. Это много. Да еще там наработаешься. Мы сильно уставали за воскресенье. Поэтому я решил поикать себе дачный участок поближе и с нашей северной стороны, чтобы не ездить через весь город Киев.
Пока по указанной выше причине я решил на участке в Бородянском районе дом не строить, но завезти туда автомобильную будку, в которой можно было бы переспать ночь летом вдвоем или втроем. Найти будку было трудно. Начался дачный бум. Многим они требовались. Обзвонив всех своих знакомых, я наконец через Галю Гришко нашел такую будку, которая продавалась в деревне Пуховке. У нее там тоже стояла будка на дворе у крестьян. Когда-то они имели дачу в Ботаническом саду и я у них там бывал. Теперь этот сад носит имя академика Гришко Николая Николаевича, но дачу у его семьи забрали.
Так в одно из воскресений я выехал из своего гаража и повернул в сторону ТЭЦ-6. Дальше по селам Погребы, Зазимье, Пуховка, Рожны. Они мне были знакомы и раньше, но тогда, когда мы с Люсей ездили, дачные проблемы меня не волновали. Люся не хотела иметь здесь под Киевом дачный участок. Когда об этом заходила речь, она заявляла:
— У меня дача в Адлере.
Усадьбы, где стояли будки Гали и та, которая продавалась, были в центре села Пуховка и недалеко друг от друга. Хозяин будки жил в Киеве и много за будку не запросил и я, хорошо не подумав, купил ее за 200 рублей.
Вскоре выяснилось, что продается не только будка, но и вся усадьба с небольшим домиком-мазанкой, в котором умерла старушка. За усадьбу с домом просили десять тысяч рублей. Собрать такие деньги я конечно мог, но это нужно было бы остаться без копейки. А вдруг что случится? Да еще не хотелось жить в старом доме, где умерла старушка. Правда я все же несмотря на это, просил хозяйку усадьбы уступить, но она не согласилась. Вскоре данная усадьба продалась и новый хозяин вытащил мою будку за дорогу, возникла проблема:
— Как перетащить будку из Пуховки в Озерщину?
Долго искал машину и кран, но так далеко везти будку никто из водителей не захотел.
Тогда с помощью сына хозяйки усадьбы, где стояла будка Гали Гришко, мы трактором перетащили мою будку в их двор. Через некоторое время я ее продал кому-то, а у него потом купила Галя. Вот такие дела у меня связаны с Пуховкой. Теперь проезжая через нее, я каждый раз вспоминаю эту историю и жалею, что не купил усадьбу с мазанным домиком.
А поиск дачного участка продолжался. Вскоре я нашел большой массив их в Рожнах. Там можно было купить участок с недостроенным домиком.
Первый вариант был такой. Хозяин построил из бетонных блоков и кирпича двухэтажный дом, но его руководство садов заставило снести второй этаж. Он требование это выполнил, а вот сердце то не выдержало и его не стало. Продавала дом вдова за 9 тысяч рублей. Что мне не нравилось, так это то, что после перестройки он не имел товарного вида, походил больше на сарай.
Второй вариант представлял собой дачный домик из комнаты метров 20 с верандой метров 10. Остроугольная крыша покрыта шифером. Собран он аккуратно из шлакоблоков, на хорошем высоком бетонном фундаменте, в котором можно было обустроить подвалы. Окна были не застеклены и полов не было, но стекла и деревянные материалы на полы имелись. Хозяин просил за этот домик 7 тысяч рублей. Цена эта меня устраивала, так как я мог собрать эти деньги. Посоветовавшись со сватом Юрой, решил купить этот домик. Юра застеклил мне окна и дом приобрел жилой вид.
Месторасположение наших Рожнянских садов мне очень нравится с одной стороны течет мощная быстрая Десна, а с другой — тихий залив. И там, и там есть пляжные участки.
Мой дачный участок на втором квартале 3-ей Центральной улицы стоит в таком месте, где почти не ездят машины. Так что для отдыха место очень хорошее. Но потрудиться на нем, чтобы он стал настоящей дачей, нужно было очень много.
Возможно я приоритеты работ выбрал и не правильно, мне хотелось побыстрей увидеть, что может здесь дать сад. Поэтому я прежде всего стал завозить землю, глину, перегной. В общем все то, что нужно для сада. Достраивание дома отложил до лучший времен.
Весь песчаный участок прежний хозяин немного засыпал землей, но не более, чем на полштыка лопаты. Им было посажено также несколько деревьев в неглубоко вырытые ямы. Все это мне пришлось переделать. По всей поверхности земли было насыпано от 70 до 80 сантиметров чернозема. Отрыты глубокие ямы под деревья и заполнены черноземом с перегноем. Во всех этих делах мне помогали Татьяна и Женя. Старший сын Александр был на даче в Рожнах один раз. Погулял по участку, сходил на Десну, попил пива с соседом Валерием. Вот и все. Больше он там за двадцать с лишним лет не появился.
Сваты Повалинские первое время приезжали в Рожны, вернее я их привозил, даже с маленькой Люськой, с которой мы барахтались в скошенной траве. Однако, вскоре сват Юра умер и они больше на дачу ко мне не ездили. Так что тогда мы на даче трудились в основном втроем — я, Таня и Женя. Все работали с большим подъемом и только на добровольных началах. Однако потом при разводе Татьяна в заявлении судье упрекнула меня в том, что я Женю заставлял работать на своей даче. Если он рвал траву или разбрасывал землю, то это было ему только на пользу, а сколько он посмотрел, катаясь на моей машине по Киевской области. Все это не было учтено. Ну, да ладно.
В 1986 году грохнул Чернобыль. Все были в шоке. Вначале прекратили все работы на земле, но вскоре выяснилось, что район наших Рожнянских садов чистый. К нам не залетело много выбросов четвертого реактора, правда фон немного поднялся. Чтобы его проверить, я брал на службе дозиметр и обмерил весь свой участок. После этого мы продолжили работы на земле.
РОЖДЕНИЕ АННЫ И СТАНИСЛАВА
В семье сына моего Александра подрастала Люся. Я начал с ним вести переговоры о том, чтобы он подумал о продлении рода Максимовых. Нужен был мне внук, которому можно было бы доверить дальше понести нашу красивую фамилию — Максимов. Сначала сын отшучивался, а затем откровенно заявил мне, что не хочет больше иметь детей, не хочет слушать их криков. Он оказался эгоистом. Тогда я ему заявил:
— Я тебе вырожу брата, а ты будешь его доводить, пока он будет расти.
Александр решил, что я это сказал просто так, но оно было сказано серьезно. После разговора с ним, обратился к Татьяне:
— Ты хотела быть моей женой? Так давай теперь рожай детей. Выполняй основную обязанность жены.
Она в принципе не возражала и мы стали жить открыто, не предохранялись. В начале 1987 года наступила у нее беременность.
Теперь нужно было к рождению детей отремонтировать свою квартиру на бульваре Перова. Наслушавшись рассказов сослуживцев о том, как они сами ремонтируют свои квартиры, решил этот ремонт выполнить сам. Нужно было смыть стены. Зашпаклевать. Прогрунтовать и покрасить. Человек я сам по себе медлительный. Поэтому ремонт у меня растянулся на несколько месяцев, точнее на всю осень.
Летом мы с беременной Татьяной и Евгением съездили на отдых к брату. Алик и Неля встретили нас хорошо. У них был подготовлен номер для нас в пансионате «Изумруд» на Южном берегу Крыма. Этот курорт принадлежал Министерству угольной промышленности. На нем отдыхал даже сам Министр.
Однако для Татьяны было очень жарко на берегу моря и она осталась в Симферополе. Мы же с Женей отдыхали в нем вдвоем. Место чудесное. Скалы подходят прямо к морю. Народу на пляже относительно мало. Сообщение с другими городами полуострова очень хорошее. Там ко мне «подбивала клинья» одна дамочка из Минска. Говорила, что у нее папа генерал. Однако, когда я увидел ее в компании лодочников, то прекратил с ней всякие контакты. Только «здравствуйте» и все.
Где-то в середине времени нашего отпуска у Жени начался понос. Мы обратились в медпункт. Там порекомендовали увезти ребенка с моря. Я позвонил в Симферополь. Алик приехал и увез с собой Женю. Так в моем распоряжении остался целый номер, но не одной женщины так в нем и не побывало.
Когда же я вернулся в Симферополь, Татьяна мне устроила скандал в присутствии моих родственников, обвинив меня в том, что нарочно отправил Женьку из пансионата, чтобы самому одному остаться в номере.
В августе мы вернулись в Киев. Татьяна вскоре отправилась в роддом на сохранение. Уже стало известно, что у нее будет двойня. Мы с Женей остались дома. Мне предстояло завершить ремонт, чтобы детей можно было забрать в чистую квартиру. Для этого я делал все, что от меня зависело.
Неожиданно из Вологды приехали Танины родители. Они пришли ко мне на бульвар Перова как раз в тот момент, когда мы с Женькой после побелки мыли полы в коридоре. Возмущались тем, что я так затянул ремонт, но помочь мне не хотели. Мало того тут же забрали Женьку и уехали с ним в Татьянину квартиру, что на бульваре Верховного Совета.
Свой день рождения 09 октября 1987 года я провел в гордом одиночестве. Позвонили только братья и сестра.
12 октября 1987 года у нас с Татьяной в роддоме, что на Воскресенке, на улице Запорожца родились мальчик и девочка. Татьяна позвонила и сообщила мне, когда приходить в роддом за ней и детьми. Имя мальчику дал я — Станислав, имя девочки она — Анна.
Пораньше приехав домой, переоделся, сняв военную форму, и начал готовиться к поездке в роддом за детьми. Вдруг звонок в дверь. Открываю. На пороге стоят тесть и теща с детьми на руках, а за ними Татьяна и Евгений.
Потом меня Татьяна все время упрекала, что я детей не забрал из роддома. Затем она ничего мне не сказав, детей прописала в своей квартире на бульваре Верховного Совета.
Теперь мне предстояло добиться увеличения своей жилплощади. Другими словами поменять двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. В училище у себя я навел шороху, когда представил документы о том, что у меня в 53 года родилась двойня. Все меня поздравляли. Причем даже квартирная комиссия была в восторге и относительно легко приняла у меня документы на улучшение квартиры. Только один из членов ее сказал, что мне с женой нужно объединить свои квартиры.
— А что будет, когда скоро подрастет мой пасынок Евгений? Опять делить квартиру.
Квартирная комиссия поддержала меня. Причем нам довольно быстро дали новую квартиру на Троещине, в только что построенном доме на углу улиц Маяковского и Сабурова. Это было осенью 1988 года.
УВОЛЬНЕНИЕ ИЗ АРМИИ
Сразу после окончания весеннего семестра, то есть летом 1988 года, меня вызывают к начальнику училища генерал-майору Парафейникову Борису Дмитриевичу. Он мне сообщает буквально следующее:
— Максимов! Есть приказ Министра Обороны маршала Советского Союза Язова о том, чтобы отец и сын в одной части не служили. Выбирайте или мы Вашего сына переводим в войска или Вы увольняетесь из Армии.
— Товарищ генерал! Я увольняюсь. Только дайте мне квартиру.
— Тогда будем готовить документы на увольнение. Квартиру получите в ближайшее время. Это я обещаю.
Как я уже писал, трехкомнатную квартиру мне дали. Борис Дмитриевич сдержал свое обещание. Другое дело, что сын мой Александр не оценил этой моей жертвы. Я еще мог бы пару лет послужить в Армии. Может быть и дальнейшая судьба моя сложилась иначе. Но дело было сделано и мне на новый осенний семестр 1988 года нагрузку уже не планировали.
Наступила осень. Прошли сентябрь и октябрь, а приказа об увольнении нет. Тогда начальник моей кафедры № 7 «Передатчиков и приемников» Акименко Николай Васильевич говорит мне:
— Владимир Иванович! Приказа об увольнении нет. Включайся в работу. Будешь читать свой курс.
— Хорошо,— согласился я.
Но буквально на следующий день пришел приказ о моем увольнении из Вооруженных сил.
НОВАЯ КВАРТИРА НА ТРОЕЩИНЕ
Однако жить в этой квартире мне пришлось недолго. Как только мы перевезли вещи, приехали Танины родители. Теперь я понял, что меня лишили права быть хозяином в своей квартире.
От меня требовалось, чтобы я мгновенно все сделал. Вот в доме нет еще вешалки. Дед Павел Андреевич не спрашивая никого, как будто он здесь хозяин, берет гвоздь и забивает его посередине новой стены, обклеенной обоями. На этот гвоздь он вешает свою фуражку. Стена уже испорчена. Дальше больше. В большой комнате на полу посередине лежит огромная куча моих книг, как технических, так и художественных. Их нужно разобрать и по тематике расставить в купленную нами недавно стенку. Книжного шкафа у меня все еще нет.
— Эти книги нужно выкинуть прямо с балкона во двор,— заявляет Павел Андреевич.
Они все втроем тесть, теща и Татьяна начинают давить на меня, чтобы я ликвидировал все свои книги. Создается такое впечатление, что они никогда ничего не читали.
О тесте еще можно подумать, что это так. Молодость он свою пропил. Хотя был говорят был хорошим столяром, а стал алкоголиком. Теща его вытащила из этой ямы. Потом он мог работать на железной дороге только стрелочником. Даже в Армию во время войны его не взяли.
В доме я потихоньку делал то, что считал нужным. Застеклили мне рабочие два балкона. Продолжал расставлять мебель и т. п.
И вот однажды, точно не помню, из-за чего, тесть навалился на меня. Стал кричать, что я за полковник, если у меня двери на лестничную клетку до сих пор не оббиты. Все соседи уже оббили их дермантином. Затем подскочил ко мне и схватил меня за грудки, я не долго думая, отпихнул его ногой от себя. Пошел на улицу и вызвал милицию. Она проверила их документы и предложила покинуть мою квартиру. В доме немного все успокоились.
Потом понял, что все эти скандалы преследовали одну цель, чтобы я всю свою зарплату отдавал Татьяне, а она по своему усмотрению распоряжалась деньгами. Кстати, когда-то я у нее спросил:
— Почему ты разошлась с Хачиньяном?
— Он мне деньги все не отдавал, которые зарабатывал,— был ее откровенный ответ.
В связи со всем этим я стал приходить домой поздно, чтобы не встречаться с тестем и тещей. Тогда работал в КПИ и там у меня была отдельная комната.
РАЗВОД С ТАТЬЯНОЙ
Татьяна тоже работала в КПИ на кафедре иностранных языков преподавателем. Она не постеснялась написать в мою партийную организацию кляузу. На партучете я состоял на Факультете электронной техники. В этом своем письме Татьяна утверждала, что я организовал драку с родителями, избивал ее сына Евгения, не отдавал ей все деньги, которые получал по пенсионному обеспечению и зарабатывал в КПИ на кафедре общей и теоретической физики. Что там еще было написано, сейчас уже не помню.
Женщины мужа удерживают по-разному. Итальянка — красотой. Француженка — грацией. А русская — парторганизацией.
Меня на заседании бюро поддержал мой заведующий кафедрой профессор Тронько Владимир Дмитриевич. Он заявил, что знает давно как выдержанного, стойкого, покладистого сотрудника и что я не мог организовать драку. Меня в нее втянули. На этом разбирательство закончилось. Вскоре даже меня избрали в партбюро факультета и доверили собирать партийные взносы.
Но Татьяна не успокоилась. Она решила со мной развестись и подала на развод заявление в суд. На суде я сказал, что развода не даю, поскольку дети еще очень маленькие. Честно говоря, думал, что у нее все насупит отрезвление и она прекратит давить на меня. Судья первый раз сказал:
— Идите! Хорошенько подумайте. Особых причин для развода пока нет.
Однако, выйдя из суда мы с Татьяной разбежались в разные стороны. Она говорить со мной не хотела. Естественно, я сам не навязывался. Уж очень сильно было ею ущемлено мое самолюбие.
Через некоторое время вновь потащила меня в суд. Теперь ее основным козырем стало то, что я не выполняю своих супружеских обязанностей. Мы спим не только на разных кроватях, но и в разных комнатах.
Это было правдой. После рождения детей мы с ней практически, если не считать одного раза, половую жизнь так и не возобновили. Да, и как ее можно было возобновить, если на меня вес время смотрели, как на врага и разговаривали, как с таковым. Никаких нежностей или ласок между нами не было. У Татьяны оказался мужской характер и она вела себя, как мужик.
Приходилось только удивляться. Насколько она была нежной и ласковой до беременности, а какой мегерой стала тогда, когда родились дети. Неужели так может измениться характер человека.
После того как Татьяна изложила новые свои претензии ко мне судье, тот тут же развел нас. Теперь после юридического развода встал вопрос, как развестись территориально, то есть разделить квартиру, с таким трудом мною полученную «под занавес» службы в Армии.
Татьяна заявила, что по закону мне полагается комната в общей квартире, а ей двухкомнатная квартира с моими детьми. Я же предложил Евгения переселить в нашу квартиру, а мне переселиться в его квартиру, то есть в бывшую квартиру Татьяны.
В свою очередь я заявил, что в комнату в общей квартире пойду только «под дулом пистолета». Но она продолжала и здесь на меня давить. Причем подключила наших общих знакомых Захаровых Людмилу и Володю. Однако они с ней не согласились и заняли мою позицию. Уж больно не справедливое было ее предложение. В конце концов она согласилась. Для нее главное было стать полновластной хозяйкой в нашей трехкомнатной квартире на Троещине.
Наконец, все необходимые формальности сделаны и я стал «полновластным» хозяином однокомнатной квартиры на бульваре Верховного Совета.
Честно говоря, я отказывался от женщин, не имеющих своей жилплощади в городе Киеве, в частности, Людмила Пинчук, боясь при разводе потерять свою жилплощадь, но все равно это произошло. В результате оказался в однокомнатной квартире.
Теперь мы с Евгением перевезли все их вещи на Троещину, а мои — на бульвар Верховного Совета. Новая «стенка», недавно купленная нами, досталась Татьяне, а дача — мне. Собственно это было все совместно приобретенное имущество за время нашего проживания после свадьбы.
Мне большого труда стоило расставить в своей теперешней однокомнатной квартире мебель, которая раньше занимала двухкомнатную мою квартиру на бульваре Перова. Вот так я в результате женитьбы на Татьяне потерял одну комнату. Ну, да «бог с ней», зато у меня есть еще двое детей.
АДЕНОМА
После развода и раздела имущества отношения мои с Татьяной стабилизировались. Я приходил к ним проведать детей, приносил подарки, гулял с ними на улице. Все с моей стороны делалось так, как подобает в такой ситуации. Как-то в начале лета 1994 года она сказала мне:
— Я собираюсь с детьми скоро ехать в Вологду. Помоги мне довезти их туда. Одной с двумя трудно.
Дав свое согласие, стал готовиться к поездке. Думал, что еду туда ненадолго. Наконец, мы в Вологде. Все остановились у ее родителей. У них четырехкомнатная квартира и мне даже выделили отдельную комнату. Однако долго жить у них не пришлось. На следующее утро у меня не пошла моча. Начались страшные боли. Вызвали скорую помощь и та отвезла меня в областную больницу.
Врача уролога в тот момент не было. Сестры из урологического отделения стали оказывать мне первую помощь, но вставить катетер они не могли. Очень узкой оказалась у меня уретра. Все же одна из сестер догадалась вставить мне обычную тоненькую трубочку, диаметром не более 5 мм. Моча через нее пошла. Я как вновь народился на свет. Подумал при этом, какое это счастье, когда у тебя все функционирует и болей нет.
На следующее утро пришел врач уролог. Первым делом вытащил спасшую меня трубочку. Тут же как-то быстро вставил катетер типа «фолей». Опросил меня. Кто я? Что я? Выяснил, что приехал с Украины к родственникам и тут меня прихватила задержка мочи. Мочевой пузырь просто разрывался и я обратился за помощью.
— У вас аденома зажала канал уретры. Вам необходима операция по ее удалению. Здесь мы вставим вам в живот трубочку и через нее Вы будете писать в баночку, висящую на боку. Приедете домой, там Вам и сделают основную операцию по удалению аденомы.
На следующий день мне вставили в живот трубочку, а еще через день или два выписали. Больше не задерживаясь в Вологде, я выехал в Киев.
Прибыв домой, обратился в Военный госпиталь и тут же был положен в урологическое отделение, которое возглавлял доктор Брыков, а моим лечащим врачом стал доктор Беднина. В дальнейшем мне еще два раза пришлось побывать под общим наркозом. Первый раз удалили аденому, но мочеиспускание через уретру не пошло. Второй раз сделали трансуретральную резекцию и я стал писать, как и прежде.
Когда я второй раз готовился к операции, ко мне в госпиталь пришла Татьяна с детьми и сообщила, что продает квартиру и уезжает в Вологду к маме со всеми детьми, включая и Евгения. Попросила, чтобы я подписал свое разрешение на вывоз маленьких моих детей с Украины. Что и было сделано.
Перед их уходом пришла ко мне новая моя подруга Люся Гандзюк. Она подошла к моей постели, где я лежал, и поцеловала меня. Татьяна никак не прореагировала. Когда она с детьми уходила, я пошел их проводить. На прощание поцеловал детей. Они пошли в сторону выходной арки. Там Аня наклонилась, что-то поправляя в обуви, показав мне свою попу. Затем они вышли из госпиталя. Так закончился период моей жизни, связанный с Татьяной.
На укрепление семьи влияет:
— Готовность прийти на помощь;
— Доброта;
— Быстрая отходчивость;
— Терпимость;
— Юмор.
На последнем месте находится практичность, экономность в расходовании средств и рационализм. Татьяна всегда действовала так, как лично ей выгодно, не считаясь с интересами других.
Она развелась со своим первым мужем Хачиньяном из-за того, что тот не всю зарплату отдавал ей. Она развелась со мной, поскольку я из-за скандалов с участием ее родителей , перестал с ней спать в одной постели и пару раз в моменты наибольшего напряжения, когда дело дошло до драки с ее отцом с последующим вызовом милиции, не ночевал дома.
Она пошла на этот развод, несмотря на то, что дети были еще очень маленькими, лишив их отца, также, как это сделала со своим первым сыном Женей. После того, как мы развелись, вступила в секту адвентистов седьмого дня. Может быть просто назло мне атеисту.
Она увезла детей из Киева потому, что надеялась в Вологде на помощь ее матери.
Больше того, она бросила работу на кафедре в институте в Вологде и перешла в техникум, так как в последнем директор был членом ее секты адвентистов седьмого дня. Он установил субботу выходным днем и теперь она свободно могла ходить в свою секту именно по этим дням.
Тем самым лишила детей возможности поступать в институт сразу после средней десятилетней школы, а не учиться в техникуме по специальностям, по которых они работать не будут. Ибо известно, что там, где работают родители, там и учатся дети.
Наконец, она теперь не разрешает мне останавливаться в их квартире. Я же вынужден проводить время, когда приезжаю в Вологду, с ее родителями, а не со своими детьми.
Все это делается в угоду ее возможному любовнику — столяру, который помогал ей оборудовать квартиру после того, как та была построена.
Даже в течении этих двух-трех недель, когда я бываю в Вологде, не могу часто общаться с детьми. Если же мне удается с ними договориться о встрече, то она происходит, как правило, на улице. Этим Татьяна лишила детей моего воспитательного воздействия.
ВОЛОГДА
В Вологду мне пришлось ездить практически регулярно в течение более чем двадцати лет. А где-то с 1995 года даже перевел туда свою пенсию, чтобы у несовершеннолетних детей моих Анны и Станислава был реальный источник для существования. Последний раз в Вологде был в мае прошлого 2008 года.
Хочу изложить мои впечатления от Вологды, расположенной на северо-западе России.
Центр и периферия ее разительно отличаются друг от друга. Условно центр можно разделить на новый и старый. В новом — размещены органы областной власти. Они сосредоточены в основном вокруг «Белого дома», отличающегося своей величностью.
В старом центре сосредоточены здания Городской администрации Вологды. Здесь также размещены памятники старины. Имеется свой Софиевский собор с позолоченной колокольней, кремль, станы которого покрашены в белый цвет, вереница церквей вдоль реки Вологды, каменные мосты через реки Вологду и Золотуху. В общем это старинный русский город.
На площадях размещаются аттракционы на западный манер. Периферия в основном состоит из домов, построенных при Советской власти. Здесь также много старинных деревянных строений. Их пытаются сберечь. Этим хотят поддержать колорит Вологды как деревянного города. Но порой они выглядят полусгнившими и заброшенными. По всей вероятности Вологду во время Отечественной войны не бомбили. Только так можно объяснить, что эти деревянные дома сохранились.
На окраинах они перемежаются с хрущевками. Вдоль проезжих частей улиц (дорог) протекают сточные канавы. Они чаще всего завалены мусором, который при чистке вытаскивается прямо на дорогу и сильно воняет.
Замечу, что даже центральная речка «Золотуха», что протекает возле Администрации города, завалена всяким хламом — битыми ведрами, железными бочками из-под краски и прочим мусором.
В частном секторе возле ворот подъезды завалены досками на дрова, другими обрезками древесины и прочими отходами столярного производства. Есть места, где деревянные дома сгорели. Они тоже превращены в мусорники.
На севере города вдоль дороги, ведущей к садовому товариществу «Разлив», свалка. Кузова легковых автомобилей валяются по сторонам этой дороги. Говорят, что их не выгодно перевозить на переплавку, которая может быть выполнена на заводе в городе Череповце. Кузова эти очень легкие, а объем занимают большой. Пусть лучше ржавеют на окраинах Вологды. Сплюснуть их под прессом власти не догадаются.
Летом холодно. Даже настолько, что ночью приходилось спать в постели под ватным одеялом в свитере.
Часто идут дожди. Грязь «вылазит» на дороги. Пройти, не выпачкав обувь, трудно. Как только подсохнет, дороги все в пыли. Видно от того, что почва здесь глинистая. В общем, когда дождь — грязь. Вышло солнце — пыль.
В прошлом 2008 году в середине июня в Вологде полетел тополиный пух. Тополей здесь много и естественно пух летит, как снегопад.
Вывод. Мне бы в Вологде жить не хотелось.
ЛИТАРТЕЛЬ «СТУПЕНИ»
Заседание литературного объединения ЛитАРТель «Ступени» проходило 08.09.2001 года в Городском Вологодском доме культуры по улице Ленина, дом 17. Начало в 14.00. Мне удалось на нем побывать. Председатель его Тайганова Татьяна Петровна, жена вологодского поэта Сопина.
Вела это заседание писатель Щекина Галина Александровна. Обсуждалась книга Веры Булавиной «Нет, жизнь моя не горький дым». Книга посвящена жизни поэта Сопина. Выступали поэты и писатели. Вот, что мне удалось записать.
Первым выступил Архипов Валерий Дмитриевич. У него прядь волос переброшена слева направо через всю лысую голову. Сначала заявил, что человек он скромный, а поэтому много говорить не будет. Основной его тезис — название книги неудачное. Причем книга толстая. Ее достоинство — хороший литературный язык. Но этого мало. Недостатки : — Это прежде всего нечеткость жанра. Его неопределенность. О чем она написана? Что это такое? Дневник, сборник стихов, литературное исследование, сборник статей, автобиография. На взгляд Архипова — это комбинация повести и исследования. Книга излишне политизирована. В ней нет героя. Идет большое противопоставление. Автор субъективно рисует поэта. Домашний, кухонный Сопин. Он многим мешал и заставлял нас думать. Описана кухня работы Сопина самого, а не автора книги. Стихи подобраны тенденциозно. Там все политизировано. Допускается панибратство. Сокращений имен и фамилий не допускается.
Затем с защитой книги выступила Елена Кузнецова. Она вложила в эту книгу свой труд. Выполнила ее корректуру. Было ли ей интересно читать книгу? Да! Нужно только было бы разнообразить название героя? Полковника авиации Серегу упомянуть. Книга получила резонанс. Она урезана цензурой.
Кто такая Вера? Кто такой Сопин? Название книги длинное. Жанр — просто книга. Автор пропустил через себя Сопина. Белавина поставила себе задачу возбудить интерес к Сопину. Излишнюю политизацию принято считать грехом. Но, «Если ты не идешь в политику, то она придет к тебе». Центральный персонаж — сама Вера. Это ее автобиография. Она описала своего отца. Сопин здесь не кастрирован. Мы его узнаем таким, каким он был в быту дома. Взгляд на Сопина у автора свой. Мне не стыдно подарить эту книгу.
Максимов: — Подарите мне.
Елена: — Но за 20 рублей.
Максимов: — Хорошо.
После чего тут же расплачивается.
Затем выступила диктор телевидения Елена Волкова. Она прочитала обсуждаемую книгу два раза. Ее муж тоже прочитал. Ему понравилась эта книга. Это труд мемуарного направления. Мемуары должны шокировать. Их хочется читать с годами.
Живое изложение, репортажность отметила Галина Васильева. Правда название трудно запомнить. Оно путается. Отношение к творчеству Сопина сложное. Оно горькое лекарство. Белавиной оно пришлось по вкусу. Известно, что критиковать нужно тогда, когда попросит автор. Сопину повезло. Его кормила жена. Вообще, он был окружен женщинами, которые очень много ему помогли. Его сделали женщины.
Ценность свидетельства о Сопине, как о живом человеке отметил Толик Бородатый. В таких материалах интересен, конечно, взгляд на человека. Теперь на счет политизированности. Эта книга не политизирована. Политически взгляды Сопина не излагаются. Он сам стремился уйти от политики. Но, говорить о человеке и не упомянуть о его политических взглядах нельзя. Об отце Белавина пишет двойственно. Это книга о живом человеке.
Книгу верстала на компьютере Наташа Сучкова. Она читала ее по частям. Обожает и знает Сопина. Ей было интересно читать мемуары о нем. Автор хотела его возвеличить. Объективно, Сопин загребал жар чужими руками. Вокруг него много хороших женщин. Они его сделали. Издание книги это событие в 1000 экземпляров. Мемуары это коммерческая литература. Она интересна, прежде всего, интересом к автору или личности, о которой он пишет. Запал Веры Белавиной мне интересен. Отчего так и возбуждалась. Она — публицист. Каждая строчка в ее книге согласована с самим Сопиным.
То, что у Белавиной не было человека, который помог бы ей сделать из этого материала хорошую литературную книгу, отметила Оля. Она читала отрывки. Это гражданский акт автора. Акт самоутверждения. О качестве книги. Она должна еще вылежаться.
Очень эмоционально выступила председатель собрания Галина Александровна Щекина. Она сказала, что эта книга — последний гвоздь в российскую дурость. Задача выполнена честно и даже в ущерб себе. Но по сути книгу написал Сопин, то есть продиктовал ее. Смотри отзыв Фаустова. Все равно это событие знаменательное. Сопин и Белавина и Фаустов — слепок Гулага.
— Теперь от себя,— сказала Щекина,— заткните уши. Белавина меня шокировала. Она утверждает, что у меня глупость в голове и луженная глотка. Наша ЛитАРТель по ее мнению полный дебилизм. Она относится к тем людям, которые не могут работать в социуме. Не могут общаться. Она канонизирует Сопина. Плюс ее любовь к нему. О честности нужно помнить даже задыхаясь от любви. Я тоже хотела прославить Сопина, но эта сделала она.
09.09.01 года
Сегодня ночью снились девочки. Трогал их за ножки. Это хорошо. Значит я еще молод.
Лично я до описанного выше обсуждения случайно прочитал в газете «Русский север» материал о Сопине. Когда же Щекина пригласила меня на это литературное собрание, то вспомнил о том. Сейчас хочется сказать о впечатлениях, которые вынес с него.
Для меня такая форма обсуждения книги интересна. При этом одни высказывали автору свои суждения доброжелательно, а другие — с желчью. Вторые возможно завидовали, что написали не они. Иногда обсуждение срывалось на нецензурщину. Особенно женщины порой стремились превзойти друг друга в сквернословии. (Это не записано). А где же тогда борьба писателей за чистоту русского языка?
Вчера вечером начал читать книгу Веры Белавиной «Нет, жизнь моя не горький дым…»
Первое впечатление. Вера мучается своими сомнениями в области идеологии. Она не устояла перед «демократическим соблазнами» и отвернулась от некогда любимого ею социализма. Видно в ней сработали гены ее отца, который живя при социализме все время мечтал о своем деле. Хотел откупить у хозяина часть знаменитого питерского ресторана «Палкан», но помешала Октябрьская революция. Она лишила и денег, и надежд на собственное дело.
Теперь Белавина мудрствует, как говорят, от лукавого. Пытается обосновать свой отход от социализма. В Сопине она нашла единомышленника, который даже сидел в Гулаге. Правда не говорится за что. Ссылаются на знаменитый указ. Какой указ? Молодой читатель не знает этого указа.
Сопин сын начальника с Харьковского завода. Какого начальника? Очень часто дети предают дела своих родителей. Он говорит:
— Да. И я в сорок восьмом по УК 4.6.47 года оказался за периметром.
Сопин индивидуалист, эгоист. Он не любит Родину такую, какая она есть. Он недруг России. Любит только себя в своем мудрствовании.
30.04.06 года
В Областной библиотеке состоялся вечер поэзии. Мне запомнилась тогда одна фраза Татьяны Гусаковой:
— Поэты пишут. Они же и читают.
31.05.08 года
В Вологодской областной картинной галерее, что по улице Козленского (Урицкого), дом 4, где находится мастерская Пантелеева Александра Васильевича, состоялось обсуждение книги Щекиной Галины Александровны «ОР». Слово «ОР» по-французски означает золото или помидор.
Это роман о жизни художника, который живет с несколькими женщинами, то есть у него полигамия. Он влюбленный. Он истинный мужик, а не развратник. Жаждет писать природу, но его не признают. Так его характеризует автор.
По словам Архипова, роман нельзя рекомендовать детям до 14 лет.
10.06.08 года
В «Доме Шаламова» (город Вологда) состоялся вечер, посвященный военной лирике Михаила Сопина. Литературную композицию подготовили школьники. Борис Репин отметил в стихах чувственность и жесткость.
Вот так я проводил время в Вологде. Подчеркнул у ее писателей и поэтов много интересного. Был в гуще литературной жизни. Жаль, что у меня в Киеве такой среды нет.
Теперь несколько слов хочется сказать о Галине Александровне Щекиной, которая занимает видное место в литературном мире Вологды. Она почти на всех собраниях литераторов была председателем.
Познакомился я с ней в районной библиотеке, что находится на улице Панкратова недалеко от остановки «Щетинина». Туда пришел с целью подарить сборник своих стихов «Вторая молодость моя». Попросил сотрудницу почитать его и высказать свое мнение. Она же в свою очередь порекомендовала мне встретиться со Щекиной, поскольку последняя является признанным авторитетом в их мире. Мне были даны координаты последней и наша встреча состоялась.
Галина Александровна оказалась рослой женщиной, брюнеткой, возможно с примесью цыганской крови. По возрасту ей было лет пятьдесят. Она заинтересовалась моими стихами и тут же начала их критиковать. До нее мне никто практически критики не высказывал. Так мы познакомились и я каждый раз, приезжая в Вологду, встречаюсь с ней. Обычно это происходит на каких-то собраниях Вологодских поэтов и писателей. Там я стараюсь записать все ее высказывания. Например, такие:
1. У литературы есть один недостаток — ее нужно читать.
2. Роман должен иметь несколько сюжетных линий и быть более ста страниц.
3. Честному человеку трудно жить в России.
4. Раздвоенная береза — вкопали женщину в землю, а ноги торчат.
5. Когда много говоришь, чувства то нет.
6. …А недоверие — свойство низких натур…
7. Профессия человека и его страсть редко совпадают.
8. В советской литературе нет ни одного романа в письмах.
9. … — Не бери на себя слишком много*.
10. Мы все рабы обстоятельств.
Щекина написала и издала две книги «Графоманка» и «ОР». О последнем романе уже упоминалось. Вот, что она пишет о литературном творчестве в первой книге.
«Граф — пишу, мания — любовь, сильное пристрастие, страсть писать и описывать, ну и чем это плохо? Разве любовь может иметь негативный смысл? Особенно, если это любовь к письму, любовь к изложению своих мыслей, чувств, эмоций. Если это страсть к ведению дневников, которых целая кипа. Привычка писать письма на десяти страницах. Вести путевые заметки. И пусть хоть один писатель, знаменитый или нет, скажет, что такой страсти у него нет! Но ему разрешено, у него корочки, а у Ларичевой (героиня книги) корочек нет, ей не разрешено».
«Главный недостаток — неумение выдержать интонацию. Все рассказы начинаются интересно, к середине все слабеет, рвется и почти везде размазанные, вялые концы. Нужно тщательно работать над серединами и окончаниями, не опускать, а приподнимать их…»
На одной из наших встреч Галина Александровна буквально продиктовала мне следующие рекомендации:
1. Сокращений (аббревиатур) фамилий, имен и отчеств не употреблять.
