Максимов-Регульский В.И.
Дневник научного сотрудника
Киевского политехнического института
Киев-2003
УДК
Максимов В.И. Дневник научного сотрудника Киевского политехнического института.__________20__._____ с.
В книге приводится дневник участника событий, имевших место в годы "перестройки" и "незалежности", т.е. с 1988 по 1996 год, на Кафедре общей и теоретической физики Киевского политехнического института. Показан процесс гибели ВУЗовской науки. Описан ход разбазаривания научного оборудования кафедры. Отражено поведение сотрудников Кафедры в условиях "перестройки", их моральный облик, вплоть до полной деградации некоторых из них.
Книга предназначена для широкого круга читателей и, в первую очередь, для научных сотрудников, преподавателей, инженеров, аспирантов и студентов.
М_________________ ББК
ISBN
"Любой дневник, что добросовестно ведется из года в год, становится драгоценным фактом литературы. Дневник требует всего лишь честности, раздумий и воли. Литературные способности иногда даже мешают беспристрастному свидетельству очевидца".
Даниил Гранин
Введение
Работая преподавателем высшего учебного заведения, я всегда мечтал о том, что когда-нибудь смогу заниматься только наукой. К сожалению, это наступило тогда, когда я уже стал пенсионером.
Мне было интересно узнать: как живет этот, так называемый, "Высший научный свет", с которым я соприкасался по своим научным интересам, но непосредственно в нем не жил и не работал.
Начиная вести дневник, мне хотелось описать процесс развития науки изнутри той среды, в которую я попал, т.е. из комнат, аудиторий, лаборато-рий, коридоров Кафедры общей и теоретической физики Киевского политехнического института (КПИ). Тогда в 1988 году направления научных исследований на кафедре были весьма перспективными. По своей новизне работы не уступали мировому уровню. К сожалению, началась, так называемая, "перестройка", и хорошее начало было погублено. Поэтому получилось так, что мой дневник описывает не процесс развития науки в КПИ, а выживание научных и других сотрудников кафедры в условиях жесточайшего кризиса.
На глазах ломались и гибли (в буквальном смысле слова) люди.
Наука высших учебных заведений оказалась в роли домашнего животного, брошенного в лесу на произвол судьбы. Ее съели хищники рынка. Она не выдержала с ними конкуренции.
В общем, дневник мой получился вовсе не о том, о чем мне хотелось написать. Это трагедия ученых, разыгравшаяся в конце двадцатого столетия.
После запрета коммунистической партии в 1991 году я пытался создать инженерную партию, которая отражала бы интересы класса технической интеллигенции в политической борьбе.
Однако, поддержки в КПИ, сплошь состоящем из инженеров, не нашел. Говорил об этом с ректором Таланчуком П.М., на кафедре – с коллегами. Выступал на политическом митинге, который состоялся в центре КПИ на Площади знаний, с предложением создать инженерную партию. Но мое выступление в выпуске "Вестника КПИ", посвященном митингу, не было опубликовано. Пришлось говорить с редактором этого Вестника и выяснять: "Почему?" По моему настоянию выступление мое с предложением создать инженерную партию было опубликовано в одном из последующих выпусков "Вестника КПИ". Тогда вся интеллигенция, в том числе и техническая, устремилась в "РУХ". Думали, что он всех спасет. "РУХ" же сначала использовал их, а потом отвернулся от инженеров и их проблем.
При социализме коммунистической партией велась борьба с алкоголизмом. Пусть она была порой неумелой, иногда неуместной и неумной, а порой даже вредной, но все-таки руководство что-то делало и понемногу очищало свои ряды от пьяниц.
В первые годы перестройки в кулуарах рассказывалась такая история.
В парткоме какого-то предприятия во главе с секретарем собралось несколько членов парткома выпить по какому-то поводу. Как раз в начале эпопеи борьбы с алкоголизмом. Друзья только расположились и, как говорится, врезали по одной, второй... Вдруг стук в дверь. Решили затихнуть и не открывать. Стук усиливался. Было сообщено, что приехал секретарь райкома (а может горкома) с бригадой по борьбе с алкоголизмом и требует немедленно открыть дверь. Из-за двери ответили молчанием.
Тогда секретарь райкома приказал ломать дверь. Она была взломана и картинка для бригады по борьбе с алкоголизмом стала ясна.
Все члены Парткома во главе с секретарем были исключены из КПСС. Оказалось, что как только они закрылись в парткоме, чтобы выпить, кто-то позвонил в райком партии.
Самое плохое в нашей среде - это тайные доносы. Руководство часто поощряет доносчиков. Ну, а те стараются. Некоторые на этом делают себе карьеру. Вот так грубо проводилась компания борьбы с алкоголизмом. Но ведь грубость всегда вызывает обратную реакцию. Неужели наши руководители этого не понимали.
Думаю, что все они понимали, изобретали такого рода компании для того, чтобы отвлечь народ от более существенных проблем.
С падением социалистического строя в СССР в 1991 году все тормоза были отпущены. К чему это привело, хорошо видно на примере постепенно-го опускания все ниже и ниже морального облика заведующего кафедрой общей и теоретической физики КПИ, профессора, доктора технических наук Тронько Владимира Дмитриевича.
Читатель! Прошу, не будь слишком строгим к литературным достоинствам моего дневника. Я инженер, преподаватель, научный сотрудник, а не профессиональный литератор.
Предисловие
5 января 1994 года г. Киев, КПИ
Пошел шестой год как я работаю в Киевском политехническом институте. Все эти годы я вел дневник. Теперь хочу немного привести свои записи к виду, удобному для чтения посторонними, которые не работают в КПИ. Кто это будет? Пока точно не знаю, но хотелось – чтобы это был литератор.
За эти годы многое изменилось в мире. Дискредитировали коммунизм. Разрушили Советский Союз. Куда мы идем? Никто толком не знает. Говорят к рынку. Что только на нем будут продавать, если вся промышленность при-ходит в упадок. Одни банки, спекулянты и торгаши процветают. Что поделаешь? Теперь их время. Наше еще не наступило.
Поэтому я, радиоинженер, кандидат технологических наук, доцент, решил, что нужно вести записи, если нет достаточного приложения моим знаниям и стремлениям к исследованиям в области техники. Попробую проанализировать причины, вызвавшие глубокий кризис не только в поли-тике и экономике, но и в науке, в частности, вузовской.
Этот анализ хочу выполнить на примере кафедры общей и теоретиче-ской физики Киевского политехнического института, сосредоточив внимание на научной лаборатории "Радиофизики", точнее на ее агонии.
Заведовал кафедрой профессор доктор физико-математических наук Тронько Владимир Дмитриевич. Он внес свою лепту в создание этой лаборатории и в ее развал.
Тронько Владимир Дмитриевич приходился племянником члену ЦК КП Украины академику Тронько Петру Тимофеевичу.
С Тронько Владимиром Дмитриевичем я знаком очень давно. Где-то с середины 70-х годов. Тогда я заинтересовался проблемой управления лазерными лучами. Работая над курсом лазерной техники. Писал лекции и учебные пособия. Механический модулятор, прерывающий световой поток, меня не удовлетворял. Мне хотелось использовать в своей установке электрооптический модулятор.
Данилов Владимир Васильевич с кафедры квантовой радиофизики Киевского государственного университета познакомил меня с Тронько Владимиром Дмитриевичем. Он обещал мне сделать электрооптический модулятор. Вначале даже дал кристалл, а потом тут же забрал его назад.
Владимир Дмитриевич возглавлял тогда лабораторию (или группу) могу ошибиться, занимающуюся магнитооптическими модуляторами лазеров. Модулятор он мне так и не сделал, но мы познакомились и общались, правда, редко.
Так случилось, что мы несколько лет не виделись. Я стремился заниматься наукой параллельно с учебным процессом. Писал статьи, в том числе и обзорные. Были помощники, которые тоже увлеклись моими проблемами. Писали заявки, получали авторские свидетельства на изобрете-ния. Все это доставляло мне не только славу работающего в науке преподавателя, но и какое-то внутреннее моральное удовлетворение.
В 1980 году умерла моя жена Люся. Пережив это горе, я стал восстанавливать старые знакомства. Как-то поздней осенью 1981 года я решил позвонить Тронько. Он очень обрадовался этому звонку. Мы встретились в его лаборатории в здании Киевского государственного университета возле Выставки достижений народного хозяйства.
Сначала обменялись семейными новостями, а затем перешли к науч-ным. Он показал мне установку для записи информации электронным лучом на магнитную пленку. Я рассказал о своих работах, упомянув об обзорных статьях по управляемым транспарантам на жидких кристаллах. Он был очень удивлен, когда узнал о том, что это статьи мои. Он использовал их в своих работах по созданию магнитооптического управляемого транс-паранта.
Мы попили чай. Договорились, что будем чаще общаться. Стали перезваниваться. Дело шло к встрече Нового 1982 года. Он пригласил меня встречать Новый год у него дома. Я согласился. Он говорил, что встретим новый год, немного посидим за праздничным столом и сходим к его сестре Ларисе Петровне Тронько, которая живет недалеко. Однако, так сложилось, что Новый 1982 год я встречал в другом месте. Оттуда я позвонил ему и поздравил его с Новым годом. Это не омрачило наши отношения и мы продолжали встречаться. Когда же в моей жизни появилась моя вторая жена Татьяна, то мы несколько раз встречались семьями. Владимир Дмитриевич тогда уже был в разводе с Ниной, и это несколько усложняло наше семейное общение. Да, еще до Татьяны, он все хотел меня познакомить с кем-нибудь из своего окружения. Мысль о знакомстве с Ларисой у него отпала из-за ссоры с ней. Да и я сам не напоминал. Познакомился я с Ларисой только на его 50-летии в Боярке.
Как-то он предложил мне познакомиться с сотрудницей Ванюрихина. Мы договорились, что поедем в лес собирать грибы. Так и сделали. Поехали в лес за Вышгородом. Насобирали грибов. Места оказались грибными. Владимир Дмитриевич не отходил от нашей новой знакомой. Мне поговорить с ней удалось только, когда я отвозил ее домой. Договорились о встрече. Она состоялась, но затем мы вновь встретились случайно в ресторане. Она была с другим и я тоже был с другой.
Наша дружба с Владимиром Дмитриевичем развивалась по законам этого жанра. В 1984 году он был на моем 50-летии. Познакомился с моими родственниками. Провожал Ольгу (сестру) домой. Бывал у нас в доме. Провожал Таниных подруг. Теперь я пытался познакомить его с женщинами. Но все безрезультатно. У Тронько всегда были женщины, тогда он от меня их скрывал. Позже я об этом узнал.
Мы стремились помогать друг другу. Так я пытался устроить его на работу к себе в военное училище старшим преподавателем, а затем профессором, чтобы он смог получить это звание. Однако вскоре он прошел конкурс на заведование кафедрой в КПИ и то само собой отпало.
Он стал поговаривать о том, чтобы я перешел к нему на работу. Причем предлагал быть заведующим научной лабораторией, которую он задумал создать при кафедре. Это было моей многолетней мечтой. В свое время я даже придумал название такой лаборатории (НИЛОРИ) (звучит) – научно-исследовательская лаборатория оптико-радиоизмерений. Лучом лазера я выжег эту аббревиатуру на пластине из текстолита. Подходила к концу моя служба в Армии. Я хотел продолжить свои занятия наукой в том направлении, которое избрал много лет назад, т.е. хотел заниматься разработкой и исследованием управляемых транспарантов на жидких кристаллах. Было большое желание попасть в коллектив, в котором этой проблемой уже занимались бы. Поэтому я обратился к Сорокину Виктору Михайловичу. Однако, он не смог меня взять к себе и предложил мне пойти в группу Радионова Валерия Евгеньевича, которая тогда расширялась в Институте полупроводников Академии наук УССР.
Это была весна 1988 года. Причем Радионов был согласен меня взять без всякого конкурса. Но я не пошел к нему. Он мне показался слишком резким. Этаким эксплуататором в науке.
Я выбрал доброго Тронько Владимира Дмитриевича и подал на кон-курс в Киевский политехнический институт на должность старшего научного сотрудника, рассчитывая, что он обеспечит мне возможность заниматься управляемыми транспарантами на жидких кристаллах. У Радионова пришлось бы заниматься другими проблемами.
В ноябре 1988 года состоялось заседание конкурсной комиссии Киевского Политехнического Института по моему вопросу. Сначала зашел сам Тронько Владимир Дмитриевич, а потом он вышел и ушел, сославшись на занятость, а точнее на ее изображение, и пригласили меня. Вел заседание профессор Зиньковский Юрий Францевич.
Он небрежно прошелся по списку моих трудов. Опуская значащие ра-боты и выпячивая не очень весомые. Отметил, что за последний год у меня нет статей, а только отчеты по Научно-исследовательским работам. Все это он говорил, понимая, что даже если бы я написал статьи, то они все равно были бы не напечатаны, а лежали бы в редакциях. Порой от отправки статьи до ее опубликования проходит 1,5;2 года. Кроме того, у меня нет опыта работы в гражданском ВУЗе в его научном секторе. Чувствовалось, что кем то дана "вказивка" провалить. Вывод: На старшего научного сотрудника рекомендовать не можем, несмотря на то, что трудов в списке больше сотни.
Тут же предлагается сделка: "Если вы будете настаивать на старшем научном сотруднике, то Вы никогда не будете в Киевском Политехническом Институте. Мы предлагаем Вам переоформить документы на научного сотрудника. Здесь у Вас проблем не будет. Считайте, что Вы уже прошли конкурс". Горя желанием работать у Тронько Владимира Дмитриевича я пошел на эту сделку. Хотя теперь, оценивая все это, мне бы следовало вернуться к Радионову в Институт полупроводников Академии наук. Видно кому-то я перешел дорогу. Нужна этому кому-то была должность старшего научного сотрудника.
Я переписал заявление на конкурс на научного сотрудника и отнес документы заместителю заведующего кафедрой по науке Шиманской Наталье Васильевне. Посмотрев мои документы, она тут же сказала, что этот провал – недоработка Владимира Дмитриевича.
Вот так гражданская вузовская наука встретила военную. Позже в коридоре один из членов конкурсной комиссии Жуйков Валерий Яковлевич сказал мне: - "Ведь мы Вас не знаем". На что я ответил: - "Я то Ваш. Я начи-нал свою научную деятельность на кафедре Теоретических основ радиотехники Киевского политехнического института у Бокринской Александры Акимовны. У меня школа КПИшная.
– Так что ты тогда не сказал, – перешел он на "ты".
– Что же я мог сказать? Когда меня так встретили, – ответил я.
Все определяется не только тем, "кто ты", сколько тем, "из какой ты стаи".
Так я в ноябре 1988 года без каких либо треволнений прошел конкурс на научного сотрудника и был назначен на эту должность приказом по Киев-скому Политехническому Институту №1942 от 12.12.88 года.
На три дня раньше 9.12.88 года закончилась моя служба в Вооружен-ных Силах СССР.
Вот так, пробыв безработным всего два дня, я стал научным сотрудни-ком лаборатории "Радиофизики" Кафедры общей и теоретической физики.
Возглавлял эту лабораторию Корнейчук Василий Анатольевич. Гово-рили, что он дальний родственник драматурга Корнейчука и одновременно сын и зять двух московских генералов, возглавляющих солидный научно-исследовательский институт.
Вместе со мной или чуть раньше на работу был принят старшим науч-ным сотрудником Корницкий Анатолий Григорьевич, переехавший на Ук-раину из подмосковного научно-исследовательского института.
Вначале нас не пускали даже на порог лаборатории Корнейчука в главном корпусе Киевского политехнического института.
Мы приходили к началу рабочего дня и ждали, когда кто-либо из ста-рых сотрудников лаборатории придет на работу. Кто приходил первым, тот выносил из комнаты журнал "прихода и ухода", и мы с Корницким расписывались в нем положив его на подоконник в коридоре.
Затем мы шли в один из читальных залов Киевского политехнического института, расположенных в прекрасном библиотечном корпусе, брали необходимую литературу и работали.
Читальные залы почти всегда были полупустыми. Молодежь уже тогда не очень то сильно рвалась к знаниям, а преподаватели работают, как правило, дома. Литература у них уже давно подобрана. Научные сотрудники имеют свои кабинеты, а необходимые статьи и даже книги переснимают на ксерокопии. Поэтому услугами библиотеки, как правило, пользуются только такие как мы с Корницким Анатолием Григорьевичем – начинающие научные сотрудники.
Я привык работать в читальных залах. У меня только последние три года был свой кабинет, да и то потом со мной сидели два адъюнкта. Один из них мой.
Сейчас, работая в читальных залах Киевского политехнического института, я столкнулся только с одной трудностью индивидуального порядка. Это была обувь.
Уволившись из Армии, я стал носить импортную, модную тогда обувь, которая мне покупалась "на выход", т.е. для того чтобы прогуляться, сходить в кино или театр. Она была красива, но изготовлялась из кожзаменителей. Армейская же обувь изготавливалась из кожи. Вот здесь в читальных залах Киевского политехнического института я и почувствовал, что такое кожзаменители.
Высидеть в такой обуви целый день было очень трудно. Ноги были как в парилке. Приходилось даже снимать ботинки, так сильно они пекли. Хоро-шо, что народу в читальном зале было мало.
Вот так начиналась моя научная деятельность в Киевском политехническом институте.
Учитывая авторитет Киевского политехнического института и его сотрудников, я решил, что взгляд нового человека будет интересен для будущих поколений. Так как у меня нет комплексов, связанных с престижем Киевского политехнического института или антипатией к нему, то мое мнение будет в значительной степени объективно. Поэтому я начал вести дневник.
Первая запись в дневнике была уже сделана через неделю после выхода на работу, т.е. 19.12.88 года.
В начале эти записи имели технический характер, но постепенно они полностью были помимо моей воли переведены на характеры наших сотрудников и их взаимоотношения. Сейчас настало время привести все эти записи в порядок. В процессе этого переписывания хочу опустить техницизмы, оставив лишь общедоступные понятия.
Дневник
;1988 год;
19.12.88 г. Получил от Корнейчука Василия Анатольевича первое задание написать обзор на тему: "Матричные жидкокристаллические дис-плеи". Срок до 31.12.88 года, т.е. меньше двух недель. Основное внимание нужно сосредоточить на жидкокристаллических экранах, которые в перспективе могут быть использованы в качестве цветных и черно-белых плоских экранов телевизоров, персональных компьютеров и другой оргтехники. Честно говоря, я сам на эту работу напросился, так как ею интересовался давно, а в последние годы работы в военном училище часто выдвигал темы дипломных проектов по этому направлению. Курсанты их успешно писали и защищались. Общаясь с ними, я невольно был в курсе всех этих дел, хотя сам непосредственно исследованиями матричных жидкокристаллических экранов не занимался. Тогда меня волновали другие проблемы, но литература у меня по этому вопросу была, оставалось только дополнить новыми поступлениями. Поэтому я с энтузиазмом взялся за эту работу, и через десять дней у меня были уже составленные мною таблицы с параметрами матричных жидкокристаллических экранов, выпускаемых зарубежными фирмами и научно-производственными объединениями Союза.
Перед новым 1989 годом я показал их Корнейчуку. Он хотел их тут же забрать, но тогда у меня ничего не оставалось, и я сказал, что поскольку они не очень хорошо оформлены, т.е. есть помарки, исправления, пометки, то я их перепишу и в лучшем виде представлю после Нового года. Так я и сделал. Василий Анатольевич был доволен.
Я же сохранил у себя переработанный материал, который потом намеревался включить в давно задуманную мною книгу "Управляемые транспаранты на жидких кристаллах", на которую у меня с издательством "Техника" был заключен договор. Таким образом, сделанная для Корнейчука мною работа была мне "и полезна, и приятна". Так началась моя научная деятельность в Киевском политехническом институте.
23.12.88 год. Кафедральный семинар по лаборатории "Радиофизика" на тему: "Оптические процессоры". Докладчик Корнейчук Василий Анатольевич.
На этом семинаре я впервые узнал о научных интересах Корнейчука. Он докладывал обзор чужих работ. Анализировал возможности аналоговых и цифровых оптических процессоров. Для меня все это было практически не новым, за исключением "системы счисления в остаточных классах", разработанной китайцами. Поставил себе задачу разобраться с этим "счислением". В основном все было интересно. Чувствовал свою причастность к новым разработкам вычислительной техники. Все идет так, как мне когда-то мечталось: работая преподавателем в училище, отдавать себя науке.
;1989 год;
6.01.89.г. Семинар посвящен рассмотрению диссертации на соискание ученой степени доктора физико-математических наук. Диссертант - Табарин из Томского госуниверситета. Киевский политехнический институт выступает как оппонирующая организация. Отзыв пишет Корнейчук. Диссертация напоминает окрошку, т.е. скомпонована из малосвязанных кусков. Она со-стоит из двух частей. В первой части переписана и обыграна известная теория, как говорится, до боли знакомая и написанная лет двадцать тому назад Микаэляном и Фабриковым. Она описывает работу сверхвысокочастотных усилителей, ограничителей и модуляторов на ферритах гранатах. Новое внесено Табариным – это изменение режима работы с регенеративного на линейный. Вот и все. При этом диссертант много говорил, что сделал он из того, что сделали другие. Вторая часть посвящена внутренней модуляции лазера с помощью феррита. Новое в технике локаторов с лазерным модулятором. Этот локатор обнаруживает метан в атмосфере. Все отзывы из различных газовых хозяйств.
Доклад слушается второй раз. Первый раз Табарина слушали летом, но он не смог защититься. Теперь идет все по накатанному. Вопросы задавал только Тронько Владимир Дмитриевич. У других сотрудников кафедры их не было. В поддержку диссертанта выступил Корнейчук. Чувствовалось, что все это мало кого интересует. Видно было, что вопрос решенный. После окончания семинара я поговорил с Табариным. Беседа проходила вокруг кривой Лоренца и ее замена прямой линией была неубедительна. Все это я понимал хорошо, так как писал свою диссертацию, опираясь на работы Фаб-рикова В.А. Говорили, что Табарина сильно поддерживал Корнейчук из каких-то меркантильных соображений.
После, в кабинете, Тронько Владимир Дмитриевич мне сказал:
- Ну видел, какие докторские защищаются?
Я ответил:
- Да.
А он добавил:
-И ты мог бы докторскую сделать.
На что я ответил:
-Возможно, но при соответствующих условиях. Я стремился к этому. Пока не получалось.
Я старался не давать опрометчивых заявок, чтобы не выглядеть болтуном. Однако, потом я убедился, что арапов-болтунов у нас много и именно они карабкаются в верх не имея при этом почвы под ногами.
Как говорится, за душой у них тоже ничего.
13.01.89 г. Идет конференция в зале главного корпуса Киевского политехнического института посвященная обсуждению "Проекта закона СССР об изобретательстве", опубликованного в газете "Правда" от 27.12.88 г. Ведет это собеседование проректор по науке Ильченко М.Е. Присутствуют две важные персоны "сверху".
С Ильченко мы знакомы давно, но он меня не помнит. Поэтому отвеча-ет на приветствия только автоматически. Потом я ему напомню, при случае, нашу встречу в молодости и беседу о перспективности использования ферри-товых резонаторов, над которыми мы тогда оба трудились, но я оставил их, а он защитил по ним докторскую.
Вернемся к конференции по изобретательству. Основные замечания выступающих сводились к следующим:
1. Проект антисоциален. Он направлен против интересов изобретателей. Его составляли те, кто сам изобретательством не занимался.
2. За основу будущего такого закона необходимо взять "Европа-тент". Его основные положения:
2.1. Сначала заявка анализируется только на новизну. После призна-ния ее новой она издается. Это осуществляет одна организация.
2.2. Затем через некоторое время другая организация по этой заявке выдает патент.
2.3. Третья организация осуществляет надзор за обеспечением прав изобретателя. Все вопросы решаются в судебном порядке.
3. Изобретение должно стать товаром. Его должен продавать сам изобретатель.
4. Требовать от изобретателя уплату налога за выдачу патента, при наших окладах, это верх бестактности.
Один из ведущих изобретателей Киевского политехнического института сказал:
- Не занимайтесь изобретательством вообще. Берите проблему, решайте ее и изобретения пойдут у Вас.
15.01.89 г. Осуществляя поиск материалов по разработкам жидкокристаллических экранов (транспарантов) матричного типа я встретился с Сорокиным Виктором Михайловичем, работавшим старшим научным сотрудником в Институте полупроводников Академии наук УССР. С ним мы были знакомы лет 5 или даже больше. Всегда встречи были сердечными. Оба служили в Армии на Кавказе. У обоих был общий интерес – жидкие кристаллы. Теперь я сделал следующие выводы после беседы с Виктором Михайловичем: отношения между научными сотрудниками изменились. Даром, как это было раньше, консультации не дают. Сорокин сослался на одну фирму США, которая запрещает своим сотрудникам давать консультации, если консультируемый не может заплатить столько-то тысяч долларов. Ему нужно кормить своих сотрудников, а посему нужны деньги. Отношение к кооперативам скептическое. Однако, несмотря на все эти предварительные замечания он ответил практически на все мои вопросы по жидкокристаллическим экранам (транспарантам) и даже дал небольшой размером 6х9 см2 транспарант для показа руководству. Объяснил как его запитать от источника переменного напряжения. Звонил и выяснял возможности в других организациях по изготовлению схемы управления к этому транспаранту. В заключение сообщил мне, что сам ездил в Москву и Саратов добывать деньги.
Я пообещал Сорокину, что если наше руководство заинтересуется его управляемым транспарантом на жидких кристаллах, то будет заключен субподрядный договор на научно-исследовательскую работу. Так меня ориентировал Корнейчук.
25.01.89 г. Продолжая поиски материалов по жидкокристаллическим экранам, я встретился с бывшей сотрудницей Института кибернетики Академии Наук УССР Стринжей Маргаритой Васильевной. С ней я познакомился раньше, чем с Сорокиным и она меня вывела на него. Ее задачей было обобщение информации по применениям жидких кристаллов в технике отображения, что она успешно делала. Работала она в отделе Института кибернетики Академии наук УССР. Беседа с ней свелась к следующему. Многие хотят иметь готовые жидкокристаллические экраны больших размеров. Деньги давать на какие-то частные исследования никто не хочет. Тарасов, который раньше работал в КВИРТУ, а затем, не уволившись, каким-то образом перешел работать в Институт кибернетики, ставил задачу по созданию большого жидкокристаллического экрана Курику Михаилу Васильевичу, доктору физико-математических наук из Института Физики Академии наук УССР, но тот сказал, что может сделать лишь небольшой фрагмент.
Проблема большого экрана на жидких кристаллах у нас в Союзе так и повисла в воздухе, все потому, что поручили ее скорее физикам, чем инженерам.
Семинар на кафедре по теме: "Антропный принцип в физике". Доклад-чик доцент кандидат физико-математических наук Кравцов Олег Васильевич.
Принцип исходит из посылки: "Вот человек. Какова вселенная?" В чем смысл этой посылки. Возможность существования разума во вселенной заложена на фундаментальном уровне, т.е. на уровне молекул, атомов, электронов и т.п. Вселенная должна быть такой, чтобы на определенном уровне развития допустить наличие наблюдателя, изучающего ее. Участника всех процессов во вселенной. Разум и вселенная единое нечто. Такова Вселенная с точки зрения информационного системного подхода. Стрела времени обусловлена существованием живых существ и разума. (А почему не наоборот?). Если так предопределено, то напрашивается вопрос: Есть ли Бог? Не он ли это все предусмотрел? Физики поворачиваются лицом к богу. Искренен ли этот поворот?
9.03.89 г. Пришел в партбюро Факультета электронной техники упла-тить взносы, а там идет дискуссия. Прислушиваюсь к ней, сам не включаюсь. Вообще выступал первое время я очень редко. Давил на меня авторитет КПИшных ученых. Чтобы грамотно вести дискуссию нужно знать предмет обсуждения. Я же многого не знаю из того, что делается в этой среде. Так вот, выступает, а точнее просто говорит представитель комитета ВЛКСМ Факультета электронной техники. Речь идет о выборах не то ректора, не то депутата в Верховный Совет СССР точно не знаю. Вот этот комсомолец и говорит: - Выбрав одного Таланчука, 400 выборщиков лишили права выбора 6000 избирателей. Вот Вам и демократия.
20.03.89 г. Собрание трудового коллектива лаборатории радиофизики. Делили премию за 1987 и 1988 годы. Сама постановка вопроса интересна – дележ премии, а не назначение ее руководителем. На премию для лаборатории осталось в 1987 году 14847 рублей. Назначили всем участни-кам научно-исследовательской работы по два оклада с надбавкой. Оставшиеся деньги в резерв на будущее. На премию в 1988 году осталось 2485 рублей.
Корнейчук предложил разделить эти деньги на 5 человек, входящих в его группу. Тронько – настаивал о разделе на 15 человек, т.е. практически на всех, кроме Корницкого и меня. (Позже эта тенденция у Тронько проявится еще неоднократно). Было принято предложение Тронько. Кроме того, Скрынский Александр Васильевич настаивал разделить все деньги, но Владимир Дмитриевич убедил всех в том, что нужно сохранить резерв, так как в случае ухода Корнейчука с кафедры могут возникнуть трудности с оплатой даже обычной ставки. Так я впервые услышал о том, что Корнейчук собирается куда-то уходить. Режим секретности здесь продолжал действовать. Все затуманивалось и темнилось.
21.03.89 г. Партсобрание факультета электронной техники Киевского политехнического института. Секретарь партбюро факультета Жуйков Вале-рий Яковлевич. С ним мы уже встречались и говорили на конкурсной комиссии Киевского политехнического института, когда провалили меня в конкурсе на должность старшего научного сотрудника. Тогда Валерий Яковлевич в коридоре мне говорил: - "Что ж ты не сказал, что у тебя школа КПИшная, что ты наш?" Сейчас он секретарь партбюро и одновременно председатель какого-то кооператива. Как так может быть? Не знаю. Но он с трибуны этим даже хвастался.
Итак, идет партсобрание. Слышимость в аудитории равна нулю (или мы сидим в узле стоячих звуковых волн). Как здесь читают лекции, если на втором ряду справа ничего не слышно. Все это в 12 корпусе.
Рассматривается персональное дело Жмурна Александра Григорьевича, студента. Он пять месяцев не платил взносы. Был студентом. Затем его отчислили, а потом восстановили. Где-то работал. Там на месте прошлой работы среди партийцев идеала не нашел. Быть или не быть ему в партии. Партбюро нашло его и привлекло к ответственности. Учится средне. Просил оставить его в партии. На собрании мнения разделились. Партбюро предложило объявить ему выговор с занесением в учетную карточку. Кто-то предложил исключить. Прошло в результате голосования предложение партбюро. Из наших за него голосовали Бублей Р., Гриб Борис Николаевич, Корницкий А.Г., Стадийчук Г.А. и я. За исключение – Тронько , Шаблатович Андрей Николаевич и Скрынский Александр Васильевич. Меня впервые это объединение Тронько с Шаблатовичем и Скрынским насторожило. Он мне всегда казался добрым.
21.03.89 года. Заседание кафедры общей и теоретической физики. Рассматривается кадровый вопрос. Докладывает Тронько В.Д. Квалификация преподавательского состава довольно высокая: два профессора, Снарский А.А. в доктатуре, шесть доцентов, девять аспирантов (руководители их Тронько и Олейник), инженеры, работающие у Корнейчука, младшие научные сотрудники.
Тронько заявляет, что все кто будет делать "железо" через 10 лет будут кандидатами наук. (А в аспирантуре три года?). В 1988 году защитилась Шиманская Н.В, в 1989 году могут защититься Плаксий, Зененко, Колесникова, Красикова и Белоус. (На самом деле потом защитился один Плаксий).
Шиманская Н.В. пропагандирует украинский язык. Предлагает всту-пить в общество друзей украинского языка и уже собирает членские взносы. Интересно, кто она по национальности? Похожа на еврейку.
Еще одна дама Коваль Валентина Григорьевна старший научный сотрудник, которая работает самостоятельно, а также ничего не делает, при мне просила работу. Тронько отказал. Он хочет ее уволить.
21.03.89 г. Собрание партгруппы и профгруппы кафедры. Тронько ставит задачу по расширению числа хоздоговорных научно-исследовательских работ на кафедре. Уход Корнейчука может привести к сокращению доходов кафедры. Эта задача возлагается на Шиманскую Наталью Васильевну, Корницкого Анатолия Григорьевича, меня и других. Шиманская является заместителем заведующего кафедрой по науке или как здесь говорят: - по НИЧ. Она сообщает, что договор такой уже заключается. Корницкий сильно обеспокоен неустойчивостью финансового положения, вызванной уходом Корнейчука. Тронько обратил внимание всех на отсутствие успехов в лаборатории "Радиофизики". Реальных достижений нет. Это упрек Корнейчуку.
22.03.89 г. Тронько изрек фразу, которую затем будет повторять неоднократно: - "Нужно делать дело, а не объяснять, почему ничего не вышло или вышло плохо".
Хочется, однако, спросить: - "Если не анализировать свои провалы в работе, то как можно добиться того, что ты будешь "делать дело" хорошо".
Это дежурная фраза всех руководителей, которые сами не знают, как помочь подчиненным.
7.04.89 г. Семинар на кафедре. Представляется к защите на отзыв ведущей организации диссертация на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук Демьянцевой Светланой Дмитриевной. Она жена Табарина, докторскую диссертацию которого мы рассматривали в январе. Муж и жена защищаются со сдвигом по времени на три месяца.
По объему роботы на 2/3 материала повторение докторской диссерта-ции с небольшой редакцией, 1/3 – оригинальный материал. Кафедра дала от-зыв без каких либо волнений. Все ясно.
7.04.89 г. Встретился со своим научным руководителем по кандидат-ской диссертации Богдановым Георгием Бруновичем. Работает он председателем какого-то кооператива под прикрытием Института Автоматики. Встретились мы на улице Белорусской в каком-то полуподвальном, но хорошо оборудованном чистом помещении. Поговорили, вспомнили молодость. Выпили по рюмке коньяка.
Богданов обратился ко мне с просьбой найти репетитора, но чтобы он был с кафедры физики. Я сказал, что у нас три таких кафедры. Он сказал: - "Все равно с какой".
Мы еще поговорили о наших научных интересах. Я рассказал о своих. Он о своих. Его научные интересы тогда концентрировались в области иглоукалывания, также состояли в объяснении с точки зрения физики процессов имеющих место при иглоукалывании.
Вернувшись на кафедру, я решил обратиться к заведующему учебной лабораторией Полосмаку Анатолию Дмитриевичу, так как наших преподавателей я еще практически не знал, да и не очень хотелось, чтобы они знали, что ко мне обращаются с подобными просьбами мои знакомые. Я попросил Полосмака порекомендовать мне преподавателя, занимающегося репетиторством, с другой кафедры и он назвал, а затем и познакомил меня с Гаевским Олегом Константиновичем, заведующим лабораторией кафедры общей и экспериментальной физики. После чего я сообщил его телефоны Богданову и на этом моя миссия закончилась. Прошло больше месяца, неожиданно в Киевском политехническом институте встречаю Богданова. Первый его вопрос: - "Ты кого мне порекомендовал?" – "Я порекомендовал того, кого мне порекомендовали другие. Ведь я еще людей на кафедрах фи-зики не знаю. А что случилось?"
- Так он же пьяный приходит на занятия с моим сыном, - сказал Богда-нов.
- Откажи ему, - посоветовал я.
- Теперь не удобно. Могут быть осложнения, - возразил Георгий Брунович.
Мы еще немного поговорили и разошлись. Так я невольно подвел сво-его бывшего научного шефа.
Позже я сказал об этом Полосмаку. Он уверял меня, что сам не знал о том недостатке Алика. Так на кафедрах физики называют Гаевского. Однако, Полосмак еще раз подчеркнул, что слава о Гаевском как репетиторе на кафедрах шла хорошая.
7.04.89. Корнейчук написал заявление об уходе. Он назначен директо-ром отдельного конструкторского бюро "КВАРЦ" в Научно-производственном объединении "Наука". Сотрудник нашей лаборатории Кунда пошел туда его заместителем. Научно-производственное объединение "Наука" создано для того, чтобы пристроить сокращенных в министерствах служащих. Научно-производственному объединению нужны работающие подразделения. Вот создается серия конструкторских бюро и подобных им контор.
Корнейчук, уходя с кафедры, забирает и деньги. Одна тема заканчивается, а другая новая переходит в НПО "Наука". Все это Василий Анатольевич делает не спрашивая Тронько, хотя тот против и добивается от Корнейчука обратного. Вначале мне было не понятно: "Как это так, сотрудник увольняется и забирает с собой финансирование кафедральных научно-исследовательских работ?" Затем прояснилось. Оказалось финансирование велось из одного московского НИИ, где дядя Корнейчука был не то директором, не то заместителем директора этого института. Идет тяжба. Тронько не хочет подписывать Корнейчуку заявление об уходе. Он предлагает компромисс: из 370 тысяч рублей по новой теме Василий Анатольевич берет с собой в научно-производственное объединение 170 тысяч рублей, а на кафедре остается 200 тысяч рублей, но кафедра обязуется выполнить всю работу по этому хоздоговору. Сотрудники, остающиеся в Киевском политехническом институте и которым предстоит выполнение этой темы, не согласны. Собираются идти к ректору КПИ Таланчуку Петру Михайловичу.
3.05.89 г. Ушел из Киевского политехнического института Корнейчук. К нему перешли на работу некоторые сотрудники нашей лаборатории. Это Кунда, Зеленчук, Ира Юрьевна и другие. Хотели уйти Скрынский А.В., Шаблатович А.Н. и Оленяк Б.С., однако Корнейчук их не взял.
Ректор Таланчук отпустил Василия Анатольевича с условием, что деньги на хозтемы и оборудование останется в Киевском политехническом институте. Опытно-конструкторское бюро "Кварц" создавалось при КПИ, а теперь оказалось в Научно-производственном объединении "Наука" при Минвузе. Таланчук возмущен. Корнейчук его обманул. Говорят, что он также обманул заместителя министра Костюка. Долго велись переговоры на всех уровнях. Наконец, несмотря на договоренность между Тронько и Корнейчуком о распределении денег по новой теме между нашей кафедрой, т.е. Киевским политехническим институтом, и опытно-конструкторским бюро "Кварц", Корнейчук едет в Москву и через своего дядю заместителя директора научно-исследовательского института, финансировавшего нас, закрывает финансирование по новой теме с 30.04.89 года.
Начинается скандал. Ректор Таланчук требует вернуть Корнейчука и его ОКБ в Киевский политехнический институт. Тронько говорит, что возьмет Корнейчука назад на кафедру, но к науке не допустит, а только в качестве менеджера. Владимир Дмитриевич говорит: "Придется кое-кого из ненужных людей уволить, а потом вновь добиваться финансирования".
10.05.89 г. Поскольку мы с Корницким оказались не удел в связи с уходом Корнейчука, то Тронько начал искать нам работу. Он поручил обмерять образцы магнитных пленок на установке Шиманской Натальи Васильевны. Однако она нас к установке не допустила. Сказала, что сама это сделает и попросила, чтобы Скрынский дал перечень параметров этих пленок. Он отказался это сделать, заявив: "Они ей не нужны. Она должна из-мерять только подвижность доменов".
Мы так и не поняли, какова наша роль, и удивились странным взаимоотношениям между сотрудниками.
После этих препирательств старых сотрудников нашей лаборатории Тронько понял, что они не хотят нас пускать к себе в лаборатории и посвя-щать в свои тайны. Поэтому он сказал, что есть идея подключить нас с Ана-толием Григорьевичем в группу Айвазовой Лины Семеновны, работающей на соседней кафедре общей и экспериментальной физики, заведующий ка-федрой Белоус.
Мы с Корницким полдня делали прогнозы о возможном характере на-ших работ.
11.05.89 г. Сегодня состоялась встреча Тронько с Айвазовой. После которой он сообщил, что все отпадает. Он лично против. Корнейчук с Айвазовой включили в ее госбюджетную НИР вопросы разработки магнитооптического транспаранта. Научным руководителем этих работ оказался теперь не Тронько, а Белоус. Об этом Тронько даже не поставили в известность. Теперь Айвазова требует от Владимира Дмитриевича, чтобы он передал ей Оленяка Богдана Степановича, младшего научного сотрудника для выполнения этих разделов научно-исследовательской работы. Ну и ну!
Мы поняли, что нужно искать источник финансирования для своих ра-бот или, даже проще, новую работу.
К этому времени мы с Корницким уже не сидели в читальном зале. Нас еще Корнейчук пристроил к Шмыревой Александре Николаевне, возглавляющей лабораторию полупроводниковых преобразователей световой энергии в электрическую. Лаборатория расположилась во 2 корпусе (т.н. ректорском) на 3 этаже. С нами в одной комнате работала старшим научным сотрудником Карпенко Лидия Трофимовна.
Нам была поручена работа по сборке установок для исследования преобразователей.
Я делал установку на основе оптической скамьи ОСК-3. Мы могли и дальше там работать, но платить за эту роботу нам никто не собирался. Наши просьбы о переходе к Шеблатовичу на работу были отклонены.
14.05.89 г. В поисках финансирования или работы я обратился к профессору кафедры микроэлектроники факультета электронной техники КПИ Кравченко Александру Филипповичу. Он недавно еще был заместителем директора НИИ радиотехнических материалов. В этом институте еще год назад начали делать жидкокристаллический экран, но с разработчиками я не был знаком. Даже не знал их фамилий. Кравченко назвал мне Куриленко Бориса Васильевича, начальника отдела и порекомендовал обратиться к нему.
Сегодня посетил выставку контрольной ультразвуковой аппаратуры шведской фирмы "БРЮЛЬ и КЪЕР". Меня заинтересовали очень яркие цифровые индикаторы в приборах, красные и зеленые. Узнать, какие они жидкокристаллические или электролюминесцентные не удалось, так как сотрудники шведы не могли или не хотели толком это объяснить. Интересен также ультразвуковой интроскоп модели 1846.
19.05.89 год Конференция ученых Киевского политехнического института. Подводятся итоги за 1988 год (это в мае следующего года).
В президиуме Таланчук П.М., Ильченко М.Е., Учукин Виктор Григорьевич – зам. пред. Совмина УССР. Пархоменко – министр ВУЗов.
Открывает Ильченко М.Е. говорит по - украински. Основной докладчик Таланчук П.М. (ректор) читает на украинском языке.
1. Основные итоги следующие: - Киевский политехнический институт занимает второе место в социалистическом соревновании среди ВУЗов УССР. Подготовлено 13 докторов, 57 монографий. За 1988 год выполнено 844 хоздоговорных и 84 госбюджетных научно-исследовательских работ на сумму 2,5 миллиона рублей.
Новые направления работ: - высокотемпературная сверхпроводимость (Белоус, Шино);
- математические модели очистных сооружений (Згуровский), отвалы, вторсырье;
- медтехника: новые материалы, диагностика, воздействие на организм (Островский), магнитотерапия.
По заказу города Киева выполнено 250 научно-исследовательских ра-бот.
Киевский политехнический институт развивает связи с Академией наук УССР и международные тоже. На последнее выделено 600 тысяч рублей для аспирантов.
Подготовка кадров осуществляется через аспирантуру и стажировки в том числе за границей. Необходимо подготовить 100 докторов. К сожалению 77% аспирантов не имеют руководителей или чаще есть числящиеся формально.
Создали центр технического творчества молодежи.
Наука должна идти в ногу с учебным процессом. К сожалению 41% студентов не хочет учиться.
Треть преподавателей общественных наук не отвечает требованиям дня.
Необходимо совершенствовать организацию науки через систему управления "ректорат-кафедра", инженерные центры, хозрасчет.
Создавать элитные коллективы для прорыва на международный уро-вень. Их сейчас необходимо иметь 10-15. Недавно по приказу Минвуза создано опытно-конструкторское бюро "Кварц", но оно оказалось в научно-производственном объединении "Наука", т.е. за пределами Киевского политехнического института.
Нельзя платить всем надбавки без исключения как это делается в КБ "Ритм".
Давайте зарабатывать валюту.
2. Урчукин В.Г. Отмечает основные направления в науке. Дизайн. Игрушки и одежду школьников в Японии разрабатывают сами школьники. Ресурсосбережение. Чтобы обеспечить 300-450 люкс в помещении 50 квадратных метров у нас расходуется 900 Вт электроэнергии, а в Японии – 330 Вт, т.е. почти в 3 раза меньше. На отопление у нас расходуется на 16% больше энергии, чем в Японии. Для производства одного и того же количества продукции у нас требуется площадей в 2,5 раза больше чем в Японии. Для улучшения экологической ситуации необходима вневедомственная экспертиза проектов.
В заключение хотелось бы отметить, что студентов мало вовлекают в науку. Наоборот, кто-то усиленно подталкивает их к митингам.
3. Пархоменко. В настоящее время разрабатывается 14 государственных научно-технических программ по фундаментальным исследованиям. Они финансируются из госбюджета. Есть также республиканские программы по прикладным направлениям.
Необходима переподготовка и ротация кадров. Источниками финансирования могут быть тиражирование программ, продажа их (?), организация внешне экономической деятельности, демократизация науки, подряд и аренда.
Руководитель подбирает себе кадры, а не коллектив избирает себе руководителя.
4. Георгий Степанович (фамилию его я не успел записать). Увлечение наукой не вредно для подготовки специалистов. Студенты не хотят учиться. Оставить только тех, кто хочет. Фундаментальная наука – это наука для нау-ки. Фундаментальная наука по приоритетным направлениям – чушь. Не-обычные личности развивают фундаментальную науку.
5. Петренко Анатолий Иванович, заведующий кафедрой, профессор.
Перечисляет направления работ кафедры и достигнутые результаты. Отмечает, что индивидуальные расчетные счета кафедр саботируются бухгалтерией Киевского политехнического института.
6. Шербина Юрий Васильевич, профессор. Научная продукция не используется. Докладные записки не дают результата.
Есть такое понятие как экологическая емкость территории. Существует метод расчета этой емкости. Территория УССР уже не выдерживает нагрузки промышленности. Черная металлургия УССР производит стали столько, сколько США. Мы в 1,5 раза перекрыли допустимый предел по экологии. Нужно прекратить развивать черную металлургию вширь. Ее необходимо модернизировать и реконструировать. Большую химию затормозить вообще. Шире внедрять энергосберегающие технологии. Структурная перестройка недопустима? Наивысшая плотность промышленного потенциала в Союзе на Украине.
7. Коваленко Владимир Сергеевич, декан факультета химического машиностроения. Основная мысль внедрения лазеров в новые технологии. Киевский политехнический институт ведет эти исследования с 1964 года. Размеренная и поверхностная обработка, наплавка, несколько тысяч отверстий в секунду, раскройка материалов, повышение прочности инструмента, износостойкость. Вот небольшой перечень достижений, которые, к сожалению, нельзя запустить в серию. Нельзя экономить на интеллектуальном потенциале. Будущее за лазерными технологиями.
8. Курманов, доктор медицинских наук. Основные направления исследований: - медицинское материаловедение; - одноразовые шприцы; - микрохирургия (нить, вшитая в иглу, пришили две руки женщине); - протезы сухожилий).
9. Шмоко Владимир Яковлевич, профессор, заведующий кафедрой порошковой металлургии. Основные направления исследований: - лигиро-вание материалов; - перевод материала в ультрадисперсное состояние; - защита материалов; - экологически чистые процессы; - обработка и полировка лопаток газовых турбин. Необходимо развивать учебно-научный центр СЭВ по порошкам и керамике на базе проммаша.
10. Згуровский Михаил Захарович, профессор. Прогноз экологических процессов на основе моделирования обеспечит формирование климата.
11. Ответ Таланчука П.М. По научно-исследовательскому сектору на индивидуальных счетах кафедр сейчас находится 11 миллионов рублей.
———— ; —————— ; ————
Переписывая теперь эти выступления наших научных вождей пятилет-ней давности и сравнивая их с теперешним убогим положением науки в Ки-евском политехническом институте, невольно думаешь: "Куда Вы нас заве-ли?".
Создавая элитные научные коллективы типа ОКБ "Кварц", разрушили сложившиеся в течение многих лет содружества ученых. Элита из сынков, подобных Васе Корнейчуку, работать не будет. Она может только снимать пенки.
19.05.89 г. Через Славу Зотова (моего однокашника) вышел на главного инженера Киевского НИИ радиотехнических материалов Чайковского Юрия Борисовича. Цель встречи все та же. Добиться финансирования НИР на кафедре посредством хоздоговорной работы или, в крайнем случае, перейти к ним на работу. Чайковский познакомил меня с Кириленко Борисом Васильевичем. Они начинают отработку технологии производства цифровых жидкокристаллических индикаторов, а также пробуют изготавливать матричные жидкокристаллические индикаторы. Раньше делали матричные электролюминесцентные экраны, но они оказались очень дорогими. Поэтому решено наладить производство матричных жидкокристаллических индикаторов (экранов). Пока технологический процесс не идет. Сроки в то же время жесткие, а денег от-пущено на эту тему мало.
Чайковский предложил направить свои усилия на предметы народного потребления.
Я выдвинул тут же идею использования холестерических жидких кристаллов для женских украшений и детских игрушек. Пленки холестерических жидких кристаллов при нагреве (например, теплым телом руки человека) и освещении белым светом переливаются всеми цветами радуги. Зрелище очень впечатляющее.
К этому предложению Юрий Борисович отнесся с энтузиазмом, Кириленко без такового. Однако дальше слов дело не пошло. Во второй свой приезд 23.05.89 я даже оставил пленку расцветающую радугой, если ее положить на ладонь. Неоднократные мои звонки не дали положительных результатов. Я даже ознакомил Кириленко со своими статьями по жидкокристаллическим управляемых транспарантам, но и это не помогло. После чего я звонить перестал.
22.05.89 года. На заседании научно-технического совета кафедры ТВД сообщил, что дела плохи. Темы нет. Денег платить нельзя. Человек 6 или 8 он уволит, а нас с Корницким Анатолий Григорьевич переведет из Научно-исследовательского сектора на учебный процесс, Корницкого - на должность ассистента, а меня – на должность инженера (120 руб + 80 -руб надбавка по хозтеме). Однако по какой хозтеме он не сказал. Ведь хозтемы то нет.
23.05.89 года. Был на Киевском НИИ радиотехнических материалов у Чайковского. Пленка холестерических жидких кристаллов продолжает его интересовать. Выпросил у меня половину. Тут же я отрезал и отдал. Подал ему идею о регистрации ;-излучения на пленку холестерических жидких кристаллов . Это очень важно для Киева, где источники ; излучения могут встречаться в самых неожиданных местах в виде частичек пыли. Я сам наблюдал регистрацию такого излучения с помощью дозиметрического прибора на земле под водосточной трубой, а также в местах, где высохли лужицы на асфальте нашего плаца в училище. Машины навозили нуклиды туда колесами.
23.05.89. Тронько обратился за помощью к бывшему проректору КПИ по науке, а ныне заведующему кафедрой приборов неразрушающего контроля Маевскому Станиславу Михайловичу. Владимир Дмитриевич просит у Маевского подряд по его хозтеме. Маевский отвечает, что деньги у него все растрачены, но людей Владимира Дмитриевича он заберет. На беседу были приглашены Коваленко Анатолий (мастер по шлифовке оптических элементов), Павлюков Константин Владимирович (инженер, отвечающий за технологический участок, состоящий из напылительных установок) и я. Беседа длилась три часа. Станислав Михайлович выведывал, что каждый из нас может. Я показал свою пленку холестерических жидких кристаллов. Пояснил ее возможности. Маевский ставил задачи, а я пытался их решать.
Я интуитивно чувствовал, что меня, образно говоря, доят, но как иначе я мог себя представить как научного сотрудника.
Тронько такой стиль беседы тоже не понравился. Потом он мне сказал: - Нужно говорить о том, что сделано, а не о том, что можно сделать.
Он конечно прав. Но, если у нас еще ничего не сделано, тогда о чем говорить как не о возможностях.
30.06.89 года. Прошло два месяца, как Корнейчук ушел с кафедры. Оставшиеся сотрудники подготовили отчет и макет по старой теме, чтобы закрыть ее и получить деньги за выполненную работу. Тронько со Скрынским, Шаблатовичем и Оленяком ездили в Москву, чтобы сделать отчет и макет. Сегодня Тронько вернулся в Киев. Утверждает, что они успешно сдали магнитооптический управляемый транспарант в стекле и железе. Правда, что-то там сгорело во вспомогательных блоках. Повреждение было быстро восстановлено. По словам ездивших в Москву, тот, кто принимал у них работу, - в восторге.