2. Рассказ вести от третьего лица. «Я сказал» — не употреблять. Нужно писать — сказал Максимов.
3. Дать портретную характеристику героев. Их внешний вид, жесты, детали в лице, походка. Например, он ходит, как Чарли Чаплин. Носки ступеней врозь.
4. Описать среду, где происходят события. Как выглядит здание? Запахи в нем. Окружающая природа.
5. Нужен положительный герой.
6. Кратко о событиях в стране и в мире.
Щекина является составителем книги безвременно ушедшего вологодского поэта и писателя Жаравина Михаила Геннадиевича «Сердечная рана; рассказы, повести, стихи, письма». Вологда. Свеча. 1998 год. Она много своего труда вложила в издание этой книги. В настоящее время является лидером вологодских литераторов.
В заключение о литературной Вологде хочется отметить такую особенность. Из попавшихся мне десяти книг вологодских писателей и поэтов только двое родились в городах, а остальные восемь — в деревнях. Городские не хотят идти в литературу. Они лживы. Поэтому и литература в Вологде в основном деревенская. Городской вологодский писатель Владимир Широков, а поэт — Василий Ситников.
НИНА ГУСАРОВА И ВТОРОЕ ХОЖДЕНИЕ ПО ВОЛГЕ
Вот вновь через много лет в 1987 году опять на палубе теплохода, но теперь он называется «Юрий Долгорукий». Наученный предыдущей поездкой теперь заказал себе одноместную каюту.
Как и в прошлый раз я стал общаться с теми, кто занимается художественной самодеятельностью. Предложил им свои туристско-теплоходные песни, которые сочинил в прошлый раз. Начались репетиции. Одна дамочка из Москвы, а точнее из какого-то военного ансамбля песни и пляски стала сближаться со мной. У нее была хорошая фигурка, но лицо ее мне не нравилось. Кроме того, она очень активно по отношению меня себя вела. Но все же мы довольно мило беседовали на сходках кружка художественной самодеятельности. Я начинал понимать, что она на меня «положила глаз».
Вечерами ходил на танцы на верхнюю палубу. Как-то на танец меня пригласила одна девушка. Мы станцевали его и мне она понравилась, как внешне, так и в танце. Вскоре выяснилось, что ее зовут Нина. Она прапорщик и служит в Тирасполе. Как-то о возрасте сначала речь не шла. Я отдал предпочтение ей и мы стали проводить время вместе. Поскольку у меня была одноместная каюта, то уединиться нам для сближения было где. Нина же жила в четырехместной каюте, вместе с москвичкой, которая раньше еще «положила на меня глаз». Как-то я заскочил к ним в каюту и наткнулся на почти голую попу последней. Она меня не привлекала. Убедившись, что Нины нет в каюте, я быстро ретировался. По-моему меня москвичка даже не заметила.
Вскоре мы с Ниной стали близки. Только тогда выяснилось, что она в два раза моложе меня. Мне тогда было уже 52 года. Она как-то в сердцах даже сказала:
— Я так и знала, что ошиблась с определением твоего возраста.
Мне было с Ниной хорошо. Кожа у нее бархатистая. Тело гибкое и упругое. Идущее тебе навстречу. Движения мягкие и приятные.
Теплоход шел по Волге в ее низовье. Мы с Ниной наслаждались любовью. У меня пошли стихи. Я их стал записывать, когда бывал один. Впоследствии они были включены в сборник моих стихов: «Вторая молодость моя». Страница 37.
Быстро пролетели недели отдыха и вот мы вновь в Москве. Теперь нам предстояло разъехаться по своим городам: мне — в Киев, ей — в Тирасполь. Нина просилась, чтобы я пригласил ее в Киев, но там у меня ситуация была неясная. Еще до этого отношения с женой портились день ото дня.
Главное было найти жилье, где бы Нина могла на несколько дней остановиться. Для этого я обратился к Комелевым. Аня поспрашивала у своих соседей и тогда Люся Гадзюк предложила принять и мою «родственницу» у себя. Однако принимать Нину ей не пришлось. В это время Татьяна уехала к маме и я рискнул Нину пригласить к себе.
Когда она приехала, мы с ней много гуляли по городу. Киев ей понравился. Но скоро ей нужно было на службу и она уехала.
Съездил и я к ней в гости в Тирасполь. Для этого взял командировку в Кишенев. Там в университете были у меня научные интересы. Пообщавшись с учеными, я выехал в Тирасполь. Нина приняла меня прямо в своем общежитии, где она проживала с девочками в одной комнате. Они уходили днем на работу, а мы с Ниной оставались одни.
Связь наша была недолгой. Когда у нас с Татьяной родились дети, Нина перестала писать мне письма.
МОЯ ТРЕТЬЯ ЖЕНА ЛЮСЯ МУСАТОВА-ГАНДЗЮК
После одного из скандалов дома я решил туда вечером не возвращаться. Встал вопрос: где ночевать? Подумав, 10.01.89 года обратился к Камелевым.
— Да, в нашем подъезде на седьмом этаже живет женщина разведенная с дочерью. Пойдем познакомлю и ты наверное сможешь у нее остановиться на какое-то время. Квартира у них большая,— предложила Аня.
Мы поднялись на седьмой этаж и Аня позвонила в крайнюю правую дверь. Ее открыла женщина среднего роста с приятной улыбкой и пригласила нас войти в квартиру. Лицо ее было мне знакомо. Видно встречались случайно ранее в подъезде или возле дома Камелевых.
После того как Аня познакомила нас и изложила цель нашего визита, Люся сказала:
— Диван в гостиной свободен. Можете остаться.
Затем пошел разговор на другие темы. Вскоре Аня ушла. Люся же познакомила меня со своей дочерью Аленкой, девочкой лет двенадцати и пригласила на кухню попить чаю. Затем посмотрели телевизор и разошлись каждый по своей комнате. Квартира у нее трехкомнатная. Причем две комнаты гостиная и спальня довольно большие метров по 25-30, но смежные, а спальня Алены маленькая, порядка двенадцати метров. Туалет совмещенный, но достаточно большой. Кухня небольшая, но позволяет посадить за стол четырех человек. Коридор просторный.
Эту квартиру получал ее папа. Он был каким-то большим начальником по связи на железной дороге. У них до сих пор установлен железнодорожный телефон, кроме обычного городского.
Утром, позавтракав, я распрощался, поблагодарил за гостеприимство и уехал на работу. Вечером вернулся к себе домой. Встретили меня молча.
Откровенно говоря, Люся мне понравилась и я ей стал позванивать. Мозг мой начал все это переваривать. Начался процесс зарождения стихов, посвященных Люсе Гандзюк.
Ведь каждый день я проезжаю мимо
Любимого центрального кольца.
Меня влечет, влечет неумолимо
Под арку серого крыльца.
Январь 1989 года
Потом я узнал, что в это же самое время Люся начала писать стихи, посвященные мне. Страница 54 сборника.
Весной на празднование Дня 8-го марта меня Люся пригласила к себе вместе со своими родственниками и подругами. В их среду я отлично вписался. Ее брат Миша был профессором, племянник Юра доцентом. Все остальные тоже имели отношение к сфере педагогики. Нам было о чем поговорить.
После этой встречи мне пришла в голову мысль пригласить Люсю покататься на машине. Выехать на природу. С Татьяной у меня тогда давно уже ничего не было. Мы спали в разных комнатах. Люся согласилась. С ней было решено осваивать новые для меня лесные массивы, что на юг от Киева в районе Конча-Заспы.
Мы ехали по лесной дороге. Весело болтали. Наконец попалось удобное место съезда в сам лес. Немного углубившись в чащу, я заглушил машину.
Мы сидели одни в ней в просыпающемся от зимы лесу. День был весенний теплый и солнечный. Невольно нас потянуло друг к другу и мы поцеловались. Постепенно поцелуи становились все жарче и начали переходить на ее шею и грудь.
Люся не сопротивлялась. Шла мне навстречу. Наконец я добрался до ее мягкого живота. Тело у нее оказалось белое и приятное. Она из тех женщин, которых изображали Рембрандт и Рубенс. Удерживая ее правой рукой и целуя, я левой рукой нашел ручку рычага, опускающего спинку правого сидения, на котором она сидела. Нажал на эту ручку и спинка под нашей тяжестью автоматически опустилась до уровня заднего сидения.
Так я оказался над Люсей. Дальше все протекало, как во сне. Расстегивание ремней, поясов, снятие трусов. Наконец я вошел в нее, у меня из груди вырвался какой-то возглас типа «Фу». Она отдала мне всю энергию своего еще молодого тела. Мы были счастливы. Люся стала писать стихи. (Смотри сборник «Вторая молодость моя», страницы 55-57).
После этой поездки в лес мы стали с ней регулярно встречаться, но не у нее дома, а на квартирах у ее подруг. Она стеснялась свою дочь Алену. Девочку хорошо начитанную, но какую-то злую.
В одно из моих посещений Люсиной квартиры, когда не было Алены, речь зашла о моем семейном положении. Тогда Люся узнала, что у меня двое маленьких детей. Она-то знала, что я женат, но о детях не знала. Аня тогда ей об этом не сказала, я же полагал, что она об этом знает от Ани.
Люся расстроилась и у нее потекли ручьями слезы. Однако она сумела как-то быстро овладеть собой и постепенно успокоилась. Немного подулась на меня, но быстро отошла и наши отношения продолжали развиваться. После этого, когда «все точки над «і» были расставлены», она предварительно переговорив с Аленой, предложила мне остаться у нее на ночь, то есть я получил статус законного любовника.
Но все хорошо не бывает. Везде найдется своя «ложка дегтя». У Люси в квартире жил пес — королевский пудель. Небольшого роста, но очень красивый кобель. Звали его Микки. Так вот он нам начал портить жизнь. Меня он сразу возненавидел. Спрячется где-то за диваном или креслами и выжидает. Стоит мне только расслабиться, когда я сижу в гостиной, и вытянуть ноги, выскакивает из своего укрытия и бросается на мои туфли. Так неоднократно он их прокусывал, но однажды даже ухватил меня за ногу. Люся тут же бросилась успокаивать меня:
— Микки привитый. Не волнуйся он не бешенный. Это он так ревнует меня к тебе.
Мало того, незадолго до окончания просмотра телевизора, а это он каким-то образом чувствовал, проникает в спальню и прячется под одну из кроватей, на которых мы спали. Когда же подходишь потом к кровати, Микки начинает из-под нее рычать. Несколько раз пытались оттуда выгонять его шваброй. Наконец, Люся решила запирать его в ванной на ночь. Но это было тоже проблемой. Трудно заманить было пса. Забегая вперед, скажу, что так длилось примерно год. Наконец, Микки от своей злости подох.
Мы с Люсей оставались любовниками около двух лет, то есть я часто бывал у них, но как бы в гостях. Когда меня не было, она писала стихи.
(Стихотворение на 56 странице сборника).
Наконец, 20 февраля 1990 года брак с Татьяной был расторгнут. Об этом подробнее уже писалось.
Вскоре после этого мы с Люсей стали жить гражданским браком в ее железнодорожном доме на улице Репина. Пришлось привезти необходимую одежду и немного книг для работы. Тогда я работал в Киевском политехническом институте. Этот период моей работы там описан в Дневнике научного сотрудника.
Люся сочинила коротенькое, но очень емкое по содержанию стихотворение.
Теперь моя домашняя обстановка была тихая и мирная. У нас с Люсей было много общего. Мы любили оперу, посещали ее, другие театры тоже. Она гостеприимная хозяйка и на праздники у нас собиралось большое количество ее родственников и друзей. Тогда у нее не было никаких комплексов — типа религий, подвижнечества, курения, выпивки. Ходили на встречи Нового года в различные Дворцы культуры, в частности, бывали в таком дворце, который теперь называется «Казино» и расположен в Куреневском парке, подруга ее там была администратором. Жили нормальной жизнью интеллигенции.
Мама ее после смерти папы соединила свою жизнь с его братом, у которого тоже умерла жена, и жили они в Москве в одном из районов новостроек в двухкомнатной квартире хрущевского дома. Дядя был полковником в отставке.
Тогда у меня еще случались командировки в Москву и мы вместе с Люсей ездили туда. Ее двоюродный брат приносил нам приглашения в Кремль и в Кремлевский дворец съездов. Командировка моя заполнялась до предела культурными мероприятиями.
Однако всегда все хорошо не бывает. Алена подросла и ее потянуло на гульки. Она стала ходить вечерами на молодежную тусовку, что собиралась в подземном переходе на площади Октябрьской революции возле входа в метро. Называла она это место «трубой». Я намекал Люсе, что не следует Алене это позволять, ведь ей тогда было только шестнадцать-семнадцать лет. От меня отмахнулись:
— Ничего. Пусть ходит.
Так вот однажды утром, выйдя из нашей спальни, я увидел, что из комнаты Алены в туалет-ванную прошмыгнул парень. Мне пришлось подождать на кухне, пока он освободит туалет. Вернувшись в спальню, рассказал об этом Люсе с возмущением:
— Мы с тобой взрослые люди, прятались по чужим квартирам, чтобы не осквернить чувства молоденькой девушки, а она принимает на дому, даже не спросив твоего разрешения.
— Ничего, пусть лучше здесь, чем на улице в подворотне,— сообщила мне свое решение Люся.
Алена познакомилась с этим парнем, звали его Коля, в «трубе» под площадью Октябрьской революции. Через некоторое время она забеременела. Хорошо Коля и его родители оказались нормальными людьми. Была свадьба. Алена вышла замуж. Народу у нас в квартире прибавилось, но пока мы жили вчетвером особых дискомфортов я не замечал.
Отец Коли занимался каким-то бизнесом и у него офис, организованный в бывшей квартире Колиной бабушки. Там стоял компьютер, на котором Коля набирал тексты. Тогда это только входило в моду. Очевидно днем в офисе толклись посторонние люди и ему не очень удобно было работать, тогда он свой рабочий день перенес на ночь. Видно этот офис был недалеко от нашего дома, поскольку теперь наш зять приходил под утро. Завтракал, а потом ложился спать, то есть вел образ жизни совы. Его режим меня не касался, пока я ночь проводил в большой спальне, отделенной от Алениной комнаты гостиной.
Тогда я периодически проведывал своих детей — Аннушку и Стасика, жившими с Татьяной и ее сыном Женей на Троещине. Как уже писалось летом 1994 года она попросила меня помочь ей с двумя маленькими детьми съездить в Вологду и обратно. Я согласился и поставил об этом Люсю в известность. Она немного повозмущалась, но согласилась на эту мою поездку.
Еще немного повторюсь ибо эти события повлекли за собой далеко идущие последствия. В Вологде меня прихватила аденома и я по скорой помощи попал в областную больницу. Там мне впервые сделали хирургическую операцию, вставив в живот резиновую трубочку, с которой я вернулся в Киев. Операцию по удалению аденомы делать не стали, поскольку я был гражданином Украины.
В Киеве я обратился в Военный госпиталь, где стоял на учете. Тогда же мне сделали вторую хирургическую операцию и удалили аденому. Ее делали Брыков и Беднина. Однако моча через уретру не пошла и я вновь стал ходить с катетером.
Свой шестидесятилетний юбилей я встретил на больничной койке. Тогда меня пришел поздравить Тронько с букетом, мой заведующий кафедрой. После того как он ушел, пришла Татьяна. Немного побыла и собиралась уже уходить, но тут явилась Люся. Так они встретились у моей постели. Татьяна ушла, а Люся осталась.
Мне предложили выписаться из госпиталя и какое-то время отдохнуть дома.
Когда же я вернулся домой на улицу Репина, то увидел, что мою кровать перенесли из большой спальни в маленькую Аленину, так как у нее родился сын Всеволод (Сева) и им втроем в маленькой спальне по мнению Люси стало тесно.
Нервы мои после больницы и госпиталя были напряжены, а тут еще и домашние жизненные условия ухудшились существенно. Теперь мы с Люсей спали в маленькой комнатке возле кухни с туалетом. На боку я носил бутылочку, куда из катетера стекала моча. Ночью вместо бутылочки моча стекала в ночной горшок.
Коля по-прежнему вел свой ночной образ жизни. Он приходил под утро и начинал завтракать на кухне, стуча посудой. С его приходом я уже не спал. Днем Алена психовала, все ей было не так. Правда непосредственно меня она не цепляла.
Отдохнув в такой обстановке дома до конца ноября 1994 года, я вновь вернулся в госпиталь, пробыл там до 11 января 1995 года.
Вскоре после моего возвращения в госпиталь мне сделали третью хирургическую операцию, так называемую трансуретральную резекцию и моча пошла через уретру. Такая операция стала необходимой потому, что когда я начал общаться с Татьяной, она заразила меня грибком — трихомонадой, которую у кого-то подхватила после своего развода с Хачиньяном. Мы тогда с ней вылечились в поликлинике для ученых, но видно последствия сказались даже через десять с лишним лет.
Вернувшись из госпиталя домой на улицу Репина, я какое-то время на работу не ходил. Отдыхал от операции. Выходил только в парк, что напротив Красного университета. Там на кругу возле памятника Шевченко сидел на лавочке. Иногда даже с Севой в коляске. Тогда же примерно Люся взяла себе маленькую пуделяшку-девочку Каму. Приходилось гулять и с ней, хотя я этого дела не любитель.
Через некоторое время мы с Люсей возобновили половую жизнь. Мне во время операции по удалению аденомы семяпроводы вывели в мочевой пузырь. Поэтому, когда я заканчивал половой акт, семя через уретру не шло, оно извергалось в мочевой пузырь. Таким образом, ощущения эти изменились, но все остальное осталось по-прежнему.
Дома обстановка была порой тяжелой из-за Алены. Она продолжала психовать. Ребенок подрастал и начал перемещаться уже на своих ногах. Она же кричала на него по поводу и без всякого повода. Ему интересно посмотреть, что там делается за окном. Он тянется со стула к окну.
Увидев это, Алена кричит:
— Куда ты лезешь? Хочешь выброситься? Так пойди на балкон и прыгни оттуда вниз на камни.
Слушать все это становилось все более невыносимо.
Примерно в это время умирает Люсин дядя в Москве. Ее мама там остается одна. В то же время она провела молодость и основную часть жизни в Киеве. Здесь у нее остались подруги. Рассуждая таким образом, я предлагаю Люсе поменяться с мамой квартирами. Она переезжает в нашу квартиру, а мы с Люсей в Москву в ее квартиру. Тут бы у мамы было бы и полезное занятие — нянчить правнука.
Однако Люсе этот вариант не походит. Она не хочет ехать в Москву, поскольку у нее здесь свой микромир. Алена, Сева, Коля, подруги, а там кроме двоюродного брата никого нет. Она мне заявляет:
— Я их здесь не брошу одних.
Конечно, Алене с такой мамой было хорошо. Все хозяйственные дела выполняла Люся, а та корчила из себя пани. Увидев, что мое предложение не проходит, я не стал на нем настаивать.
Через полгода после смерти дяди умирает в одиночестве ее мама в Москве. Люся едет туда, продает квартиру и вырученные деньги делит со своим двоюродным братом. Затем возвращается в Киев.
В нашей квартире атмосфера продолжает накаляться. Алена психует. Мне эти её крики порядком стали надоедать, а поэтому стал записывать ее крылатые выражения. Люся на мои обращения по поводу поведения дочери не реагирует. Видно она привыкла к этому поведению, а потому его не замечает.
Где-то в это же самое время меня мой старый товарищ Данилов Владимир Григорьевич пригласил на работу в Научно-исследовательский институт новых физических и прикладных проблем начальником лаборатории обработки изображений. Но через полгода выяснилось, что эту тематику никто не финансирует. Пришлось бегать по всему Киеву искать средства на эти работы. Обстановка в институте накалилась.
Приходишь домой здесь тоже спокоя нет ни днем, ни ночью. Днем Алена кричит, ночью Коля тарахтит посудой. Конечно можно было и плюнуть на все это и покинуть их, переселившись в мою квартиру, что на бульваре Верховного Совета стояла закрытой, но мне было жалко потерять Люсю. Она мне дорога была, даже несмотря на то, что ослеплена материнской любовью к Алене. Решил попытаться как-то урезонить последнюю. Понимая, что та меня не послушает, стал, как я уже писал, фиксировать ее «коронные» изречения. Хотел о них поговорить с отцом Коли, но остаться с ним наедине мне не удавалось. Тогда решился на крайнюю меру сунул список Алениных изречений в карман его пальто, когда сваты были у нас по поводу каких-то торжеств.
Конечно эту глупость я сделал под впечатлением от той обстановки, которую Алена создала в квартире. В лице сватов я не нашел поддержки. Совсем наоборот они были заинтересованы, чтобы меня не стало на Репина. Поэтому сват просто передал Люсе тот список. Она была возмущена моим поступком и в сердцах заявила мне:
— Уходи к себе на бульвар Верховного Совета.
Быстро собравшись, я 21.03.97 года покинул их квартиру. Потом Люся упрекнет меня в том, зачем ушел от нее так быстро и безвозвратно. Правда один возврат был. Как-то летом 1997 года она с Севой отдыхала на даче Тани, ее подруги по дому, в Русановских садах. Узнав об этом, я приехал на эти сады и остался у Люси на ночь. Все было чудесно, как и прежде, но почему-то это мое возвращение не закрепилось. Меня захватили другие женщины и увели за собой. Все же Люсю Вторую я считаю своей третьей женой, с которой мы прожили в гражданском браке почти девять лет. Покойный ее дядя очень хотел, чтобы мы брак наш зарегистрировали. Тогда с моей стороны измен не было. Сейчас, когда пишу эти строки, вспоминаю ее с теплотой.
Единственная моя претензия к Люсе состояла в том, что она без согласования со мной переместила мою кровать из большой спальни в маленькую возле кухни. Этим она практически меня, только что перенесшего три операции, лишила нормального отдыха ночью из-за Колиных ночных ужинов.
По праздникам звоню ей. Поздравляю. Как-то она мне сообщила, что отец Коли умер, а сам ее зять, покинул Алену и ушел от них. Сейчас они живут опять втроем.
В двухтысячном году, когда напечатал сборник своих стихов, пришел к ним домой на улицу Репина, которая теперь переименована в Терещенскую, и подарил один экземпляр этой шестидесятистраничной книжицы. В нее включил стихи, посвященные Люсе Второй мне. Алена как всегда сказала что-то неприятное:
— Ну, Владимир Иванович, Вы хорошо разделись.
Если бы тогда Люся предложила мне остаться, я бы остался у нее, но она этого не сделала. Мне же просить ее об этом было неудобно. В прошлом году ей исполнилось шестьдесят лет. В день ее рождения 5-го декабря позвонить не смог. Когда же я на следующий день позвонил и поздравил ее, она упрекнула меня за то, что я к ней на юбилей не пришел.
ОБЩЕНИЕ С КИЕВСКИМИ ПОЭТАМИ
Первые стихи мною были написаны в начале 1981 года. Мне захотелось с ними ознакомить читателя. Им оказалась соседка по моему дому на бульваре Перова Вовченко (Ануфриева) Ольга Николаевна. Именно она ввела меня в круг поэтов. В Киеве несколько поэтических обществ. На собраниях некоторых из них мне посчастливилось быть.
Первое из них Литературно-интеллектуальный клуб (ЛИК). Поэты собирались вечерами в одной из школ на Печерске. Читали стихи. Затем накрывался, довольно скромно, стол и начинался банкет. Второе общество называлось «Русь». Третье — «Стойло Пегаса». На их собраниях мне приходилось встречаться с поэтом-теоретиком Яновичем Игорем Петровичем, поэтами Безсоновым Валерием Ивановичем, Булгаковой Галиной Петровной, Беловым Анатолием Павловичем, Чиркиным Владимиром Петровичем, Рахлиной Еленой Натановной, Куликовой Татьяной Васильевной, Карповым Евгением и другими.
Говорят, что все поэтические общества возглавляет Потапова Алла Вячеславовна, но я ее никогда нигде не видел.
Все поэты говорили красиво, даже витиевато. На последнем собрании «Стойла Пегаса», которое посетил 23.08.2000 года, мне понравилась фраза Евгения Карпова: «И отживая, мы живем».
Янович познакомил меня со своим новым методом сложения стихов. Правда до меня он плохо дошел. Продолжаю писать стихи слогом Пушкина.
К сожалению издание стихов поэтов большая проблема. Чаще всего это делается за свой счет.
Некоторые из знакомых мне поэтов ушли уже в «лучший мир». Это Рахлина и Чиркин. Другие серьезно болеют. Время делает свое черное дело.
ТРЕТЬЯ МОЛОДОСТЬ МОЯ
После моего ухода от Люси второй Гандзюк-Мусатовой в марте 1997 года у меня началась третья молодость. Ситуация тогда существенно изменилась.
Во времена моей второй молодости я был еще относительно молодым 46-ти-50-ти летним полковником без детей, проживающим в двухкомнатной квартире в одиночестве. Поэтому отказов со стороны женщин практически не было. Чаще всего оставлял их сам по тем или иным причинам.
Теперь мне уже 63 года и нахожусь в отставке, выплачиваю алименты на двух маленьких детей как с военной пенсии, так и с зарплаты ведущего научного сотрудника по 33 %, проживаю один в однокомнатной квартире на пятом этаже хрущевского дома возле метро «Дарница». Можно сказать, что с точки зрения женщин у меня одни минусы. Теперь состоятельные из них стали мне отказывать даже после того, как побывали в моей постеле. Причем делалось это откровенно. Поэтому успехов я добивался чаще всего у тех, которые были примерно одинакового материального положения со мной.
В общем женщины материалистки, причем в значительно большей степени, чем мужчины. Они прежде всего думают, как с помощью мужика обеспечить свое безбедное существование.
ЛЮДМИЛА КУЗЬМЕНКО-ЕРМОЛЕНКО
Как-то летом 1997 года ехал на дачу с ночевкой и разговорился с соседкой. Звали ее Люда. Она пригласила меня к себе на дачу вместе поужинать и назвала ее адрес. Днем, наработавшись у себя в саду, зашел в магазин, купил шампанского, конфет и еще какой-то закуски, отправился по указанному адресу на 13-ю Центральную улицу садов «Трудовик».
Меня уже ждали. В доме играл проигрыватель пластинок. Стол был накрыт. Мы хорошо поужинали и начали танцевать, постепенно выясняя, кто есть кто? Люда довольно высокая женщина. Рост порядка 165 см. Стройная. Однако на лицо и в манерах она походила больше на крестьянку, чем на служащую, которой была на самом деле. В одном из танцев я попытался ее поцеловать, но она отстранилась. Насильничать не было моей целью. Так незаметно прошел вечер и я собрался уже уходить к себе.
— Поздно теперь, идти в темноте опасно. Оставайтесь ночевать у меня. Я постелю Вам в другой комнате,— сказала она.
Повторять попытку поцеловать ее я не стал. Считал, что если она сама этого захочет, то оно произойдет. Но не произошло и мы проспали ночь в разных комнатах.
Утром Люда сказала:
— А теперь давайте сходим на Вашу дачу.
Увидев мой недостроенный дом, Люда потеряла ко мне всякий интерес. Быстро под каким-то предлогом попрощалась и ушла к себе.
Вот так женщины прежде всего ценят твое материальное положение.
ТАТЬЯНА САРАПИНА
Как-то 27.07.97 года был в гостях у Любы Повалинской, моей свахи и тещи моего сына Александра. Люба, хлебосольная хозяйка, хорошо может угостить. Среди ее гостей оказалась ее сестра Татьяна Сарапина. Последняя по возрасту гораздо моложе первой. Это мне импонировало. Поэтому, когда мы хорошо выпили, закусили и даже поели сладкого, я решил Таню проводить. Она жила в хрущевке в однокомнатной квартире, где-то в районе так называемого «Пересечения».
Мне было предложено остаться, поскольку как всегда было уже очень поздно. Таня стала готовиться ко сну и разделась постепенно до трусиков и лифчика. Фигурка у нее оказалась неплохая. Я последовал ее примеру и вот мы уже в постели. При снятии трусиков не было особых проблем. А вот мои руки от лифчика она отвела. Себе же я решил, что потом это сделаю. И вот я уже на ней и даже в ней.
В это время что-то загремело. Затрусились стены. Рюмки в серванте зацокали. Это было землетрясение. Мы оставили заниматься основным нашим делом. Прислушались. Больше толчков не повторилось.
Ласки наши продолжились. Я вновь пытаюсь снять лифчик с Тани, но мне опять этого не дают сделать. Даже возникает у нее раздражение. Тогда я стал присматриваться и оказалось, что у Тани очень маленькая грудь, то есть сисек практически нет.
Сейчас мне вспомнился афоризм: «Люблю украинську прыроду. Зелений луг. Холодну воду и повну пазуху цыцок».
Так где же здесь украинские «цыцки». Остаток ночи мы провели в напряжении. Все ожидали повторения толчков землетрясения, но не забывали основного занятия, для чего мы здесь были вместе.
К сожалению чего-либо еще о Тане вспомнить не могу. Из-за отсутствия хорошей груди она мне не подошла. Больше я с ней не встречался.
Однако Татьяна сумела мне отомстить. Она по возрасту была ровесницей жены моего сына Иры. Они дружили. При этом сумела войти в доверие к моей внучке — Люсе. Что она там на меня наговорила? Не знаю. Но года два назад, то есть где-то в конце 2005 года, мой сын Александр неожиданно сообщает мне, что его дочь Люся больше не считает меня своим дедом. Поскольку я с ней в детстве мало играл. Она конечно забыла, как мы с ней в детстве вместе барахтались в сене на моей даче. Больше того, из-за лени ее папы Саши, которому лень даже еба…ся и не способного родить моего внука, мне пришлось пойти на то, чтобы моя жена Татьяна родила ей тетю Аню и дядю Стасика, младших ее на шесть лет.
СВЕТЛАНА МАЛЬЦЕВА
Познакомился я со Светой 06.08.97 года у Гали Гришко. Мы начали встречаться. Она по своему внешнему виду смуглянка, южного типа лицо, рост и фигура мне подходили. Сначала встречались просто для прогулок по городу. Причем наши отношения скрывались от ее детей, приобретая некоторый ореол таинственности.
Домой к себе она пригласить не могла, так как жила с детьми. Я же в свою очередь тогда еще воздерживался от приглашения к себе на бульвар Верховного Совета. Неожиданно на одной из наших встреч Света сообщила, что ее подруга предоставила на день ей квартиру. Мы поехали туда.
Как обычно выпивка с закуской. Разговоры. Дальше больше поцелуи и объятия, после которых она начала готовить постель. При этом достала целлофановую клееночку и постелила на простынь, а затем накрыла ее еще пеленочкой.
— Зачем все это? — спросил я.
— Потом увидишь,— был ее ответ.
Наконец-то мы уже в постели. Все, что нужно было, проделано. Когда уже подошли к финалу, я почувствовал, что из ее «красавицы» потекла моча. Так она вымывала сперму из влагалища. Это было для меня новостью. С таким явлением еще не встречался. В первый раз этому мною не было придано особого значения и на следующий раз Света получила приглашение прийти ко мне в квартиру.
Все прошло хорошо, но моча также в конце акта оказалась на моих простынях. Света быстро убежала в тот же вечер, ссылаясь на то, что дети ее могут что-то нехорошее заподозрить о ней. Она играла чуть ли не в девственницу. Было еще несколько таких встреч в моей квартире. Но скоро мне надоело самому стирать пеленки. Решил с ней расстаться. Повод для этого предоставился вскоре. Однажды вечером Света позвонила мне и сообщила, что уезжает за границу. В какую именно страну? Сейчас не помню. Она просила, чтобы я приехал на вокзал ее проводить. Там оказались не только она, но и ее дети. Здесь же нас через несколько месяцев нашего знакомства, Света представила друг другу. Поезд тронулся. Она уехала, а мы разошлись по своим делам.
Когда Света вернулась из-за границы, то позвонила мне. Я ей сказал, что такой неожиданный ее отъезд меня обидел. Со мной даже не посоветовались. Ехать? Или нет? Все решила сама. Она предложила встретиться, но я отказался. Конечно эту выходку можно было и простить, но мне надоело каждый раз после нашей встречи у меня стирать пеленки. С ее стороны даже это не делалось. Было еще несколько звонков, но я остался непреклонен.
ЕЛЕНА ПШЕНИЧНАЯ-ЯЦЕНТЮК
С Леной мы познакомились через службу знакомств. Первая встреча 17.12.97 года состоялась возле станции метро «КПИ». Она была одета в кожаное облегающее фигуру пальто.
Лицо ее было серьезным. Нельзя сказать, что оно было некрасивым. Скорее не ярким, то есть не бросающимся в глаза. Какой-то изюминки в нем не было. Возможно улыбки.
Рядом с ней на поводке был пес — бультерьер с неприятными стеклянными глазами.
Мы походили дворами в районе метро, выясняя: кто есть кто? Она оказалась преподавателем музыки. Окончила Консерваторию, в которой ее отец был профессором.
Затем меня пригласила к себе в квартиру. Последняя была однокомнатной, но в старом доме в том же районе. С одной стороны в комнате стояла стенка, а с другой диван-кровать. Больше ничего там не было.
Мы продолжали выяснять наши семейные положения. Ее дочь была замужем и жила в Черкассах. Иногда приезжала к ней в гости. Зять торговал кальцием. Делал какие-то презентации и т. п.
Пес-бультерьер все время находился между нами. Иногда Лена меня предупреждала, чтобы я не делал резких движений. Она следила за его глазами, которые по ее словам меняли свое выражение в зависимости от настроения пса.
Так мы с ней провели вечер даже не дотронувшись друг к другу. Следующую встречу 21.12.97 года предложил провести у меня дома на бульваре Верховного Совета. Встретил ее возле метро «Дарница» и провел к себе.
Зайдя ко мне в квартиру Лена сразу обратила внимание на пианино. Она тут же села и что-то сыграла на нем. Затем мы на кухне выпили шампанского и хорошо закусили.
За столом мы продолжали выяснять: кто есть кто? Она даже сообщила мне, что состоит в переписке с капитаном второго ранга с Северного флота. Затем ей потребовалось кому-то позвонить. Телефон у меня находится в комнате у изголовья кровати.
Лена села на кровать, набрала номер, кому-то что-то сообщила и положила трубку. После чего осталась сидеть на краю кровати. Я подошел и сел рядом с ней. Мы продолжили нашу беседу. Затем изловчившись поцеловал ее. Она не возражала против этого. Дальше больше, стал жарко целовать и обнимать, а затем постепенно раздевать ее и себя. Леночка вела себя пассивно, но и не сопротивлялась. Наконец, все свершилось и очнувшись я увидел ее голую в кровати. Продолжал ее ласкать и разглядывать.
Тело у нее оказалось мягкое, чисто женское, бело-молочного цвета. Приятно было гладить ее совершенные формы. Другими словами, фигурка была отличная, словно у куколки. Размеры ее мне все подошли. Наконец, обратив внимание на часы, Лена заторопилась и быстро оделась, заявив при этом.
— Это не было изнасилованием.
Мне показалось, что нашел ту женщину, которую искал, то есть я просто влюбился в Леночку.
Следующая встреча была в ее квартире. Бультерьера она закрыла на балконе. Мы спокойно занимались любовью.
Как она страдала подо мной во время полового акта. Задирала голову вверх, с лица ее не сходила страдальческая гримаса. В сексе была активна. В общем я от неё был в восторге. Но так наслаждаться нам оставалось немного.
Подошли зимние каникулы и мне необходимо было ехать к детям в Вологду. По дороге я написал стихи посвященным Леночке. Когда же я вернулся, дней через десять, ситуация в наших отношениях коренным образом изменилась. Меня в комнату не пустили. Приняли только в коридоре, где я и вручил посвященные ей стихи. (Смотри сборник «Вторая молодость моя», страница 40-42). В комнате через полуоткрытую дверь видел на полу разбросанные бумаги, очевидно документы.
Мне намекнули, что пора уходить. Но когда я попросил вернуть стихи, то Лена сказала, что они написаны ей, а поэтому она вправе оставить их у себя. Стихи эти поются на мотив выходной арии князя Орловского из оперетты.
Обидевшись, я покинул ее негостеприимный коридор. Мы долго не виделись, точнее до самого лета. Каким-то образом узнал, что Лена отдыхает на даче со своими внуками. Взяв джентельменский набор — шампанское и конфеты, отправился туда.
Эта дача была построена еще ее отцом. Домик небольшой, но имеет три маленькие изолированные комнаты. Лена встретила меня приветливо. Мы посидели на веранде, пили шампанское, дети ели конфеты, запивая их чаем. Обстановка была семейной.
Отдыхать ночью мы легли все в разных комнатах. Дети в одной, Лена — в другой и я — в третьей. Когда дети уснули, я тихонько перебрался к Лене. Услышав мои шаги, она зажгла свет ночника. Отдыхала на какой-то высокой кровати. Когда покрывало с нее было снято, то она оказалась голой, лежащей на животе. Пытаюсь ее повернуть к себе. Не дается. Какое-то время я остолбенел. Не мог ничего серьезного предпринять. Мне не хотелось над ней совершать даже небольшое насилие. Так постояв немного, полюбовавшись ее голым телом, которое до сих пор у меня перед глазами, развернулся и пошел в свою комнату.
Анализируя теперь ту обстановку, пришел к заключению, что мне необходимо было более активно действовать руками в зоне ее «красавицы». Я до нее даже не дотронулся. Может быть тогда Лена и сдалась бы. Этих женщин не поймешь.
Утром мне надо было рано уходить. Лена тоже поднялась меня проводить. Дверь за мной закрывала с улыбкой. Не стал ее добиваться. Больше я ее не видел.
ГАЛИНА МЕРЕЖКО
С Галей я познакомился через службу знакомств 10.02.98 года. Она оказалась майором Министерства внутренних дел (МВД). Работала в Пожарном управлении города Киева. Руководила телефонистками, принимающими сигналы о пожаре. Сын ее Игорь также майор МВД служил в пожарных частях. На первой встрече мы с ней выяснили: кто есть кто, и разбежались, договорившись перезваниваться. Внешне она мне понравилась, хотя имела на лице следы монгольского нашествия. Стройная, довольно высокая женщина порядка 165-167 см. Одевалась прилично.
На вторую встречу 01.03.98 года она пригласила меня к себе домой на ужин. Жила одна в однокомнатной квартире на Борщаговке. Я, как принято, пришел с бутылкой шампанского и шоколадными конфетами. Долго говорили о своей жизни, но почему она оказалась одна, сейчас не помню. После ужина перешли в комнату, которая обставлена была набором мебели типа «стенка» и широкой двуспальной кроватью. Галя достала альбомы с фотографиями. Рассматривая их, увидел ее в военной форме.
Постепенно мы сблизились нашими телами и я поцеловал ее. Дальше все было, как в семье. В постели рассмотрел раздетую, но когда попытался повернуть к себе попой, она заартачилась. Сказав, что «не такая». Особенно запомнилась ее бархатистая кожа. Она ей досталась от далеких монгольских предков. Утром разошлись по своим работам.
Постепенно в моем мозгу вырабатывалась концепция моего отношения к ней. Меня немного шокировала ее служба в войсках МВД. Оно с этим можно было смириться. Тело ее мне нравилось, фигурка типично девичья, и талия, и попа, все требуемых размеров и на месте, а живота, выступающего у женщин ее возраста, практически нет. Выступал только лобок. О таком говорят, что он королек.
На третью встречу я пригласил Галю к себе домой на бульвар Верховного Совета. Теперь все было почти также, только фотографии показывал я свои. Она осталась у меня до утра. Утром, позавтракав, мы собирались уже уходить на работу, но ей потребовалось в туалет. Как там получилось, не видел, стекло, стоящее за дверью, оказалось разбитым. Осколком этого стекла она случайно порезала себе ногу немного ниже колена. Вот тут проявилась ее невыдержанность. Галя стала ругаться самыми последними словами, в том числе и матерными, как сапожник. Быстро были найдены йод и бинт, но она даже после перевязки пустяковой раны не успокоилась и продолжала ругаться.
Однако наступало время выхода на работу, мы вынуждены были выйти из дома и пойти в сторону метро. Там мы и разъехались в разные стороны. Про себя же я решил, что мне такая подруга не нужна, если она из-за такой пустяковой царапины на ноге подняла такой скандал.
Звонить Гале больше я не стал. Позвонила она сама. Поинтересовался, как рана на ноге.
— Зажила,— был ее ответ. Она предложила встретиться, но от этого тактично уклонился. Через несколько дней вновь звонок. Тот же разговор о встрече. Теперь уже более твердым был мой отказ.
— Я поняла. Все это из-за того дурацкого случая с моей ногой,— сказала Галя и положила телефонную трубку. Больше я ее не видел и не слышал. Хотя мне жаль ее, что она такая резкая, но я бы грубостей не выдержал.
ВАЛЕНТИНА КОВАЛЕНКО
С Валей меня судьба свела через службу знакомств. Мы встретились 04.03.98 года на Печерске. Где-то там погуляли, немного рассказав о себе каждый.
Она оказалась вдовой. Ее муж был видным строителем в Печерском районе. У нее есть дочь — Алла, но последняя живет одна где-то на Лесном массиве. Не замужем. Внешне Валентина стройная блондинка с тонкими чертами лица.
После этого предисловия Валя пригласила меня к себе домой. У нее трехкомнатная квартира, но она ее сдает в наем. Правда не полностью. Одна комната закрыта с лучшими вещами. Мне ее тоже не показали. Когда квартира сдается в наем, Валя живет у дочери Аллы. В тот день 08.03.98 года, когда я вошел впервые в ее квартиру, последняя не сдавалась.
Мы как всегда хорошо посидели за столом. Что-то принес я с собой. Что-то выставила она. За разговорами время течет быстро. Приличия ради я заявил, что мне пора домой на бульвар Верховного Совета, иначе скоро метро закроют. Однако Валя сказала: «Оставайся», и я остался.
Все было хорошо. У нее довольно красивая фигура. Все ее тело меня в основном устраивало, но на левой ноге было большое, диаметром больше чем пять сантиметров красное бугристое неприятное пятно.
— Что это такое у тебя? — спросил я ее.
— Да, это так. Ты все же заметил,— отмахнулась она.
Пошли теплые весенние денечки. Валя пригласила меня к себе на дачу в Осокорках, то есть в Нижних садах. Обычный садовый участок, в центре которого на высоком фундаменте стоит автомобильная будка. В саду росли деревья. Им было лет по десять-пятнадцать. Это все, что успел сделать ее муж-строитель.
Валя попросила меня срубить довольно большую симметричную красивую яблоню со стволом диаметром сантиметров 15–20. Чем это дерево хозяйке не нравилось, яблоня не плодоносила. Мне, честно говоря, не хотелось этого делать, но меня уговорили. Я сначала обрубил все большие ветки. Остался ствол высотой около метра. Затем обкопал его, отрыл от земли корни. Обрубил их. После чего раскачал ствол и выворотил его корни из земли. Яму, оставшуюся на месте дерева, забросал хорошей землей и разровнял. Даже следов от яблони не осталось. Хозяйка была довольна.
В обед мы слегка выпили и закусили. А затем легли отдохнуть в будке. Там был сделан во всю ее ширину настил, на котором легко могли разместиться на ночлег человека четыре. Нам же вдвоем с Валентиной было очень удобно и мы без лишних препирательств занялись любовью. Когда у меня первый цикл закончился, Валя вдруг открыто заявляет, что не кончила.
— Трудиться надо было самой больше, а не ожидать, когда тебя обслужат,— порекомендовал я.
— Давай повторим,— предложила она.
— Хорошо, давай,— согласился я.
Теперь мое положение было внизу, а она залезла на меня сверху. Трудилась она добросовестно, пока не заявила, что у нее все свершилось. Кончил и я вскоре. После чего мы раскатились в разные стороны и заснули. Но сон был коротким. Пора было ехать в Киев домой.
Был я на ее даче еще может быть пару раз. Приглашал поехать на мою дачу, но она не согласилась, сославшись на перегрузки на своей.
Однажды, возвращаясь с дачи домой, она заявила мне, что едет ночевать к дочери на Лесной массив, так как свою печерскую квартиру она уже сдала.
Я поехал ее проводить, тем более, что мне к себе на бульвар Верховного Совета было по дороге.
Когда же мы подошли к дому ее дочери, то она заявила, чтобы я дальше за ней не ходил. Меня это как-то оскорбляло. После того, что мы с ней несколько месяцев живем, почему-то за это время мне ни разу не показали Аллы. Было интересно: какая она? И в какой квартире живет? Когда не позвонишь, Алла дома. Я решил проявить нахальство и потащился за Валентиной в подъезд. Однако она остановилась на первых ступенях лестничной клетки и дальше сказала, что не пойдет, пока не уйду. Мне ничего не оставалось, как ретироваться. Вынужден был поехать к себе на бульвар Верховного Совета. Больше я с Валентиной не встречался.
Она несколько раз звонила мне. Что-то говорила. Предлагала, даже умоляла, встретиться. Но я остался глух к ее просьбам. Все это длилось больше месяца. Затем она звонить перестала.
Анализируя теперь причины того, почему я оставил Валентину, пришел к выводу, что не чувствовал с ее стороны доверия к себе. Это выразилось в том, что, во-первых, дома у себя она не открывала третью комнату. Во-вторых, она не познакомила меня со своей дочерью Аллой, даже тогда, когда я настаивал на этом, догадываясь, что с последней не все в порядке. Возможно она сильно больна.
НИНА МЕЛЬНИК
Обычно я со своей дачи домой езжу автобусом, а в этот день 25.09.98 года, я сел на маршрутное такси и на нем поехал, как у нас говорят «на круг». На обратном пути, не доезжая до моей центральной улицы одну остановку, в маршрутку вошла женщина и села возле меня. Пока мы ехали в Киев — разговорились. У нее дача над дорогой, по которой идет весь транспорт «на круг». По поводу этого она сокрушалась тем, что при выборе участка, а у них такая возможность имелась, они с мужем допустили ошибку. Была описана внешне ее дача. Я ее узнал по орехам, которыми они пытались отгородиться от нашей автострады. Теперь она разошлась с мужем, но дача досталась ей. Мне было дано приглашение посетить ее дачу в следующее воскресенье. Что я и сделал.
Дача Нины представляла собой домик с мезонином. Она провела меня по комнатам первого этажа и даже показала спальню на мезонине. Все там было сделано по-хозяйски. Показала, где она загорает. Напротив, через дорогу есть маленький песчаный пляжный участок. Дала мне свой телефон в Киеве. От нее мы вместе пошли на маршрутку, обсуждая наши дачные дела. На станции метро «Лесовая» мы расстались. Я поехал на бульвар Верховного Совета, а она к себе на Печерск.
На неделе 09.10.98 года созвонились и встретились в районе ее квартиры. Погуляв немножко, Нина пригласила меня к себе. Традиционная выпивка с шампанским и хорошая закуска. Когда я зашел к ней в квартиру, то обратил внимание, что ее две комнаты полупусты. Как будто Нина только что получила новую квартиру. Меня оставили до утра и мы хорошо подошли друг другу.
Следующая встреча состоялась у меня на бульваре Верховного Совета в моей забитой до предела мебелью и вещами однокомнатной квартире. В этот день мы много говорили о различных вещах, в том числе и о моей бывшей семье. Она узнала, что у меня двое маленьких детей. Ночь прошла чудесно. Мне казалось, что я нашел то, что мне необходимо. Женщину моей мечты. Она была небольшого роста. Шатенка, но яркая. Лицо ее так и светилось. Улыбка с него не сходила.
Тогда же я узнал, что Нина работает в Министерстве, кажется, природы, служащей, но какой точно, сказать не могу. В голове вертится должность секретаря при большом начальнике. Утром мы разъехались по своим организациям.
На неделе я решил ее вызвонить, но телефон не отвечал. В один из дней недели все же созвонился с Ниной. Однако она мне сказала, что встретиться со мной не может. Такой же отказ я получил еще после нескольких звонков. Что у нее произошло? Она не говорила. Я же сказал ей, что если захочешь встретиться, то позвони сама. Но звонка я так и не дождался. Что произошло за это время, не знаю. Может ей не понравилась моя квартира? Так у нее есть своя. Может моя дача, недостроенная. Так она на ней не была. А может она помирилась со своим мужем. И такое бывает. На этой мысли я и остановился и перестал о ней думать. Но причины разрыва со мной я до сих пор не знаю.
ЖАННА ПУШКАРЕВА-СИНГАЕВСКАЯ
Познакомились с Жанной Леонтьевной через службу знакомств. Мы договорились встретиться 27.12.98 года на платформе станции метро «Святошино». Она недалеко проживала там на улице Симашко в однокомнатной квартире.
Первое впечатление симпатичная блондинка небольшого роста с волосами, поднятыми кверху. Все у нее выглядело миниатюрным. Даже можно сказать кукольным. Вот только попа была довольно большая. У нее есть сын, невестка и внучка. Одета была в замшевое коричневое пальто, которое было уже хорошо потерто. Работала она в гимназии-интернате с китайским языком обучения.
Мы стали встречаться просто так почти месяц. Затем сначала у нее дома, где ночевал с 06.02.99 года, а потом у меня.
Жанне потребовалось ехать в Днепропетровск с тем, чтобы там продать квартиру, доставшуюся ей от родственников. Мне тоже захотелось повидать свою сестру Лелю и мы вместе поехали в мой родной город. Он также был родным и для Жанны.
Остановились мы в квартире моей сестры. Сначала Жанна сделала все свои дела. Мы с ней вместе передали квартиру новому хозяину.
Затем она познакомила меня с несколькими своими подругами по школе, к которым мы ходили в гости.
Честно говоря, про себя решил на ней остановиться и больше новых подруг не искать. Смирился даже с ее довольно большой не по росту попой. Все казалось бы было хорошо. Мы вернулись в Киев. Сын Жанны Дима занимался каким-то бизнесом. Ему потребовался транспорт. Жанна зная, что у меня есть машина «Жигули», стала сначала просить, а затем настойчиво требовать, чтобы я свою машину отдал ее сыну. Это мне не понравилось. Машина средство повышенной опасности и риска. Она мне не просто досталась и отдавать ее молодому хлопцу я не хотел. Тем более, что раньше в этом отказал своему сыну.
Наши отношения стали натянутыми. Теперь мы, правда, больше встречались у меня на бульваре Верховного Совета. Жанна начинала вести разговоры об объединении наших квартир, что меня, учитывая мой опыт общения с женщинами, тоже не устраивало. Поэтому я больше при этих разговорах отмалчивался. Однажды утром Жанна ходила по комнате раздетой. Даже сейчас у меня перед глазами на фоне двери в коридор ее круглая большая попа с крутыми бедрами.
Она взяла напольные весы, взвесилась. Посетовала на то, что опять набрала вес, а затем, ничего не говоря, положила весы в свою сумку. Вскоре заторопилась и ушла от меня в утро. Мне это тоже не понравилось. Я ей звонить не стал. Не было и звонков от нее. Больше мы не встречались.
ТАТЬЯНА МОЛДОВАНОВА-ЯКЧЕВСКАЯ
Познакомился я с Татьяной Максимовной в автобусе «Рожны-Киев» 15.09.99 года. Внешне на лицо она мне понравилась и по росту подходила. Обходительная. Услужливая. Обменялись телефонами и разошлись по своим адресам. Через пару дней созвонились и она пригласила меня к себе домой. Все происходило по давно накатанному сценарию. За ужином 17.09.99 года с вином и конфетами выяснили: кто есть кто? Она жила в однокомнатной квартире. Дочь Люда со своей семьей отдельно. Вино и разговор сблизили нас и я у нее остался на ночь. В ту первую ночь тела ее так и не рассмотрел.
У нее в селе Рожны родственники. Они ей выделили участок земли, на котором Таня разводила овощи. Все это по ее словам. У родственников этих не бывал. После этого пригласил ее к себе на дачу. Она стала помогать мне бороться с бурьянами и делать осеннюю вскопку земли. Лопаты у меня плохие. Поэтому в следующий свой приезд на дачу Таня привезла свою лопату. Она до сих пор там.
Дачный сезон скоро закончился и мы стали встречаться в Киеве. Девичья фамилия ее Якчевская. Это говорит о том, что происходила из поляков. Таня верующая. Ее когда-то мама отвела в костел, то есть она католичка.
Предложение сходить в костел получил и я. Тем более, что я рассказал о том, что мой дед Регульский тоже из поляков.
Посетили мы костелы святых Александра и Николая. Как-то даже набравшись смелости зашли за кафедру, с которой ксенз проповедовал. Но дальше нас не пустили. Запомнились мне слова из проповеди:
— Победа над смертью свершилась!
Если бы это было так, тогда бы мир давно бы был перенаселен.
Таня продолжала меня тянуть в костелы. Это мне начинало не нравится. У меня уже был опыт общения с религиозной женщиной.
Кроме того, мне было непонятно, почему она не показывает свое тело. На даче работала в спортивном костюме. Раздевалась в темноте. Но вот однажды я у нее в квартире оказался днем. Мы собирались заняться любовью. Она стала раздеваться при дневном свете. Оказалось, что ее ноги имеют мужскую форму. Это меня внутренне оттолкнуло от нее, хотя тогда я не подал вида, но решил с ней связь оборвать. Не виделись две недели.
Подвернулась новая подруга и я увлекся ею. Таня разыскала меня на работе и спросила:
— Что случилось Володя?
Я промолчал, не зная, что сказать.
— Ты влюбился? — ответила за меня она.
— Да,— подтвердил я.
Таня развернулась и ушла в сторону от проходной нашего института.
Была еще одна встреча летом в автобусе «Рожны-Киев». Я был не один. Она же сделала вид, что меня не узнала. А может это и так.
О НЕКОТОРЫХ МОИХ ПОДРУГАХ
Немного повторюсь. Встречались в процессе моего поиска и женщины, которые явно не подходили мне физически. Они были крупные, высокие, полные. Но я относился к ним с сочувствием и никогда сходу не отказывался. Обычно ими устраивался маленький праздник. Мы выпивали вдвоем, закусывали, о чем-то говорили. Меня оставляли на ночь даже, если я настойчиво собирался уходить. Постель подтверждала нашу несовместимость. Но женщины были рады этой ночи и с улыбкой утром провожали меня.
Первой из таких женщин была Галина, к которой я приехал по рекомендации скульптора, лепившего бюст Люси. Она жила в однокомнатной квартире на Лесном массиве вблизи рынка «Юность». У нее было все чистенько и аккуратно. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как она моет посуду.
Второй — Татьяне Должанова, с ней я познакомился 14.10.98 года через службу знакомств. Жила в поселке Немешаево под Киевом. Дородная, красивая женщина, но не моя.
Третьей — Мария Кузнецова. Жила она в трехкомнатной квартире одна недалеко от КПИ. К ней я попал 14.12.98 года по рекомендации Алексашкина, моего сослуживца и соседа. Она была красивой на лицо. Если бы только не ее габариты. К тому же тогда она была на костылях. Поломала ногу.
Был также один курортный роман в 1981 году в Цалтубо. Однако в памяти о нем почти ничего не сохранилось. Попадались и такие женщины, которые практически сходу отказывали мне в моих стремлениях овладеть ими.
Первая из них была Люда. О ней я уже писал. По внешнему виду она простовата, но нельзя сказать, что некрасива. Ее дача находилась над заливом, недалеко от автобусного «круга». Когда мы с ней познакомились, то она предложила сходить и посмотреть мою дачу. Посмотрев мой недостроенный домик, интерес ее ко мне сильно поубавился. Но все же мы у нее поужинали, даже под музыку и она оставила меня у себя на ночь. Однако к себе в постель не допустила. Не подошла ей моя дача.
Вторая была Ирина Павловна, соседка по параллельной улице. Она дала мне саженцы махровой темной сирени. Мы вместе ходили на Десну. Все это описано в стихах. (Смотри сборник «Вторая молодость моя», страницы 42-44). Тогда я даже ее поцеловал, в нее влюбился. Она красивая, брюнетка с хорошей фигурой. Можно сказать, что последняя тогда была еще девичьей. Но она хотела только дружить и никаких интимных отношений. Ей нужен был провожатый, чтобы ходить купаться на Десну. Через пару лет она проходила по нашей улице. Мы поздоровались. Она шла с Десны и была только в трусиках и лифчике. Теперь ее фигура уже была далеко не девичьей.
Третья Татьяна Павловна из службы знакомств. Мы с ней встретились один раз. Посидели в кафе, поужинали. Жила она где-то в районе Куреневского парка. Я проводил ее туда и там мы расцеловались, причем довольно страстно, однако к себе домой она не пригласила и новой встречи не назначила.
Через службу знакомств попадалась мне и совсем молодая девушка Алькина. Она была красива и свежа, но когда я узнал, что она младше меня почти на тридцать лет, то предложил прекратить наши встречи.
Искал не просто подругу, а жену.
14.09.06 года
Вчера вечером в 18.20 возвращаясь со своей дачи, что в Рожнянских садах, на внешней остановке автобуса, расположенной за проходной, встретил Ирину Павловну. Мы с одной женщиной сидели на лавочке ожидания. Ира подошла, поздоровалась и села слева от моей соседки. Заговорила. Затем угостила нас конфетами-леденцами. Разговаривать с ней через соседку было неудобно и я пересел на другую сторону лавочки поближе к Ире. Беседа наша понемногу то развертывалась, то затихала. Иногда она включалась и поддерживала разговор, а другой раз замолкала. При этом мне трудно было найти тему для разговора, интересного ей.
В 18.40 автобус прошел, не остановившись, мимо нас «на круг». Ожидающие стали возмущаться и двинулись на другую остановку, что вблизи дома Управления «Рожнянских садов». Вчера была среда, то есть день для бесплатной перевозки пенсионеров-ветеранов. Водители автобусов на этой линии в данный день делают нам, людям пожилого возраста, всякие пакости: начиная от того, что проедут остановку, где их ожидают пенсионеры, до тотальной проверки пенсионных и ветеранских удостоверений. Проезжают они эту остановку с одной целью, чтобы на конечной загрузиться молодежью, которая платит за проезд. Для этого им нужны свободные места для сидения. В противном случае молодежь поедет на маршрутных такси, чтобы не стоять. Таким образом, с конечной остановки на нашу приходит автобус уже без свободных сидячих мест. Молодые, по теперешним нормам поведения их, не уступают свои места старикам и те стоят над ними больше часа до самого Киева.
Вот такой украинский народ. С одной стороны водители рейсовых транспортных средств ведут себя по-хамски по отношению к пожилым людям. Как будто не видят их лиц и седин. А с другой стороны молодежь нас просто игнорирует.
Однако вчера с конечной остановки автобус пришел с небольшим количеством свободных сидячих мест. Теперь уже холодно и молодежи мало. Ира зашла в него передо мной и села на сидение в последнем ряду. Рядом с ней было пустое место и я на него опустился. Она немного еще повозмущалась, заявив, что больше на этот пенсионный автобус не пойдет. Затем мы продолжили наш разговор.
Оказывается она экономист. Несмотря на то, что уже пенсионерка, могла бы еще работать. Однако ее мама поломала берцовую кость и вот уже больше года лежит в постели. Дети ее (сын и невестка) живут отдельно, но на даче чувствуют себя хозяевами. Вырубили много деревьев и кустов. Детей у них нет. А сыну уже тридцать пять лет, невестке — двадцать семь. Возраст для деторождения предельный.
— В чем же дело? — спросил я, — кто из них неспособный к этому?
— Да, нет. Они просто откладывают это на потом. Хотят создать себе хорошую материальную базу,— разъяснила Ира.
— Потом может быть поздно. Как теперь у моей невестки,— стал рассуждать я.
— Ну, это их дело,— сказала она и как-то замкнулась.
Некоторое время мы ехали молча. Это дало мне возможность рассмотреть ее. Она сильно похудела с той летней встречи, когда заблудившись случайно прошла мимо моей дачи и даже не узнав меня спросила о том, на какой улице (дорожке) находится. Мы с Клавой поздоровались с ней и я сказал, что дорожка третья, а ее четвертая дорожка дальше. Тогда она выглядела какой-то крупной женщиной. Может это показалось по сравнению с Клавой.
Теперь она была изящна. Черты лица ее ярче. Про себя я отметил, что она по-прежнему красива. Вспомнил я о своей первой жене Люсе. У них было много общего.
Затем разговор возобновился. Проезжая Пуховку показал ей особняки теперешней украинской буржуазии. Один из них прямо в центре Пуховки принадлежит директору Киевской птицефабрики, что на Броварском шоссе. Это настоящий дворец. А на выезде из Пуховки вообще стоит настоящий замок.
Директор птицефабрики сделал возле своей дачи запруду ручья, протекающего там, и запустил в нее рыбу. Однако кто-то из местных ночью выпустил всю воду из запруды и рыба подохла. Это месть крестьянина буржую.
Раньше, проезжая Пуховку, Ира их не замечала, а теперь заинтересовалась. Посокрушались на счет того, «за что боролись наши предки». Буржуи опять все у народа забрали.
Наконец уже Киев. Автобус подъехал к станции метро «Лесовая». Проходя мимо киосков, Ира останавливалась. Пробовала виноград, но он оказался кислым. Наконец, она подошла к киоску, в окне которого выставлены миниатюрные статуэтки под бронзу. Она стала их рассматривать.
— Хочешь я куплю тебе на память орла? — спросил я.
Она заулыбалась и согласилась. Орлов было два. Одни — с горизонтально раскрытыми крыльями, а второй с наклоненными по отношению к подставке. Она выбрала первого.
Заплатив за статуэтку пятнадцать гривен, я сказал:
— Теперь посмотришь на орла и меня вспомнишь.
Ира была довольна и даже как-то развеселилась. Мы зашли в метро и сели в поезд. Разговор наш продолжался. Он коснулся и кустов сирени, которых она когда-то шесть лет назад мне подарила.
- Кусты твои хорошо выросли, но вот почему-то не цветут, а цвет у них должен быть очень красивый — ярко фиолетовый.
— У меня уже этой сирени нет. Дети все вырубили.
— Может в следующем году зацветут,— предположил я.
Затем разговор перешел на какую-то шутливую тему. Какую именно сейчас не помню. На станции «Крещатик» мы распрощались и я смеясь покинул вагон метро. В глазах осталась улыбка Иры. Да. Да. Шесть лет назад я в нее был влюблен. Даже один раз поцеловал на Десне. О чем писал тогда ей в стихах. Но, увы!
Тогда же вскоре после того, как мы расстались, случайно встретились на метро «Театральная». У меня была с собой книга со стихами, посвященными Ире, и я ее подарил ей. Там описана в стихах наша встреча на Десне.
Здесь описаний женщин, с которыми сводила меня судьба, приведено более двадцати. Но на самом деле таких подруг было больше. Где-то около тридцати. Мною уже были приведены причины такого перебора. Хотел найти себе идеальную подругу.
СТРОИТЕЛЬСТВО ДОМА НА ДАЧЕ
Когда с работами в саду я в основном справился, то обратил свое внимание на дом. Первое, что мне пришло в голову — это расширить его. Захотелось, чтобы на даче был гараж. Если остался ночевать, то и машина должна быть укрыта от посторонних взглядов, а еще хуже того — действий.
Поэтому на железобетонном комбинате были закуплены фундаментные блоки по 40 рублей каждый для перекрытий, но только на уровне пола. Блоков оказалось много и часть стен в гараже было сделано тоже из них. Но это было потом, а вначале два самосвала завезли блоки и уложили их на дороге вдоль моего участка.
Теперь мне нужно было найти кран, с помощью которого можно эти блоки сложить в фундамент. Выйдя на трассу Пуховка-Летки, я стал ловить краны. Один крановщик обещал мне их собрать как нужно.
— Заедьте, посмотрите,— уговоривал я его.
— Все завтра сделаем, хозяин,— было опрометчивое решение крановщика.
Мне нужно ночевать на даче. Но поскольку погода уже была холодная, то пришлось спать у соседа справа Валерия.
Утром кран с двумя задними осями остановился на поперечной дороге. Крановщик с рабочими монтажниками вышли посмотреть мой участок и сразу замахали руками, увидев, что вдоль него проходит линия электропередач.
— Мы Вам, хозяин, ничем помочь не сможем. Вам нужно искать кран «зилок» маленький с перископической стрелой,— сказал крановщик.
— Ребята, я же Вам говорил, чтобы Вы заехали и посмотрели на то место, где нужно монтировать фундамент,— корил я их.
— Извини, хозяин. До свидания,— сказал крановщик. Они все развернулись и пошли к крану. Теперь мне опять нужно идти на трассу Пуховка-Летки и ловить краны.
В записной книжке у меня зафиксированы десятки телефонов и адресов крановщиков. Наконец необходимый кран найден. Крановщик заехал на участок. Посмотрел и сказал, что сделает все, как надо. Теперь необходимо мне самому найти рабочих-монтажников. Иду на проходную к магазину и там нахожу через продавщицу необходимых мне строителей. Итак, за день работы дальний ряд блоков уложен, а для переднего же не было мною подготовлено леточного фундамента, так как пространство было занято панелями. Поэтому сделана только половина работы.
В течение нескольких дней я этот фундамент забетонировал сам. Затем процесс повторился и вот уже даже на блоках лежат панели. Установлена и закреплена рама от железных ворот, которые продал мне мой товарищ Володя Захаров. Главное дорога от блоков была освобождена, а то соседи уже начинали бурчать.
Чтобы в доме можно было бы ночевать хотя бы летом, необходимо сделать полы. Мне захотелось, чтобы они были железобетонные. Железные швеллера у меня были, а цемент продавался в магазине. Двое парней, которые монтировали блоки согласились это сделать за 23 рубля квадратный метр бетона.
Мне нравилось, как эти ребята работали, но я не мог там постоянно находиться, а поэтому попросил Захарова подыскать мне прораба. Который бы руководил всеми работами, на них я выделял деньги и за это я ему платил тоже.
Володя порекомендовал мне Михаила Ивановича своего соседа, который тоже был строителем, но уже в приличном возрасте и на производство его уже не брали. Он подрабатывал мелкими услугами.
Михаил Иванович взялся за продолжение изготовления железобетонного пола в комнатах домика. Через неделю я приехал посмотреть и увидел, что моих бывших строителей уже нет, а работают, как потом выяснилось, сын и племянник моего прораба. Они закончили пол в большой комнате и мне сразу бросилось в глаза, что та половина, которую заполняли новые строители, имеет рыжеватый оттенок, то есть в бетоне мало цемента. Я обратил внимание их на это.
Приезжаю еще через неделю. Строители, сын и племянник Михаила Ивановича, закончили бетонирование пола в маленькой комнате. Что же я вижу? Прямо перед входом из бетона выглядывает тонкой черной полоской металл швеллера. Это означает, что толщина бетона не 15 см (как договаривались), а всего лишь 10см. Они опять схалтурили. Прошлый раз не доложив цемент, а деньги с меня за него взяв, а теперь вообще не выдержана требуемая толщина слоя бетона.
— Мы Вам здесь еще железнение сделаем. Но, конечно, за отдельную плату,— говорит сын Михаила Ивановича.
— Не надо мне никакого железнения. Вы нарушили договоренность о толщине бетонного слоя. Больше Вам я доверить работы не могу. Получите то, что заработали и до свидания. Отдайте ключи от дома и ворот,— сказал я им твердо.
Они извинялись, просили остаться и дальше работать, но я остался непреклонным. Терпеть не могу халтурщиков. Думаю, что от таких рабочих и потерпел поражение социализм. По сравнению с интеллигенцией рабочим тогда платили хорошо, но вот работать они не хотели. Ну что ж пусть их еще немного подучит жизни капитализм.
На свою стройку я вернул прежних рабочих. Они мне забетонировали пол в гараже. Но и здесь допустили невольную оплошность. Когда между панелями заполняли бетоном пространство порядка полутора метров, то взяли в качестве опаловки слабые доски и те под тяжестью бетона прогнулись, а рабочие туда его загнали больше, чем требовалось. В подвале теперь в центре висит «живот». Пришлось ставить подпорку на всякий случай из цементной трубы. Здесь рабочие сделали так не преднамеренно, а в результате непроизвольной ошибки и я их простил. Но все же это говорит об их низкой квалификации. Родственники моего прораба халтурили преднамеренно. Это совсем недопустимо. Правда, Михаил Иванович, мой прораб, организовал изготовление заборов спереди и сзади участка, а также ремонт и подвешивание ворот на столбы. Вот так я пытался строить дом и огородил участок сетками.
Хочется еще обратить внимание на следующий факт в работе строителей. Когда сварщик приваривал сеточные рамки к столбикам, то боялся капнуть лишнюю каплю металла, чтобы шов был крепким. Так он экономил свои электроды.
Но все же заборы были сделаны и это как-то оградило участок от посторонних нежелательных посещений.
ЮБИЛЕЙ ВЛАДИМИРА ЗАХАРОВА 25.12.06 ГОДА
Вчера отпраздновали семидесятилетие Захарова Владимира Семеновича в ресторане «Млын», что в Гидропарке.
В этом ресторане я не был с 1968 года, то есть 38 лет. Тогда готовился к защите диссертации и разослал авторефераты, в том числе в Московский энергетический институт. Неожиданно оттуда приезжает Шакирзянов Феликс Нитматзянович. Ему поручено написать отзыв на мой автореферат. Он тоже пишет диссертацию на близкую тему.
После того как Феликс ознакомился с диссертацией и остался ею доволен, мы решили закрепить наше знакомство ужином в ресторане. Попасть тогда в ресторан без предварительного заказа было трудно. Для этого был выбран скромный ресторан «Млын», по-русски «Мельница». Мы сидели за столиком на веранде, выходящей прямо на Венецианскую протоку. Подавали кушанья девушки в украинских одеждах. Шакирзянов от них был в восторге. На следующий день он уехал в Москву и через некоторое время прислал мне положительный отзыв на автореферат моей диссертации.
В ресторане «Млын» практически никаких украшений тогда не было. Он представлял собой большой зал, к которому примыкали две веранды. Об одной я уже писал, а вторая выходила в сторону Венецианского моста. Островерхий потолок и стены были обшиты строганными досками. На грубых столах из строганных досок под тарелки клались салфетки. Вот и все убранство этого ресторана.
Теперь о праздновании семидесятилетия Захарова. Недели за две до этого он позвонил и пригласил на юбилей. При этом сказал:
— Можешь приходить один или вдвоем. Как тебе удобно.
— Хорошо,— согласился я и предложил Клаве идти вдвоем. Она не возражала.
За неделю до юбилея Володя еще раз позвонил и поинтересовался, буду я один или мы вдвоем. Сообщив наше решение, мы стали готовиться к празднику.
Клава перемеряла все свои наряды. Хотела идти в белом костюме, но я ее отговорил (сейчас ведь зима). Она одела черную юбочку, черно-белую кофточку и черные высокие зимние сапоги.
На 15.00 мы должны были быть в зале. По дороге встретили подругу жены Володи Люды Тамару с дочерью. В раздевалке разговорились. Она даже мое имя вспомнила. Хотя не виделись много лет. Когда-то вместе бывали на торжествах у Захаровых.
Познакомила меня с ними моя вторая жена Татьяна. После нашего развода с ней приятельские отношения с Захаровыми у меня все же сохранились.
Наконец мы в зале ресторана «Млын», в котором, как я уже писал, бывал 38 лет назад. Он сильно изменился в лучшую сторону. Столы были расставлены лучами, расходящимися от стола, за которым сидел Володя с семьей. Его сыновья Володя и Артем с женами. Всего было накрыто восемь столов примерно на 50 человек. На них, застеленных двумя скатертями, все было заставлено тарелками с различной вкусной едой, начиная от красной лососевой икры и семги, заканчивая обычными солениями. Из выпивки был грузинский коньяк и молдавские вина белое и красное.
Перечислю еще некоторые блюда, ибо такого обилия пищи я давно не видел. Салаты с креветками, заливные языки и мясо, нарезка всевозможная, рыба, запеченная в тесте, щука фаршированная и т. п.
Продолжу описание зала. Справа от выхода на кухню большой камин с ярко горящими дровами. На нем портрет Деда Мороза. Слева — на стене висит большая голова оленя с ветвистыми рогами, увитыми гирляндами. На треугольной стенке (фронтоне) под крышей зала макеты всевозможного оружия — секиры, ружья, сабли и т. п. На боковой стенке деревянные барельефы на рыцарские и звериные темы. Справа от камина на антресоль уходит триумфальная лестница, покрытая ковровыми дорожками. На самой антресоли небольшой зал, заставленный низенькими столами с мягкой мебелью. Он напоминает убранство восточных гаремов и предназначен для интимных бесед.
Входить в большой зал нужно было по узкой крутой лестнице, исходящей из гардероба. Это было немного неудобно.
Когда мы по ней поднялись в зал, нас встретили Люда и Володя. Они тут же повели к четырехугольным столбам, подпирающим крышу ресторана и облицованных бутовым камнем. На этих столбах с помощью липкой ленты были приклеены стенды из ватмана с фотографиями, отражающими жизненный путь Володи и Люды. Детские и студенческие годы, армия, КАДИ — Киевский автодорожный институт, работа на Кубе и в Ливии. По детским фотографиям было видно, что Володя выходец из простой семьи. Люда же из преподавательской среды.