Однако денег на новую НИР для продолжения работ не дали. Шаблатович объяснял это тем, что в отделе, который вел эту тему, деньги по ней кончились еще в декабре 1988 года, но Корнейчук каким-то образом продлил старую нашу тему и даже взял новую.
Сейчас же в Москве предложили 40 тысяч рублей на продолжение ра-бот, но вот их то Московский НИИ не может заплатить.
Таким образом, технический акт приема работ составлен, а финансо-вый – нет. Работники в отделе Московского института предлагали нам по-дать на них в арбитраж. Однако Шаблатович говорит, что этого делать нельзя, так как тогда руководство Киевского политехнического института поймет, что у нас на кафедре ничего нет, если заказчик не платит денег.
Тронько ищет выход из создавшегося положения с финансированием работ. Сегодня он звонил Корнейчуку и просил его позвонить в Москву сво-ему дяде, чтобы разморозили 100 тысяч рублей по новой теме, которые за-претили телеграммой использовать в связи с ликвидацией этой темы в апреле 1989 года в Киевском политехническом институте и передачи ее в ОКБ "Кварц", т.е. к Корнейчуку. Наша кафедра в результате этих перипетий не выполнила план НИР по финансовым документам. Это привело к задержке выплаты зарплаты в институте.
4.07.89 года. Уже июль. Деньги пока не платят. По утверждению того же Шаблатовича, который знает "все", в отделе московского НИИ, принявшим нашу работу по управляемым транспарантам, деньги появятся только недели через две.
15.07.89 года. Заседание партийной группы кафедры ведет секретарь Гриб Борис Николаевич. Идет распределение общественных нагрузок. На заседании присутствует секретарь партбюро факультета электронной техники Жуйков.
При обсуждении учебной работы отмечается, что нагрузка на преподавателей увеличилась и составляет около 1100 часов. Преподавателем стало не выгодно работать. Нужна ротация с научными сотрудниками. Нет учебников по программе. Лабораторные установки требуют обновления и здесь должны помочь научные сотрудники и т.д.
В научно-исследовательском секторе свои трудности. Тематика работ в основном секретная, что усложняет их выполнение. Напрашивается вопрос от кого секретим, если вероятный противник обогнал нас на 25 лет. Ответ. Секретим друг от друга. Товарищ по работе не должен знать о слабости наших исследований и серости нашего мышления. Так думают особенно те, кто напускает много тумана секретности.
Наш секретарь Гриб Б.Н. поднимает вопрос о защите партии, не партаппарата, а партийных идей и целей. Открыть партию для интеллигенции. Повысить исполнительность. Особенно по вопросам представления документов в ректорат.
Секретарь партбюро ФЕТ Жуйков отмечает, что в приеме интеллиген-ции в партию партком сейчас не препятствует. Нужны идеологические семи-нары. Сейчас плюрализм мнений в ходу. Слово-то какое придумали -плюрализм. Поздно товарищи аппаратчики. Интеллигенция от партии отвернулась. Это была ошибка партийных функционеров, которые ограничивали прием в партию из среды интеллигенции. Помню, когда обсуждался последний проект Устава КПСС, то в нем было написано, что членом партии могут быть рабочие, крестьяне и представители интеллигенции. Меня тогда возмутила такая дискриминация. Спрашивается: "Почему только представители?" Я написал тогда в ЦК КПСС и это слово из устава убрали.
Собрание заканчивается тем, что после некоторого препирательства по вопросу: "Кто больше имеет общественных нагрузок?", секретарем нашей партгруппы остается Гриб.
Все эти выборы всегда предопределены решением руководства. Кого оно хочет видеть себе в партийных помощниках? Кто выполнит его заказ в конфликтных ситуациях с сотрудниками?
4.10.89. Идеологический семинар в КПИ корпус 7, аудитория 103.
Докладчик Шабад Анатолий Ефимович, старший научный сотрудник Физического института Академии Наук СССР, сопредседатель клуба изобретателей Академии Наук СССР. Тема доклада: "О межрегиональной депутатской группе". Шабад говорил:
- Мне хотелось рассказать Вам, как эта группа создавалась. До последнего времени я политикой не занимался. Когда был назначен доверенным лицом академика Сахарова, то включился в политику.
(Свой рассказ Шабад вел порой не связно, поэтому могут быть ошибки в отражении действительных событий).
Впервые о создании группы депутатов заявил депутат съезда Шаповаленко. В эту группу вошел Ельцин. В академии наук разразился скандал. Велихов организовал митинг и для его проведения предоставил комнату в Доме ученых. На этом митинге Московская группа депутатов переросла в межрегиональную. 3 мая 1989 года состоялась ее собрание в Моссовете.
Сахаров сказал: "Изберем Горбачева, так как альтернативы нет".
Вновь собрание в доме ученых. Решается вопрос: создавать ли из груп-пы парламентскую фракцию. Фракция или группа?
Необходимо добиться индивидуального голосования с регистрацией результатов на компьютере.
Станкевич, Мурашов, Заславская засветились. Они 7 июля 1989 года в гостинице Москва объявили о создании международной группы.
Платформа группы, ее газеты должны быть не подцензурными и независимыми.
Газета №1 "Народный депутат" вышла полулегально в редакции "Советский физик".
Газета №2 издана как информационный бюллетень.
Избран координатный совет из пяти сопредседателей. Ельцин должен быть избран лидером, но он отказался. Населению нужен вождь, а группе – нет. Сопредседатели: Афанасьев Ю., Ельцин Б., Попов, Пальма. Выступающие требовали признать Ельцина вождем оппозиции.
Черняк критиковал Сахарова за то, что тот не видит альтернативы Горбачеву.
Ельцин альтернатива Горбачеву. Черняк – экстремист.
Национальный вопрос – старый и новый федеральный договор. Снача-ла в республиках, а затем в Союзе (Примаков, Кузьмин). Каждому народу республику. Каждой нации: 1) примат республики; 2) реализация права наций на самоопределение; 3) любой народ имеет право на самоопределение.
Свободный рынок при защите карточной системы??
Убрать шестую статью о руководящей роли КПСС из конституции.
Армию перевести на профессиональную основу. Сахаров сказал, что нам никто не угрожает. Мартиросян – против этого. Нужно ускорить созыв внеочередного съезда. На нем принять законы о выборах в местные советы, о собственности (Станкевич), о земле.
Афанасьев говорит, что ускорить созыв съезда не удастся.
В состав международной группы входят 358 депутатов (примерно), а всего на съезде 1229 человек. Лозунг: "Руки прочь от Гдляна". Съезд (Клуб) избирателей созвал раньше Миронов. Ими же была создана независимая газета "Московские новости".
Таковы основные положения выступления Шабада А.Е. Комментарии излишни.
10.10.89 года. Партсобрание на факультете электронной техники Киевского политехнического института посвящено роли коммунистов руководителей.
Начинается собрание с заявления Тронько В.Д. с просьбой снять с него партийное взыскание за развод с женой. Ставится вопрос на голосование обсуждать Тронько или нет. Решили - нет.
Далее обсуждается "мнение" народа об авторитете партии и ее руководителей, начиная с партбюро факультета электронной техники и вплоть до ЦК КПСС.
Выступает Радионов Михаил Кузьмич, бывший секретарь парткома Киевского политехнического института, и ругает КПСС, обвиняя ее во всех наших бедах. Это неприятно режет ухо. Ведь ты сам большим отрядом КПСС руководил.
А где наш теперешний руководитель партбюро Факультета электронной техники Жуйков? Его не видно.
Партсобрание мало обращено к реальной партийной жизни. Чем занимается партком КПИ во главе с Крючковым? Неизвестно. Какова платформа коммунистов Киевского политехнического института? Нужна информация об их работе.
А райком? Тоже не знаем, чем он занимается. Сообщили, что на заседании ЦК КПУ переизбран первый секретарь. Вместо Щербицкого стал Ивашко. Ведутся неконкретные разговоры об уставе партии. Так, чтобы поговорить. Обсуждается вопрос о выборах в местные органы. Вот основ-ные принципы: - один человек – один голос; - никаких депутатов от организации; - голосовать за своего депутата. А кто он? Нужно ли выбирать президента на Украине?
Ставится вопрос об отношении КПСС к РУХу. Гриб, Шаблатович предлагают коммунистам войти в РУХ. Это уже сделали Павличко, Яворив-ский и Драч.
Рассматривается вопрос об отношении к трезубцу. Главный тезис за него: трезубец - символ князя Владимира.
Чувствуется, что нас потихоньку обрабатывают.
12.10.89 года. На кафедре в коридорах (кулуарах) только и разговоров, что Шиманская незаконно израсходовала деньги по темам Корнейчука. Все младшие научные сотрудники нашей группы не вылазят из бухгалтерии Киевского политехнического института. Что-то готовится против нее. В принципе она приятная и приветливая женщина, но она мешает Скрынскому в его тщеславных стремлениях, который, не будучи кандидатом наук, возглавляет нашу группу после ухода Корнейчука.
13.10.89 года. Собрание трудового коллектива лаборатории радиофи-зики.
На нем присутствуют: Тронько, Гриб, Олейник, Сидякин, Скрынский, Плаксий, Павлюков, Кортяк, Шпакова, Крикунов, Оленяк, Клинкин, Преображенская, Максимов и от криогенной лаборатории Пеклун, Мосто-вой.
Вначале долго спорили. Какое собрание будем проводить? Собрание трудового коллектива или расширенный научно-технический совет кафедры. Решили провести первое.
Почему-то Скрынский объявил об открытии собрания трудового коллектива. Хотя его никто не уполномочивал. По крайней мере, при нас. Он поставил один вопрос: - Почему люди не получили надбавок? Коллектив сдал работы по теме №454, а тема №108 была закрыта заказчиком. Значит, все участвующие в выполнении темы №454 должны были получить надбавки.
Отвечает заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части Шиманская Н.В.:
- В свое время Корнейчуком был составлен список сотрудников на надбавки (зачитывает список). Сроки выплаты надбавок 30.06 и 30.12.89 года. Надбавки были выплачены всем, кто закрыл этап работы. Например, Мостовой это сделал для своей группы.
Скрынский:
- Однако, надбавки получили также Шиманская и Тронько по теме №76, а мы табелировались по теме №108.
Шаблатович:
- Тема №454 закрыта 29.06.89 года. Мне была назначена надбавка 40 рублей. Где она? С 30.06.89 года нужно было перейти на тему №108. Решение руководства об уменьшении надбавки за плохую работу сотрудников не было. Значит, деньги должны быть выплачены. Почему не было новой служебной записки?
Шиманская:
- Служебную записку не меняли.
Плаксий:
- Я видел у Шиманской новую служебную записку. Она была и оста-лась у Шиманской. Воронову ее не сдали.
Скрынский:
- Служебная записка об изменении надбавки должна была быть напи-сана. Так говорил Воронов.
Тронько:
- Надбавку не получили. Значит, получите премиальные. Какая разни-ца: - надбавка или премия? Деньги одни и те же.
Сидякин:
- Надбавки и премии не одно и то же. Они зависят от темы.
Пеклун:
- Надбавки устанавливает руководитель. Трудовой коллектив не голо-сует. Премию может делить коллектив. Итак, надбавки – это право админи-страции.
Шиманская:
- Устанавливать надбавку не более какой-то суммы нельзя.
Оленяк:
- Нужно было изменить распределение надбавок в ходе работы.
Шиманская:
- Повторяю, Мостовой оформил все документы по надбавкам и они (т.е. его группа) получили эти деньги.
Оленяк:
- Нужно, чтобы каждый занимался своим делом. Младший научный сотрудник не должен заниматься финансами.
Преображенская:
- Поддерживаю Оленяка. В бухгалтерию Киевского политехнического института должны ходить одни люди, а не все сотрудники кафедры. Кроме того, Полосьмак ошибочно дважды оприходовал одни и те же устройства, приобретенные за деньги научно-исследовательской части. Это привело к перерасходу.
Скрынский:
- Почему выплачены надбавки по теме №76 Шиманской и Тронько? За счет какой экономии.
Шаблатович:
- Необходимо списки с распределением надбавок по этапам темы выносить на собрание трудового коллектива, а не планировать надбавки заранее. Тогда не будет злоупотреблений.
Тронько:
- Есть ли деньги, чтобы выплатить надбавки из фонда?
Оленяк:
- Шиманская получила 300 рублей премии.
Скрынский:
- Финансовое состояние кафедры плачевно. Но можно отметить, что по теме №76 (руководитель Шиманская) на период с 1.07 до 31.12.89 года осталось 20000 рублей. С 1.09.88 года все сотрудники числились на теме №454. С 10.05.87 года до 30.06.89 года зарплата составила 4000 рублей. Оплачивались от 19 до 24 сотрудников, которые к теме №454 не имели никакого отношения, вплоть до 30.09.89 года. Вся кафедра приобретала материалы и оборудование, а оплачивались они по нашей теме №108. В то же время по теме №76 (руководитель Шиманская) израсходовано на оборудование только 46 рублей. Всего то! Куплено же для выполнения темы №76 пленок железо-иттриевого граната на 10000 рублей, стекловолокна на 2800 рублей и все это оприходовано по нашей теме №108. Каков же вклад каждого коллектива в учебный процесс? По теме Шиманской №76 его нет. Все по учебному процессу оплачивалось по нашим темам №454 и №108.
Таким образом, экономии по зарплате и по оборудованию у этих тем нет, а значит, и нет нам премии.
Сидякин:
- Что Шиманская свои деньги придержала, а израсходовала чужие?
Шиманская:
- Сначала свои железо-иттриево-гранатовые пленки я отдавала в группу Корнейчука бесплатно. Вы, Скрынский, их все там пожгли. Затем я купила железо-иттриево-гранатовые пленки на 10000 рублей за деньги Корнейчука, т.е. по темам Вашим. Стекловолокно я купила с разрешения Корнейчука на 2800 рублей.
Шаблатович:
- Премию нужно делить только по темам. Финансы должен вести заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части.
Оленяк:
- А кто несет ответственность за то, что сейчас необходимо уволить целый ряд сотрудников?
Шиманская:
- Я несла нагрузку заместителя Тронько как общественную. Сейчас же водится должность заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части с окладом 270;350 рублей.
Скрынкий:
- Наталья Васильевна, мы просили Вас зачислить наших людей на ок-лады по Вашей теме. Вы отказались. Значить у нас деньги можно брать, а давать их нам не надо?
Тронько:
- Я много людей записал на эту тему, так как она была самая денежная. Порядок наведен. Деньги по теме являются деньгами группы, выполняющей эту тему. Занимать друг другу будем только в критических ситуациях.
Скрынский:
- Двойное оприходование Полосьмаком (материально ответственный на кафедре) приобретенного на 42 тысячи рублей оборудования – недоработка Шиманской.
Оленяк:
- Шиманская не справляется со своими служебными обязанностями. Нужно ее заменить. Незнание своего вопроса. Незнание положений о преми-ях и надбавках. Так где же списки о назначении премий и надбавок?
Тронько:
- Раньше все эти вопросы решали ответственные исполнители тем. Каждый из них вел все свои финансы. Теперь у нас есть экономист. Преображенская. Ольга Карповна наведет порядок. Премию и надбавки необходимо посчитать.
Шиманская:
- Мне трудно выполнять обязанности по этой должности. Пусть попробует кто-то из Вас. Я официально прошу освободить меня от обязанностей заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части.
Кортяк:
- Есть предложение просьбу Шиманской удовлетворить. Вынести этот вопрос на партгруппу и там решить, кого назначить.
Скрынский:
- Заместитель по научно-исследовательской части должен быть назна-чен заведующим кафедрой. Это функция администрации.
Кортяк:
- Хотелось бы вернуться к вопросу о премии. Нам обещал Тронько, что если закроем успешно тему №454, каждый получит по два оклада. Затем этого не получилось. Почему?
Тронько:
- Деньги все полностью я отдал Вам. Делили вместе со всеми, т.е. коллективом.
Гриб:
- Нужно, чтобы Шиманская навела во всем порядок. Смещать ее сейчас не будем. Она не во всем виновата, как здесь пытались нам доказать.
Скрынский:
- Почему Шиманская не била в колокола с апреля месяца?
Шиманская:
- Я предлагаю ряду сотрудников написать декларацию, чтобы они зна-ли, что через два месяца они могут быть уволены, если ситуация с финансированием не изменится к лучшему.
После этих ее слов поднялся невообразимый шум. Вести какие-либо записи стало невозможно. Тронько объявил о закрытии собрания. Так завершилась первая проба сил "мальчиков" (Скрынский, Шаблатович, Оленяк) в интригах за захват власти на кафедре.
Результатом этого собрания стало то, что Шиманская была освобожде-на, и на должность заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части был временно назначен Скрынский. Чего он и добивался.
17.10.89 г. Партийное собрание факультета электронной техники Киевского политехнического института.
Жуйков сообщает, что 25.11.89 года состоится партийное собрание института по обсуждению Закона о выборах. Рассматривается предвыборная платформа Жовтневого райкома КПУ города Киева. Ее основные по-ложения:
1. Выборы в Верховный Совет УССР обязательно должны проходить на альтернативной основе, т.е. один депутат избирается минимум из двух кандидатов.
2. Местные советы должны иметь двухпалатную структуру, одна палата избирается от предприятий, а другая – от жителей района, города и т.п.
3. Выборы должны проводится на многопартийной основе.
Обсуждались также вопросы: - об общественных институтах; - о собственности; - об отношении к программе и уставу КПСС; - о выборности партийных органов; - об отношении к армии (она должна быть профессиональной); - о статусе украинского и русского языков (вскользь).
22.12.89 г. Служебное совещание у Тронько.
Первый вопрос был посвящен перспективам получения хоздоговорной темы. Институт, который финансировал нас до этого лета, отказался от на-ших услуг.
"Мальчики" нашли другое НПО, руководство которого готово дать нам для нашего руководства письмо, где указать, что им нужны результаты наших исследований. Они готовы включить наши вопросы в свои про-граммы. Однако, все это пока слова "мальчиков" - денег реальных нет.
В этой связи остро ставится вопрос об очередном увольнении сотрудников. Для этого Тронько провел опрос всех исполнителей по выполнению ими своих планов. Большие претензии к Белоусу Николаю.
Тронько говорит, что он не знает, чем тот занимается.
Белоус Н. доложил, что они с Павлюковым Константином Владимировичем обеспечивают, точнее, организуют напыление металлических слоев в Киевском политехническом институте (ответственный Павлюков) и диэлектрика на НПО "Кристалл" (ответственный Белоус).
Второй вопрос был посвящен разделу имеющихся накоплений на надбавки сотрудникам. Тронько из старых запасов выделил для надбавок 1800 рублей. Эти деньги пойдут на обещанные им два оклада для всех, кроме меня. Мне же он выделил 26 рублей. Обидно, ну ладно.
Третий вопрос касался взаимопомощи деньгами между группами сотрудников кафедры. До сих пор этот вопрос так не ставился. Поскольку денег было много, а при существующих тогда ограничениях все они не выбирались и уходили в доход государству. Теперь, когда каждая группа имеет свое отдельное финансирование, необходимо вести какие-то документы о взаимной помощи деньгами и взаимных расчетах. Такие расписки должны теперь оформляться периодически. Как это делать?
Я предложил следующее положение о межгрупповом договоре:
В связи с хозрасчетом стало нормой, что исполнителей, объединенных одной проблемой в группу, после окончания хозрасчетной темы необходимо увольнять с работы. Для того, чтобы сохранить группу исполнителей, необходимо выплачивать им зарплату в течение определенного срока до заключения новой темы. Это можно осуществлять на основании письменного договора с другой проблемной группой, имеющей финансирование внутри кафедры, с условием, что после заключения новой хоздоговорной темы первой группой деньги, потраченные на зарплату, ей будут возвращены на счет второй группы с соответствующими процентами. Договор подписывается представителями сторон (должника и ростовщика), т.е. руководителями или ответственными исполнителями групп, заместителем заведующего кафедрой по научно-исследовательской части и экономистом, утверждается заведующим кафедрой.
К сожалению мое предложение осталось без внимания со стороны Тронько, а оно позволило бы сохранить творческие проблемные коллективы (группы).
Правда здесь есть опасность того, что должник не выплатит долгов, ес-ли в течение нескольких месяцев не сможет заключить нового хоздоговора по своей теме.
27.12.89 г. Собрание трудового коллектива лаборатории радиофизики кафедры общей и теоретической физики.
Присутствуют: Павлюков, Скрынский, Тронько, Шаблатович, Оленяк, Клинкин, Плаксий, Пеклун, Шиманская, Полосьмак, Максимов, Сидякин, Преображенская.
Председатель – Сидякин. Секретарь – Максимов.
На повестке дня вопрос о распределении надбавок за второе полугодие 1989 года. Замечу, что он обсуждается уже второй раз.
Докладывает Шиманская. Она предлагает разделить кафедральный фонд 1800 рублей и выплатить надбавки за последние три месяца. За первые три месяца полугодия надбавки не выплачены. Вместо них сотрудники получили премию в октябре. Надбавки за полный год выплачивать нечем. При распределении названной суммы на надбавки пользоваться будем тем списком, что утверждали весной.
Тронько:
- По три надбавки, т.е. за три месяца, Ольга Карповна, зачитайте.
Преображенская читает:
- Белоус – 240 рублей, Зененко – 150, Плаксий – 240, Оленяк – 120, Скрынский – 120, Шаблатович – 120, Максимов – 78 рублей.
Тронько:
- Красикова получает по другой теме за полгода, т.е. 120+120=240 рублей, Сидякин – 120 рублей. Нужно, чтобы небольшие темы давали свой вклад в бюджет кафедры.
Сидякин:
- Мы с Красиковой отдали кафедре 4 тысячи рублей из 15 тысяч.
Пеклун:
- Для того, чтобы отстегнуть от себя в фонд кафедры нужна раскладка. Сейчас я взял 1000 рублей с темы Максимова. Обязуюсь их вернуть и доба-вить проценты.
Преображенская:
- Те 1800 рублей, о которых здесь идет речь, - это остаток от 1987 года, а в 1988 году осталось только 100 рублей.
Тронько:
- Наталья Васильевна успешно выполнила тему. Вышли из дикой ситуации. Она должна получить надбавку, как и все.
Сидякин:
- Сколько надбавка у Шиманской?
Шиманская:
- За три месяца 450 рублей.
Плаксий:
- Она летом получила около 1000 рублей. Кто кроме нее получил надбавки по ее темам?
Шаблатович:
- У Шиманской – экономия, а у нас – перерасход.
Плаксий:
- В первом полугодии Шиманская и ее группа получили и премии и надбавки. Она закупила приборы на 30 тысяч рублей за счет НИР Корнейчука и тем самым вызвала на его темах перерасход. На ее теме было куплено материалов только на 46 рублей всего-то. (Это повтор.)
Скрынский:
- Нужно назвать поименно, за что даем надбавки.
Тронько:
- Все деньги, которые можно получить, Вы получите. На кафедре нуж-но иметь резерв и когда возьмем новую тему, то все деньги вернуть в фонд кафедры. Сейчас мне нравится работа всех, кроме Белоуса. Ему нужно работать больше.
Скрынский:
- За первое полугодие премию получили все, а Клинкин и Павлюков не вошли в их число. Зененко, Максимову и Белоусу надбавки не назначать. Дать Клинкину и Павлюкову. Максимов и Зененко непосредственно не паяли транспарант.
Шаблатович:
- Выделено на надбавки 1618 рублей. Если всем дать, то одна Шиман-ская забирает 450 рублей, а остальным – 1168 рублей. Необходимо процентное изменение надбавок. Шиманская имеет 50% надбавку, а остальные такого процента не имеют. Диапазон надбавок широкий от 40 до 150 рублей в месяц. За неэтичное поведение сняли надбавку в 1000 рублей с Корнейчука. "Неэтичное поведение?" Что это такое?? Наши деньги забраны давно, а сейчас 7 человек получают 70% от суммы всех надбавок, а один – 30%. Так не пойдет. С Шиманской снять часть надбавки.
Оленяк:
- Клинкин и Павлюков много работали. Им дать премию. Деньги по теме, финансируемой за счет соцразвития, уже съели. На темах Максимова и Шиманской тоже ничего.
Тронько:
- Клинкину и Павлюкову в начале года повышена зарплата. Это стабильнее чем надбавки. Им нельзя обижаться. Зененко и Максимов работали над другими проблемами по моим заданиям. Им нужно дать над-бавки.
Скрынский:
- Почему в теперешних условиях перебрасывает сотрудников с темы на тему? Например, Клинкина.
Шиманская:
- Я отдала Вам 12 тысяч рублей "объема", а Вы должны мне 10 тысяч рублей за пленки.
Оленяк:
- Мы по теме "соцразвитие" опять ничего не получим, так как там опять идет перерасход из-за подключения на выплату зарплаты сторонних лиц.
Пеклун:
- Отношение к надбавкам нужно изменить. Надбавки делили неправильно. Акт приемки работы – это основание для надбавок. Наталья Васильевна учла свои ошибки. Нужно переступить через эти деньги. Просить заведующего кафедрой распределить эти деньги на надбавки самому.
Скрынский:
- Фонд распределяет заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части. Мы забыли о Василенко. Он тоже должен получить надбавку.
Шаблатович:
- Заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части Шиманская Н.В. не справляется со своими обязанностями. Все оста-лось на том же уровне. Давайте удовлетворим заявления Натальи Васильев-ны.
Тронько:
- Сейчас все нормально. Она работает. Всегда конфликты были и с другими заместителями моими по НИР. Вспомните Сидякина, Гриба. Это такая должность.
Оленяк:
- Мы не выполняем того, что требуется по закону. Все нужно обсуждать на общем собрании трудового коллектива кафедры. Общая корректировка необходима. Нужно быть всем вместе, а не по частям, т.е. по отдельным хоздоговорным темам.
Максимов:
- В нашем коллективе в течение последних трех четырех месяцев постоянно идут разговоры, как в кулуарах, так и на собраниях относительно дележа премий и надбавок. Это способствует ухудшению морального климата в коллективе. Расширяется плохая слава о нас за пределами кафедры. Этим подрывается авторитет, как руководства, так и самих молодых научных сотрудников ведущих такие разговоры. Необходимо выработать систему положений, чтобы не допускать финансовых нарушений на кафедре, ущемляющих тех или иных сотрудников. Одним из таких документов может быть письменный договор между руководителями или ответственными исполнителями тем, подписанный ими, экономистом, заместителем заведующего кафедрой по научно-исследовательской части и утвержденным заведующим кафедрой.
Шиманская:
- Что такое надбавка? Строго говоря, нет положения о надбавках.
Пеклун:
- Голосование - это круговая порука. Вопрос о надбавках должен ре-шать руководитель.
Преображенская:
- Как быть с надбавкой Белоуса?
Оленяк:
- У нас только совещательный голос. Пусть решает руководство, но работу сделал не Белоус, а Павлюков.
Шиманская:
- Здесь все время обыгрывалась сумма в 30 тысяч рублей. Для меня это оскорбительно. Я не должна отчитываться перед Скрынским. Мне известно, что Ваши результаты по разработке магнитооптического транспаранта в Москве низко оценили.
Скрынский:
- Нужно кафедральное положение о надбавках.
Максимов:
- Поручить разработать его Скрынскому.
Пеклун:
- Предлагаю отдать все деньги на надбавки, т.е. все 1800 рублей, а не 1618 рублей как здесь говорилось.
Сидякин:
- Впредь все надбавки распределять по темам.
Тронько:
- Пусть остаток денег сохранится на всякий случай.
Шиманская:
- Прошу освободить меня от выполнения обязанностей по должности заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части. Владимир Дмитриевич, уберите меня с этой должности.
——— ; ————— ; ———
Заканчивается 1989 год. Первый год моей работы в Киевском политехническом институте на должности научного сотрудника.
Хочется подвести некоторые итоги своей работы. Вот некоторые чисто научные вопросы.
Продолжал собирать и анализировать литературу по электрически управляемым транспарантам на жидких кристаллах. Составлял таблицы, по ним анализировал параметры. Собирал информацию, которая отсутствует в литературе. Эта работа доставляла мне истинное наслаждение. Мечтал, что когда-то этот материал помещу в книгу.
Собрал измерительный стенд на основе оптической скамьи ОСК-3 в лаборатории Шмыревой Александры Николаевны. Вновь наблюдал дифрак-цию на доменах в жидких кристаллах при электрогидронеустойчивости. В литературе по ней данных не встречал. Эта работа тоже доставляла удовольствие, точнее получал от нее моральное удовлетворение.
Много времени ушло на ведение переговоров по вопросам финансирования работ. Была сделана ставка на хоздоговорные работы. Однако такой способ добывания денег во времена "перестройки" оказался неэффективным.
Тронько этого не понимал и послал нас в разные организации на переговоры для заключения хоздоговоров. Так за 1989 год я побывал в Институте полупроводников АН СССР, Физическом институте АН СССР, НПО "Платан", ПО им. Манульского, НПО имени Королева, ПО "Комета", Институте радиоэлектроники АН СССР. Дважды был в командировке в Москве.
Готовил письма в различные инстанции, отвечал на их запросы, прово-дил анкетные опросы сотрудников кафедры на предмет их возможностей по ведению работ, на основе анкет составлял таблицы для каталогов научно-технических услуг, готовил информационные справки для АН УССР, разрабатывал проекты программ работ для Государственного комитета по науке и технике, а также Гособразования. Подобные программы посылал в Москву в Научный Совет АН СССР по проблеме "Оптика". Вся эта работа оказалась безрезультатной, хоздоговора мы так и не заключили. Небольшое финансирование было дано лишь по соцразвитию за счет средств Киевского политехнического института и то только практически на зарплату нескольким научным сотрудникам.
В поисках источника финансирования наших работ в 1989/90 годах мне приходилось встречаться в Москве с разными людьми, причастными к планированию науки. Запомнилась встреча с Ревенко.
Он был председателем координационного совета по средствам отображения. Раньше я его знал по книгам. Вывел на него меня Боря Егоров, заместитель по науке начальника Киевского высшего инженерного радиотехнического технического училища (КВИРТУ). Кроме того, к Ревенко посоветовал обратиться старший научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института межотраслевой информации Даревский Сергей Григорьевич. Это было позже.
С Ревенко мы встретились на проходной НИИ-5. В этом институте в 1956 году я писал свой дипломный проект. Поэтому хотелось посмотреть ин-ститут, каким он стал сейчас. Однако допуска у меня в этот НИИ не было и пришлось ограничиться встречей с Ревенко на проходной. Мы поговорили о перспективах проекционных средств отображения с управляемыми транспарантами на жидких кристаллах. Денег у него нет. Он даже увольняет своих сотрудников. Полезным было то, что он сообщил мне о Вангине, работающем над той же проблемой в "Платане".
Вот еще одна встреча. Ее организовал Кундин Анатолий Петрович (мой однокашник по Киевскому высшему радиотехническому инженерному училищу).
В институте радиотехники и электроники АН СССР я встречался с доктором физико-математических наук Прокловым Валерием Владимировичем. По словам Кундина он курирует разработку оптических вычислительных машин. Проклов ставил фантастические задачи. Число индивидуально управляемых элементов транспаранта должно быть порядка миллиона. Темп отображения вводимой информации 1018 бит/с с временем переключения порядка 10-12с. Такого быстродействия ни магнитооптика, ни жидкие кристаллы обеспечить не могут, а поэтому интерес у Проклова к нашим работам даже не возник. Он что-то говорил об электроне в потен-циальной яме.
Позже выяснилось, что работы по оптическим вычислителям курирует член корреспондент АН СССР Бурцев Всеволод Сергеевич. Он работал в Институте общей физики АН СССР у академика Прохорова Александра Михайловича. Было много телефонных переговоров с Бурцевым, его помощниками, секретарями, референтами, но результат один. Денег нам на продолжение исследований никто не выделил. Проект по магнитооптике, интегральной оптике и волоконной оптике возглавил Белованов Михаил Иванович. Говорили, что 800 тысяч рублей ушли к нему на эти работы. Вот и все наши дела.
С марта 1989 года вел научно-технический семинар лаборатории радиофизики, организовывал его, проводил заседания и писал протоколы. Самое сложное было уговорить научного сотрудника, чтобы он выступил с докладом. Конечно за исключением тех случаев, когда ему требовался отзыв кафедры на диссертацию или статью. В 1989 году выступили Тронько, Колесникова, Плаксий, Бригинец, Демьянцева, Снарский, Оленяк, Карницкий, Скрынский, Шиманская, Белоус, Павлюков, Шаблатович. Некоторые из них по два раза.
Семинары проводились интересно. Вопросы широко обсуждались. Авторитет семинара был достаточно высок. На нем рассматривались докторские диссертации.
Итак, 1989 год был переломным в моей жизни. Трудностей было очень много. Вживался в новый научный коллектив. К сожалению в октябре 1989 года пришлось перейти из научных сотрудников в старшие инженеры по учебному процессу в связи с отсутствием финансирования научного сектора кафедры. Тронько меня уверял, что это временно. Он надеялся к весне 1990 года вновь получить финансирование.
В учебной лаборатории я стал заведовать демонстрационным кабине-том. До меня демонстрациями занимался Зорич Владимир Сергеевич. Он был уже на пенсии, но продолжал работать на полставки. Тронько платил ему какие-то крохи, а специалистом Зорич был отличным. Мало того, что он хорошо знал физику в части демонстраций, он еще был неплохим артистом, довольно быстро ориентировался в сценических ситуациях при де-монстрациях. В 1989 году ему было где-то 68, 69 лет. Выглядел он бодро, был сухощав, категоричен в суждениях. Его уважали все лекторы трех кафедр физики Киевского политехнического института. Он научил меня обращаться с киноаппаратурой. Успел показать мне демонстрации по электричеству. Вдруг неожиданно заболел (радикулит). Больше на работе его не было. Он поздно женился на преподавателе физики, относительно мо-лодой женщине, и у них был еще сын, учившийся в младших классах.
Работа демонстратора вначале меня заинтересовала. Интересно было проверять на опытах то, что когда-то читал в книгах. Ведь у нас в училище физических демонстраций не было. Однако вскоре я понял, что лекторы стремятся превратить демонстратора в подсобного рабочего, и у меня интерес к этому пропал.
-1990 год-
16.01.90 года. Партсобрание факультета электронной техники Киевско-го политехнического института.
Повестка дня: отчет и выборы партбюро. Отчета как такового нет.
Выступает парторг кафедры Систем автоматизированного проектирования Заиченко. Предлагает работу партбюро факультета электронной техники считать неудовлетворительной. В чем причины такого положения в организации? Говорят, виновата пассивность коммунистов и парткома КПИ.
Что же делать? Идут предложения: - дать наказ партбюро; - частично переизбрать; - полностью переизбрать партбюро. Выступает декан факультета Якименко Юрий Иванович. Партком Киевского политехнического института не работает. Неясно как работать нам.
Заведующий кафедрой Петренко констатирует, что партия раскалыва-ется. Необходимо потребовать срочного созыва партконференции города Киева.
Решил выступить сам. Это первое и кажется последнее мое выступление на партсобрании факультета электронной техники . Я тогда ничего не понимал, что происходит в партийной организации КПИ. У нас в училище такого не было.
Смысл моего выступления сводился к следующему. Не раскачивать лодку самим коммунистам, а объединиться на платформе ЦК КПСС. Хотя коммунизма в платформе нет, но зато есть гуманный и демократический социализм. Социалистическая демократия как ее теперь понимать? Частная собственность. Будет она или нет? Признаем мы ее или нет?
В том и другом случае нужно вести борьбу за массы. Многопартийная система, о которой я еще слышал в училище от политработника крупного масштаба, говорят, уже есть. Якобы состоялся 19 съезд ВКП(б). Платформа ЦК КПСС не отменяет ее Программы и Устава и мы, как коммунисты, долж-ны их поддерживать.
Оставлять взносы в первичных организациях не нужно. Это источник злоупотреблений. Если необходимо, самим организовать небольшой фонд.
На собрании стало известно, что 8.02.90 года в Киевском политехническом институте состоится собрание по обсуждению платформы демократического клуба коммунистов Украины. Чем эта платформа отличается от платформы ЦК КПСС? Говорят, что демократический клуб коммунистов Украины отказывается от демократического централизма, т.е. подотчетности низших организаций высшим. Сама партия строится как-то снизу. Еще много говорят, что необходимо вертикальные структуры заменить параллельными.
На собрании демократического клуба я не был. Тогда у меня были следующие мысли. Чтобы сохранить влияние коммунистов и допустить многопартийность нужно дать народу право выбора между двумя коммунистическими партиями: КПСС№1 и КПСС№2. Одну из них продолжал бы возглавлять Горбачев, а вторую – кто-либо из ЦК, ну, к примеру, Лигачев. Тогда они бы критиковали друг друга, и дело двигалось. Периодически как в США менялись бы на политической арене. В кулуарах я об этом говорил, но на собрании не решился сказать. Надо мной висело завещание Ленина: "Хранить как зеницу ока единство партии".
Теперь оценивая происходящее можно сказать, что тогда никто из моего окружения не думал, что партию коммунистов предаст первый "коммунист" Горбачев. Поэтому я как-то не воспринимал всю эту возню с платформами серьезно.
17.03.90 года. Собрание трудового коллектива кафедры общей и теоретической физики.
Обсуждается проект Устава Киевского политехнического института, разработанный Лукачем. Докладывает заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части (одной из кафедр КПИ) Гаврилов Геннадий Михайлович.
За прототип взят устав Московского государственного университета. В проекте устава, разработанного руководством КПИ, многие вещи продекларированы. Поэтому мы предлагаем свой вариант.
Устав Киевского политехнического института должен быть утвержден только на Конференции трудового коллектива. Высшим органом управления Киевского политехнического института является Совет. Сейчас существую-щий Совет Киевского политехнического института не избирался. В предло-женном руководством Уставе смешиваются понятия законодательной и исполнительной власти.
Нет четкого разграничения полномочий Совета Киевского политехнического института и Ученого Совета Киевского политехнического института. Нужно отрегулировать механизм хозяйственной деятельности подразделений (кафедр, центров, научно-исследовательских лабораторий). Накладные расходы (сейчас они 23%) переводить на отдельный расчетный счет. Необходимо договорится о разделе прибыли. Сколько оставить кафедре? А сколько отдать ректорату Киевского политехнического институ-та? Кафедры тоже должны иметь свой фонд соцразвития. Кафедральными деньгами никто, кроме трудового коллектива не может воспользоваться. Надбавки платить ежемесячно.
Таковы основные положения проекта Устава Киевского политехнического института, предлагаемого нами. Все должен решать трудовой коллектив. Совет КПИ избирается на Конференции трудового коллектива. Устав КПИ и Коллективный договор утверждаются там же.
Если этого не сделать, то будет все то, что мы имеем сейчас.
Неизвестно, куда исчезают деньги, отчисляемые от хоздоговорных научно-исследовательских работ. По нашим расчетам из накладных расходов получается сумма в 5;6 миллионов рублей ежегодно. Когда мы хотели это проверить, то главбух приказал перекрыть доступ к бухгалтерским документам.
Куда ушел фонд соцразвития тоже не ясно. В конце прошлого года на счету КПИ было 20;25 миллионов рублей. Куда они делись?
Все от того, что право подписи на распределение кредитов в Киевском политехническом институте имеет 25;30 человек. Необходим общественный контроль за расходованием денег в КПИ и особенно той их части, которую зарабатывают кафедры посредством хоздоговорных работ.
Решение трудового коллектива нашей кафедры. Поддержать усилия коллег в разработке альтернативного проекта Устава Киевского политехнического института.
23.03.90 года. Научно-технический Совет кафедры. Продолжались дискуссии о разделе власти в КПИ. Верховная власть – законодательная Совет Киевского политехнического института и Ученый совет Киевского политехнического института. Исполнительная власть – ректорат.
Такие же проблемы волнуют сотрудников кафедры. Как разделить власть на кафедре? Точнее, кто должен делить деньги? Вот основной вопрос всех заседаний и собраний на кафедре.
Плаксий был где-то на совещании, на котором Пукиш (главбух КПИ) докладывал о расходах в Киевском политехническом институте. Финансовые махинации в Киевском политехническом институте расследовал Петренко (завкафедрой на факе). Вывод: необходим систематический контроль за расходованием средств. Фигурировали такие цифры. В фонде развития было 15 миллионов рублей. За выпуск студентов КПИ перечислено 23 миллиона рублей. Почему эти деньги не дошли до кафедр? На загранкомандировки ушло 400 тысяч валютных рублей. Поднимался вопрос о лицевых счетах кафедры.
Вернулись к вопросу о взаимных долгах друг другу на кафедре, но он не получил должного развития, так как не был подготовлен документально. Видно Шиманская уклоняется от детального рассмотрения этого вопроса.
Третьим вопросом рассматривалась структура научно-исследовательской части. Докладывала Шиманская. Научно-исследовательская часть состоит из научно-исследовательского сектора, финансируемого за счет хоздоговорной тематики, и тематики госбюджетного финансирования, а также государственной тематики, не финансируемой, но подлежащей исполнению.
В научно-исследовательском секторе концентрируются научные сотрудники, которые могут оплачиваться как за счет хоздоговорных, так и за счет госбюджетных тем. Преподавательский состав кафедры может подключаться к выполнению любых тем, в том числе и неоплачиваемых.
Оленяк:
- Обязан ли заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части заниматься поиском финансируемой хозтематикой?
Шиманская:
- Добывать хоздоговорные темы не является моей обязанностью.
Оленяк:
- Обязаны ли Вы вникать в дела других научных групп, кроме своей?
Шиманская:
- Нет таких критериев.
Оленяк:
- Есть ли должностная инструкция для Вас?
Шаблатович:
- Что было Вами сделано с мая 89 года по март 90 года в плане обеспечения финансирования научно-исследовательского сектора кафедры?
Тронько:
- Этот вопрос мы на каждом собрании обсуждали. Хотя следует заме-тить, что он задан нетрадиционно. Павловский на уровне министра образования договорился о финансировании всей своей кафедры. Также поступили Слипченко и Праховник.
Шаблатович:
- У нас нет протоколов по обсуждению вопросов о добывании денег.
Сидякин:
- Удовлетворяет ли заведующего кафедрой работа его заместителя по научно-исследовательской части?
Тронько:
- Заместитель по научно-исследовательской части обязан вникать во все дела этой части кафедры и представлять кафедру во внешней сфере.
Шиманская:
- Если кто-то хочет меня заменить, то я готова передать дела.
Оленяк:
- Владимир Иванович (т.е. я) собрал наши предложения и разослал их в различные инстанции. Как результат этой работы к нам пришли запросы. Почему этим занимался он, а не Вы?
Шиманская:
- Эта работа была поручена ему. Затем и я подключилась к ней.
Оленяк:
- Член корреспондент АН УССР Барьяхтар забрал все деньги, выделяемые на магнитооптику. Что сделано для получения части их?
Скрынский:
- К нам не приходит информация из отдела научно-технической информации. Мы пропустили пять конференций. За этим тоже нужно сле-дить. Много и других вопросов не решается, в частности, штатное распи-сание.
Мостовой:
- Табель и штатное расписание должны составляться экономистом.
Оленяк:
- Вы должны координировать оплату приборов (обращается к Шиманской). Так неправильное распределение приборов при их приходовании по темам вызвало перерасход по нашей теме. В этом виноват не только заведующий лабораторией.
Тронько:
- Протокол! Записать все претензии к должностной инструкции моего заместителя по научно-исследовательской части.
Плаксий:
- Дополню, что заявки на оплату принимались без учета реальных средств на теме.
Гриб:
- Координировалась ли Вами (обращается к Шиманской) учебная и научная работа?
Шиманская:
- С каждой темы мы отчисляем 10% объема на учебные вопросы.
Сидякин:
- Заместитель по научно-исследовательской части обязан контролиро-вать всю научную работу кафедры. Вести учет не финансируемых работ. Привлекать преподавателей для работы в НИР.
Плаксий (Зачитывает должностную инструкцию заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части):
- К этой институтской инструкции ничего не нужно добавлять или исключать. Однако необходимо разработать правила взаимоотношений между группами. Вопросы заключения хоздоговорных тем рассматривать на заседании Научно-технического совета кафедры. Необходимо периодически уточнять процент отчисления средств на учебный процесс. Обсуждать состав и подбор сотрудников, а также их распределение по группам. Оплата вспомогательному составу лаборатории по учебному процессу утверждается на заседании научно-технического совета. Для контроля за движением средств назначаются ответственные исполнители. На гарантийных письмах и заявках всегда должна быть подпись ответственного по теме. Заказы на стороне должны быть учтены. Научная группа может рассматривать состав их сотрудников, которые берутся на ее содержание. Кормить надо только перспективных. Учебному процессу, т.е. его сотрудникам платить, но премии давать только тем, кто работает по научно-исследовательской части. Дорогостоящее оборудование закупать только за деньги группы.
Гриб:
- Нужно больше выдвигать на руководителей тем новых людей. Служебная инструкция, зачитанная нам, – хорошая. Преподавателей без выполнения конкретной работы не финансировать. Заместитель по научно-исследовательской части должен контролировать вклад научного сектора в учебный процесс и помогать им. Копии гарантийных писем нужно отдавать заместителю по научно-исследовательской части.
Пеклун:
- Изложенные здесь обязанности заместителя по научно-исследовательской части выполнить невозможно. Он должен только руководить наукой. Деньгами должны распоряжаться заведующие лабораториями. Структура такова заведующий кафедрой – заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части – заведующие лабораториями.
Оленяк:
- Предстоит конкурс 20 апреля на замещение должности заместителя по научно-исследовательской части. Сейчас у нас сплошные проколы. Фи-нансовая неразбериха, конференция, программы, ОНТИ, надбавки. Как они утверждаются? Что является трудовым коллективом, утверждающим надбавки? Разработать положение об утверждении надбавок. С каких средств оплачивается работа на вредных для здоровья рабочих местах. Зачем нам соцстрах. Не ясно. Плохо поставлена работа научно-исследовательской части. Я против того, чтобы Шиманская занималась научно-исследовательской частью.
Тронько:
- Нужны конкретные предложения. Прошу помнить о принципе взаим-ной зависимости. Научный руководитель может уволить ненужного ему сотрудника. Здесь налицо сочетание хозрасчета и командной системы.
Скрынский:
- О механизме аттестации сотрудников. Она проводится один раз в год, а не раз в три года. Администратор имеет право объявить сотруднику, что он проходит аттестацию. Месяц назад был назначен конкурс на должность заместителя по научно-исследовательской части. Работа научно-исследовательской части должна быть увязана с советом трудового коллектива кафедры, заведующим кафедрой и научно-техническим советом. Соединить учебный процесс и научно-исследовательскую часть. Составить смету на отчисления научно-исследовательской части (10%) учебному процессу.
03.04.90 года. Научно-технический совет кафедры рассматривает работу технологического участка.
Группа технологов включает Павлюкова Константина Владимировича, Белоуса Николая и Шпакову Ирину Владимировну.
Рассматриваются вопросы запуска технологического участка для напыления электродов на стеклянную подложку для магнитооптического управляемого транспаранта. Нужно пылить медь, алюминий и окись цинка. Отчитались о своей работе Павлюков, Белоус, Шпакова, отметив в основном трудности.
Тронько:
- Ситуация немного прояснилась. Мы свои исследования приспосабливаем под имеющуюся материально-техническую базу. У нас платят за промежуточный результат, а у японцев – за конечный. Не выполнил – не получил. Белоус должен подключиться к Павлюкову и работать. Его ругали раньше. Как мне себя вести с ним? Белоус сам себе противоречит. Вы не выполнили своего плана. Нужно работать с учетом новых условий. Хочу найти с Вами общий язык. Как мне быть? Много энергии у Вас уходит на работу в кооперативе, и этот научный сотрудник сейчас просто валяет дурака. Нужно доказать, что стараешься. Философия Ваша должна быть настроена на участие. Я хочу уволить Белоуса с записью в трудовую книжку.
Шпакова:
- Отработка процессов нанесения фоторезиста и фотолитографии в на-ших условиях не выполнима. За наладку установки нужно уплатить 412 руб-лей. Я отказалась пойти и уплатить за гостиницу для наладчика. Это не моя работа. Я работаю над конструкторской документацией.
Оленяк:
- Если Костя Павлюков заболеет, то ему замены нет. Почему не подключить Киселева, у которого наш "Цейс"? Нужно решить этот вопрос. Сейчас не изготовлена структура электродов. План не выполнен. Если ее не будет к 15 мая, то она уже может быть совсем не нужна. Вся работа прекратится.
Белоус:
- Мы обсудили с Костей и решили, где что делать. Владимир Дмитриевич, каковы Ваши конкретные условия моего ухода с работы?
Плаксий:
- Медь будем пылить на "Кристалле".
Тронько:
- Составить Косте и Коле новый творческий план. Назначаю теперь Костю старшим в группе технологов.
Шаблатович:
- Коля, что ты видишь главным в своей работе?
Белоус:
- Главное структура электродов, но зачем Вы друг другу пускаете кровь?
Тронько:
- Коля, я Вас так просто не уволю. Вы должны отработать те деньги, которые получили в течение двух лет. Нужно работать на своем месте, а Вас никогда нет.
Максимов:
- Необходимо решить этот вопрос организационно и подчинить группу технологов Плаксию. Он обладает достаточным авторитетом и знаниями, чтобы ее возглавить.
Скрынский:
- Владимир Иванович, не вмешивайтесь в эти дела. И почему Вы присутствуете на нашем совещании.
Максимов:
- Меня пригласил Владимир Дмитриевич, чтобы я присутствовал здесь и вел протокол.
Тронько:
- Владимир Иванович, не надо уже вести протокол. Это ведь не семи-нар.
Тронько:
- Группе технологов собраться завтра в три часа.
05.04.90 года. Партсобрание кафедры.
Рассматриваются вопросы, связанные с заменой заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части, в связи с уходом Шиманской Н.В. с этой должности.
Информация Тронько: - научно-исследовательская часть переводится на хозрасчет. Если нет финансирования - научные сотрудники увольняются. Нужен новый руководитель научно-исследовательской части, который смог бы добывать деньги. Возможные кандидаты: Плаксий, Оленяк, Скрынский. Первые два хорошие научные сотрудники в полном смысле этого слова. Скрынский пытается стать организатором. Взгляды Скрынского: - У него нет сомнений в своих суждениях. Не хватает культуры. Зато инициатива хлещет через край. Подготовил программу работы заместителя по научно-исследовательской части. На год условно можно поставить его на эту должность.
Плаксий:
- Ставку надо делать на человека, а не на программу. Нужен человек, который будет выполнять программу, сформулированную кафедрой. Как он будет поддерживать перспективные направления, если он сам не занимается наукой. Он изначально будет тормозом, в том числе и по хоздоговорным те-мам.
Гриб (парторг):
- Скрынскому на научном сотруднике нужно поставить крест. Он учил-ся на отлично. Если человек не занимается наукой, то давайте поставим его руководить ею. Интересно. Сильно возросли требования к заместителю по научно-исследовательской части со стороны сотрудников научно-исследовательского сектора. Как будете делать - проведете аттестацию или просто назначите его по приказу.
Сидякин (доцент):
- Лучше было бы, если бы на должность заместителя по научно-исследовательской части поставить преподавателя. На один год Скрынского рекомендовать. Владимир Дмитриевич, я призываю высказаться сейчас.
Гриб:
- Цель руководителя научно-исследовательской части использовать капитал преподавателей. Заместитель по научно-исследовательской части должен быть проныра. Саша (Скрынский) односторонний, а Плаксий?
Тронько:
- Плаксий единственный, кто может делать по настоящему научную работу. Шаблатович работает в основном в коридоре языком.
Плаксий:
- Они будут руководить, а я бы за них пахал. Скрынский ездит и торгу-ет моими идеями.
Корницкий:
- Руководить должны преподаватели, а научные сотрудники быть в их группах.
Клочко Станислав (доцент):
- Пусть Плаксий будет иметь власть, ему проще будет выполнять рабо-ту по НИР. Плаксий будет больше на месте.
Бублей (доцент):
- Нужно посмотреть, как у нас распределены люди по должностям общественного характера. Сидякин ведет политический семинар, Корницкий отвечает за конструкторское направление, Скрынский член профкома института, Стадийчук – профактивист, Шаблатович – профорг кафедры.
Гриб:
- Работа профорга сильно ухудшилась. Чем я воспользовался по линии профкома?
Сидякин:
- Вообще не велась. Политсеть тоже не работает. Занятия идут формально. Ответственность ухудшилась.
Шаблатович:
- Вы имеете в виду: мыло, пайки, цыплята.