Затем нас подвели к столу и показали наши места. Мы были примерно в центре зала и всех хорошо видели. Какое-то время (минут 40) пришлось подождать, пока соберутся все гости. Клава присела возле пожилой пары, сидящей у боковой стены. Я стоял возле нее и рассматривал зал. Захаровы продолжали встречать гостей. Последние опаздывали. Наконец нас пригласили к столу. Официанты стали разливать спиртные напитки. За нашим столом было три пустых места. Кто-то из приглашенных не пришел.
Откуда-то появился тамада и начал свою работу. Вначале мне показалось, что он приглашен выполнять эти обязанности за деньги, но потом оказался однокашником Володи. Вот и провозглашен первый тост. Как всегда за юбиляра.
Первую рюмку я выпил грузинского коньяка. Честно скажу, он мне не понравился. Был очень резким этаким разбавленным спиртом, который еще не успел настояться на коньячной эссенции. Поэтому я решил больше коньяка не пить. Соседи же за столом захотели продолжить распивать именно его. Однако оказалось, что недоразлитую бутылку коньяка унес с собой официант. Соседка напротив возмутилась по этому поводу. Я попытался открыть вторую бутылку коньяка, стоящую на столе и налить ей рюмку, но не смог. Пришлось ждать официанта. Наконец он пришел, открыл бутылку и налил соседям, в том числе и Клаве по второй рюмке. Я же попросил налить мне молдавского вина «Лидия» и пил его весь вечер. Выпил где-то почти две бутылки. Оно хорошо шло под закуску. Начали закусывать с красной икры. Тарелка с ее бутербродами стояла возле меня. Клава взяла ее и преподнесла соседям. Они сняли по одному бутерброду себе. Когда же все пошли танцевать, то официант забрал с тарелки два оставшихся бутерброда. Это чисто по-нашему, по-украински.
В дальнейшем все пошло по сценарию, который претворял в жизнь тамада. Тосты, речи, пожелания. Публика была образованной и говорила красиво и витиевато. Сказал и я свой тост в честь Володи. Он звучал примерно так:
— По известной заповеди мужчина должен вырастить сына, построить дом и посадить дуб. Володя первые два пункта перевыполнил вдвойне. Вырастил двух прекрасных мужчин, конечно с помощью Люды. Построил два дома с помощью сыновей и еще много всевозможных строений. А вот дуба не посадил. Предлагаю ему это еще осуществить в будущем. Саженцы я обеспечу.
— На нашем маленьком участке места для такого большого дерева нет, — возразил Володя.
— Так посади его на берегу канала, что возле вашей дачи проходит, — предложил я.
Затем выступления продолжились. Много говорили его однокашники. Вспоминали, как они строили первую ветку метрополитена между станциями «Вокзальная» и «Университет». Говорили и женщины, с которыми он работал в Ливии и Севастополе. Наша соседка за столом специально на эти торжества приехала из Севастополя. Она почему-то сидела грустной и неразговорчивой. Каждый выступающий стремился осветить какое-то другое свойство юбиляра.
В зале присутствовали фотографы и кинооператоры, которые снимали всех, кто им понравился. Причем все это делалось молча. Затем был установлен плазменный плоский экран и на них можно было увидеть не только юбиляра с семьей, а и даже самого себя, как в статике, так и в динамике.
Пришло время танцев. Начались они вальсами. Мы с Клавой несколько туров прокрутили. Затем Клаву пригласил Володя, а я Люду. Начались танцы в кругах. Брались за руки и водили хороводы. В ходе их менялись партнершами. Танцевал я с какой-то толстушкой, а Клава с Володей и тамадой. Когда фотографировались, он даже поинтересовался: кто она такая?
Все же в основном танцевали вальсы и танго. Наблюдал за двумя молодыми людьми, стоящими возле музыкального центра. Лица у них были какие-то каменные. Потом эти ребята исчезли. Подошло время горячих закусок. Тут начался целый аттракцион. Дед Мороз вынес живого поросенка. Чтобы с ним не случилось ничего плохого, он был одет в памперс. Женщины начали ласкать поросенка, чуть ли не целоваться с ним. Все это снималось фотоаппаратами и кинокамерами.
Поросенка унесли на кухню и через некоторое время подали на стол горячую поросятину. Затем пошла очередь гуся, а может даже лебедя и утки. Официанты носили по залу их макеты. Затем на столе появились жареные ножки гуся и уток. Я их так и не попробовал. Поросятину пробовал, но она мне не понравилась. Одни косточки и шкурки.
Апогеем стал вынос кабана. Два официанта носили его на палке, привязанного за ноги. Затем вышел повар с огромными ножами, напоминающими мечи. Он начал ими жонглировать. Показывать всякие трюки. Затем официанты из полости кабана извлекли большой кусок мяса, а повар большими ножами его разрезал на порции. Официанты разнесли их по залу. Мясо кабана мне понравилось и я кусок его съел с удовольствием.
Кушаний на столе было очень много и все это практически осталось. Не съели рыбу, зажаренную в муке, поросятину, утиные и гусиные ножки. Да и заливное мясо тоже не поели. Зачем Захаровы столько всего поназаказывали? В основном люди были в возрасте. Они ведь много не едят.
Хочется отметить также интересный компьютерный монтаж, демонстрировавшийся на большом экране, высказываний Фиделя Кастро, Путина, Жириновского по поводу достоинства Володи Захарова. Хорошо подобранные голоса создавали впечатление, что эти вожди действительно знают его. Мне понравилось высказывание Путина:
— Зачем такого хорошего специалиста, как Захаров, выпустили за границу?
Здесь имелась в виду Украина. О политике почти никаких разговоров не было. Только сам Володя описал свою встречу с Юлей Тимошенко в Большом концертном зале КПИ. Тогда она подарила ему свою книгу с дарственной надписью. Позже он в ней разочаровался.
Банкет близился к завершению. Танцы сменяли тосты с выпивкой. Вино «Лидия» шло мне хорошо. Вот только желудок уже был переполнен. Да и брюки на меня в талии были узкие. Некоторые гости потихонечку стали уходить. Решили и мы, поблагодарив хозяев, двигаться в направлении выхода. Я подошел к Володе и хотел было попрощаться, но он остановил меня.
— Подождите еще немного,— сказал он.
Мы вернулись к своему столу. Какое-то время еще продолжались тосты. Затем был объявлен сладкий стол. Вывезли из кухни на большом подносе на колесиках огромный торт. Зажгли на нем свечи и бенгальский огонь. Мне вспомнился американский кинофильм, в котором, чтобы проникнуть в банкетный зал, бандит с автоматом прячется в громадном торте. Его вывозят в зал. Он встает из торта во весь рост и расстреливает окружающих.
Торт разрезали на кусочки. Он мне понравился и я съел еще и Клавину порцию. Неожиданно приходит Люда Захарова, приносит мне еще порцию торта и говорит:
— Знаю, что ты сладкоежка.
От нее я отказаться не смог. Где оно у меня там поместилось? Не знаю.
Пропустил в описании банкета еще один существенный момент. После того, как Володя попросил меня еще немного подождать, его сын Артем предлагает одеться и ненадолго выйти из ресторана. Вышли правда не все, но на крыльце было довольно много народа. Вскоре начался фейерверк. Стреляли петарды, крутилось огненное колесо от реактивной силы горящего пороха. Все это было эффектно и даже меня оно завораживало.
Наконец вечер стал клониться к завершению. Был уже десятый час. Мы с Клавой вновь направились к Володе прощаться. Но меня пригласила на танец Люда, а Клаву — Володя сфотографироваться с друзьями на память. После танца Люда подвела к столу, установленному напротив лестничного спуска на первый этаж. Он был накрыт белой скатертью и на нем бокалы, наполненные шампанским.
Люда мне и Клаве преподнесла по бокалу шампанского. Я выпил свой бокал, а затем и Клавин. Она пить не стала ибо после двух рюмок грузинского коньяка у не пище стояла в желудке и не продвигалась дальше. Коньяк погасил соляную кислоту.
После прощания мы направились вниз по крутой узкой лестнице в гардероб.
Впереди нас на выходе из ресторана оказалась подруга Люды Тамара, с которой мы пришли сюда со своей дочерью и друзьями. Когда же мы вышли в десять часов вечера на крыльцо, то увидели, что на дворе настоящий ливень со штормовым ветром. У многих зонтиков не было, а потому пришлось подождать. Но все обошлось. Буря быстро стихла и мы благополучно добрались до метро «Гидропарк».
Видно такой буйный и деятельный характер у Захарова, что даже на его юбилей вечер закончился бурей. Оказывается, что в своей студенческой группе он был старостой и все время что-то требовал от своих однокашников. Видно, в нем тогда зарождался руководитель. Как правило, ребята, которые в школьные и студенческие годы были активными (звеньевыми, старостами и т. п.) в зрелом возрасте становятся хорошими руководителями.
Когда я прощался с Людой, то сказал, что этот юбилей перенес меня лет на двадцать назад, когда мы могли себе позволить пригласить всю кафедру на свое торжество. Чаще всего это было в ресторане «Динамо», но последний большой прием я устраивал в ресторане «Краков» по случаю своего пятидесятилетия в 1984 году. Да. Для меня тогда были хорошие времена.
— Мы такие балы не каждый год даем. Все это дети помогли устроить,— сказала она на прощание.
Вот так закончился один из хороших дней моей жизни. Спасибо за все Люде и Володе Захаровым.
В заключение отмечу, что Владимир Семенович Захаров великий организатор.
07.01.07 года
Когда после встречи Нового 2007 года я поздравлял их, то Володя уточнил некоторые факты своей биографии. Оказывается, он учился в Летном военном училище и должен был стать летчиком, но училище перепрофилировали на техников, обслуживающих самолеты.
— Заносить хвосты им я не захотел, а потому уволился и пошел дослуживать в воинскую авиационную часть. Летал на самолетах, прыгал с парашютом и т. п. Отслужив, хотел поступить в Киевский авиационный институт, но тоже сорвалось. Затем поступил в Киевский автодорожный институт на факультет мосты и тоннели,— сказал в заключение он.
— У меня тоже была мысль поступать на такой факультет, но только в Днепропетровский железнодорожный институт. Но она не состоялась, пошел учиться в Академию тыла и снабжения,— поделился с ним я частью своей биографии.
МОЙ СЫН АЛЕКСАНДР
В этом разделе хочу собрать все сведения о нем, характеризующие его как человека. Возможно при описании нашей жизни с его мамой Люсей уже они частично были приведены, но теперь для полноты изложения придется их здесь повторить.
Зачат Александр был на берегу Черного моря в Абхазии в городе Очамчире на Зенитно-артиллерийском полигоне летом 1957 года.
Его мама Люся приехала тогда ко мне на полигон, где я проходил службу, а точнее обеспечивал стрельбы полков нашей 70-ой дивизии. Она в Киеве окончила свою Вечернюю консерваторию (школу для взрослых). Была похудевшей и утомленной, но полной надежд на будущее. Конечно в Киеве ей трудно было прожить на те 500 рублей, которые я высылал. Родители ее после нашей свадьбы ей больше не помогали. Они были на Севере и стремились заработать побольше денег для того, чтобы купить дом на Юге. Конечно можно было еще повременить с зачатием ребенка, но мы с Люсей уже не хотели это откладывать.
На зиму прямо в воинском эшелоне в моей автомобильной будке КРАС вернулись в Лагодехи и жили у Марии Даниловны в Калиновке.
Весной, когда пришел срок рожать, Люся уехала в Киев и там 14 апреля 1958 года родился наш сын Александр. Имя это она ему дала. Я особенно не возражал. Хотя мне хотелось назвать его Максимом. Так меня звали в школе.
Началась нормальная семейная жизнь с ребенком и плачем. Люся хотела работать. В доме культуры преподавать музыку. Поэтому, чтобы ей было ближе ходить на кормление, мы переехали в центр Лагодех. Сняли комнату у грузинов. Пришлось также нанять няню, но она долго у нас не задержалась. Ей было скучно сидеть с ребенком, а поэтому ушла на работу официанткой в духан (столовую). Там бывает много мужиков. Мы вынуждены были вернуться к Марии Даниловне в Калиновку. Она согласилась смотреть за сыном, пока Люся ходила на занятия по музыке. Так прошел его первый год жизни.
Затем меня перевели в город Цители Цкаро с повышением в Зенитный артиллерийский ракетный полк. Пока я ездил на учебу в Богодухов, Люся с Сашей оставались в Лагодехах у Марии Даниловны. Вернувшись в Цители Цкаро, я получил первую свою однокомнатную квартиру и перевез туда Люсю с Сашей. Теперь для Люси работа была только на дому. Родители с Дальнего Востока прислали пианино и она на нем обучала детей офицеров. Это был ее заработок. Ребенок был под непосредственным присмотром матери. Он рос крепеньким малышом. Его болезней не помню за исключением того, что одно время выпадала немного прямая кишка.
Весной 1962 года я поступил в адъюнктуру Киевского высшего артиллерийского инженерного училища и нам предстоял переезд в город Киев. Поскольку квартиры у нас там не было, а на частную квартиру с детьми хозяева старались не брать, кроме того, Люсе нужно было еще заканчивать учебу в Днепропетровском сельскохозяйственном институте, а поэтому работать, то было решено четырехлетнего Сашу оставить у дедушки с бабушкой в Адлере. Мы посчитали, что там ему будет хорошо.
Действительно, вначале все было хорошо. Саша рос в саду субтропиков. Дед уехал на заработки на Север. С ними жила еще дочь Света со своей семьей. Сын Анатолий пристроился у своей подруги армянки Марины.
Однако, когда дед вернулся с Севера, то начал сильно выпивать. Как-то пьяный он перепугал Сашу. У последнего начался энурез, ночное недержание мочи. С этой бедой пришлось бороться очень долго. Кстати, его дядя Анатолий тоже страдал этим же. Поэтому мама Люсина попросила Сашу из Адлера забрать, что и было сделано. Его взяла к себе тетя Дина. Последние два года до школы он жил у нее в Белой Церкви.
Теперь мы каждую субботу на воскресенье ехали туда, чтобы побыть с Сашей. Это привело к тому, что у нас практически не расширялся круг друзей. Да и с давней школьной подругой Люси Эммой мы встречались крайне редко.
Наконец в декабре 1963 года я получил свою первую квартиру от училища. Однокомнатную в самом крайнем доме на окраине города Киева, то есть на Воскресенке на улице Актюбинской (Кибальчича), застроенной тогда только с одной стороны.
Саша переехал к нам в 1966 году, когда пошел в первый класс. Места в однокомнатной квартире было мало, а поэтому спал он на раскладушке. К тому же его болезнь — энурез еще долго не проходила. Физическое наказание за провинности практически не применяли. Помню только, будучи на озере Радуге, он от нас убежал и когда я его нашел на пляже довольно далеко от нас, то дважды стеганул лозиной.
В школе в начальных классах он учился хорошо. Нужно отдать должное дяде Степе, мужу тети Дины, который подготовил Сашу к школе. В старших классах он начал потихоньку филонить. При хороших оценках знаний у него не было. Видно преподаватели были не требовательными. Большую роль в этом сыграл его школьный друг Витя Милованов. Способный флегматичный мальчик. Сашка тоже сделался флегмой. Но время шло. Сын рос. Люся устроила его в музыкальную школу. Сначала он играл на фортепиано с удовольствием. Но в его классе все соученики побросали учебу в музыкальной школе. Саша тоже решил бросить и стал пропускать музыкальные уроки. Нам вскоре это стало известно. Мама была возмущена. Следует заметить, что за учебу в музыкальной школе мы платили деньги. Тогда я сказал сыну:
— Ты не на тех родителей напал. Музыкальную школу закончишь.
Действительно, он закончил семь классов по фортепиано, но после этого больше за пианино не сел.
Затем начались проблемы в обычной общеобразовательной школе. Как-то прихожу домой, а у нас сидит классная руководительница Саши. Она пришла нам сообщить, что он уже неделю не был в школе.
— Где же ты был? — спрашиваю я.
— Дома, читал художественные книги,— был его ответ.
— Но ведь мы тебя каждый день отправляли в школу, а затем уходили сами на работу,— возразил я.
— Когда я выходил, чтобы идти в школу, то сворачивал за дом и там ожидал, пока вы уйдете на работу,— соврал он.
Кто-то из наших знакомых сообщил нам потом, что видел его с девочкой гулявшего по Крещатику. А чего ему было не гулять? Мама его приодела в стильную модную одежду. Парень он тогда уже был рослый. Когда мы все это узнали, то я сказал ему:
— Снимай с себя все эти стильные вещи и надевай-ка ты свою старую серую школьную форму.
Он выполнил мое требование. Позже выяснилось, что в пионерлагере Саша познакомился с девочкой по имени Людмила. Он вызывал ее с занятий, назвавшись братом, и они гуляли по городу. Она была дочерью моего сослуживца подполковника Оленовича, который потом стал генералом. Так я, сам того не ведая, помешал сыну стать зятем генерала. Их связь оборвалась.
В те годы многие увлекались собирательством (коллекционированием) монет и марок. Монеты собирал я сам, а марки Саша. Если нам попадались мне марки, а ему монеты, то мы обменивались ими. Кроме того, если кто-то из его друзей продавал монеты, то я отдавал ему деньги, чтобы их купить. Это было моей ошибкой. Саша очень сильно увлекся этой куплей-продажей. Даже до такой степени, что в школе среди ребят получил кличку «Барыга». Это я узнал, когда был на его выпускном вечере в школе. Сына вызвали получить аттестат. Пока он шел по залу к сцене по рядам школьников понеслось «Барыга», «Барыга», «Барыга».
Итак, школа окончена. Нужно учиться дальше. Многие товарищи моего сына по школе подали заявления на поступление в военные училища. Он тоже написал такое заявление в мое учебное заведение. Это было сделано без моего нажима. Чисто по его желанию. Правда потом он меня упрекнул:
— Ты дал мне такую трудную специальность.
Да, радиотехническая специальность очень трудна при обучении, но зато насколько же она интересна.
Чтобы гарантировать поступление его, я попросился включить меня в приемную комиссию. На вступительном экзамене по математике преподаватель Вера Ивановна Поряденная (она еще учила нас в КВИРТУ) спросила у меня:
— Максимов А. В. — это твой сын?
— Да,— ответил я.
— Ну тогда и сам принимай у него экзамен,— распорядилась Вера Ивановна.
— Хорошо,— согласился я.
Когда Саша сказал, что готов отвечать, я подсел к нему и он выложил мне все, что знал по билету и задаче. Задав ему еще пару простеньких вопросов, поставил оценку «отлично» и забрал у него все его черновики.
Экзамен по физике тоже был подстрахован знакомым преподавателем. Сочинение Саша написал сам. Он в школе был хорошо начитан. Любил художественную литературу.
Впрочем математику Александр в первую же зимнюю экзаменационную сессию завалил. Та же Поряденная двойку ему не поставила, а отправила ко мне на выучку, упрекнув при этом меня:
— Максимов! Ты же хорошо у меня учился. Математику знал. Почему же твой сын ее не знает?
— Примем меры, Вера Ивановна,— ответил я.
Действительно, меры были приняты. Мы с Сашей засели за математику. Я оставил все свои дела и в течении нескольких дней повторил с ним весь материал первого семестра, при этом заставлял его повторять по нескольку раз содержания теорем и их выводов. После того, как он сдал Вере Ивановне экзамен, заявил мне:
— Теперь я понял, как надо учиться.
К сожалению он это понял ненадолго. Были у него еще срывы. Саша не обладает запасом терпения. Нет у него достаточно усидчивости, стремления хорошо познать изучаемый предмет. На него сильно влияла порой нездоровая курсантская среда. О ней можно судить по курсантскому фольклору:
Если сын Ваш склонен к спирту,
Отдавайте сына в КВИРТУ.
Если водку пьет, как пиво,
Отдавайте в КВЗРИУ.
Если полный идиот,
В КВОКУ будет замком взвод.
Определение:
Курсант — это командирская универсальная рабочая сила абсолютно не желающая трудиться.
После окончания первого курса я купил ему туристическую путевку по горам Кавказа. С этого похода он на обратном пути заехал в Адлер. Там отдыхали и мы с Люсей. Буквально на второй день Саша стал жаловаться, что у него болит спина. Сначала мы не придали этому особого значения и порекомендовали ему парить ее на камушках у моря.
Вернувшись в Киев, он обратился в медчасть училища, а затем в госпиталь. Выяснилось, что у него смещен позвонок. Оказывается в походе девочка, с которой дружил Саша, подвернула ногу. Инструктор вместо того, чтобы организовать носилки и нести ее вчетвером, заставил его одного тащить ее на себе.
Начмед симпатизировал мне и хотел сына отправить в санаторий на лечение. Это дошло до начальника училища генерал-майора Ялового.
— Что курсанта на лечение в санаторий? Уволить из армии, если он болен,— было решение генерала.
Пришлось от стационарного лечения отказаться и лечить его амбулаторно. Со спиной ему стало легче и постепенно он добрался до дипломного проекта.
Тему дипломного проекта предложил я. Она касалась оптического распознавания образов воздушных целей. Но руководить формально я своим сыном не имел права. Поэтому эту функцию взял на себя мой начальник кафедры полковник-инженер, доцент, кандидат технических наук Акименко Николай Васильевич, но фактически руководителем остался я.
Мы с Сашей составили план написания проекта. Мною была дана ему необходимая литература. Буквально указано, что откуда списывать. Это допустимо, ведь дипломная работа это компилятивная работа. Итак, все закончено, остается только защититься. Тут конечно я виноват, зная Сашины способности, мне нужно было потренировать его предварительно, заставить выучить наизусть определение из теории распознавания образов. Кроме того, подготовиться к другим типовым вопросам, задаваемым на защите подобных дипломных проектов. Но я понадеялся, что он, пройдя пять лет обучения в училище, уже не является незрелым первокурсником, которому Поряденная хотела поставить двойку.
На защите сына я не был, но Акименко говорил мне, что Александр булькал по каждому заданному ему вопросу. Короче, оценку ему натянули.
Будучи еще курсантом нашего училища, Саша женился. Вообще должен отметить, что к нему девочки липли. Это были и наши соседки и подруги по учебе и отдыху. Он хорошо играл на гитаре. Недаром мы столько денег потратили на его музыкальное образование. Пел, правда, каким-то сдавленным голосом. Характер такого пения мне не нравился. Но у девочек его пение пользовалось успехом.
Когда он начал встречаться со своей будущей женой Ириной Повалинской, то покоя в субботу и воскресенье не стало. Он приходил в военной форме домой в увольнение на сутки, переодевался, кушал и убегал на свидание. Бывало, каждое утро не знали, вернется он домой или нет. В час ночи его еще дома не было. Мне даже самому хотелось, чтобы он поскорее женился и эта ночная беготня прекратилась. Ибо она сильно измучивала, особенно его маму Люсю.
Наконец, свадьба состоялась. Съехалась вся родня. Особенно молодое поколение из Днепропетровска, Симферополя и Адлера. Теперь после свадьбы он в увольнение уже бегал к Ирине на Оболонь прямо в военной форме. Мать его уже практически не видала и она обижалась. Я же по-прежнему регулярно с ним встречался в училище.
Отец его жены Ирины был шофером-дальнобойщиком и неплохо зарабатывал. В квартире у них все было прилично обставлено и, что самое главное, для молодых была отдельная комната.
После окончания училища по моей просьбе служить его отправили недалеко, в Белую Церковь. Это практически рядом, то есть ни Дальний Восток, ни Средняя Азия, ни даже Кавказ, где я прослужил почти шесть лет. Однако и этих моих усилий Саша не оценил. Даже писем от него практически не было. Один раз я тогда ездил к нему, встречался с его командиром.
В 1980 году 2-го сентября умерла его мама. Вскоре руководство училища пошло опять мне навстречу и предложило перевести сына из войск назад в училище на должность курсового офицера. И вот он вновь в Киеве. В 1981 году у него с Ириной родилась дочь. Назвали ее в честь безвременно ушедшей ее бабушки Люсей. За рождение внучки я подарил Ире кольцо с янтарным камнем. Через некоторое время они получили двухкомнатную квартиру на Троещине и все это не без моего участия. Но и этого сын не оценил. Не у всех его однокурсников так гладко шла служба.
В меру своих возможностей я пытался внушить Александру, что нужно расти над собой. Самой перспективной схемой роста в училище была следующая. Сдача кандидатских экзаменов. Поступление в адъюнктуру. Написание диссертации. Переход на преподавательскую работу.
Прежде всего я порекомендовал Александру вступить в кружок по подготовке к сдаче кандидатского экзамена по философии, которым руководил полковник Ширман. В среде адъюнктов и молодых преподавателей это называлось «ширманизацией». Такая учеба поощрялась руководством.
Сын записался в этот кружок. Однако посещал его не регулярно. Мне было не удобно следить за этим. Когда подошла пора сдачи экзамена, то он его успешно завалил. Ему было предложено повторить цикл обучения у Ширмана. У меня с ним состоялся разговор на эту тему. Саша наконец мне откровенно заявил, что не хочет идти в науку. Он оказался от природы лентяй, не желающий упираться и «грызть гранит науки». Я не стал настаивать и привел ему восточный мудрый афоризм, который любил повторять мой начальник кафедры полковник Колчерин Сергей Демьянович:
«Лошадь можно подвести к воде, но заставлять ее напиться нельзя».
Мне не так легко было подвести его к этой воде, но он не воспользовался возможностью. В то же время, если бы защитил диссертацию, то карьера у него пошла бы лучше и уволился бы не майором, а полковником.
Вообще Александр все время старался дистанцироваться от меня. Его не интересовало, как я живу и с кем. Как-то однажды я встретил его на площади Льва Толстого. Тогда я жил у Люси Гандзюк, рядом буквально на улице Терещенковской, дом 13.
— Пойдем зайдем ко мне. Посмотришь, как я живу. Познакомлю тебя с Люсей,— предложил я.
— Нет, не хочу,— возразил он.
Мы еще немного о чем-то поговорили и разошлись в разные стороны. Была у него попытка сблизиться со мной, но корыстная. Тогда у меня был очень сложный период. Развод с Татьяной. Неожиданно появляется Саша и сходу заявляет:
— Папа! Давай машину эксплуатировать вдвоем.
— Хорошо. Давай. Я завтра еду на дачу. Поехали со мной,— предлагаю я.
— Да нет, так я не хочу. Мне нужно, чтобы я один был в машине,— возразил он.
— Хорошо. Как мыслишь это организовать. Ты живешь рядом с гаражом. Утром встал. Пошел туда. Завел машину и поехал на рыбалку. Ведь именно она у тебя является смыслом жизни. Я же собрался ехать на дачу. Живу я дальше, чем ты от гаража. Прихожу туда, а машины уже нет. Вообще есть хорошая восточная поговорка:
«Трубку, лошадь и жену не дам не кому».
Машина — это моя лошадь. Поэтому я никому ее не даю. Даже тебе. А потом мне сейчас не до этого. Предстоит раздел имущества с Татьяной.
Он обиделся и ушел. А сколько раз у меня с ним были разговоры по поводу содержания могилы его мамы. Когда не приеду, могила не убрана. Завалена различным мусором, который наносит ветер и люди.
— Мне не нужно, чтобы ты там каждый день убирал, но после того, как сошел снег, это нужно сделать обязательно. Ведь ты живешь совсем рядом с кладбищем,— как-то сказал я ему. Он в ответ промолчал.
Время идет. Оно все разрушает. Начал разрушаться и цветник у могилы его мамы. Один угол бетонного окаймления его просел, а поэтому отклеился верхний полированный гранитный камень. Говорю Сашке при встрече:
— Возьми килограмм цементу, а песок там есть и приклей этот камень.
После долгих препирательств он это сделал. Однако камень вновь отстал потому, что был плохо примазан. Мне приходится опять к нему обращаться. Наконец он заявляет:
— У меня болит спина. Мне тяжело это сделать.
— Найми людей. Они тебе все сделают,— посоветовал я.
— Это дорого будет стоить,— возразил он.
— Ты обеспеченный человек. Кстати, ни ты, ни твои родственники Кулиши денег на похороны и на памятник никто мне не дали, а дед даже специально напился до чертиков, когда я приехал в Адлер, чтобы поговорить по этому вопросу. Мне пришлось в тот же день уехать, чтобы избежать скандала. Хочу тебе сообщить, что стоил мамин памятник семь тысяч рублей. Половину дед обещал отдать, но так и не отдал. Если ты немного потратишься на ремонт памятника, не обеднеешь,— рассказал я ему, как все это было.
Теперь о Сашиных взаимоотношениях с Кулишами. Он очень любит море. Поэтому, пока дед с бабой были живы, регулярно отпуск проводил там в Адлере. Как-то дед попросил его помочь что-то по упорядочению в саду, возможно в бетонировании дорожек. Этим и я занимался, когда приезжал к ним. Он ему грубо ответил:
— Я приехал сюда отдыхать, а не работать.
Это возмутило деда и тот на него обиделся. Да, у Саши болит спина (сдвинут позвонок) и ему тяжестей таскать нельзя. Но это же нужно по-человечески объяснить старшему. Он часто выбирает в таком случае грубость.
Несколько лет назад его дед с бабой умерли. Последним умирал дед. Саша узнал о том, что он умер только через полгода. Ему не сообщили об этом и от них никакого наследства Саше не досталось. Все потому, что он был невнимательным. Не писал и даже не поздравлял своих родственников. В Адлере осталась его тетя Света и двоюродная сестра Лена, которой я после похорон отдал Люсино кольцо с рубином. Ей Люся обещала его подарить, когда та подрастет, но теща Елена Ивановна после похорон мне напомнила об этом и я выполнил волю покойной.
Видно не было у Александра хороших отношений даже с тетей Диной, которая растила его в Белой Церкви до первого класса школы. Она живет теперь в Одессе. У нее там есть племянница, но почему-то свою квартиру она завещала не самому близкому к ней родственнику Саше, с которым она много возилась, а другой своей внучатой племяннице дочери Светы Леночке из Адлера.
Теперь Александр возмущается и злится, а я думаю, что виноват в этом он сам. С его стороны видно не было достаточно внимания тете Дине. Как всегда не писал писем и не поздравлял с праздниками.
Злится и на меня, что я пошел двадцать лет назад на то, чтобы у меня родились Аня и Стасик. Прежде, чем решится на этот шаг, у меня с Сашей был разговор и тогда я ему сказал:
— Люся подросла. Теперь давайте мне внука. Нельзя, чтобы такая красивая фамилия на тебе закончилась.
— Папа! Не хочу я этих криков, пеленок, распашонок,— отговорился он.
— Ну смотри. Я тебе вырожу наследника, а ты будешь его досматривать,— пообещал я.
Дети мои уже выросли. В этом году им исполняется двадцать лет, так что досматривать ему их не пришлось. Но зато теперь они его конкуренты, с которыми ему придется делить мое добро. Сейчас он с ними общаться не хочет.
При всей той любви его к Ирине в конечном итоге они разошлись. Жена уехала в Чехию, а он остался здесь. Нашел себе новую подругу Александру и живет с ней. Как-то я ему сказал:
— Пусть тебе новая твоя жена родит сына.
— Она не может,— был его ответ.
Дочь его Люся живет отдельно с каким-то парнем нерасписанными в бабушкиной квартире. Она окончила педагогический университет и теперь преподает химию и биологию в школе.
Перед своим увольнением из Армии Александр даже не посоветовался со мной. Уволился он майором, прослужив двадцать лет. Полностью льгот не получил. Даже в госпитале лечиться не может.
На гражданке работал в налоговой инспекции, но почему-то не сработался там и ушел. Одно время нигде не работал. Недавно говорил, что работает в какой-то фирме по выколачиванию долгов, но и она кажется уже развалилась.
Хочешь не хочешь иногда приходится к нему обращаться. Он это обычно встречает в штыки. Его же дочь даже отказалась от меня. Перестала считать меня дедушкой на том основании, что я с ней мало играл в детстве. Чья это работа или самого Саши, или тети Сарапиной, с которой у меня была однодневная связь.
Года полтора назад мне потребовалось сменить прописку. Я обратился к Александру с просьбой прописать меня в его приватизированной однокомнатной квартире, доставшейся ему после развода с женой Ириной. Он там прописан одни и даже не живет, пребывая у своей новой гражданской жены Александры. Так вот родной сын отказал в прописке родному отцу. Он боится сложностей, которые могут возникнуть после смерти отца, то есть меня, при этом утверждает, что моя бывшая жена будет требовать часть площади его квартиры для моих детей на том основании, что их отец был когда-то там прописан. Но ведь квартира приватизирована им, а поэтому никто на его площадь претендовать не может. Ну да ладно. У него нет даже элементарных знаний по сегодняшним законам.
Теперь последние факты. Я заболел, облитерирующий атеросклероз правой ноги. Передвигаться очень больно. Лежу в больнице для ученых. Там лечение не соответствует сложности моей болезни. Прошу Сашу съездить в госпиталь и выяснить, могут ли они эффективно (то есть операционно) лечить таких больных. После долгих уговоров он поехал. Поговорил в коридоре с сидящими в очереди больными. Привезенные от них сведения меня совсем не удовлетворяли. С врачом он даже не поговорил. Пришлось мне перезванивать и все уточнять.
В моей больнице для ученых рекомендуют обратиться в Институт сосудистой хирургии имени Шалимова, но предупреждают, что там операции делаются за деньги. В апреле 2007 года прошу Сашу, съезди узнай, сколько стоит операция и сопутствующие ей медикаменты. После долгих препирательств он соглашается и приезжает ко мне в больницу для ученых, где я уже лежу третий месяц. Начинаю ему излагать свою просьбу и подкрепляю имеющимися у меня документами. Он же продолжает настаивать на том, что должен ехать я сам. У меня на ноге уже три тропические язвы. Если я лишний раз поеду, будет четвертая.
— Да ты съезди и узнай, сколько что стоит. Может у меня и денег таких нет,— говорю я ему.
— Что я тебе посыльной? — нагло заявляет он.
— Ну все. Спасибо тебе. Мне такой помощь от тебя не нужно. Недаром дед тебе ничего не завещал,— отбиваю его выпад я.
Он не попрощавшись уходит. Сейчас уже месяц, как я нахожусь на лечении в Институте Шалимова. Мой родной сын, для которого я столько сделал, ни разу не поинтересовался моим самочувствием. На днях мне предстоит операция на артерии правой ноги.
Вывод: сын мой Александр вырос эгоистом. Он не был сильно чепешным ребенком, но хлопот мне доставил значительно больше, чем я своему отцу. Теперь мне не хочет помочь в элементарных вещах. Мы с моей первой женой Люсей допустили большую ошибку в том, что не родили ему еще братика или сестричку. Тогда было все только ему, единственному в ротик.
Теперь Александр говорит моей сестре Оле, что я его оскорбил. На последней нашей встрече перед тем, как уйти от меня, он чего-то зацепил моих детей его брата Станислава и сестру Аню. Дескать зачем пошел на то, чтобы Татьяна их родила.
— Да, этих детей я сам захотел. На тебя надежды никакой нет. Продолжателя нашего рода у тебя нет. Почему бы Вам с Иркой не родить было мальчика? Вы что не были обеспечены? А сейчас по этому поводу думает твоя подруга Александра?
— Она не может рожать,— был его ответ.
— Вот видишь, раньше тебе об этом мною говорилось. Однако ты не хотел больше детей. В них нужно было вкладывать свой труд. Тебе лень даже еб…ся. И ты еще имеешь совесть упрекать меня моими детьми,— напомнил ему прежние наши разговоры.
Летом 2007 года, когда мне в Институте Шалимова уже была запланирована операция, моя четвертая жена позвонила Александру и сообщила ему об этом. Ответ его был такой.
— Я уезжаю.
Он уезжал на отдых в Крым. Его моя судьба совершенно не интересовала. Ревность, как у женщины, к моим детям, которым, к сожалению, я не могу дать всего того, что получил в детстве и юности старший сын.
Сейчас мы с ним больше двух лет не встречались и даже не перезванивались. Видно, отказаться от меня была его идея, а не моя. Ну да ладно обойдемся без них.
МОЯ ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНА КЛАВДИЯ СОСЮРА-ИПАТОВА
Познакомились мы с Клавдией Романовной Сосюрой, урожденной Ипатовой, 28.01.2000 года в трамвае. Уступил ей место и после чего мы разговорились. Она мне понравилась. Ехали мы на Оболонь, однако координат ее взять не догадался и мы потерялись почти на год. Правда, летом как-то видел ее возле метро «Оболонь». Она стояла и говорила с какой-то девушкой. Хотел дождаться, когда они закончат разговор. На минутку отвернулся, а когда вновь глянул в их сторону, то ее уже не было. Как потом выяснилось, она спустилась в подземный переход, который был рядом и исчезла.
Вторая встреча состоялась 25.12.2000 года. Тоже возле метро «Оболонь». Теперь в первую очередь поинтересовался ее координатами. Мы разговорились и выяснили: кто есть кто? Она оказалась из семьи военных. Тогда была вдовой. У нее две девочки, замужем. Есть уже внучка и внук. Они живут отдельно. Договорились встретиться у нее дома в первый день нового 2001 года.
В назначенное время с бутылкой шампанского и большой коробкой конфет был в квартире Клавы. Тосты с выпивкой и закуской, танцы, первый поцелуй. Она мне все больше и больше стала нравиться. В результате остался у нее и мы стали жить в гражданском браке. Через двадцать дней, то есть 20.01.2001 года, отпраздновали ее день рождения. Тогда познакомился с ее дочерьми Наташей и Олей, зятьями Романом и Алексеем, внучкой Настенькой. Клава на 14 лет моложе меня.
В гражданском браке мы с Клавой прожили более четырех лет. Затем она стала настойчиво намекать, что пора бы и зарегистрировать наш брак. Я с ней согласился и мы 16.04.2005 года это сделали. Вот и живем сейчас вместе более восьми лет. Она мне по-прежнему нравится своей женственностью.
Если говорить о Клаве как о женщине, она имеет черты лица правильные, классические, то есть красива, небольшого роста. У нее стройная фигурка. Не растолстела. Следит за собой. Делает зарядку. Мало кушает. Увлекается яблоками. Много внимания уделяет своему лицу и особенно прическе, которой занимается целый день в субботу или воскресенье. Одевается со вкусом. Она могла бы играть фрейлину какой-нибудь царицы или королевы.
Как хозяйка любит приносить домой продукты и забивать ими холодильник. Причем все предпочитает покупать в супермаркетах типа нашего «Перекрестка». Не забывает и базары. Особенно рынок, что возле станции метро «Героев Днепра». Дома поддерживает порядок. Делает регулярные уборки. Иногда мне попадает за то, что во время еды насыплю крошек на пол.
В свои шестьдесят лет все еще работает на производстве. Начальство ее видно ценит, если не отправляют на пенсию.
Хлебосольна и щедрая. Особенно, когда собираются все ее родственники, она накрывает богатые столы, несмотря на сегодняшние трудности со средствами.
Как человек приветлива, не скандальна, контактна. Быстро отходит, если чем-то заведется. Однако может настоять на своем. Особенно, если что-то взяла себе в голову. Тогда бывает даже резкой и крутой.
Увлекается телевизионными передачами, носящими информативный характер типа «Время», «Подробности». Хотя любит смотреть и кинофильмы, особенно на жизненные темы. Знает многих актеров и их семейные дела. Кто на ком женился или с кем развелся.
Несмотря на то, что носит украинскую фамилию Сосюра, она русская по рождению и убеждению. Поэтому у нас в доме нет борьбы на национальной почве.
По характеру Клава добрая, отзывчивая, ухаживает за мной больным безропотно. Болею я уже два года. Несколько раз лежал в больницах и военном госпитале. Она регулярно меня посещала, приносила еду и одежду.
Вместе с тем следует отметить, что она хитрая. Когда ей что-то нужно, умеет подлизаться. Любит делать покупки, порой даже и ненужные. Под этим предлогом выманивает у меня деньги. Все это делается с милой улыбкой.
Должен отметить, что она упертая. Если ей чего-то не хочется, то трудно ее уговорить. Вместе с тем нужно сказать, что отходчивая, обиды долго не помнит. Если отказала мне в чем-то, нужно немного подождать и Клава сама подойдет ко мне, выразит свое согласие сделать то, что я просил.
Видно в этом сказывается ее женская природа. Сначала отказать, а потом согласиться.
Ревнует меня к моей дочери Анне. Особенно за то, что я оплачиваю учебу ее в институте.
МОЕ ОТНОШЕНИЕ К «ПЕРЕСТРОЙКЕ» СОЦИАЛИЗМА В КАПИТАЛИЗМ
Почему потерпел поражение социализм в Советском Союзе? Ответ на этот вопрос многими дается по-разному в зависимости от их убеждений. Предлагаю ознакомиться с ответом коммуниста, то есть меня.
Граждане России до Октябрьской Социалистической революции в своем большинстве имели какое-то богатство. В городе мастерские, магазинчики. В деревне — земля у зажиточных крестьян (кулаков). Это была мелкая буржуазия. Рабочий класс в городе и беднейшее крестьянство (батраки) составляли меньшинство.
Эта буржуазия могла дать образование своим детям, но не была в состоянии обеспечить их материально. Поэтому вначале поддержала Социалистическую революцию. Но когда начался перевод в государственную собственность мелких предприятий в городе и особенно коллективизация в селе — она стала в оппозицию к рабоче-крестьянской власти.
Дети мелкой буржуазии были более грамотными и имели лучшие знания, чем дети рабочих и бедных крестьян. Родители первых могли им помочь не только материально, но и словесно, подсказав, например, как пишется то или иное слово.
Таким образом, потомки мелкой буржуазии оказались лучше подготовленными к жизни, чем дети рабочих и батраков. После революции последние вернулись к станкам и к земле. Первые устремились в высшие учебные заведения и в последствии стали инженерами, агрономами, врачами, педагогами и артистами, то есть составили костяк будущей творческой интеллигенции. Однако подсознательно они оставались мелкими собственниками, то есть мелкой буржуазией. Они слушали рассказы старших в домашнем кругу о былом богатстве их предков и потихоньку ненавидели социализм.
Большинство из них работало честно, но были и такие, которые вредили. Их отлавливали соответствующие органы и они высылались в места не столь отдаленные. Так продолжалась классовая борьба рабочих и колхозников с мелкой буржуазией, особенно кулаками. То, что теперь называют репрессиями, было не чем иным, как тихой гражданской войной. А на войне, как на войне — все средства хороши. Они то и применялись с обеих сторон.
После поражения кулаков в деревне их дети двинулись в города. Они всякими правдами и неправдами пробирались на руководящие должности в партийные и государственные органы. Этому способствовала их хорошая подготовка.
Кроме того, даже деятели, имеющие рабочее происхождение, постепенно различными способами перекрашивались. То жену ему подсунут мещанку или кулачку. То в уши внесут информацию, направленную против социализма, и тому подобное. Распространялись тихонько различные прибаутки: «Все вокруг колхозное. Все вокруг мое». Это означало: «Воруй и тебе ничего не будет».
Тезис Хрущева о «материальной заинтересованности» окончательно подорвал социализм. Он был понят так: «Партийные работники обогащайтесь!».
За период правления Брежнева парт-номенклатура накопила огромные финансовые состояния. Они тоже требовали своего применения. Тогда они были в подполье, а ими нужно было пользоваться, то есть покупать дачи, машины, ездить за кордон.
Вот так функционеры социализма, даже выходцы из среды рабочих и бедных крестьян, постепенно превратились в мелкую буржуазию.
Мало того, в стране умышленно была создана оппозиция в лице творческой интеллигенции. Партия оттолкнула от себя ее, ограничив прием творческих работников в свои ряды. Членом партии мог стать любой рабочий и крестьянин, а из числа интеллигенции в партию принимали только ее представителей по определенному лимиту.
Финалом было то, что генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Горбачев Михаил Сергеевич запретил свою же партию. Функционеры социализма совершили в 1991 году переворот во главе с внуком кулака.
Кстати. В теории Марксизма-Ленинизма нет ответа на вопрос:
— Как предотвратить обуржуазивание руководителей строительства социализма?
В настоящее время бывшая парт-номенклатура быстрыми темпами строит капитализм, вернее его реставрирует. Помогают им комсомольские деятели времен «перестройки».
Таким образом, в классовой борьбе рабочих и буржуазии победа сейчас на стороне последней.
Интеллигенция опять в своем большинстве оказалась обманутой. Она сейчас бедствует, особенно техническая, но в силу своего происхождения не может отказаться от иллюзий, которыми был насыщен контрреволюционный переворот сверху. Во всем винит бывших коммунистических функционеров, называя их коммуняками. Этим оскорбляет и честных коммунистов, отдававших всего себя делу строительства социализма.
Все дело в алчности человеческой природы. В стремлении к непосильному обогащению, особенно непроизводственным путем — «навариванием» денег через коммерческие банки. Этот процесс для общества непосредственно не виден, а поэтому банковская буржуазия им широко пользуется.
Банки в угоду западному капиталу остановили и разрушили производственные предприятия тем, что установили за кредиты очень большие проценты.
Сейчас все строители капитализма и в первую очередь «народные» демократы на всех перекрестках кричат, что строят правовое государство. Однако известно, что Римское право — это право материально сильного потому, что оно было властное право. Его теперь берут за основу наши законодатели, загоняя народ в ярмо к капиталистам. Спрашивается. Какие законы могут принять законодатели в Верховной Раде Украины, если в ней среди народных депутатов триста миллионеров, то есть больше, чем две трети. Ответ напрашивается сам собой. Они примут законы, направленные против народа, то есть рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции.
Враги социализма любят повторять, что он просуществовал целых семьдесят лет и потерпел крах.
Да, оно так и было в Советском Союзе. Однако еще остался Китай и другие социалистические страны. Следует напомнить, что социализм, то есть общество без эксплуатации человека человеком, просуществовал всего лишь семьдесят лет. В то время как эксплуататорские общества (рабовладельческое, феодальное, капиталистическое) существуют многие тысячи лет. Они накопили огромный опыт по способам угнетения трудящихся и удержании их в повиновении. Не может быть стабильным общество, в котором один владеет миллиардами, а другой еле-еле сводит концы с концами.
Сейчас многие молодые люди думают, что они станут миллионерами. Поэтому поддерживают «оранжистов», то есть ржавых. Но все миллионерами быть не могут. Они разочаруются в демократии для «денежных мешков», то есть капитализме, и вновь совершат социалистическую революцию. Когда это произойдет? Трудно сказать. Народ должен хорош наесться капитализма. А сейчас «наш путь во мраке». Нет идеи, за которую стоило бороться. Вернее, идея то есть — это коммунизм, но она настолько опорочена демократами, что за ней простые недальновидные люди не идут.
При «перестройке» социализма в капитализм сработал эффект ненависти народа к любой власти. Он думал, что при новой власти жить ему будет лучше. Поэтому и не препятствовал «перестройке». На самом деле люди потеряли действительно народную власть, свою власть, а простому народу стало жить значительно хуже, чем это было при социализме.
Основные каноны капитализма сводятся к следующим:
1. Человек человеку — волк.
2. Обмани ближнего ибо он обманет тебя и возрадуется.
3. Прежде всего моя личная выгода. Она на первом месте.
4. В бизнесе товарищей нет, есть партнеры.
Чтобы народные массы не восставали, эти каноны пытаются сглаживать религия.
Наш народ все еще никак не поймет, что все партии, кроме коммунистической и прогрессивной социалистической партии Витренко, есть по определению буржуазные. Они отстаивают интересы различных групп класса капиталистов. Одни олигархи борются за сферы влияния и контроль над денежными потоками с другими такими же олигархами. Ющенко, Янукович, Тимошенко, а теперь еще и Яценюк — это одна и та же компания, заботящаяся только о собственных интересах. Мороз болтается между ними, примыкая то к одному, то к другому клану.
Чтобы сбить людей с толку, буржуазия свои партии теперь называет блоками по имени их «вождей». Народ всегда мечтал иметь доброго царя. Вот он и мечется между этими «вождями».
Хочу еще раз отметить, что к сожалению коммунисты сейчас у обывателя, особенно молодого, не в почете. Ибо каждый молодой человек мечтает стать миллионером. Их не видно на экранах телевизоров и не слышно по радиоточке. Они только издают газету, которой в продаже нет. Молодежь, как известно, газет не читает. Нужно добиться, чтобы хотя бы один канал телевидения стал коммунистическим. Необходимо вернуть собственность коммунистической партии.
Отмечу еще раз, что «перестройку» Горбачев начал в интересах своего класса, состоящего из руководителей (партийных, советских и производственных), а также их поддерживающей крупной богемы (артистов, писателей), то есть тогда уже богатых людей. Им нужна была свобода для денежных операций и свобода слова, чтобы достигать своих целей путем обворовывания (причем законного) рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции, то есть производителей товаров и услуг.
Законы издавались такие, которые позволяли правящему классу разворовывать народное добро. Опять же на законных основаниях. Этот процесс назвали приватизацией.
Чтобы простой народ молчал, ему позволили приватизировать то имущество, которым люди и так уже владели, то есть квартиры, гаражи, дачи, а также якобы часть всенародной собственности с помощью «Ваучеров».
Что теперь имеем? Известно всем. Ваучеры оказались пустой бумажкой. В то же время Горбачев стал президентом фонда своего имени, то есть крупным банкиром. Его сподвижники тоже получили свою долю. Теперь они миллионеры или даже миллиардеры.
Несколько слов о результатах развала Советского Союза. Главной ошибкой национальной политики Ленина и Сталина было то, что они, создавая Советский Союз, разделили Россию по национальному признаку. Тем самым вырастили в союзных республиках национальную буржуазию. Ибо националисты всегда буржуа. Кроме того, признавали право наций на самоопределение, вплоть до полного отделения. Такое союзное государство долго существовать не может. Как только сняли запреты, националисты вылезли, как поганки после дождя.
Отцы нации, строившие Соединенные штаты Америки, поступили мудрее. Они территорию разделили только административно, не давая никому никакой автономии. А ведь западные штаты США заселены мексиканцами, то есть испанцами, а не англичанами — как на востоке. Первые могли требовать самоопределения и автономии.
В результате развала Советского Союза на национальные государства Россия потеряла много территорий и населения. Кроме того, за пределами Российской Федерации осталось десять миллионов этнических русских. Такого удара ей не наносил ни один враг ни в какой войне, который нанесли Горбачев, Ельцин, Кравчук и Шушкевич. Сейчас русские в бывших союзных республиках находятся в угнетенном положении, а в Прибалтике даже лишены гражданских прав, то есть не могут избирать и быть избранными в органы власти.
Национализм — это всегда война. Он несет беды трудовому народу. На Украине все делается под флагом — возрождения украинского языка. Но этот язык, как и другие национальные языки, должен отмерить и полностью выйти из употребления. Таков объективный закон развития человечества.
ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ КВЗРИУ
23.03.04 года
В воскресенье 21.03.04.года мы ветераны Киевского высшего зенитного ракетного инженерного училища (КВЗРИУ) собрались в актовом зале нашего главного корпуса. Теперь в этом здании Академия министерства обороны Украины. Собрал наш Начальник училища генерал-майор Парафейников Борис Дмитриевич.
Повестка дня встречи ветеранов:
1. Доклад начальника училища.
2. Выступления современных хозяев здания и гостей.
3. Концерт Ансамбля песни и пляски Министерства обороны Украины.
4. Фуршет (выпивка и закусывание стоя под тосты).
Встретили нас хорошо. Без всяких формальностей все ветераны прошли на территорию теперь уже Академии.
Шли мы по дорожке к главному входу, рассматривая нововведения современного руководства.
Нет уже бетонного флага на входе у ворот, на котором бронзовыми буквами размером порядка 20 сантиметров было написано название нашего училища.
Исчез бюст Ленина, который стоял между проходной и главным корпусом. Его вылепил скульптор — выпускник нашего училища. На месте бюста громадная в несколько тонн глыба красного необработанного гранита.
Вход в здание, над которым расположен балкон, где мы отдыхали от работы в читальном зале, перекрашен из привычного серо-цементного цвета в розово-желтый неприятный цвет. Тогда это крыльцо выглядело солидно по столичному, а сейчас по-деревенскому. В общем по сельскому.
Справа и слева на столбах крыльца вывески на английском и украинском языках. Причем ближе к проходной на английском. Неужели новую Академию так часто посещают англичане или американцы. Это пахнет мелким подхалимажем Западу, то есть нашим бывшим вероятным противникам:
— Видите, какие мы хорошие по отношению к Вам, что даже на входе название нашей Академии написали на английском языке.
Здание главного корпуса нашего училища (у меня не поворачивается язык сказать «бывшего») построено перед началом Первой мировой войны. В нем тогда располагалось Николаевское юнкерское училище. Оно всегда мне напоминало крепость с закругленными углами, напоминающими башни. Интересна кирпичная кладка его стен. В ней промежутки между кирпичами на внешней стороне заполнены раствором где-то на две трети ширины кирпича. Это создает впечатление, что каждый кирпичик как бы парит в воздухе. Издалека промежутки между кирпичами выглядят в виде темных полосок на терракотовом фоне кирпичей.
В фойе, куда мы с моим однокашником по адъюнктуре Бескровным Анатолием Михайловичем вошли, тоже было как-то не по родному. Бросилось в глаза отсутствие раздевалки.
Раньше справа и слева за невысокими барьерами из полированного коричневого дерева между колоннами были раздевалки. Тогда за барьерами стояли сотрудницы, как правило уже пожилые женщины, принимали верхнюю одежду. У нас шинели.
Теперь промежутки между колоннами заполнены простенками, выкрашенными в голубой деревенский цвет. Опять село. Вида никакого. Чтобы попасть в раздевалку, надо было обойти эту голубую стену.
Это нововведение тоже неприятно резало глаз. Да вот еще что, колонны раньше были раскрашены под бежевый мрамор. Теперь они тоже голубые и я их не узнавал. Видно нет сейчас мастеров, способных создать рисунок мрамора на колонне. В общем столичный дворец превратили в хату.
По всему по этому фойе главного корпуса выглядело каким-то чужим. Мы разделись. Вокруг было полно наших сослуживцев. Начались встречи.
Здесь же в фойе проводилась регистрация прибывших на встречу ветеранов. Дежурные с повязками на рукаве предлагали скорее проходить в зал. Здесь в толпе я потерял Анатолия и так больше с ним не встретился.
Актовый зал был уже почти заполнен, но впереди было три ряда кресел почти незаполненных. Видно их держали для почетных гостей. Пришлось занять место в третьем ряду с левой стороны посередине. Вокруг меня моих ближайших сослуживцев никого не оказалось. Осмотревшись, я увидел Юрова Григория Наумовича. Когда я начал свою преподавательскую деятельность, он был начальником отделения радиоизмерений лаборатории нашей кафедры. Готовил лабораторные установки для демонстраций моих на лекциях и для проведения лабораторных занятий.
Мои пожелания он выполнял четко. Сам он не имел высшего образования. Хотя был уже майором и учился в нашем училище на заочном факультете. Чтобы получить диплом инженера, ему нужно было поработать на инженерной должности. Я тогда был молодым капитаном, но мои лекции были насыщены демонстрациями из области радиоизмерений.
Особый восторг у слушателей (слушатель — это должность обучаемого. Ими могли быть и офицеры, и курсанты), вызывали фигуры Лиссажу, формируемые на экране осциллографа электронным лучом.
Юров был в украинской форме. Но я так и не понял: то ли он по-прежнему майор или генерал-майор. Он меня тоже увидел и мы раскланялись. Я пересел поближе и началась обычная для таких встреч беседа: — Ты где? — А ты?
— Я в администрации президента Украины главным консультантом, — сказал он и вынул из кармана визитку.
В ответ я тоже представился, назвал свою должность и институт.
— Да вот рекомендовали надеть форму,— продолжал он, покачав головой,— но в форме почти никого нет.
— Да, сейчас форма не в почете. Особенно наша, советская,— согласился я.
— А где мы с тобой работали? — продолжал он, пытаясь вспомнить, кто я. Видно сильно я изменился. Или он не хотел вспоминать, когда носил для меня приборы.
— Да вместе вели курс радиоизмерений,— напомнил я.
— А…,— протянул он.
— Как семья? — поинтересовался я.
— Все живы и здоровы,— ответил он.
Когда-то в Доме учителя, а он тогда был на Крещатике, я встречался с Юровым. И даже танцевал с его женой.
В это время на трибуне появился полковник Тузов. С ним у меня тоже были встречи. Мы меняли друг друга на посту дежурного по училищу. С тех пор здоровались, но близких отношений не было. Тузов объявил об открытии нашего собрания и предоставил слово начальнику училища генерал-лейтенанту Парафейникову Борису Дмитриевичу. Он был моим последним начальником. После него было еще два начальника училища, но я их мало знал.
Парафейников изложил боевой путь училища. Посокрушался о том, что новые власти Украины его разрушили. Привел положительный пример России, где в Смоленске есть еще одно высшее зенитное ракетное инженерное училище, которое комплектовалось нашими выпускниками и широко перенимало наш опыт, так как было значительно моложе нашего училища.
Сейчас Смоленское училище готовит кадры для Противовоздушной обороны не только стран Содружества независимых государств, но и для всего восточного региона. На этом оно зарабатывает неплохие деньги.
Затем Борис Дмитриевич представил наиболее преуспевших в Украине наших выпускников после развала Советского Союза. Это полковник Игорь Бинько стал ученым мирового уровня, служит в Институте стратегических исследований при Совете национальной безопасности и обороны Украины. Профессор генерал-полковник Игорь Смешко возглавляет Службу безопасности Украины (СБУ). Он поднялся в первом ряду и повернулся в сторону зала. Потом мои товарищи по кафедре говорили, что он оплатил фуршет.
Главное управление военной разведки тоже возглавляет наш выпускник Галака А. И.
Лично я их не помню. Конечно возможно они и слушали мои лекции, но как-то не отпечатались в моей памяти.
Затем стали награждать наиболее отличившихся. В основном это те, кто работает сейчас вместе с Парафейниковым в Совете ветеранов училища. Запомнился интересный факт. Представитель городского головы Омельченко вручал нашим товарищам значки. Оказывается с этим значком можно без пропуска ходить в горсовет Киева. Кого-то наградили даже часами! Во!
Торжественная часть закончилась гимном Украины «Ще не вмерла…»
Затем состоялся концерт Ансамбля Министерства обороны Украины. Концерт был хорошим во всех отношениях. На таких концертах я был еще во времена Союза. Теперь же все концерты смотрю по телевизору.
Участники хора и оркестра были одеты в светло-серую парадную форму. Мне она понравилась. Хорошо пели. Отличные голоса. Можно сказать, не уступающие оперным. Особенно мужские. Но все они нам мало известны. Пляски были разные от украинских, канкана (девочки высоко поднимали ножки), до танца с саблями из балета Хачатуряна «Гайане». От последнего я получил истинное наслаждение. Особенно, когда на руках выносили Гайане, как царицу.
В перерывах между номерами я продолжал рассматривать окружающих. И вот в рядом со мной сидящем пожилом мужчине узнал Виктора Молкова. Одного из братьев ракетчиков, о которых в свое время писала «Красная Звезда». С ними я вместе учился в адъюнктуре. Они были на командном факультете, а я на инженерном.
После окончания адъюнктуры они немного преподавали, но больше служили в войсках. Были начальниками войсковой ПВО Киевского и Белорусского округов. Дослужились до генерал-лейтенантов. Ближе знаком я был с Игорем. Поэтому, поздоровавшись с сидящим возле меня Малковым, спросил:
— А где Игорь? Почему он не пришел?
— Игорь давно в могиле,— был ответ.
Вот так мы теряем своих сослуживцев. У меня уже есть целый список, кого нет в живых.
После окончания концерта все двинулись на центральную лестничную клетку, что соединяет второй и третий этажи. Здесь напротив знамени училища Парафейников организовал фотографирование. Может будут карточки.
В перерыве я стал искать своих сослуживцев по кафедрам, где я работал. Всего это четыре кафедры. Сначала 32-я кафедра начальник кафедры Колчерин Сергей Демьянович. Затем вторая — 36-я кафедра начальник Варюхин Владимир Алексеевич. Потом после разделения училища на академию ПВО и училище я остался в училище на кафедре № 7 — начальник Марчик Анатолий Васильевич. Вскоре опять была проведена реорганизация и моим начальником на той же 7-й кафедре стал Акименко Николай Васильевич.
Колчерин уже умер в Москве. Варюхин еще живой, но сильно болеет. Портрет его висит на доске лучших преподавателей настоящей Академии. Марчика видел затем в толпе, но далеко. Акименко исчезал и появлялся, сейчас у меня сведений о нем нет.
На площадке перед входом в зал встретил Стеканова Владимира Ильича. Мы с ним читали радиоизмерения на 32-й кафедре.
— Как я рад, что ты живой, родной и любимый Владимир Ильич! Хорошо, что ты не в бронзе. Мы немного поговорили как обычно обо всем и не о чем. Тут подошел Романцов Олег Ефимович, преподаватель 7-ой кафедры и отвлек мое внимание от Ильича.
— Где-то здесь Паша Лукьянец,— сказал он.
— Нужно его поискать,— согласился я и мы пошли в зал посмотреть, нет ли Лукьянца там. По дороге Олег потерялся. С кем-то зацепился в толпе. Когда я вышел из зала, его уже не было. Смотрю, все устремились на третий этаж. Раньше здесь был танцзал. На вечерах мы танцевали тут с женами и подругами. Сейчас здесь были накрыты столы для фуршета. Я оказался в числе последних., кто занимал места за столами. Стал искать знакомые лица. Увидел преподавателя кафедры 5 Жука Олега. Мы с ним вместе не работали, но бывали на днях рождения подруги моей жены. Звали ее Эмма. Они вместе приехали с Дальнего Востока учиться в Киев. С Олегом мы встречались и, как говорят, в неформальной обстановке, поэтому я примкнул к нему.
Вспомнили молодость. Поговорили немного об Эмме. Поругали националистов и т. п.
По микрофону руководство наше начало говорить тосты, но в зале стоял невообразимый шум. Все друг с другом говорили о своем. Поэтому даже Парафейникова с его громогласным голосом да еще усиленным электроникой тоже не было слышно.
Вскоре появился Романцов Олег и увел меня за другой стол, где я наконец встретился с Пашей Лукьянцом.
Мы были рады встрече. Обнялись, расцеловались. Ведь мы с перерывами дружили с молодости. Встретились мы в Богодуховском учебном центре по переподготовке зенитчиков на зенитные ракетные комплексы, где-то в 1958 году. В общежитии койки наши были рядом. О многом тогда переговорили вечерами. Он украинец с примесью татарской или турецкой крови. «Незалежность» принял с радостью. Это несколько оттолкнуло меня от него.
Сейчас мы встречаемся только на подобных мероприятиях.
Паша заговорил укрмовою. Я ему ответил тоже на украинском. Он был страшно рад. Подошел Миронченко начальник отдела кадров училища. Включился в нашу компанию. Когда Миронченко отошел, Паша и Олег начали его ругать. Он им палки в колеса ставил при продвижении по служебной лестнице. Особенно в вопросе получения звания полковник.
Выпивки на столах было предостаточно, да и закуски тоже. Тут была и водка, и вино, и лимонад, а также пепсикола. Закуски были холодные, мясо, колбаса, рыба, сыр. Овощи, помидоры, огурцы, очень мелко нарезанные капуста вилась, как нитки.
Вначале я выпил пару рюмок водки, а затем пил сухое вино. Но оно вскоре закончилось, а водку я пить не хотел. Она у меня плохо идет. Паша, зная это мое свойство, налил мне в бокал пепси и чуть-чуть водки. В таком варианте она пошла.
Вскоре народ начал расходиться. Мы же последними пришли и последние ушли.
Чувствовали мы себя хорошо, приподнято. Поэтому решили пешком прогуляться до Вокзала. Отмечали нововведения.
По дороге я сказал, что институт, в котором я работаю, дышит на ладан. Олег предложил Паше взять меня к себе. Он где-то заведует не то кафедрой, не то сектором. Поскольку у Паши ученой степени нет, то его подразделение называется сектором. Читает он «мытную службу». Что это такое? Черт его знает. Но читать можно все.
Паша по-прежнему говорил на укрмове, я тоже ему отвечал на украинском, но, когда обращался к Олегу, то переходил на русский язык. Так разговаривая, мы дошли до железнодорожного вокзала.
Здесь Паша распрощался и пошел на свой автобус, а мы в метро. Олег начал изливать свою душу. Они вместе создали фирму по торговле металлом. Паша был директором, а Олег его заместителем. Помогала им Пашина жена Тамара, но она и мешала. Паша хороший исполнитель, но идеолог бизнеса из него плохой. Тогда они правда заработали на операциях с металлом хорошо.
Планировали создать новую фирму совместную с болгарами. Но здесь уже директором должен был быть Олег. Однако, когда болгары уезжали, Тамара им сказала, что директором будет Паша. Те уехали и все заглохло. Они видно не хотели иметь директором Пашу.
Олег во всем этом винил Тамару.
— Ему бы коня да шашку наголо и вперед. А куда? Там посмотрим,— это он о паше.
Однако при всех этих перипетиях Олег преуспел в этот период неразберихи. Он сколотил капитал. Положил его в банк. Теперь живет на проценты. Получая их по две тысячи гривен в месяц.
Дети у него пристроены. Одна в Швейцарии, другой в Москве. Живет он в свое удовольствие. Вот так!
Но это не все. Олегу хотелось выговориться. Поэтому, когда мы приехали на Оболонь, он потащил меня в кафе. Взял две чашечки кофе. Здесь, сидя за столиком, он уже подробнее рассказал, как проходил процесс его выдвижения на должность старшего преподавателя. Эта должность позволяла получить ему полковника.
Представление Ромонцова на должность старшего преподавателя было отправлено в Москву на утверждение. Олег был включен членом комиссии по набору курсантов в училище из гражданской молодежи. Ему был дан список людей, кому он должен поставить пятерки. Чтобы эти люди обязательно поступили в училище учиться. Но чтобы эти пятерки сработали, нужно кому-то поставить двойки из чужих ребят, самостоятельно пробивающихся на учебу.
Так вот. Попался ему один абитуриент, который не поступил в училище в прошлом году. У него тогда было две пятерки и одна двойка. В этом году у него опять две пятерки и сейчас на экзамене Олег должен ему поставить опять двойку. Увидев такую вопиющую несправедливость, Олег поставил этому абитуриенту пятерку и таким образом нарушил распоряжение руководства. Кто конкретно давал такое распоряжение, Олег мне не сказал. На следующий день его представление на должность старшего преподавателя было отозвано из Москвы. Это сделал Миронченко. По чей-то указке или по своему решению не известно, но Олег невзлюбил его.
Пришлось Романцову включить все имеющиеся у него рычаги, чтобы представление вновь ушло в Москву.
Подобная ситуация сложилась у него с защитой диссертации. Он должен был защищаться у наших соседей в Авиационном училище. Вот тогда, когда он уже прошел предварительную защиту, пытались отозвать его диссертацию из Совета. Однако председатель Ученого совета Авиационного училища не позволил это сделать и Олег успешно защитился. Вот это все он хотел мне рассказать.
Осталось рассчитаться за кофе. Две маленькие чашечки стоили 8 гривен. В то время, как стограммовая банка кофе стоит в районе 7 гривен. Здесь хозяин кафе увеличил цену чашечки кофе раз в десять. Я оглянулся в зал, он был почти пустой. За одним столиком сидело трое посетителей так же, как и мы беседующих о чем-то.
— Олег, — обратился я к нему,— а у тебя серьезная недвижимость в Киеве есть.
— Нет,— был ответ,— это очень хлопотное дело. Да, и мне оно ни к чему у меня дети за границей. Меня приглашала партия социал-демократов (объеднанные) на работу. Они хотели, чтобы я им раскрутил одно дело. Но мне это ни к чему. Возраст мой не позволит мне серьезно продвинуться, а это значит, что я просто буду работать на дядю.
— Умею работать,— продолжал Романцев,— я не ворую, но я могу так поставить дело, что получаю солидный доход.
Так мы вышли из кафе и пошли в сторону метро «Оболонь».
— Где ты живешь? — спросил я.
— Возле кинотеатра Братислава,— был ответ.
Ранее мы обменялись телефонами и договорились перезваниваться. Пожав друг другу руки, мы распрощались. Олег пошел в сторону подземного перехода, а я взял левее. Оглянувшись увидел, что он спускается по ступенькам в подземный переход, глядя себе под ноги. Увижу ли его еще когда-нибудь? Да, еще одну деталь упустил я. Когда мы сидели в кафе, дважды по мобильному телефону звонила его жена. Он сказал ей, что беседует со мной. Видно, она почему-то волновалась.
Вот так мы и живем, не зная, что с нами будет завтра.
19.03.06 года
Состоялась встреча ветеранов КВЗРИУ. На ней присутствовали:
— Кафедра № 31 — Встриков Александр Кузьмич, Клишевич Михаил Яковлевич, Матвеев Анатолий Михайлович, Марков Никита Алексеевич, Дубас Владислав Никитович, Насонов Геннадий, Олейников Владимир, Банькин, Гурьев, Ильченко, Федченко.
— Кафедра № 32 — Стеканов Владимир Ильич, Копнов Михаил Александрович, Бескровный Анатолий Михайлович.
— Кафедра № 35 — Газин Николай Дмитриевич.
— Кафедра № 7 — Максимов Владимир Иванович, Тищенко Василий Михайлович, Романцов Олег Ефимович.
— Кафедра № 4 — Волотковский.
В первой части собрания начальник училища генерал-лейтенант Парафейников Борис Дмитриевич сделал доклад. Затем был показан кинофильм об истории училища. Выступили бывшие слушатели — немец, кубинец, а также редактор газеты «Киевский вестник».
Кинофильм уже заезжен. Требует реставрации. На экране увидел Колчерина Сергея Демьяновича. Хорошо на русском языке говорил немец. Выступала какая-то женщина от Горсовета, но слышимость была плохая. Главное встретился со своими однополчанами. Смотришь на них и думаешь: «Что с людьми делает время». Не узнал даже Васю Тищенко. У него полный рот золотых зубов. Миша Копнов очень худой. Кости черепа буквально обтянуты шкурой.
Вторая часть — банкет в гостинице «Затышок». Его организовал Парафейников. Стоимость стола для одного человека составляла 70 гривен. Выступили все. В том числе и я. Говорили в основном о хорошем. Но многих однополчан по фамилиям забыл. Приходилось напрягать память или спрашивать у кого-либо под разным предлогом.
В своем выступлении Востриков пожаловался, что в его бытность начальником кафедры кто-то написал анонимку. Раньше я об этом не знал. Видно он дисциплину держал твердо, так как бывший адъюнкт его кафедры Насонов Геннадий окрестил ее дисбатом (дисциплинарным батальоном).
Мой дипломник Марков Никита был у Вострикова адъюнктом. На 35-ю кафедру он поступать в адъюнктуру не стал потому, что Марчик брал своего дипломника. Сейчас Никита занимается изготовлением полиэтиленовых пленок.
Выступления были все чинными. Без какой-либо лести перед начальством. Хотя Вострикова немного хвалили.
Больше всего говорил Насонов. Сейчас он возглавляет охранную фирму. Хвастун и позер. Пришел со своим коньяком и подливал его сидящему с ним рядом немцу. Последний ни слова ему не сказал. Геннадий хвастался, что охраняет даже кукольный театр, что в парке.
Дубас читал свои поэтические стихи. Договорились с ним встретиться и обменяться своими сборниками стихов.
Пили за выступающих, за отцов, за детей, за Армию, которой нет. Хотелось выяснить, что сталось со столетними дубами, которые раньше росли на территории нашего училища. Однако никто ничего по этому вопросу сказать не мог.
Потихоньку все разошлись в свои стороны. Когда мы с Дубасом и Матвеевым переходили улицу Богдановскую, направляясь к железнодорожному вокзалу, Насонов позвонил по мобильному телефону и сказал, что сейчас за нами пришлет машину. Мы с Матвеевым не стали их дожидаться и пошли дальше, обсуждая политические вопросы.
16.10.06 года
Вчера наконец дозвонился до моего товарища по службе в Закавказье и в Киевском высшем зенитном ракетном инженерном училище Лукьянца Павла Григорьевича. На Кавказе он был Пидтилком, то есть какого-то его далекого предка нашли под теленком.
Приехав в Киев, он сменил фамилию и стал служить у нас в училище. Перетянули его сюда связи жены Тамары. Ее брат работал в Центральном комитете коммунистической партии Украины.
Мы с Пашей сблизились, когда проходили переобучение на зенитную ракетную технику в богодуховском центре. Он любил холить свое тело. Утреннюю гимнастику делал с гантелями. Память у него была хорошая, но серьезно расти в научном плане он не хотел.
В Закавказье наша служба проходила бок о бок. Я был начальником второй группы, а затем командиром радиотехнической батареи зенитного ракетного комплекса С-75. Он же старшим офицером огневой батареи того же комплекса. Мне с ним тогда всегда было приятно поговорить и мы немного даже дружили.
Еще большего сближения достигли наши отношения, когда он после длительной службы в войсках прибыл в наше училище преподавателем. Тогда я уже был полковником, а он подполковником.
После моего увольнения из армии пути наши разошлись. Правда, мы иногда виделись на встречах бывших сослуживцев училища. При этом наши беседы были приятными, несмотря на то, что он после провозглашения «незалежности» Украины стал говорить на украинском языке. Раньше такого не замечалось.