Сидякин:
- Через профком нужно заставить учебную часть выдавать нагрузку преподавателям не более 820 часов, а не 1000 часов. Пересдача экзаменов не учитывается в нагрузке. Необходимо платить за методички. Чем сейчас должна заниматься партгруппа? Большой политикой? Да. Политпросвещением и идеологической работой.
16.04.90 года. Вернулся Скрынский из Москвы. По его словам привез хоздоговор на 70 тысяч рублей. Павлюков говорит, что 20 тысяч очевидно пойдут на зарплату.
19.04.90 года. Собрание трудового коллектива посвящено выборам заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части и коллективному договору.
Сначала это собрание планировалось как заседание кафедры, но на нем присутствовало только шесть преподавателей из более чем двадцати, а по-этому решили провести собрание трудового коллектива.
Со вступительным словом выступил Тронько В.Д. Он объяснил необходимость смены караула. Поблагодарил Шиманскую Н.В. за то, что она хорошо работала. Вот и все.
Пока он пел эти дифирамбы, я думал о ней. На предыдущих собраниях Скрынский А.В., Плаксий Ю.С., Шаблатович А.Н., Оленяк Б.С. успешно добивались ее снятия. Значит, она не так уж хорошо работала. Однако многих она устраивала, в частности, преподавателей. Да и в научно-исследовательском секторе хорошо к ней относились: я, Павлюков К.В., Пеклун В.Ф. и другие. Но, если быть объективным, то следует отметить, что в последнее время у нее появилась некоторая мания величия. Порой от нее можно было услышать, если не откровенную грубость, то пренебрежительное высказывание: "У нас сейчас решаются общественные дела, а Вы со своими личными лезете". Личное мое состояло в том, что я не получил половину зарплаты в декабре 1989 года. Это случилось отчасти по моей вине. Дело в том, что мне перенесли отпуск с середины декабря на 1 января, а этого не сказали экономисту Преображенской О.К., полагая, что об этом ей сообщит бухгалтерия. Были и другие не весьма приятные встречи с Шиманской Н.В., но в общем я к ней относился терпимо и даже защищал от нападок "мальчиков".
В конце своей речи Тронько предложил выдвигать кандидатуры на должность заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части.
Сидякин В.Г. от научно-технического совета кафедры предложил Скрынского А.В., сказав при этом, что тот не отказывается взять на себя этот труд.
На самом деле Скрынский давно метил на эту должность и напросился, чтобы его выдвинули от НТС, на заседании которого он в буквальном смыс-ле слова ударил по столу своей программой по структуре научно-исследовательской части кафедры.
Затем выступил сам Скрынский с изложением своей программы. Основная ее направленность – заигрывание с преподавателями: - научные сотрудники должны помогать в рабочее время преподавателям (Как? В чем?); - научно-исследовательская часть должна отчислять средства на развитие учебной лаборатории (это было всегда); - взаимные договоренности по денежным расчетам между групами научных сотрудников (это моя идея заключения договоров между группами, не получившая поддержки у Тронько).
Затем выступил Плаксий Ю.С. Он сам предложил свою кандидатуру и изложил свою программу.
По своей сути она мало чем отличалась от программы Скрынского.
Заболотная Т.Г. спросила:
- Как мыслится оказывать помощь преподавателям со стороны сотрудников научно-исследовательского сектора?
Ответ Плаксия:
- Вести почасовую нагрузку.
Заболотная:
- А как насчет бесплатной помощи в рабочее время?
Скрынский что-то предлагал, но Плаксий сказал, что это нереально. Другими словами, кто же будет работать бесплатно?
После этой "дискуссии" состоялись выборы. За Скрынского проголосовало 18 человек, за Плаксия – 4. Шаталова воздержалась. Я голосовал за Скрынского (Почему? Мне даже самому себе теперь трудно ответить).
Ранее Тронько говорил, что Плаксий хороший специалист, а поэтому переключать его на административную работу не стоит.
Шаблатович, бывший комсомольский функционер, высказал "мысль", что вообще руководить может не специалист. Подписывать бумаги дело не-хитрое.
Я возразил ему, сказав, что выбирается не помощник заведующего кафедрой, а его заместитель. Это разные должности. Заместитель принимает решения по научным вопросам о перспективах развития науки на кафедре.
По коллективному договору выступил профорг Шаблатович А.Н. Он остановился на распределении профсоюзных средств по статьям расхода. Мимоходом, как бы невзначай, заметил, что получил 400 рублей из профко-ма в счет компенсации за построенную им кооперативную квартиру. Вот так? Не успел Шаблатович попасть в профаппарат, а уже получил "лакомый кусок".
Да, общественные фонды – это общественное надувательство (Мысль моя).
Временность назначения Скрынского обуславливалась тем, что он не имеет ученой степени кандидата наук. Но все же его назначением был еще разыгран один фарс. Объявлен конкурс на замещение этой должности в пределах кафедры. На конкурс подали Плаксий и Скрынский. Плаксий кандидат физмат наук и старший научный сотрудник. Скрынский был младшим научным сотрудником. Тронько В.Д. хотел видеть в своих заместителях Скрынского. Он надеялся на его пробивную способность и напористость, особенно в денежных делах.
Позже Тронько сильно жалел о том, что допустил Скрынского на эту должность. Скрынский стал вхож во все руководящие кабинеты и много навредил Тронько, о чем тот мне неоднократно говорил.
11.09.90 г. Заседание научно-технического совета кафедры общей и теоретической физики в кабинете Тронько В.Д. (корпус 7, комн. 227).
На ряду с другими вопросами рассматривался вопрос о ходе выполне-ния работ по хоздоговорной НИР, выполняемой Шиманской Н.В.
Она, обрисовав общую картину, потребовала от Тронько выделения ей одного сотрудника в помощь, так как Линчевский Игорь Валентинович зая-вил, что ему в этой работе по оптике делать нечего.
Тронько предложил радиотехническую часть работ отдать в лаборато-рию Пеклуна. Однако последний возразил: - "Мои все люди заняты. Мне нужно срочно заключать новые темы".
Тронько призывал к объединению усилий кафедры. Шиманская настаивала на том, что ей нужен сотрудник, который бы не только выполнил радиотехническую часть проекта, но и ездил бы по командировкам.
Такого сотрудника Тронько нашел в моем лице, и я был подключен к выполнению работ по датчику угла поворота гироскопа.
-1991 год-
01.06.91 года. Сегодня суббота. Стою с машиной (вернее сижу в маши-не) в очереди за бензином. Пока его нет. Будет он или нет точно неизвестно. Люди дежурят в очередях за бензином ночами. Я предпочитаю ночами спать.
Что с нами сделали? Куда мы зашли. "Все во имя народа". "Все для народа". Об этих лозунгах сейчас демократы забыли. Все озлоблены. Нет никакой ясности в том, что нас ожидает. В стране произошел тихий переворот, называемый "перестройкой". То, что не смогли сделать наши враги, сделали наши "вожди".
Вернемся к делам на нашей кафедре. С Тронько дело плохо. Он сильно пьет, а, говоря откровенно, он оказался алкоголиком. Я раньше этого не знал, когда встречался с ним в университете, на улице или даже дома у меня или у него. Как-то после очередного запоя заявил мне, что хочет лечиться, но никак не решится. Говорил мне об этом сугубо доверительно. Неплохой он человек, но такая у него болезнь. Отсюда все его беды в семейной жизни и на работе.
Иногда у него бывает прилив откровения. Как-то мы были вдвоем на пляже, в Гидропарке загорали и купались. Он тогда сказал мне, что имел бо-лее 30 женщин. Я задумался над проблемой такого обилия связей. Сопостав-лял и свой опыт. Полагаю, что ему просто не встретилась в жизни женщина, которая захватила бы его всего полностью без остатка. Вот он и мечется ме-жду ними.
По себе знаю, когда мне хотелось все время быть с Людмилой (первая моя жена), то практически никуда не тянуло. Если быть честным до конца, то за исключением небольших ухаживаний в командировках и поездах, да и то без конечного результата.
Тронько выходец из семьи, в которой были довольно крупные работ-ники партийной, военной и административной номенклатуры.
Так, как я уже писал, его родной дядя был членом ЦК КПУ. Он отве-чал за культуру. Был довольно жестким, как мне говорил скульптор, де-лавший бюст Люси.
Отец военный медик. Был начальником военного санатория, полковник медицинской службы.
Брат - директор института эндокринологии.
Его (т.е. Владимира Дмитриевича) вторая жена Нина, дочь бывшего министра культуры УССР Мазепы. Может, к нему ходила на прием моя Людмила, когда ее незаконно исключили из списков принятых в консерваторию. Думаю, что здесь сыграло то, что хотя девичья фамилия ее Кулиш, но писалась она по национальности русской. Украинцы этого ей не простили.
Вернемся к Тронько и кафедре. За прошедшие два года научно-исследовательская часть на кафедре практически распалась. В группе Владимира Дмитриевича на ставках научно-исследовательской части остались Шиманская Н.В., Плаксий Ю.С., Скрынский А.В., Оленяк Б.С., Шаблатович А.Н. и Юрченко, т.е. 7 человек. В лаборатории Пеклуна Виталия Федоровича сотрудников тоже поуменьшилось. Сейчас там 15 человек. За эти годы научно-исследовательская часть перебивалась мелкотемьем. Финансирование научных работ выбивалось самими исполнителями, так Шиманская добилась хозтемы на 30 тысяч рублей, а Скрынский – на 60 тысяч рублей. У профессора Олейника Валентина Петровича также небольшая тема на 20 тысяч рублей, но по госбюджету. Нет уже больше полумиллионных тем. В этом году других тем пока нет.
Тронько говорил мне, что "мальчики" (это Скрынский, Шаблатович и Олейник) выбивают деньги на управляемый транспарант порядка 15 тысяч рублей. Мне было непонятно почему эти, так называемые "мальчики", т.е. просто младшие научные сотрудники должны искать источники финансирования своих разработок. Что же делает эта громадная надстройка заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части, сам заведующий кафедрой, помощник проректора и сам проректор по науке и их аппарат. Если каждый научный сотрудник будет бегать по Киеву и колесить по стране в поисках денег, говоря грубо, на свое пропитание, то когда же он будет заниматься научными исследованиями.
Пусть даже он найдет себе источник финансирования, который окупит результаты проведенных им исследований, но все равно под простого науч-ного сотрудника выделят, как правило, небольшую сумму и потребуют в ко-роткий срок завершить работу.
Таким образом, через несколько месяцев, максимум через полгода, нужно снова окунаться в поиск денег. Когда же работать?
Вернемся к тем 15 тысячам рублей, которые многократными поезд-ками в Москву выбивают "мальчики". Тронько говорит, что эти деньги даст Кибернетический центр – организация, входящая в АН СССР. К нам оттуда год назад приезжал Федоров. Тогда я составил рекламные проспекты на наши разработки и разослал в разные инстанции. Один из них и попал к Федорову. Он заинтересовался им, поскольку параметры его удовлетворяли, и приехал к нам. Писал я и конкурсные программы и рассылал тоже в разные инстанции. Может один (или одна) и сработали.
Небольшая величина денег, выделяемых на эту работу Кибернетиче-ским центром, говорит о том, что они хотят только получить сведения о современном состоянии разработок в области изготовления управляемых транспарантов.
Добиваясь финансирования научно-исследовательской части ВУЗа пу-тем поиска случайных заказчиков, я понял, что система хоздоговорных тем обречена. Сейчас в Киевском политехническом институте хоздоговорные те-мы имеют те, у кого старые прочные связи как родственные (Айвазова), так и взаимовыгодные (часть от перечисляемых денег заказчиком получают его представители).
Раньше финансирования работ через хоздоговорные темы можно было добиться относительно легко. Это было обусловлено в самой системе финансирования разработок. Так при выдаче технического задания на разработку какому-либо крупному научно-производственному объединению, производственному объединению, заводу в смету разработки закладывались контрагентские деньги. Эти деньги завод сам потратить не имел права. Он должен был их израсходовать на оплату работ, выполненных для него посторонними организациями и прежде всего высшими учебными заведениями. Так оплачивались разработки отдельных узлов или просто научные исследования, необходимые разработчикам на заводе. Иногда, а может даже весьма часто, эти контрагентские деньги просто отдавались по знакомству или за личные услуги. Зачем заводу эти деньги, если его сотрудники не могли положить их себе в карман? За счет этих денег жила вся Вузовская наука.
Сейчас ситуация изменилась. Выделенные на разработку деньги науч-но-производственное объединение, производственное объединение, завод могут тратить по своему усмотрению. Спрашивается: - Зачем отдавать день-ги кому-то, если их можно положить в свой карман. Так, образно говоря, рассуждают теперь в научно-производственном объединении, производственном объединении и на заводах. А то, что погибает вузовская наука, до этого никому нет дела. Вот почему резко сократился приток денег через хоздоговорные темы в ВУЗы.
Теперь хоздоговорные темы даются только под какие-то не совсем законные операции и хорошо проверенным лицам. Варианты могут быть различными. Например, мы Вам финансируем хоздоговорную тему по безналичному расчету, а Вы нам возвращаете частично наличными. Как? Это Ваша забота.
Второй вариант. Мы Вам даем тему и финансируем ее, но Вы часть де-нег переводите кооперативу за разработку какой-то, но строго определенной части задания, а кооператив нанимает нас для его исполнения. Все законно! Вот Вам и рынок в науке. Научные сотрудники чтобы выжить превращаются в деляг.
Еще вариант. У нас нет ни площадей, ни оборудования, но у нас есть идеи и деньги под них. Вы даете нам площади и оборудование, а мы приво-дим туда своих людей и они делают то, что нам нужно на Вашем оборудова-нии. Вам же дается небольшая по деньгам хоздоговорная работа, по которой Вы должны представить бумажный отчет. Его мы за Вас даже напишем. Так нам выгоднее, чем брать в аренду помещения, покупать оборудование. А это все сейчас стоит очень дорого. Вы тоже не будете обижены, мы вас просто зачислим к себе консультантом на полставки, а может и на полную.
Разумеется, консультантами зачисляются заведующие кафедр или профессура, а рядовые младшие, обычные и старшие научные сотрудники продолжают увольняться из Киевского политехнического института.
17.12.91 г. В декабре Скрынский и Шаблатович активизировались. Им срочно потребовались ключи от 019 комнаты 7 корпуса, где стоят технологические напылительные установки в нерабочем состоянии. Что-то там они хотели взять для кого-то. Шаблатович как-то проговорился.
Я сказал Тронько, что они требуют ключи. Он распорядился, чтобы я туда никого не пускал. Я и сам понимал это, поскольку установки не имели хозяина после ухода Павлюкова Константина Владимировича. Кроме того, наличие ключей у нескольких человек порождает безответственность. Потом виновного не найдешь.
Однако Скрынский напирал. Я сказал ему полушутя:
- Давай письменное распоряжение шефа.
Это было на заседании кафедры. Получаю записку от Скрынского с требованием немедленно отдать ключи Шаблатовичу от 019 комнаты. Кончилось заседание. Скрынский мне кричит:
- Идите вниз и отдайте ключи Шаблатовичу.
Я говорю ему, что с письменного разрешения Тронько и выхожу в коридор, где встречаю Тронько. Сказал ему, что Скрынский давит на меня. Требует ключи. Тронько ответил:
- Не давай. Иначе они там все растянут.
Мы расходимся, и я спускаюсь вниз на первый этаж в 019 комнату. Вскоре приходит Шаблатович и швыряет мне на стол бумагу написанную рукой Скрынского и подписанную как будто Тронько.
Подпись у него предельно простая. Несколько ни о чем не говорящих, непохожих на буквы русского алфавита крючков.
Секрет такой подписи открыл мне когда-то Костя Павлюков. Он состо-ит в следующем: 1) ее легко подделать; 2) от нее легко отказаться.
Обе составляющие секрета подписи выгодны Тронько.
Поскольку его часто не бывает на работе, порой неделями, то по не очень принципиальным вопросам (таковыми считались кадровые и денежный), сотрудники кафедры сами расписываются, подделывая подпись Тронько, и все сходит. При этом его не ищут и не беспокоят дома. Это вполне устраивает Тронько.
От такой подписи Тронько может всегда легко отказаться, даже если сам подписал. Ни одна экспертиза не установит подлинная это подпись или нет. Такая же простая по форме подпись у декана Якименко Юрия Ивановича. Два пересекающихся круга.
Пример подобного уклонения руководства от ответственности как-то привел мне Богдан Оленяк.
В начале восьмидесятых годов в бухгалтерии КПИ была выявлена серьезная недостача. Я о ней слышал, находясь еще на службе в армии, т.е. далеко за пределами Киевского политехнического института.
О сумме недостачи ходили разные слухи, но больше всего муссирова-лась цифра – сто пятьдесят тысяч рублей. Автомашина "Жигули" тогда стои-ла пять-шесть тысяч рублей.
Так вот, когда эта недостача была вскрыта, проректоры отказались признать свои подписи на документах, по которым главбух выплачивала деньги и вся эта недостача была отнесена на ее счет. Правда, говорят, потом все спустили на тормозах.
Зная эти КПИшные штучки, я усомнился в подлинности подписи Тронько и говорю Шаблатовичу:
- Тронько только что запретил давать кому бы то ни было ключи от 019 комнаты.
Это не остановило Шаблатовича. Он продолжал напирать на меня, посыпались угрозы вроде следующей:
- Если я захочу, - кричал Шаблатович, - то Вас уволят в двадцать четыре часа.
После этого его заявления, я подымаюсь из-за стола, подхожу к двери, открываю ее и говорю ему:
- Вон.
Он ошарашен, но уходит.
На следующий день является ко мне в 019 комнату Скрынский с бума-гой напечатанной на машинке и с подписью Тронько. Я прочитал эту бумагу. Это оказался план каких-то работ, в котором одним пунктом была отмечена передача мною ключей от 019 комнаты теперь уже Скрынскому.
- Пойдем к Тронько, - говорю я ему, - вчера он мне лично сказал: - "Ключей никому не давать!".
- Сейчас его нет, - говорит Скрынский, - он только что ушел.
- Сейчас нет, будет позже, - говорю я, - пойдем к нему вдвоем и все выясним.
Однако Скрынскому не терпится поскорее получить ключи. Он напи-рает:
- Нам нужно из комнаты Шаблатовича сюда (т.е. в 019 комнату) перенести химикаты, в частности фоторезист, так как они испускают пары кислоты, которые портят оптику "Цейса" (оптическая установка используемая при изготовлении микросхем).
Мой ответ звучит в унисон:
- Здесь в 019 комнате тоже есть оптическое оборудование (лазерный сварочный аппарат и другие установки) и, кроме того, здесь также работают люди, а химикалии нужно хранить в контейнере на улице или в хорошо проветриваемом тамбуре.
Скрынский требует, чтобы я подписал принесенную им бумагу, т.е. подтвердил тот факт, что я ознакомился с ней.
Я отказываюсь подписать. При этом мне вспоминаются описанные в литературе методы работы охранных органов, когда они требовали под пытками подписи.
Скрынский вслед за Шаблатовичем угрожает мне увольнением. Я ему еще раз говорю, что вчера Тронько приказал мне ключей не отдавать. Это его не убеждает. Он несколько раз повторяет, что является заместителем заведующего кафедрой по науке.
Молча все это я слушаю, а себе думаю: "Пусть ты будешь трижды заместителем, а отменять приказ заведующего кафедрой не имеешь права".
Скрынский весь взбешен. Он буквально выскакивает из 019 комнаты и убегает на второй этаж.
Вскоре Скрынский возвращается. За ним в комнату входят Стадийчук и Кузнецов. Все как в старых кинофильмах.
На обороте той бумаги, где написан "План работ", и которую Скрын-ский давал мне читать, он пишет Акт о том, что я отказываюсь отдать ему ключи и не подписываю утвержденный Тронько "План работ".
Понятые - Стадийчук и Кузнецов должны подтвердить своей подписью факт отказа мною подписать "План работ".
Всем этим спектаклем Скрынский хочет утвердиться. Доказать мне, что он начальник. Он не понимает того, что я не являюсь его подчиненным, так как не вхожу в состав сотрудников научного сектора кафедры, а получаю деньги на учебном процессе. Я чувствую свою правоту.
Стадийчук уже готов подписать "Акт", но я останавливаю его, говоря ему:
- Григорий Александрович, не делайте этого. Вы совершите большую ошибку.
Стадийчук задумался. Кузнецов начинает уговаривать меня, чтобы я не доводил дело до крайности и подписал "План работ", подтвердив факт, что ознакомился с ним.
Все это мне настолько надоело, на душе мерзко, не хочется впутывать в это дело еще Стадийчука и Кузнецова. Подумав так, я беру ручку и подписываю "План работ", в котором мне предписано ключи от 019 комнаты отдать Скрынскому. Он рвет другой экземпляр "Плана работ", на обороте которого написан "Акт" и все мирно покидают 019 комнату.
Через некоторое время звонок по телефону. Говорит Скрынский. Он приглашает меня прийти к Тронько в его кабинет.
За столом Тронько. Сбоку от него за другим приставным столом Скрынский. Я прохожу и сажусь напротив Скрынского.
Тронько говорит мне, что он отдал мне распоряжение никому ключей не отдавать в связи с увольнением Кости Павлюкова (последний был уволен полгода тому назад), а сейчас уже можно отдать.
Я не стал напоминать Тронько, что только вчера он мне сказал ключи никому не давать.
- Хорошо, - сказал я, - сделаю запасной комплект ключей и отдам Скрынскому.
Собираюсь уже подняться с места, но в этот момент Скрынский, начи-нает меня "воспитывать" как я должен себя вести.
- Вы ведь вы полковник и должны уметь подчиняться. Там Вы были полковником, а здесь - старший инженер.
Это было уже слишком. Я поднялся со своего стула и сначала мирно спрашиваю его:
- Кто Вы? Лейтенант или старший лейтенант? Затем громко скомандо-вал ему:
- Встать.
Он от неожиданности дернулся, но не встал. Этим я показал ему всю унизительность его действий за эти дни.
Позже Тронько правильно комментировал это событие:
- Лейтенант перед стоящим полковником должен стоять.
Скрынский что-то буркнул огрызаясь, но Тронько остановил его.
Я сказал, что ключи от 019 комнаты отдам, и вышел.
Когда я собирался идти на работу к Тронько после увольнения из ар-мии, то сказал об этом Цященко. Он был в нашем училище начальником кафедры физики и хорошо знал Тронько по совместной работе в Киевском государственном университете. Так вот Цященко мне еще тогда говорил, что поведение Тронько может быть непредсказуемо.
Цященко привел такой пример.
Тронько сказал жене Цященко, что у ее мужа есть любовница. Она действительно была, но зачем об этом было говорить жене. Цященко при-шлось долго убеждать свою жену, что никакой любовницы у него нет, и что Тронько пошутил. Хотя это была далеко не шутка, а продуманный ход.
Вот и теперь, в этой истории с ключами, зачем ему потребовалось сталкивать меня с Шаблатовичем и Скрынским?.
За эту 019 комнату и технологическое оборудование, в ней размещен-ное, я не держусь. Хотя оно было приобретено, когда я тоже был в научно-исследовательской части кафедры, и за деньги по теме, на которой я числил-ся исполнителем, т.е. в какой-то степени оно принадлежит и мне.
Честно говоря, мне было спокойнее, когда ключи были только у меня. Хотя я не принимал это оборудование от Павлюкова, но все же морально мне было бы неприятно, если бы там что-либо пропало.
Не знаю, что хотят Скрынский и Шаблатович с этим оборудованием сделать на самом деле. Может продать. Правда Костя Павлюков мне гово-рил, что его продать нельзя, так как оно получено в качестве металлолома и стоимость имеет минимальную. Хотя, сейчас РЫНОК.
На днях при мне дважды были визитеры. Они смотрели это оборудова-ние и комнату. Один раз - Бурачек с Юрием Кузнецовым, а другой - из Ин-ститута новых физических и прикладных проблем, в котором работает Воло-дя Данилов.
Этим оборудованием они хотят привлечь внимание людей, имеющих деньги.
Вот такие события произошли перед Новым 1992 годом. Немного потрепали нервы. Я все больше склоняюсь к тому, что этот конфликт был направлен против Тронько накануне его переизбрания на должность заведующего кафедрой.
С другой стороны и против нас, пенсионеров. Шаблатович уже неоднократно заявлял, что первыми будут уволены пенсионеры.
А поскольку хозяйственного договора по теме Скрынского и Шаблатовича нет, то им платить неоткуда. Поэтому их нужно или уволить или переводить на должности по учебному процессу. А эти должности, имеется в виду инженерные, заняты нами - пенсионерами. Вот научные сотрудники и скандалят.
Теперь при переписывании этих записок я почти уверенно могу сказать, что скандал был спровоцирован самим Тронько затем, чтобы столк-нуть меня со Скрынским. Известный со времен Рима принцип: "Разделяя - властвуй".
20.12.91 года. Тронько утром высказал мне, что я неправильно себя вел. Не нужно было кричать на Скрынского. Я спросил его:
-Как же мне себя вести в такой ситуации, когда я среди двух огней? Ответ был такой:
- Игнорируй их.
Как остановить нахалов? Нахальство из Скрынского так и прет. Все, что есть на кафедре это его и Шаблатовича. Остальные здесь ничего не делают. Одни они творцы.
Эти двое развалили полностью научный сектор кафедры. Вынудили уйти с работы лучших специалистов Плаксия Ю.С., Шиманскую К.В., Бело-уса Н.Г., Павлюкова К.В. В чем они только не были обвинены и охаяны.
Шаблатович и Скрынский творят, что хотят. Шаблатович например, расписался 18.12.91 г за несколько дней вперед, аж до 21.12.91 г. Бывало и так, что он неделями не расписывался в журнале выхода на работу. Говорят, что ездил втихаря в Польшу. Что они делают, имея право подписи заведующего кафедрой? Одному богу известно.
За другими же регулярно ведут слежку. Кто когда пришел и ушел? И т.п.
Скрынский – бывший аспирант Тронько, не защитивший диссертации. Аспирантура его закончилась лет пять или больше назад. Как говорится: "Недоношенный аспирант или вечный аспирант". Тщеславный до предела, с наполеоновскими замашками, небольшого роста и видно от этого страшно самолюбивый, постоянно перед кем-то добивается признания своей власти на кафедре (Румянцева, Павлюков, Белоус и, наконец, я), знает все, что делается в институте не только по научно-исследовательской части и профсоюзу, но и по учебному процессу. Где кто, что делает? Создает ли малое предприятие, открывает колледж и т.п. Однако он не знает такого элементарного правила, что если один из разговаривающих стоит, то и второй должен встать и разговаривать стоя. Поэтому я и скомандовал ему "Встать!", но до него не дошло. Интриган, шпион и доносчик. (Он выследил меня, где я, приходя на работу, раздеваюсь (в 019 комнате), а не в 213 комнате. Это было уже потом. Об этом сообщил Тронько с явным намеком на мой незамеченный уход с работы). Выскочка. На всех собраниях трудового коллектива, заседаниях кафедры, семинара выскакивает со своими замечаниями, предложениями, сообщениями. Ефрейторские методы работы у него в ходу даже с неподчиненными ему людьми. Давит как танк. Распоряжение под роспись, действует методами следователей ОГПУ, НКВД (понятые). Что будет с подчиненными ему людьми? О последствиях не задумывается. Пустил в ход все средства, чтобы захватить должность заместителя заведующего кафедрой по науке.
Шаблатович – тоже бывший недоношенный аспирант Тронько, груб и невоспитан. Нахальство так и прет из него. Оскорбить кого либо ему ничего не стоит (пример, со Стадийчуком – человеком в два раза его старшим). Матерщинник, причем даже без всякого повода. Просто так для связки слов. Бывший парткомсомольский функционер. Работал в райкоме комсомола до 84 года. О чем хвастался. Если нужно развалить парторганизацию факультета, то его нужно избрать в бюро. Профорг кафедры. Завалил всю работу. Ни кур, ни талонов, ни пособий не стало с его приходом на эту должность.
При выборах профорга парторг Гриб полу в шутку, полу всерьез предложил его кандидатуру. Я думал, что это шутка и поэтому возражать сильно не стал. Однако, это оказалась всерьез. Являясь нахалом первой категории, он обладает, пожалуй, единственным достоинством – это крепкое горло. Некоторые думали, что он будет своим криком добывать коллективу хотя бы провизию. Оказалось, что в основном для себя, за малыми исключениями - для нас. Так его избрали профоргом. Только им стал, сразу же выбил себе помощь на частичную оплату взноса за кооперативную квартиру (400 рублей). Когда делили премию, то с пеной у рта вырывал себе большую сумму (у него было на 50 рублей меньше чем у других его же товарищей). Рвач! Взломщик. Сломал ломом замок в двери каптерки (кладовки), переходящей к нам от центра обеспечения учебного процесса, несмотря на мои протесты и предложение пойти в центр и взять там ключ. Хорошо, что в кладовке кроме нескольких досок ничего не было. Сует нос не в свои дела (кто и сколько получает спирта?). Заставил вместо себя со-бирать деньги на подарки женщинам к 8-му марта пожилого человека Стадийчука, и тот бегал по этажам по классам в поисках наших преподавателей – мужчин. Практически силой забрал у того же Стадийчука 20-ти литровую банку смазки ГОИ-54п, используемую в оптике. Как будто она только у него. Три месяца говорит, что собирается выйти из КПСС, но не выходит, а партию поливает грязью, где только может.
Вот этот тандем: - Скрынский и Шабатович по очереди выжили с кафедры следующих сотрудников.
Первой их жертвой стала Шиманская Н.В. старший научный сотрудник, кандидат физико-математических наук, заместитель заведующего кафедрой до 1989 года. Ее обвинили, как я уже писал, в финансовых нарушениях. В частности, в том, что она потратила их деньги по хоздоговору Корнейчука на необходимые ей приборы, причем даже с согласия последнего, а также она взяла себе премию, не обсуждая ее на собрании трудового коллектива. Практически этот тандем заставил ее написать заявление об уходе с должности заместителя заведующего кафедрой по научно-исследовательской части. В конце концов, она вообще ушла с кафедры.
Второй жертвой стал Белоус Н.Г., научный сотрудник, отвечающий за технологический участок. Внешне это выглядело так, ему давали задание сделать структуру матрицы на стороне и в то же время требовали, чтобы он сидел на своем месте в их рабочей комнате. Технологический участок запущен не был. (Он и до сих пор еще не работает).
Третья жертва Павлюков К.В. История та же, что и с Белоусом Н.Г. Технологический участок так до конца и не доведен.
Четвертая жертва – Румянцева Е., исполняла обязанности секретаря кафедры. Скрынский при мне третировал ее несколько раз. Доказывал ей, что он ее начальник и что она должна подчиняться ему. Он следил, когда она приходит на работу и когда уходит. Малейшее опоздание сопровождалось бурной нотацией. Поэтому она при первой же возможности ушла с кафедры.
Пятая жертва – Плаксий Ю.С. Старший научный сотрудник, кандидат физико-математических наук. Его эти молодые научные сотрудники обвиня-ли в том, что он скрывает от них свои мысли, т.е. не дает им информацию, которую сам знает. Кроме того, утверждалось, что он не хочет брать хоздоговорную тему по своему направлению на кафедру.
Кому нужен был этот скандал? Почему Скрынский не мог дождаться встречи нас втроем: Тронько, его и меня? Неужели он не понимал, что отменить распоряжение Тронько он не мог. Вернее, я не признавал этой отмены. Видно здесь что-то более глубокое. Само поведение Тронько приводит к мысли, что все здесь не так просто. Скрынскому он говорит одно, а мне – другое.
-1992 год-
02.02.92 года. Долго записи не велись. В октябре 1991 года главным событием была Всесоюзная конференция по лазерам. 22-24 октября 1991 года проводили мы ее совместно с Республиканским домом экономической и научно-технической пропаганды. В основном она прошла успешно. Приехали не все, но участников было много и с интересными докладами. Осинский Владимир Иванович даже выступил с большим докладом вне про-граммы.
Ковтанюк попросил меня встретить его на вокзале лично. От Тронько В.Д. был его друг Лукьянов Д.П. из Ленинграда. Я пригласил Компанца И.Н. из Физического института Академии Наук - ведущего доктора по жидким кристаллам. Были и другие мои знакомые.
Тронько накануне дня конференции запил. Первые два дня был дома – "болел". Его приходила искать новая подруга Валентина Ивановна. Она остановилась в дверях зала и стала искать Тронько глазами. Я сидел в президиуме конференции и сразу увидел ее. Спустился в зал. Подошел к ней и сообщил ей о "болезни" Тронько. В последний день конференции он появился на пленарном заседании. Посидел только в партере и ушел.
Я сделал свой доклад на первом пленарном. Материалы представлен-ные в нем были одобрены. В этот же день на конференции выступила редактор издательства "Техніка" Божко Зоя Вадимовна. Рассказала о трудностях, связанных с издательством.
К сожалению работа по организации конференции оторвала меня от завершения книги, задуманной мною еще в училище. Книга называлась "Жидкокристаллические управляемые транспаранты". Так я и не завершил ее написание пока.
Председателем на конференции числился ректор Киевского политехнического института Таланчук Петр Михайлович. Будучи ученым секретарем конференции, мне пришлось у него согласовывать список оргкомитета. Он немного повозмущался, что его везде приглашают в "свадебные генералы", но согласился остаться председателем такой престижной Всесоюзной конференции. На конференции он ни разу не появился.
Всю организационную работу провели мы вдвоем с Главацкой Зоей Юрьевной из Республиканского дома экономической и научно-технической пропаганды. Тронько только иногда давал "ценные указания". Он был в оргкомитете заместителем председателя. Когда мы формировали оргкомитет, Тронько включил в него всех своих друзей. Большинство из которых на конференции даже не появились. От кафедры в состав программного коллектива вошли Шиманская Н.В., Плаксий Ю.С. и Линчев-ский И.В. Все они тоже на конференции не были и никакого участия не принимали.
Шаблатович А.Н. затянул с представлением тезисов доклада в наш сборник, и так они не были включены.
Таким образом, кафедра наша практически игнорировала эту конференцию.
Вел конференцию второй заместитель председателя оргкомитета Коваленко Владимир Сергеевич. В его отсутствие я попросил Олейника Валентина Петровича продолжить ведение конференции, а когда и он ушел, пришлось вести мне.
После конференции авторитет Тронько у руководства Киевского политехнического института поднялся, несмотря на то, что он не выступал. Практически он был зачинателем этой конференции. Декан факультета химического машиностроения Коваленко В.С. подключился только на завершающем этапе.
В декабре 1991 года предстояли перевыборы Тронько на должность заведующего кафедрой. Он сильно беспокоился об этом. Говорил, что в Ученом Совете КПИ против него копают. Подозревал в этом деле Скрын-ского. Мне же он обещал больше не пить. Весь ноябрь практически был трезв. В начале декабря буквально накануне его переизбрания был срыв. Кто-то на кафедре ему "поставил рюмочку". Мне пришлось проводить его домой. Там была подруга его жены Нины из Москвы. Мы немного погово-рили обо всем. Вскоре пришел Ваня (сын Тронько) и я ушел.
Осенью 1991 года, точно не помню когда, уволились старшие научные сотрудники. Сначала Плаксий Юрий Степанович, а затем Шиманская Ната-лья Васильевна. С уходом первого кафедра потеряла генератора идей и ос-новного исполнителя, знающего как их реализовать. Фигура его противоречива. Он скрывал от своих сотрудников решения задач. Оленяк мне как-то говорил:
- Мы месяца два бьемся над решением вопроса и когда совсем заходим в тупик, он нам сообщает, что давно этот вопрос решил и вот его решение.
Решение это действительно оказывалось оригинальным. Это еще больше раздражало младших научных сотрудников, вызывая зависть.
Шиманская Н.В. больше занималась политикой, как в науке, так и вообще. Она была доверенным лицом народного депутата Леся Танюка, о котором позже газета писала, что он компьютеры присвоил, т.е. попросту украл. Перевелась она на какую-то большую должность в Народном рухе Украины. У нас говорят, просто в Рухе.
Хотела внести новое в "самоврядування" местных советов. Уходя с кафедры, она устроила по тем временам, довольно пышные проводы. Правда, принесла в импортных пластмассовых бутылках отечественный компот, довольно неплохой. Это несколько вызвало у меня отрицательную реакцию: - Дескать, импортный напиток (тогда еще редко встречающийся) выпили сами, а нам – домашний компот в импортных бутылках. Ну, да, бог с ней.
04.02.92 г. (комната 019, корпус 7).
Сегодня должна была выйти на работу заведующая лабораториями кафедры Матлахова Светлана Леонидовна. Но пока ее нет. Ждем. Есть время что-то записать. Светлана - женщина с мужским характером. В своих стремлениях она даст фору многим мужчинам. Вместе с тем она довольно красива, чем-то напоминает мою сестру Ольгу, но тяжеловеснее. Одно время она была любовницей Тронько. Он познакомил нас еще до того, как она пришла работать к нам на кафедру. Как-то, слегка поддавши (выпивши), он повез меня к ней с целью объясниться и оправдаться в том, что он не может быть у нее из-за того, что кто-то приехал из Москвы по поводу заключения хозяйственного договора.
При этом мы с Тронько должны проводить его поздно вечером на железнодорожный вокзал как будущего возможного заказчика.
На самом деле Тронько не хотел у нее оставаться на ночь, а намеривал-ся ехать ночевать к другой своей любовнице, живущей на Троещине. К Свет-лане он один не хотел идти, боялся, что она его больше не выпустит.
Тронько ругал себя. Говорил, что он проститутка, которая за заказы по НИР отдается.
Я ему говорю:
- Если тебе так не хочется идти к Свете, так и не ходи к ней.
- Нет, - отвечал он мне, - не пойти я не могу, т.к. пообещал Кожарину Игорю Дмитриевичу, который нас познакомил.
Кожарин обещал дать хозтему нам на кафедру. Это впоследствии и состоялось, а я даже был исполнителем по этой теме, хотя и недолго, всего несколько месяцев. Потом, когда Тронько и Светлана поссорились, Кожарин эту тему прикрыл.
Тронько жаловался, что Светлана его обволакивает, засасывает. Од-нако в один прекрасный день я неожиданно узнаю, что она мой начальник, т.е. заведующая лабораториями.
Она начала свою деятельность бурно. Переставила в преподавательской мебель. Это было с целью открыть дверь в кабинет Тронько, чтобы он мог ходить через преподавательскую и закрыла дверь из кабинета в коридор. От кого исходила эта идея, я не знаю. От Светланы или от Тронько? Однако при этом он оказался под контролем секретаря кафедры, который постоянно находился в преподавательской.
Затем Светлана начала делать преобразования в лабораториях, но дальше покупки холодильников, один из которых, как потом выяснилось, попал на кафедру проректора Ильченко Е.М., она не пошла.
Тронько мне продолжал жаловаться, что она его опутывает. Мы еще несколько раз бывали с ним у нее дома.
Со Светланой у меня сложились хорошие дружеские отношения. С ней приятно поговорить, тем более, что мы из одного города, Днепропетровска, где ее отец был крупным деятелем. Она в свою очередь все больше жалова-лась на Тронько. Ее возмущали его пьянки, которые заканчивались какими-нибудь потерями. Так, например, при поездке во Львов он потерял кожаную сумку сына Светланы.
Вот так выглядел его отъезд во Львов на конференцию. Это было 04.09.90 года.
Зеленые глаза были мутны. Губы лепетали бред. Все вокруг суетились и бегали по кафедре. Скрывали друг от друга то, что всем было известно – Тронько сильно пьян. Это было накануне, а сегодня отъезд, значит должно быть тоже и сегодня. Нашлись те, кто помог. Поднесли ему еще рюмочку, точнее стакан.
Но надо ехать. Поезд ведь ждать не будет. Алик Гаевский нашел како-го-то водителя. Он из Грузии. Согласился отвезти Тронько на вокзал. Сначала надо домой, чтобы забрать все необходимое для дороги и на конференции. Документы, деньги, билеты, а "Где второй билет для Линчевского?" Звонит, выясняет отдала ли Шиманская билет Линчевскому. Кое-что еще соображает. Вот и дома. Собрался. Вышли. Вспомнил, что поставил чайник на горящий газ. Вернулись. Газ выключен. Машина с грузином ждет. Поехали. До отхода поезда полчаса. На вокзал поворот налево. Тронько требует повернуть направо. Спрашиваю: "Куда и зачем?". В магазин. В нем водки нет. Идем через черный ход. Продавщица и там говорит, что нет, но во дворе есть Леня, который тоже сначала говорит, что бутылки нет, но потом соглашается отдать за четыре цены. Торгуемся. Леня соглашается отдать уже за две цены, однако Тронько сует ему в руку четыре цены. Тот забирает, несмотря на мои протесты. У меня терпение на пределе.
Садимся в машину. Бутылка тут же откупоривается и прямо из горла Тронько пьет. Я прошу, чтобы он отдал мне ее, но ничего из этого не получается. Едем дальше. Машина у грузина в плохом состоянии. Течет главный тормозной цилиндр. Общая болезнь Жигулей.
Но едем быстро. Приехали за десять минут до отхода поезда. Вагон плацкартный. Кругом люди. Полки боковые. Вижу кислое лицо сопровождающего Тронько во Львов Игоря Линчевского. Видимо он думает, что это мы с Павлюковым (Костя тоже сопровождал нас) напоили Тронько. Но это сделали не мы. Он уже был готов, когда попал к нам в руки. Кто-то на кафедре это сделал и спрятался "в кусты", а мы с Павлюковым оказались как нельзя кстати под рукой.
Я думал, что Тронько теперь мне бутылку отдаст, но мои попытки забрать ее успехом не увенчались. Я положил сумку Тронько (ту которая потом пропала) под ноги Линчевскому и сказал ему, чтобы он за ней смот-рел.
Но видно не уследил так, как сумки после возвращения Тронько из Львова не оказалось.
Да! Трудно быть царедворцем. Никогда им раньше не был, а тут по дружбе вдруг попал. Не гожусь я для этой роли.
Я знал, что Тронько неравнодушен к спиртному. Порой и выпивал с ним в компаниях. Но то, что я увидел, когда стал работать на его кафедре, ни в какие рамки, а тем более мои представления, не укладывались.
Он может немного выпить и остановиться. Но, если переходит через какую-то черту, дальше он уже не может остановиться. Ему требуется все больше и больше. Затем начинается запой на три - четыре дня. Чаще всего его останавливает какое либо важное для него дело, например Ученый Со-вет, на котором ему нужно быть.
Вот и на последнюю Всесоюзную конференцию по лазерам он пришел после запоя. Тихо посидел в зале, тем самым показался тому, кому хотел показаться. Также тихо ушел.
Я давал ему адреса на лечение от алкоголизма. Он их брал, но видно туда не обращался.
Договаривалась насчет его лечения и Светлана. Там требовалось перед началом курса лечения некоторое время не пить. Светлана говорила мне, что он согласился и держался пару недель, но перед тем как идти к врачу опять запил.
Были у него контакты и с вытрезвителем, инспектор ГАИ засек его "под газом" за рулем. Но все это ему сходит с рук. Видно "родился в рубашке".
С некоторого времени, когда я понял, что он алкоголик, стараюсь избегать совместных с ним пьянок. Но нет, нет да и опять попадаю в его компанию. Тогда я считаю своим долгом доставить его домой или по указанному адресу "сдать на руки" одной из его любимых женщин. Это особая тема. Их много. Что-то они в нем находят? Как уже отмечалось выше, он говорил мне, когда мы вместе загорали на пляже в Гидропарке, что их у него было более тридцати.
Лично я знаком с пятью его женами и подругами-любовницами.
С его первой женой познакомились в юности. С тех пор не встречались, так как вскоре они разошлись. Как сейчас помню, встретил я их на углу улиц Владимирской и Прорезной, вблизи Котель Холла, напротив через Про-резную. Тронько тогда отпустил усы и говорил в основном про них. Кто-то ему сказал, что усы ко многому обязывают. Так поговорив немного ни о чем, мы разошлись, но в памяти остался образ рыженькой девушки.
О второй его жене, Нине, я уже частично писал. Она мужественная женщина. Сколько лет его терпит. Хотя они в разводе, но живут в одной квартире на Печерске в доме, построенном на поле бывшего ипподрома сразу за Министерством сельского хозяйства. Раньше, когда только они поженились, то жили у родителей Нины. Ранее мною писалось, что отец ее по фамилии Мазепа был одно время министром культуры УССР. Однако, когда он умер, то их из министерской квартиры попросили и дали им эту трех комнатную улучшенной планировки. Все комнаты раздельные. Большой балкон. В общем, жить можно, но жизни хорошей нет.
Тронько спит со своим сыном Ваней в одной комнате, Нина в гостиной, а дочь Нины в отдельной комнате. Вот так то. Его здесь не празднуют, а терпят как стихийное бедствие. На эту квартиру я неоднократно доставлял его.
23.04.92 года. Вчера состоялось заседание кафедры, на котором на-ряду с другими вопросами обсуждался вопрос о том, кто будет новым заведующим лабораториями кафедры. Тогда еще была демократия.
Матлахова Светлана Леонидовна написала заявление об уходе, хотя практически она уже не работала с октября 1991 года.
Тронько сообщил об этом на кафедре и сказал, что предлагает заведующим лабораториями меня с целью наведения порядка и повышения трудовой дисциплины.
Договорить до конца ему не дал Скрынский А.В. он подскочил словно на пружинах и заявил:
- Давайте проведем это на альтернативной основе. Я предлагаю Стадийчука Григория Александровича. Он, по моему мнению, более высокого класса чем Максимов. Он уже был заведующим лабораториями. Кроме того, если мы назначим Максимова, то можем потерять лабораторию. Я Вам (т.е. Тронько) докладывал письменно, что он отсутствовал на работе полдня, расписавшись в книге прихода вперед.
Скрынский в это время исполнял общественную должность заместителя заведующего кафедрой по науке, но все время лез в дела учебной лабора-тории. На этой почве уже возникали скандалы, о которых я писал ранее.
Когда я был в научной части лаборатории и расписывался в 191 комнате, где находился Скрынский, то именно он "научил" меня расписываться за приход и уход с работы один раз, когда уходишь.
Получалось так, что мы приходили с Корницким Анатолием Григорьевичем, старшим научным сотрудником, и стояли в коридоре, ожидая когда появятся младшие научные сотрудники Скрынский и Оленяк, у которых были ключи от 191 комнаты Главного корпуса КПИ. Таким образом, вольно или невольно мы фиксировали их опоздания. Тогда то Скрынский, зная, что мы новички в КПИ, предложил приходить и расписываться в журнале только при уходе с работы вечером.
Теперь зная о том, что я так расписываюсь, поскольку моя комната бы-ла отдалена от всех остальных комнат кафедры лестничными маршами и перекрытиями, Скрынский не найдя меня в комнате моей безапелляционно заявляет на кафедре, что я прогулял полдня.
В преподавательской зашумели. Началось обсуждение. Кого же назначить заведующим лабораториями?
Один из первых встал Кругликов Андрей Владимирович. Он поддержал тезис Скрынского о том, что на эту должность нужно назначить специалистов более высокого класса, чтобы они руководили. "Григория Александровича мы все знаем - пусть будет он".
Следом вскочил аспирант Крикунов Юрий Владимирович и поддержал предложение Скрынского, правда, без эмоций.
Тогда только Тронько заявил, что Стадийчук месяц назад отказался быть заведующим лабораториями. Кто-то сказал, что он здесь и пусть сам скажет. Я поворачиваюсь назад и смотрю, сидит Стадийчук. В начале заседа-ния кафедры его не было. Он обычно на них не ходит. Теперь я понял. Скрынский между двумя первыми вопросами куда-то исчезал. Значить он позвал Стадийчука, который раньше не собирался идти на заседание кафед-ры.
Теперь поднимается с места Стадийчук и заявляет, что если без материальной ответственности, то он согласен быть заведующим лабораториями.
Тогда доцент Бригинец В.П. говорит буквально следующее:
- Думаю, Тронько найдет средства, чтобы взять еще одного человека специально на материальную ответственность.
Странное положение существует в нашем законодательстве. Один человек на кафедре материально ответственный, а остальные, что безответственные? Ведь у этих "безответственных" и сосредоточены основные материальные ценности.
- Хорошо, - говорит Тронько, - нужно подумать. Давайте этот вопрос отложим. Пусть Стадийчук подумает и завтра мне окончательно даст ответ.
Когда возник вопрос о назначении нового заведующего лаборатория-ми, я лично говорил со Стадийчуком о том, что я хотел во что бы то ни стало не допустить на эту должность Скрынского, который своей наглостью и беспардонностью создает на кафедре нервозную обстановку и лезет во все дыры. Я не хотел быть под началом этого коротышки, рвущегося в фюреры, чтобы он меня потом учил дисциплине, сути которой сам не понимает. С этой целью я провел работу среди сотрудников лаборатории, особенно стар-ших по возрасту, против кандидатуры Скрынского. Они все меня поддержа-ли, в том числе и Стадийчук.
Поэтому отчасти Тронько отказал Скрынскому в должности заведую-щего лабораториями, хотя тот уже бегал в бухгалтерию переписывать учет-ные счета материальных ценностей.
Когда я говорил со Стадийчуком относительно назначения его заведующим лабораториями, то он отказался на отрез. Поэтому для меня было совершенно неожиданно то, что Стадийчук готов быть заведующим лабораториями, но без материальной ответственности. Такая непоследовательность его была удивительна. Я его считал порядочным человеком. Видимо с ним сильно поработал Скрынский.
Заседание кафедры закончилось. Я со Стадийчуком вышли в коридор. Тут я ему и говорю:
- Ну как же так? В разговоре со мной Вы отказались быть заведующим лабораториями. Если бы Вы мне тогда сказали, что хотите быть заве-дующим лабораториями, я бы никогда Вам дорогу переходить не стал. Ведь я пошел на этот шаг лишь с одной целью: не допустить на должность заведующего лабораториями Скрынского. Славы здесь для меня никакой, напротив, все преподаватели считают заведующего лабораториями своим слугой. Разница в деньгах между теперешней моей должностью инженера первой категории и должностью заведующего лабораториями мизерная, да еще при современных ценах.
Когда я закончил говорить, Стадийчук что-то ответил, но потом тут же задал вопрос:
- Так что они Вас выследили, когда Вас не было на работе?
- Да, - ответил я.
Он покачал головой. Мол -"Ну и ну".
Вот так разговаривая, мы подошли к моим противникам Скрынскому и Крикунову.
- Молодец, Саша, - сказал я Скрынскому, - далеко пойдешь.
Он ответил мне:
- Такова "селяви".
На что я в свою очередь парировал его выпад:
- Мой бывший начальник кафедры любил повторять так "Сегодня се-ля-Вы, а завтра се-ля-Вас."
Имел я в виду Колчерина Сергея Демьяновича. Хитрый мужик. У них с Тронько есть что-то общее. Видно, чтобы удержаться на кафедре заведую-щим (начальником) нужно быть очень хитрым и изворотливым.
Обменявшись этими фразами, мы с Стадийчуком повернули назад. О чем-то говоря дошли до преподавательской и здесь столкнулись с уходящим Тронько и техническим секретарем кафедры Леной Михайловой.
Когда мы с ними разминулись, Стадийчук спросил у меня:
- Так что он мне сказал? – имея в виду Тронько.
- Вам нужно завтра к нему подойти и сообщить свое решение, - ответил я.
- Когда подойти?
- Не знаю, - сказал я и пошел к себе на первый этаж в 019 комнату. Мне все это было неприятно и я ожидал, что Тронько просто объявит приказ о моем назначении, а он затеял какую-то игру.
Штрих к портрету Тронько Владимира Дмитриевича. Старший научный сотрудник Плаксий Юрий Степанович как-то поделился со мной, что Тронько взял его с собой преподавать в школе, но потом очень часто просил его проводить вместо него занятия. Юра понял, что такая любезность его была небескорыстна.
27.12.92 года. Сегодня воскресенье.
Я долго не вел дневник. Прошло 9 месяцев после того памятного заседания кафедры. Вскоре после него вся кафедра узнала, что еще до того дня состоялся приказ по КПИ о моем назначении на должность заведующего лабораториями кафедры.
Об этом как всегда первым узнал Скрынский, сбегав в отдел кадров. Тронько не хотел, чтобы Скрынский это узнал до приказа по Киевскому политехническому институту, так как он мог взбудоражить коллектив кафедры. Поэтому Тронько подписал одновременно два заявления: - одно на увольнение Матлаховой С.Л., - другое о назначении меня на должность. Таким образом, я до заседания кафедры 22.04.92 года уже был назначен заведующим лабораториями еще 16.04.92 года и уже принимал дела.