Такова предистория нашего разговора по телефону. Звонил ему я с целью познакомить его со знакомой женщиной, у которой недавно умер муж. Он же как опытный ловелас первым делом спросил меня:
— Какой у нее возраст, рост и вес?
Когда же я сообщил, что ей пятьдесят семь лет, его интерес, несмотря на то, что ему самому в районе семидесяти, к ней пропал.
— Мэни потрибна жинка сорока трьох рокив,— сказал категорично он, перейдя на украинский язык.
В свою очередь я пытался вразумить, сообщив, что эта женщина молодо выглядит и красива.
Он же нервничал и упирался. Начал цепляться ко мне, почему я с ним разговариваю на русском языке, а затем спросил:
— Хто ты такый? Якойи национальности? Чому доси нэ вывчыв украинську мову?
— Отец в меня русский. Дед по маме Регульский поляк, а бабушка Кушнерова украинка с примесью армянской и немецкой кровей. В общем интернационал. Родился я в Глухове Сумской области. Всю жизнь практически прожил на Украине. Укрмову вчыв ще в школи и по ний у менэ пятирка,— отбил его выпад я, перейдя на украинский язык.
Он вновь спросил:
— Так чому жэ ты нэ розмовляешь на ридний мови?
— Мне хочется говорить так, как удобно. Ты же меня прекрасно понимаешь,— ответил я.
Тут его понесло. Посыпались проклятия в адрес москалив. Кто они и какие они. Меня это стало раздражать. Я решил подразнить его и в тон ему сказал:
— Не хочу разговаривать на малороссийском наречии. «Я рожден в Советском Союзе. Сделан я в СССР». Так поет Гамзатов. Я же предрекаю, что он вновь восстанет из пепла.
Теперь он взорвался. Посыпался мат и другое сквернословие.
— Я еще когда служил в армии, тоже был за незалежнисть. Случись, что повернул бы оружие,— разоткровенничался он.
— Как ты можешь так говорить? Ведь ты давал присягу, — спросил я.
— Кому там я клялся… Твоя Москва это вообще деревня, основанная нашим князем Юрием Долгоруким… и дальше понеслось.
— Ладно, Паша, хватит. Поговорили, если захочешь поговорить, найдешь меня через Олега Романцова.
Затем мы сказали друг другу «пока» и положили трубки. Этот разговор с Пашей и однозвучные с ним разговоры на экране телевизора других украинских националистов, типа Тягныбока, заставили меня задуматься:
— Почему укрнационалисты так озлоблены? Чего им не хватает? Казалось, они достигли того, чего хотели. Но теперь они видят, что народ, проживающий на Украине, особенно в городах не воспринимает их украинскую идеологию вместе с укрмовою. Для большинства нашего населения эта «незалэжнисть» обернулась бедностью, нищетой, а некоторые вообще бомжами стали. Жирует только буржуазия, так называемые новые украинцы, за счет американских подачек. Но сколько можно жить за счет кого-то и прятаться за чужую спину, того же дяди Сэма?
Все беды Украины, то есть Киевской Руси, от предательства, которое глубоко укоренилось в этом народе. Ради сейминутной выгоды они готовы предать кого угодно — друга, князя, царя, партию, Родину. Примерами предательств пестрит вся украинская история. Это очень необязательный народ. Недаром даже пословицы об этом говорят. Например, «Там, где два украинца. Там три гетьмана».
Сейчас превозносят украинских казаков. Плохо они воевали, если не смогли отстоять независимость Украины, и нечего им петь гимны.
Их нужно петь русскому солдату (москалю), который собрал все земли Украины.
К сожалению и в моих жилах течет кровь с примесью украинской.
Украина должна быть рассудительной семейной женщиной. Отдаться в объятия России и наслаждаться в них жизнью. Все другие варианты это горе для ее народа.
Такое положение сложилось в результате того, что со времен Киевской Руси эта земля не имела своей государственности. Верхушка народа всегда стремилась отделиться от России, чтобы самой грабить свой народ бесконтрольно. Что сейчас и происходит. Сам же народ всегда был за дружбу с Россией.
УКРНАЦИОНАЛИСТЫ, ОСТАНОВИТЕСЬ!
Все потуги Ваши напрасны,
Ничего не дадут. Только силы народные
Зря в землю уйдут.
Жили вместе всегда.
Также будем мы жить.
Украинец вовек
Будет с русским дружить.
06.08.08 года
Вчера, возвращаясь с дачи в автобусе Рожны-Киев встретил Володю Саенко. Он меня сразу не узнал, пока ему не напомнил: кто я есть. Однажды и раньше видел его издалека в том же автобусе, но идущем из Киева в Рожны. Тогда Володя заскочил последним после того, как водитель собрал уже деньги за проезд, и тихонько прошел в конец автобуса. Тем самым он сэкономил 7 гривен 50 копеек за проезд. Хотя нас должны возить бесплатно.
С Саенко мы вместе служили в Киевском высшем зенитном ракетном училище на 36-й кафедре, где начальником был доктор технических наук полковник Варюхин Владимир Алексеевич. Я был старшим преподавателем, а Володя начальником отделения лаборатории. Он помнит, как после прибытия на кафедру под предлогом моего дня рождения, был устроен у меня дома банкет для всех сотрудников.
Внешне Саенко хорошо сохранился, но только поседел. Раньше был у него чубчик черный, а теперь седой. Он перенес операцию в Институте Шалимова на мочевом пузыре. Причем в ране ему зашили случайно катетер, трубочка которого через некоторое время стала выпирать из живота, образуя бугорок. После обнаружения этого трубочку вынули из полости. Все обошлось.
Вторым несчастьем у Володи была гибель сына в Египте, где тот работал. Его арабы зарезали в автобусе. Тогда вырезали всех пассажиров в качестве мести за действия нашего правительства.
После того, как я рассказал о своих болячках, мы перешли к воспоминаниям. Заговорили о сотрудниках, которых оба помнили.
Наиболее колоритным было сообщение Володи о полковнике Вертигеле Гавриле Дмитриевиче. Последний являлся заместителем начальника нашего 3-го факультета. Когда его начальник инженер-полковник Лысцов Владимир Сергеевич уволился, то Вертигел надеялся, что поставят на освободившуюся должность именно его. Однако командование училища решило иначе и прислало к нам начальником факультета инженер-полковника Кузнецова Александра Федоровича, ранее служившего на полигоне.
В это время училище готовилось к параду на Крещатике. Нашему факультету было доверено нести знамя. Знаменосцем был уже высокий парень капитан Диденко, а его ассистенты еще не были назначены. Руководитель тренировок позвонил Кузнецову и попросил того назначить двух офицеров в качестве ассистентов знаменосца. Александр Федорович еще не успел ознакомиться с личным составом и обратился к Вертигелу, предложив тому назначить этих ассистентов. Гаврил Дмитриевич шутки ради дал фамилии Дубровина и Петрова. Оба эти офицеры были радикулитчиками и ходили косо боком. Разразился скандал ибо руководитель тренировок знал их. Они явно не годились для ассистентов знаменосцу. Вертигел получил втык и вскоре был уволен из армии. Вот как стоила ему его шутка.
Этой своей выходкой Вертигел хотел показать, что нельзя ставить начальником факультета человека, не знающего состояние дел на факультете и в первую очередь его личного состава.
У Саенко дача в Рожнах, на ней он в отличие от меня, выращивает овощи, но полив у него все еще ведрами. Любит он также рыбалку. Сейчас везет домой щуку.
Автобус прибыл к станции метро «Лесовая». Мы вышли из него и пошли в сторону метро, зашли в вагон и тут только Володя схватился, что с ним нет ведра с овощами, которые он везет больной жене в Киев. Попрощавшись, он выскочил из вагона. Так мы и расстались.
ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ КВИРТУ
25.04.05 года
В субботу 23.04.05.года состоялась встреча квиртуанцев, то есть всех тех, кто проходил военную службу, работал или обучался в Киевском высшем инженерном радиотехническом училище (КВИРТУ) Противовоздушной обороны (ПВО) страны имени маршала авиации Покрышкина А. И. КВИРТУ я закончил в 1956 году, а в 1963-65 годы здесь же проходил адъюнктскую подготовку под руководством Богданова Георгия Бруновича.
Эту встречу организовала Международная общественная организация «Ассоциация КВИРТУ ПВО». Наше училище к сожалению новой властью ликвидировано и на его территории размещается Управление тюрем, а поэтому нас туда не пускают. Место встречи назначено в сквере у памятника Котляревскому в 10 часов утра.
Проезжая на троллейбусе мимо этого памятника, увидел группу мужчин, стоящих вблизи его. Подойдя к ним, стал искать знакомые лица, но никого не нашел. Разговорился с рядом стоящим квиртуанцем. Оказалось, что после сбора на этом месте необходимо будет пройти мимо КВИРТУ в Клуб мотоциклетного завода, где будут проходить основные мероприятия. В этом видно состояла задумка организаторов. Появился кинооператор с видеокамерой и стал нас снимать со всех сторон. Наконец стали появляться знакомые. Первым был Слава Зотов, мой однокашник по учебе в КВИРТУ и сотрудник научно-исследовательской лаборатории, в которой я проходил адъюнктскую подготовку. За этим пришел Тоценко Виталий Георгиевич, доктор технических наук, профессор. С ним мы встречались в КВИРТУ на конференциях и беседовали о путях развития науки.
Мне запомнились слова Виталия о докторской диссертации, сказанные в те теперь уже далекие годы в ответ на мой вопрос:
— Что такое докторская диссертация?
— Это, когда ты идешь по склону горы, то тебе не видно, что за горой. Наконец, ты взобрался на ее вершину и теперь хорошо видно во все стороны. Написать докторскую диссертацию — значит взобраться на вершину горы.
Сравнение очень образное. Поэтому оно мне хорошо запомнилось.
Вскоре подошел мой однокашник Ручкин. Я подарил ему свою книжечку «Вторая молодость моя». Стоя под сенью памятника Котляревскому мы вспомнили «былые дни». Постепенно квиртуанцев становилось все больше и больше. Наконец была дана команда выдвигаться в сторону КВИРТУ. Когда мы проходили мимо родных стен, в груди что-то трепетало. Остановились и сфотографировались возле памятной гранитной доски, на которой были высечены слова о том, что когда-то в этом здании было КВИРТУ. Между прочим очень скромной.
Весь этот отрезок пути мы прошли вместе со Славой Зотовым. Вот уже и Клуб мотоциклетного завода. Славе нужно было позвонить и он от меня ушел. Войдя в зал, я долго не мог найти знакомых. Наконец, увидел Тоценко и мы вместе заняли места. За нами сел Ручкин, а Славу я так больше и не увидел.
У меня еще были экземпляры «Второй молодости моей» и я один из них подарил Виталию. Он почитал мои стихи и сказал:
— У тебя слог Пушкина.
— У него учился,— согласился я.
Понравились ему и такие мои строчки:
— Играй в любовь,
Но не играй с любовью!
Листая странички, Тоценко обнаружил, что стихи мои посвящены различным женщинам и сказал:
— Ты развратник. В одной книге собрал свои признания многим женщинам.
— Дай своим родным и знакомым женщинам их почитать. Интересно, что они скажут,— предложил я.
Наконец, на сцене президиум занял свои места. Оркестр заиграл марш, под который мы ходили на парадах:
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
Преодолеть пространство и простир.»
В зале было уже человек двести пятьдесят-триста. Председательствующий объявил об открытии собрания. Оркестр заиграл гимн: «Ще не вмерла…»
Все медленно как-то нехотя встали под эту некогда чуждую нам музыку, теперь являющуюся гимном Украины.
Затем все пошло по накатанному сценарию:
— Доклад президента Ассоциации Прокофьева Вадима Павловича, доктора технических наук, профессора, полковника, заслуженного деятеля науки и техники Украины.
— Выступления. Поздравления. Вручение памятных знаков.
Бурные аплодисменты вызвало упоминание о том, что в президиуме находится заведующая кафедрой иностранных языков Пашехонова. В толпе квиртуанцев я видел эту женщину со знакомым мне лицом, но забыл, кем она была в КВИРТУ.
Запомнилось выступление профессора, академика Новикова. Он сказал о том, почему мы не можем собираться в родных стенах, так как лучшего применения зданию высшего учебного заведения не нашли, чем отдать его под Управление тюрем.
Был зачитан и такой печальный список тех квиртуанцев, кто за последний год ушел в «лучший мир». Среди них неожиданно для меня оказался Воронов Юрий Константинович. С ним мы вместе писали свои диссертации под руководством Богданова Георгия Бруновича. Помимо воли у меня навернулись слезы на глазах. Сосед справа сообщил мне, что это произошло совсем недавно.
На данной неделе уже второе известие о смерти близких мне людей. Приглашая Бескровного Анатолия Михайловича на собрание в КВИРТУ, я узнал, что у него умерла жена Надя, которую я хорошо знал. В молодости мы неоднократно бывали за одним столом. Толя тоже выпускник КВИРТУ.
Эти печальные известия несколько омрачили нашу встречу. От городских властей выступила президент фонда Марии Бубнова Анна Васильевна. Говорила на укрмове, но красиво и складно, речь ее просто лилась. Правда запомнить что-либо, кроме благодарностей, мне не удалось.
Познакомился я также с шефом-редактором Издательского дома «РУМБ» Конычевым Анатолием Александровичем. Он контр-адмирал (в отставке), кандидат технических наук. Обещал посодействовать изданию моей книги по жидкокристаллическим дисплеям.
Вот еще, что забыл я отметить. На собрание нашей Ассоциации было доставлено Красное знамя нашего училища, под которым мы ходили на парады. Это было приятно и вызывало трепет в груди.
Уходя из зала, я подарил свою книжечку «Вторая молодость моя» Президенту Ассоциации Прокофьеву В. П. Своими задачами наша Ассоциация ставит воссоздание музея училища, издание Энциклопедии КВИРТУ ПВО, участие в работе военно-патриотических объединений молодежи.
В транспорте по дороге домой у меня не выходило из головы сообщение о том, что Юры Воронова уже нет. Отправляясь на эту встречу квиртуанцев, я думал, что увижусь с ним и подарю ему «Вторую молодость мою». Последний раз видел его на прошлогодней встрече квиртуанцев, но только издалека. Мне пообщаться с ним не удалось, отвлекли однокашники. Кто тогда думал, что больше не увидимся.
29.04.05 года
В среду 27.04.05 года встречался со своими однокашниками по КВИРТУ. Собрались мы в кафе «Дионис», что на пересечении улицы Вышгородской с проспектом Правды. Владельцами этого кафе являются дочь и зять моего товарища по КВИРТУ Трайбмана Игоря (Изи) Фабовича. Он уволился из армии подполковником с должности заместителя командира радиотехнического полка. Уволился давно. С тех пор работал в райисполкомах, что позволило ему получить в собственность это кафе. В прошлом году мы впервые побывали у него в гостях, но за стол расплачивались сами. Кафе имеет три зала. Два из них обычные (со столиками), а третий — бильярдный. Посетителей было немного. В основном сидели по двое, чаще две девочки. Нас Игорь принимал в небольшой комнатке. За столом могло разместиться человек восемь, но нас было только шесть. Из них пять человек из Академии тыла и снабжения, а шестой — из Академии бронетанковых войск.
Им был Зотов Владислав. С ним я встречался в лаборатории моего научного руководителя Богданова Георгия Бруновича, когда учился в адъюнктуре. Слава уволился с должности преподавателя КВИРТУ в звании подполковника. Он был у Богданова в докторантуре, поступив тогда с должности старшего преподавателя, но что-то у него с шефом не сложилось и после окончания срока докторантуры вернулся на должность преподавателя. Поэтому полковника не получил. Докторскую диссертацию тоже не защитил. Сейчас работает в Институте нейрохирургии. Заведует отделом автоматических систем управления. Говорливый и шустрый.
Приехали мы в кафе вдвоем с Антюховым Виктором Кузьмичем, предварительно об этом договорившись по телефону. Витя уволился из армии давно в звании подполковника. Работал в райисполкомах, но ничего от этой работы не имел. Одно время ему даже не платили денег. Спокойный, рассудительный и осторожный. Когда мы с ним вышли в кафе и направились в известную нам комнатку, то увидели, что там уже сидит Игорь Трайбман с каким-то гладко причесанным мужиком. Когда я присмотрелся, то узнал в нем Курбатова Владимира, с которым я был близок, когда мы учились в Академии тыла и снабжения и особенно сблизились в КВИРТУ. Как-то вместе встречали Новый год с девочками из университета, где училась его будущая жена Алла. Однако потом разошлись по разным компаниям. Будучи еще на военной службе, он окончил юридический факультет. Теперь любит блеснуть своими познаниями в этой области. Хороший рассказчик. У него всегда есть в запасе какая-нибудь история о чем-то из ряда вон выходящем, часто ругается матом. Причем не в сердцах, а просто так — для связки слов. За вечер я по этому поводу несколько раз его одергивал. Предложил ему писать мемуары. Он отмахнулся. Был во Вьетнаме, но почему-то его не причислили к участникам боевых действий. Много рассказывал, как выбивал у правительства положенную ему пенсию. До чего мы дожили. Теперь нужно судиться с правительством, доказывая, какая тебе пенсия полагается. Некоторые для этого нанимают адвокатов. Вожди придумали еще одну кормушку для своих родственников, ибо именно их дети учатся на юристов. Простому человеку сейчас в юристы не пробиться. Все эти пересчеты пенсии должны делать обычные сотрудники военкоматов, а не адвокаты, услуги которых достигают сотен долларов. К этой теме мы возвращались несколько раз в течении вечера.
Последний пришел на наше собрание Латыпов Илья. Он приехал поступать в Академию тыла и снабжения из Ташкента. Узбек, но всю жизнь прожил в Киеве. Сначала был офицером лаборатории. Тогда я его встречал, будучи в КВИРТУ. Затем стал преподавателем. Эта должность позволила ему получить воинское звание подполковник. После увольнения работает преподавателем в каком-то новом институте связи. Спокойный, выдержанный, немногословный. Говорит медленно, но с чувством собственного достоинства. Когда речь зашла о его лекциях, я спросил, на каком языке он их читает. — «На русском»,— был ответ. Это несколько удивило меня и мы заговорили об украинизации обучения. Данная тема очень болезненна для преподавателей. Переучиваться в возрасте очень сложно. Главное непонятно, зачем менять международный язык на региональный. Однако эта тема развития в нашей дискуссии не получила. Ее не поддержали наши национальные меньшинства: Игорь (еврей) и Илья (узбек). Видно у них тоже щемит что-то из-за того, что русский язык доминировал на территории всего Советского Союза.
В процессе каждый рассказал о своих бедах и победах. Народ пожилой. У каждого есть свои болячки. Игорь принес альбом фотографий, сделанный к нашему выпуску в 1956 году и много мелких и больших фотографий за период совместного обучения. Рассматривали всех. Рассказывали, кто о ком чего знал. Примерно половина моих однокашников уже в «лучшем мире». Это печально слышать, как взлетали по карьерной лестнице (Боря Алисов) и как быстро уходили в никуда.
Вечер подходил к концу. Уже все было выпито и съедено. Мне захотелось домой. Однако Слава Зотов все о чем-то рассказывал. Ему вторил Володя Курбатов. Наступало время, когда нужно было разбегаться. Они же не хотели этого и всякими способами оттягивали расставание. Наконец Игорь вышел к официанту. Тот посчитал, сколько мы должны. Оказалось по 32 гривны с каждого. Деньги быстро собрали. Все продолжая беседовать, вышли на улицу. Возле дверей тоже поговорили, но уже недолго. Игорь предложил поехать на машине его зятя до метро «Минская», что мы с Витей и сделали. Остальные ушли на троллейбусную остановку. Хороший вечер закончился.
09.10.06 года
В субботу 07.10.06 года состоялась встреча выпускников Киевского высшего инженерного радиотехнического училища (КВИРТУ). Она проводилась в связи с пятидесятилетием первого выпуска из него военных инженеров по радиолокации. Поскольку этого нашего училища уже нет (демократы его ликвидировали), то собирались мы возле памятника Котляревскому на стрелке улиц Мельникова и Герцена. Это практически постоянное место наших встреч.
Организационные вопросы по этому мероприятию взял на себя наш выпускник Слава Зотов. Он составил список известных ему наших однокашников и обзвонил большинство из них.
На место встречи пришло порядка двадцати пяти человек. Выпустилось же в 1956 году четыреста. Очень много уже нет наших ребят. Время делает свое дело. Несмотря на это, приятно было увидеть знакомые лица, хотя поседевшие и полысевшие, обменяться новостями, обговорить события последних дней.
Застолье организовал Игорь Кушелевский (то есть Изя Трайбман) в кафе, принадлежащим его дочери. Там накрыли столы на двадцать человек, но, когда собрались ехать туда, то оказалось, что могут быть только одиннадцать человек. Остальные постепенно разошлись под разными предлогами. В большей части по состоянию здоровья. Например, Игорь Бобров жаловался, что у него плохо с сердцем и возможно предстоит операция по его шунтированию. У других были тоже свои проблемы. Игорь Кушелевский расстроился. Ему пришлось звонить по мобильному телефону и отменять часть заказанных блюд. Было немного неприятно, что заранее не договорились о том, кто идет на банкет. Это конечно промах Славы Зотова как организатора.
На фоне памятника Котляревскому много раз фотографировались, а приехавший из Москвы Толя Кундин даже снял нас миниатюрной телекамерой. В кафе за столом сидели слева направо от Зотова — Сазонов, Шантырь, Кушелевский, Латыпов, Кундин, Антюхов, Максимов, Курбатов. Заказ был сделан без выпивки. Ее принесли с собой. Я тоже взял один литр своего вина. Его мы выпили с Володей Курбатовым. Остальные хлопцы, кроме Вити Антюхова, пили водку. Витя ограничился минеральной.
Открыл застолье на правах организатора Слава Зотов и хотел было уже произнести какой-то хвалебный тост, но его перебил Игорь Кушелевский и предложил выпить за тех, кого уже нет в этом мире. Что и было сделано. Затем пошло все вперемешку. Каждый говорил о наболевшем. Я затронул проблемы, возникшие у русскоязычного населения после развала СССР. Это не понравилось почему-то Толе Кундину. Он пытался перебить меня, но я все же свой тост «за дружбу народов» договорил. Присутствовали правда в основном русские, но с нами были также еврей Игорь Кушелевский и узбек Илья Латыпов. Так что мой тост был в основном поддержан. Кроме того, начались обсуждения моей книги стихов, которую я раздал у памятника Котляревскому. Стихи мои были посвящены женщинам, с которыми меня сводила судьба.
— А сколько у тебя было жен? — спросил Слава Зотов.
— Официальных жен было три, а любовниц около тридцати,— ответил я.
— Как же так? Ведь ты был коммунистом,— не унимался Зотов.
— Не только был, но и теперь остаюсь им, хотя в партийную организацию не вхожу,— ответил я и добавил:
— У магометан разрешается иметь четыре жены одновременно и неограниченное количество наложниц. Сколько прокормишь. В этом залог выживания популяции. Поскольку мужчин с годами становится меньше, чем женщин. Первых больше убивают в войнах да и умирают они раньше, то такое положение позволяет быть практически всем женщинам не обделенными мужской лаской. Да и мужчины не мучаются от плотских позывов, пока одна из их жен беременна, а занимаются любовью с другой женой. У христиан в быту происходит тоже самое, но у них мужчинам приходиться удовлетворять свои половые потребности, то с тайными любовницами или еще того хуже с проститутками. В этом плане мораль христиан неискренняя, даже можно сказать циничная.
Монахов я вообще не воспринимаю. Как это здоровые мужики отказываются от половой жизни с женщинами? Это неестественно. Или они больные, или скрывают свои связи с лучшей половиной человечества. Ведь это очень тяжело здоровому мужчине быть без женщины. Тебя по ночам между ног буквально распирает.
Вообще христианство религия женская. Христа объявили воскресшим женщины во главе с Марией Магдалиной. Эта религия хочет защитить женские права, но на самом деле защищенными оказываются только замужние женщины. А сколько незамужних страдают из-за отсутствия у них мужчин? Им ведь тоже хочется того же, что имеют замужние.
Ислам религия мужская. Ее придумал Магомет. Вполне реальное историческое лицо. Она направлена прежде всего на выживание популяции, а не отдельно — или мужчин, или женщин.
Вот и такие разговоры велись у нас за столом. Однако некоторые, в частности Кундин, стремились свести нашу встречу только к воспоминаниям о курсантской нашей жизни в Академии и слушательской — в КВИРТУ.
В молодости я был довольно далек от Анатолия, точнее не стремился к сближению с ним. Мне прежде всего не нравилась его нахрапистость, даже нахальство. Он никогда не выслушивал собеседника, не давая ему сказать ни слова. Слушал всегда только себя. Сейчас хочу более подробно остановиться на его портрете.
Рост его ниже среднего. Можно даже сказать, что он низкорослый. Ну не совсем конечно коротышка, но возле этого. Обычно такие люди этот недостаток хотят компенсировать чем-то другим. Вспомните Наполеона. Глаза Толи сверлящие. Нос с горбинкой, но не с кавказской, а с северорусской. Шатен. Даже сейчас практически не поседел. Я спросил его:
— Ты, что красишь волосы?
Ответ был:
— Да.
Конечно это шутка, но в каждой шутке есть доля правды.
Шеи у него практически нет. Голова как-то сидит на плечах. Был одет в многоцветный свитер, не первой свежести. Особенно это было заметно на животе. Анатолий отличается самоуверенностью, безапелляционностью в своих суждениях, агрессивной нетерпимостью к чужому мнению, даже просто бестактностью. При этом стремится унизить собеседника, переходя на унизительный тон в разговоре, вплоть до оскорблений. Он может оборвать на полуслове и, благодаря своей хорошей памяти, не дать сказать ему ни слова.
В наше политизированное время мне совершенно непонятно его категоричное нежелание говорить о политике самому и не дать сказать ни слова собеседнику.
Во время службы в армии постоянно стремился уволиться из нее, но дослужился до подполковника. Однако как только стало возможным уволился даже будучи сотрудником военного научно-исследовательского института в Москве. Казалось бы: Что ему еще нужно? Все это он сделал несмотря на то, что является потомственным военным. Отец его окончил когда-то нашу Академию тыла и снабжения Советской армии.
В заключение отмечу, что он необязательный. Обещал отвезти в Москву несколько экземпляров моей тоненькой книжки стихов «Вторая молодость моя» и там раздать нашим однокашникам. Но уехал даже не простившись. При этом «главное», что он повез в Москву — это водку. Она там в три раза дороже по его словам. Он ушел от Вити Антюхова, у которого останавливался, сказав, что идет за продуктами. Только перед отъездом позвонил им с площади Победы.
Вспомнились мне другие москвичи — солдаты из батареи, которой я командовал на Кавказе. Из-за их пьянок было много недоразумений. В общем москвичи служили плохо. Также служили и грузины, которые постоянно бегали в самоволки.
Относительно пьянства я задумался: А не склонен ли Анатолий к нему? Когда мы зашли в магазин «Перекресток», что на Оболони возле метро «Минская», то он первым долгом потянул нас к полкам с водкой.
После его отъезда при встрече с Виктором Антюховым я спросил:
— А не склонен ли Толя к алкоголизму?
— Нет. Что ты. Это он просто набрал водки с собой потому, что она там дороже. Ему нужна водка для подарков.
Дальше я не стал развивать эту тему, но в моем сознании осталось это подозрение.
12.10.06 года
Вчера позвонил Антюхову Виктору Кузьмичу. Он лежит дома после операции. Поинтересовался его здоровьем. По его словам — дело идет на поправку. Для описания портрета Кундина Анатолия хотел бы знать цвет его глаз, но ни Витя, ни его жена Аня не смогли дать мне вразумительного ответа.
— Кажется серые,— сказала Аня.
— Не помню,— был ответ Вити. — Но он очень хороший и умный человек. С ним считаются на работе. При этом добрый и отзывчивый.
По всему чувствовалось, что Витя Толю любит. «Любовь же, как известно, зла. Полюбишь и козла».
23.10.06 года
В пятницу 20.10.06 года мне позвонил домой Слава Зотов и попросил меня помочь с установкой сеточного забора на его даче в Нижних садах. Встретились мы в субботу в 12 часов на станции метро «Славутич». Третьим у нас был Кожарин Игорь Дмитриевич. Он также, как мы когда-то написал и защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук под руководством Богданова Георгия Бруновича.
Минут десять езды на маршрутном такси и мы уже на Славиной даче. Здесь нас встретила его жена Алла. Дача им досталась от родителей Аллы. Она деревянная, но цокольный этаж обшит и там все службы. Сад заросший. Недавно был еще весь в цветах. Это любовь Аллы. Деревьев натыкано очень много. Они друг другу мешают. Приходится ходить все время нагибаясь и уклоняясь от веток.
Наша задача состояла в том, чтобы снять деревянный штахетник, отделяющий дачу от улицы. На железные короткие столбики надеть цементные трубы. На них натянуть вверху проволоку и на нее повесить оцинкованную железную сетку, правда, уже бывшую в употреблении. Не буду описывать подробности этого процесса. Скажу лишь, что сетка висела к пяти часам вечера.
Хозяева накрыли стол и здесь за рюмкой вина пошла беседа. Сначала о жизни вообще. Наконец о прошлом.
Слава уволился из армии в звании подполковника несмотря на то, что довольно долго был на полковничьей должности старшего преподавателя. Его подвел одни из подчиненных ему офицеров не исключено, что с подачи руководства.
Зотов защитил кандидатскую диссертацию, перешел на преподавательскую работу на кафедре Богданова. Продолжал заниматься наукой и с должности старшего преподавателя был зачислен в докторантуру. Он работал в области распознавания постановщиков помех. При этом была проведена большая экспериментальная работа по регистрации спектров сигналов постановщиков помех. Она позволила Славе разработать методику выделения их на фоне других целей. Он со своей группой сотрудников много ездил в командировки по различным полигонам, типа Эмбинского, для проведения работ по регистрации названных выше сигналов. Материала у него было достаточно для докторской диссертации. Совместно с Богдановым и начальником училища Линником они издали книгу по этим материалам.
Последние исследования в 1976 году проводились на Черноморском побережье. Причем было создано две группы. Одна из них работала в Адлере. В нее входил сам Богданов. Вторая находилась недалеко от Лазаревской. В ней старшим был Зотов.
Так вот один из сотрудников первой группы приезжает из Адлера к Зотову и просит у него разрешения съездить к родственникам в Нальчик. Зотов ему отказывает, сославшись на то, что в Адлеровской группе старшим является Богданов и у него тому нужно спрашивать разрешения. Однако этот сотрудник все же самовольно уезжает на неделю и мало того увозит с собой пистолет. Это тогда было большим происшествием. Пистолеты очень строго контролировались и выдавались только для несения внутренней, караульной или патрульной службы.
Помню, что после окончания патрулирования по городу Киеву в 23 часа, мы ехали в комендатуру, сдавали там список задержанных военнослужащих, а затем ехали в училище и там сдавали пистолет. Домой я добирался где-то в час ночи.
После возвращения в Киев у Зотова был неприятный разговор с начальником училища в присутствии Богданова. Последний не защитил Славу и наоборот обрушился на него с незаслуженными обвинениями в том плане, что Зотов был старшим над обеими группами. Таким образом, крайним оказался он. Ему был объявлен выговор за плохую дисциплину сотрудников в его группах.
Подошел срок окончания докторантуры. Теперь его не поставили на полковничью должность старшего преподавателя. Он оказался на должности преподавателя, с которой и уволился, не получив звания полковника.
Казалось бы глупая ситуация. Нарушителем дисциплины был не он. Однако руководство уперлось и его не вернули на полковничью должность. В этом деле он винит прежде всего Богданова. Не знаю, был ли им как организатором Георгий Брунович приглашен на празднование пятидесятилетия нашего выпуска, но его среди нас не было.
Таким образом, Зотов из армии ушел обиженным. Его заслуги не были оценены по достоинству. Защитить докторскую диссертацию ему после выговора не дали.
ЗВОНКИ СТАРЫМ ЗНАКОМЫМ
20.12.06 года
У меня по-прежнему остается нерешенным вопрос об издании моей книги «Жидкокристаллические управляемые транспаранты», часть 1. «Жидкокристаллические мониторы». Мои обращения по этому поводу в Киевские издательства успеха не принесли. Все они требуют деньги. В издательстве «Румб» с меня запросили примерно 35 тысяч гривен. Расчет вел сам редактор Конычев Анатолий Александрович. Естественно денег таких у меня нет.
Некоторые мои знакомые советуют мне продаться, то есть найти спонсора, который в обмен на соавторство оплатил бы расходы по издательству. Говорят, что такие варианты уже имели место. Некоторым власть и деньги имущим хочется иметь еще и ученые звания, а для этого нужны научные труды. Однако даже такой спонсор на горизонте не просматривается.
Листая свою записную книжку, наткнулся на своего бывшего сотрудника по кафедре общей и теоретической физике профессора Снарского Андрея Александровича. Отношения у меня с ним были хорошими. Решил ему позвонить. Он обрадовался звонку и на мой вопрос об издании книги сразу заявил:
— В Украине техническую книгу не издашь. Нужно ехать в Москву.
— А в какое издательство лучше обратиться? — спросил я.
— Мне удалось сдать свою книгу по гидродинамике в издательство «URSS». Есть еще издательство «OZON.RU». А вообще войди в интернет-магазин и там получишь все сведения о российских издательствах. Хочу тебя предупредить, что все они отправляют рукопись на рецензию. В случае положительного решения ее издают тиражом в 500 экземпляров. Если они будут распроданы, то тогда еще издают и уж из таких денег от продажи нового тиража платят тебе гонорар.
— Большое спасибо, Андрей! Попробую воспользоваться твоими советами. Второй вопрос: — Что слышно о Тронько?
(Тронько был заведующим кафедрой общей и теоретической физики, когда я там работал).
— Он спился окончательно. Его выгнали из нашего института. Своей деятельностью чуть не развалил кафедру. Понабрал каких-то сомнительных личностей типа Джумели Михаила Михайловича. Они разворовали имущество. Теперь, когда заведующим кафедрой стал член-корреспондент Академии Наук Украины Локтев, потихоньку освобождаемся от всего балласта, оставленного нам Тронько. Быт его тоже был доведен до абсурда. С ним в однокомнатной квартире, что возле метро «Левобережная» жили бомжи. Они разворовали все его вещи,— такую печальную картину нарисовал мне Андрей.
— Эту квартиру знаю, когда Тронько разошелся со своей женой Ниной, то я помогал ему перевозить туда вещи. Он мягкий в обращении и у нас даже было нечто похожее на дружбу, но когда я узнал, что он алкоголик, то, во-первых, поставил об этом в известность его брата Колю и свел их на той квартире. Братья чуть не подрались. Но серьезных мер тогда принято по его лечению от алкоголизма не было и я решил с ним расстаться. Просто уволился. Такое лечение было тогда крайне необходимо,— сделал вывод я.
— Позже брат его клал на лечение в Институт эндокринологии в отдельную палату. Выйдя после лечения он вновь начинал пить. За ним нужен был регулярный контроль. Кроме того, на кафедре его дружки всегда готовы были преподнести рюмочку. Это прежде всего спившийся Саша Кудрявцев, Андрей Шаблатович и другие,— подытожил Снарский.
— Благодарю, Андрей за советы и информацию. До свидания,— попрощался я.
— Спасибо, что позвонил. Успехов,— поблагодарил он.
Позже мне сообщили, что родственники Тронько продали в Боярке дом его матери. Где-то в далекой деревне купили новый дом и завезли его туда, чтобы он не позорил семью.
10.01.07 года
Позавчера будучи на бульваре Верховного Совета, позвонил Комелевым. После взаимных поздравлений поинтересовался их самочувствием. Володя жаловался на ноги. Болят. Ходить не может. Аня держится. Дома ее тогда не было.
— Какие новости в доме? — спросил потом я.
— Да никаких,— ответил Володя.
— Как поживает Алла Мельник, подруга Игоря Медведева по 1950 году? — поинтересовался я.
— Ее уже нет,— был ответ.
— Игоря тоже уже нет.
Вот на такой печальной ноте мы с Володей распрощались.
Затем позвонил Люсе Ганзюк (Мусатовой). Поздравлениями обменялись. Поинтересовался тем, как она поживает. Как родственники?
— Все живы и здоровы,— был ее односложный ответ.
Сообщил ей, что Леля, моя сестра, поломала себе бедро, но уже ходит, если поехала к дочери, то есть Леночке. Так разговор наш сам собой исчерпался.
23.11.08 года
ВОССТАНОВЛЕНИЕ УКРАИНСКОГО ГРАЖДАНСТВА
Решил описать процесс восстановления украинского гражданства, утерянного мною в связи с переездом в Россию. Переезд этот был чисто документальный. Я по-прежнему жил в Киеве. Даже работал по своим старым документам — паспорту гражданина Советского Союза и Тимчасовым посвидченням громадянына Украины. Однако на работе с меня в последний год стали требовать паспорт громадянына Украины. Это было одной из причин того, что я решил восстановить свое гражданство на Украине.
Интересно то, что гражданин Украины может быть только гражданином ее и никакой другой страны. Став гражданином России, я утратил гражданство Украины. Поэтому, чтобы получить его, мне надо было выписаться с места прописки (регистрации) в России и прописаться (зарегистрироваться) здесь в Украине. В июне месяце этого года я начал этот процесс.
Для этого поехал в Россию и выписался со своего места регистрации, получив при этом в качестве дополнения к паспорту листок убытия.
Вернувшись в Киев 29.06.08 года, я с этими документами пошел в ЖЕК (теперь он называется ЖРЕО — житло ремонтно-эксплуатационная организация), где стоит на учете моя приватизированная в начале девяностых годов прошлого столетия квартира. Паспортистка направила меня в районный ОВИР (отдел виз) к инспектору по гражданству. Та написала мне целый перечень документов, которые я ей должен представить. В него входили:
1. Свидетельство о рождении (оригинал и ксерокопию). Я родился на Украине, а поэтому с этим проблем не было.
2. Паспорт гражданина Российской Федерации с выпиской с места жительства там и листком убытия.
3. Паспорт гражданина Российской Федерации c регистрацией на Украине.
4. Форма Ф-16 из моего ЖЭКА (ЖЕРИО).
5. Копия справки о назначении идентификационного кода.
6. Четыре фотографии.
Кроме того, нужно заплатить за услуги ОВИР 98 гривен. 31 коп. и еще 21 гривна (не помню за что). Принимает инспектор по гражданству только по вторникам с 16.00 до 18.00 и субботам с 11.00 до 13.00. Как видим, время приема очень сильно ограничено.
Были некоторые проблемы с формой Ф-16. Паспортистка моего ЖЕКа долго не могла ее найти, но затем все же нашла.
Теперь необходимо было зарегистрировать мой паспорт Российской Федерации в Днепровском ОВИРе. Для этого потребовалось:
1. Копия моего паспорта с иммиграционной карточкой.
2. Свидетельство о том, что моя квартира приватизирована. Причем оригинал и копия.
3. Две фотокарточки.
4. Квитанции об уплате услуг ОВИРа.
Непонятно зачем нужна эта регистрация, если я приехал в Украину на постоянное жительство. Надо отдать должное служащим ОВИРа, что регистрация моя прошла довольно быстро, в течении нескольких дней. Следует заметить, что здесь в кабинете регистрации гораздо больше времени отводится для приема посетителей. Он ведется в течение четырех дней в неделю. Правда за подписью и печатью пришлось идти в другой кабинет.
Собрав необходимые документы, я вновь прибыл к инспектору по гражданству 08.07.08 года. Таким образом, на подготовку документов у меня ушло десять дней. Теперь мне предстоит через три месяца! явиться в городской ОВИР и там получить справку о гражданстве. Что я и сделал 08.10.08 года.
ПОЛУЧЕНИЕ ПАСПОРТА И ЕГО РЕГИСТРАЦИЯ
Затем с этой справкой отправился в ЖЕК своего района проживания и написал заявление с просьбой зарегистрировать (прописать) меня в моей приватизированной квартире, которая является моей частной собственностью.
Паспортистка мне выдала перечень необходимых документов для получения паспорта и его регистрации (прописки) по месту жительства:
1. Форма 16 (карточка прописки).
2. Форма А (карточка прописки — копия).
3. Форма № 15 (заявление на прописку).
4. Форма № 1 (заявление на выдачу паспорта).
5. Форма № 19 (адресный листок прибытия).
6. Форма № 19 (талон статистического учета к листку прибытия).
7. Свидетельство о праве собственности на жилье (оригинал и копия).
8. Свидетельство о рождении моем.
9. Свидетельство о браке с Сосюрой Клавдией Романовной (копия).
10. Справка о моем гражданстве Украины (оригинал и копия).
11. Фотографии 2 шт.
Часть из этих документов готовила сама паспортистка. Остальное написал и собрал я. Через день после того, как все документы были подготовлены и сданы паспортистке, она позвонила мне домой и сообщила, что ее начальство требует, чтобы я отослал свой паспорт Российской Федерации с украинской регистрацией в российское посольство, а затем представил опись ценного письма и квитанцию об его оплате.
Пришлось мне поехать на Главпочтампт и отослать свой паспорт. Опись и квитанция были сданы паспортистке. Я же остался без зарегистрированного в Украине паспорта. Мне пообещали, что через три недели паспорт мой будет готов. Действительно 20.11.08 года я его получил.
Таким образом, этот процесс у меня занял четыре месяца двадцать дней. Из них последние проживал без паспорта. Причем пенсии в этот период я не получал. Жил за счет старых накоплений.
ОФОРМЛЕНИЕ ПЕНСИИ
Получив паспорт Украины и сняв с него ксерокопию, поехал в Городской военкомат. Мое личное дело пришло еще в июле месяце. Эти месяцы я бы мог уже получать пенсию.
В военкомате мне тоже назвали целый перечень документов, которые необходимо им представить:
1. Паспорт гражданина Украины, зарегистрированный в Киеве (оригинал и копия).
2. Справка о присвоении идентификационного кода (копия).
3. Справка из Днепровского управления труда и социальной защиты населения о том, что я на учете в нем не состою, никаких видов помощи не получал.
4. Справка из Управления пенсионного фонда Украины в Днепровском районе города Киева о том, что я у них на учете не состою и за назначением пенсии не обращался.
5. Фотографии 3*4 и 4*6 по одной штуке. Замечу, что на весь этот процесс у меня ушло 10 фотографий.
Чтобы собрать эти справки, пришлось два дня поездить по Левому берегу, т. е на Воскресенке и в Соцгородке, так как дни приема граждан в этих двух организациях не совпадают. Затем я открыл счет в Ощадбанке поближе к дому.
Здесь также потребовали с меня копию моего паспорта Украины с регистрацией (пропиской) по месту жительства и копию справки об идентификационном коде. Мало того, на копию паспорта моего меня заставили расписаться, несмотря на то, что выше немного красовалась моя подпись. Контролер заверила мою новую подпись своей подписью. Кроме того, мне еще был выдан договор банка со мной на двух листах.
Да! Бюрократия у нас доведена до совершенства.
29.11.08 года
Наконец у меня появилось время продолжить процесс описания назначения пенсии. В Городской военкомат я поехал 27.11.08 года, где написал заявление о назначении пенсии в Главное управление пенсионного фонда Украины в городе Киеве, сдал все перечисленные выше документы. Теперь, чтобы получить удостоверение «ветерана військової служби» мне нужно вновь поехать в военкомат через две недели, то есть 11.12.08 года. Но это еще не все.
Чтобы получить пенсионное удостоверение, меня направили в кабинет Пенсионного фонда Украины, находящийся при военкомате. Там я заполнил Анкету сведений о пенсионере и отдал свою фотокарточку. Инспектор тут же приклеила ее на эту анкету. Пенсионное удостоверение я могу получить только через два месяца, то есть 27.01.09 года.
Замечу, что в настоящее время мы военные пенсионеры, поставленные на учет в Пенсионный фонд Украины вместе со всеми другими пенсионерами. Раньше все эти вопросы решались в пределах городского военкомата Министерства обороны.
Отмечу, что кабинет Пенсионного фонда Украины очень перенаселен. Это комната площадью примерно двадцать пять квадратных метров, в которой стоит шесть столов инспекторов фонда, то есть в ней находится шесть женщин. К каждой из них в узком коридоре стоит очередь пенсионеров всего человек пятнадцать. Чтобы попасть на прием к своему инспектору, нужно буквально протискиваться между столами других. В комнате стоит невероятный шум. Все инспекторы и посетители что-то говорят. Хочется поскорее покинуть этот кабинет.
Как было запланировано, получить удостоверение ветерана военной службы 11.12.08 года я не смог. Заболел и находился в больнице скорой помощи с воспалением поджелудочной железы. Как только меня выписали 15.12.08 года, я на следующий день поехал в городской военкомат и получил это удостоверение. Однако в военкомате мне стало плохо и меня машина скорой помощи отвезла в госпиталь в отделение неотложной хирургии. Здесь 25.12.08 года мне была сделана операция на поджелудочной железе. Послеоперационный период затянулся и я выписался из госпиталя только 21.01.09 года.
Первым делом я сходил в сберегательный банк и получил пенсию за семь месяцев. Это меня хорошо поддержало. Еще до этого сестра Ольга прислала мне денег на лекарства. На них ушло больше двух тысяч гривен.
Теперь нужно было получить еще пенсионное удостоверение. Для этого 29.01.09 года я отправился в Городской военкомат, точнее в пенсионный фонд, находящийся при нем. Удостоверение это выполнено в виде карточки. Фотографию здесь уже не заменишь. Но в нем не было указано, что я инвалид ІІ группы. Поэтому мне придется прийти за ним еще один раз.
Сколько непроизводительного, но высококвалифицированного труда как сотрудников этих органов, так и граждан, желающих получить паспорт, пенсионное удостоверение или удостоверение ветерана расходуется на эту мишуру. Причем все кабинеты буквально забиты компьютерами. Это тоже что-то стоит. Непонятно, зачем столько документов. Нельзя ли, чтобы он был один, где все необходимые сведения указаны.
29.11.08 года
ОФОРМЛЕНИЕ КОМПЕНСАЦИОННОГО ВКЛАДА
В Ощадбанк, где лежит мой вклад в Сберегательный банк Советского Союза в размере трех тысяч рублей (советских) с 13.03.1991 года, я поехал в среду 26.11.08 года. Однако меня там не приняли.
Оказывается, оформление компенсационного вклада осуществляется только по пятницам. Но мне выдали бланк «Заяви — доручення вкладчика». В ней разобраться не так просто. О вкладе в Сбербанк Советского Союза ничего не сказано. Кроме того, сразу о моих реквизитах в этой заяве написано: «Інформую, що особисто мені належать компенсаційні вклади». Дальше речь идет об их перечислении. В конце «Заяви» размещен отрывной талон. Талон, на котором написано: «Ідентифікація вкладника для внесення даних в інформаційно-аналітичну систему». Реєстр вкладників заощаджень громадян проведений». Опять же ни одного слова о том, что вклад сделан еще во времена Советского Союза.
Тогда в 1991 году президент Украины Кравчук Л. М., выступая по телевизору, сказал, чтобы граждане сдавали советские рубли в Сберегательные банки. Люди ему поверили, а оказалось, что он их обманул.
Итак 26.11.08 года с этим бланком «Заяви» я покинул Ощадбанк, который расположен недалеко от площади Урицкого. Теперь это Соломенская площадь. При этом решил пройтись на эту площадь и посмотреть со стороны на мое родное (КВЗРИУ) училище. Там теперь Академия вооруженный сил Украины. Что меня возмутило. Теперешние хозяева этого здания перекрасили центральный вход из приятного мне серого цементного цвета в поносный желтый цвет, при этом не забыли также перекрасить балкончик над входом. Этот желтый цвет совершенно не вяжется с общим окрасом фасада здания.
Затем я прошел на Соломенскую площадь и увидел, что посередине ее стоит на коленях огромная баба серого гранита. Эти украинские скульптуры совершенно не имеют вкуса. Женщину поставили на колени. Мне стало противно от всего этого и я повернул в сторону остановки троллейбуса.
В пятницу 28.11.08 года я вновь приехал в свой Ощадбанк. Здесь мне довольно долго оформляли компенсацию замороженного вклада времен Советского Союза. Контролер — молодая женщина постоянно обращались к кассиру за консультацией, как ей оформлять эту компенсацию. Наконец мне выдали еще одну книжку Сберегательного банка СССР? При этом старую книжку не забрали. Теперь в ней сделана какая-то странная запись: Дата — 17.04.97-28.11.08. Приход — 3473,40. Остаток — 3473,40. Затем подпись. Причем здесь 17.04.97 года.
Для сравнения приведу последнюю запись в старой книжке сберегательного банка СССР: Дата — 28.05.95. Приход — 17241. Остаток — 88641. Подпись. Совершенно непонятно, как эти две записи вяжутся между собой.
Кроме двух книжек теперь у меня еще отрезной талон к «Заяви-доручення вкладчика». Причем, ни моей фамилии, ни номера установи нет??
Вся эта возня с компенсациями вкладов в Сбербанки Советского Союза еще раз окрашивает лицо современных правителей демократов-демокрадов, начиная с Л. М. Кравчука и кончая В. А. Ющенко.
Мало того, что украли наши вклады, заморозив их, они еще теперь морочат головы старикам всякими компенсациями, создавая видимость законности.
ЮБИЛЕЙ СЕСТРЫ ОЛЬГИ
23.09.08 года
Практически всю прошлую неделю я провел в Днепропетровске на юбилее у моей сестры Ольги Ивановны Ивановой (урожденной Максимовой). Ей исполнилось 70 лет. Она пригласила меня приехать к ней. В понедельник 15.09.08 года выехал из Киева на поезде «Дніпро» в 23.12 и в 7 утра следующих суток был в Днепропетровске.
Когда вышел из вагона, то увидел, что навстречу мне идут две маленькие старушки. Это были Оля и жена моего брата Алика Неля. Что с нами делает время! Нелю я не видел более двадцати лет. В Симферополе последний раз был еще до рождения моих детей, а им уже заканчивается двадцать первый год.
На юбилей из Череповца приехала Олина дочь Леночка с мужем Петей Валиным и их маленькой дочкой Софийкой, которую они зовут Соня. Из родных был еще Борис Загородний — наш двоюродный брат из города Глухова.
У Лели в Днепропетровске четырехкомнатная квартира. Так что разместиться родственникам было где. В ней сделан, как теперь говорят, евроремонт. Заменены окна, обои, сантехника. Кстати последняя работает не очень хорошо. Текла вода в унитазе. Ванны совсем нет. Вместо нее душ с жесткой шторой. Обои и мебель все в светлых тонах. Мне такой окрас не нравится. Светлая мебель выглядит бедно. Она облицована недорогими породами дерева. Напоминает казенную мебель учреждений. В комнате внука Лели Володи вообще стоит специализированный стол для компьютера. Это какое-то нагромождение досок. Вместо кровати у меня был диван, который раскладывался в лежанку. Поскольку спинки в ногах не было, то одеяло сползало.
Впрочем каждый организует свой быт, как ему нравится. О вкусах не спорят.
Леля получила эту квартиру в замен нашей старой трехкомнатной квартиры на улице Дзержинского, дом 27. При переходе сюда не проспект Кирова здесь жили с Лелей Леночка с первым мужем и внук Володя. Теперь же Леля живет практически одна. Все разъехались в разные стороны. Я тоскую по нашей старой квартире. С теперешними возможностями Леночки ее можно было бы перестроить в настоящий особняк, да еще двухэтажный, расположенный практически в центре города. Но, увы!
Торжества спланированы в три этапа. Первый из них был дома вечером 16.09.08 года, т.е. в день рождения Оли. Второй 18.09.08 года на кафедре, где она долгие годы проработала. Третий — в кафе «Веселка» в центре города 19.09.08 года.
На первом застолье присутствовали перечисленные выше родственники, соседи Люда и Толя с их дочерью и подруги Дина, Алла, Наташа, которая приехала тоже из Киева. В общем собралось 14 человек. Вечер прошел в хорошей, доброжелательной атмосфере. Я зачитал свои стихи, посвященные Оле.
Звалась ты в детстве просто Лелей.
Теперь для всех же стала Олей.
Капризною была тогда.
Нам попадало иногда,
За то, что обижали,
Но все ж тебя мы обожали
И в школу провожали.
Красивой девочкой была.
Как прекрасно ты цвела
И за собою всех вела.
Училася всегда примерно
И танцевала непременно
Лезгинку — танец зажигательный
В Дворце культуры основательно.
В рубашке шелковой отца
Носилась по сцене без конца.
И вот уже школа позади.
Что там будет впереди?
Хотела стать тогда врачом,
Но видно не судьба
Тебе людей лечить потом.
А дальше институт.
Студенткой шустрою была.
Училась хорошо. Во всем примерна.
Красива. Весела.
Но вот уже в руках диплом
И ты ученый агроном.
Затем жена и мать,
А время шло тогда не вспять.
Прошла в трудах аспирантура.
Защита бурною была.
Ты кандидат наук и ассистент,
Затем доцент и зам. декана.
Везде при деле и в заботах.
Всегда на людях и в почете.
Отзывчива, добра, мила.
Своих родных не забывала.
Всегда им помогала
И даже выручала.
За все тебя благодарим.
Добро в душе мы сохраним.
В день юбилея твоего
Желаем счастья, любви, успехов.
Чтоб не было плохих забот.
Пусть жизнь, как сказочка течет!
Стихи эти я писал одну ночь и один день. Ночью строки приходили в голову. Я вставал с постели и записывал их, а утром дорабатывал. Конечно они сырые, но менять мне их не захотелось. Приняли их присутствующие за столом хорошо. Затем каждый из них сказал Оле несколько теплых слов. Все были довольны. Больше всех говорила Дина. Ее остановить было трудно. Меня так и подталкивало спросить у нее: «Дина, а где у Вас выключатель?», но я сдержался.
На следующий день 17.09.08 года мы втроем Леля, Алик и я поехали на кладбище проведать могилы родителей. Немного порвали там траву и убрали налетевший мусор. Для этой поездки Петя организовал нам маленький автобус типа маршрутного такси. Стоил этот транспорт Оле 200 гривен.
На обратном пути мы подъехали к старой нашей квартире на улице Дзержинского, дом 27. Леля не пошла с нами во двор. Мы отправились туда с Аликом вдвоем. Впечатление было ужасное. Наш одноэтажный трехподъездный дом стоит заброшенным. На месте моего сада уже выросли другие деревья. Грудь сжимала тоска. У женщины, выгуливавшей пуделя, я спросил о соседях Миклеях. Она сказала, что они выехали в Новоалександровку, но куда точно не знала. Мне хотелось найти мою подругу юности Лилю Миклей, в которую я был впервые влюблен, но в тот раз этого не удалось. Мы с Аликом ушли со двора со слезами на глазах.
Следующий день 18.09.08 года был кафедральным. Оля поехала туда одна, но по дороге подвезла меня в район моего детства и юности.
Решил оставить о себе там память. Поэтому я зашел в библиотеку, книгами которой пользовался в детстве. Она находится рядом с домом Брежнева Леонида Ильича, но двери ее выходят не на Крутогорную (Рогалевскую) улицу, а на Ворошилова. Там встретили меня хорошо. Я подарил библиотеке два сборника своих стихов под названием «Вторая молодость моя». Сотрудницы ее были благодарны.
Затем мне захотелось пройти мимо дома моего товарища Игоря Медведева, что на улице Урицкого. В этом доме у Игоря я много времени проводил в юности. Родители его хотели, чтобы я ухаживал за сестрой Милой, но она тогда еще была для меня очень маленькой. Позже наши дороги разошлись.
В доме этом сейчас отдел народного образования. Зашел я туда. Там все казенно. Раньше было красиво. Да и сам дом построен в стиле рыцарского замка с башенкой. Во времена Хрущева Медведевых из этого дома выселили в обычную квартиру в многоэтажке. И тут на меня тоже нахлынула ностальгия.
После этого я вновь направился в свой двор. Там встретил женщину с пуделем, но другую. Спросил у нее о Миклеях. Она позвонила по домофону в многоэтажном доме, что построен был в нашем дворе на месте волейбольной площадки уже после того, как я ушел в армию, и спросила о них у кого-то в доме. Так я получил информацию о племяннице Лили Миклей Тане. Она оказывается работает в банке, что возле сельхозинститута. От нее я узнал телефоны Лили и ее сына Жени.
Позвонил на следующий день 19.09.08 года. Первый телефон был записан с ошибкой, а поэтому пришлось звонить Жене. Честно говоря, я даже раньше не знал, что у Лили есть сын. Ошибка в номере телефона исправлена и вот я уже слышу голос Лили.
Это имя домашнее тоже, как и у моей сестры, не соответствует юридическому. На самом деле она зовется Еленой Яковлевной Лезинской по отцу, по матери — Миклей, а теперь по мужу — Перчаник.
Изменение фамилий женщинами при вступлении в брак — это архаизм. Он запутывает порой поиск подруги, бывшей сотрудницы, автора статей или спутницы.
Муж Лили Виктор Перчаник тоже окончил 100-ю школу. Он учился в параллельном 10а классе, а я — в 10б.
Лиля сразу же пригласила меня к себе в гости. Я поинтересовался у нее: «Куда исчез Юра Леусов?». Он тоже мой одноклассник. Почему не отвечает на звонки. Она засмеялась. У него уже год неисправен домашний телефон и продиктовала мне номер его мобильного телефона.
— Приходите к нам вдвоем после 12 часов завтра,— сказала в заключение Лиля.
Не с первой попытки, но все же я дозвонился до Юры Леусова. Он уже был в курсе дела. Ему успела позвонить Лиля. Мы с ним договорились встретиться завтра 20.09.08 года на конечной остановке трамваев № 1, 5, 7 возле ДИИТа (Днепропетровского института инженеров транспорта).
В тот же день 18.09.08 года я посетил еще свою 100-ю школу, спустившись по улице Крутогорной (теперь Рогалева), прошел мимо штаба армии, которая раньше дислоцировалась в Днепропетровске. Здание штаба в ужасном состоянии. Оно построено еще до Октябрьской революции. Красивое, в стиле царского дворца. Теперь видно армия не в состоянии его ремонтировать и создается впечатление, что оно тоже, как и наша квартира на улице Дзержинского, брошенное. Обидно за армию.
Совсем рядом наша 100-я школа. Теперь это частный лицей, тоже 100-й. Ее здание в хорошем состоянии. Из посаженных мною вокруг тополей 50-ти лет назад сохранились только два дерева — один развесистый, второй пирамидальный.
В библиотеке моей школы встретили меня хорошо. Я подарил ей свою книгу «Вторая молодость моя». Меня приглашали приходить. Дали телефоны моих учителей. Помню только Эльзу Владимировну Кавецкую. Она сама по происхождению полька преподавала нам русский язык и литературу. О ней сохранились теплые воспоминания. Приятно было то, что наша школа в хорошем состоянии.
Следующим объектом моего посещения была наша первая в Днепропетровске квартира на улице Приказной. Зашел во двор нашего дома, посмотрел на окно и веранду квартиры. Стены ее и лестница в отличие от остальной части дома покрашены в белый цвет и на окне висит «тарелка» телевизионной антенны. Видно живут там люди состоятельные. Вспомнил, как Леля, качаясь на перилах лестницы, слетела со второго этажа. Но благодаря тому, что шуба у нее раскрылась, как парашют, она не пострадала.
Дальше мой путь пролегал мимо 22-й школы, где я проучился всего полгода. В ней теперь театральное училище. В 1944 году меня из нее перевели в 33-ю школу, что возле Троицкого собора. Тогда нас отделили от девочек и дальше я учился только в мужских школах. Это 33-я, 57-я, 23-я и наконец 100-я. На следующем квартале улицы Приказной за 22-й школой на углу виднелось уже здание 57-й школы. Здесь я проучился с 4-го по 7-й классы включительно. Оно маленькое и в нем теперь Дом учителя. Прочитал вывеску на стене «Будинок учителя». Видно, что первое слово написано на украинском, а второе — по-русски. На украинском языке учитель — это «вчитель». Это одно из «достижений» украинизации. Даже сами учителя стали неграмотными. Тогда здесь учились дети ответственных работников Найденова, Кудинова, Пяткина и я с ними тоже.
Следующий день моего пребывания в Днепропетровске 19.09.08 года прошел под знаком подготовки к банкету в кафе «Веселка», что возле Оперного театра в центре города на проспекте Карла Маркса. Женщины готовили свои туалеты и долго обсуждали: «Какое платье надеть?» Мне же было поручено готовиться открывать банкет своими стихами. Я их перечитал еще раз и вновь править не стал. При переделках теряется вдохновенье.
На банкет в кафе «Веселка» нас отвезли на том же микроавтобусе. Первый зал кафе, где буквой Т были поставлены столы, оформлен под морской или может речной берег. Второй соседний зал заставлен аквариумами с рыбками разных размеров. Столы были накрыты примерно человек на двадцать богато. Буквально ломились от яств. Я постеснялся спросить у Лели: «Сколько это стоило?» Было все вплоть до красной рыбы. Замечу, что гости не съели и половины того, что было выставлено на столах. Из напитков — вина, водка и даже коньяки. Я предпочел французские сухие вина. Все было, как в старые, добрые доперестроечные времена.
Вела наш банкет симпатичная, даже красивая девушка. Ей помогали двое парней. Они, когда надо, включали музыку.
Первым зачитал свои стихи я. За что получил приз — конфетку на палочке, кажется она называется «чупа-чупс». Затем пошли поздравления Оле от ее сотрудников, с которыми проходила учеба и работа на опытном поле и в институте. Тут я узнал, что учеными агрономами назывались императоры, то есть те, кто стоял по служебной лестнице выше всех.
Основную массу присутствующих составляли женщины, но было трое мужчин — Лелиных сотрудников и еще двое мужей ее подруг. Все говорили красиво и интересно. Коллега Володя читал стихи, но не свои, а Щипачева. Они были к месту и по времени.
Затем начались танцы. Коронным танцем был танец Софийки (Сони) дочери Леночки. Она сама прошла среди танцующих. Те расступились перед такой большой танцовщицей и Соня стала выделывать всякие па. Причем длилось это довольно долго. Все были в восторге.
Не приобщиться к танцам я не мог. Всегда любил этот способ веселья. Подряд станцевал с Лелиными подругами, а затем Леночка пригласила меня на конкурсный танец. Он был составлен из фрагментов вальса, танго, фокстрота и ламбады. Мы с ней танцевали с вдохновеньем, за что и получили приз — стеклянная баночка для специй с красной крышечкой. Приз вручали мужчине и я его увез с собой на память в Киев.
Банкет длился четыре часа. В десять часов вечера за нами заехал тот же микроавтобус и отвез нас домой на проспект Кирова.
В последний день 20.09.08 года моего пребывания в Днепропетровске мне предстояла встреча с юностью. Она должна была произойти в квартире Лили Миклей.
Как было договорено, в два часа дня мы встретились с Леусовым на остановке трамваев № 1, 5, 7 возле ДИИТА. Юра правда опоздал. Трамваи в Днепропетровске ходят не регулярно. По дороге к Лили мы вспоминали наших школьных товарищей. Наконец Юра показал ее дом — Хрущевская пятиэтажка. Наше поколение все в своем большинстве прожило в таких домах. За это я Хрущеву благодарен. Мне почти не пришлось жить в общих квартирах.
Дверь открылась. Нас встретила маленькая, кругленькая, как колобок, в светлом наряде женщина с до боли знакомым лицом.
— Это и есть Лиля Миклей,— сказал Юра.
После взаимных приветствий я отметил.
— Ты очень похожа на свою бабушку.
— А я и есть бабушка,— парировала мое заключение она.
Мы поздоровались с ее мужем Виктором Перчаником. Голова его абсолютно лысая. Я по школе помню его с копной черных, как смоль, волос.
Не откладывая надолго, сели за стол. Начались воспоминания. Я потихоньку разглядывал их квартиру. Она трехкомнатная. Со вкусом обставлена темной мебелью. Без современных прибамбасов. Лиля и Витя бывшие сотрудники трубного института. До последнего времени вели разработки по исследованию структуры металлов путем распознавания ее на компьютере. В теоретическом плане у них были какие-то трудности. Я подсказал им познакомиться с книгой Барабаша Юрия Ливановича по распознаванию образов. Лиля демонстрировала на компьютере их достижения. Таким образом, мы нашли общие интересы даже в науке.
Затем разговор зашел о политике. Я сообщил им, что после запрета на Украине коммунистической партии этим перевертышем предателем Кравчуком Леонидом Макаровичем, предлагал создать инженерную партию. Практически все сословия общества имеют свои партии — рабочие, крестьянские, а о буржуазии и говорить не приходится. У нее несколько таких партий, которые говорят, что борются за интересы всего народа, а на самом деле — кучки богатых. Инженеры — техническая интеллигенция своей партии не имеют, а поэтому и теперь они находятся на задворках.
— Тогда я даже выступил на митинге в Киевском политехническом институте (КПИ) с этим предложением. Но мое выступление в Вестнике КПИ, описывающим митинг, не опубликовали. Только после моего вмешательства оно в нем появилось. С предложением создать инженерную партию ходил к ректору КПИ Таланчуку Петру Ефимовичу, но поддержки у него не нашел. Тогда весь КПИ был в Рухе. Таланчук лишь отговорился:
— Трэба подуматы.
Беседовал я также на кафедрах, но соратников себе не нашел. Вот так в инженерном ВУЗе никто не захотел создавать инженерную партию.
— Знаешь Володя. Партий и так у нас много. Поэтому люди тебя и не поддержали. Толку только от них мало — сказал Виктор.
В то же время. Лиля и Витя ни на дух не воспринимали президента Ющенко с его укрнационалистической антироссийской политикой. К премьер-министру Юле Тимошенко тоже относятся критически, называя ее «женщиной с косой». Они ориентируются на регионалов. Видно несмотря на то, что в обеих есть еврейская кровь, они остаются интернационалистами с российской ориентацией. Это меня немного удивило, ведь Тимошенко из Днепропетровска и у нее есть еврейская кровь. Люди этой крови должны друг друга поддерживать.
В поддержку моей неприемности укрнационализма я зачитал свои стихи.
В моей крови сплошная каша.
Там подружилися во тьме
Кацап, хохол, армянка наша.
И рыцарь Речи на Весле.
Тевтонец тоже был притом
С своим карающим мечом.
Затем добавил:
— Народы в различные периоды истории перемешивались. Выделить чистого украинца или русского невозможно. Каждый человек продукт исторического развития всего человечества. Много языков уже кануло в Лету. Скорее всего исчезнет и украинский язык. Он выйдет из употребления. Останутся только международные языки русский, английский, испанский, французский, китайский, немецкий и Хинди. Борьба за укрмову нужна только правителям Украины: «Мы дескать не русские, а поэтому должны иметь свое государство».
В заключение вчера я подарил Лиле свой сборник стихов «Вторая молодость моя» и подписал посвящение на нем ей. Еще раньше, говоря с ней по телефону, я поинтересовался — сохранились ли у нее мои письма, которые я писал ей из Академии. Она засмеялась и сказала, что нет.
В течении всего этого вечера Витя угощал меня и Юру коньяком, а Лиля — легкой закуской. Все было интересно и трогательно. Приятно было общаться с однодумцами. Так я встретился со своей юностью. Мне давно хотелось увидеть Лилю. Ведь она была первой моей юношеской любовью. С тоской в сердце я покинул с Юрой Леусовым эту гостеприимную квартиру.
На остановке трамвая возле ДИИТа пришлось долго его ждать. Нужный нам трамвай № 5 не приходил. Наконец мы решились и поехали на трамвае № 1 до железнодорожного вокзала. По дороге из окна я любовался родным городом. Хотя не родился в нем, но вырос. Он украшен был оригинальной подсветкой зданий, какой я в Киеве не видел. На вокзале мы с Юрой распрощались. Он поехал на левый берег, а я — на проспект Кирова.
Дома у Лели я немного отдохнул. Затем распрощался с ними и сосед Толя отвез меня на вокзал. Леля с Леной, Петей и Соней утром должны были вылететь в Турцию на ее южный берег.
В поезде устроившись, я сразу уснул. Утром выяснилось, что он более двух часов стоял ночью. В результате приехали в Киев с опозданием на три часа. Так закончился мой вояж в Днепропетровск на 70-летний юбилей моей сестры Ольги.
ЮБИЛЕЙ ИЗИ ТРАЙБМАНА
21.10.08 года
Совершенно неожиданно на прошлой неделе позвонил мой однокашник по академии и КВИРТУ Изя Трайбман. Теперь он зовется Игорем Фабовичем Кушелевским. Без лишних объяснений я получил приглашение на его юбилей. Ему 14.10.08 года исполнилось 75 лет. Чествование юбиляра должно состояться в субботу 18.10.08 года в 15 часов в кафе «Наталка». Оно расположено в том же здании, что и супермаркет «Перекресток» на Оболонском проспекте в двух шагах от метро «Минская», но только вход в него со двора.
Почему-то установилась такая традиция — опаздывать на подобные мероприятия на полчаса и более. Говорят, что нужно дать хозяевам возможность что-то еще доделать, если они к указанному сроку не успели. Это еще можно оправдать в том случае, если подобное мероприятие проводится дома, но в кафе такое не укладывается. Там персонал все уже давно сделал и ждет, чтобы поскорее банкет закончился. Я такого объяснения не признаю, а поэтому, как граф Монтекристо, пришел к указанному мне сроку.
Когда вошел в зал, то увидел, что столы уже накрыты, но еще почти никого нет. Только супруга Игоря Люба стоит возле них, как бы охраняя, да еще в конце зала одна пара в возрасте переминается с ноги на ногу. Откуда-то появился Игорь. Я поздравил его и он провел меня в комнату, служащую раздевалкой. Там вручил ему мой сборник стихов «Вторая молодость моя» и деньги в конверте. Хотел еще отдать ему написанные мною накануне вечером для него стихи, но он сказал:
— Зачитаешь их за столом.
Мы обменялись несколькими обычными в таких случаях фразами и он подвел меня к своей супруге Любе, а сам убежал. Поговорили с ней какое-то время стоя, а затем она предложила мне присесть возле стола. При этом пожаловалась на свои ноги. Замечу, что и в течении вечера она все время сидела, даже не танцевала. Сама она крупная высокая женщина. По росту пожалуй не уступает Игорю. Стали приходить другие гости и Люба пошла их встречать.
Теперь у меня было время осмотреться. Зал, в котором проходил банкет, квадратный, площадью где-то около двухсот квадратных метров. Слева от входа в дальнем углу отгороженная стойка бара, но затемненная. В ближнем левом углу — находилась радиоаппаратура. Посередине зала столб, подпирающий потолок. Последний выполнен двойным с какими-то кривыми участками. Наверное это нужно для усиления звучания музыки. Слева находился выход на кухню. Стены зала почти никак не украшены, за исключением двух картин.
Вскоре пришли мои однокашники — Слава Зотов и Илья Латыпов с супругами. Теперь мне было с кем поговорить. Затем зал постепенно стал наполняться и к 16 часам Игорь принял решение садиться за столы. Накрыто было три стола, стоящих друг к другу под углом. В центре сели родственники. Ближайший к выходу — заняли соседи Игоря по даче. Однако все еще много оставалось пустых мест. Проходя мимо, он сказал:
— Не пришли мои сослуживцы по Оболонской районной администрации.
В голосе его чувствовалось сожаление и даже обида. Столы были накрыты на тридцать человек, а пришло немного больше двадцати. Полагаю, что в том случае, если ты прийти не можешь, сообщи об этом заранее. Это обычное наше неуважение к юбиляру. Более того, в том, что не пришел целый коллектив, что-то есть.
Столы были накрыты очень богато. Здесь и фаршированная щука во всю свою величину целиком выставленная на подставке, возвышающейся над столом, и красная рыба, и кальмары, и различные сорта мяса, котлеты по-киевски и отбивные. Съесть все было невозможно. Многое так и осталось нетронутым. Из напитков пятизвездочный коньяк, хорошая водка и, как будто бы для меня специально, крепленное вино из «подвалов Молдавии» под названием какая-то роза. Его-то я и весь вечер пил.
Вел банкет конферансье Илья. Его очень хвалила хозяйка. Он еще молод. Хорошо играл на аккордеоне. Сыпал шутками и прибаутками. Организовывал игры, которые мне напоминали детский сад. Думаю, что они были здесь излишни. В общем все протекало хорошо. Тосты и выпивка сменялись танцами. Я даже подумал, что Игорь о моих стихах забыл. Когда он проходил мимо, спросил его об этом. Он сказал, что конферансье объявит. Но тот не объявлял. Вот уже выступил представитель Союза офицеров, а затем мои оба однокашника — Латыпов и Зотов. Меня же явно оставили на закуску. Танцы шли полным ходом. Вначале вальсы и танго, а затем ламбада и дошло до «семь сорок». Наконец конферансье предупредил меня, что следующим выступаю я. Еще раз перечитал свои стихи. Вроде все читается. Писал я их один вечер накануне, а утром отрабатывал. В них описал всю Игоря жизнь, от академии до районной администрации.