До этого было распоряжение Тронько принять от Малаховой материальную ответственность мне. Это было письменное распоряжение. Его подписывал в числе других и Скрынский, а поэтому он думал, что я при-нимаю только материальную ответственность. Здесь сработала хитрость Тронько и моя настойчивость.
Одного понять не могу до сих пор. Почему Тронько сразу на заседании кафедры не объявил о моем назначении на эту должность, а сказал, что предлагает меня. Так, кажется, и все поняли, что он хотел услышать мнение кафедры, а потом уже отдавать приказ о назначении. Возможно Скрынский его ошарашил, и Тронько не пришлось ничего иного как включиться в игру. Я же решил промолчать.
На следующий день он сказал мне:
- Это моя прерогатива и я уже решил.
Когда Скрынскому стало известно об этом, он устроил Тронько скан-дал в его кабинете. По словам Тронько, тот его оскорблял последними сло-вами.
Как то вскоре после этих событий встречаю я в коридоре Крикунова Ю.В., который тогда был ученым секретарем кафедры, а поскольку Тронько в том семестре был в творческом отпуске, то Юра по приказу был назначен ВРИО заведующего кафедрой, т.е. он был тогда как бы моим начальником.
Так вот он как начальник не задумываясь говорит мне:
- Владимир Иванович, Вы обманули кафедру.
На что я ответил:
- Я лично никого не обманывал, а почему Тронько не объявил о моем назначении, спросите у него. А вообще не берите на себя слишком много.
На это он сказал:
- Я буду на себя грузить все.
- Смотри не подорвись, - посоветовал я и потом добавил:
- Юрий Владимирович, ведь нам работать вместе, а Вы такое говорите.
Вскоре этот "правдолюб" был освобожден от обязанности ученого секретаря, так как выяснилось, что он набирал "мертвых душ" в препода-ватели и за них получал деньги сам.
После майских праздников я приступил к приему должности, что фактически сводилось к приему материальной ответственности. Правда документацию и то, что лично числилось за Матлаховой, она передала мне в конце апреля.
Тогда же, в конце апреля, т.е. в период "междуцарствия", когда я уже начал принимать материальную ответственность вместе с должностью заведующего лабораториями кафедры наши "мальчики" решили провернуть аферу. Как-то я проходил на первом этаже мимо лифта, что с торца здания. Вижу Скрынский, Шаблатович и Оленяк тащат к лифту ящики. Поскольку я теперь ответственный за движение имущества, то решил спросить, правда, полу в шутку, полу всерьез не хотелось быть официальным лицом с самого начала.
- Что снова ЦВМ купили?
- Да, - ответил Шаблатович, - теперь они еще дешевые, но скоро подорожают.
Потом я прошел на второй этаж. Там у туалета курил Стадийчук. Мы с ним разговорились о чем-то, наблюдали как "мальчики" перетащили в 229 комнату, т.е. к Шаблатовичу, около десяти ящиков примерно 50;50;40см3 размерами. Попадались ящики и других размеров.
Понимая, что это имущество не должно пройти мимо меня, я через несколько дней спросил Шаблатовича:
- Что же вы получили или купили тогда в ящиках?
Он дерзко ответил:
- Вам скажут в бухгалтерии.
Однако, там мне ни чего не сказали, но я не стал дальше шебуршить до поры до времени. Мне нужно было как-то закрепиться на этой должности и устоять против всех нападок "мальчиков".
Лето прошло без особых осложнений. Я отыскивал разбросанные по другим кафедрам и отделам КПИ приборы, оборудование, мебель и другое имущество нашей кафедры. Тогда только мне открылась картина полнейшей безответственности в отношении кафедрального имущества. Кроме заведующего лабораториями кафедры, на котором оно все числится, практически ни кто из других сотрудников кафедры никакой ответственности не нес. Больше того, бытовало мнение, и его открыто сформулировала Гусева, доцент нашей кафедры:
- Пусть имущество числится на одном человеке, а пользоваться им бу-дут все.
Предыдущие заведующие лабораториями кафедры пытались навести какой-то учет, об этом свидетельствуют записи в книгах. Этот учет был запутан, не соответствовал действительному распределению имущества между сотрудниками. Видно было, что работа над ним брошена на половину пути. Причина последнего явления в том, что заведующие лабораториями встречали сильный отпор от сотрудников и полнейшую оппозицию руководства кафедры по отношению к наведению действенного учета. Это я понял позже. А пока большими усилиями заставлял расписываться сотрудников в книгах учета за имеющееся у них имущество, прежде всего приборы, инструмент, мебель.
Каждый старается увильнуть от росписи. Выдумывают различные предлоги. Особенно, когда это касается имущества, которое может быть использовано дома, т.е. в быту. Долго разбирался с микрокалькуляторами. Роспись доцента Сидякина Владимира Григорьевича в книге учета за получение калькулятора была, а росписи заведующего лабораториями в обратном приеме его не было. Сидякин утверждает, что сдал, причем не Матлаховой, а еще предыдущему заведующему Носыреву. Пойди его поищи! Мне доцент Бублей утверждает, что потерял калькулятор, а Тронько – он же признался, что хочет оставить этот калькулятор своему сыну.
Когда касается ответственности за материальные ценности, поведение людей меняется до неузнаваемости, даже уважаемых профессоров и доцен-тов, не говоря уже об остальной публике. Все считают, что отвечать должен только так называемый "материально ответственный", а других это не каса-ется. Они заняты более высокими материями, но каждый стремится, что-либо утаить.
- Да спиши, ты этот калькулятор Бублею, - уговаривал меня Тронько, - что он не заработал его в КПИ?
- Да, - отвечал я, - Бублей заработал этот калькулятор в Киевском политехническом институте десятки раз, но чтобы его списать, нужно к этому процессу подключить более десяти человек, начиная с него самого. Пусть пишет объяснительную записку. Таков порядок, не мною заведенный.
Сотрудников тоже можно понять. Началась приватизация. Тянут все, что можно утащить. Кто станок, кто автомобиль. Как сказал Говорухин: " Великая криминальная революция свершилась". А тут на заведование лабораториями кафедры пришел Максимов и наводит учет. Только за это на меня ощетинилось полкафедры.
Я поспешил написать, что лето прошло без осложнений. Просто летом все разбегаются и на кафедре практически никого нет, кроме одного-двух сотрудников лаборатории. Причем нет не только тех, кто в отпуске, но и тех, кто должен в этот период быть на работе. В конце августа начинают собираться, сначала сотрудники лаборатории, а затем и преподаватели.
Так вот в конце августа возник конфликт из-за спирта. Его используют для промывки оборудования и что греха таить, он хорошо идет под закуску. Спирт ректификат получает на складе КПИ материально ответственное лицо, т.е. в нашем случае я – заведующий лабораториями. До этого случая я еще ни разу не получал спирта со склада КПИ.
Вот я и подготовил документы на получение спирта еще где-то в июле. При его выдаче на складе на нашу кафедру не хватило. Я неопытный получатель пошел на склад слишком поздно, да еще подписи проректора на накладной у меня не было. Вернули меня обратно в главный корпус Киевского политехнического института.
Ну, не хватило, как порой не хватает водки в винном магазине. Научные сотрудники на меня ощетинились.
Заведующая отделом материального снабжения Кулиш Екатерина пообещала, что спирт будет в августе, когда вернется из отпуска заведующая складом. Персона особо уважаемая в Киевском политехническом институте. Перед ней лебезят многие научные сотрудники, особенно те из них, которые доби-лись самим получать спирт, т.е. стали материально ответственными.
Когда Шаблатович узнал, что я спирт в июле не получил, он заявил:
- Вы лишили меня дополнительного заработка. Спирт за июль месяц пропал.
Оказывается, что если спирт своевременно не получаешь, то он больше на кафедру за прошедшее время не выдается. Спирт выдается только вперед.
Так вот, в конце августа я обратился к Кулиш со старыми требования-ми, чтобы она его завизировала на новую выдачу в счет августа. В требовании обычно указывалось потребное количество спирта, определенное из норм расхода. Для нашей кафедры оно составляло более десяти литров. Однако Кулиш, как говорится, своей властью уменьшала нормы расхода в двое, а то и более раз.
Требование Кулиш оставила у себя и сказала, чтобы я подходил через пару дней.
В КПИ информация о поступлении на склад спирта, как я потом узнал, распространяется неофициальными путями. Заведующая складом при получении спирта обзванивает тех с кем она "дружит" и кто ей остается благодарным. О формах благодарности можно только догадываться.
В последнюю пятницу августа на нашем втором этаже седьмого корпу-са уже некоторые заведующие ходили "под шафе". Я тогда еще был начи-нающим заведующим, пока не принятым в их семью, а значит и не посвященным в тайны "Мадридского двора". Не понимал я тогда, что это результат появления спирта на складе Киевского политехнического институ-та.
О спирте больше всего волновался Шаблатович. Регулярно звонил мне, заходил в кабинет по этому поводу и наконец при встрече в пятницу спросил:
- Вы уже подписали требование на спирт?
- Сдал Кулиш на подпись. Сегодня звонил, она сказала:
- Приходите после обеда. Требование оформлено, и спирт на складе есть. В понедельник его получите (день выдачи спирта).
Этот разговор состоялся у меня с Шаблатовичем в коридоре возле преподавательской. В заключение сказал ему:
- Буквально сейчас иду в Главный корпус к Кулиш за оформленным требованием. В понедельник получу спирт на складе. После чего раздам его сотрудникам, в том числе и Вам.
После этого разговора я ненадолго зашел в свой кабинет и от туда отправился в главный корпус.
Возле кабинета Кулиш стоял Шаблатович, окруженный несколькими женщинами и что-то как всегда громко им рассказывал, попросту травил.
Направляясь в кабинет я услышал в спину сказанное:
- Я забрал.
Но как-то не отреагировал на то, что буркнул Шаблатович и вошел в кабинет. Кулиш была одна. Я попросил у нее требование на спирт.
Она долго рылась в своих бумагах и не могла его найти, а потом вспомнила:
- Да, его забрал этот черненький парень.
Я спросил:
- Кто? Наверное Шаблатович.
Она неуверенно ответила:
- Да, кажется.
Или она действительно не знала фамилию Шаблатовича, или разыграла передо мной спектакль, поняв, что требование отдала не по назначению.
Я вышел из кабинета в коридор. Шаблатович все еще стоял там в окружении женщин. Отозвав его в сторону, я спросил:
- Требование на спирт ты забрал?
- Да, - ответил он.
- Давай его сюда, - потребовал я.
- Оно уже в 191 комнате, - видно соврал он, - потом вместе пойдем на склад.
Мне не хотелось настаивать в присутствии посторонних женщин и я ушел на кафедру.
В понедельник выяснилось, что спирт они, т.е. Шаблатович и Оленяк, получили без меня и даже полагающийся спирт для других сотрудников мне не отдали. Всего они получил 5 литров спирта, что составляло примерно по-ловину двухнедельной нормы.
Я доложил об этом Тронько. Однако, и он не смог (или не захотел) от них добиваться, чтобы они вернули хотя бы часть спирта.
После этого случая я обошел все отделы КПИ, связанные с выдачей денег, снабжением и учетом материальных ценностей и попросил сотрудни-ков, чтобы они ни Скрынскому, ни Шаблатовичу, ни Оленяку ничего не подписывали в мое отсутствие. За это они, т.е. "мальчики", естественно, обозлились на меня. Начали говорить на кафедре, что я в главном корпусе подрываю авторитет кафедры таким трудом ими созданный путем мелких подачек женщинам, там работающим. Дескать, все их конфетки, шоколадки, ручки и тому подобные презенты пропали.
Честно говоря, я не ожидал встретить среди научных сотрудников Киевского политехнического института, прошедших по конкурсу, откровенных проходимцев, готовых на прямой открытый обман своего же сослуживца, т.е. товарища по кафедре.
К середине сентября у меня еще не была официально принята материальная ответственность. Это означает, что я и другие члены комиссии по передаче имущества на учет от Матлаховой ко мне еще не подписали ведомости учета. Я продолжал вести сверку документов и имущества.
При просмотре книг учета в бухгалтерии КПИ я обнаружил, что в них появились новые записи, которых не было, когда я переписывал ведомости учета. Поскольку я еще ничего не получал на складе и не покупал в магазинах Киева, то я, естественно, почувствовал подвох и возмутился. Свое возмущение высказал сотрудницам Киевского политехнического института, ведущим учет материальных ценностей.
В списке вновь поставленного на учет имущества числилось около десятка новых дорогих приборов, стоимость которых достигала тысяч рублей, пять телефонов с кнопочными набирателями номеров (три из них по 750 рублей, два – по 430 рублей). Первые видно с автоответчиками (догадка теперешняя). Был в их числе и микрокалькулятор.
Сотрудница бухгалтерии (210 комната) подняла накладные на получе-ние этого имущества. Они были выписаны на Матлахову и получены в апре-ле 1996 года. Подпись была неразборчива, но не Матлаховой.
Тогда я обратился к сотрудникам и прежде всего к "мальчикам" с вопросом:
- Кто получал на складе приборы, телефоны и калькулятор?
Несколько дней никто не признавался. Я начал сверку подписей сотрудников с подписями на накладных, по которым получено это имущест-во.
Оказалось, что на них стояли подписи Шаблатовича. Я прижал его фактами (перенос ящиков в 229 комнату в апреле и подписи на накладных), и он наконец признал, что имущество получено им.
Расчет его по наивности был прост. Заведующий не знает об этих приборах, бухгалтерия института может случайно ?? не провести накладные и делай с приборами все, что хочешь, они твои. Но что-то не сработало, видно сотрудницы бухгалтерии побоялись пойти на поводу у Шаблатовича. Это сильно разозлило его. Он уже часть имущества раздал. Один телефон (кнопочный) отдал Тронько, один Скрынскому и тот его уже успел сжечь, т.к. включил этот импортный телефон в нашу телефонную сеть без соответствующего переходника.
Обо всем том я доложил Тронько. Он признал, что Шаблатович дал ему кнопочный телефон и этот телефон сейчас находится у его мамы в Бо-ярке.
От Шаблатовича я потребовал, чтобы он показал мне все полученное в апреле имущество, с целью постановки его на кафедральный учет. Он отка-зался мне его показать. Тогда я доложил об этом вновь Тронько. Он вызвал Шаблатовича к себе в кабинет. Андрей что-то кричал по моему поводу и имущество отказался показывать. Тогда Тронько собрал заседание кафедры и в присутствии преподавателей потребовал, чтобы Шаблатович показал мне полученное им в апреле имущество. Тот вновь ответил, причем, грубым отказом.
Неожиданно непонятно повел себя доцент Бригинец Валентин Петро-вич. Он вскочил и с присущей ему экспансивностью стал возмущаться:
- Зачем это преподаватели должны выслушивать перебранку заведующего лабораториями с научными сотрудниками? Решайте эти вопросы сами.
Таким образом, доцент Бригинец не поддержал заведующего кафедрой Тронько в его стремлении подчинить себе зарвавшегося научного со-трудника Шаблатовича.
- Меня это не касается, - бросил в заключение Бригинец.
- Нет, касается, - возразил я, - за Вами числится прибор ИКС-11, стоимостью две тысячи рублей, который вы бросили в Главном корпусе на чужой кафедре.
- Так пойдите заберите, - с барским пренебрежением парировал он.
- Один за всеми собрать не может. Все такие занятые, могут только разбрасывать по институту имущество. В результате на кафедре недосчитывается около сотни приборов.
На этом заседании кафедры я впервые заговорил о крупной недостаче приборов на кафедре. После этого Бригинец замолчал, уткнувшись в свои бумаги.
Думаю, что большинство сотрудников кафедры так или иначе причаст-ны к той недостаче, которая выявилась при приеме мною материальной ответственности. Большинство их всячески мешало мне довести до конца инвентаризацию.
Тронько начинал нервничать. Уговаривал меня бросить докапываться до истины. До сих пор он еще меня поддерживал (по крайней мере внешне) и даже хвалил, разговаривая обо мне в моем присутствии с заведующим кафедрой Даниловым Вадимом Васильевичем из Киевского государственного университета, с которым я в молодости был знаком, но с тех пор не встречался.
-1993 год-
08.01.93 г. Заканчиваются рождественские праздники. Как я не люблю праздники, особенно подобные Новому году, когда нужно целую ночь си-деть, есть и смотреть телевизор.
Праздники превратились просто в посиделки, погляделки с обжорст-вом. Все только потребляют, ничего не отдавая. Потребляют информацию, искусство, порнографию, теперь называемую эротикой, и, конечно же, пока еще обильную пищу. Все работают на прием, практически ничего не генери-руя и не излучая.
Песни почти не поем, а о танцах совсем забыли. Ну, да, ладно. Вернем-ся к декабрю 1992 года. Наконец родственники уговорили Тронько разменять квартиру. Это нужно было сделать давно. Последние мои посещения их квартиры перед этим разменом показали, что жить они вместе не смогут. Однажды при мне дело дошло чуть ли не до драки.
Раньше мы с ним выпивали. Но теперь, когда я узнал, что он алкоголик, то перестал угощать его водкой, когда он трезв, чтобы не вызвать цепной алкоголической реакции. Он об этом зная и не просил у меня, будучи трезвым, ни водки, ни денег на нее.
Когда же его кто-то напаивал, он терял над собой контроль, пьянка растягивалась на два-три дня, деньги заканчивались, тогда он вызванивал меня и слезно просил, чтобы я его спас.
- Вова, спаси меня, - говорил он в телефонную трубку, - иначе у меня в горле будет кома. Привези вина или водки.
После долгих его жалобных уговоров мне и самому начинало казаться, что с ним может случиться что-то страшное. В этом я тогда буду винить себя, и я соглашался привезти ему спиртное. Если я привозил вино сухое или крепленое он был недоволен. Кумиром его всегда была чистая водка. Коньяков он тоже не любит.
В тот день после подобного телефонного разговора я не хотел идти к нему домой и попросил, чтобы он встретил меня на улице. Причиной было тому скорое возвращение Вани с уроков домой. Мальчик серьезно реагировал на пьянки отца и однажды при мне, когда Тронько вышел из кухни, вылил его водку в унитаз. Поэтому я предложил ему встретиться на улице, точнее во дворе его дома недалеко от детской площадки, где играют в теннис и взрослые. В магазине я купил две бутылки сухого вина и поехал на встречу с ним. Когда мы встретились, то по внешнему виду он был несильно пьян. Скорее, просто выпившим. Он тут же попросил то, что я ему принес, но мне было неудобно отдавать ему бутылки так просто на улице и поэтому я увлек его вглубь двора к детской площадке. Двор у них большой и зеленый. Есть где укрыться. Мы нашли пустую скамеечку и присели на нее.
Тронько попросил бутылку. Я достал одну из них и отдал ему. Он тут же высказал мне свое недовольство:
- Лучше бы ты водки принес.
Отпив немного прямо из горла бутылки, он предложил мне выпить. Мне совершенно не хотелось пить это вино да еще на улице и с одной бу-тылки, но сработала дурацкая мужская солидарность. Я взял у него бутылку отпил несколько глотков и вернул ему бутылку. Он вновь приложился к бу-тылке.
Тут я заметил, что в нашу сторону направляется два милиционера. Ну, думаю про себя: "Этого мне только еще не хватало для полного счастья". Было стыдно перед самим собой, что мы как простые пьяницы, пьем прямо из горла бутылки во дворе, где бегают дети. Я резко забрал бутылку из рук Тронько и сунул ее в свой портфель.
Подошли милиционеры. Один из них отчитал нас за то, что мы пьем вино на улице. Мы молчали. Затем он спросил знаем ли мы, что это за дом возле которого мы пьем. Тут Тронько проявил находчивость и сказал:
- Я живу в этом доме.
Этот дом был для правительственных чиновников. Как говорили "ЦКовский".
После этого милиционеры вежливо попросили нас больше во дворе ви-на не пить, и они отошли от нас.
Мы тоже встали и пошли к Тронько на квартиру, хотя мне этого и не хотелось, но он всегда умел привести какие-то доводы, которые обезоружи-вали меня.
Дома были все: Нина, Ваня и Таня. Тронько был пьян, но несильно, однако они стали его цеплять по различным поводам. Он злился. Особенно его донимала его падчерица Таня. Казалось бы, какое ее дело? Кто она та-кая, чтобы учить его как ему жить?
Тогда он стал на нее наступать. Бросая в лицо ей оскорбления. Дело доходило до того, что вот-вот в ход должны пойти кулаки. Мужик он физически сильный. Когда-то занимался штангой. Я как мог его удерживал от столкновения с Татьяной, но она продолжала лезть к нему. Нина как-то помалкивала, а Тронько приходил все в большую ярость. Тогда я крикнул Татьяне:
- Неужели ты не видишь, в каком он состоянии? Уходи отсюда!
Эта сцена происходила в гостиной. Как-то удалось избежать физиче-ского столкновения. Я увлек Тронько за собой на кухню. В квартире стало тихо. В этот момент Тронько учуял, что в квартире нет Нины. Он тут же безапелляционно заявил:
- Она пошла за милицией. Бежим быстро на улицу.
Он увлек меня за собой на выход из квартиры в сторону лифтов, но на лифте мы не поехали, а пошли пешком вниз с девятого этажа по лестничным маршам, чтобы не встретиться с милицией на выходе из лифта.
Выйдя из дома, мы перешли на другую сторону улицы Суворова и где-то во дворах сели на лавочку. Тронько вновь попросил бутылку. Отпил из нее немного, явно смакуя вино, вернул бутылку мне. Кто-то из его знакомых, проходя мимо, поздоровался с ним.
Я не находил себе места. Мне хотелось поскорее расстаться с ним. Но просто так оставить его на улице одного я не мог. Говорило чувство моего долга товарища и жалости к нему.
Вечерело. Нужно было решать, где ему ночевать. Я предложил ему поехать в Боярку к его матери и готов был проводить его до электрички, но он наотрез отказался.
Конечно, можно было поехать с ним ко мне, но я этого не хотел и дипломатично молчал. Тогда Тронько решил пойти на разведку к Ванюри-хину. Благо тот жил рядом. Тронько ушел, но попросил меня подождать.
С полчаса его не было. Затем он появился и сказал, что самого Ванюрихина дома нет, а его жена не предложила ему остаться на ночь, хотя он ей все рассказал.
Мы еще немного поговорили о превратностях нашей мужской судьбы, когда в доме хозяином, как правило, оказывается женщина. Затем он сказал, что пойдет ночевать домой. Попросил у меня бутылку. Допил оставшееся вино и ушел домой. Перед этим он попросил меня, чтобы я на всякий случай подождал с полчаса. Он боялся, что его не пустят домой. Я посидел на скамеечке еще полчаса. Тронько не появился. После этого я поехал домой к себе.
На следующий день он сказал мне, что все обошлось тихо.
Так вот или подобно этому его запои продолжались с некоторыми интервалами всю осень. Но теперь он все реже обращался ко мне за помощью. Появились другие "помощники". Потом я догадался, а затем и сам Тронько мне признался, что у него разработана целая система добывания водки, когда он в запое. На улицу он сам не выходит, а обзванивает всех своих знакомых и товарищей по работе, причем не только мужчин, но и женщин. Те же, зная эту его болезнь, идут ему на встречу и приносят водку на дом. Таким образом, он не рискует попасть в руки милиции или хуже того каких либо ханыг. Но иногда эта система давала сбой и тогда он приходил на работу побитым в буквальном смысле слова.
Последнюю неделю перед Новым 1993 годом Тронько на работе не было. Мне он был нужен, так как имелись документы, на которых требовалась его подпись. Обзвонив все киевские его телефоны, я вынужден был позвонить его маме в Боярку. Она сказала, что он выехал на работу в понедельник. На работе его ни понедельник, ни во вторник не было. Где он ночевал с понедельника на вторник? Неизвестно. Кроме того, он тоже был нужен его подруге Валентине Ивановне. Она добивалась от меня:
- Где Тронько? Мы несколько раз перезванивались, но все безрезультатно.
Со вторника на среду была кафедральная встреча Нового года у Гранкиной. Она живет на территории КПИ. Я на эту встречу не пошел. Сотрудники говорят, что Тронько там был.
До Нового года мне он так и не позвонил. Я тоже не стал его разыски-вать. Надоела мне эта возня.
Тогда вызванивать его стала наша экономист Преображенская Ольга Карповна. Ей нужна была его подпись на денежных документах. Люди мог-ли не получить денег. Она отыскала Тронько, звоня из моего кабинета и го-ворила с ним. После завершения разговора сказала мне:
- Видно он сильно пьян, так как "лыка не вяжет".
Четвертого января 1993 года Тронько появился у меня в кабинете "как огурчик", чистый и свежий.
При этом он начал нашу беседу с того, что объявил мне свое решение:
- Я на договоре по новой НИР замазал белой краской твою фамилию, стоящую против графы научный руководитель.
Говоря нормальны языком он освободил меня от обязанностей научного руководителя по этой НИР, т.е. прежде всего лишил дополнительного заработка. Видно обиделся на меня за то, что не позвонил ему на праздники. Я же не звонил умышленно. Зная, что он в запое, боялся, что вновь придется с ним пьяным возиться.
Это один из штрихов к его портрету. Мстительность ни за что.
Я не стал оспаривать его решение, но расценил его как несправедливое. Поскольку по этой НИР я уже проделал определенную работу. Это был уже не первый случай, когда Тронько обещал включить меня в число исполнителей той или иной НИР, но после того, как я проделывал всю черную работу по оформлению документации на договор, исключал меня под каким-то предлогом.
Я уже писал о том, что для общего блага Тронько и его семьи (Нина, Таня, Ваня) им лучше было бы разъехаться, пока там не произошли серьезные дела. Так вот, наконец, в декабре 1992 года они разменяли свою трехкомнатную квартиру в правительственном доме. Он получил однокомнатную квартиру 14 квадратных метров в доме типа "гостинка" возле метро "Левобережная" на Никольской слободке.
Нина и Ваня стали жить в хрущевском доме в двухкомнатной квартире площадью 30 м2 на Кловском Спуске. Таня выходила тогда замуж, и ей дали определенную сумму долларов, достаточную для приобретения двухкомнат-ной квартиры.
Вот так была оценена их престижная квартира, которую они получили после смерти отца Нины, бывшего министра культуры Украины Мазепы, освободив его квартиру для нового высокопоставленного чиновника. Рассказывая все это, Тронько любил повторять:
- Я бы содержание квартиры министра не потянул.
В середине декабря 1992 года сотрудники кафедры, в том числе и я, помогли Тронько перевезти его вещи на новую квартиру. По счастливой случайности эта квартира оказалась в одном доме с квартирой его подруги Валентины Ивановны.
Это уменьшило моральный удар, который нанес размен квартиры Тронько. Он практически перешел из одних женских рук в другие. И все равно запил, как я уже писал перед Новым Годом. Все в его квартире маленькое – коридорчик, ванная и туалет отдельные, кухонька, балкон, встроенный шкаф и комната 14 квадратных метров.
Это квартира для аспиранта, а не для профессора. Думаю, что это тоже угнетало Тронько. Ему, однако, очень опасно жить таким образом. Что он может натворить, когда пьян - никому не известно. Расставаясь после перевоза вещей с Ваней, я просил его чаще бывать у отца. Он обещал. Да, отец профессор физики, а сын богослов. Парадоксы нашего времени.
Пятого января в районе часа дня Тронько позвонил мне на работу в кабинет.
- Слушаю Вас, - традиционно ответил я.
- Владимир Иванович? – спросил Тронько.
-Да, я.
- Тронько, - представился он.
- Да, я слушаю, - подтвердил я.
- Вова, спаси меня. Привези водки или хотя бы вина. Я встречу тебя на Левобережной.
- Зачем ты, выпивши, пойдешь на Левобережную? – говорю я ему, - я приеду к тебе домой.
Он еще несколько раз говорит что-то о Левобережной, где могли бы мы встретится, но я настаиваю на своем, что приеду к нему домой.
Водка у меня была, но полную бутылку я не хотел везти ему. Боялся, что он, выпив ее, может совсем сдуреть. Поэтому часть водки отлил и решил, что когда приеду, то выпью вместе с ним, чтобы ему меньше осталось водки.
Злобы за его вчерашнюю выходку у меня не было. Досада, что теряю время на такого человека, уже появилась.
Вот я иду уже по длинному коридору второго этажа его дома. Нашел в темноте его дверь и дважды, как было условленно, постучал. По телефону он меня предупреждал, что не хочет видеть Валентину, поэтому нужно посту-чать 2 раза. Тот же код у него и по телефону – два звонка. На стук никто не ответил. Тогда я позвал его голосом:
- Володя, это я, открой.
Дверь приоткрылась, но что-то мешало ее отворить полностью. Когда я протиснулся в комнату, то увидел, что под дверью мешки с книгами.
- Зачем эти мешки под дверью? - спросил я.
- Я забаррикадировал дверь, чтобы не вошла Валентина, так как у нее есть ключи, а я ее видеть не хочу, - ответил он.
Потом начал вести себя как-то странно. Пошел по квартире искать Валентину, утверждая, что она где-то здесь.
Я пришел в ужас: - Неужели он чокнулся? – подумал про себя.
Мы осмотрели с ним все помещения. Нигде Валентины не было. Позже, поговорив с ней об этом случае, я узнал, что она действительно была у него за 15 минут до моего прихода. Я понял, что он очень сильно пьян.
Вид его был ужасный. Обрюзгшее лицо совсем не походило на свежее вчерашнее, которое я видел в своем кабинете. Он был в кальсонах и рубашке. В комнате был беспорядок. Он соответствовал послепраздничному периоду. Комната была завалена частями от разобранной стенки. Однако, на кухне что-то неописуемое. Валялись на полу остатки пищи, грязная посуда, куски отломанного хлеба, не отрезанного, а просто отломанного рукой и частично обкусанные. На столе лежало сало и краюха чистого хлеба. В углу стояли две бутылки из под водки "Гайдамацкой" и "Кришталевой".
Окно на кухне было завешено газетами. Стол заставлен немытой посудой, продуктами, мешочками с солью. По нему валялись огрызки чесно-ка.
Я спросил Тронько:
- Кто тебя напоил?
Хотя прекрасно понимал, что напивается он сам.
- Никто, - был ответ.
Нашел нож и порезал сало, хлеб. Разгреб чистое пространство на столе, т.е. подготовил место для закуски. В это время он нес какую-то ахи-нею. То лез с поцелуями ко мне, то угрожал.
Мне хотелось уяснить: - сам он напился или его напоили.
- Кто у тебя был? – спрашивал периодически его я. Тронько продолжал отнекиваться и несмотря на то, что он был сильно пьян, уходил от ответа. Наконец он открылся, как-то невнятно пробормотав:
- Шаблатович со Скрынским, я их боюсь. Тебе тоже нужно их бояться.
Теперь стало все на свои места. Они были у него утром. Очевидно нужна была его подпись и напоили его.
На столе лежала кровяная колбаса. Я порезал ее и на сковородке обжа-рил на газе. По кухне пошел приятный запах. Володя торопился выпить. Посуда была вся грязная. Пришлось помыть тарелки, вилки и кружки. В них я разлил по сто грамм водки. Сам я допил до дна, а Тронько только отхлебнул и стал закусывать. Видно было, что он голоден. Так мы с ним выпили за Новый год. Через некоторое время я чуть-чуть долил ему и совсем немного себе. Выпили по второй, закусили салом с хлебом и кровянкой. Хлеб был свежий. Видно его недавно принесли. Второй раз Володя тоже отхлебнул лишь чуть-чуть водки. Она ему уже не шла. Он был накачан ею до предела.
Слушая, как он несет всякую чушь, я продолжал рассматривать кухню. Здесь на журнальном столике вперемешку с другими вещами лежали книги по нашей тематике, т.е. по магнетизму и оптике.
Решил ему приготовить кофе. Может он его немного отрезвит. Банка растворимого стояла на столе. Однако сахара так и не нашел. Все время наталкивался на соль.
Мне хотелось уложить его в постель, чтобы он заснул, но его сопротивление не позволяло осуществить мой замысел. Человек он сильный и крепкий, а поэтому силой его увезти из кухни не представлялось возмож-ным. Наконец уговоры подействовали. Болтая всякую чушь, он дал себя увести в комнату. Точнее сам пошел и лег на постель, но головой в проти-воположную сторону от подушки. Я пытался повернуть его головой в сто-рону подушки, но он не дался. Пришлось подушку перенести и подсунуть ему под голову. После чего он практически сразу заснул. Я вышел в переднюю, прикрыв за собой дверь в комнату, и позвонил по телефону Валентине. Она была дома. Я попросил ее спустится вниз, чтобы обсудить ситуацию на месте. Вскоре она пришла. Мы подошли к спящему Тронько. Она врач и знает, что нужно делать в случае чего. Первым делом она проверила пульс, взяв Тронько за руку. На прикосновение он не отреаги-ровал, видно сон был глубокий.
- Пульс хороший. Опасности нет, - сказала Валентина.
Сидеть возле спящего Тронько мне было не с руки, но как поступить я не знал. Вдруг он проснется и ему потребуется помощь как обычному боль-ному, поэтому я спросил у Валентины:
- Как мне быть? Я все же на работе.
Она согласилась побыть с ним до 8 вечера, а затем ей нужно было идти на дежурство в больницу. Если потребуется моя помощь, то она мне позво-нит. Все обошлось, в тот день она так и не позвонила.
На следующее утро она позвонила мне на работу в районе 10 часов и сообщила, что все в порядке. Она рассказала мне, что вчера вечером, уходя на дежурство закрыла Тронько в его квартире на нижний замок, от которого ключа у него не было.
Сейчас Валентина входит в роль хозяйки в квартире Тронько. Если она и дальше будет с ним, то он еще как-то продержится, а если нет, то...
Дело может осложниться раньше чем я думаю. Валентина говорила мне, что собирается с семьей, а у нее двое детей, переезжать на другую квар-тиру.
Шестого января давали зарплату. Валентина приезжала за деньгами Тронько. Он об этом сообщил мне предварительно, а я передал его просьбу нашему экономисту Ольге Карповне: выдать деньги Валентине.
Получив деньги, Валентина зашла ко мне в кабинет. Мы поговорили о Тронько. Она сокрушалась, что судьба свела ее с ним, что ей все это на-доело. Она хочет собрать родственников на совет, и чтобы они заставили его лечиться. Сказала, что звонила его брату Коле. Будут собирать консилиум родственников, когда Володя будет трезвым. Просила и меня присутствовать на этом консилиуме. Сам не знаю, имею ли я моральное право участвовать в этом деле. Честно говоря, не знаю, как поступить, полагаю, что семья должна сама решить, что с ним делать.
Вот еще штрих к портрету Тронько. Как-то с ним мы отдыхали вместе на реке Десна. Он привез с собой миниатюрный керогаз. Я налил бензина из бака своей машины в маленький бачок его керогаза. На нем мы разогрели пищу. Выпивки на нашем импровизированном столе не было. Это к тому, что он был трезв. Кроме нас с моей женой Таней была ее подруга Людмила Исакова, у которой в молодости была неудачная любовь и с тех пор она одна. Татьяна хотела, чтобы Люда и Володя подружились. Все было хорошо. Отдых удался. Природа способствовала подъему настроения. Ближе к вечеру я развез их по домам.
Мы с Таней остались одни, и она неожиданно сообщила мне:
- Когда ты возился с машиной, а Люда куда-то отлучилась, Володька сказал мне, что всю жизнь будет добиваться меня. Вот какой у тебя друг.
Я отделался шуткой, сказав, что это он пошутил. Хотя Татьяна это приняла всерьез.
15.01.93 г. Сегодня вновь с Тронько ЧП. Экзамен по физике у группы менеджеров принимает с 1100 до 1400 часов аспирант Крикунов. Что же произошло?
Вчера Тронько зашел в мой кабинет в хорошем веселом настроении. Я сразу почувствовал что-то неладное. Внешне все было прилично. Лишь когда провожая его я приблизился к нему, то почувствовал запах спиртного.
В первой комнате были Кузнецов Б.А. и Стадийчук Г.А. Тронько дал мне полушутливые наставления о том, как нужно списывать имущество и пошел к себе. Через некоторое время он прибежал ко мне вновь.
- Ты закрывал мой кабинет? – спросил он.
- Нет, - ответил я.
- Кто же мог его закрыть? – переспросил Тронько, - очевидно я опять оставил его открытым, а кто-то увидел это и закрыл кабинет, забрав ключи.
Подобный случай уже был. Позавчера, т.е. 13.01.93 г. Тронько, торо-пясь, не закрыл свой кабинет и побежал на консультацию. Я увидел, что кабинет открытый. Стал искать Тронько по комнатам на кафедре, но его нигде не было. Тогда я сел в его кабинете и стал звонить по междугороднему телефону. Он на кафедре один, и таким образом дождался возвращения Тронько.
Вчера же подобный случай повторился. Мы пошли с ним к его кабине-ту, и я запасным ключом открыл ему дверь. Ключей от кабинета внутри его не было. Я пытался натолкнуть его на мысль: - Где ты был и что делал?
Тогда он вспомнил, что был у Шаблатовича. Вскочил и побежал в соседнюю комнату 229. Через несколько минут возвращается с ключами и заявляет:
- Представь себе, прихожу я к Шаблатовичу. Смотрю на его столе, где я сидел, моих ключей нет. Спрашиваю, не видел ли он моих ключей. Он отвечает, что не видел. Я как бы случайно ударяю его по карману. Слышу звон ключей. "А ну, покажи ключи, которые у тебя в кармане", - говорю ему. Шаблатович вытаскивает из кармана мои ключи.
Вижу, что Тронько уже развозит. Он уже выглядит пьяным. Начинает говорить что-то не то. Да и сама история с ключами и Шаблатовичем сомнительна, но не буду же я его проверять. Пришла Ольга Преображенская показать ему новые ставки и надбавки для сотрудников кафедры. Заглянув в список через ее плечо, я увидел, что у лаборантов Ящук и Моисеенко разные надбавки. Спрашиваю у Тронько:
- Почему так? Работают то они одинаково.
Тронько ответил мне.
- Моисеенко занимается еще и расписанием.
Возражаю ему:
- Она давно расписанием не занимается, его ведет Димарова.
После этого Тронько заявляет:
- Выровнять надбавки Ящук и Моисеенко. Но ты, Оля пока им не гово-ри. Это не скоро станет известно. Боюсь скандала.
В кабинет заходит заведующий лабораториями кафедры математики, что этажом выше нашей. Они начинают разговаривать о чем-то своем. Уходит Ольга, а за ней и я. Мне захотелось поскорее уйти с кафедры, ибо чувствовал, что наступает момент, когда Тронько начнет требовать достать ему водки. Видно, у Шаблаовича он "добавил" к тому, что выпил утром.
Я не перестаю удивляться этому человеку. Он все время ходит по лез-вию бритвы. Но надо отметить, что в большинстве случаев из воды он выходит сухим.
В своей комнате на улице Янгеля, где нет телефона, я провел пару ча-сов и затем вернулся на кафедру. Тронько уже не было.
Сегодня, т.е. 15.01.93 года, утром в десять часов я узнаю, что Тронько не прибыл на экзамен по физике в его потоке, точнее в группе менеджеров. Об этом мне сообщила Панченко Мария Мирославовна. Она также сказала, что Тронько поручил принять экзамен Крикунову, но тот вроде бы не хочет. На все это я ей ответил:
- Пусть они сами разбираются. У них сложные взаимоотношения.
Секретарь кафедры Панченко М.М. новенькая на кафедре. Раньше она работала в лаборатории, удаленной от преподавательской, и не знает еще всех наших перипетий.
Меня ждали за пределами кафедры, и я ушел. Вернувшись через час, я узнал, что Крикунов приступил к экзамену. Панченко сказала, что ему нуж-ны билеты, а они закрыты в кабинете Тронько.
Про себя я подумал: - Как же это Крикунов приступил к экзамену без билетов.
От студентов-менеджеров до меня дошли разговоры о том, что у них экзамен будет принимать именно Крикунов. Об этом они уже знали три дня назад.
Я открыл кабинет Тронько, взял билеты и отдал их Панченко. Она понесла их Крикунову.
Через два часа я зашел к Шаблатовичу в 229 комнату, хотел узнать у него номер его фотоаппарата.
На столике возле электронного микроскопа стояла закупоренная бу-тылка водки. Там были Шаблатович, Скрынский и Крикунов. Причем по-следний был в передней комнате и сразу криком подал сигнал о том, что я пришел, т.е. как бы предупредил их об этом.
У Шаблатовича как всегда фотоаппарат оказался дома и номера его я не узнал.
Я попросил Скрынского пройти со мной в мой кабинет. Ему нужно бы-ло ознакомиться и расписаться на распоряжении по кафедре.
Проходя мимо бутылки с водкой, я задал вопрос с намеком:
- Что, продолжаете праздновать Новый год?
Скрынский ответил:
- Да, заочники помогают.
Намекая, что эту водку принесли заочники. Но, я то знал, кто ее принес. Тот, кто возле их двери только что вертелся. Он был явно не из числа заочников.
Скрынский на удивление мирно дал себя увезти ко мне в кабинет.
Здесь он прочитал Распоряжение о порядке хранения имущества кафедры, сочиненное мною и подписанное Тронько. Прочитать, то он его прочитал, но подписывать отказался, так как в Распоряжении затрагивались его интересы.
В распоряжении указывалось, что заместитель заведующего кафедрой по научно-исследовательской части отвечает за сбережение имущества этой части кафедры. Скрынский сейчас временно исполнял эту должность и меч-тал на ней закрепиться. Поэтому его такое положение не устраивало. Кроме того, особенно в связи с тем, что в настоящее время на кафедре недосчитывается около 100 приборов разной стоимости. Несомненно, что в этой недостаче есть и его вина.
Он хочет командовать, но не хочет отвечать за последствия своих распоряжений.
Пришла Ольга Преображенская и мы втроем что-то обсуждали. Затем они перешли на обсуждение годового отчета. Мне это было неинтересно, слушать их разговоры, и я думал как бы их тактично выпроводить из кабинета. Тихо протикал в соседней комнате динамик. Это было 14 часов.
Как-то все же удалось Скрынского выпроводить. Мы остались с Ольгой вдвоем. Она тут же спросила меня:
- Что же это сегодня Тронько натворил?
А я ей отвечаю:
- Не пришел на экзамен.
Она опять повторила свой вопрос. Я понял, что за этой фразой что-то кроется. Потом она немного разъяснила свою мысль. Я потихоньку начинал понимать, смысл ее вопроса сводился к тому: - Зачем Тронько поручил принимать экзамен Крикунову. Ведь он его опять подставит.
В ее словах сквозила одна здоровая мысль:
- Крикунов опять вырвется из под контроля Тронько.
Но она что-то не договаривала. Тогда я открыто спросил:
- Ты что возмущаешься тем, что Крикунов много двоек в группе понаставит.
- Совсем наоборот, - отвечала она, - все сдадут. И тогда я понял. Действительно, экзамен длился не более двух часов. Это то время между двумя моментами, когда я отдал билеты и когда увидел Крикунова у Шаб-латовича.
Тогда я понял их замысел. Компания Шаблатовича-Крикунова начала заранее спаивать Тронько, чтобы он сам не смог пойти на экзамен (пьянка у него длится несколько дней) и чтобы экзамен принимал Крикунов.
Вопрос:
- Зачем нужно было Крикунову проводить экзамен? Это же дополнительная, незапланированная ему работа.
Ответ напрашивается из заявления самого Крикунова, переданного устами Тронько.
- Поскольку это группа менеджеров, т.е. на сегодня престижной профессии, то в ней учатся дети состоятельных родителей, в том числе и тех, кто делит деньги на государственные и хозрасчетные, бюджетные НИР. Воздействием на студента можно воздействовать на его родителей.
Вот такими подлыми методами этот еще молодой человек – аспирант собирается делать карьеру.
У нас на кафедре собралась особая группа из числа близких к Тронько людей, которая хочет делать все так, чтобы по максимуму использовать слабости Тронько, в частности, его склонность к спиртному.
20.01.93 г. Вчера обнаружил на столе Скрынского, в 191 комнате Главного корпуса находящийся "в розыске" калькулятор. На мой вопрос:
- Кто хозяин этого калькулятора?
Научный сотрудник Оленяк Б.С., работающий в данной комнате и находящийся в ней в это время ответил, что он не знает, кто принес калькулятор.
Я попросил Оленяка Б.С. прочитать заводской номер калькулятора МК-54, что тот и сделал. Уточнив по документам учета, я понял, что это как раз тот калькулятор, которого не хватало в перечне его серии.
Поскольку по моим данным ранее калькулятор с таким номером был у Тани Моисеенко-Крамаровой я обратился к Крикунову Ю.В., который рабо-тает с ней в одной комнате 235 корпуса 7. При этом я спросил его не он ли принес в 191 комнату этот калькулятор. Он ответил, что не он и что у него есть два калькулятора, записанные на него.
22.01.93 г. Сегодня случайно оказавшись в 235 комнате, я увидел там Скрынского А.В. и сказал ему:
- У Вас на столе лежит калькулятор, который "в розыске".
Он переспросил, видно не поняв юмора:
- В чьем розыске?
- В моем, - ответил я, - прошу зайти ко мне и расписаться за него в кни-ге учета.
Скрынский вызывающе, на высоких тонах сказал:
- Этот калькулятор записан на Оленяка и весной Вы (т.е. я) его видели.
Он забыл, что я видел совсем другой калькулятор Б3-18, который был записан на Бублея, а оказался почему-то у Скрынского.
Я сказал ему:
- Оленяк от калькулятора МК-54 отказался. Я же проверил по книге учета, что калькулятор МК-54 с таким номером ни за кем не записан. Или Вы придете и распишетесь в книге учета или я его заберу.
После этого он в грубой форме сказал мне: - Кто это еще Вам его от-даст?
Затем он переключился на другой прибор С7-8, который я разыскал у Радионова на другой кафедре. Прибор был занесен в 191 комнату, а кабеля я унес с собой, так как хотел перенести С7-8 в 7 корпус.
Скрынский начал в буквальном смысле кричать, выходя из себя. Обви-нял меня в том, что я забрал у Радионова нужный ему прибор.
Я возразил:
- Радионов отдал мне его за ненадобностью, а на нужные ему приборы он написал расписку.
Я еще раз сказал Скрынскому, что калькулятор он должен или зарегистрировать или отдать.
В ответ он начал кричать:
- Я Вам приказываю отдать кабеля от С7-8. Он нам нужен, так как у не-го есть режим запоминания.
- У Радионова прибор находился порядка пяти лет без расписки и не нужен был Скрынскому. Теперь же как только я принес его на территорию нашей кафедры он Вам срочно потребовался. А калькулятор, если не отдадите его, обращусь в милицию.
Я повернулся и вышел из 235 комнаты и пошел в свой кабинет по коридору.
Скрынский мне вслед еще кричал какие-то гадости. Вплоть до нецензурщины.
В тот же день я рассказал об этом случае Тронько. В ответ услышал от него:
- Забери, мне тоже нужен калькулятор.
Вечером того же дня я отправился в 191 комнату с целью забрать калькулятор МК-54. Там оказался Оленяк со студентом. Я сказал Богдану, что Скрынский отказался расписаться в книге учета за калькулятор, а поэтому я его забираю.
Оленяк не разрешил мне забрать калькулятор МК-54 и сказал:
- Придет Скрынский и тогда решайте с ним.
Я тут же позвонил Тронько. Он сказал:
- Забрать.
Я передал трубку Оленяку. Он начал плакаться, что, дескать, это один работающий калькулятор и он им нужен.
Я возразил, что у них по моему учету, кроме калькулятора Б3-18, есть еще БЗ-37 и МК-61. За первый расписался Скрынский, а второй был написан предыдущими заведующими лабораториями на Оленяка.
В это время в комнату заходит Скрынский. Оленяк говорит ему:
- Владимир Иванович хочет забрать калькулятор МК-54.
Скрынскй начинает вновь орать:
- Владимира Ивановича вообще не надо пускать в 191 комнату.
Я возражаю:
- Поскольку эта комната входит в мою лабораторию, то я имею полное право в ней бывать и проверять, что в ней делается.
Скрынский вновь кричит:
- Вы являетесь заведующим только учебной лаборатории.
- Сходите в отдел кадров и почитайте приказ о моем назначении, - возражаю я, - там ясно написано: "Назначить заведующим лабораториями кафедры". Как видите во множественном числе, т.е. всеми лабораториями кафедры, кроме отдельной лаборатории Пеклуна.
Наконец Оленяк соглашается расписаться за калькулятор МК-54 в кни-ге учета и говорит, что сейчас идет в 7 корпус.
- Хорошо, - говорю я, - пойдем вместе.
Скрынский продолжает кричать. Обвиняет меня в том, что я насаждаю военные порядки. Требует, чтобы я ему подчинялся, как заместителю заведующего научно-исследовательской части. Я возражаю:
- Если уж по военному, то командиры подразделений подчиняются командиру части, а не его заместителям. Заместители могут передавать распоряжения только от имени командира части, т.е. эти распоряжения должны быть согласованы с ним.
Мы с Оленяком выходим в коридор. Он отпускает студента, но в это время Скрынский вызывает Оленяка обратно в комнату к телефону. А возможно, что-то хочет ему сказать тэт-а-тэт. Я жду в коридоре. Неожиданно из комнаты выходит Скрынский и ни с того, ни с сего говорит мне:
- Что, дед?
Тем самым как бы хочет меня унизить, указав мне на мой возраст. Я на этот выпад не отреагировал.
Вскоре из комнаты выходит Оленяк, и мы с ним идем в 7ой корпус ко мне в кабинет. Оленяк без лишних "волн" расписывается в книге учета за калькулятор МК-54. Скрынский идет дальше по коридору и нарывается на Тронько, идущего вместе с Юрой Кузнецовым. Тут же Скрынский что-то гадостного наговорил и им.
Выводы из этого случая можно сделать следующие: Скрынский скрыл от инвентаризации калькулятор МК-54, а когда его поймали взбесился.
Отрицательную его реакцию вызвало и то, что я вернул на кафедру дорогостоящий прибор-осцилограф С7-8. Его цена 2500 рублей. Создается впечатление, что эти так называемые научные сотрудники растаскали по другим кафедрам приборы умышленно, чтобы потом можно было их легко забрать без свидетелей из числа сотрудников нашей кафедры. Сейчас приборы стоят большие деньги и их можно почти свободно продавать. Вот почему Скрынский, Шаблатович и другие все "гребут под себя".
Тронько мне говорил, что по его предположению научные сотрудники во главе со Скрынским часть приборов очевидно перетащили в организацию Корнейчука, т.е. в Научно-производственное объединение "Наука". Когда Корнейчук уходил туда, он обещал их взять с собой. Вот они приборы и перенесли. Потом Корнейчук забрать их к себе в штат отказался. Вот они и взбесились. Забрать обратно приборы они не могут, потому что сами их туда оттащили.
И последнее. Скандалил Скрынский потому, что по-прежнему хотел бы занять мою должность, на которую он раньше претендовал. Заместитель заведующего кафедрой он то временный, а заведующий лабораториями должность постоянная.
25.01.93 г. Сегодня утром в 8.50 вошел в преподавательскую Тронько.
- Как хорошо, что ты здесь, - сказал он, - я пришел проверить трудовую дисциплину. Видишь, ты уже здесь, а некоторых твоих подчиненных на работе нет.
- Разберусь, почему их нет, - сказал я.
Вид у Тронько был ужасный. Лицо небрито и опухло от выпивки. Одет в старый заштопанный свитер. На груди маленький значок туриста. От него исходила небольшая "диаграмма" перегара. Он тут же спросил:
- Можешь угостить меня кофе?
Я пригласил его к себе в кабинет. Мы выпили по стакану кофе. Загрыз-ли, как обычно, сухариками. Стали беседовать о своих делах. Наконец, он не выдержал и начал жаловаться.
- Понимаешь, в пятницу выпил с Юрой Кузнецовым и с тех пор не могу остановиться. Сегодня уже понедельник.
Затем он достал из черной хозяйственной сумки бутылку спирта. Я стал просить его не пить здесь, а поехать хотя бы домой. У него, видно, все горело внутри. Он не внял моим советам, налил в стакан из под кофе спирта, чуть меньше полстакана, разбавил его теплой водой из химического стакана, в котором я кипятил воду для кофе. Получился почти полный стакан водки, закрашенной кофе. Я пошутил:
- Почти коньяк.
Понимал, что остановить его уже невозможно, мне хотелось сохранить спокойную обстановку, чтобы потихоньку отправить Тронько домой.
Крупными глотками он отпил половину этого стакана. Часто глоток задерживал во рту так, что это было видно по надутым щекам.
В это время кто-то постучал. Я пошел в соседнюю комнату открывать дверь, а он в то же время догадался спрятать стакан на окне. После ухода посетителя Тронько достал стакан. Допил водку и начал втягиваться в беседу. Я попросил его немедленно ехать домой, пока еще его не развезло. Он наконец согласился и поехал.
Да, хотел я на старости лет в КПИ поработать в науке, но оказалось, что наукой здесь, по большому счету, и не пахнет. Мне же пришлось все время возиться с пьяным человеком.
Из дома Тронько позвонил мне. Сказал, что доехал благополучно.
Когда он еще был у меня в кабинете, я спросил его:
- Кто тебе дал спирт?
Ответ был такой:
- Действительно на бутылке была этикетка с надписью "Спирт". Но напрашивался вопрос:
- Почему нужно было Тронько со спиртом рано утром ехать в Киевский политехнический институт?
Кто-то дал ему сегодня этот спирт здесь в Киевском политехническом институте. Он - этот кто-то регулярно спаивал Троько. А вообще у него по части добычи спиртного отработана целая система. Есть у него люди, кото-рым он звонит, и они приносят водку. Конечно не задаром. Кто за услуги, а кто, видно, за большие деньги.
После звонка Тронько я позвонил его подруге, живущей с ним в одном доме, Валентине Ивановне. Обрисовал ей ситуацию и просил ее как можно скорее приехать к нему домой. Ибо неясно к чему приведет распитие той пол-литровой бутылки спирта. Она обещала мне, что, как только освободит-ся, так сразу поедет домой и зайдет к нему.
Ранее мы с ней уже говорили о необходимости лечения Тронько от алкоголизма. Решили для этого привлечь родственников. Она обещала поговорить с его дочерью Оксаной, а я с братом Колей. Но телефона Коли у меня не было, и я попросил ее найти его. Она как медик тут же нашла телефон института эндокринологии, где Коля работал директором.
Получив телефон Николая Дмитриевича Тронько, я решил тут же созвониться с ним и договориться о встрече. Коля спросил меня:
- Что случилось?
Я ответил:
- Нужно срочно поговорить о Володе.
Мы договорились, что я приеду к нему завтра (т.е. 26.01.93 г) в 14.00 прямо на работу.
26.01.93 г. Сегодня в 12.40 я зашел в кабинет Тронько. Там были он и Лена (секретарь кафедры Михайлова Елена Петровна, дочь Куца, декана из Киевского государственного университета). Она хроническая алкоголичка. Женщина лет тридцати. Еще прошлым летом она была любовницей Тронько. Потом они много ссорились и даже дрались на кафедре. При этом Тронько разбил стеклянную дверцу в шкафу-стене, почему-то называемым кабинетом биологии.
В последнее время Лена много болела. Были запои и простудные заболевания. Сейчас она заполняла зачетки студентов-двоечников, а Тронько их подписывал. Увидев меня, он сказал:
- Владимир Иванович! Лене нужно дать работу.
- Пожалуйста, - ответил я, - пусть дежурит по лаборатории.
Лена тут же надула губы и сказала:
- Владимир Дмитриевич! Я не хочу.
Тронько пытался ее убедить и возражал ей:
- Лена, сейчас ты лучшей работы не найдешь.
Я решил дальше разговор не продолжать и тут же вышел из кабинета.
Приходится только удивляться. Для чего Тронько так поступает. Зачем он берет на кафедру своих любовниц. Может он таким образом с ними расплачивается за их "любовь".
Одна его любовница Матлахова Светлана Леонидовна, бывшая заведующая нашей лаборатории, завалила ему весь учет материальных ценностей на кафедре. Хорошо еще, что она после полугодового отсутствия на кафедре под разными предлогами (в основном болезнь) согласилась добровольно написать заявление об уходе с работы. Он был очень рад, когда я принес ему это заявление. Светлана передала мне только то, что было непосредственно в ее кабинете и в 235 комнате под присмотром Крикунова. Все остальное имущество, находящееся у сотрудников кафедры, повисло в воздухе. Вот уже больше полгода я добиваюсь закрепления его за исполнителями под их роспись.
Сейчас не хватает порядка ста приборов на сумму около 46 тысяч руб-лей в ценах до 1991 года. Об инструменте и мебели трудно пока что-то определенное сказать.
Выйдя от Тронько, я пошел к себе в кабинет. Не успел я расположиться, как раздался телефонный звонок. Звонил Тронько.
- Володя, - начал он, - я говорил с мальчиками (это Скрынский, Шаблатович, Оленяк). Они берутся уладить вопрос с недостачей в лаборатории приборов, но при условии, что ты должен оставить должность заведующего лабораториями и перейти на инженера с тем же окладом.
Какого инженера он не сказал, ІІ или І категории или ведущего. Я ответил ему:
- Это не телефонный разговор.
- Ну ладно, - согласился он, - потом поговорим.
После этого положил трубку.
С одной стороны, у меня тут же появилась обида на него, а с другой – жалость. До чего он опустился, что готов идти на поводу у этих прохвостов.
Этот факт еще больше укрепил во мне желание поскорее поговорить с Колей, его братом.
Я тут же позвонил Коле и спросил, не отменяет ли он встречу в 14.00. Он сказал, что нет и готов меня принять.
- До встречи, я выезжаю, - сказал ему я.
Тут же оделся и выехал в институт эндокринологии.
В приемной Николая Дмитриевича Тронько пришлось немного подождать. Он принимал сначала своих сотрудников, а затем немцев.
После этого пригласил меня в свой просторный, но скромно обставленный кабинет.
Готовясь к разговору с Колей, я сначала хотел поговорить только о Володе, точнее, о его лечении от алкоголизма. Однако после его заявления по телефону о моей отставке, я решил поговорить с Колей и о делах на кафедре. В первую очередь о недостаче имущества.
Говорили мы больше получаса. Вот основные тезисы нашего разгово-ра.
1. Последние полтора месяца со времени разъезда Володи и Нины на разные квартиры пьянки у него пошли почти непрерывно. Самое большое это два-три дня в неделю он может быть трезв, т.е. периодичность этого процесса неделя.
2. На кафедре большая недостача имущества и, прежде всего, прибо-ров.
- Это вещи связанные, - сказал Коля, - если он пьет, то значит не контролирует сотрудников, а те тянут.
Я обратил его внимание на мальчиков (Скрынского, Шаблатовича, Оленяка и примкнувшего к ним Крикунова), которые держат Володю на ка-ком-то "крючке" и он идет у них на поводу. Вот и сейчас он предложил мне уйти с должности заведующего лабораториями под тем предлогом, что мальчики все уладят в бухгалтерии и недостачи имущества не будет.
Вывод один:
Я им мешаю творить свои черные делишки.
- Выходит так, что у Вас не Володя управляет кафедрой, а эти мальчи-ки, - констатировал Коля.
- Примерно так, - согласился я.
Коля предложил поговорить нам с ним вдвоем. Я не возражал. Мы договорились, что в пятницу 29.01.93 года в 1800 я ему позвоню домой и мы вместе поедем к Володе на новую квартиру, где Коля еще не был. Последнее говорит о степени их близости. Они братья, но далеки друг от друга.
После этого визита к Коле я вернулся на кафедру. Тронько уже не бы-ло.
С Колей мы обменялись телефонами. Я сообщил ему и телефоны Валентины, но просил, чтобы он не звонил. Только на крайний случай. Так мне говорила Валентина, давая свои телефоны.
27.01.93 г. Придя на работу сегодня утром, я решил подождать что-либо предпринимать. Вскоре ко мне в кабинет зашла Преображенская Ольга Карповна. Она спросила меня:
- Кто напоил вчера шефа?
- Я с ним расстался где-то около часа дня. Он был трезв. Потом я уехал по своим делам (ездил к Коле), а когда вернулся, шефа уже не было на ка-федре, - ответил я.
- После обеда шеф сидел у Шаблатовича, - начала рассуждать Оля.
- Значит Шаблатович и напоил его, - заключил я.
Забегая вперед, скажу по этому поводу следующее. Позже я повторил Олин вопрос самому Тронько:
- Тебя напоил Шаблатович?
- Нет, - ответил он, - я сам к нему принес водку и у него ее выпил.
Может быть и так, подумал я. Такие случаи уже были и в моем кабине-те. Тронько приносил водку сам или как в последний раз принес спирт. Вы-пивал при мне сам. Даже не предлагая выпить мне с ним за компанию.
Когда Оля ушла, я тотчас позвонил Валентине на работу. Она сказала, что оставила его сегодня утром перед уходом на работу сильно пьяным. После этого звонка я немедленно позвонил Коле. Ждать, когда протрезвеет Володя, не было смысла.
Коля ранее предлагал говорить с ним, когда он будет трезв, но я решил ускорить события, так как эти бесконечные пьянки становились опас-ными для жизни самого Володи.
Мы договорились, что через 40 минут встретимся под мостом на остановке метро "Левобережная". Он подъехал на машине с шофером, и, не теряя времени, мы поехали к Володе.
Я боялся, что Тронько не захочет открыть дверь. Поэтому сказал Коле, что позову его я, а он чтобы в это время молчал.
Однако Володя по первому же моему требованию дверь открыл. Я во-шел первым, а Коля – за мной. Я сказал:
- Мы к тебе.
Затем я поздоровался. Поздоровался и Коля.
Вид у Володи был ужасный. Лицо небритое и опухшее от пьянства. Началась трудная, но необходимая беседа.
Сначала Коля его ругал. Говорил, что Володя гробит мать, которая одной ногой уже там.
Еще во время первой моей беседы с Колей мы договаривались схит-рить. Причем эту хитрость предложил Коля, чтобы как-то напугать Володю. Хитрость состояла в том, что как будто о пьянстве Володи и недостаче на кафедре Коле сообщил не я, а бывший проректор КПИ Христич, через кото-рого Коля помогал Володе устраиваться в КПИ на заведование кафедрой.
С другой стороны, это отводило от меня подозрение Володи, что я сообщил Коле о его пьянках.
Я не стал возражать против такой легенды, когда мы договаривались с Колей об этом, но понимал, что Володя все равно догадается о том, что именно я позвал Колю.
Разговор был большой и трудный. Целью его было уговорить Володю лечь в больницу на лечение от алкоголизма.
Вначале Коля перешел на высокие тона. Дело чуть не дошло до драки. Я пытался уговорить Колю, что физическое воздействие не поможет. Нако-нец он успокоился и назначил Володе срок лечь в больницу в понедельник.
- Тебе будет выделена отдельная палата. Никто не будет знать, от чего ты лечишься. Отдохнешь и успокоишься.
Володя согласился. После этого Коля стал добиваться от него, как он допустил, что не он командует кафедрой, а какие-то научные сотрудники. Почему они решают: кому быть заведующим лабораториями?
- Я могу сам прийти на кафедру и разобраться, что там происходит. Но это же не удобно. Не можешь управлять кафедрой. Брось. Уйди и не позорь себя и фамилию. Дядя болен. На днях я ложу его в больницу. Пожалей мать.
Так говорил Коля Володе. Доходили ли до него слова? На весь разговор ушло больше часа. Коле нужно было ехать, и он попросил меня ос-таться пока не вернется Валентина с работы. Он уехал.
Я позвонил Валентине. Она обещала приехать в 15.00. Мы вновь оста-лись с Володей вдвоем. Почти сразу он мне сказал:
- Это ты вызвал Колю.
Я уклонился от прямого ответа:
- Какая разница от кого стало известно Коле? Главное, что Вы договорились, и ты в понедельник ляжешь в больницу и будешь лечиться.
Мы вышли на кухню. Там был страшный беспорядок. На столе среди посуды оказалась недопитая бутылка водки. Видно Коля, когда выходил на кухню ее не заметил.
Володя тут же нашел эту бутылку. Я просил его не пить больше, но он как всегда не послушался и опрокинул оставшиеся в бутылке полстакана водки в себя.
Потом он ходил по квартире. Что-то говорил опять о мальчиках. Чувствовалось, что он их боится. Я пытался уложить его спать. Он то ложился, то вставал. Наконец попросил чего-либо поесть.
В кухне на столе в тарелке было немного рисовой каши и жареной картошки. Я разогрел на плите кашу. Он съел ее, а затем и холодную картошку тоже съел.
Я вновь стал пытаться уложить его спать. Он, по-прежнему, то ложился, то вставал. Наконец заснул и спал с полчаса. За это время я немного прибрал на кухне и сел читать газету.
Тронько проснулся, вновь поднялся и стал просить у меня денег на водку. Сначала тысячу, а затем шестьсот рублей. Я сказал ему, что у меня таких денег нет. Тогда он заявил:
- Если ты не дашь мне денег, то я позвоню и мне принесут водку, но она уже будет стоить дороже – 5000 рублей.
Видно он и на новой квартире завел уже снабженцев водкой.
В 3 часа дня пришла Валентина, и я поспешил убраться. Правда, была маленькая заминка с замком на входной двери. Что-то он не открывался, но потом открылся.
Валентина "в сердцах" сказала:
- Не может себе купить замок. Взял старый у матери.
Она сейчас Тронько помогает по хозяйству, но не бескорыстно. Володя говорил мне, что в январе купил ей кольцо за 22 тысячи рублей.
Еще до прихода Валентины в этот же день звонила Нина, бывшая жена Володи. Он говорил с ней о квартирных делах, а потом дал трубку мне. Мы обменялись ничего не значащими фразами, но одну Нинину фразу я запом-нил:
- При всех положительных сторонах того, что с Володей рядом Валентина, есть один недостаток. Она его просто грабит.
Может быть, это и так, - подумал я, - но без нее он вообще мог погиб-нуть.
У Валентины двое сыновей. В будущем она надеется, что Володя поможет устроить их в институт. Это тоже один из мотивов ее поведения по отношению к Володе.
28.01.93 года. Работаю над документацией в кабинете. В 11 часов утра раздался телефонный звонок.
- Вова, найди Лену и забери у нее крестик и ключи от моей квартиры.
- Лены еще на работе нет, - отвечаю ему.
- Тогда вообще не табелируй ее, - сказал он и положил трубку.
Через некоторое время секретарь кафедры Лена появилась на кафедре. Была уже середина дня. Не табелировать Лену я практически не мог, так как табель подписывали Тронько и экономист кафедры. Он же не табелировать свою бывшую любовницу тоже не мог, так как это сразу бы вызвало скандал, а скандалов боялся.
Я передал Лене, что Тронько просил ее отдать мне крестик и ключи от его квартиры.
- Ключей я у него не брала, - ответила Лена, - а крестик, если это та голограмма, так он мне ее подарил.
- Что за голограмма? – спросил я.
- Да так, картинка размеров 9;12 см2 с изображением креста, - ответила Лена, - я сейчас поеду к нему.
- Не надо ехать, - остановил я ее, - там сейчас другая женщина. Будет скандал.
Этот разговор с Леной проходил в кабинете Тронько. Я набрал номер телефона его квартиры, услышав его ответ, передал трубку Лене. Таким образом соединил их. Разбирайтесь.
Только вышел из кабинета. На встречу мне Паньченко Мария Мирославовна, ученый секретарь кафедры.
- Владимир Иванович, звонил Владимир Дмитриевич и просил Вам передать, чтобы Вы забрали у Лены крестик и ключи, - взволнованно со-общила мне Мария.
- Владимир Дмитриевич и Лена только что говорили по телефону на эту тему, - успокоил я Марию, - детский сад, да и только. Пусть сами разби-раются.
После этого я вернулся в кабинет Тронько. Лена закончила разговор с ним. Пытаюсь откровенно поговорить с ней. Намекаю, что ей пора расстать-ся с Тронько и с нами тоже, т.е. уйти с работы на нашей кафедре.
- Ты молода и найдешь еще себе спутника жизни, - говорю ей в заключение.
- Вы думаете Тронько – спутник и друг, - отвечает мне полуспрашивая Лена.
Мы выходим с ней в коридор. Наконец она понимает, что я ей наме-каю.
- Владимир Иванович! Это что Тронько подослал Вас поговорить со мной? – спрашивает меня Лена.
- Нет, - отвечаю ей.
- Но я увольняться с работы не хочу, - возражает она.
- Тогда нужно ходить на работу вовремя, - констатирую я.
- А что, разве все ходят на работу вовремя? – спрашивает она.
- Нет, не все, - отвечаю я, - но и таких нет, кто по два месяца отсутству-ет. Если работать, то нужно ходить на дежурство по лаборатории к 8 часам утра.
- Я не могу. Я живу на Русановке и чтобы быть здесь в КПИ к 8 часам мне нужно вставать в 6 часов утра, а в 7 часов выезжать.
- Не ты ода в таком положении. Я тоже живу за Днепром, - убеждаю я ее.
- Мне некуда уйти, - возражает она.
- Тогда нужно работать, - подвожу итог я.
- Владимир Иванович! Вы, что хотите приобрести еще одного врага, - намекает Лена на своего отца заместителя декана в Киевского государственного университета Куца.
- Хочу задать тебе, Лена, последний вопрос: "Зачем тебе весь этот позор?" – говорю я и, повернувшись от нее, ухожу в сторону своего кабинета.
Видно Тронько уже совсем вышел из ума, если на всю кафедру разбол-тал о том, что Лена взяла у него этот крестик. Но я думаю о другом. У него одни ключи взяла Оксана, его дочь. Вторые – у Валентины, любовницы. Третьи были у него, и он их где-то потерял. Что будет с его имуществом, если он ляжет в больницу? Ключи от квартиры у разных женщин, да еще один набор потерян.
29.01.93 г. Утро 10.30. Нахожусь в своем кабинете. Звонок. Беру труб-ку. Слышу голос Тронько.
- Вова, добрый день. Как на кафедре?
- Да, пока никого нет, - отвечаю я.
- Буду у Кузнецова, - сообщает он мне свой план, - так как на кафедру появляться не могу из-за своего вида. Дай мне номер телефона Бори.
Сообщаю ему нужный номер.
- Буду работать в субботу, - заключает он.
В трубке гудки. Он часто приходил в субботу на кафедру, когда наших сотрудников практически нет. К нему в этот день шли какие-то посетители, связь которых с делами кафедры у меня не просматривалась.
Интересный разговор состоялся у меня вчера с нашим доцентом Ермаловичем Юрием Борисовичем.
Как-то неожиданно в разговоре на тему о новых формах обучения, в частности, о подготовке бакалавров, возникла фамилия Шаталовой Ларисы Аврамовной, которая только числится на кафедре доцентом, а работает советником ректора по новым формам обучения. Вот так у нас бывает.
Ермалович тогда сообщил мне, что несколько лет назад в КПИ был крупный скандал. Заведующий кафедрой общей и экспериментальной физики Белоус Михаил Васильевич взял к себе на кафедру свою любовницу Шаталову и помог той сделать кандидатскую диссертацию.
Таким образом, Тронько не является первооткрывателем в этом деле. Видно в КПИ существует такая традиция брать себе в сотрудницы любов-ниц. Он не первый и не последний.
Теперь несколько слов о возможностях мальчиков (Скрынский, Шаблатович, Оленяк) в списании утерянных приборов.
Как-то наш экономист, Преображенская Ольга Карповна, говорила мне, что проректор Украинский (это его фамилия) друг Скрынского. Они одного возраста. Украинского уже один раз за что-то снимали, а затем вновь восстановили. Раньше Шаблатович не вылазил из бухгалтерии, а теперь после того случая со спиртом, который они увели у меня из-под носа, стал бывать там редко. Оленяк специализируется по дружбе со служащими складов КПИ. Что-то всю эту троицу сильно объединяет.
Хочу при встрече с Тронько сказать ему, что в отставку не подам из принципиальных соображений. Если я уйду с должности заведующего лабораториями, эти "мальчики" еще больше запутают Тронько, охмурят и в конце концов подведут его под криминал. Напрашивается вопрос:
- Почему эти молодые люди, которые могут зарабатывать в МП, СП и кооперативах держаться за относительно небольшие оклады научных сотрудников. В январе 1993 года оклады их были 7700 рублей. Значит, они имеют какие-то сторонние доходы здесь на кафедре. Вопрос:- Какие?
Тронько говорит, что спекулируют.
- Один Шаблатович зарабатывает больше, чем профессор.
13.02.93 года. Не помню, приводил ли я итоговые данные по недостаче на кафедре, а поэтому, приведу самые общие сведения.
При передаче, а точнее приеме мною имущества и материальной ответственности (Матлахова передала мне только то, что было в ее кабинете и в 235 классе, где тогда же поселился Крикунов) выяснилась полная картина безответственности, как со стороны Тронько, так и Матлаховой, а также и всех других сотрудников кафедры.
Для меня общая картина прояснилась в конце лета 1992 года, когда я понял, что даже то, что нашел на других кафедрах забрать на свою кафедру не смогу, ибо все держатели этого имущества дружно сопротивляются возвращению его на кафедру. К ним относятся "законные" держатели, то есть те, которые получили от Тронько разрешение на перемещение имущества за пределы кафедры (это Колесникова Элеонора Петровна и Шмырева Александра Николаевна) и "незаконные", которые самовольно забрали с кафедры имущество и перенесли его или на другие кафедры, в неизвестном направлении (это прежде всего Красикова Алла отнесла приборы, которыми пользовалась, на соседнюю кафедру в лабораторию своей мамы доцента Айвазовой Л.С.). Кроме того, есть и такие, которые давно уволились из КПИ, а имущество, числящееся за ними, так и не сдали. Это Корнейчук Анатолий Васильевич, Шиманская Наталья Васильевна, Ивженко, Юрченко и др.
В результате всего этого на кафедре не хватает более 100 приборов общей стоимостью около 46 тысяч рублей в ценах до 1991 года. Кроме того, нет кое-чего из мебели, например, 6 шкафов на сумму 3000 рублей и т.п. Об инструменте говорить уже не приходится. Его почти нет.
Не хватает шесть микрокалькуляторов. Шторы оконные тоже в бегах.
Все эти данные я сообщил в сентябре 1992 года Тронько. Сначала он обрушился на Матлахову. Но я возразил ему:
- Не она одна в этом виновата. Если она что-то и забрала с собой, то не думаю, что такое большое количество.
Тогда Тронько начал мне твердить:
- Списывай.
Я проконсультировался у своих коллег, таких же заведующих лабораториями. Они мне сказали, что списывание с некоторого времени и особенно сейчас идет очень трудно. Доложив об этом Тронько, я стал настаивать, чтобы причастные к этой недостаче Скрынский, Шаблатович и Оленяк приложили максимум усилий, чтобы найти приборы и вернуть их на кафедру.
"Мальчики" были собраны Тронько на совещание, и тут выяснилось (Скрынский сообщил), что я до сих пор не подписал договор о материаль-ной ответственности, а также описи учета имущества.
Я сказал, что договор может быть подписан как до приема имущества, так и после такового. Это я и собирался сделать тогда, когда будет ясна кар-тина с наличием имущества.
Скрынский стал настаивать, чтобы договор был подписан мною до окончания приема имущества. Кроме того, он требовал (тогда он был заместителем Тронько по научно-исследовательской части), чтобы я подписал описи о наличии имущества не показывая его недостачи, а потом потихоньку списывал и искал пропавшие приборы.
Я понял, что меня затягивают в ловушку. Об этом мне также сказал заведующий криогенной лаборатории, присоединенной к нашей кафедре Пеклун Виталий Федорович.
Недостача на кафедре бьет по репутации Тронько. Именно он сейчас несет ответственность за такую большую недостачу, так как материально ответственное лицо – Матлахова С.Л. давно уволена.
Договорились, что "мальчики" поищут имущество, а я подготовлю то, что может быть списано. После этого совещания я подписал договор о материальной ответственности, а описи о наличии имущества не подписал и не сдал их в бухгалтерию. Думал, что часть недостающих приборов все же найдется. Проводил целое расследование по каждому недостающему прибору или калькулятору. При этом встретил мощное сопротивление со стороны тех же "мальчиков", несмотря на наш договор на описанном выше совещании.
Ряд сотрудников меня убеждал бросить все эти поиски и подписать описи, указав, что все имущество на месте, т.е. покрыть недостачу. Начал об этом поговаривать и Тронько. Сначала мягко, а затем все более жестко. Тогда я откровенно сказал ему, что такой большой недостачи я на себя не возьму. Он, в свою очередь, заявил, что тогда мне придется уйти с должности заведующего лабораториями. Я не стал возражать ему и сказал:
- Ну, и что ж?
Про себя же решил, что этого не будет, так как другой работы на при-мете у меня не было, в свою очередь, начал методично его уговаривать пока-зать в описи недостачу. Он иногда уже соглашался, но потом вновь отменял свои же решения. Так прошло около четырех месяцев.
"Мальчики" за это время не нашли ни одного прибора из числа недостающих, больше того, всячески препятствовали моей работе по возвращению приборов на кафедру. Мне они заявляли, что все имущество, находящееся у них на сбережении, которое раньше считалось государст-венным, является теперь с началом перестройки их собственностью.
Они брали пример с руководителей государства, которые начали приватизировать народное добро. Причем игра шла по крупному. Предприятие доводилось до банкротства, а затем самими же руководителями или через подставных лиц скупалось за бесценок.
Банки перестали выдавать наши сбережения, но зато широко раздавали кредиты своим людям. Наверное из тех денег, которые население положило в сберегательные кассы до 1991 года.
Естественной реакцией населения в нижних слоях общества стала философия следующего плана: "Если наверху воровать можно, то почему внизу нельзя? Будем обогащаться за счет всенародной собственности".
Но, если наверху свое воровство государственной собственности обставляли видимостью законности, то внизу тянули все, что "плохо лежит".
Проверяя имущество, я решил отыскать шлифовальный станок, кото-рый числился за кафедрой. Этот станок предназначался для шлифовки опти-ческих элементов. Ну, к примеру, линз, которые в очках называются стеклами. В результате анализа документов и опроса сотрудников я установил, что с этим станком имел дело младший научный сотрудник Оленяк Б.С.
Когда я обратился к нему за помощью, то он тут же вызвался показать мне станок. Мы пошли в энергетическое крыло Главного корпуса КПИ, Оле-няк привел меня на довольно просторную площадку и тут же развел руками:
- Вот совсем недавно тут стоял станок, который Вы ищете.
- Кто же его мог забрать, - спросил я.
- Не знаю, - ответил Оленяк.
- Станок этот имеет размеры 2х3 метра. Да и вес его несколько сот килограммов. Его так просто не унесешь. Здесь нужны люди и машина. Да и на проходной корпуса его тоже без пропуска, подписанного заведующим лабораториями, не могли выпустить, - стал рассуждать я вслух.
- Да, Вы правы, - согласился Оленяк, - сам ломаю голову: как и кто его увез, и, самое главное, куда?
Тронько говорил, что "мальчики" сами берутся списать приборы, лишь бы я ушел с должности заведующего лабораториями на инженера с тем же окладом. Я же продолжал свою линию. Нужно доложить руководству о недостаче и пусть оно решает. Сам же продолжал поиск пропавших прибо-ров. В общем, забрал с других кафедр и у сотрудников нашей порядка десяти приборов, ранее числящихся в числе недостающих.
Подготовил списки на списание приборов. Методику этого процесса преподавал мне Пеклун, но она, как выяснилось позже, не сработала.
Вся беда в том, что теперь после списания, а также до него необходимо сдавать драгоценные металлы, содержащиеся в том или ином приборе, не говоря уже о металлоломе. А что сдашь, если прибора вообще нет. Поэтому, чтобы проверить процесс списывания я начал списывать имеющиеся вычислительные машины и дисплеи, хотя и немного разукомплектованные и в нерабочем состоянии. Вид этого оборудования привел в бешенство старшего бухгалтера, отвечающего за списание имущества. Сначала она обрушилась на меня за это. Но я сказал ей, что я эти установки еще не принял.
Тогда она заявила мне, так как же Вы их списываете. Я сообщил ей, что старая материально ответственная уволена, а я в таком виде принять оборудование не могу. Она обозвала меня трусом. Не знаю за что. Но тут же заявила, что заведующего кафедрой нужно судить. Так трус я или нет? Меня поддержал один из членов комиссии по списанию, сказав:
- Зачем же ему брать на себя все это разукомплектованное оборудова-ние?
Она фыркнула и ушла. Я задержал одного из членов комиссии и спро-сил его:
- Если такая реакция на вид, в общем, то имеющегося оборудования, уже устаревшего не только морально, но и физически, то как можно списать вообще отсутствующий прибор.
- Этот товарищ ответил мне, что это может решить только проректор, а может быть и сам ректор.
Я вернулся к себе в кабинет. Вскорости раздался звонок, звонила та же бухгалтер. Она потребовала телефон Тронько. Я сообщил его ей. Через некоторое время раздался звонок, звонил Тронько. Он сообщил мне, что у него состоялся разговор с бухгалтером и что они договорились встретиться. После их встречи он прибежал ко мне и как ни в чем ни бывало начал меня ругать:
- Почему я не сдал описи?
- Во-первых, эти описи должен подписать прежде всего "Ты". И в них должно быть показано то, чего не хватает.
- Немедленно подготовь описи, я подпишу. Она (бухгалтер) обещала помочь мне списать недостающие приборы.
Я сказал:
-Описи у меня написаны. То имущество, которое есть, отмечено. Нужно только проставить только слово "нет" против позиций с недостающим имуществом. Позиций этих много. Думаю за день, два я это сделаю. На что он сказал:
-Давай быстрей.
Вписывал в два экземпляра слово "нет" я три дня. Кое-что приходилось уточнять. Не хотелось показать лишней недостачи. Наконец описи были готовы. Поймал Тронько. Он собирался куда-то убегать с Джумелей. Передал ему описи. Он, рисуясь перед Джумелей, не глядя, подписал их, заявляя:
-Все равно я в этом ничего не понимаю.
Я спросил:
-Кого включить в члены комиссии?
Он сказал:
- Пеклуна и Стадийчука
Я спросил:
-А Скрынского? Ведь он зам по НИЧ.
Ответ:
-Не хочу я с этим говном связываться.
Они ушли, а я позвал Стадийчука и дал ему подписать описи. Он внимательно прочитал их, пытаясь найти мои ошибки. Зацепился на лабораторных столах. У меня было показано, что не хватает два таких стола. Он сказал, что взял их в 215 комнату из лаборатории. Я возразил, что пересчитал все столы на кафедре раньше, так, что эти столы учтены. После чего он подписал все описи. Сделал себе пометки по сомнительным местам. Вечером того же дня подписал описи и Пеклун, слегка полистав их.
Таким образом, мою работу по приему имущества пока проверил подробно только Стадийчук. Теперь мне осталось против росписей Стадийчука и Пеклуна поставить их фамилии и сдать "Описи" в бухгалтерию. В тот же вечер я сделал это дописывание и утром на следующий день сдал "Описи" главному бухгалтеру отделения Воронова С.А. (отделение функциональной и общеинженерной подготовки КПИ) Комлик Марине Александровне. Она человек новый и видно пунктуальный. Подписала каждый лист "описи". Спросила о недостаче. Я сказал, что около ста приборов только, не считая другого имущества, на сумму около 46 тысяч рублей в старых ценах.
-А кто раньше был материально ответственным?
Я сказал, что Матлахова С.Л. Она долго болела и была уволена около года тому назад. Тут же получил команду:
- Нужно заведующему кафедры написать объяснительную записку.
Я вкратце объяснил, почему, на мой взгляд получилась такая большая недостача и попросил ее сделать первую передачу с кафедры имущества, которого давно на кафедре нет. Оно находится в ведении коменданта 7 корпуса. Это мебель поточных аудиторий и аудиторий для практических занятий. Мы договорились встретиться после обеда, что мы и сделали, оформив эту передачу.
Я вернулся к себе и стал срочно писать объяснительную записку за Тронько. Вечером он позвонил сам. Я доложил, что описи сдал и что нужна записка его и она уже готова. Мы договорились, что утром я заеду к нему. Он прочтет ее. Секретарь отпечатает, а после обеда подпишет, и сдадим ее Воронову.
В пятницу 11.02.93 г. утром я был с черновиками у Тронько дома.
13.04.93г. Записи не велись в течение двух месяцев. С одной стороны было некогда, а с другой не было никаких особых моментов. Тронько почти не пил. По крайней мере, до меня доходили только отголоски его похожде-ний. В середине марта я впервые как завлаб получил на складе спирт. Спро-сил его как распределить. Договорились, что поскольку спирта выдали 0,8 двухнедельной нормы, то следует его распределить пропорционально по соответствующим исполнителям, эксплуатирующим аппаратуру, на которую расходуется спирт. Что я и сделал. Раздал всем спирт, оставив немного себе на всякий случай.
Тронько ходил вокруг меня кругами. Прямо не говорил, чтобы я дал ему спирта, но всеми способами стремился дать понять это. Поджидает меня, о чем свидетельствует записка. Наконец, начал говорить другим, что я не так как он хотел, распределил спирт. После чего откровенно сказал, чтобы я отдал 0,5 литра спирта Кузнецову Юрию. Я сказал: "Хорошо", - и выполнил его требование. После чего он не успокоился.
В понедельник 5.04.93. усиленно меня разыскивал, чтобы передать команду о необходимости демонстраций во вторник. Я сказал: "Хорошо",- и пошел готовиться к демонстрациям, перематывать кинопленки.
Сотрудники уже хихикали. Боря Кузнецов сказал мне, что ему по телефону Тронько говорил: "Я не планировал готовиться к этим лекциям". Я это не сразу понял, а потом до меня дошло, что у Тронько начался запой. Когда это случилось, точно установить не удалось. Однако, сам Тронько позже говорил, что они выпили в каком-то буфете на Ш. Руставелли у Кузнецова Юрия анисовой водки по 150 г. Думаю, что никакой водки там не было, а распили они отданный мною Кузнецову Юрию спирт.
Во вторник Тронько пришел к началу лекции. Объявил, что я буду демонстрировать фильмы и виновато стал отпрашиваться у меня, чтобы уйти. Я сказал, что он мне не нужен и может идти.
Тогда он сказал, чтобы я и в среду демонстрировал фильмы, на что я согласился. Хотя честно еще не подозревал, что он уже в запое. В начале за-поя он стал усиленно скрывать это от меня.
В среду 7.04.93г. я вновь крутил кинофильмы вместо лекции Тронько, правда, на другом потоке. После лекции ко мне в кабинет позвонил Тронько. Я сразу почуял, что он после сильного перепоя. Как всегда одна и та же фра-за:
-Вова, спаси меня!
-Что случилось? – спросил я.
Ответ был таков:
- Вчера я немного выпил, а Валентина Ивановна (это его теперешняя любовница) забрала полученные мною у Кузнецова Юры деньги (6 тысяч). Сейчас я без копейки на Левобережной. Мне нужно купить жетон, чтобы поехать на метро на работу и получить у Ольги Карповны зарплату. Срочно приезжай на Левобережную.
Мы еще поговорили, уточнив место встречи, и я поехал, подумав, что действительно все так, как он описал.
На выходе из метро Левобережная, что возле гостиницы, я встретил своего товарища по работе в КВИРТУ и мы некоторое время поговорили. Пока шел разговор, я глазами искал Тронько и обнаружил его стоящим за киоском почти спрятавшимся, но так чтобы я мог его видеть. Мы с товарищем продолжали наш разговор. Я взял у него телефон. Вдруг неизвестно откуда возле Тронько появилась Валентина Ивановна с сумкой на колесах и сумкой в руках. Она также увидела меня.
Тронько хитро мило улыбался. Мы продолжали говорить с товарищем. Они стояли в стороне, но тут Валентина не выдержала и подошла к нам. Пришлось быстро распрощаться, так как Валентина стала задавать вопросы, на которые мне не хотелось отвечать в присутствии сослуживца.
Как только он отошел, Валентина спросила, привез ли я Тронько водку. Я сказал, что нет. Она этим не удовлетворилась и попыталась меня ощупать на предмет поиска бутылки. А потом стала спрашивать меня, как это мы с ним на Левобережной встретились. Я ответил, что он позвонил и попросил меня приехать. Вот я и приехал. А водки у меня нет.
-Давал ли я ему деньги? – спросила она. Я ответил, что нет. Так мы подошли к Тронько. Он был небрит. Лицо, опухшее с перепоя. Он мне задал те же вопросы, что и Валентина. Опять просил денег. Я сказал, что еще не получил, но сегодня получка. Тронько стал рваться со мной на работу. Но Валентина хотела меня скорее спровадить. Как потом выяснилось, она случайно по дороге из Боярки наткнулась сначала на него, а потом увидела и меня. Я порывался уйти, но Тронько увлекал меня домой к себе. Валентина возражала. Он что-то нес относительно Лены (бывшей его любовницы. Теперь никак не может ее уволить. Вот и спихивает секретаря кафедры ко мне в лабораторию).
Валентина потащила его домой. Он взял сумку на колесах. Я проводил их до конца транспортной развязки. Здесь он вновь просил денег и вновь спрашивал водки. Отзывал меня в сторону, но Валентина свою линию гнула строго и уводила его все дальше домой.
В последний раз он оглянулся и с жалкой улыбкой спросил меня:
-Зачем же ты приезжал? Ты что не знал, что мне нужно?
Валентина потащила его дальше.
8.04.93 года. Утром Тронько позвонил мне и сказал, что зарплату его получит Валентина, а я должен третий день крутить кинофильмы. Вот тебе еще одна задача. Киноленты не перемотаны. Занятия нужно перевести из одного класса-аудитории в другую. Вновь проблемы создал мне Тронько. Все как то обошлось, открутил.
Приехала Валентина, получила деньги. У меня накопилось много неподписанных бумаг. Поэтому я договорился с Валентиной, что в пятницу 9.04.93 года я приеду к Тронько домой. Она потребовала, чтобы мы встретились в ее присутствии в 900.
Приехал я к ним в пятницу в 900. Они ждали. Подписал Тронько бума-ги. Он был не пьян, не сильно опухший. Потом он попросил меня немного задержаться и поговорить с ним. Он ждал, что Валентина уйдет и оставит нас одних. Улучив момент, когда она пошла заваривать чай, он попросил у меня денег или спирту. Я уклонился от прямого ответа, старался перевести разговор на другую тему. Хотя бутылка спирта у меня была с собой. Пришла Валентина, он начал на нее нажимать и требовать водки. Она не соглашалась. Тогда он сказал, что ему еще нужно получить деньги в школе на Факультете довузовской подготовки. Валентина вызвалась получить эти деньги тоже. Он согласился и при мне написал ей доверенность. Мы договорились, что она приедет ко мне, и мы вместе пойдем в отдел кадров, где заверим доверенность. Тронько продолжал просить водки. Валентина сжалилась и поднесла ему рюмку. Он выпил. Отдышался и вновь заговорил. Начала выясняться картина этого его запоя.
После небольшой выпивки с Кузнецовым Ю. в понедельник, он продолжил пьянку с Джумелей у себя дома. Валентина хотела выгнать Джумелю, но тот заявил, что он хочет напиться, так как он выпивоха. Остальные детали неизвестны, но по словам Валентины там была еще Алиса (Алла) преподаватель в школе, где преподает (подрабатывает) Тронько. Чем кончилась пьянка - неизвестно, Валентина, говорила, что Алиса только подливала в рюмку Тронько и приговаривала:"Выпей Вовочка", - или что-то в этом духе.
Видимо Валентина их покинула и ушла к себе наверх. Напомню, она живет в том же доме.
Но ночью ей захотелось посмотреть, что там происходит. Ключ у нее был, и она тихонько вошла в квартиру Тронько. На кушетке спали вдвоем Тронько и Алиса одетые. Валентина успокоилась, подумав: "Значит он ее не трахнул",- и ушла к себе. Утром она спустилась к Тронько. Застала там еще Алису. Устроила им скандал и выгнала Алису.
Алиса, по словам Валентины, богатая невеста. У нее дача, машина и прочие ценности. Пока Валентина все это рассказывала, Тронько смеялся.
-Вот, - говорит он, - не хватает писателя, который бы все это описал. Получился бы роман.
Ведь он не знает, что я давно записываю все его похождения, известные мне.
Мы посмеялись. Валентина, еще раз описала их, лежавших на кушетке, назвав их толстыми старичками. На что Тронько возразил, что у Валентины задница шире, чем у Алисы. После этого он вновь начал просить у Валенти-ны рюмку. Валентина сжалилась и принесла рюмку водки. Стала жаловаться, что он у нее все повыпивал.
Тогда Тронько переключился на меня: "Вот у него есть спирт, а он мне не дает". Я вновь уклонился от прямого ответа, есть спирт или спирта нет. Тогда он начал выговаривать мне, что будто бы неправильно распределил спирт, намекая на то, что я не дал ему. Меня это задело, и я сказал ему сле-дующее:
- Тебе не дам, но если скажешь остаток отдать Вале, я отдам. У меня бутылка с собой.
Валентина услышала это и стала настаивать на том, чтобы я спирт отдал ей.
Я спросил Тронько:
- Отдавать или нет?.
Он колебался, мялся, мило улыбаясь. Сначала сказал: "Нет,- но Валентина надавила на него, и он сдался, сказал, - Отдай". Я вышел в коридор, достал пол-литра спирта и отдал Валентине, сказав при этом:
- Я себе дал слово ему алкоголя не давать или только в исключитель-ных случаях, когда ему очень плохо. Ты, Валя, врач и сама решишь можно ему выпить или нет.
Когда мы вошли в комнату, Тронько мило улыбался. Попросил налить ему спирта. Валентина его разбавила и налила в рюмку. Это была уже третья рюмка за утро. По поведению и разговору дальнейшему можно сказать, что Тронько еще не был пьян. Он порывался ехать на работу, но удалось нашими усилиями его уговорить не делать этого.
21.04.93г. В пятницу 16.04.93 года перед обедом Тронько позвонил мне в кабинет и попросил меня помочь что-то погрузить вместо него Алисе (Алле), его новой подруге, которой я еще не видел. Я согласился, и он просил меня быть в кабинете с 1300 до 1400. Звонка не последовало. Я подождал до 1500 и пошел в преподавательскую. Там Мария Мирославовна сказала мне, что Тронько будет в 1600 и что на его дверях приколота записка об этом, предназначенная для будущих абитуриентов, которых он репетирует.
Я побыл немного в преподавательской, с Марией Мирославовной на-шли книгу (тетрадь) для учета междугородних переговоров по телефонам кафедры, которую мне нужно было перенести в кабинет Тронько. Взял ее и пошел туда. Обычно я стучу в дверь, прежде чем открыть дверь кабинета Тронько своим ключом, а здесь я был уверен, что его нет и начал открывать дверь. Увидев, что дверь открыта, я распахнул ее. За передними столами сидело два мальчика. Тронько стоял перед ними, и, увидев меня, шагнул мне навстречу пару шагов. Я увидел, что он шатается, потом, что-то недовольно буркнул мне о том, что я ему мешаю и чтобы я сдал ключи. Я понял, что он пьян и проводит занятие с ребятами. В дверях я отдал ему книгу регистрации междугородних разговоров, извинился, повернулся и ушел. Дверь закрылась.
В понедельник 19.04.93 года Тронько на работе не было. Я позвонил Валентине на работу. Она мне сообщила, что Тронько с фингалом и разбитым носом сидит пьяный дома. Я спросил с кем он пил и когда он пил. Она сказала, что не знает и что его больше знать не хочет. Сообщила, что за-брала свои вещи из его квартиры и больше туда не пойдет. Просила меня не говорить о том, что она сообщила мне. Я обещал.
В тот же день вечером у меня были занятия с вечерниками. Я зашел к Ящук Людмиле Николаевне, дежурившей в тот вечер по лаборатории. Мы поговорили о том-о сем, а потом зашла речь о Тронько и тут она мне сооб-щила, что он вечером был у себя в кабинете с женщиной невысокого роста в красном берете. Не знаю, есть ли у Валентины красный берет. Я удивился, но виду не подал и тут же решил, что если Тронько будет завтра, то можно оставить ему на подпись бумаги. Что я и сделал, отнеся их в кабинет.
Во вторник у Тронько лекции, и с утра я его не видел. Хотя документы мои он подписал.
После обеда мне нужно было по делам зайти в бухгалтерию нашего отделения (УНОФ и ОИП КПИ). Когда я открыл дверь, то первым увидел Тронько. Он поздоровался со мной, буркнул мне, что я беру на себя слишком много в работе с Кузнецовым Юрием, что я не должен в эту работу влезать. Несколько дней назад он подписал мне заявление на 0,5 ставки по этой работе. Наверное, забыл. Я подошел к плановику-экономисту и начал решать свои вопросы. Тронько получал деньги в командировку в Одессу. Должен был в эту пятницу выехать к своей дочери.
Вышли в коридор мы вместе. Я сообщил ему, что есть нарушения в оплате командировочных. Он просил меня разобраться, и тут в коридоре я увидел его лицо, обращенное к свету. Под левым глазом большой синяк, заштукатуренный гримом. На носу я увидел горбик. На следующий день на этом месте я увидел подсохшую кровавую ранку. Видно тогда он сильно замазал гримом. Мы немного прошлись по коридору. На ходу он бросил фразу:
-Если Скрынский нарушил порядок оформления командировок, в результате чего деньги сняли с нашей темы, то я его немедленно сниму, лишу права подписи.
Позже выяснилось, что командировку подписывал он сам, но не указал по какой теме. В результате сам себя наказал, потерял деньги, которые можно было бы потом получить самому.
Мне стало понятно, что нужно вновь поднимать вопрос о его лечении. До этого случая Олейник Валентин Петрович сообщил мне, что кто-то из высокопоставленных лиц в ректорате сказал ему, что о поведении Тронько известно там. Если же еще повторятся подобные случаи, то будут приняты меры.
Я сказал Олейнику:
- Нужно нам с вами какие-то меры принимать.
Он высказал мысль о том, что нужно сообщить родственникам - дяде или брату.
На что я ответил:
- Дядя сильно болен. Мама – тоже больна, а вот с братом Колей у меня уже был разговор. Мы вдвоем с Колей пытались уговорить Тронько пойти лечиться. Это было в январе. Однако лечения не было. Тронько в течение февраля – марта держался. Он выпивал, но за рамки не выходил, а вот с 5 апреля вновь отпустил тормоза. Мне второй раз звонить Коле неудобно. Попробуйте Вы, может он, услышав от Вас о делах Тронько, примет более крутые меры.
Олейник согласился и взял у меня телефон Коли. Однако к Коле на работу он так и не дозвонился. Сегодня утром он взял у меня домашний телефон и дозвонился до жены Коли, а сам Коля в это время был в Боярке у мамы. Через некоторое время мне в кабинет позвонила Екатерина Гавриловна сама. Она спросила, есть ли кто-либо в кабинете. Я сказал, что нет. Она стала задавать вопросы, а я односложно отвечал. Видно, жена Коли позвонила в Боярку, и Коля уехал в Киев, а мама позвонила мне.
Состоялась серия звонков. Олейник В.П. вызванивал Колю. Сидел и я на телефоне. Наконец Олейник В.П. сообщил мне, что Коля выехал в КПИ и попросил меня встретить его в фойе.
Встреча состоялась20.04.93г. Я проводил Колю в свой кабинет и по договоренности с Олейником пригласил Тронько к себе. Тронько сказал мне по телефону:
- Не лезь в эти дела.
Я ответил, что эти дела не я уже делаю. Он тут же согласился прийти, и мы собрались вчетвером в моем маленьком кабинете.
Коля сразу поставил вопрос ребром: "Нужно лечиться немедленно".
Тронько упирался, что сейчас не может. Проговорили около часа. Тронько продолжал утверждать, что он не пьет, а работает. Согласия на немедленное лечение он так и не дал. Коля требовал, чтобы он согласился немедленно. Но, если прошлый раз, когда был пьян в январе, он согласился на лечение практически сразу, то теперь, будучи трезвым (но с синяком под глазом), он упорствовал. Коля намекнул на этот синяк. Тронько пытался возразить, что это случилось не по пьянке. Но Коля возразил:
-А прежние разы!
Беседа была тяжелая. Подключился Олейник В.П. Он сказал, что ему в Ректорате намекнули о поведении Тронько, и теперь он сказал, что это Белокопытов говорил ему. Раньше мне он этого не говорил, т.е. утаил фамилию говорившего с ним, а теперь ее открыл.
Тронько знает, что Белокопытов мой сослуживец, и у него могло возникнуть мнение, что Белокопытову сказал я. Вот так я могу оказаться без вины виноватым.
Ну да ладно. Пару слов в беседу вставил и я сказав, что о пьянках Тронько уже много людей говорит откровенно и это неприятно слушать. Сказал я также ему, что зла здесь ему никто не желает. Олейник обещал заменить его на занятиях, а частично уже готова взять Годенко.
Коля предложил лечь в больницу для ученых, но Тронько возражал.
Тогда сошлись на том, что в течение ночи он должен принять решение и сообщить Коле.
Когда расходились, Коля стал звать Тронько к себе, но тот наотрез отказался. Сказал, что поедет домой. Все трое они вышли, а я остался и дописываю эти строки. Заканчивается еще один трудный день. Сколько Тронько забрал у меня таких дней на всю эту возню вокруг его пьянок? Коля продолжал настаивать, чтобы Тронько ехал с ним, говоря:
- Шура (это жена Коли) тоже ждет.
Но Тронько наотрез отказался, сказав, что этот разговор для него очень тяжелый. Сейчас дрожат колени, а поэтому он едет только домой. На том и расстались. Через некоторое время я позвонил ему. Он был дома. Я попросил перенести демонстрации на четверг, и он согласился.
4.05.93. Сегодня вторник. У Тронько лекция. Приехал он или нет? Уез-жал он на праздники к дочери в Одессу. Вот и думай: "Что делать? Готовить кинофильмы или нет?"
Перед праздниками у Тронько вновь был сильный запой, но не очень длинный. Всего два дня. Это началось во вторник 28.04.93 года.
Лично я его не встречал. Хотя и видел далеко в коридоре со спины.
Мне нужно было готовиться к лабораторным занятиям и, кроме того, был уже шестой час, а поэтому я решил не отвечать на звонки и не откры-вать дверь. Когда я вышел опять в коридор, то увидел, что Тронько стучится к Гаевскому. Я повернул в противоположную сторону. Мне не хотелось с ним встречаться. Вернувшись к своей двери, я не увидел никого и прошел к себе в кабинет.
Вскоре последовали один за другим звонки по телефону, а затем стук в дверь. Я не отворил, продолжая читать методичку по лабораторкам. В вось-мом часу я вышел из своего укрытия и пошел в сторону преподавательской. Из своей лаборатории вышла Людмила Николаевна Ящук. Она тут же сооб-щила мне новость:"Есть шеф пьяный в дым. Он ходил к Гаевскому. Такого его я еще не видела".
Прозвенел звонок и я пошел на занятия. После занятий я поехал домой, решив себе: "Кто его напоил, тот пусть и отвозит домой". Утром выясни-лось, что Тронько остался ночевать у себя в кабинете. Мне нужно было за-держаться дома, т.к. привезли паркет, чтобы заменить его в комнате. Я по-звонил Тронько на работу, не надеясь, что он ответит. Однако он ответил, и я понял, что он все еще пьян. Изложив суть своей просьбы, я спросил его о самочувствии. Он ответил, что плохо и что он выпил, стал просить, чтобы я присмотрел за кафедрой. Пообещав, я попросил его ехать немедленно домой. Он сказал, что боится выйти из кабинета. Тогда я решил кого-то послать к нему. Позвонил Стадийчуку. Просил его присмотреть за Тронько, но как позже выяснилось, тот даже не пошел к нему.
Позвонил Валентине. Она согласилась. Но у нее еще были вызовы на дом, так что приехала она только в 1-м часу. Часом раньше Тронько кто-то увез. Об этом мне потом сказала Мария Мирославовна.
Вчера у меня вновь были вечерники. Дежурила Людмила Николаевна. Она мне в красках описала, что видела Хижняк в кабинете Тронько после но-чи. Не буду на этом останавливаться.
В четверг по договору я демонстрировал гироскопы и крутил кинофильмы по ним. Немного опоздав, пришел на лекцию Тронько. Был чисто побрит как "огурчик". Он просил меня не говорить ни Коле ни Олейнику о том, что он вновь выпил. Я обещал. Затем, сказав, что деньги у него забрала Валентина, когда стирала костюм, и у него нет денег на завтрак. Взяв у меня 200 карбованцев, он пошел в буфет, а я продолжил демонстрацию кинофильмов. Вскоре вернулся, сказав, что буфет закрыт. Посидел со мной. Посмотрел кинофильмы и поехал домой.
Пришлось мне прервать записи. Зашел Олейник В.П. Спросил, как де-ла. Я сказал, что никаких сведений у меня о Тронько нет. Он уехал в Одессу, а приехал или нет, я не знаю.
Мы вновь поговорили о необходимости лечения Тронько. Олейник сказал:
-Владимир Дмитриевич не хочет лечиться. Он говорит, что лечение это осуществляется серой, а она может влиять на интеллект. Это значит, что он после лечения не сможет работать.