Наконец конферансье объявил мой выход и дал мне микрофон. Я говорил впервые в него, а поэтому часто он невольно опускался в руке ниже, чем требуется. Не скрою, волновался. Был даже момент, когда мою речь замкнуло. Все же дочитал свои стихи. Вот они.
ИГОРЮ КУШЕЛОВСКОМУ (ИЗЕ ТРАЙБМАНУ)
Спасибо, Игорь, что собрал нас
В сей непростой для жизни час.
Сейчас так мало места веселью.
Часто все объясняется ленью.
Хочешь видеть наши улыбки
И даже простишь нам ошибки.
Ты вечный труженик прогресса.
Жаль, что забыла о тебе пресса.
Спокойный, выдержанный, смелый.
Конечно не во всем умелый.
Но обязательность твоя
Достойна подражания.
Вспомни нашу академию
Ходили по Калинину в строю.
Мечтали стать тыловиками.
Но нам мечты те поломали.
И вот мы в Киеве стоим.
Так здесь историю творим.
Грызем гранит науки.
Нет места здесь для скуки.
Совсем не понимая порой,
Кем мы будем с тобой.
А что такое радиолокация?
Это вовсе не белая акация.
Понятия о том мы не имели,
Но уверенно двигались к цели.
Постичь ее нам нужно.
Причем всегда все дружно.
Лекции, практические, лабораторки
Вот где не избегали мы порки.
Хотя преподаватели наши,
Еще тоже мало ели каши,
Были также молодыми,
Но мы уверенно шли за ними
Зачеты и экзамены сдавали,
А вечерами распевали:
«Жил-поживал один сапог кирзовой кожи
И на другие сапоги точь-в-точь похожий».
Потом на страже неба Родины стояли
И жены нас порой уже не ждали.
Но все же к ним мы возвращались
И в жизнь гражданскую включались.
Все пролетело, как миг один
И вот ты просто гражданин.
Вспомнил юную мечту
И стал на хозяйственном посту.
А что такое коммунхоз?
Работы там ведь целый воз.
Но ты успешно с ней справляешься
И даже в начальники отдела выдвигаешься.
Однако в жизни так случается,
Что и эта работа с тобой распрощается.
Теперь уж вольный гражданин,
Но помни, что такой ты не один.
С юбилеем поздравляем!
Счастья мы тебе желаем.
Будь всегда веселым и здоровым
Трудись под жениным покровом.
Всегда большой тебе любви.
Не забывай ее. Зови!
18 октября 208 года город Киев
Между танцами и тостами с выпивкой я познакомился с заместителем председателя Союза офицеров полковником в отставке Буряковым Николаем Семеновичем. Мы обменялись телефонами и он предлагал прийти мне в их помещение на Печерске. С Игорем они вместе служили в Закарпатье. Здесь в кафе ему был вручен адрес от этой организации.
Наконец программа вечера прошла к застольным песням. Сначала Игорь и Буряков вспомнили, что они пели, когда вместе служили в Закарпатье, и спели песню «Маричка». Однако хорового пения не получилось. Мало кто знал эту песню.
Затем я предложил спеть нашу квиртуанскую песню «Сапог». Меня поддержали все военные гости. При этом дали мне микрофон. Я вышел на середину зала и запел.
«Давным, давно. Давным, давно.
Вам все равно. Вам все равно.
Жил-поживал один сапог кирзовой кожи.
И был сапог тот одинок
И на другие сапоги точь-в-точь похожий».
Ребята хором меня поддержали и мы допели эту песню до конца. Чтобы было ясно, непосвященным скажу, что «кирзовая кожа» — это дермонтин.
После этого Игорь попросил меня спеть песню, которую мы пели в Академии а городе Калинине (теперь Тверь), когда ходили строем мимо общежития педагогического института. Я тут же запел.
«Чье-то сердце загрустило.
Усилов!!!
Знать оно любить хотело.
Тело!!!
Залилось оно тоскою,
Вслед за войском полетело.
Припев:
Для тебя, моя родная
Эта песенка простая.
Я влюблен и ты быть может
Потеряла сердце тоже.
Шел солдат своей дорогой.
Сердце девичье приметил.
Положил в походный ранец
И пошел сквозь дождь и ветер.
Припев.
Но солдат всегда смеялся.
Забывал свое он горе.
У него в походном ранце
Сердце билося другое.
И теперь от боя к бою
Я ношу его с собою.
Припев.
От песен перешли к танцам. Здесь особенно отличались две довольно высокие дамочки шатенка и русоволосая. Первая является соседкой Игоря по даче. Ее даже можно назвать красивой. Вот только рост ее не подходят нашим в основном среднего роста мужчинам.
Русоволосая была выше шатенки, но тоже с хорошей фигурой. Она всех зазывала танцевать. Причем, когда танцевала одна, махала подолом своего платья. Иногда этот подол поднимался слишком высоко, обнажая ее стройные ноги, а один раз даже мелькнули черные трусики. Это придавало танцам какую-то пикантность.
Мне с моей больной ногой танцевать много было нельзя. Поэтому я станцевал два-три вальса с женами моих товарищей Зотова и Латыпова. Супруга Зотова была легка в танце, когда мы танцевали.
Вечер приближался к завершению. Мне стало трудно там находиться. Я решил не прощаясь с товарищами уйти по-английски. Когда я уже одетый в куртку направился к выходу на лестничную клетку, встретил Игоря. Я поблагодарил его и распрощался. Он немного проводил меня. На площадке перед лестницей попрощался с его женой и сыном Павлом. Вот и все. Хороший вечер закончился.
МЕСТА В КИЕВЕ, ГДЕ Я ЖИЛ
В первую свою поездку в Киев еще в 8-м классе из Днепропетровска я остановился на улице Чудновского, дом 13 у моих друзей Медведевых.
Когда я второй раз приехал в Киев, но теперь уже учиться, сначала жил в общежитии моего училища КВИРТУ и на улице Мельникова, 81.
Мне не нравилось жить в «общаге», а поэтому я с Юрой Якутиным сняли комнату на улице Тургеневской. Неудобство было то, что ходить приходилось через комнату хозяев. Хозяйка любила по дому ходить раздетой, что нам молодым было неинтересно, а поэтому мы скоро оставили эту квартиру. Юра ушел в общежития, а я нашел себе другую комнату, спросив на улице первую попавшуюся старушку.
Эта комната была на пятом этаже по улице Артема, дом 40. Ее я снимал вдвоем, но теперь уже с Володей Бондарем. Ходить приходилось через хозяев тоже, но их часто дома не было. Бабушка ездила в Бучу, а ее сын Иван оставался у своих подруг. Когда я женился, то Володя Бондарь ушел также в общежитие, а моя первая жена Люся пришла ко мне на Артема, дом 40. Затем я уехал служить в Закавказье, а в нашу комнату к Люсе пришла ее подруга по школе на Дальнем Востоке Эмма. Они еще год жили там, пока Люся не закончила учебу и уехала ко мне на Кавказ.
Вернувшись оттуда в Киев после моего поступления в адъюнктуру, мы с Люсей снимали комнату на Чоколовке, точнее на улице Ереванской. Ее сдавала бывшая певица оперного театра, которая жила в проходной комнате, но вела светский образ жизни и редко ночевала дома. Люся нашла с ней общий язык и они даже музыцировали. Отрицательным было то, что в этой квартире оказались клопы. Борьба с ними не давала результатов, так как они селились и у соседей. Когда мы съезжали с этой квартиры, то забрали только пианино, хорошо его продезинфицировав, а железную кровать, сундук, окованный железом и еще что-то бросили.
Первую свою квартиру я получил, будучи капитаном адъюнктом от училища в декабре 1963 года на Воскресенке по улице Актюбинской, дом 6, квартира 49. Потом эта улица была переименована в улицу Кибальчича. Помню, как врезал свой замок перед самым Новым 1964 годом и поехал встречать его к Люсиной тете Дине в Белую Церковь.
Вторую свою квартиру я получил, будучи майором и уже кандидатом технических наук, находясь на должности преподавателя училища, тоже на Воскресенке, точнее на бульваре Перова, дом 40А, квартира 1. Здесь мы с Люсей прожили до самой ее смерти в сентябре 1980 года. После этого я продолжал здесь жить один, пока не женился на Татьяне Татариновой.
Третью свою квартиру трехкомнатную я получил, уже будучи полковником, когда у нас с Таней родились дети Станислав и Анна, на Троещине, точнее на пересечении улиц Маяковского и Сабурова по адресу ул. Маяковского, дом 63А, кв. 219. Однако жить мне в ней долго не пришлось. Мы разошлись. Таня с детьми и ее сыном от первого брака Евгением остались в этой квартире, а я пошел в бывшую ее квартиру, где тогда уже был прописан Женя.
Таким образом, четвертая моя квартира находится в Соцгороде на бульваре Верховной Рады.
Сам же после развода в 1989 году жил часто у своих подруг и жены.
Третьей моей женой была Люся Ганзюк (Мусатова). Она живет в том же доме, в котором я останавливался при своем первом приезде в Киев. Мы с ней не расписались, но я считаю ее своей бывшей женой. Раньше улица, на которой она живет, называлась Чудновского, затем ее переименовали в улицу Репина, а теперь — в Терещенскую, дом 13, квартира 72. Прожил я у Люси девять лет.
Четвертой моей женой является Сосюра Клавдия Романовна. Мы живем на Оболони.
Хочется о них всех написать отдельную книгу под названием «Галерея моих женщин».
ЖИЗНЬ МОЯ ГРАЖДАНСКАЯ
Как писалось выше, в декабре 1988 года я был уволен по выслуге лет из Вооруженных Сил СССР в запас. После этого прошел конкурс на замещение должности научного сотрудника кафедры общей и теоретической физики Киевского политехнического института (КПИ).
В связи с сокращением научного сектора в КПИ в октябре 1989 года переведен на должность старшего инженера, а затем — инженера ІІ и І категорий на кафедре.
На кафедре открылась вакансия должности доцента. Заведующий кафедрой профессор Тронько Владимир Дмитриевич предложил мне занять ее и читать лекции по общей физике. Тем более, что я имею звание доцента. Однако я отказался по причине того, что с одной стороны нужно было поднять большой курс, а с другой — память стала уже не та. Особенно ухудшилась оперативная память. Студенты ждать не будут, пока я буду вспоминать.
В 1991 году был ученым секретарем Всесоюзной конференции «Применение лазеров в технологии и системах передачи и обработки информации», проводимой Республиканским домом экономической, научной и технической пропаганды совместно с КПИ.
В апреле 1992 года назначен на должность заведующего лабораториями кафедры общей и теоретической физики КПИ.
На декабрь 1993 года результатами моей методической и научной работы являются 106 трудов. Из них: 29 отчетов по научно-исследовательским работам (в 16 из них был научным руководителем); 17 докладов на научно-технических конференциях и семинарах; 6 авторских свидетельств на изобретения; 25 научных статей в центральных журналах; 12 научных статей в трудах училища; 3 научных статьи депонированы; 1 научная статья в сборнике института; 2 брошюры КДНТП; 1 учебник; 10 учебных пособий.
В январе 1996 года перешел на должность начальника лаборатории в научно-исследовательский институт новых физических и прикладных проблем (НИИ НФПП). В связи с прекращением финансирования лаборатории в августе 1996 года переведен на должность ведущего научного сотрудника НИИ НФПП. После реорганизации последнего института в новый Центральный научно-исследовательский институт навигации и управления в июне 2002 года переведен на должность ведущего инженера.
За время работы в НИИ НФПП принимал участие в написании 12 отчетов по научно-исследовательским работам. В ЦНИИ НиУ подготовлено 3 отчета по патентным исследованиям.
В связи с состоянием здоровья 03 мая 2008 года уволен из ЦНИИ НиУ по собственному желанию. Сейчас мой трудовой стаж составляет почти 56 лет.
После увольнения из армии жизнь моя пошла «наперекосяк». Теперь, где бы я не работал, вел дневник. Так собрался материал на книги:
1. Дневник научного сотрудника Киевского политехнического института. — Киев, 2005 — 403 с.
2. Дневник ведущего научного сотрудника Научно-исследовательского института новых физических и прикладных проблем. — Киев, 2002 — ; ? с.
3. Дневник ведущего инженера Центрального научно-исследовательского института навигации и управления. — Киев, 2006. — 567 с.
4. История болезни моей. — Киев, 2009. — ; ? с.
В этих дневниках описан процесс гибели ВУЗовской науки, а также прикладной науки институтов Министерства промышленной политики Украины в период «перестройки» и «незалежности», то есть с 1988 года по 2008 год. Показан ход разбазаривания научного оборудования. Отражено поведение сотрудников в условиях «перестройки», их выживание и моральный облик, вплоть до полной деградации некоторых из них.
Показано, каким унижениям были подвергнуты научные сотрудники, что заставило их уволиться. Отражено поведение руководства институтов по отношению к своим подчиненным. Финансовое банкротство института даже стало одной из причин смерти директора.
Основной целью этих дневников было исследовать среду разработчиков радиоаппаратуры изнутри, то есть из их комнат, кабинетов и коридоров институтов, в условиях рыночной экономики.
В книге «История болезни моей» освещена современная ситуация в сфере медицинского обслуживания, особенно на стационарах. Отмечается вымогательство у больных денег врачами и медицинским персоналом — сестрами и санитарками. Показан кризис бесплатной медицины.
В эти годы собрал все стихи, написанные ранее, и издал небольшую книжицу под названием: «Вторая молодость моя», Киев, 2000,— 60 с. Все эти стихи написаны в зрелом возрасте. Они отражают мои переживания при общении с женщинами. Воспевая вечную любовь, не забывал о философии жизни, природе, друзьях и сотрудниках.
Играй в любовь,
Но не играй любовью.
Она не повторится вновь.
И ты не смоешь
Даже своей кровью
Нахлынувшую на тебя любовь.
9 января 1998 года, Киев
Вне планов своих институтов продолжал собирать материал по жидкокристаллическим управляемым транспарантам. При этом подготовил к изданию свою книгу, которую начал еще писать в Киевском высшем зенитном ракетном инженерном училище:
Максимов В. И. Жидкокристаллические управляемые транспаранты. Часть 1. Жидкокристаллические мониторы. Киев, 2003,— 331 с.
В этой книге рассматриваются назначения, классификация, принципы действия, методы и способы управления, устройство, работа, расчеты, характеристики, параметры и применения жидкокристаллических управляемых транспарантов, обеспечивающих пространственно-временную модуляцию когерентных и некогерентных световых потоков в оптических вычислителях и мониторах. Раскрываются способы адресации элементов в управляющих матрицах компьютерных и телевизионных жидкокристаллических экранах. Приводятся конкретных варианты их построения. Даются общие сведения о выпускаемых промышленностью жидкокристаллических экранах.
Издать эту книгу пока не удалось. Все издатели требуют денег. Она даже была в плане издательства «Техника», но из-за отсутствия средств ее не издали.
В начале девяностых годов за ее издание «Техника» стала требовать: сначала 5 тысяч рублей, а затем даже 15 тысяч рублей. Тогда еще рубль практически был равен доллару. У меня таких денег не было и пришлось отложить это дело до лучших времен.
Затем пытался подключить к этому процессу заведующего кафедрой электроники КПИ Синекопа. Он даже брал на себя изготовление первого, отпечатанного на машинке экземпляра. За это включался в мои соавторы. Однако машинистки заломили с него такую сумму денег, что он отказался от совместной работы над книгой.
Ходил я также на прием к проректору КПИ Якименко. У меня тогда книга была даже напечатана на компьютере и переплетена. Но у него тоже поддержки не нашел.
В декабре 2006 года созвонился с директором издательства «Техніка» Кострицей Юрием Ефимовичем и спросил у него:
— Сколько стоит издать эту книгу теперь?
— Заочно не могу Вам сказать ничего. Приезжайте и покажите книгу. Тогда сделаем калькуляцию и все будет ясно,— был его ответ.
За прошедшие пятнадцать лет даже забыл, где это издательство находится. Оказалось, что оно по старому адресу: улица Обсерваторная, дом 25.
Вот я уже в кабинете директора. Встретил он меня хорошо, но тут же перешел на укрмову. Я тоже стал отвечать ему на ней.
Оказалось, что для издания моей книги требуется порядка 50 тысяч гривен. У меня естественно таких денег нет.
Мои впечатления о директоре. Он по внешнему виду напоминал мне нашего умершего Кошевого. Такой же позер. Высокий, подтянутый, обходительный. В его кабинете все шкафы и сервант заставлены всякими украинскими прибамбасами. Например, возле меня на столе стоял литый бронзовый поднос, заполненный маленькими тыквочками. Много обожженных глиняных горшков. (Играет под Ющенко). Всевозможные игрушки вплоть до мягких. Естественно, портрет Шевченко, но он как-то потонул во всех этих игрушках. Вот такой, не наигравшийся в детстве ребенок, определяет техническую политику Украины.
— Как Вы смотрите на то, чтобы спонсор стал моим соавтором? — спросил его я.
— Это вполне допустимо,— был его ответ.
— А нельзя ли просто без всякой редакции представленный мною компьютерный набор книги на формате А4 уменьшить в два раза и распечатать необходимое количество экземпляров? — стал выяснять возможные варианты издания.
— Нет, нельзя. Мы несем ответственность за качество книги. В ней не должно быть ошибок и пропусков на страницах, каковые имеются в Вашем варианте,— разъяснил директор.
Да. Еще спросил у него о частных изданиях, но он о них даже не захотел говорить. На этом мы с ним и распрощались.
Обращался также в фирмы, торгующие жидкокристаллическими мониторами для компьютеров. В одной из них мне даже пообещали дать 3 тысячи гривен, если на обложке моей книги будут размещены фотографии их монитора.
Вот и все мои действия, которые были направлены на издание книги «Жидкокристаллические управляемые транспаранты». Но главное не издание, а написание книги.
В промежутках между пребываниями в больницах собрал все свои стихи, написанные в разные годы и ранее не публиковавшиеся в сборник «Мои размышления», Киев, 2009,— 48 с. Они имеют различную тематику: от общественно-политической до лирической. В стихах описаны мои взаимоотношения с начальниками, сослуживцами, друзьями и подругами. Приводятся впечатления от различных местностей и городов. Уделено внимание размышлениям о жизненных ситуациях и поэтическом творчестве.
Особо следует отметить мое обращение.
«К НАРОДУ РУССКОМУ».
Вставайте, русские, проснитесь!
От сна скорее пробудитесь!
Державу Вашу рушат.
Вас пропагандой душат.
Вы в шоке пребываете.
О чем теперь мечтаете?
Вас предали «вожди» свободы.
Вас предали «друзья» народы.
Теперь Вы нацменьшинства,
Не сыщешь больше свинства.
Вы русская диаспора
В республиках Союза,
Порою прав лишенная,
Для многих лишь обуза.
Сейчас Вы все обречены
На прозябанье жалкое.
Причины здесь обнажены.
Нужно лишь сердце жаркое.
Ведь госязыковый закон
Лишил Вас языка родного.
А сколько будет перепон
Для парня молодого.
Останется ему одно —
С лопатою на стройку.
Так он опустится на дно
Кляня ту «перестройку».
Народ великий и могучий
Неужто будешь просто кучей
Разобщенных областей?
Не стыдно ль пращуров костей?
1991 год Киев
УКРАИНЕ
Родина моя, земля дорогая.
Не хочу, чтоб стала для меня чужая.
Пусть сейчас зовешься просто Украиною,
С Севера прикрывшись братскою Россиею.
Кто тебе такое названье придумал?
Видно не о тебе он при этом думал.
Почему ты стала в очереди крайней?
Не придумать более названья печальней.
Мало что печальней. Унизительней.
Последней называться оскорбительно.
Скифия, Таврида, Киевская Русь.
Не хочу быть крайним. Я к тебе вернусь.
К тебе изначальной — Киевской Руси.
Почему печальной? Ты меня спроси.
Я тебе отвечу с горечью и болью.
Что совсем не время шумному застолью.
Предательство зреет на твоей земле.
Кто из нас сумеет выстоять в борьбе.
Сколько предавали тебя твои «вожди».
Татар, поляков, шведов допускали.
С немцами играли. Блудные сыны.
Будьте бдительны сейчас люди Украины.
Речи новых тех «вождей» совсем небезвинны.
Хотят они свободно нами править.
А посему не могут все как есть оставить.
Каждый хочет власти для себя урвать.
Все вместе от России оторвать.
Вся эта борьба за их свободу
Дорого обойдется нашему народу.
7 ноября 1991 года Киев
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Хотелось еще несколько слов сказать о себе. Возможно повторюсь немного. К сожалению у моего аналитического мозга низкое быстродействие, то есть он инерционен. Поэтому часто в полемике я не могу быстро найти ответ на выпад противника-собеседника.
Учился в школе, академии, училище в основном хорошо, но при этом вкладывал большой труд. Все же мне учеба доставляла удовольствие. В общем трудиться люблю. У меня есть большое желание и стремление чего-то достигать, а это заставляет меня путем многократного рассмотрения запомнить требуемую информацию и выработать на ее основе правильное решение. Другими словами, мне нужно хорошо подумать, прежде чем что-то сказать или решить.
Кроме того, меня легко сбить с мысли, которая формировалась в моем мозгу. Не могу умственно работать, когда в комнате стоит шум. Особенно, если кто-то разговаривает на высоких тонах или даже просто ведется полемика. Мешает мне также работающий телевизор. Мне нужна для умственной работы тишина.
Поэтому для меня предпочтительней быть ученым или литератором, а не политиком или публичным руководителем. От последних требуются порой мгновенные решения.
У меня мышление аналоговое, а не дискретное, ступенчатое, цифровое. Трудно запоминаю цифры. В своей научной работе всегда стремился к решению аналоговых задач и успешно решал их аналоговыми способами. При этом мне хотелось проникнуть в глубь изучаемого предмета. Меня всегда угнетала широта, обилие вопросов, подлежащих рассмотрению. В таких случаях я считал, что не смогу добиться каких-то новых результатов. Поэтому в кандидатской диссертации моей рассматриваются маленькие датчики, но достаточно глубоко. За обилием изучаемых предметов обычно кроется поверхностная их проработка.
После защиты диссертации по ферритовым датчикам стал кандидатом технических наук, а дальше в науке пошел своим путем. Сначала увлекся лазерами, а затем жидкими кристаллами. Меня всегда тянуло к чему-то необычному. Последнюю тематику до логического конца мне помешала довести «перестройка» социализма в капитализм, погубившая вузовскую науку.
Служба в Армии для меня была священной обязанностью. В ней оставил свои лучшие 36 лет. Дослужился до полковника.
Советскому Союзу я хорошо служил
И службой той при этом дорожил.
Хотя и недолюбливал порой,
Но за отчизну был готов идти на бой.
Педагогикой занимался более чем четверть века. Читал лекции по теоретическим курсам — радиолокации и электрорадиоизмерениям, проводил практические занятия и лабораторные работы, принимал зачеты и экзамены. Разрабатывал новые курсы по инфракрасной и лазерной технике. Работа эта доставляла мне удовольствие. Стал доцентом. Однако двадцать лет назад я перестал ею заниматься. Сейчас наша молодежь разложена. Ей средства массовой информации, выполняющие заказ западных спецслужб, вбили в головы, что мы, их отцы, не так работали и не так жили, строя социализм. Теперь нужно очень много потратить сил, чтобы переубедить современного молодого человека. Говорить с ними стало очень трудно. Поэтому педагогикой я решил больше не заниматься. Их научит сама жизнь. Когда они «наедятся» капитализма вдоволь, то вновь сделают социалистическую революцию.
Националистов не воспринимаю. Национализм это всегда война. Народы на одной территории живут разные. Нельзя отдавать предпочтение одному из них. Будущее человечества во Всемирной империи, прообразом которой может послужить Организация объединенных наций. Этот тезис поддерживается русской идеей совместного проживания народов. Двуязычье на Украине обязательное условие мирного сосуществования русских и украинцев. При всей теперешней поддержке национальных языков малых народов нужно четко понимать, что они будут отмирать и никуда от этого не денешься. Это объективный процесс. В мире останутся языки больших народов китайский, английский, арабский, русский и еще может французский. Остальные уйдут в небытие, как ушли языки скифов, хазаров и прочих племен.
Две стороны моей жизни — это производственная и семейная. Какая из них важнее для меня, трудно сказать. Поэтому в книге описание их шло параллельно.
Меня всегда удивляло. Почему любовь, в смысле половой акт, объявили грехом, то есть чем-то плохим. А ведь это предтеча, начало новой жизни. Это счастье, которое не всем дано.
Большой перебор многих женщин мною в зрелом возрасте обусловлен тем, что во времена моих второй и третьей молодостей, мне приходилось выбирать из тех женщин, каких или вообще не взяли замуж в юности или потом бросили. Все они имели изъяны, с которыми я мириться не мог.
Но с другой стороны случалось, что и мне женщины, побывавшие со мной в постели, отказывали после того, как выясняли мое семейное и материальное положение. Особенно это касается богатых моих подруг. Они материалистки в большей степени, чем я.
Если такая женщина чуть-чуть богаче тебя, особенно, если у нее есть дача, она с тобой долго общаться не будет. Предпочтение будет отдано тому, у кого нет дачи, но есть деньги. А если ты беднее и без дачи, то хотя бы будешь работать на даче у нее.
В человеческой среде живут два вида семьи. Христианская моногамная семья — один муж, одна жена и магометанская полигамная — один муж, четыре жены и неограниченное количество наложниц. С точки зрения выживания человеческой популяции предпочтительна полигамная семья. Если умирает мать, то ее ребенка воспитывает до зрелого возраста одна из других жен мужа. Это первое преимущество полигамной семьи.
Второе вытекает из природных различий между мужчиной и женщиной. Мужчина может заниматься любовью каждый день. Женщина в этом ограничена менструациями, беременностью, родами. Невозможность получения ежедневного секса толкает мужчину из христианской семьи к измене. В этой семье заранее заложена неискренность в отношениях между мужчиной и женщиной. В магометанской семье этого нет. Мужчине не приходиться искать секс на стороне. Он может его получить с другой своей женой.
Третье преимущество полигамной семьи состоит в том, что женщин в обществе больше, чем мужчин. Последних больше убивают на войнах. Они больше находятся на выездах вне семьи. Наконец, умирают раньше женщин на более, чем десять лет. Если строго соблюдать нормы христианской моногамной семьи, то тогда в обществе будет много женщин, которые никогда не были замужем и вообще не знают, что такое мужская ласка. Чтобы такого не случилось, мужчины изменяют своим женам и тем самым баланс в обществе восстанавливается.
Вообще в этом мире и женщины и мужчины не живут, а мучаются. Муки женщины это ежемесячные менструации, схватки перед родами, роды, аборты, разрывы промежностей и т. п.
Все это сопровождается болью. Она вызывает сочувствие общественности, особенно к роженице.
Мужчины могут мучиться почти каждую ночь, когда рядом нет женщины. От дум об «этом» кровь заполняет и распирает половой член. Он «звенит», как струна. Ты им упираешься в матрац и вертишься на кровати. Не можешь уснуть. Однако почему-то эти мужские муки не вызывают сочувствия у общественности. Их называют похотью. Такова неискренняя христианская мораль с ее моногамной семьей. Магометане в этом отношении ведут себя честнее в их полигамной семье. Христианство это женская религия (ее придумали женщины, но мужчины их оттеснили и сейчас управляют церковью), а ислам — мужская.
В молодости я хотел иметь моногамную семью и сохранить верность своей первой жене Люсе. Это было достигнуто, но при огромных «жертвах» с моей стороны. Особенно, если учесть, что меня тогда много раз посылали в различные точки Советского Союза, отрывая от семьи. Мне хотелось быть честным перед самим собой. В общем в молодости моя половая жизнь, мягко говоря, была не очень устроенной. Во второй своей молодости я уже не придерживался этого правила.
Таким образом, я никогда не имел возможности свободного плавания, но к нему всегда стремился. Жизнь прожил не в удовольствие, а в необходимость. Вся она состоит из ошибок моих. Все же считаю, что состоялась, и готов ее повторить сначала.
Сейчас жизнь моя продолжается и нужно много чего еще сделать, а мне уже семьдесят пятый год.
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
ДЕТСТВО ДО ВОЙНЫ 4
ВОЙНА. ЭВАКУАЦИЯ 8
ДЕТСТВО В ДНЕПРОПЕТРОВСКЕ 12
ДВУЯЗЫЧЬЕ В ШКОЛЕ 18
ОТРОЧЕСТВО 20
ЮНОСТЬ В ДНЕПРОПЕТРОВСКЕ 25
ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В КИЕВ 27
ЮНОСТЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ 30
ВЫБОР ПУТИ МОЕЙ ЖИЗНИ 35
АКАДЕМИЯ В КАЛИНИНЕ 39
КИЕВСКОЕ ВЫСШЕЕ ИНЖЕНЕРНОЕ РАДИОТЕХНИЧЕСКОЕ УЧИЛИЩЕ 47
ПОИСК ПОДРУГИ В КИЕВЕ 55
ЛЮСЯ КУЛИШ 58
СЕМЬЯ АКАДЕМИКА ГРИШКО 61
ДНЕПРОПЕТРОВСК. ЗАВОДСКАЯ ПРАКТИКА 62
ОТПУСК В СОЧИ 63
ЖИЗНЬ НА КВАРТИРАХ 64
ОПЯТЬ ЛЮСЯ КУЛИШ 65
ПОЛИГОННАЯ ПРАКТИКА 72
ГОРЬКИЙ. ВТОРАЯ ЗАВОДСКАЯ ПРАКТИКА 73
ХЕРСОН. ВОЙСКОВАЯ СТАЖИРОВКА 74
МОСКВА. ДИПЛОМНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ 75
МОСКВА. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ НА СЛУЖБУ. 76
ЗАКАВКАЗЬЕ. ТБИЛИСИ 78
ЛАГОДЕХИ 80
ОЧАМЧИРЕ 88
ВНОВЬ ЛАГОДЕХИ 92
КИЕВ. КВАИУ 93
ОПЯТЬ ЛАГОДЕХИ 93
ЦИТЕЛИ ЦКАРО 95
УКРАИНА. БОГОДУХОВ 96
КАПУСТИН ЯР 99
ОПЯТЬ ЦИТЕЛИ ЦКАРО 99
ВНОВЬ БОГОДУХОВ 100
ВНОВЬ ЦИТЕЛИ ЦКАРО 102
ПОСТУПЛЕНИЕ В АДЪЮНКТУРУ 112
АДЪЮНКТУРА КИЕВСКОГО ВЫСШЕГО АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ИНЖЕНЕРНОГО УЧИЛИЩА 120
ЗАСТОЛЬНАЯ. 131
МОЛОДОЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ КАФЕДРЫ № 32 РАДИОЛОКАТОРОВ ОБНАРУЖЕНИЯ 137
МИНСК. ЗАЩИТА ДИССЕРТАЦИИ 142
ВНЕДРЯЕМ ЛАЗЕРЫ 148
ПРОВЕРКА СТАЖИРОВКИ СЛУШАТЕЛЕЙ В КАЛИНИНГРАДЕ 152
МОЯ СТАЖИРОВКА ВО ЛЬВОВЕ 153
ВТОРАЯ КВАРТИРА НА ВОСКРЕСЕНКЕ 156
БОРЬБА ЗА ДОЛЖНОСТЬ СТАРШЕГО ПРЕПОДАВАТЕЛЯ 157
СОВЕТ ТРЕТЬЕГО РАДИОТЕХНИЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА 159
КАФЕДРА № 36 РАДИОЛОКАЦИИ 162
КАФЕДРА № 35 ИМПУЛЬСНЫХ УСТРОЙСТВ 163
ПОИСК ПУТЕЙ НАПИСАНИЯ ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ 165
КИЕВ-КВЗРИУ-КАФЕДРА № 7 ТЕХНИКИ СВЕРХВЫСОКИХ ЧАСТОТ 171
ОТДЫХ ЛЕТОМ В АДЛЕРЕ 180
ОТДЫХ В КРЫМУ 182
ОТДЫХ В ОДЕССЕ 182
ПОЕЗДКА НА ДАЛЬНИЙ ВОСТОК 182
ХОЖДЕНИЕ ПО ВОЛГЕ И КАМЕ 188
СТРОИТЕЛЬСТВО ГАРАЖА 192
ОТДЫХ НА КАВМИНВОДАХ 195
СМЕРТЬ ЛЮСИ МАКСИМОВОЙ — КУЛИШ 199
ПРОДОЛЖЕНИЕ БОРЬБЫ С МАРЧИКОМ 202
КАФЕДРА № 7 ПЕРЕДАТЧИКОВ И ПРИЕМНИКОВ 208
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ НАЧИНАЮЩЕГО НАУЧНОГО РАБОТНИКА 212
АФОРИЗМЫ, ХОДИВШИЕ В НАШЕЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬСКОЙ СРЕДЕ 215
ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ МОЯ 215
ВАЛЕНТИНА АТРОЩЕНКО 216
ИРИНА КОЛЕСНИКОВА 218
ЕКАТЕРИНА ЛУКЬЯНЕЦ 220
САНАТОРИЙ ЦХАЛТУБО 221
ТАТЬЯНА ШИРОКАЯ 222
ГАЛИНА БРАТИСЛАВСКАЯ 223
ЛЮДМИЛА ПИНЧУК 223
МОЯ ВТОРАЯ ЖЕНА ТАТЬЯНА ТАТАРИНОВА 225
ОЗЕРЩИНА 229
РОЖНЫ 230
РОЖДЕНИЕ АННЫ И СТАНИСЛАВА 232
УВОЛЬНЕНИЕ ИЗ АРМИИ 234
НОВАЯ КВАРТИРА НА ТРОЕЩИНЕ 235
РАЗВОД С ТАТЬЯНОЙ 236
АДЕНОМА 238
ВОЛОГДА 240
ЛИТАРТЕЛЬ «СТУПЕНИ» 242
НИНА ГУСАРОВА И ВТОРОЕ ХОЖДЕНИЕ ПО ВОЛГЕ 247
МОЯ ТРЕТЬЯ ЖЕНА ЛЮСЯ МУСАТОВА-ГАНДЗЮК 249
ОБЩЕНИЕ С КИЕВСКИМИ ПОЭТАМИ 256
ТРЕТЬЯ МОЛОДОСТЬ МОЯ 257
ЛЮДМИЛА КУЗЬМЕНКО-ЕРМОЛЕНКО 257
ТАТЬЯНА САРАПИНА 258
СВЕТЛАНА МАЛЬЦЕВА 259
ЕЛЕНА ПШЕНИЧНАЯ-ЯЦЕНТЮК 260
ГАЛИНА МЕРЕЖКО 262
ВАЛЕНТИНА КОВАЛЕНКО 264
НИНА МЕЛЬНИК 266
ЖАННА ПУШКАРЕВА-СИНГАЕВСКАЯ 267
ТАТЬЯНА МОЛДОВАНОВА-ЯКЧЕВСКАЯ 268
О НЕКОТОРЫХ МОИХ ПОДРУГАХ 269
СТРОИТЕЛЬСТВО ДОМА НА ДАЧЕ 273
ЮБИЛЕЙ ВЛАДИМИРА ЗАХАРОВА 25.12.06 ГОДА 276
МОЙ СЫН АЛЕКСАНДР 282
МОЯ ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНА КЛАВДИЯ СОСЮРА-ИПАТОВА 293
МОЕ ОТНОШЕНИЕ К «ПЕРЕСТРОЙКЕ» СОЦИАЛИЗМА В КАПИТАЛИЗМ 295
ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ КВЗРИУ 300
УКРНАЦИОНАЛИСТЫ, ОСТАНОВИТЕСЬ! 312
ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ КВИРТУ 313
ЗВОНКИ СТАРЫМ ЗНАКОМЫМ 324
ВОССТАНОВЛЕНИЕ УКРАИНСКОГО ГРАЖДАНСТВА 326
ПОЛУЧЕНИЕ ПАСПОРТА И ЕГО РЕГИСТРАЦИЯ 328
ОФОРМЛЕНИЕ ПЕНСИИ 328
ОФОРМЛЕНИЕ КОМПЕНСАЦИОННОГО ВКЛАДА 331
ЮБИЛЕЙ СЕСТРЫ ОЛЬГИ 332
ЮБИЛЕЙ ИЗИ ТРАЙБМАНА 341
ИГОРЮ КУШЕЛОВСКОМУ (ИЗЕ ТРАЙБМАНУ) 343
МЕСТА В КИЕВЕ, ГДЕ Я ЖИЛ 347
ЖИЗНЬ МОЯ ГРАЖДАНСКАЯ 348
«К НАРОДУ РУССКОМУ». 353
УКРАИНЕ 354
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 355
СОДЕРЖАНИЕ 359
Владимир Максимов-Регульский Жизнь моя
© Copyright: Владимир Максимов-Регульский, 2020
Свидетельство о публикации №220022601431
Свидетельство о публикации №220022601431
Рецензии