Я высказал мысль о том, что нужно познакомить Тронько с кем-либо, кто уже прошел курс лечения или медикаментозного или гипнотического.
Олейник согласился. Но где найти такого человека, да еще из нашей среды (т.е. из преподавателей). На том и расстались.
7.05.93. Утро ;1000. Звонок:
-Вова, здравствуй.
–Добрый день.
–Как у нас на кафедре?
–Все в пределах.
–Ты знаешь, над тобой нависла опасность. Все говорят, что ты как зав-лаб ничего не делаешь.
–А ты поменьше слушай, что говорят.
–Принимай критику. Дело серьезное. Могут встать лабораторные работы и тогда конец и мне и тебе.
–Я принимаю и, что могу, делаю. Разослали письма на заводы с прось-бой о продаже ламп, но денег нет.
–Это тебе Воронов денег не дает. Я сам подключусь к этому вопросу. Дай мне список, что нужно.
–Хорошо.
–Нет, ты дай мне расширенный список. Я бываю на заводах, догово-рюсь о неликвидах.
-Сейчас неликвиды тоже продаются за деньги.
–У меня больше возможностей.
–Согласен.
–Ты разворачивай эту деятельность, не сиди в кабинете. Ты сидишь там и ничего не делаешь.
–Это ты так думаешь.
–Нет, все говорят. Они тебе не говорят, а мне говорят.
–Пусть говорят.
–Давай, не сиди.
–А что мне с документами нужно работать стоя?
–Давай мне список.
–Список будет, но без денег ничего не будет.
Трубку повесил, не простившись. Думаю, что это накрутил его Боря Кузнецов, который думает, что я его должен обслуживать, а не наоборот.
Дай ему гвоздь, тогда он его забьет. Дай ему шуруп, тогда он его закрутит. Он помогал Тронько дома монтировать книжный шкаф вчера и видно того накрутил, что у нас нет того, нет этого. А Тронько и рад, что есть тема для разговора со мной.
Вообще заведующие лабораториями в КПИ превращены в снабженцев. "Принеси-подай", как для преподавателей, так и для лаборантов. Выходит, мы зажаты с двух сторон. Вот и получается, что думать о перспективах просто некогда. Все время кому-то что-то нужно. На кафедре должен быть снабженец-учетник – материально ответственное лицо. Тогда завлаб может и подумать о перспективе и науке, т.е. быть полноценным заведующим лабораториями кафедры.
Вечер. 16.30. Звонок:
-Вова, ты еще на работе?
–Да.
-Ты домой идешь?
–Нет. У меня вечерники.
-А что, сегодня будут занятия?
-А почему бы и нет?
-Ведь праздник. Могут не прийти.
-Но мне то надо быть, а вдруг придут.
-Я поздравляю тебе с праздником.
-Я тоже желаю тебе хорошо отдохнуть. Поздравь от меня маму и Ко-лю.
-Коля тебя тоже поздравляет. Он уезжает в Австрию.
-Вот видишь, кто-то ездит, а мы с тобой сидим.
-У них другие возможности. Наш ректор тоже не вылазит из-за грани-цы. Я хотел идти с тобой домой вместе, но раз ты остаешься, то – до свида-ния.
–Пока.
–Да, я тебе утром наговорил.
–Ничего.
-Ну ладно. Пока.
Тронько сам о себе мне как-то говорил, что иезуит. Это уже знают многие. Он любит сталкивать людей. Отдает разным сотрудникам взаимоисключающие распоряжения. В общем, ведет игру: "Разделяй и властвуй." Как-то мне Людмила Николаевна Ящук говорила, что он любит сплетни и сам их пускает в оборот. Он порой хитрит, но хитрость эта видна.
21.05.93г. Прошлую неделю Тронько болел. Была высокая температура. 18.05 во вторник появился на работе. Решили встретиться у Воронова с Кузнецовым Юрием с тем, чтобы решить вопросы оформления хозяйственного договора 125, который идет с января 1993г., а до сих пор не оформлен (май).
Весь этот хоздоговор 125 был дан нашей кафедре для оплаты помеще-ний на Ш. Руставелли 27. Так, по крайней мере, говорит Юра Кузнецов. Однако Тронько возлагает большие надежды на это сотрудничество. Однако выделенных денег (320 тысяч карбованцев) после вычета всех налогов, а они уже превысили 57%, хватает не более чем на два месяца. Если больше ни на что не расходовать ни на зарплату, ни на материалы и т.п. Можно конечно передать территорию Ассоциации, которую представляет Ю. Кузнецов, но тогда, во-первых, Тронько теряет контроль над Ю. Кузнецовым, а тот в свою очередь может потерять эти площади, поскольку в ассоциации есть более сильные хищники, желающие заполучить эти площади. Поэтому интересы Тронько и Ю. Кузнецова совпадают. Хотя между ними и антагонизм. Брат Кузнецова Боря как-то говорил, что когда Тронько нужно, что либо получить от Ю. Кузнецова, он начинает ругать Борю за плохую работу (Боря работает у нас, учебным мастером), и тогда Юра вынужден идти на уступки: добавлять деньги на НИР или открывать новую НИР. Взаимоотношения у них сложные. Хотя трутся они друг об друга многие годы. Юра первый написал у Тронько диссертацию. Последний утверждает, что она по тем временам (лет 15 назад) была на уровне. Однако Юра ее так и не защитил. Тронько это объясняет его неорганизованностью, а может тут и другие причины. Юра ушел от него на производство и, побывав там, видно понял, что уровень работы его очень низкий. Но это мои домыслы.
В тот день (18.05.93) я встретил Юру у входа в главный корпус КПИ и проводил его в приемную проректора по науке. Его заместитель – руководи-тель нашего отделения фундаментальной и общественной подготовки Воронов Сергей Александрович назначил нам встречу по вопросам хоздо-говора 125. У него было совещание. Как потом выяснилось, решали, что делать с приборами, которые якобы забрал Мостовой Н.Д. из лаборатории на факультет к Босому.
Мостовой этого факта не признает и говорит, что Пеклун эти приборы сам куда-то дел. В общем, по всем подразделениям страшный беспорядок, граничащий с криминалом.
Мы с Юрой сели в приемной и начали обсуждать наши финансовые дела. Оказывается, Юра получил из ЖЭК платежку на сумму около 0,5 миллиона карбованцев за 4 месяца, так что оплатить за счет хоздоговора 125 уже принципиально не было никакой возможности. Поэтому Юра до-говорился со своими заказчиками, что они оплатят его жилплощадь на-прямую вместо КПИ. На это нужно было получить согласие у Воронова. До сих пор такие финты не проходили, хотя Юра уже пытался их делать. Наша бухгалтерия протестовала, называя эту операцию как спекуляцией жилплощадью. Однако теперь, когда цены за жилье сильно возросли, особенно в центральном районе, где любая коммерческая структура готова платить сумасшедшие деньги, лишь бы получить площади под магазины.
Дверь из кабинета Воронова открылась. Вышли Босой и Пеклун. Реше-ние по их вопросу было: "Списать". Так меня проинформировал Пеклун. Выглянул Тронько и позвал нас. В кабинете находились Воронов и Скрынский А.В. Этот тип везде влез. Оказывается, он председатель комиссии месткома по трудовым спорам.
Даже здесь в кабинете заместителя проректора больше всех говорил Скрынский А.В. У него на все вопросы тут же готовы ответы. Он все знает. В том числе и как обойти закон. На этом он поднаторел. Воронов С.А. больше молчал. Тронько доложил. Как всегда путано. Скрынский бросился растолковывать. Наконец, подключили Кузнецова и решение было принято: пусть платит заказчик, т.к. у нас нет денег. И второе, чтобы уменьшить немного, рассчитывать накладные расходы без прочих расходов. Эта идея Скрынского бьет по карману Воронова и его аппарата, но он нехотя соглашается. Сказав Тронько, что терпит подобные хоздоговора по НИР только до конца этого года. В заключение мне была дана команда списать малоценку – инструмент, комплектующие и т.п. из того, что не хватало при приеме лаборатории. На этом совещание не закончились. Мы втроем Тронько, Юра и я пошли к себе на кафедру, по дороге обсуждая наши проблемы по хоздоговору 125. В частности техническое задание, которое до сих пор не оформлено со стороны ассоциации. Все понимают, что это не НИР, а халтура для оплаты ЖЭК площадей. Но Юре - давай техническое задание по всей форме, т.к. он не может с некачественным заданием пойти к генеральному директору.
Так, разговаривая, мы зашли в кабинет Тронько. Были еще какие-то общие разговоры, но тут в кабинет буквально ворвался Скрынский и начал с того, что тут же закурил. Стал искать пепельницу, лазить по шкафу. В об-щем, вести себя как хозяин. После чего безапелляционно заявил, что не нуж-но было ходить к Воронову с этими вопросами. Можно было их решить и так. Вновь демонстрировал свое всезнание и свои возможности. Тут же продиктовал шефу служебную записку по поводу налогов, которая должна дать нам экономию аж 25000 карбованцев? "Большая" теперь сумма. Тут же на память начал шпарить пункты технического задания. В общем, вел себя как обычный всезнайка-хвастун. Тронько сидел, подавленный этой словесной шелухой. Он даже сунул ему калькуляцию по хоздоговору 125. Меня в глубине души это возмутило. Тронько уже не первый раз так делает. Я решаю какой-то вопрос. Делаю много работы по нему, а в конце Тронько забирает его у меня и отдает Скрынскому, так было с проектами НИР в ГКНТ, так было с площадями, занимаемыми кафедрой, и другими вопросами. Тронько думает, что напористость и наглость Скрынского может помочь делу, а оказывается наоборот. По всем проектам тогда был дан отлуп. Скрынскому при поддержке Тронько удалось выпросить госбюджетную тему у Ильиченко, только на зарплату ему и Оленяку с Шаблатовичем. Именно при Скрынском – заместителем по НИЧ – научная часть кафедры потерпела полный крах. Конечно, не один он в этом виноват.
Поэтому когда Тронько стал отдавать Скрынскому калькуляцию хоздоговора 125, я спокойно сказал: "Владимир Дмитриевич, зачем это?"- и все. Он понял мой намек и вернул калькуляцию мне. Поговорив еще, вскорости расстались. Договорившись с Юрой закончить скорее написание технического задания. Однако сегодня уже конец недели, а технического задания нет. Юра не может со мной встретиться.
В среду (19.05.93) в кабинете Тронько беседовали с профессором Олейником В.П. Тронько опять затронул распределение спирта. Он считает, что я его обделил, и об этом жаловался Олейнику. Полу в шутку, полу всерьез. Олейник тоже пожаловался Тронько, сказав, что Матлахова С.А. в бытность завлабом оплатила по его теме канцтовары на несколько тысяч рублей, а ему дала только два стержня. Так, что получается, что я делаю еще по-божески. Мы посмеялись. Олейник ушел. Я хотел решить свои вопросы с Тронько (подписать письмо на спирт, он не хотел его подписывать), но тут зашла Димарова Елена Владимировна. Она стала решать с ним свои проблемы. Я в них не вникал, но в конце спросил, а нельзя ли мою почасовку перенести на день. Ведь получается так я к 900 (иногда чуть позже) прихожу на работу, а когда у меня вечерники, то нахожусь здесь до 2200 часов. Вот и считайте, 13 часовой рабочий день. Уезжать домой в 1700 не имеет смысла, так как уйдет много времени на дорогу. Вот я и отсиживаю после 1700 в кабинете (сегодня как раз это время). Как видите, пишу дневник. Если бы Тронько знал об этом, наверное, незамедлительно перевел мою почасовую на утро. Интересно, какова судьба этого дневника?
Решить мой вопрос они не захотели. Тронько сказал, что поскольку я почасовик, то это будет решаться в августе. Сейчас они рассматривают только совместителей. Я задал вопрос, а нельзя ли меня перевести в совместители. Тронько, а вслед за ним и Димарова сказали, что нельзя. Почему, я так и не понял. На кафедре в почасовиках или совместителях полно чужих людей, а своим нагрузки нет?
Тронько еще вновь затронул вопрос о спирте. Димарова сказала, что он ее не интересует. Я добавил: "Поскольку вы непьющая". Да, не дает покоя Тронько спирт. На этом и расстались.
После обеда пошел к Ольге получать аванс. Первым вопросом ее был:
-Кто напоил шефа?
Я сказал, что не знаю, и что часа два назад видел его трезвым. Она повозмущалась. Выдала мне деньги. Сказала, чтобы я никуда не уходил, пока она не раздаст. Я промолчал, т.к. мне уже надо было идти. Когда я вернулся около 2000, на кафедре никого уже не было. Я зашел в преподавательскую, расписаться за уход. Заглянул Моисеенко (Танин муж), и не сказав ничего, закрыл дверь. Я вышел из преподавательской и пошел по коридору. Автоматически дернул за ручку двери кабинета Тронько. Она открылась. Я заглянул туда. Кабинет был пуст. Я решил, что Тронько забыл закрыть дверь и тут увидел, что он лежит на двух стульях за столом. Я понял, что он спит пьяный. Решил его не беспокоить, и тихонько прикрыл дверь. Мне не хотелось с ним опять возиться. Тащить его пьяным домой. Надоело все это подвижничество. По дороге к себе в кабинет я решил позвонить ему. Придя туда, я позвонил. Он не ответил. Решив быстро покинуть кафедру, чтобы не встретится с ним, я спустился в фойе. Чувство тревоги за него потянуло меня вновь к телефону. Я позвонил из автомата (благо теперь они бесплатны). Тронько ответил, голос его был тихий. Я понял, что с ним ничего серьезного нет, помолчал в трубку и пошел домой. Но из дому я вновь позвонил около 2200. Он по-прежнему отвечал тихим голосом. Я понял, что он остался ночевать в кабинете. Через день я узнал от Ольги, что это действительно так и было. Подтвердила это и Валентина Ивановна.
Оля рассказала, что когда Тронько развезло, он заходил к ней и пел ей дифирамбы, т.е. просто приставал. Я несколько раз видел как он в пьяном виде это делает, падает на колени и начинает говорить женщине, что она очень красивая и т.п.
Оля сказала, может ему какую-то женщину найти. Я ответил, что у него есть Валентина Ивановна. Хотя у нее уже кончается терпение, и она его скоро бросит.
-Да, никто такого не выдержит, - согласилась Ольга.
1..06.93г. Около двадцати дней я не видел Тронько выпившим. Правда говорила Валентина, что в прошлую субботу он куда-то сбежал под предло-гом того, что у Джумели Михаила Михайловича инфаркт. Но похоже, ин-фаркта нет, так как его в понедельник видели на кафедре. За эти дни много не случилось. Он, будучи трезвым, постоянно давил на меня, чтобы я списывал недостающее имущество, не понимая, что это зависит не столько от меня, сколько от тех, кто в комиссии.
Вчера утром позвонил мне и сказал, что будет в 15.30, т.к. в 16.00 у него консультация. Он приехал раньше (возможно с целью контроля) и пришел ко мне в 12.30. Был веселым и относительно неплохо выглядел. Мы поговорили о том, о сем. Ругал Скрынского, что тот уехал на моря в Херсон на неделю от профкома, а уже нет его больше двух недель. Говорят, что там он отдыхает в домике ректора. Я ему сказал, что Скрынский умеет жить, а мы с тобой нет.
Я спросил, как делить спирт, если я его получу (спирт был за его спи-ной, но он этого не знал). Распределил до каждых 100 г. На том и рас-стались. После обеда я пошел в главный корпус, а оттуда на улицу Янгеля.
Здесь же по рассказам события развивались так:
Часа в 2 его напоили свои. По намеку Ольги – Шаблатович. Шеф, бу-дучи веселым, пригласил Ольгу в кабинет и начал петь ей дифирамбы. Ольга хотела уйти из кабинета, но он ее не выпускал. В соседней преподаватель-ской, где все слышно, Димарова и Панченко не знали, что делать. Димарова уже настроилась идти в кабинет спасать Ольгу. Но тут выручили студенты, постучав в дверь кабинета шефа. Он сидел ближе к двери и встал, чтобы открыть. Открыв ее, увидел студентов. Это его ошарашило, и он вытянулся по стойке смирно и смог проговорить только одно слово: "Консультация". Естественно нараспев и закрыл дверь. За дверью раздался дружный хохот студентов. Как-то Ольге удалось выскользнуть из кабинета.
Закончив свои дела на улице Янгеля, я решил ехать домой, не заходя на кафедру. Это было в районе 6 часов вечера. Позвонил секретарю кафед-ры. Но ответил Тронько - у них один телефон параллельный. Я спросил, есть ли Мария Мирославовна или нет. Он ответил, что ее уже нет. Мы сказали друг другу "Пока", и я повесил трубку. По голосу я понял, что он уже "под шафе". После этого позвонил к себе, думал, что там есть Стадийчук. Но его не оказалось. Вскоре собрался и пошел домой. В подземном переходе мне в голову ударила мысль. "А что, если Стадийчука не будет и кабинет не будет закрыт на нижний замок и не будет отключено питающее напряжение". В общем, что-то тянуло меня на кафедру. Я понимал, что могу встретится с Тронько, чего я не хотел, но все же пошел. В нашем коридоре навстречу мне бежала женщина в белом халате, а возле преподавательской толпились люди. Я принял ее за медсестру. Подумал, что что-то случилось с Тронько и поспешил к преподавательской. Но в белом халате оказалась лаборантка с соседней кафедры, а возле преподавательской толпились студенты. Я зашел в преподавательскую, расписался за уход в книге. Выходя из преподавательской заметил, что дверь в кабинет Тронько приоткрылась. Я решил избежать встречи и зашел напротив в лабораторию к Людмиле Николаевне. Поговорил с ней, и с ассистентами и вновь вышел в коридор. В дверях кабинета шефа стоял Сидякин Владимир Григорьевич и возле него двое студентов. Я подошел к ним, поздоровался и заглянул в кабинет. Тронько лежал на спине и спал на шести стульях. Под головой у него был маленький мягкий дипломат (чемоданчик). Руки как у покойника были на груди. Живот же ритмично поднимался и опускался. Было видно, что он спит глубоким сном. В кабинете кроме Сидякина был еще один студент. Сидякин подтвердил, что уложил его спать. Он попросил меня закрыть кабинет на верхний замок, чтобы когда Тронько проспится, он мог открыть дверь изнутри. Я сходил за ключом. Посмотрел еще раз на Тронько. Живот его ритмично, то поднимался, то опускался. Лицо было бледное, как у покойника. Он спал так, как, наверное, спят под наркозом. Мы закрыли дверь и разошлись. На душе было противно. Конечно же, его нужно было отправить домой. Но куда его пьяного, да теперь еще спящего транспортировать.
Я пошел домой. В парке по дороге встретил Стадийчука. Рассказал ему об этом. Посокрушались немного и разошлись.
Утром около 8.00 я позвонил из дому в кабинет Тронько. Долго трубка не поднималась. Наконец я услышал знакомые "Ал-ло". После по-вторного "ал-ло" я повесил трубку.
Идя на работу я зашел в первый корпус и там задержался в бухгалте-рии. Пришел на кафедру в одиннадцатом часу. Здесь только и разговоров о том, что шеф опять ночевал в кабинете. Я спросил у Ольги, кто его напоил. Ольга дала понять, что Шаблатович, и сказала Димаровой:
-Жди указаний об увеличении тому часов, а значит и зарплаты.
Вот так то. Такова наша жизнь.
24.06.93. В понедельник 21.06.93г. Тронько в 900 был уже в моем кабинете. Я отдал ему его зарплату. Настроение у него было хорошее. Мы говорили обо всем и не о чем. Я вспомнил, что нужно подписать приемные акты и акт на списание спирта. Увидев слово спирт, он спросил, получил ли я спирт? Как мне не хотелось говорить правду, но я ответил "Да".
Тогда он начал как всегда делить спирт. Кому сколько отдать?
-Ну, у "мальчиков" ничего не заберешь. Отдай им все, что положено.
Я сказал, что уже отдал.
-Тогда сколько у тебя осталось?
- Только то, что на учебный процесс. Да и Стадийчуку в соответствии с твоим распоряжением я уже тоже выдал.
-Тогда отдай 1,5 литра Кузнецову Юре. Ему очень нужно.
-Тогда это будет весь запас, - сказал я.
- Отдай все, - был ответ.
Я не возражал.
Тронько тут же из моего кабинета позвонил Юре. Сказал ему, чтобы тот скорее приезжал получить спирт. Я пошутил:
-Быстрее, а то он выдыхается, и пусть возьмет с собой бутылки. Так как прошлый раз я раздал всем в бутылках и никто их не вернул.
Юра приехал перед обедом. Пока мы с ним говорили о том-о сем, во-шел Тронько. На столе стояли три полулитровые химические колбочки. Тронько что-то говорил, поглядывая на них. Я же выжидал, когда он уйдет. Я боялся, что он не выдержит и захочет тут же выпить спирта. Неловкость положения затягивалась. Наконец Тронько видно понял, что я при нем не хочу разливать спирт, и ушел к себе, сказав Юре, чтобы тот после получения спирта зашел к нему. При этом сказал, что колбочки, очень хрупкие, не разбились бы. Юра сказал, что постарается аккуратно их упаковать.
Я давно уже не даю Тронько спиртного, и он нашел способ обойти мою принципиальность.
-Отдай спирт Юре, а Юра отдаст спирт мне.
Думаю, что такова была его логика.
Тронько любил строить иезуитские схемы. Он сам себя как-то сильно поддав называл иезуитом. Этот его характер проявляется и в отношениях к своим подчиненным. Если кто-то чего добивается, он не отказывает, но затем говорит тому от кого "это" зависит, чтобы тот "его" не делал.
Пример. Перенос двери в комнате Снарского А.А. Тот добивался этого уже больше года, но Тронько боится, что, получив отдельную комнату, Снарский А.А. уйдет с кафедры, забрав с собой комнату. Поэтому он всячески препятствует этому переносу двери, но не сам, а через своих подчиненных. В том числе и меня. Мне эта возня уже надоела. Тронько это понимает, поэтому он подключил к проблеме двери Линчевского Игоря и Хоренженко Сережу, чтобы те уклонились от выдачи ключей Снарскому А.А. Последний уже кипит, но ничего сделать не может. Линчевский срочно уходит в отпуск, Хоренженко тоже смывается куда-то.
13.07.93г. За спирт, отданный Юре Кузнецову у меня расписался Тронько, как научный руководитель темы. В тот же вечер Тронько напился, и я решил, что спирт ему все же дал Юра. Но Юра мне потом клялся, что он не давал спирта Тронько. Позже оказалось, что откуда-то у Тронько оказался коньяк. На следующее утро (говорят Тронько ночевал в кабинете) я застал его выпивающим в кабинете с Ляховецким (завлаб 7 корпуса) и столяром Жорой. Они втянули и меня в свою компанию. Говорили о всякой чепухе. Тронько много выпил (было две бутылки коньяка) и постепенно становился неуправляемым. Я просил уйти его домой, но он не соглашался. Под конец его развезло. Мы решили уложить его в кабинете на стульях. Он то ложился, то вставал. Зашел ассистент Саша Кудрявцев, Тронько переключился на него. Мы все ушли, оставив их вдвоем. На душе было муторно. Выходя из 7-го корпуса, я столкнулся с Валентиной Ивановной – любовницей Тронько. Она шла к нему. Я рассказал ей в каком он состоянии. Она махнула рукой и сказала, что сейчас она уведет его с собой. Я не возражал и пошел домой. Валентина, рассказывает Людмила Николаевна, вела себя в кабинете Тронько хуже, чем жена. Вышвыривала бутылки, шарила по ящикам стола и шкафа. Кому-то угрожала, что найдет на них управу. Со скандалом увела его домой.
Через несколько дней он опять напился. Опять ночевал на кафедре в кабинете.
Я зашел к нему на следующий день подписать документы. У него был Олейник В.П. Тоже подписывал свои бумаги.
Рука Тронько дрожала. Олейник пальцем показывал, где поставить подпись. Подписал Тронько и мои документы, в том числе и служебную записку о передаче на время мне права подписи.
Олейник стал просить Тронько уехать домой, но он не соглашался и постепенно все больше хмелел. Оказалось, что перед приходом Олейника он выпил пол бутылки (0,8) казацкого напоя и пока мы с ним говорили, захме-лел.
Олейник при мне нашел недопитую бутылку и пошел в туалет и вылил ее. Я предложил Тронько сопровождать его домой, но он отказывался. Я спросил: "Где Валентина?".
-На Черном море с детьми – был ответ. Олейник ушел на встречу со студентами. Я решил все же увести его из кабинета в 019 комнату этажом ниже. Мне это удалось. Тут подвернулся Шаблатович. Я попросил его вы-звать такси. Тот побежал за машиной. В 019 комнате идет запуск напылительных установок. Рабочие положили на два стула доску ДСП, чтобы на ней сидеть. Когда мы пришли с Тронько в 019 комнате никого не было. Он облюбовал эту доску и лег на нее. Еще минуту ворочался, а потом заснул. Таким спящим я уже видел его много раз. Я стоял и наблюдал за ним. В это время резко постучали в дверь. Пришел Шаблатович и сказал, что машина у подъезда. Тронько спал. Мы не знали, что делать. Но тут он заворочался и проснулся. Мы сказали, что машина уже ждет, и уговорили его идти. Такси стояло у нижнего выхода из 7 корпуса. Нас подвел к нему Шаблатович и тут же ушел. Сначала на заднее сидение сел Тронько, а затем я разместился с ним рядом. Я сказал водителю, что нужно ехать на Левобережную. Он спросил: "А знаете ли вы, сколько это будет стоить?" "Сколько?" – переспросил его я. Ответ был:"Десять тысяч карбованцев." У меня с собой такой суммы не было и я сказал, что могу заплатить 5 тысяч. Водитель сказал, что за 5 тысяч он не повезет. "Ну что же, тогда придется нам ехать на метро", - сказал я и собирался уже вылезти из машины. Но тут вмешался Тронько и сказал мне, что нужно заплатить водителю 1000 карбованцев за то, что он ожидал нас. Я согласился. Достал деньги и отдал их водителю. Тут мне пришла хорошая мысль попросить водителя отвезти нас до метро. Тот согласился, и мы благополучно доехали до метро КПИ. Я заставил Тронько собраться с мыслями, и мы благополучно прошли через турникеты станции метро КПИ.
Сели в вагоне на свободные места и я благополучно вздохнул, подумав, что самое страшное позади – мы вышли из КПИ без происшествий. Но не тут то было. После "Вокзальной" Тронько заявил, что на "Университете" мы выходим. Вначале я не мог понять почему. Он говорил о каких-то знакомых, у которых он был на именинах вчера. Потом я наконец разобрал фамилию – Годенко. Она у нас на полсавки профессора, а ее муж профессор на соседней кафедре. Он нес еще какую-то чушь. Говорил, что он ее трахнул. Но видно дело здесь не в этом. У нас сократили финансирование и потому все почасовики и полставочники под угрозой увольнения. Видно его накануне задабривали.
Я настаивал ехать к нему домой, но он рвался из вагона. Его портфель-дипломат был у меня в руках. Он рванул его с такой силой, что ручка оста-лась у меня. Тогда я понял, что сопротивление бесполезно и пошел за ним из вагона. Он выскочил из вагона и как-то боком пошел к эскалатору. Я догнал его у эскалатора, и мы вместе поехали вверх. Выйдя из метро "Университет", мы пересекли университетский ботанический сад по тыльной тропинке вдоль здания университета и вышли на улицу Толстого. Здесь, наконец, я понял, что где-то здесь он бросил машину во время пьянки (именины Годенко). Мы немного побродили и нашли их дом. Машина стояла во дворе. Он рванулся было к ней, но мне удалось его удержать. В это время он мне сказал с кем был. Мы поднялись сначала на второй (ошибочно), а затем на третий этаж и он нашел квартиру Годенко. Дома оказался только сын. Он отдал Тронько его сумку и мы спустились вниз к машине.
Тронько добивался от меня, чтобы я сел за руль и отогнал машину в Боярку к его маме в гараж. Водительских прав у меня с собой не было, по-этому я юридически не мог сесть за руль. Пришлось это долго ему объяснять. Наконец он согласился, и мы решили попросить Юру Кузнецова, чтобы тот отогнал машину в Боярку. Решили звонить Юре. Хорошо, что место его работы (Шота Руставелли) недалеко.
Юра спросил, а почему я не могу это сделать. Ответ мой был такой:
-Я то могу, но это будет только до первого милиционера, поскольку прав у меня нет.
Юра согласился нам помочь, и мы стали его ждать.
Мы сидели на выходе из ботанического сада. Вернее он сидел на своей сумке, а я стоял. Цеплялся к проходящим женщинам, отпуская колкости. Я старался его удерживать. До этого он тоже прилип к какой-то девчонке, ко-торая стояла на углу дома и кого-то ждала. Еле удалось его оттащить.
Потом он вспомнил, что еще не допил, начал требовать у меня 1500 карбованцев на водку. Я все уклонялся, отвечал, что их у меня нет. Он умолял меня дать их сейчас, пока не пришел Юра, а то он не даст возможности купить водку. Наконец, появился Юра. Мы пошли во двор к машине. Как только мы пришли к дому, он тут же рванулся к машине. Открыл ее и отдал ключи Юре, а сам побежал к Годенко.
Мы прождали с полчаса. Он все не возвращался. Тогда я решил идти на розыски его. Квартиру открыл муж Годенко. Встретил довольно при-ветливо. Он вообще обходительный человек. Когда он узнал, что Тронько не выходил из дома, то повел нас в квартиру на первом этаже.
Дверь открыла пышная, если не сказать толстая дама. Мы убедились, что Тронько у нее. Хотели сначала зайти к ней, а потом передумали и решили подождать, пока Тронько попьет кофе. Мы вернулись к машине – муж Годенко и я. Поговорили немного с Кузнецовым, и муж убежал в ботанический сад на бега от "инфаркта к инсульту".
Нам же с Юрой ничего не осталось, как только ждать. Наконец они вышли вдвоем. Дама эта, как говорил муж Годенко, журналистка. Лет ей под пятьдесят. Что-то у нее с глазами. Косая кажется. Одета ярко и безвкусно. Она недолго постояла с нами и ушла сказав: "Возвращаю вам вашего про-фессора".
Мы сели в машину. Я хотел, чтобы мы сразу ехали в Боярку, но у Юры были еще дела на работе и мы переехали в его двор на улицу Толстого. Юра позвал меня с собой на работу (на Шута Руставелли). Я его спросил, а как же мы оставим Володю. Ответ был такой:
-Никуда он не денется. Пусть сидит в машине. Ключи я забрал.
-Так он же может уйти, – сказал я.
-Никуда он не уйдет, он дорожит своей машиной, пойдем, – сказал Юра и мы пошли.
На душе было неспокойно. Но когда мы вернулись, Тронько сидел и спал в машине. Я с ними распрощался. Юра сел за руль, а Тронько рядом. Я уже пошел к воротам, когда Тронько вышел из машины и побежал ко мне с просьбой: "Дай 1500 карбованцев." Я сказал, что у меня их нет, и он с большим сожалением вернулся в машину. Так мы и расстались.
Юра мне потом говорил, что они благополучно доехали в Боярку. Однако там между Тронько и его мамой возник скандал. Поэтому Тронько не остался в Боярке, а вернулся в Киев вместе с Юрой. Домой на Левобережную он поехал сам. Юра позвонил ему часов в 1100 вечера. Тронько был дома. Видно немного протрезвел.
16.07.93. Две недели назад Тронько утром позвонил мне в кабинет и сообщил, что ожидает врача, который должен приехать за ним и отвезти на лечение от алкоголизма. Я принял информацию к сведению, сказав:
-Ну что же, в добрый путь.
Он опять начал что-то говорить насчет того, что его оденут в смирительную рубашку, завяжут и унесут. Я сказал ему:
- Володя, что ты такое говоришь.
Он прекратил нести эту чепуху и сказал, когда он будет знать, куда его поместят, то позвонит мне.
Прошло несколько дней. От него не было никаких сведений. Телефон его не отвечал. Мне он зачем-то потребовался, и я позвонил Нине. Она сказа-ла, что Володя звонил. С ним разговаривал Ваня, который в то время был болен (у него была высокая температура). Володя сказал Ване номер телефона, по которому можно ему позвонить, но тот не запомнил. По какой-то причине Володя ругался, но Ваня не понял.
Прошло еще несколько дней, и Тронько появился у меня в кабинете веселый и здоровенький. Он обычно, когда прекращает пить, молодеет. Он сообщает мне, что его вызвал ректор на 2 часа и уходит.
А за день до этого ко мне в кабинет приходит взволнованная Мария Мирославовна и конфиденциально сообщает мне, что Тронько снимают. Ей об этом сообщила в главном корпусе Шаталова Лариса Аврамовна. Эта дама уже несколько лет на кафедре только числится, а сама якобы работает в какой-то группе при ректоре. Разрабатывает методику преподавания при переходе на выпуск вместо инженеров бакалавров и магистров.
Так вот, Шаталова громко, не таясь, в присутствии посторонних сообщила Марии Михайловне о том, что Тронько снимают с заведывания кафедрой.
При встрече с Тронько я об этом ему не сказал. Не стал его расстраивать заранее. Решил, что ректор вызвал его именно по этому вопросу. Позавчера ко мне пришел Олейник В.П. Получал спирт. Мы разговорились с ним, и я решил рассказать об этой новости. Спросил у него совета, как быть – говорить об этом или нет Тронько. Он был за то, чтобы сказать.
Вчера мне в кабинет позвонил Тронько. Я начал ему рассказывать о том, что слышала Мария Мирославовна. Через несколько моих слов он перебил меня и сказал, что Олейник уже звонил ему и сказал об этом. Затем он изложил свою версию домыслов Шаталовой. Якобы последняя увидел в кабинете ректора Олейника В.П. и нашего ученого секретаря Димарову Елену Владимировну, которые от ректора добивались увеличения финансирования на почасовку. Обычно это должен делать заведующий кафедрой. Поэтому, по мнению Тронько, Шаталова и решила, что Тронько снимают, как говорится: "Свежо предание, но верится с трудом". И еще он сказал, что если его снимут, то только где-то в декабре месяце, если он будет продолжать пить.
21.07.93г. Вчера на кафедре произошло небольшое ЧП. Утром Ящук Людмила Николаевна (старший лаборант) в 8.30 обнаружила, что в комнате 236 со стены снята кафельная плитка на площади более 3 м2. Аспирант Крикунов Ю.В. сказал, что он вчера вечером в 21.30 заходил в эту комнату и ничего подобного не заметил. Не заметить битую плитку на полу на видном месте просто нельзя. Поэтому сняли плитку ночью или рано утром, скорее, последнее.
Я написал об этом служебную записку и положил ее на стол Тронько. Утром забрал с кафедры к себе пишущую машинку, думал, что она уже ни-кому не нужна в середине июля.
Оказалось не так. Нужно, чтобы Мария Михайловна напечатала Тронько документы. Ко мне вдвоем и зашли Тронько и Мария Михайловна. Тронько начал меня вычитывать за служебную записку. Он обвинил меня в том, что я хочу переложить свои обязанности на него. Что он теперь должен по этому вопросу ходить к проректору и т.п. Я сказал, что обязан о таких происшествиях в первую очередь докладывать ему. Он сказал, что это я мог сделать устно. Однако, зная его характер, я понимал, что он в любую минуту может отказаться от своих слов. Он сказал, чтобы я написал записку на имя коменданта или завлабораториями корпуса №7. Я взял копию записки, напи-сал на ней, что она адресуется завлабу Ляховицкому Анатолию Семеновичу. Отдал я ее коменданту, т.к. Ляховицкий был болен. Инцидент был исчерпан. Все это чепуха.
Интересен сам факт возмущения Тронько по поводу служебной запис-ки. Он совершенно не хочет вникать в хозяйственные дела. За исключением денег. Деньги он любит делить сам.
Такое его отношение к хозяйству кафедры и привело к тому, что у нас не хватает более 100 приборов на сумму около 46 тысяч рублей в ценах до 1991 года.
10.08.93г. Вчера после возвращения из командировки встретился с Тронько. Командировку он подписывал, но начал у меня выпытывать: "Кто у меня в Москве?" Сам же ответил: "Любовница." Я не стал сильно возражать, и мы перешли на другую тему. Но его сильно волнует, почему я не знакомлю его со своими подругами. После Татьяны я решил этого больше не делать. Так как у меня в доме, когда я вышел в другую комнату, он начал подбивать к Тане клинья. Заявив, что будет добиваться ее всю жизнь. О чем она мне в тот же вечер и сказала. Вчера, беседуя по дружески, он высказывал мне свое неудовольствие моей работой на должности завлаба, понимая ее как принеси-подай. У меня другой взгляд на эту должность, но здесь в КПИ из завлабов делают крайних, которые виноваты во всем. Практически у завлаба нет подчиненных, которые бы выполняли его распоряжения. Вот какая ситуация сложилась у меня в лаборатории.
Стадийчук Григорий Александрович – ведущий инженер, человек неглупый, выдержанный, спокойный. Хороший специалист по наладке оптических лабораторных работ. Но "себе на уме". Вспомним его поведение по поводу назначения нового завлаба. Мне он наотрез отказался быть зав-лабом. Потом вдруг на заседании кафедры согласился стать завлабом, но без материальной ответственности. Он также отказался расписываться за имущество, которое находится у него или под его началом. Боится ответственности. Постоянно наговаривает мне на Борю Кузнецова. Сам же с ним в конфликт не вступает. Тронько считает его незаменимым работником. Недавно ему исполнилось 60 лет. Он купил машину и сейчас ее осваивает. Отношения с ним сложились хорошие, служебные, но не более. Ориентация прозападенская. Сам он из-под Ровно.
Кузнецов Борис Алексеевич, учебный мастер ("брат героя" – Юры Кузнецова, который платит нам за 019 комнату тем, что дает небольшие хоздоговорные НИР). Боря всю жизнь будет мальчиком Борей. Он очень хитрый и смекалистый по части того, что подгрести под себя. Как-то Стадийчук рассказывал, как Боря их общий инструмент постепенно сделал своим. Он что-то делает для кафедры, когда над ним кто-то стоит. Стоит отвернуться, уйти, и Боря тут же смылся. У него много клиентов, что-то он им делает. Но совсем не слесарные работы. Скорее, что-то достает или проталкивает. Любящий отец и муж. Послушаешь, какие он ведет разговоры с женой, так я и наедине такого не говорю.
Тронько однажды обвинил его в воровстве. Прилюдно в корпусе кричал на него: "Ты - вор". Пока я не увел Борю вниз. Боря же в ответ кри-чал ему: "А Вы – пьяница".
Иногда начинает возбухать, но придавишь – становится ручным, ненадолго. Приходит на работу как правило с опозданием к 10.00, а в 11.00 уже бежит по КПИ-шным буфетам. Закупает продукты домой. Ориентиру-ется во всех ценах.
Моисеенко Татьяна Федоровна – старший лаборант с высшим, но не инженерным образованием. Может настраивать лабораторные установки. Подменяет некоторых преподавателей. Они ее поддерживают (Гранкина). Работала раньше секретарем на кафедре, поэтому чувствует себя уверенно. Но к новым людям относится с пренебрежением.
Грубо отвечала ученому секретарю Димаровой Е.В., после чего та заявила мне, что с таким человеком лишний раз разговаривать не хочется. Мне тоже угрожала и говорила, что может против меня настроить всех преподавателей. Самовольно уходила с работы. На замечания реагирует только грубостью или какими-то служебными записками с обвинениями в мой адрес.
Ящук Людмила Николаевна – полная противоположность Татьяне. Приветливая, спокойная, разговорчивая. Любит посудачить о сотрудниках. Ряд лабораторных установок настраивает, но не все. Больше сидит за своим столом и читает. Развела цветов до безобразия. Не ухаживает за ними. Тоже не всегда реагирует на требования (просьбы), но в общем терпимо – управ-ляема.
Секретарь кафедры Панченко Мария Мирославовна, грамотная, знаю-щая женщина с высшим физическим образованием. Вполне могла бы быть преподавателем. Исполнительна, Тронько ею не нарадуется. Но вот Пеклун другого мнения. У него она на работу не ходила месяцами. Что-то у них там не сложилось. Ко мне относится уважительно. Признает меня начальником.
Бывшая секретарь (еще не уволенная) Михайлова Елена Петровна (бывшая любовница Тронько), пьяница, развратница, месяцами не бывает на работе. Делать ничего не хочет. Хотя могла бы печатать, а может и стать преподавателем. Ведь она окончила Университет, правда там папа был деканом. Говорит, что студентов она боится, поэтому и не хочет переходить в ассистенты. Проще же ничего не делать вообще.
Вот и все мои подчиненные на кафедре. Из всех их я могу немного опереться на Стадийчука, да Панченко. Ящук возможно тоже будет со мной, но поручения давать ей какие-то сложные нельзя.
Таким образом, если нужно, что-то сделать, то берись сам и делай, ни на кого не надейся.
Вот при таком раскладе Тронько от меня что-то еще требует.
Постепенно мой разговор с Тронько перешел на него. Он сообщил мне, что его предупредили, что будут освобождать от заведования кафедрой. Видишь, говорит он мне, я уже не пью, но все равно мне не быть завкафедры. Уйду профессором. Я еще задал встречный вопрос:
-А профессором тебя держать здесь будут?"
Он пожал плечами. В свою очередь я спросил его:
- Кто тебе сказал, что тебя увольняют, Згуровский?
– Нет, не он. Згуровский плохого говорить не будет. Он это поручит кому-либо из своих приближенных.
Я добивался от него: Кто ему это сказал? Но он уклонился от ответа. Тогда я ему сказал:
-Держись на заведующем кафедрой. На профессоре тебе не удержаться.
Далее речь пошла о том, кто будет завкафедрой. Он предлагал Олейни-ка В.П., но руководство КПИ отвергло (по его словам) эту кандидатуру. Хотят поставить молодого рьяного. Кого? Он не сказал. Но говорят, что Кравцова.
19.08.93г. На прошлой неделе зашел в кабинет Тронько подписать акты на списание. Там был и спирт. Получил от него команду на распределение спирта. В том числе 1 литр отдать ему, как научному руководителю хоздоговора 125, а 1 литр Кузнецову Юре как заказчику этой темы для промывки напылительных установок в 019 комнате. Я не возражал. На следующий день Тронько позвонил мне и сказал, что скоро придет за спиртом. Пришел он с большой импортной бутылкой. Правда пробка на ней была от другой бутылки и не держала жидкость.
С порога он мне заявил, не стесняясь, что дома вымерял, где в этой бутылке будет ровно 1 литр. У меня спирт был разлит по полулитровым бутылкам. Может немного (грамм по 40-50) был недолив. Я вылил две 0,5 бутылки в бутылку Тронько. Он мне сказал, что я ему не доливаю более чем сто грамм. Я не стал с ним спорить, достал третью бутылку и долил, даже выше его риски. Он это видел, но сделал вид, что не заметил. На долив у меня ушло грамм 200.
Поговорив о том, что он не пьет больше и что у него накапливается спиртное. Сказал, что этот спирт он тоже использует для дела. Он ушел. А я себе подумал: "Посмотрим". Я тут же собрался и по делам пошел в первый корпус. На кафедре в этот день больше не был.
На следующий день он звонит мне:
-Я тебе вчера через 15 минут звонил, а тебя уже не было.
Я сразу же сообразил, где я был, и не ответил на этот выпад, а лишь сказал:
-А что от меня нужно?
- Отдашь Кузнецову только одну поллитру, а вторую придержи. От-дашь потом мне.
- Но ты же видел, что она не полная и у меня больше нет.
– Не знаю, куда ты деваешь спирт. Найдешь.
– Я выдал его исполнителям в соответствии с твоим распоряжением.
Ответа не последовало, и он повесил трубку. Несколько дней не звонил. Вчера 18.08.93 позвонил, спросил, все ли в порядке и повесил трубку. О спирте ни слова. Вчера у него голос был нормальным. А тогда, когда он требовал еще бутылку спирта, не могу сказать точно, но сомнения закрались, что Тронько был выпившим.
Интересно, лечится он или нет? Мне он этого не сказал. Лишь когда забирал свой спирт сказал, что на него сильно подействовал наш с ним разговор в моем кабинете, когда собрались Коля (брат), Олейник и я.
26.08.93г. В пятницу 20.08.93 года Тронько позвонил мне в кабинет. Голос у него был слащавый. Он просил меня приехать к нему, по возможно-сти быстрее. При этом сказал, что у него есть что выпить и закусить. Я был занят и сказал ему, что как только освобожусь, то позвоню ему и после чего поеду к нему.
Кроме того, Тронько сказал мне, что ему звонил его брат Коля и ска-зал:
- Ты гробишь Владимира Ивановича! Зачем ты это делаешь?
При этом Тронько добивался, звонил ли я Коле. Я сказал, что нет. Последний разговор с Колей был у меня, когда я отвозил Тронько на такси.
Освободился я в конце дня. Позвонил ему и поехал на встречу. По до-роге начинал понимать, что здесь не просто желание пообщаться. Но хотелось только на это и надеяться. Начинал анализировать сказанное Тронько. Он говорил и раньше мне, что у него накопилось много бутылок водки и коньяка. Намекая на то, что ему кто-то приносил подачки. Возможно, это были "презенты" за помощь в поступлении в КПИ. Я не стал выспрашивать, откуда у него водка и коньяк. Потом он сообщил мне, что все бутылки с водкой и коньяком у него забрал Ваня и отнес к Нине. Бутылку со спиртом Ваня брать не стал. При этом заявил Тронько, что в ней какая-то отрава. Он говорил еще что-то, но по телефону было плохо слышно.
Я приехал на Левобережную и пошел к нему. Когда открылась передо мною дверь его квартиры, мне все стало ясно. Тронько стоял передо мной небритый и мило улыбался. Я вошел, поздоровался и спросил:
- Что случилось?
Ответ был:
-Ты же видишь?
–Володя, зачем ты это делаешь? – спросил я его.
Он развел руками и в ответ задал вопрос мне:
-Ты принес?
Я ответил:
-Ты же видишь, что у меня ничего в руках нет.
–Почему ты не принес? – спросил он.
–Во-первых, ты не просил меня об этом и даже сказал, что у тебя "все" есть, и что выпить, и что закусить.
Он не дал мне договорить, что во-вторых и с искренней досадой произнес:
–Да вот Валентина нашла и забрала спирт.
Мне хотелось его немного развеселить и как-то обратить все в шутку:
–Что же ты так плохо его спрятал? – спросил я.
А он вместо ответа стал просить у меня деньги. Я сказал, что денег у меня мало – чуть больше одной тысячи карбованцев и показал ему свой ко-шелек.
–Да, - сказал он, -это не деньги. Затем предложил мне пообедать у него, сказав при этом:
-Что ты за полковник, что не имеешь денег?
Я ответил ему тоже вопросом:
- А что ты за профессор, что не имеешь денег на выпивку?
Он посмеялся, сказав, что я его поддел и налил мне красного украин-ского борща с большой костью с мясом. Я был голоден и поэтому без лиш-них слов сел и съел борщ с мясом.
Мы еще о чем-то поговорили, а он вдруг начал куда-то собираться. Я решил, что сейчас он пойдет искать деньги на водку к кому-либо из своих знакомых. Он не был сильно пьян. Я стал просить его никуда не ходить. Но он сказал, что собирается на ночное дежурство.
Как-то с месяц назад Тронько говорил мне, что устроился работать ночным сторожем в овощной магазин. Я решил, что он просто мне "заливает". Такое у него иногда бывало. Как-то он говорил, что гонит самогон в трансформаторной будке в Боярке. Поэтому я отнесся к его заявлению с недоверием, по-прежнему думая, что он отправляется на поиски водки.
Однако, Тронько оделся, взял с собой раскладушку и мы вышли на улицу. Мирно беседуя, пошли в сторону Днепра. В конце застройки Левобе-режного района действительно оказался овощной магазин. Тронько первым вошел через открытые двери подсобки в магазин. Я шел за ним, все еще не веря своим глазам. Мы прошли мимо ящиков с овощами и фруктами. В одном из них я увидел виноград. В глубине магазина оказалась маленькая комнатка. В ней за столом сидели две женщины и считали деньги. Тронько представил меня им как своего шефа. Мы обменялись любезностями, назвав свои имена и отчества. Затем он сказал женщинам, что проводит меня и вернется. Мы вышли из магазина. У меня к ним был первый вопрос:
- Как ты нашел эту работу?
Он ответил:
- По объявлению, наклеенному на стене магазина.
Он немного проводил меня, говоря что-то на политические темы, и мы расстались.
Мне было стыдно и за себя. До чего мы дожили. Профессор работает ночным сторожем в магазине. Я обещал ему позвонить, но обстоятельства сложились так, что не позвонил. Это было в пятницу. Затем следовало четы-ре дня выходных. Я провел их на даче, огороде и на Троещине с детьми. Все время был при деле.
Видно Тронько обиделся на меня за то, что я не принес водки, за то, что я не позвонил, т.к. в пятницу 27.08.93 года реакция последовала незамедлительно.
Часов в 12 я был в преподавательской и Мария Мирославовна услыша-ла, что хлопнула дверь кабинета Тронько. Мы вошли в кабинет, Тронько стоял за столом, и вместо приветствия начал меня вычитывать. Что я ничего не делаю, не достаю, что на меня все жалуются. Что я не перестроился и т.п.
–Если не перестроишься, то вернешься назад в старшие инженеры.
Меня это возмутило и я ответил ему на Вы:
–Я Вам могу показать свою работу. Сколько мною исписано бумаги на акты, письма, ведомости, наряды, требования и т.п. Все, что мог, я получил. Канцелярские товары и материалы.
Однако он не хотел меня слушать и вновь повторил, что я перейду в старшие инженеры, а пока должен уйти в отпуск на два месяца за прошлый и настоящий годы. У меня будет время подумать над своей работой и перестроится. Я заявил ему, что в старшие инженеры не перейду, лучше со-всем уйду с кафедры, и вышел из кабинета.
После Дня Независимости Тронько на работе не было два дня. Я решил, что он вновь запил и позвонил Валентине на работу. Она сказала, что он хорошо себя ведет. Ездили вместе на огород и т.п.
внесла Ольга Карповна, которая тоже в пятницу получила разнос от Тронько ни за что. Она пожаловалась об этом своим знакомым, и те сказали, что их родственник лечился от алкоголизма. После этого он не давал покоя семье в течение года. Злой был как собака. Семья все это вытерпела, а вы-терпят ли сотрудники.
Почему так Тронько обостряет со мной отношения?
Я ему мешаю что-то делать такое, что входит в соприкосновением с уголовным кодексом.
Он исключил меня из хоздоговора 125. Он не захотел включить меня в новую тему г/д 4063. Он не пускает меня в финансы. Наконец, не может простить мне то, что я отказался покрыть громадную недостачу. Сразу он этого сделать не мог, а теперь ищет в моей работе недостатки с тем, чтобы избавиться от меня и продолжать заниматься своими "делами" (в кавычках) без помех с моей стороны. Насчет его НИР можно сказать, что большинство их чистейшей воды туфта. Он понимает, что я это тоже понимаю. Отсюда следуют выводы.
30.09.93. Сегодня конференция профессионально преподавательского состава КПИ и заседание нашей кафедры. Тронько не было. На конференции ректор Згуровский З.М. сообщил, что теперь с преподавателями будет заключаться контракт на несколько лет и что с ним такой контракт уже заключило Министерство просвещения. После окончания контракта преподаватель или продлевает контракт или увольняется. Все это решает руководитель. Конкурс объявляется только на свободную должность. Итак, Тронько к началу учебного года не было.
Позвонив Валентине, я узнал причину. В пятницу 27.08.93г. после того, как мы с ним расстались, а последний раз я видел его у Ольги Кар-повны часа в 2 (14.00), кто-то принес ему водку. Где он напился, я не знаю, но домой (по словам Валентины) пришел весь грязный, как будто его терли об стенку и с разбитой физиономией. Естественно, в таком виде с разбитым лицом прийти на заседание кафедры он не мог. Опять кто-то его подпоил. Елена Владимировна позже мне говорила, что она видела как он пришел в кабинет и принес сверток, завернутый в газету. Она наблюдала как он дрожащими руками прятал этот сверток в свой "дипломат". Валентина говорила мне, что в субботу и воскресенье он вытворял что-то неописуемое. В понедельник Валя принесла ему все необходимое для наложения грима. Он, однако, не решился идти на работу и отложил все до пятницы.
Когда Елена Владимировна жаловалась мне на его поведение, то сказа-ла мне:
-А какая "кошка" пробежала между вами?
Я решил привести лишь одну причину, лежащую на поверхности, ответив:
- Когда Тронько вызвал меня к себе домой, я не привез ему бутылку водки.
Мне кажется она поверила этой легенде, хотя причина гораздо глубже, как я уже писал.
Елену Владимировну он тоже чем-то обидел. Требовал от нее какого-то повиновения и при этом сказал:
-Вы не думайте, что меня уволят. За мной стоят большие силы.
Иногда мне приходи в голову мысль: -"Почему Тронько не ушел в от-пуск в августе?" Вернее в отпуске он был, но никуда не уехал и постоянно то приходил, то звонил мне или на кафедру. Ответ напрашивался один: он принимал подношения в форме бутылок с водкой или коньяком от ро-дителей студентов, не сдавших физику летом. Это серьезное обвинение, но оно справедливо.
Осматривая шкафы в преподавательской перед началом нового учебного года в присутствии Кудрявцева Саши, я обнаружил четыре бутылки (пустых) от Brandy GOVIN и Mascato Rose. Спросил Кудрявцева:
- Не твои ли это бутылки?
Он ответил, что его бутылки только от пива, а это дорогостоящие Brandy ему не по карману. А потом добавил, что "керивник кафедры" сказал их выбросить. Тогда я забрал эти бутылки и унес "подальше от греха."
4.10.93. В пятницу на первой паре позвонил Тронько и предупредил Стадийчука Г.А., что хочет с нами говорить. Я вышел в коридор и увидел, что Тронько зашел к себе в кабинет. Я решил упредить этот разговор и пошел к нему. Когда я зашел, то он спросил: "А где Стадийчук?" Это было сказано вместо приветствия. Я ответил: "Сейчас придет" и сказал ему, что хочу сообщить следующее:
1) Дружба наша закончена с ним. Остаемся сотрудниками.
2) Если он будет продолжать осуществлять против меня санкции, то я хочу, чтобы он знал мое правило: "Если меня кто-то трогает пальцем, то я бью под дых кулаком."
Конечно палец и кулак образные понятия. Он начал на меня катить бочку, что я немедленно должен уйти в отпуск на второй месяц теперь уже за этот год. Я ответил, что в отпуск уйду, а насчет того, что я ничего не делаю, пусть проверит, сколько мною пописано бумаг.
В это время вошел Стадийчук. Он пригласил его сесть и стал говорить, чтобы я передал ему приборы, которые хранятся в комнате №40 на Янгеля. После этого мне стало ясно, почему он меня выгоняет в отпуск.
Дело в том, что несколько месяцев тому назад он предложил мне сдать неофициально комнату №40 кооператорам. Они якобы обещали платить ему и мне непосредственно в конверте наличными.
Я сказал ему, что комнату без надлежащего юридического оформления сдавать нельзя, так как ее просто заберут и платить ничего не будут, а потом их еще и не выкуришь оттуда. Согласились на то, что нужно этот вопрос изучить. Я инициативы не проявлял, т.к. это не входило в мои планы, и во-прос повис. Ко мне никто не обращался. Но в конце августа он видно вспомнил об этом или ему напомнили, и он решил выгнать меня в отпуск и за это время занять комнату №40.
Сейчас же Тронько начал объяснять Стадийчуку, что эту комнату мож-но сдать и за нее получать деньги для дополнительной оплаты сотрудникам, опять же незаконной.
После этого начал мне выговаривать, что я позахватывал площади и никому их не даю.
Я ответил, что ничего я не захватывал, в том числе и комнату 40, кото-рая была мне передана в качестве компенсации за основную площадь 019 комнаты в 7 корпусе, забранной под технологическое помещение.
Мы перешли на высокие тона. Он сказал громко:
-Что ты кричишь?
Хотя я вовсе не кричал. Мне это надоело, я встал и сказал, что эту комнату 40, в которой хранится мое имущество, я не отдам. Тогда он ухватился за слово "мое имущество", я ответил, что пока я материально-ответственное лицо мне эта комната нужна, и я отдам ее только проректору Ильченко. После этих слов я вышел. Пошел по коридору, чтобы немного собраться с мыслями. Затем развернулся и пошел в противоположную сто-рону. В это время Тронько вышел из кабинета и пошел мне навстречу. Когда мы встретились, я сказал ему: "Володя, прекрати эту агрессию." Он ответил: "Нет." После этого пошла площадная брань. Я ответил ему тем же, и мы разошлись. Некоторое время спустя я рассказал Юре Кузнецову об этой стычке, на что тот задал мне вопрос:
-Что, ему опять не хватает на пропой?
Я ответил:
-Очевидно, - и мы расстались.
Сейчас вновь развертывается баталия вокруг получения мною спирта. Он нужен всем. Пусть и решают все вместе.
18.10.93г. На днях состоялся переезд Крикунова Ю.В. из 235 комнаты в 229 к Шаблатовичу. Он освободил ее для профессора Олейника и доцента Кравцова О.В. Для меня это было очень важно, т.к. в этой комнате хранится много приборов, за которые Крикунов расписался чехам и практически ответственности не нес. Новые поселенцы попросили полностью освободить комнату 235 от приборов. Поэтому я решил их забрать к себе. Таким образом, ликвидировалась криминальная точка, гадючник. После выезда Крикунова осталось большое число импортных бутылок. Позже я узнал, что Крикунов создал подпольное малое предприятие "Допомога" и даже давал объявления в газете по продаже автоответчиков. В общем ребята делали бизнес. Но не это главное. Мне хочется все же осветить внутренний мир Тронько. Так вот, в день переезда Крикунова звонит мне Тронько и, как ни в чем не бывало, спрашивает, переезжает ли Крикунов. Я ответил, что переезжает. На этом разговор оборвался. Спустя час, примерно, вновь звонок от Тронько.
-Ты что-нибудь говорил Крикунову?-
- Нет.
- Почему же он сразу мне после разговора с тобой позвонил?
- Не знаю.
Обращение:
- Вова не входи в контакт с ним. Он страшный человек. Я его боюсь. Будь осторожен. Мы с тобой уже как-то сами разберемся, - и положил труб-ку, не дав мне ничего сказать. На следующий день Тронько подослал ко мне Стадийчука Г.А., убедить меня в том, чтобы я отдал 40 комнату в наем кооператорам. Я объяснил Стаийчуку, что Тронько предлагает пустить их в комнату 40 без оформления, и деньги они будут давать в конверте. На самом же деле будет все так. Когда будем отдавать ключи, то первый раз дадут какую-то сумму, а затем выйдут на верхние эшелоны власти в КПИ и нам этой комнаты больше не видать как своих ушей. Стадийчук понял мою мысль и пошел, доложил Тронько.
После этого разговора встречаю Тронько в коридоре. Идет ко мне навстречу. Я иду посередине коридора, а он максимально прижался к стенке и молча прошел. Ну и иди.
Сегодня ему что-то опять неймется. Людмила Николаевна говорила мне, что был сильно злой.
Стук в дверь. Открываю, стоит Тронько.
- Стадийчук сегодня еще будет?
-Нет.
Повернулся и пошел. До этого он беспокоился, куда делся телефон из преподавательской. Раньше его такие мелочи не интересовали.
Через несколько дней звонит мне:
- Ты уже сдал телефон в ремонт?
Ответ:
-Нет еще.
Тронько: "Даже если отремонтируешь, то второй телефон в преподавательскую не ставь – украдут", – и повесил трубку.
Вот такие у меня разговоры с Научным руководителем кафедры. Когда устраивался на работу к нему, то думал: "Вот теперь у меня будет настоящий научный руководитель, которого мне всегда не хватало, пока я служил в армии".
Однако за 5 лет совместной работы у меня с ним был только один научный разговор и то почти в самом начале моего пребывания в КПИ. Как-то мы стояли на остановке электрички в Боярке. Ожидая ее, Тронько, не помню уже по какому поводу, стал рассказывать принцип термооптической магнитной записи информации на магнитные пленки.
Я этот принцип, в общем-то, знал, но надо отдать должное Тронько, что он его рассказал довольно доходчиво и я кое-что для себя уточнил.
Штрих к портрету Тронько. Недавно по телевизору посмотрел кино-фильм с участием Чарли Чаплина.
Подумалось тогда мне, что его походка похожа на походку Тронько. Присмотрелся к Тронько, когда он шел в коридоре. Действительно это так. Тронько также как и Чаплин ставит ноги. Ступни у него идут с сильным разворотом носков в стороны. Ритм движения тот же, немного с приседанием. Ну точно Чарли Чаплин.
12.11.93г. Как-то говорил с Валентиной, любовницей Тронько о нем. Сказал ей, что изменилось его отношение ко мне. Она говорит, что все это из-за спирта:
- Отдайте ему спирт, пусть им зальется. Он хочет Вас уволить. Вы ему мешаете развернуться в пьянках. Будьте с ним осторожны. Я к нему почти не хожу. Я боюсь его. Не говорите ему о нашем разговоре. Он может меня убить в порыве гнева.
24.12.93г. Пропустил несколько интересных моментов, но записывать не хотелось, так как нарушил данное самому себе слово: "Больше Тронько спиртного не давать."
В конце ноября звонок ко мне в кабинет по телефону. Тронько:
- Вова! Спаси меня. Я немного выпил и мне сейчас крайне необходимо. Ну, ты понимаешь, что необходимо.
Я молчу.
-Ты меня слышишь?
-Да.
- Приезжай немедленно и привези. Я себя очень плохо чувствую. У ме-ня может быть КОМА (спазм гортани). Денег нет. Выйти на улицу не могу потому, что меня побили. Рассказывать не буду.
Все это повторяется несколько раз. После чего я соглашаюсь привезти бутылку. Я говорю ему:
-Хорошо, привезу, но домой к тебе заходить не буду. Выйди, встреть меня на входе в ваш двор.
Он начинает уговаривать меня приехать к нему и зайти в квартиру. Я отказываюсь, заявив, что не хочу случайно там столкнуться с Валентиной. Наконец мы договорились, что встретимся на входе во двор. Я еду. На выходе из метро "Левобережная" возле киосков вижу Тронько.
- Почему ты сюда пришел? В таком виде? Где мы договорились встретится?
Ответ:
-Мне все равно, я пьяничка.
- Идем быстро отсюда.
Я увлекаю его и мы идем в сторону его квартиры. Перед нами стройка высотного дома.
–Может зайдем сюда за ворота и я тебе отдам бутылку, так как мне нужно срочно вернуться на работу.
Ответ:
-Нет, сюда нельзя, там могут быть сторожа.
Я соглашаюсь, и мы идем дальше. По дороге разглядываю его. Небрит уже несколько дней. На переносице ссадина, запеклась кровь. Одет хуже грузчика. Говорит мне что-то о делах на работе, но я его не слушаю. Мне хочется скорее отдать ему бутылку и уйти. Мы сворачиваем в переулок налево, где еще сохранились старые домики бывшей Никольской слободки. Навстречу едет грузовик. Мы пропускаем его. Я достаю бутылку и отдаю ее ему. Все как в детективе. Оглядываюсь по сторонам. Из соседнего переулка появилась женщина с ребенком. Не знаю, видела ли она нашу передачу или нет. Какое это имеет значение. Я провожаю его до конца переулка. Мы о чем-то говорим. Дорога выводит нас напротив его двора. Он благодарит меня, даже обнимает. Поворачивается и быстрыми шагами уходит в сторону своего дома через дорогу. Я некоторое время смотрю ему вслед, а затем по-ворачиваюсь и ухожу по тому же переулку в обход большой дороги.
Видно все мы ходим по каким-то переулкам. Нет у нас большой дороги, перекопали ее нам.
Через несколько дней он появляется на работе. При встрече спрашивает меня:
-Ты ко мне приходил?
Я говорю:
-Да.
-Значит, это ты меня спас. Деньги я тебе с получки отдам.
- Не надо, - говорю я.
-Хорошо, что ты принес, иначе я пошел бы на улицу менять какие-то вещи. Спасибо тебе.
На том мы и расстаемся. Мне было противно и за него и за себя, что я не устоял. Оно то так, а с другой стороны, если подумать: "А вдруг бы он действительно умер из-за КОМЫ, что тогда?" Был бы виноват, что не оказал другу помощь. Хотя какой он уже друг? Дружбы нет давно. Около года. Я уже не откровенен с ним.
Прошло дней десять. Он ездил в Одессу. Все шло своим чередом. Как-то приходит Боря Кузнецов и говорит, что Тронько на пятницу 10.12.93 на-значил собрание лаборатории и будет делить надбавки. Назначил, так назна-чил, но по логике не Боря должен сообщать мне об этом, а совсем наоборот – я ему. Значит, меня Тронько просто игнорирует. Раз так, я промолчал и решил ничего не предпринимать. Пятница пришла, и никакого собрания не было. Тронько забыл. В середине сегодняшней недели прибегает Наташа, секретарь кафедры Черкашина.
-Владимир Иванович, нужно срочно сдать бухгалтерию распределения денег по надбавкам для приказа по институту.
Я говорю ей, что надбавки Тронько собирался пересматривать.
-Владимир Иванович, если не хотите, чтобы люди остались без надба-вок, то вот их процентное распределение, которое передала Ольга, переведите в карбованцы и срочно сдайте. Я сама пойду после обеда и могу отнести и Ваши.
-Хорошо, договорились, - отвечаю я. Начинаю считать надбавки. До этого мне не приходилось делать вычисления с большими числами, т.е. сотни тысяч и даже миллионы. Поэтому калькуляторами не пользовался. Теперь же, когда идет галопирующая инфляция без калькулятора не обойтись или нужно округлять до тысяч карбованцев. Я посчитал все надбавки сотрудникам лаборатории. После обеда, где-то в 14.30 пришла Наташа и забрала у меня мои расчеты. Я решил тоже сходить в бухгалтерию. Поэтому пошел вниз на первый этаж в 019 комнату одеваться. Здесь, в дверях туалета, и столкнулся с Тронько. Естественно, я ему сообщил, что сдал распределение надбавок, отправив его с Наташей в бухгалтерию, т.к. оно вдруг потребовалось срочным образом. Сказал ему, что ничего не менял, какое распределение предала Ольга, такое я и оставил.
Реакция последовала незамедлительно.
-Ты превысил свои полномочия. Я собирался собрать лабораторию.
- Так чего ты не собрал?
– Вот собери ее завтра.
– Хорошо. Немедленно нужно вернуть ту бумагу, которую понесла Наташа, хорошо, но звони сам в бухгалтерию, скажи, чтобы задержали при-каз.
Звонит в бухгалтерию, просит задержать приказ. Там с неохотой соглашаются. Я иду туда и забираю наше распределение надбавок.
На следующий день в 14.30 собираемся в его кабинете. До начала я звоню ему:
- Будешь смотреть распределение?
- Да нет. Хотя минут за десять принеси мне его сюда.
Я с листком наших надбавок зашел к нему первым.
- Вот у тебя больше всех надбавка, почти как у доцента, – сказал он.
- Это же в новых индексированных суммах, – ответил я. -У доцента будет больше, да и процент надбавки у меня самый низкий.
- Все равно я не согласен
- Тогда как делать? – спросил я.
Ответ был:
-Потом.
Стали заходить сотрудники.
Собрание он начал анализом работы каждого сотрудника, хотя сам не имеет ни малейшего представления о том, кто как работает. Со мной он на эту тему не говорил, а собирал видно сведения окольным путем по сплетням.
В результате его выступления все оказались хорошими, только я мало работаю, почти ничего не делаю. Не покупаю, не приобретаю? и т.п. Хотя тут же сам говорит, что денег нет и приобретать очень трудно. В общем, несет какую-то околесицу и не поймешь, что он хочет сказать.
Далее начал говорить, что я торможу работу Кузницову Юре, не хочу старый прибор продать ему по дешевке. А он обменяет его на новый. Как потом выяснилось, это имелась в виду напылительная установка УВН-62 стоимостью 18 тыс. рублей в ценах 1990 года. Которую Юра Кузнецов, арендующий у нас площадь и работающий на наших установках, вначале хотел ее совсем выкинуть, а теперь хочет ее купить, но только за копейки. Сейчас коэффициент инфляции по оборудованию 200. Значит установка стоит 3600 тыс. рублей. Но, что такое сейчас 3 миллиона – это 5 окладов завлаба, а в 1990 году эта установка стоила 100 окладов завлаба (180 руб.)
Они начали на меня давить, хотя эти вопросы не я решаю. "Продать или не продать" – решает руководство института. Меня Тронько обвинил, что поскольку я не соглашаюсь продать УВН-62 по дешевке, то с кафедры по моей вине снимают и отчисляют деньги. Позже выяснил сам Тронько, что в ВУЗах никаких отчислений за оборудование не делается. Но оно до 10% за 10 лет.
Он же на собрании продолжал нести околесицу, что я чуть-ли не стою на пути технического прогресса.
Да, видно, я мешаю им делать их "гешефты". Да, так можно довольно хорошее оборудование купить по дешевке. Сравните, в 1990 году УВН-62 стоила 18 тыс. руб., а в 1993 году ее могут купить за 360 тысяч рублей, т.е. где-то за 7 бутылок водки. А сколько их можно было купить за 18 тыс. в 1990 году – 3600 бутылок. Вот и арифметика.
Но все эти вычисления мне пришли в голову потом, а тогда на собра-нии я не понимал, что он хочет.
Вывод Тронько – поделить мою надбавку, так, чтобы я и ведущий инженер получили одинаково.
-Хорошо, я согласен: Пусть опять будет коммунистическая уравнилов-ка, – сказал я.- Переделаю надбавки мои и Стадийчука. Передам ему эти 50 тыс. карб., что в ценах 1990 года составляет примерно 5 руб. Стоит ли из-за 5 рублей говорить столько.
На что Тронько отвечает, что это килограмм мяса.
Все похихикали и на том разошлись. Но у меня вновь возник вопрос. Почему он опять поменял ко мне отношение. Ведь совсем недавно был таким хорошим.
Тогда я вспомнил, что в начале декабря мне говорил Стадийчук о том, что Тронько звонил, когда меня не было в кабинете. Он принял голос Стадийчука за мой и просил у него, т.е. у меня, спирта. Тот сказал, что у него нет спирта. - "Ну тогда купи водки". Ответ Стадийчука: "Денег нет". Не знаю, понял ли Тронько, с кем разговаривал. Может он все же воспринял Стадийчука как меня и решил, что это я отказал ему в спиртном. Поэтому он решил меня унизить на общем собрании лаборатории перед моими подчиненными. Вот такая он сволочь! Далее он не остановился на этом. Как только не заставал меня в кабинете, устраивал сцены или разносы по телефону. Последняя сцена была вчера 23.12.93 года.
Мне нужно было получить комплектующие изделия со склада КПИ. Конец года, склад вот-вот закроется. Наконец позавчера мне оформили все требования. Я позвонил на склад где-то в 10.30. Завскладом сказала, что она наверное не успеет меня отпустить, т.к. РТФ принес 500 требований и она по ним отбирает сейчас детали. Я уговариваю ее, чтобы она согласилась меня принять. В общем договорились, что я приду, а там будет видно. Где-то в районе 11.30 я пошел на склад. Сидел, ждал, пока меня отпустят. Тем време-нем подписывал требования. Одни мои подписывания на 25 требованиях в трех экземплярах заняли около часа. Около двух часов картина прояснилась, и мне четко сказали, что сегодня отпускать меня не могут, а завтра склад закрыт. Уходя со склада, я зашел по дороге в 019 комнату, оставил там свои сумки и решил идти в бухгалтерию, чтобы что-то там выговорить, т.е. добиться получения компенсирующих в этом году. Из 019 комнаты позвонил Стадийчуку и сказал, что вернулся со склада, а теперь иду в бухгалтерию. Передайте Тронько, если он будет спрашивать. Стадийчук сначала сказал "хорошо", а затем "минуточку" и передал трубку Тронько. Тот начал с того, что меня опять нет на рабочем месте.
-Я был на складе.
Что-то он еще сказал и раздраженно бросил трубку.
Я решил эту выходку так не оставлять и поднялся на верх к нам в кабинет. В комнате были Стадийчук, Боря Кузнецов и Тронько. Он тут же набросился на меня.
-Ты опять ничего не делаешь. На склад можно сходить за один час. А ты там 2,5 часа пробыл.
Я в тон ему ответил:
- Это ты сам ничего не делаешь. Только охаиваешь меня перед моими подчиненными. Я тебе не мальчишка и так поступать со мной не позволю те-бе.
Мы начали друг на друга орать. Он первым крикнул:
- Не ори.
Я ему в ответ. Он мне:
-Получишь под зад.
- Сам получишь.
Подскочил ко мне:
- Я тебя сейчас стукну.
Ответ:
-Попробуй.
Кричит:
- Соберу тройку. Будешь отчитываться. Ты сделал только то, что напи-сал 50 требований.
- Ты вообще ничего не делаешь, – отвечаю ему я.
- Замолчи, – кричит он, выбегая в коридор. Вот до чего мы докати-лись.
Когда он ушел, я сказал своим подчиненным Боре и Григорию:
- Вот видите, что значит алкоголик.
На что Боря возразил:
-Он не алкоголик, а "хроник".
-Да, - согласился я, – "хронический алкоголик."
Тронько стал как ревнивая жена. Если нет на месте, сразу сыпятся вопросы в грубой форме: где был? что делал? и т.п. Все это так надоело, что хочется просто повернуться и уйти от него.
Боря подтвердил: "Вот именно, и я уже к этому привык. Поэтому когда он начинает говорить, я молчу."
Работать становится все труднее и труднее. Не знаешь, что от тебя требуется:
- Покупай и приобретай, получай на складе, но сиди на телефоне в своем кабинете.
- При мне Снарскому обещает установить, т.е. перенести дверь в комнате 231. Снарский уходит. Тронько тут же при мне говорит Хоренженко и Линчевскому исчезнуть и не давать ключи Снарскому и мне обеспечить все, чтобы Снарский не получил отдельной комнаты. Иначе он уйдет с кафедры вместе с комнатой. Снарский обижается на меня, грозит написать докладную ректору.
- Скрынскому говорит, чтобы он забрал ключи у меня (декабрь 1991г) от 109 комнаты (декабрь 1993г) от 40 комнаты, а мне тоже звонит и говорит не отдавать ключей Скрынскому. Таких примеров можно еще привести, но, думаю, достаточно и этих.
Разве можно так работать. Видно поэтому у нас все и развалилось, если такие же руководители сидели на верху.
26.12.93г. Написал проект НИР для ГКНТ. Сейчас проходит конкурс и к 25.12. нужно сдать. Мария Мирославовна быстро отпечатала. Прибежал к двери главного корпуса, где расположена фирма "Фонон", которая обслуживает это мероприятие. Очередь. Я был 97, а пошел номер только 40-й. Толпа волнуется. Скоро конец рабочего дня (18.00) и вместе с тем конец срока приема проектов на конкурс. Если сегодня не сдать, то в конкурсе участвовать не будешь. Наконец выходит менеджер в черном костюме и в белой рубашке. Он сообщает, что у всех проекты будут приняты и берет под контроль управление очередью. Прежде всего, делает перекличку. Дальше разделяет людей по направлениям науки. Все успокаиваются, и очередь постепенно начинает двигаться. Где-то в девятом часу я сдал проект. Это был второй заход. Везде у нас так. Без очередей жить не можем. Чего проще было бы сказать: "Приходите завтра, у всех примем!"
28.12.93. Вчера приходит ко мне в кабинет секретарь кафедры Мария Мирославовна Панченко и говорит:
- Владимир Иванович! Тронько позвонил мне и сказал, что нужно повесить в преподавательской плакат с поздравлением всех сотрудников с Новым 1994 годом.
Я не задумываясь говорю:
- Ну что ж, очень хорошо, давайте сделаем его. А кто умеет у нас рисовать?
Ответ Панченко:
-Я не знаю.
- Я тоже не знаю, – говорю я. - Может Таня, я ее попрошу.
В коридоре я встретил Таню и сказал все об этом. Она ответила, что рисовать не умеет, и никогда этим не занималась.
- А кто у нас умеет рисовать? – был мой вопрос.
Ответ Татьяны:
- Снарский и Клочко.
Я сказал:
-Хорошо. Спасибо.
Вечером ко мне опять зашла Мария Мирославовна. Я сообщил ей о разговоре с Таней Моисеенко. Мария Мирославовна вызвалась сама нарисовать. Я дал ей кисточку и чернила, а Стадийчук - гуашь, но вот листа ватмана под рукой не оказалось, и мы перенесли работу на сегодня.
Когда Мария Мирославовна уходила, то хотела мне рассказать свой разговор с Тронько, но лишь сказала, что он очень злой и плохо говорил обо мне. Однако, что именно он говорил обо мне, она не сказала. Я не стал допытываться. У меня есть принцип. Если человек хочет тебе что-то сказать, то все равно скажет. Выпытывать, я никогда не выпытываю.
Ушла Мария Мирославовна, а я задумался. Опять Тронько плетет интригу против меня. Возникает вопрос, зачем ему понадобился этот плакат из времен социализма?
И тут мне пришла мысль в голову, ради которой я записал все это сегодня.
Дело в том, что перед Новым Годом кафедра собиралась отмечать-встречать его у Гранкиной. Она живет на территории института, и это было всем удобно и как-то даже интересно. Правда, в прошлом году я не пошел на эту встречу, так как не хотел быть в компании с так называемыми "мальчи-кам" – Скрынским, Шаблатовичем, Оленяком и Криксуновым, которые ее организовали в этот раз.
В этом же году все тихо. Никто, никого не приглашает. Трудное время. Трудно накрыть стол. Но этого Тронько не понимает. Ему хочется выпить в кафедральном кругу и порисоваться перед сотрудниками. Вот он и придумал этот финт с плакатом, чтобы вызвать у так называемых активистов реакцию: "Шеф хочет собрать кафедру." Прямо он так не говорит, а вот намек этим подает.
Вот почему я еще раз плохой. Так как не стал организовывать эту пьянку, точнее даже о ней не вспомнил.
А таких поздравительных плакатов на кафедре не было уже несколько лет.
30.12.93. Сегодня Мария Мирославовна сказала мне, что был Тронько и просил у нее 60 тыс. карбованцев, т.к. у него запланирована встреча возле метро "КПИ" с товарищем. У Марии Мирославовны таких денег не было, и Тронько пошел на встречу без них.
-1994 год-
4.01.94. Прошли праздничные новогодние дни. Пока все тихо. Как говорится: Тьфу! Тьфу! Тьфу! Мария Мирославовна говорит, что приходил Тронько. Был трезвым. Даже обратил ее внимание на то, что он удержался от пьянства на праздники.
Стадийчуку Тронько поручил отремонтировать маленький транзисторный приемник "Sony". Раньше такого я у него не видел. Приемник старенький, видно кто-то попросил его выполнить ремонт силами лаборатории. Г.А. Стадийчук посмотрел его. Определил, что он сильно шумит, и отложил до лучших времен. Схемы на него нет.
Позвонил Валентине. Поздравил ее с Новым Годом. Она была доволь-на. По ее словам понял, что Тронько встречал Новый Год с ней. Она гово-рит, что он был с Ваней.
5.01.94г. Пришла Ольга поговорить. Проговорили больше часа.
Подписывала больничный у Тронько и разговор их затянулся. Тронько высказал ей, что многие недовольны ее болезнью, да еще такой длительной. Ее не было на работе почти весь декабрь. Тронько был злой. В чем-то ее обвинял. Она отбивалась. Протестовала против того, что он обвиняет ее при посторонних. Жаловался, что даже выпить сейчас не может. Так как его никто не слушает: ни Лена, ни Крикунов (который торгует), ни Шаблатович (который неизвестно чем занимается) и ни другие. Под другими он, очевидно, имел в виду меня. Нес какую-то ахинею. Потом стал говорить, что будет уходить с заведования кафедрой. Чего-то опять накинулся на Ольгу. Она возражала. Потом, наговорив ей много гадостей, сказал:
- Ты не обращай внимания на мои разговоры. Когда мне моча в голову ударит, я могу наговорить чего угодно.
Причем последнюю фразу повторил несколько раз. Ольга была шокирована. Что за руководитель кафедры, которому в голову бьет моча?
В заключение Ольга сказала ему, что если он будет ее ругать при посторонних, то она выскажет ему при всех все, что она думает о нем. Далее он начал жаловаться на то, что у него мало денег. Полученные деньги перед новым годом хватили ему на бутылку водки, вино, колбасу и 20 тысяч дал Ване на мелкие расходы. Вот и все. Упрекал Ольгу за ее подработки на стороне и у Олейника.
11.01.94г. Итак, как говорится, дело принимает новый оборот. Сегодня я заглянул на кафедру. Там было много сотрудников. Мария Мирославовна поднялась мне навстречу и предложила знаками выйти в коридор. Мы вы-шли, и с нами вышла еще одна женщина с соседней кафедры. По дороге до моего кабинета они разговаривали о своих делах. Затем они расстались, а мы пошли ко мне в кабинет. Мария Мирославовна начала с того, что может это нехорошо, но она не может мне не сказать. Одна ее знакомая по КПИ была на заседании Совета нашего учебно-научного отделения общенаучной и инженерной подготовки. На этом Совете рассматривались проекты по НИР на Новый год с целью их финансирования из бюджета КПИ. Сотрудница была вызвана для дачи объяснений по своему проекту.
Рассматривались проекты, представленные сотрудниками нашей кафедры. Она говорит, что прошли проекты профессора Олейника В.И. и проект, которым занимается Шаблатович А.Н.
Однако по какому-то проекту на совете выступал Тронько. Он просил не давать денег на этот проект, представленный его кафедрой. Иначе он вы-нужден просить Совет помочь ему уволить сотрудника представившего этот проект. Говорил резко и возбужденно. Мария Мирославовна решила, что Тронько говорил о моем Проекте и обо мне. Мы говорили с ней о болезни Тронько, то есть о его пьянках.
Вчера 10.01.94г. он попросил только что закончившую аспирантуру ассистента Васильеву Татьяну Михайловну прибыть для приема экзаменов вместо него, но что-то перепутал - никакого экзамена вчера не было. Видно опять был пьян. По понедельникам он часто отменяет или переносит мероприятия. Сегодня 11.01.94г. я его еще на работе не видел. Правда го-ворят, что был 6.01.94г. Мария Мирославовна говорила, как заставляют лечиться пьяниц с помощью милиции. Ей об этом рассказывала ее сестра. Она врач нарколог. Мы обсуждали эту проблему. Я все еще, несмотря на все те подлости, которые он делает по отношению ко мне, думаю, как ему помочь с его болезнью. Но еще раз для себя решил - больше ему ни грамма спиртного не дам.
Мария Мирославовна сказала, что снабжают его спиртным с соседней кафедры физики белокурая (крашеная) женщина.
Мне известны источники, откуда пьет Тронько, как на нашем этаже, так и на верхних, но не хочется этих людей впутывать. Они его жертвы.
13.01.94г. Вчера случайно встретился на остановке троллейбуса с завлабом кафедры математики КПИ Цепкало Владимиром Ивановичем. Он без всяких предисловий задал мне вопрос: "Чего ты воюешь с Тронько?" – "Я не воюю с ним, это он со мной воюет", - ответил я. Мы разговорились, он рассказал мне все тоже, что говорила Мария Мирославовна. Все, что Тронько говорил на Совете у Воронова С.А., слышал заведующий кафедрой математики Бусыгин Владимир Иванович. Он и сказал Цепкало, что Тронько просил совет помочь ему меня уволить.
Мы доехали на троллейбусе №5 до конечной. Спустились на Крещатик, обсуждая эту ситуацию. На площади Октябрьской революции я спросил его:
- Посоветуй, что же мне делать?
Ответ был: "Не знаю."
Цепкало неплохой мужик, но он часто пользуется услугами Тронько по части приема экзаменов и расплачивается с ним, естественно, бутылками. Так что он мне не советчик.
Расставаясь, я сказал ему:
- Поговори с Тронько об этом Совете у Воронова С.А. Интересно, что он скажет? Потом мне расскажешь.
Цепкало ответил: "Хорошо",- и мы расстались.
14.01.94г. Сегодня Тронько зашел к нам. Ему нужно было что-то просверлить и заточить отвертку. Пока он это делал, я решил оформить требование на спирт и дать ему подписать. Он сказал, что требование на спирт он больше не подписывает. Будет подписывать Скрынский А.В. Пообещал, что скоро вернет мое колесо, которое я давал ему, на время, года два назад. Сначала он со мной говорил на Вы, но уходя не удержался, чтобы не сказать гадости:
- Ты не хочешь работать, так пусть наши враги всем пользуются.
Очевидно он имел в виду Скрынского. Что же я должен делать "рабо-тая", он не сказал.
17.01.94г. Вчера пришла ко мне Ольга Карповна. Как я потом понял так просто поплакаться. Оказывается Тронько хотел послать ее в ГКНТ по вопросом своей темы. Проще говоря, в качестве посыльной. Она отказалась, так как она не является исполнителем по этой теме. Исполнитель - Линчевский Игорь Валентинович. Пусть он и едет. Но Линчевский тоже не хочет ехать, да еще в грубой форме указывает Оле на ее место. Если экономист, то должен вести все бумаги по НИЧу. А он доцент, а не посыльный. В общем, Линчевский тот еще фрукт. У меня с ним тоже уже была стычка. Из-за его хамства. Он уже не раз подчеркивает, что он доцент, вы все здесь люди второго сорта и должны его обслуживать. Приходится ставить его на место. Так делал бухгалтер материального отдела института, в результате чего он не получил комплектующие в декабре. Так поступила и Ольга теперь. Барство у нас так и не искоренилось за 70 лет. "Чуть, чуть вылез из грязи и уже в князи."
19.01.94г. Позвонил Валентине Ивановне. Меня интересовало: - как Тронько ведет себя дома? – лечился ли он в декабре? Эти вопросы связаны с тем, что на работе он на всех кидается. Больше всех достается мне и Ольге Карповне. Обычная беседа с ним даже без скандала взбудораживает всю нервную систему. Столько он незаслуженных претензий выскажет даже спокойным голосом. Как он однажды сказал: "Я буду мягок." А после этого снял с меня половину надбавки. Так вот. Валентина сказала мне, что встречалась с ним неделю назад. Он был добренький. Трезвый, но после Нового года они выпивали вместе с Ритой, работающей у Айвазовой. Затем они должны были идти к Сидякину на день рождения. Были они там или нет, Валентина не знает. Я спросил ее: "Лечился Тронько в декабре или нет?" Она говорит, что нет. Он просил ему найти для репетиторства клиентов, т.е. абитуриентов. Нужны деньги!!!
Я предупредил ее, чтобы она была осторожна с ним, когда он пьян. Последнее время он становится все больше агрессивным.
21.01.94 года. Утром встретился в преподавательской с Олейником Валентином Петровичем. Разговорились. Оказывается он знает о выходке Тронько на Совете отделения по моему поводу. Я спросил у него совета – что мне делать? Он сказал, что мне нужно перейти в старшие научные сотрудники. Говорит, что сам ищет источники финансирования, но пока не находит. Я согласился с ним, что для меня это перспектива, но далекая в теперешней ситуации, когда закрываются целые институты. Нужна пер-спектива ближняя. По крайней мере, чтобы Тронько не цеплялся ко мне.
Я спросил у Олейника, что Тронько говорит обо мне. Тот ответил: "Тронько утверждает, что Вы ничего не делаете." В ответ я сказал: "Пусть он скажет, какое его поручение я не выполнил. А что ничего не покупаю, так пусть даст деньги. Их-то нет."
Олейник обещал поговорить с Тронько, чтобы как-то сгладить наши противоречия.
28.01.94 года. Вчера произошла стычка с доцентом Линчевским Игорем Валентиновичем. Напирает, чтобы я сам шел на склад получать комплектующие, а потом передавал ему. Это двойная работа раз, а во вторых, при получении большого количества могут быть недоразумения. Я ему раньше говорил "Ты", поскольку он раза в да моложе меня. Теперь, когда я сказал, что на склад пойдем только вместе, он потребовал, чтобы я говорил ему "Вы"! Вот сосунок, претендующий на вожди. Я согласился. Для меня сказать "ты" можно только человеку, хорошо к тебе относящемуся. Тому же, кто указывает мне на мое место, а именно это он хотел мне показать, что он доцент, а я завлаб и Тронько приказал получить мне комплектующие.
Сегодня он пришел и после нескольких препирательств согласился пойти на склад со мной и получить комплектующие.
После того как мы с ним два часа посидели на складе. Спесь его поубавилась. Он увидел, что действительно это не только принести, а это и принять решение на замену комплектующих. По дороге поговорили о ремонте телевизоров. Вроде бы расстались хорошо.
Я пришел к себе в кабинет и сел писать мемуары.
Телефонный звонок отвлек меня от этого занятия. В трубке голос пья-ного Тронько:"Это Тронько. Вова помоги мне." Я ответил: "Да". Он повторил несколько раз свою просьбу. Я немного выдержал паузу и повесил трубку. Больше я ему в этом деле не помощник.
12.02.94. На днях заходил ко мне Корницкий Анатолий Григорьевич. Жаловался на то, что ему плохо спланировали нагрузку. Шесть дней в неде-лю да еще в субботу две пары. А у него бронхит и садится голос, если долго говорить. Получилось так потому, что его поток отдали Грибу В.Н. Корницкому же Димарова Елена Владимировна собрала со всех других потоков оставшиеся группы (он говорил осколки).
Анатолий обратился к Тронько за защитой, но тот сказал ему буквально следующее: "Когда тебе будет плохо, то скажешь мне, я за тебя лекцию прочитаю." Вот такое решение заведующего кафедрой.
14.02.94. Вчера был на митинге. Его проводил стачком профсоюза работников просвещения. Митинг проходил под аркой Воссоединения Украины с Россией. Символическое место. Над митингующими жовто-блакитный флаг и штандарт с трезубцем от Киевского университета. Черный гроб изображающий просвещение (освиту) и венки от его могильщиков – президента, верховного совета, кабинета министров. Трансляция идет через передвижную автомобильную установку. Простые плакаты написаны на листах ватмана. Собралось три или четыре тысячи преподавателей ВУЗов и школ. Выступления полярные от коммунистов до ярых националистов-руховцев. Председатель стачкома старался сгладить. Чувствовалась его боязнь. Митинг шел немного больше часа. Затем принято было решение и тут же отключен микрофон. Хотя желающих выступить было еще много. Автомашина с усилителями звука тут же отъехала. Лишь вокруг места, где был микрофон, там велись еще какие-то дискуссии. В основном все прошло мирно. За исключением выступлений крайних позиций. От националистов выступал студент с длинными усами. Выступление пронизано желчью. Слушать неприятно. Он к тому же и кандидат в депутаты.
Коммунист, кажется, преподаватель пединститута, тоже жестко говорил о прелестях капиталистического рая, в котором мы сейчас пребываем. Ни один из прежних депутатов не должен быть избран.
Выступал народный депутат Дилерцов?? Его захлопали и заулюлюкали, засвистели. Кричали "Ганьба", "Долой с трибуны". В остальном выступления были беззубые и не конкретные, незапоминающиеся.
Да! Выступал еще шахтер из Донбаса. Тоже говорил, что оттуда едет делегация в Верховный Совет.
Из всех выступлений я выделил одну мысль, за которую могут ухва-титься забастовщики. "Если забастуют школы и детсады, то много родителей вынуждены будут остаться дома сидеть с маленькими детьми, т.е. не выйдут на работу. Это может остановить целые производства и транспорт. Поэтому правительство должно подумать, допускать ли забастовку школ."
Если же забастуют ВУЗы, сейчас никто этого и не заметит. Только студенты получат несколько дней. Так что метод забастовки для ВУЗов неприемлем.
Нужно искать какие-то другие формы давления на правительство.
Учитель средней школы г. Киева №302 Шинкарук Надежда сказала: "Преподаватели Харьковского района требуют, чтобы им дали статус государственных служащих".
Это конкретное требование. Остальное беззубье. Теперь факты: - преподаватель школы получает 511 тысяч карбованцев; - не хватает преподавателей в дошкольных учреждениях; - преподаватели бегут за кордон и в коммерческие структуры. Особенно это касается преподавателей иностранных языков, математики, информатики, физкультуры.
16.02.94г. Сегодня состоялся доверительный разговор с Борей Кузнецовым. Сначала мы поговорили о наших возможностях по развертыванию каких-то подсобных производств для имеющих сбыт вещей. Все мои предложения он отклонил. Тогда я спросил: "Что же сейчас в дефиците на рынке?" Ответ был таков: "Обувь, одежда, продукты".
Говорили об установке в телефоны автоответчиков. Он говорит, что та-кие телефоны тоже не находят потребителя, так как нет среднего класса. Есть очень богатые (они покупают все импортное, готовое) и есть просто обнищавший народ, которому не по карману телефоны с автоответчиками. Тогда я спросил: "Чем же занимаются наши коммерсанты в фирме "Допомога" (Крикунов, Шаблатович, Скрынский, Оленяк, Моисеенко)?" Ответ был: "Они торгуют, т.е. выполняют роль посредников. Продают товар, даже не видя его и не забирая у продавца."
Тогда я напомнил, что есть кафедры на которых что-то делается серьезное. Например, у Павловского. Боря частично согласился, но сказал, что и в фирме Павловского остались лишь одни руководители, а остальных отпустили в отпуск без содержания.
Зашел разговор о том, что в свое время Тронько упустил возможность создать серьезную производственную базу на кафедре. Виной всему его пьянки и то, что он шел на поводу у Скрынского, и других "мальчиков", которые добывали деньги для оплаты их денежного содержания, т.е. зарплаты. Тронько же должен был думать о перспективах кафедры в целом.
Постепенно, обсуждая эту проблему, мы вышли на такие стороны его характера как неблагодарность. Боря говорил, что он лично сделал ему много хорошего, а в благодарность получил лишь оскорбления. Тронько держит Борю на кафедре и за это требует с его брата Юры Кузнецова компенсации в виде хоздоговорных НИР, да и непосредственной выплаты ему полставки в фирме Юры (АССО-Унити).
Дальше разговор перешел на меня. Боря сообщил мне потрясающую новость. Оказывается, Тронько якобы распространяет по кафедре слухи, что я написал на него "телегу" в ректорат, т.е. донос или жалобу. Вот до чего он опустился, дошел до явной клеветы. Боря Кузнецов неоднократно говорил мне, что Тронько любит сталкивать сотрудников. "Разделяя - властвуй". Я подумал, а может кто-то другой написал от моего имени письмо и послал в ректорат по почте. От наших "мальчиков" можно ожидать все, что угодно. Боря еще продолжал рассказывать мне о Тронько. Он уверен, что докторскую диссертацию ему протолкнул дядя Петя, что Тронько были созданы все условия для написания докторской. Тогда у него работал Юра (брат Бори). Он тоже параллельно с Тронько работал над диссертацией. У них, как утверждает Боря, был хороший тандем: - Тронько – теоретик, Кузнецов Юра – экспериментатор. Тронько защитил докторскую, а Кузне-цов Юрий отказался от защиты кандидатской и до сих пор он так и не стал кандидатом. Почему он отказался от защиты кандидатской? Интересный вопрос.
Они (Тронько и Кузнецов Юрий) поругались и какое-то время их отношения были прерваны. Юра ушел из Университета в филиал оптического института, который тогда создавался при "Арсенале".
О подлости в поведении Тронько мне говорили и другие. Как-то я встретил в городе Вихрова. Я с ним работал еще в училище. Он тоже когда-то работал вместе с Тронько в Университете. Мы разговорились. Я обрисовал ему картину всего того, что происходит у нас сейчас. Он нисколько не удивился, что Тронько так себя ведет. В те времена, когда они работали вместе, у них дело доходило даже до драки. Вихров так и сказал: -"Я за одно дело дал ему в морду." Потом однако, они помирились. У Тронько в характере есть такое свойство. Иногда после скандала или просто размолвки, он приходит и начинает с тобой говорить, как будто накануне ничего не произошло. Ты, учитывая его положение, в присутствии других начинаешь ему отвечать и получается так, что вроде бы конфликт исчерпан. Так было и со мной несколько раз. Несмотря на то, что добрые отношения вроде бы восстановлены, горечь в душе остается. Он это не учитывает и видно не понимает, что таким образом лишается, если не друзей, то бли-жайших товарищей. Некоторые из них просто его оставляют, а другие переходят в лагерь его врагов. Как-то по пьянке он мне долго твердил о сво-ем иезуитском характере. Раньше, когда я еще не работал вместе с ним, на одной из вечеринок с выпивкой он долго добивался от меня, "что мне от него надо". Тогда меня это сильно удивило. Неужели с людьми можно общаться только тогда, когда тебе от них что-то надо. Честно говоря, мне хотелось просто иметь друга, единомышленника, с которым мне было бы приятно проводить время, который был бы из научной среды, имел бы близкие мне научные интересы и который может быть в будущем мог бы мне помочь тем, что ввести меня в среду гражданских ученых, имеющую свою специфику от военной среды. Так оно потом и случилось. Тронько взял меня на свою кафедру научным сотрудником, но это произошло много лет спустя после этого разговора на вечеринке. Разговор этот я сейчас хорошо помню, где он происходил и при каких обстоятельствах.
Это было у меня дома, куда мы приехали с ним с той вечеринки. Повод для приезда ко мне у него был один. Ему хотелось еще выпить. На вечеринке было уже все выпито. Тогда он спросил, нет ли у меня дома чего-либо спиртного, я ответил, что есть, но не поздно ли ехать ко мне на левый берег на Воскресенку с Печерска. Он сказал, что нет. Мы только туда и обратно. Пока мы доехали время приближалось к полуночи. Он выпил немного и моментально "окосел". Я понял, что обратно я его не довезу. Поэтому предложил ему переночевать. Он согласился. Тогда я запер его в квартире, пошел на улицу и позвонил с автомата (телефона у меня в квартире тогда еще не было) ему домой. Рассказал Нине о его состоянии и о том, что он у меня переночует. Это было в конце 1981 года. Жил я тогда в квартире один. Я вернулся домой с улицы и стал готовить ему постель на диване. Вот тогда он начал ко мне приставать с этим вопросом: "Что тебе от меня надо? Ведь ты не просто так со мной дружишь." Я ушел от прямого ответа, понимая, что с пьяным разговаривать о серьезных вещах бесполезно.
21.02.94 года. Сегодня был митинг, посвященный забастовке работни-ков высшей школы. На нем выступал и я. Это отдельно записано. После обеда Ольга Карповна Преображенская попросила меня прийти в преподавательскую, чтобы записать свой адрес для налоговой инспекции.
Когда мы остались одни, она сказала: "Владимир Иванович! Тронько меня опять удивил. Он потребовал, чтобы я задним числом табелировала приход на работу Михайловой Лены. Я ему сказала, что этого делать нельзя, так как она ни разу не была на работе за январь месяц." На это Тронько ска-зал Ольге: "Я же тебе говорил, чтобы ты протабелировала ее до 10 февраля." Ольга ответила: "Я Вас не поняла. Вы мне говорили, что табелировать до 10 января, а потом если она придет после 25 января на работу, то и протабелировать приход за весь январь. Однако Лена ни разу не пришла." Тронько нажимал на то, что Оля его не поняла. Оля спросила меня как ей быть? На что я ответил: "Это явное финансовое нарушение, которое может быть раскрыто элементарно. Виновата будешь ты. Поэтому, если он будет настаивать, то дай ему бланк-табель и пусть он своей рукой пишет табель на Лену Михайлову и сам же несет ответственность".
Ольга продолжала возмущаться. "В пятницу Тронько был в дупель пьян. Он видно опять с Леной Михайловой восстановил свои отношения. Он говорил, что у Лены обваренные ноги и что она не может ходить на работу. Так пусть берет больничный бюллетень и ей все будет оплачено. Пока бюл-летеня у нее нет. Почему? Почему так Тронько заботится о ней? Что она для него "такое" делает? - Эти намеки Ольги стали мне понятны.- Он не хочет ей за "это" платить из своего кармана, а хочет из нашего. Я надеялась,что эти деньги можно будет пустить работающим сотрудникам лаборатории на пре-мию."
Я пытался свести все в шутку: "Ну, если он хочет ей заплатить за "это", то тут ты бессильна. Можешь себе представить как за "это" получают другие девочки в более богатых организациях". Ольга еще немного повозмущалась: "Почему я за те же деньги, что и Михайлова Лена должна ходить на работу каждый день, а Лена даже один раз в месяц не хочет прийти на службу. Ведь за нее работают другие девочки".
Мне оставалось только развести руками. Вот такой диалог у нас с Олей состоялся в преподавательской.
25.02.94г. Звонила Валентина. Разыскивала Тронько. Он не прибыл на занятия с ее сыном. Возможно запил. Вчера, т.е. 24.02. был день рождения его сына Вани, который пошел учиться в духовную семинарию.
Однако ранее мне Мария говорила, что у Тронько сегодня "вечерники". Валентина попросила, чтобы я сходил на кафедру и узнал, будет ли Тронько?
Я пошел в преподавательскую. Там был Кудрявцев Саша. Он часто бывает на кафедре, так как прямо здесь занимается репетиторством. Спросил у него, не знает ли он, будет ли Тронько. Саша ответил українською мовою. По-русски это звучит примерно так: "Маловероятно, чтобы он сегодня был." Вместо слова "маловероятно", он произнес "малоймовірно", да еще произнес его так, что мне пришлось несколько раз попросить его повторить.
У Саши "каша во рту". Я всегда удивлялся, как его понимают студенты с такой дикцией. Правда нужно отдать ему должное в том, что он много общается со студентами. По всей вероятности хочет компенсировать свой недостаток в простом общении.
Выйдя из преподавательской, я подошел к расписанию занятий. Ника-ких вечерников у Тронько запланировано не было.
Я вернулся к себе в кабинет. Вскоре вновь позвонила Валентина. Я передал ей то, что узнал. Она сказала: "Все ясно. Занятий с моим сыном сегодня не будет,"- и попросила меня, чтобы я об ее звонке Тронько не говорил. Я пообещал ей это.
1.03.94г. Вчера вместе с Тронько уходили домой из корпуса 7. Он жаловался на жизнь. Говорил, что был на Совете института. Очень плохой Совет. Финансирования будут сокращаться на 20% в год (что за проценты?). Уменьшается набор студентов. Слишком много у нас инженеров. По абсолютной цифре больше, чем во всем мире? Расстроен, что скоро пред-стоит увольнение после 60 лет. Говорил мирно и доброжелательно. Ругал как всегда "нас славян".
17.03.94г. Сегодня Мария обратилась ко мне с вопросом:
-Владимир Иванович! Не Вы ли закрыли кабинет Тронько на нижний замок?
Я ответил, что "нет".
- Вчера он уходил хорошо выпившим и его сопровождала женщина.
Я догадался, что это была Валентина. Тут подошел Боря и подтвердил мою мысль.
–Шеф уходил в обед с Валентиной, – сказал Боря.
-Но ведь он денег у Ольги не получил, росписи его в ведомости не бы-ло в 17.30, когда я получал деньги, – возразил я.
-Все он у Ольги получил, – подтвердил Боря. -Деньги забрала Валентина. Я его видел в час дня трезвым и говорил с ним, а в 14.30 он уже был сильно пьян. Выступал на весь коридор и кричал, что Валентина его жена.
Мария предположила, что напоил его Гаевский. Она сокрушалась: "Та-кой хороший человек Олег Константинович, но у него что-то случилось и он сильно пьет и подпаивает Тронько вместе со Стыцько."
18.03.94г. Вчера вечером после 5-ти встретил на лестнице Виктора Стыцько. Разговорились о Тронько. Виктор был слегка пьян. Но только слегка. Он возмущался по поводу Тронько и Гаевского, которые сильно пьяными в коридоре вели дискуссию. Что-то кричали и доказывали кому-то, что они правы. Виктор с присущей ему позой рьяно осуждал такое поведение. Из его рассуждений я понял, что Тронько и Гаевский пили вместе, но без Стыцько.
Однако сегодня при встрече Гаевский клялся мне, что он с Тронько
16-го не пил и обещал мне вообще с ним по возможности не пить. Разве что непредвиденное случится. Он говорил настолько искренне, что я ему поверил, и мы вместе стали перебирать другие варианты. Кто же поднес Тронько водку? Шаблатович? Крикунов? Цепкало? (кафедра высшей математики.)
21.03.94г. Состоялся на днях разговор со Стадийчуком. Постепенно он принял откровенные формы. Он националист прозападного толка. Хотя это откровенно не проявляет. Считает, что во всем виноваты коммунисты и те-перь точно. В то же время сам был много лет в КПСС, и вышел из нее перед самым ее запретом. Болезненно реагирует, если речь заходит о "старшем брате", т.е. о русских. Сам подполковник запаса и более четверти века прослужил в Советской армии в основном на территории России. По всей вероятности личность у него раздвоена. Говорит он на русском языке. Если переходит на украинский, то разговаривает с большим трудом. Приходила его дочь с внуком. Они говорят на русском, но он (Стадийчук) говорит, что дочь выучит украинский. Уж больно ему хотелось быть "Самостийным". Видно в семье у него не все с этим согласны. Были случаи, когда разговор на эту тему приводил его в бешенство.
22.03.94г. Сегодня Ольга Карповна пришла ко мне, как говорится, "поплакаться". Проводила мужа во Владивосток на плавбазу. Переживает. Долго говорила об этом. Под конец затронула нашу тему: о Тронько.
В день получки он был сильно пьян. Пришли они (Тронько и Валенти-на) получать деньги. Тронько с большим трудом расписался, а деньги забрала Валентина. В комнате у Ольги ожидали выдачи денег несколько преподавателей. Когда Тронько вошел, то заявил: "Как вы себе хотите, а я получу первым." Бригинец сказал ему: "Мы не возражаем. Пожалуйста." Тогда Тронько зацепил его: "Вы не думайте, что меня снимут. Не снимут. Вот посмотрите, я окажусь заведующим кафедрой."
Кто-то из вновь пришедших сказал, что у Тронько открыт кабинет. То-гда он набросился на Валентину: "Ты должна там сидеть." Он еще что-то пы-тался говорить, но Валентина потащила его из кабинета в коридор.
24.03.94г. Вчера Тронько был на работе. Читал лекцию. Мне и Пеклуну нужно было встретиться с ним. Когда я пришел к аудитории 104. Лекция закончилась уже, и все выходили. Вышел и он. Лицо помято. Слева от левого глаза следы ссадины. Видно опять кто-то ему врезал с правой руки. Мы быстро решили вопросы. Он сослался на высокую температуру 38° и ушел.
31.03.94г. "Иды марта наступили, но еще не прошли," – сказал Цезарю оракул. Итак, сегодня последний день марта.
Вчера состоялось заседание кафедры. Оно было таким как в "застойные времена". Поскольку руководство КПИ затронуло интересы наших преподавателей физики, ликвидировав вступительный экзамен по физике. Это значит, что не будет теперь доходов от натаскивания "болванчиков" – абитуриентов перед вступительными экзаменами и ликвидируется довузовская подготовка по физике. Остается только по математике.
В средних школах кроме аттестата зрелости будут выдаваться еще ка-кие-то сертификаты по ведущим предметам. Для КПИ такими ведущими предметами будут украинский язык, математика и физика.
Кругликов Андрей Владимирович зачитал обращение к ректорату по поводу такого унижения физики, где обусловливалась необходимость ее изучения, а точнее необходимость самого вступительного экзамена.
-Такое непродуманное решение ректората – это удар по будущему на-ших украинских инженеров и научных работников, - справедливо заметила Гусева Ольга Александровна. - Если вступительного экзамена не будет, то школьники и в школе учить физику не будут.
Выступали многие. Каждый доказывал, то что ясно и без доказательст-ва.
На этом заседании рассматривались еще ряд вопросов. О контракте с преподавателем Димаровой Еленой Владимировной. Контракт с ней заключается ректоратом, но от кафедры требуется отзыв. Проректор может заключить контракт или нет независимо от содержания отзыва.
Затем рассматривалось состояние дел в лаборатории. Докладчиками были Кравцов Олег Васильевич и я. Он только несколько слов сказал для за-кваски, остальное докладывал я. Доложив план работы и упустив, можно сказать полуумышленно, работу демонстрационного кабинета. Сказав только о демонстрации видеофильмов, привезенных мною из Москвы. Демонстрацию эту должен осуществлять инженерный центр обеспечения учебного процесса. Доцент Гусева О.А. даже о нем не слышала. Я, завлаб, должен был ей объяснить, что это такое и как оно функционирует. Большинство из преподавателей не хотят заниматься демонстрациями. Поскольку это хлопотно. Нужно искать демонстратора, договариваться с ним, переводить студентов в ту аудиторию, в которой можно осуществить демонстрацию.
Сейчас наш демонстрационный кабинет разделен новой перегородкой. Основная его часть выделена под технологические напылительные установки (УВН), на которые Кузнецов Юрий Александрович пытается осуществить напыление электродов на пьезокерамику. Эта работа его у нас ведется уже два года. Однако еще ни одна установка не функционирует. Уж больно серьезные переделки для этого потребовались. Но это тема особого разговора. За то, что АССО-УНИТИ (Кузнецов) использует наши площади и нашу аппаратуру, они платят Тронько ставку консультанта у себя и еще он же получает по хозяйственной теме (№400, №125), которые финансирует Кузнецов.
Так что для Тронько это золотое дно, а для кафедры – гибель демонстрационного кабинета.
Когда я закончил свой доклад, Кравцов тут же акцентировал мое внимание на демонстрациях. Опять говорил о "меловой физике". Доказывал необходимость демонстраций и просил меня осветить этот вопрос в свете того, что он видел у меня в щитовой, где сосредоточены основные демонстрационные установки.
Эта щитовая сейчас забита старой техникой: вычислительный ком-плекс СМ-3 (компьютер) и два станка для ультразвуковой сварки. Разместить их в других помещениях не представляется возможным и это парализует все благие намерения по работе демонстрационного кабинета.
Тронько перебил меня, что я только оправдываю себя и ничего не де-лаю. Я ответил ему, что в этом виноват он, разместив технологические уста-новки на площадях демонстрационного кабинета. Однако он продолжал ут-верждать, что я ничего не делаю. Тогда я перечислил свои функции как администратора и материально ответственного лица, а если еще и демонстратора, то это совмещение трех должностей. "Платят же мне за эти три должности всего 60 тысяч карбованцев, что в ценах 1991 года составляет всего лишь 30 рублей. Кто будет работать за 30 рублей.? Я буду работать тогда, когда Вы будете работать и добиваться финансирования. Я выполнял все Ваши распоряжения и заявки сотрудников. Считаю, что я свои функциональные обязанности выполняю. Берите на работу материально ответственного, я с удовольствием передам ему эту каторжную работу, оставшись завлабом и демонстратором." –"Нет, - ответил Тронько. – Если передать материальную ответственность, то вместе с должностью завлаба." Раньше я ему задавал вопрос почему эти должности на других кафедрах разделены?
Далее речь пошла о том, чтобы взять демонстратора. Тут он мне пропел хвалебный панегирик, что я неплохо справлялся с обязанностями демонстратора, но сейчас заниматься этой работой не хочу.
Я подтвердил это, что за 30 рублей работать на трех должностях я не буду.
-Тогда будете уволены, - сказал он. - Мы сегодня создаем группу, кото-рая проверит Вашу работу.
–Хорошо, уволен, так уволен, – сказал я.
Тут влез в нашу перепалку Шаблатович Андрей Николаевич, который всегда все знает на свете:
- Эту СМ-3 нужно разобрать и сложить штабелями и пусть лежит, – сказал он.
–Да, - ответил я. - Вы ее уже разобрали настолько, что ее даже списы-вать не хотят.
- Да передайте ее в школу, – безапелляционно заявил он.
- По приказу аппаратуру, содержащую драгоценные металлы, переда-вать в школы нельзя. Читайте руководящие документы, – возразил я.
- Так продайте ее, - уверенно парировал он. - Вам Скрынский приводил покупателей.
- Да, приводил. Но тогда продажа была запрещена из-за драгоценных металлов, – ответил я с раздражением и добавил: -Только недавно минфин установил цены на драгоценные металлы, содержащиеся в аппаратуре (например, 12 долларов за 1 грамм). Цена этого изделия сразу взвинтилась вверх в 15 и более раз. Теперь никто за эту цену покупать не хочет. Все хотят получить задаром.
Тут вмешивается Гусева О.Л.:
- Так что же делать с этим золотоносным комплексом, загромоздившим демонстрационный кабинет?
Пока я не знаю, но я ищу это решение и это тоже работа, которую Тронько не ценит, ему нужен результат. Затем еще кто-то, а да Тронько ска-зал, что я не выполнял заявок сотрудников: "Вот Линчевский сам все сделал, а Вы только получили." Я хотел привлечь Линчевского, глянул в его сторону, но его уже не было. Видно, когда почувствовал нарастание скандала, то тут же сбежал.
В заключение еще мне Буц что-то буркнул, что я не так его информировал об оплате ксерокопирования, но я на это не отреагировал.
Напоследок я еще раз заявил Тронько, что все его распоряжения я выполнял и все заявки сотрудников тоже. На что он возразил: "Сотрудники не обращались". Я не стал его переубеждать, что могу показать документально, сколько идет оформления разных дел через меня.
Решил эту проблему по Пушкину: "... Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца."
Я все больше убеждаюсь в том, что Тронько таковым и является.
После кафедры было чествование Ермаловича Юрия Борисовича в свя-зи с его шестидесятилетием. Так, вначале заседания кафедры вручили ему адрес в папке и цветы. А теперь он накрыл стол. Традиция в общем неплохая. Выпили немного. Кто вина, кто водки. Закусили тортом, яблоками печеньем. Затем Тронько показалось мало, и он побежал в свой кабинет "взламывать сейф". Принес самогон в синем термосе. Зачем этот жест. Он унижает Ермаловича. Получилось так, что Ермалович мало поставил ему выпивки. Я считаю, что ее было вполне достаточно для такого мини-банкета. Все было хорошо. Как говорил Мицкевич Адам: "И споры позабыв, вражда была забыта, воздал здоровый дух во славу аппетита."
Банкет заканчивался. Я вышел в коридор. Постоял с группой товари-щей. Обсуждали, куда вложить ваучер. Подошел Тронько что-то начал вещать, обращаясь ко всем на "ты". Я вовсе не против такого обращения, но тут оно как-то было неуместно. Тем более, что только что все говорили друг другу "Вы". Послушав немного, я не прощаясь пошел в сторону кафедры. Заглянул в преподавательскую (там уже столы были убраны) и пошел до-мой.
Сегодня ко мне зашла Мария. Она подозревает, что Тронько ночевал в кабинете. В три часа ночи он позвонил к ней домой. Трубку взял ее муж и они о чем-то целых полчаса разговаривали. Обычно, когда Тронько звонит к ней, то о чем-то просит. А сегодня он ничего не просил. Только много гово-рил. "Видно у него была бессонница", - сказал я.
Да, еще один момент я упустил. Когда рассматривалась работа лаборатории, Тронько заявил, что его вызывал Воронов по вопросу списания недостающего оборудования и приборов. Тронько вновь начал говорить, что я виноват в том, что эти приборы до сих пор не списаны. Я пытался ему сказать, чтобы он хотя бы один раз пришел на заседание комиссии по списанию. Тогда бы он так теперь не говорил. Опять оказался виноват я. Он заявил, что я слишком прямолинейный и не могу обходить острые углы. Я хотел ему вновь возразить, что дело вовсе не в углах, а золоте и серебре, содержащемся в приборах, и никто не хочет снимать свои обручальные кольца для компенсации потерь нанесенных КПИ под руково-дством Тронько и Скрынского.
В заключение он заявил, что сам займется списанием приборов и оборудования. Как он это будет делать? Не сказал.
Тронько уже неоднократно говорил, что моя работа эпизодична, а в остальное время я как бы гуляю, следовала из контекста. Он оценивает мою работу только по приобретениям. Купил бумагу, молодец. Получил спирт, хорошо. А функции администратора в работе с его избалованными сотрудниками, особенно Кузнецовым и Моисеенко. Это так, чепуха. Хранение, перевозка из комнат одних в другие, обработка, расстановка, изменение описей – все это, по его мнению, не работа.
Однако именно эти переезды создают цепь непрерывных работ порой просто грузчиком. Кроме того, постоянно приходится отбиваться от наших хапуг. Скрынский даже холодильник утащил домой, правда, с разрешения Тронько. Дрель у него давно там, без всякого разрешения.
4.04.94г. Не знаю, то ли это первоапрельская шутка Стадийчука, то ли правда. Ему позвонил Скрынский и передал команду Тронько, чтоб я подготовил требования на спирт для проверки. Скрынскому, по его словам, Тронько звонил в 6 часов утра. Видно не спится ему. Все думает о спирте, который он еще не выпил и который где-то стоит у этого ненавистного ему теперь завлаба.
Пришел Скрынский, проверил мои документы на получение и расходование спирта. Все вначале выглядело предельно официально. Дал команду, чтобы Стадийчук завел книгу расхода. В конце беседы начал понемногу хихикать. Действительно, ему Тронько 1.04.94 года позвонил утром в пол шестого и сказал, что уезжает в Боярку (с мамой плохо - приступ) и дал команду проверить у меня документацию по спирту. Немного еще о чем-то поговорил. А потом его понесло на откровенность. Оказывается утром после банкета по случаю 60-летия Ермаловича в кабинете Тронько видели мертвецки пьяным Гаевского, а над ним раком стоял Тронько, тоже невменяемый.
Повозмущавшись, Скрынский ушел.
Через некоторое время он вновь объявился. Весь сияющий и доброжелательный. "Владимир Иванович! Вы были у Ольги сегодня", - спросил он меня. –"Нет, не был", – ответил я. –"Ну тогда сходите, посмотрите, что наделал Тронько. Он ночевал здесь тогда после банкета и насцал в Ольгин чайник." Когда Ольга и Гриб собрались пить чай (в обед), они забрали из его кабинета чайник и, ничего не подозревая, поставили его на плиту. Через некоторое время по кабинету поползла вонь. В чайнике кипела смешанная с водой моча Тронько. Скрынский ушел. Через некоторое время пришла Ольга. Возмущению ее не было предела. "Такого козла я еще не видела", - заключила она более-менее лояльно.
Когда все разошлись, пришла Мария. Она рассказала, что увидела в кабинете Тронько днем, когда тот ушел на следующий день после банкета. Все было разбросано. Посуда перебита (граненые стаканы, чашки), в том числе и Гриба. Вешалка для одежды стояла вверх ногами. Что они там делали неизвестно.
-Похоже, - говорит Мария, - дрались. Но кто с кем?
Мария все время подталкивает к тому, чтобы я принял какие-то неофициальные меры. Например, сдать его в наркотическое отделение, вызвав оттуда бригаду, когда Тронько сильно пьян. Или из вытрезвителя. "В вытрезвителе он уже был, – говорю я ей, - но он там умеет откупиться. Сам говорил мне, что молчание вытрезвителя стоило ему много денег."
Мы долго беседуем о том, что же делать, как помочь этому больному, несмотря на все его гадости.
Я говорю, что с братом я уже связывался и неоднократно, но эти мои усилия успехом не увенчались. Не смог Николай заставить своего брата пойти лечиться до конца.
Затем Мария переходит на факт подслушивания телефонного аппарата в преподавательской со стороны Крикунова Юрия Владимировича. Она обнаружила, что телефон преподавательской запараллелен с телефоном в комнате Крикунова и Шаблатовича.
- Они это сделали для того, чтобы подслушивать мои разговоры с Тронько, - говорит Мария. - Особенно, когда он пьян и говорит известным Вам голосом.
Она вновь возвращалась к болезни Тронько. Он говорит, что все это известно в ректорате, но дело против него не возбуждается, потому что тихо и нет скандалов. Многих на кафедре это устраивает. Даже Гусева Ольга Александровна говорит, что основные начальники у них (доцентов) на факультетах. Деканы дают им работу и от них они зависят, а от завкафедрой Тронько постольку поскольку. Поэтому никто и не выступает против его безобразий, а он их (доцентов, профессоров) не трогает. Вот и все тихо. Людям нужно работать, а свяжись с Тронько еще и сам виноват будешь.
Ректорату тоже еще нужен послушный завкафедрой, которому что скажут, то он и сделает. Кому нужно двойку поставить, а у кого принять экзамен при отсутствии знаний. Будучи поддавшим, он Бригинцу говорил, чтобы тот не смотрел на его осуждающе, что его (Тронько) поддерживают большие люди в КПИ и за его пределами.
Мы с Марией перебирали возможные варианты выхода из тупика. Мне приходит в голову мысль позвонить его двоюродной сестре Ларисе Петровне Тронько (дочери члена ЦК КПУ). Я говорю Марии об этом. Ар-гументирую тем, что Владимир Дмитриевич позорит не только себя, но и всю семью, известную в Киеве. Мария соглашается и берет у меня телефон Ларисы. Не знаю, правильно ли я поступаю, передавая ей эту связь, но мне не хочется больше иметь дело с Тронько. Обида на него у меня большая, хотя зла я ему не желаю. Если бы его дядя был помоложе и здоровее, я бы сам к нему поехал. Но, говорят, он сильно болен. Может Мария, поговорив с Ларисой как женщина с женщиной, что-нибудь сделает.
13.04.94г. В пятницу 8.04.94. Моисеенко Таня отпросилась уйти пораньше, т.е. в 13.00. Поскольку никого не было, мне пришлось закрывать 233 лабораторию в 14.00. В этот момент появился в коридоре Тронько. Я вошел в 233 комнату, чтобы проверить, все ли розетки отключены от аппаратуры. За мной зашел Тронько и, показав мне список недостачи, спросил, что уже списано. Я по памяти сказал, что баллоны. Он отметил их в списке. После чего сказал, что будет списывать сам и докажет мне, что все "это" можно списать, но я на это не способен. В заключение добавил, что я способен только двери закрывать. Повернулся и ушел к себе. Все это время я молчал. Что скажешь на "обиженного богом", пусть говорит.
Да, еще он упрекнул меня в том, что я дал Воронову старый вариант нашей служебной записки ибо в новом варианте по его словам не было фразы "просто воровства". Я пытался сказать ему, что первый вариант был на трех листах, а второй – на двух и претерпел изменения лишь второй лист. Откуда он вычеркнул фразу: "Мой заместитель по НИЧ Скрынский А.В. практически не контролировал сбережение..." заменив ее фразой "сотрудни-ки НИЧ кафедры, практически не обеспечили сбережение..." Однако он не стал меня слушать и ушел.
Вчера вечером где-то около 5 часов я встретился с Пеклуном В.Ф. По телефону он ранее сказал мне, что есть важный разговор. Я пришел к нему, и мы проговорили больше часа. Суть разговора свелась к тому, что я дал Воронову не ту служебную записку и что теперь Тронько на меня сильно зол. Я рассказал Пеклуну, то, что сейчас написал выше. Он сказал, что Тронько и Скрынский объединились в связи с этой служебной запиской против меня, и чтобы я подготовился к своей защите. Затем он начал жаловаться на Скрынского, что тот не хочет брать на себя блок, который лаборатория Пеклуна изготовила для них, потратив на него определенное количество деталей. Эти "друзья" не переоформляют блок на себя и не отдают его Пеклуну. В общем ведут себя как обычные разбойники. Пеклун показал мне служебную записку, в которой он требует от Тронько решить этот вопрос. Из этой записки следует также, что Пеклун настаивает на авторстве в изготовлении этого блока управления магнитооптическим транс-парантом. Видно, это как раз не нравится "мальчикам". Они не хотят делить "славу" с Пеклуном. А вдруг там светит госпремия?
Затем Пеклун еще больше разоткровенничался. В финале заявив, что Тронько методично разваливает его лабораторию, постоянно подрывая его авторитет. Вмешивается в его дела.
Я был с ним солидарен. Так же Тронько ведет себя и по отношению ко мне. Регулярно ставя меня в неловкое положение перед моими подчиненны-ми.
26.04.94. За последние несколько дней Тронько развил бурную деятельность по ликвидации недостачи и, прежде всего, приборов.
Для этого он нашел своих прежних научных сотрудников Шиманскую Наталью Васильевну (теперь где-то в РУХе какой-то фирмой заведует) и Колесникову Элеонору Петровну.
Первая встреча состоялась с Шиманской. Пришла она вся в золотых украшениях, которых раньше у нее видно не было. Тронько просил ее, чтобы она нашла спонсора, который бы фиктивно выкупил недостающие приборы. Однако она, зная, что ее росписей в книге учета нет, сказала, что не может этого сделать. После этого она начала меня упрекать в том, что я обнаружил эту недостачу и вскрыл ее причины. Тем самым я опозорил Тронько на весь КПИ. Я сказал ей, что представленные мной описи имущества Тронько подписал сам. Это все рано или поздно бы вскрылось. Такая громадная недостача не может быть не замеченной. Она упрекнула меня, что я в этом деле не разбираюсь, и не нужно было мне идти на эту должность. Я ей ответил, что когда шел на эту должность, я не знал масштабов недостачи. Она же напирала, что я и без этой работы мог прожить на свою пенсию. Всем наша пенсия кость в горле. Вмешался Тронько. Но она его не слушала. Тут зашел Пеклун. Прислушался и включился в разговор. Он сказал:
-Хорошо, предположим Владимир Иванович не пошел на эту долж-ность. Пришел кто-то бы другой и тоже обнаружил бы эту недостачу.
Все доводы этой правдолюбки - демократки сводились к тому, что не нужно было "выносить сор из избы". В этом выносе виноват, конечно, я. Ви-дя, что она зациклилась, я хотел увести ее от этой темы. Спросил, как у них закончилась история с компьютерами, которые якобы украл Танюк народный депутат, о чем писали Киевские Ведомости. Она небрежно отве-тила:
- Это неправда,- и добавила:
- -Там все утряслось.
- Так "неправда" или "утрясли"?
Далее разговор перешел на политику. Она стала рисоваться, описывая свою встречу с Симоненко – первым секретарем ЦК КПУ.
Тронько сидел, помалкивал. Активность развивал Пеклун. Когда Шиманская заявила, что она не хочет хлебать коммунистической похлебки, Пеклун возмутился заявив, что при социализме он похлебки не хлебал, а жил по теперешним понятиям вполне достойно. Шиманская опять начала поливать коммунистов. Тогда Пеклун встал и сказал: "Вы злая. Это не хорошо. Ваш научный руководитель Тронько – коммунист и Вы в его присутствии так говорите." Тронько молчал. Тогда Шиманская обратилась к нему с просьбой поговорить наедине. Мы с Пеклуном вышли. Вот такие они демократы, которые вылезли на том, что обвиняли коммунистов во лжи.
В пятницу 22.04.94г. у нас на лабораторных занятиях украли лазер ЛГН-105. Преподаватель, женщина с кафедры Белоуса, напуганная, пришла объясняться к Тронько. Мы вошли с ней в кабинет, а Шиманская – вышла, сухо сказав: "До свидания". Еще она сообщила интересный факт: Черновол баллотироваться в президенты не будет. Видите ли, народ его не восприни-мает. Да к тому же он сидел в тюрьме, а у тех, кто там побывал, психика испорчена. Так Шиманская нас информировала.
7.05.94. Сегодня "День радио". Все это сейчас забыто. У нас на кафедре опять скандал. Преображенская О.К. не хочет получать зарплату. Режим работы у нее щадящий. Она часто болеет. Это единственная большая нагрузка за те деньги, которые она получает на уровне доцента. Но ей это мало. Она хочет только выполнять работу по оформлению НИР, что в принципе делают сами руководители тем или ответственные исполнители.
В общем, кругом полный беспредел. Никто не хочет работать, но все хотят получать зарплату. Хотя, если быть объективным, то реальная зарплата уменьшилась по сравнению с декабрем 1991 года в 10 раз.
Наша бывшая завлаб Матлахова С.Л. получала в 1991 году 280 руб. Сейчас ставка завлаба 571115 крб. Если 1 руб. 1991 года эквивалентен 20000 крб. 1994 года, то я сейчас получаю 28,5 руб. за заведование лабораториями кафедры, т.е. жизненный уровень упал в 10 раз.
Поэтому люди не хотят и работать. Стоит ли трудиться задаром.
26.05.94г. Вот еще несколько фактов из нашей кафедральной жизни.
Профсоюзные собрания на кафедре не проводились два года. Наконец 25.05.94г. профорг Шаблатович нас собрал. Всего на кафедре 35 членов профсоюза. На собрании присутствует 18 человек, т.е. больше полвины от общего списка. Для проведения отчетно-выборного собрания необходимо две трети от общего состава, поэтому перевыборов профорга не будет.
Основные достижения профсоюза следующие.
Средняя зарплата сотрудников 800 тысяч карбованцев. Фонд профсоюза кафедры 300 тысяч карбованцев. Он израсходован на материальную помощь малообеспеченным семьям, в которых двое детей и больше. При этом получили 8 тысяч карбованцев – Преображенская, 10 – Васильева и Кузнецов, 8 – Белоногова и Шаблатович. Васильевой доплачено к путевке в санаторий. Она одна воспитывает ребенка. Доплата эта была два года подряд.
В декабре на подарки детям по 7 тысяч карбованцев выплатили из фонда кафедры.
На материальную помощь выделено Репалову 90 тысяч карбованцев, Зененко – 90, Буц – 120, Опанасюк – 80, Ящук – 70.
При этом произошел перерасход фонда кафедры. Помощь нужно делать открыто. На доске объявлений вывешивать список, кому и сколько выделено денег. На санаторные путевки приходится доплачивать от 10 до 30% их стоимости.
Выдачу пайков закончили в декабре 1992 года. Была так называемая гуманитарная помощь – один килограмм американской муки. Аванса за март не было, но зарплату получили. Аванс за апрель – получили. Вот и все "достижения" нашего профсоюза.
8.06.94г. В этот понедельник, т.е. 6.06.94, состоялась встреча моя с Тронько. Сейчас я не рвусь к нему на встречи, впрочем, как и раньше тоже не рвался, но подписывать документы надо. У меня накопилось несколько актов, и я пошел их подписывать. Все имущество, перечисленное в этих актах, так называемая мелочевка, стоимостью до 100 руб. в ценах 1990 года, числится на нем лично, поскольку он отпустил ряд сотрудников, подписав им обходные листы среди которых были большие должники: Шиманская, Корнейчук и другие.
Когда я представил ему эти акты он спросил:
-Зачем ты это списываешь?
Я ответил, что все это числится на нем. Лично я могу не списывать, но для его благополучия нужно списать.
- Не тем ты занимаешься. Нужно списывать приборы, - возразил Тронько.
На что я ответил:
- Это малоценное имущество мне разрешили списать, а приборы так просто не спишешь. Особенно когда их нет в наличии.
После этого моего заявления он начал раздражаться. Начал поливать меня. Твердил, что все говорят обо мне плохо. Мне не хотелось с ним пререкаться. Поэтому я все это пропустил мимо ушей. Да, так порой поступаешь, когда о тебе начинают говорить плохо, не успеваешь что-то возразить толковое. Ведь обвинитель подготовился к этому разговору, а ты не готов. Тут как раз зашла Заболотная. Видно, она слышала обрывки последних фраз. Потому, что переговорив с Тронько и высказав свое негативное отношение к компании Скрынский, Шаблатович, Крикунов, она обратилась ко мне с стандартной фразой:
-Владимир Иванович не рубите сук, на котором сидите, - сказала она, имея в виду Тронько.
Я ответил, что ничего не рублю. Хотя подумал: "Сук-то гнилой." Уйдя от Тронько я подумал, что надо ему сказать, как говорят о нем сотрудники. Конечно то, что говорят называя его пьяницей, алкоголиком, хроником, морально деградирующим, придурком все это его не проймет. Не знаю, известно ли ему, что говорит о нем профессор.
Как-то Матлахова, наш бывший завлаб, мне говорила, что у нее со Снарским Андреем Александровичем (профессором) состоялся такой примерно разговор.
Она спросила его: "Как Вы терпите над собой такого завкафедрой как Тронько?" Снарский ответил: "Для меня лично лучше дурак Тронько, чем умный Белоус. При Тронько я делаю все, что хочу." Да, конечно, Снарский может делать все, что хочет. Он постоянно мотается за границу, в так называемое, большое зарубежье.
Его "работы" (в кавычках) финансируют международные валютные фонды.
Тронько говорит, что он активный. Но тут дело не в активности, а в том, что Снарского его одноплеменные друзья выводят на нужные высоты.
А меня даже мой бывший "друг" Тронько валит, как может. Зарубил научный проект по жидким кристаллам, поданный мною на конкурс отделе-ния Воронова. Причем пропали документы на этот проект. Омельченко Е.Е. секретарь отделения, говорит, что отдала их Тронько, а тот отказывается. Еще штрих к его портрету.
Да, еще один момент-деталь заметил я уходя из кабинета Тронько - в углу высохшая лужа. Это видно после его ночевки с пьянкой, состоявшейся недавно. Сейчас он пьет в компании Стыцько и Гаевского, комнаты которых на нашем этаже рядом.
Ребята эти в общем неплохие, но тоже, к сожалению, пьяницы. Однако домой они его не отводят, и он после пьянки с ними по-прежнему ночует в своем кабинете на кафедре.
13.06.94г. Возвращаясь из главного корпуса КПИ, встретил по дороге Пеклуна Виталия Федоровича. Разговорились. Посудачили о трудностях, связанных со списыванием приборов. Вышли в разговоре на Скрынского. "Представляешь, - говорит Пеклун, - даю я Скрынскому распоряжение Тронько с требованием передать блок управления нам. А Скрынский мне за-являет: - "Я распоряжения завкафедры-алкоголика выполнять не буду. Для меня он не завкафедрой." Я (т.е. Пеклун) заявляю Скрынскому, что для меня он (т.е. Тронько) завкафедрой. Тогда Скрынский рвет распоряжение Тронько. Обнаглел совсем," – говорит Пеклун. - "Да, - соглашаюсь я с ним, - обнаглела молодежь, но пока Тронько не сняли – он завкафедрой."
17.06.94г. Тронько неожиданно позвонил мне в 019 где-то около 12 ча-сов. Сама манера разговора и голос выдали его. Он был пьян. Сначала я не понял, чего он хочет. Тем более, что спросить открытым текстом я не мог. В комнате был еще один человек. На мой ответ "Слушаю Вас", сначала последовало молчание. Потом без приветствия последовала фраза: "Я на тебя вышел автоматом." Он не ожидал, что я окажусь в 019 комнате. Перебирая все телефонные номера кафедры, наткнулся на меня. "Мне нужен Олейник. Какой у него телефон в его комнате, которая возле препода-вательской, а не внизу?" Я ответил, что не помню. "Сейчас иду наверх, по-звони мне туда. Я тебе скажу," – добавил я. Тронько продолжал: "Будешь там наверху, загляни, есть ли Олейник и позвони мне по коду – (один звонок, положи трубку и набери вновь), все знают код два звонка, но я трубку не беру. Они узнают, что я пьяный. Не говори никому, что я пьян. Особенно Олейнику. Они с Колей против меня." –"Хорошо", - сказал я и пошел наверх. По дороге меня немного задержали, но Олейника я застал, разговаривающим с Марией Мирославовной. Позвонил Тронько по коду новому. Он ответил сразу. Видно ждал звонка. Я ему назвал номер Олейника, но он пропустил его мимо ушей и начал что-то говорить не по теме. Тогда я ему напомнил, что Олейник может уйти. Он уже стоял в дверях. Тронько опять пропустил это мимо ушей. В это время он, как всегда, начал говорить обо мне. У него состоялся разговор с ректором по поводу большой недостачи у нас приборов. Ректор ему сказал, что твой сотрудник (т.е. я) поступил правильно, не приняв на себя такое большое количество недостающих приборов. Как с ним поступить это дело твое (т.е. Тронько). Далее Тронько продолжал: "Уже тысячи людей могли бы их у меня купить, эта конституция (он имеет в виду закон) не позволяет их им продать из-за драгметаллов." Я понял, что его опять понесло в сторону. Вновь напомнил ему об Олейнике. Тогда Тронько сказал: "Я Олейнику звонить не буду. Он не должен знать, что я пьян. Позвоню я Саше Кудрявцеву. Он сегодня за меня проведет консультацию, а завтра я сам приду принимать экзамены".
Далее он опять пошел рассуждать на тему о том, что я не все понимаю, что я иду не под тем ракурсом и тому подобное. Мне эта болтовня надоела и я это дал ему понять. Он сказал :"Пока". Я ответил: "Пока". И положил трубку.
Да, забыл еще описать причину его пьянки. "Вчера я встретил товари-ща, - говорил Тронько, - у него умерла мама. Мы выпили." Все нормальные люди могут выпить и по такому поводу, но назавтра они идут на работу. Тронько же может не ходить на работу неделями. Ему все сходит. Раньше он был племянником члена ЦК КПУ. Это было понятно. Дядя его давно уже не у дел. Однако старые связи по-прежнему, видно, работают. Партноменклатура и теперь удерживает все командные посты. Мы же оказались теперь вообще без всякой защиты. Партноменклатура КПСС ликвидировала свою партию, т.е. КПСС, чтобы та не мешала ей вершить свои дела и обогащаться за счет народа.
22.06.94г. Сегодня у меня состоялся разговор с Марией Мирославов-ной. Я спросил ее, будет ли Тронько. Она ответила, что он ей звонил и ска-зал, что не будет. Я спросил:
-Как он? В каком состоянии?
Мария Мирославовна мило заулыбалась. Я спросил:
-Что, подвыпил?
Она ответила:
-Да. Вчера я за него принимала экзамен. К студентам отнеслась лояль-но. Понимаю, что они не виноваты.
–Да, конечно, - поддержал я, - ведь Тронько наверное и половины курса им не прочитал из-за своих пьянок.
–Думаю, что да, - ответила Мария Мирославовна.
–Тогда почему руководство не принимает мер? – наивно спросил я, заранее зная ответ.
Мария Мирославовна подтвердила мои мысли: "Руководству выгодно иметь такого послушного человека как Тронько, его всегда можно пристру-нить из-за его поведения. Он нужен для выполнения не совсем благовидных дел. Например, кому-то нужно исправить "двойку" или "тройку" на "пятер-ку". На факультете менеджмента много сынков начальников – очень больших. Но существует положение, что за границу посылают только отличников. Вот и с помощью таких как Тронько делают из троечников – отличников. Другой завкафедрой может воспротивиться, а этот – нет. Наши преподаватели им довольны. Он их не трогает. Они боятся, что новый завкафедрой придет со своей командой и разгонит старых преподавателей. Вот так и живем," – заключила Мария Мирославовна. Я с ней согласился. "Но почему Тронько сам так относится к своему здоровью? Ведь пьянки разрушают организм", - спросил я.
Мария Мирославовна ответила: "Он боится, что лечение подорвет его здоровье. Тут замкнутый круг." И в этом плане наши оценки совпали.
Утром, когда я пришел на работу в кабинете был Боря Кузнецов. Мы поговорили обо всем. Затем я спросил:
-Был ли Тронько?
Боря ответил:
-Он в лежне.
Ответы Бори на вопросы, поставленные мною Марии Мирославовне совпадают. Таким образом, на кафедре знают все о Тронько как завкафедрой, который только занимает чужое место. Пока это всех устраива-ет.
15.11.94г. Много месяцев записи не велись. Я болел. Лежал в больнице, а затем в военном госпитале Киева. Диагноз: аденома предстаты.
Тронько два раза приходил ко мне в госпиталь. Мы мило беседовали. В госпитале мне исполнилось 60 лет (9.10.94г.). Через несколько дней ко мне приехал с цветами Тронько, Ермалович и Стадийчук. Думаю, что это инициатива Тронько. Он любит внешние эффекты. Честно говоря, я не хотел, чтобы ко мне в госпиталь ходили сотрудники, но когда они пришли, было приятно.
В течение болезни меня дважды отпускали на побывку домой. Я нахо-дил время зайти на кафедру и поговорить о делах насущных.
Как всегда сотрудники жаловались на Тронько. Как и в прошлом году за неделю до начала нового учебного года он запил и первую неделю его то-же не было на кафедре.
Объясняется все просто. В конце августа идет пересдача экзамена по физике двоечниками. Тронько несут в качестве подарков спиртное. Он усто-ять не может. Начинается многодневный загул. Это все повторяется из года в год.
2.12.94г. сделан был перерыв в моем лечении и я выписался из госпи-таля. Вышел на несколько дней на работу. Был у меня разговор с Тронько. Сначала он говорил о перспективах моей дальнейшей работы после выздо-ровления, а затем перешел на современное. О высоких ценах на предприятиях, о демократии и т.п. Рассказывал, как он зарабатывает деньги на разгрузке железнодорожных вагонов с лесом кругляком. На этой работе нельзя быть пьяным (опасно). Поэтому он бросил пить. Заработал он за октябрь больше двух миллионов.
Слушая его, я думал. Неужели он опять опустился до уровня грузчиков или все это он врет мне. Но тогда с какой целью? Проверить мою лояльность к себе? Передам ли я это кому- либо?
-1995-
23.01.95. Сегодня первый день на работе после полугодовой болезни с тремя операциями в областной больнице и Киевском военном госпитале.
Встреча с сотрудниками. Вопрос один: "Как Вы себя чувствуете?". Даю соответствующий ответ, понемногу привыкаю к жизни кафедры. Наконец, на кафедре появляется Тронько. Вижу в конце коридора его чарличаплинскую фигуру и походку. Направляюсь в его строну. Встречаемся. "Ну как ты?" – "Да ничего". – "Будешь уже работать?" – "Да". Идем по коридору. Из своей комнаты выходит профессор Олейник Валентин Петрович. Владимир Дмитриевич зацепился за Олейника, а мне говорит: "С тобой сегодня я не готов говорить. Поговорим завтра. – "Хорошо", – отвечаю я и ухожу.
Через некоторое время мы вновь сталкиваемся возле его кабинета. Он мне что-то начинает говорить, и мы вместе заходим в его кабинет. Тут же мне он сообщает, что наш экономист Преображенская Ольга Карповна уво-лилась. Я спрашиваю, по какой причине. В принципе я знал, что Ольга давно хотела уволиться от Тронько, однако ее удерживал вольготный режим работы. Практически на работе она появлялась тогда, когда ей было нужно. Дело свое она делала и у меня к ней особых претензий не было. Да, несмотря на то, что она была в штате лаборатории старшим лаборантом, фактически по денежным вопросам подчинялась напрямую Тронько и этим часто пользовалась для своих личных дел. Человек она болезненный, а посему много болела, но больничных не брала. Отношения у меня с ней были нормальные. С Владимиром Дмитриевичем она неоднократно ругалась, конфликтовала. Видно он деньги делил не так, как ей бы хотелось. Поэтому я сразу решил, что ушла она по этой причине, однако оказалось совсем другое.
Тронько сразу же внес ясность и в деталях описал причину ее увольнения.
- Ольга Карповна уволилась из-за своего обмана, - сказал Владимир Дмитриевич.
- Какого обмана? – спросил я.
- Помнишь,- начал Тронько, - когда тебе к шестидесятилетию выписали премию 200 тысяч карбованцев. Вот тогда же Ольга Карповна выписала премию и себе. Подделала подпись профгруппорга Ермоловича Юрия Борисовича и протолкнула через местком. Однако Ермолович это обнару-жил. Он говорит, что премию (точнее, пособие, наверное) он Ольге не подписывал.
Позднее Тронько добавил: "Ольга, отдавая на подпись Ермаловичу твое заявление, подсунула и свое". Она фыркнула и на следующий день подала заявление об уходе. Перешла она на электро-энергетический факультет. "Теперь временно ее обязанности исполняет Мария Мирославовна Панченко",- закончил Тронько.
- Она хочет остаться экономистом?- спросил я.
- До конца вопрос еще не решен, - ответил Тронько.
- Как дела у тебя дома? – спросил я, имея ввиду его жизнь с Валентиной.
- Да вот,- ответил он, - на Новый год я опять сорвался (т. е. напился). Дошел до того, что Валентина мне на голове разбила тарелку.
Я пожурил его, а сам подумал: "Зачем он так со мной откровенничает? Или от своего недомыслия, или с каким-то прицелом?". Далее он начал рассказывать, что Валентина собирается в США работать уборщицей в какой-то фирме. Ее дети остаются с ее мужем и свекровью. Платить ей будут где-то 1000-1500 долларов. Меньше запрещает закон. Все это вранье. Никуда Валентина не едет. Зачем? Мы еще немного поговорили о деле, связанном с материальной ответственностью. Он отдал мне распечатки перечней недостающего оборудования, числящегося после ухода Матлаховой на нем лично и просил их проанализировать.
25.01.95 г. Позавчера я не смог встретиться с Тронько. Он остался недоволен. Вчера мне это высказал. Как всегда в неприятной для меня форме. Я сказал ему, что его распечатки просмотрел и нашел, что есть отличия с нашими данными. Тут он ни с того, ни с сего заявляет: "Брось их. Ты ими заниматься не будешь. Мне имитация работы не нужна. Ими будет заниматься другой человек." На этот выпад я ответил, что не держусь за материальную ответственность и готов передать ее тому, кому будет при-казано.
Тронько вновь понес что-то, из чего я ухватил только одну мысль. Он жалеет, что назначил меня на материальную ответственность. На всех кафед-рах "Бардак" (его слово), но об этом все знают и молчат. Один только я поднял вопрос о недостаче материальных средств. Вроде мне больше всех нужно.
Тогда я спросил его:
-Кому передать материальную ответственность?"
Ответ был таков:
-Пусть она висит. Ты будешь заниматься демонстрациями. Готовься к новому семестру.
Я не стал с ним больше спорить и ушел. Он хочет, и чтобы материаль-ная ответственность висела на мне, и чтобы я занимался демонстрациями, т.е. чтобы работал за двоих при одной зарплате. Освободить меня от обязанностей материально-ответственного лица может только Руководитель УНОФ и ОИП Воронов Сергей Александрович, поскольку у меня с ним заключен договор. Тронько этого не понимает или не хочет понимать. Он хочет, чтобы на кафедре продолжалось растаскивание материальных ценностей, да не по мелочам, а по крупному. Видно я ему мешаю, и он сам не знает как поступить.
В понедельник, когда мы с ним беседовали, он жаловался мне, что не знает, как поступить:
-Назначать ли Шаблатовича Андрея Николаевича материально-ответственным по НИЧу или нет?
Я понимаю его сомнения. Он боится, что Шаблатович обворует его, да причем по крупному, а затем еще и подставит. Ведь вся имеющаяся недоста-ча образовалась не без участия последнего.
31.01.95. Вчера состоялась беседа с Марией Мирославовной Панченко. Она любит поговорить и поплакаться мне на Тронько. В результате выяснилось, что он назначил ее экономистом вместо Ольги по совместительству с ассистентом. Однако фактически она будет только раздавать деньги, а все дела экономиста будет вести Галина Ильинична Бутько из бухгалтерии УНОФ и ОИП нелегально от своих сотрудников. За это Мария будет ей отдавать полставки старшего лаборанта с высшим образованием и еще с надбавкой.
Возникает вопрос: "Зачем такие сложности? Почему не взять экономи-ста на кафедру?"
Оказывается, это нужно для более оперативного информирования Владимира Дмитриевича о поступлении денег по НИЧ для выплаты исполнителям работ, т.е. прежде всего ему, так как список исполнителей сведен к минимуму. Хозтемы или Гостемы имеют в основном доктора наук. Они и делят деньги между своими. Я спросил Марию, когда же будет Тронько. Ответ был:
- Не скоро. В пятницу у него была защита диссертации, т.е. он выступал там оппонентом.
Это значит, что после защиты был банкет и можно догадаться, что после запуска на банкете у Тронько начался запой. Посмотрим, надолго-ли?
- Тронько мне звонил,- сказала Мария. – Долго мне рассказывал о сво-их женщинах. Я не могла положить трубку. Он очень обижается, если кто-то ложит трубку, - добавила Мария.
Очевидно Тронько говорил Марии, что я несколько раз ложил трубку, когда мне надоедала его пьяная болтовня.
7.02.95 г. Вчера случайно увидел в магазине, который расположен в фойе седьмого корпуса, Крикунова Юрия Владимировича. Он отдавал (или продавал) Татьяне Моисеенко сигареты. Когда они вышли из магазина, я подошел к ним и сказал:
-У меня к Вам вопрос.
Крикунов переспросил:
-Ко мне или к Тане?
– К Вам,- ответил я.
Таня ушла. Мы пошли к выходу из корпуса.
Я полушутя спросил его:
-Юра, ты уже окончил адъюнктуру (оговорился я), т.е. аспирантуру. Тронько сказал мне об этом.
Юра разразился бранью по отношению к Тронько за то, что тот хочет отчислить его досрочно из аспирантуры. Владимир Дмитриевич отказался от научного руководства Юриной диссертацией.
Юра говорил примерно такие слова:
-Пусть он только попробует. Он завтра же будет стоять на ковре у Ильченко (проректор КПИ по науке) с намыленной задницей.
–Юра, - сказал я, - мне нет дел до этих вопросов. Ты мне скажи, ты еще в штате КПИ?
– Понимаю, - ответил он. – Вас волнуют материальные ценности, кото-рые числятся за мной.
– Конечно, - подтвердил я.
– Не волнуйтесь, я все сдам,- сказал Крикунов.
–Смотри только, не исчезни.
– Ну что Вы, - ответил он.
На этом мы и расстались.
Вчера же Тронько весь день хотел со мной встретиться, чтобы посоветоваться, но у него не получалось и только в 1600 мы наконец-то получили возможность поговорить. Во-первых, он до сих пор не понимал (или делал вид, что не понимает) почему он оказался материально-ответственным лицом. Я объяснил ему, что после увольнения Матлаховой Светланы Леонидовны наш главбух Колык Марина Александровна всю недостачу повесила на него, поскольку я как материально-ответственное лицо не захотел ее, т.е. недостачу, взять на себя. Тронько с этим согласился и мы перешли к более конкретным вопросам и, прежде всего, кого назначить материально-ответственным лицом? Одно время он хотел назначить Шаблатовича Андрея Николаевича, но теперь я вижу, что он не склонен к этому. Чтобы укрепить его в мысли о нецелесообразности назначения Ан-дрея, я охарактеризовал его как необязательного человека и привел примеры, когда он обещает, пока ему нужно выпросить что-то, что отдаст, а затем не отдает, и тому подобное. Последний факт, когда я болел, они (т.е. Шаблатович и Скрынский) купили 80 дискет на 2,5 миллиона карбованцев. Я уже на работе третью неделю, но до сих пор они мне об этом не сказали. Узнал же все через бухгалтерию, т.е. работает та же методика, что и в год моего назначения на должность заведующего лабораториями, - а вдруг проскочит и это повиснет не на Шаблатовиче, а на Максимове. Неприятно работать с такими сотрудниками.
Чтобы убедить Тронько, что нельзя назначать Шаблатовича, я сходил к себе в кабинет и принес ему приемный акт о покупке дискет. Они, оказыва-ется, были куплены в фирме Юры Крикунова УПОИ "Допомога ЛТД". На фирму перечислены деньги с темы г/б 2388, а взял ли дискеты с фирмы Шаб-латович или их тут же продали в магазине – никто не знает. Это и есть один из способов преобразования безналичных денег в наличные. Больше того, они уже, кажется, списали эти дискеты. Бухгалтер мне об этом говорила, но акт на списание мне не показала. Все это я рассказал Владимиру Дмитриеви-чу. Он, кажется, понял, но почему-то заговорил об ответственности.
- Я понесу за все это административную ответственность, а они – уголовную.
- Смотри, будь с ними осторожен, - предупредил его я.
Тогда Тронько по второму кругу начал все это рассказывать мне. Я понял, что надо уходить, и встал. Он продолжал рассуждать. В это время в комнату вошел Шаблатович. Он поздоровался со мной, а я же попрощался и вышел. Не знаю, послушивал ли он наш разговор или нет. На выходе из корпуса я встретил Юру Крикунова. Спросил его:
-Ждешь?
- Да.
-Андрея?
– Да.
– Он у Тронько.
– Я знаю, - ответил он.
Видно, начинают давить на Тронько, чтобы не исключал Крикунова из аспирантуры. Он ведь у них ядро на Фирме, а вокруг Шаблатович, Скрын-ский и другие. Кто? Вопрос? Ранее мне Тронько говорил, что если он придавит Крикунова, то за него вступится Скрынский.
02.95. Сегодня пятница. Конец недели. Все разбежались. Не могу вспомнить какое сегодня число. Ну это и неважно.
Вчера Тронько зашел ко мне перед лекцией. Вернее, только постучал. Я вышел, и мы говорили в коридоре. Он сообщил мне следующее.
- Через две недели мне потребуется демонстрация кинофильмов. Спи-сок подготовлю, - сказал он.
Я промолчал.
- Ты знаешь, я решил сам себе демонстрировать кинофильмы. Без этих демонстраций я не могу. Ты научишь меня управлять киноаппаратурой, - продолжал он.
Я вновь промолчал, понимая, что легче крутить кино, чем читать лек-ции такому профессору как Тронько, особенно, если вчера была пьянка. По-скольку я не хочу за одну зарплату выполнять обязанности по трем должностям – заведующий лабораториями, материально-ответственный, демонстратор, то своим молчанием выражая несогласие с ним.
- У меня давно крутилась эта мысль, - продолжал Тронько, - и теперь я нашел, как ее осуществить.
- Так что, ты возьмешь у меня ключи от комнаты с киноаппаратурой? – задал я провокационный вопрос.
- Нет, - ответил он, - ты мне откроешь, а я дальше буду готовить аппаратуру и демонстрировать.
- А я, что, все это время буду ждать, пока ты закончишь демонстрации или как? – продолжал я его провоцировать.
- Ну, как-то будет. Но ты все же научишь меня работать с киноаппаратурой. Хорошо?
Мне этот разговор был неприятен. Я хотел его скорее закончить и поэтому сквозь зубы буркнул:
-Хорошо.
Понимал я тогда, что это все очередной блеф.
15.02.95. Сегодня Тронько вновь напирал на меня по поводу демонстрации кинофильмов. Я ему сказал открытым текстом, что за одну зарплату я на трех должностях работать не буду. Нужно брать еще одного инженера. Пусть он будет демонстратором или, как говорит Тронько, "заведующим демонстрационным кабинетом", или взять материально-ответственного, тогда я вернусь в демонстраторы. Этого мне искренне не хочется, ибо придется работать в контакте с Тронько, а с ним работать неприятно. Он может за ошибку (за какую-то неисправность в аппаратуре) начать тебя ругать в присутствии студентов, несмотря на твой возраст и то, что этот отказ мог случиться вовсе не по твоей вине.
Он мне после моего заявления сказал:
-Ты переходишь грань.
Я ответил:
- Ничего я не перехожу. Все равно надо брать человека, должность инженера 1 категории свободна.
– Деньги по этой должности разделены между сотрудниками. Мария Мирославовна сказала, что если ей как Ольге будут платить 2 миллиона карбованцев, то она будет получать и раздавать деньги, -пытается Тронько меня убедить.
–Хорошо, - говорю я, - бери Борю к себе в демонстраторы.
– Ой, Борю, - сказал он и махнул рукой.
Я знаю, что Боря бездельник и чтобы заставить его что-либо сделать, нужно потратить кучу нервов. Поэтому на него все махнули рукой. Стадий-чук только иногда его привлекает для расстановки лабораторных работ. Владимир Дмитриевич держит Борю на кафедре, "потому что он брат героя" Юры Кузнецова, который подбрасывал ему хозтемы небольшие и брал Тронько к себе на полставки.
- Я возьму у тебя киноприбор под личную ответственность. Ты меня научишь с ним обращаться, и я сам себе буду демонстрировать, - продол-жает натиск Тронько.
- Я учить не буду, - объявляю свое решение я.
- Я найду, кто меня научит, - парирует Тронько.
Идет дуэль.
- Я найду, где хранить киноаппаратуру и кинофильмы. Юру буду выселять, - вещает Тронько.
- Тогда мы потеряем и эту аппаратуру точно, - возражаю я. Тронько видит, что я не хочу ему давать аппаратуру и кинофильмы. "Напьется и где-то бросит", - думаю про себя я.
- Ты не имеешь права не давать мне аппаратуры. Пойдем к Воронову, - угрожает он мне.
- Хорошо, - говорю я.
- В общем, в следующий четверг я забираю у тебя аппаратуру, - говорит он и собирается уходить.
- Все равно это не выход из положения. Нужно брать на работу еще одного инженера, - говорю ему вслед.
Будучи возле демонстрационной (019) встречаю Колю Невмержинско-го. Он в инженерном центре обеспечения учебного процесса, возглавляет группу, занимающуюся показами кинофильмов и видеофильмов. Он не раз брал у меня фильмы и переписал их на видеомагнитофон. Ему опять нужны фильмы и список видеофрагментов, записанных на кассете, которую я привез из МГУ.
Мы договариваемся о встрече и мне приходит мысль переключить Тронько с меня на Колю. Я говорю об этом ему и он соглашается показы-вать Тронько, только нужен список фильмов. Договариваемся о встрече с Тронько.
Когда я сказал ему об этом разговоре, он обрадовался: "Вот это конструктивное предложение."
28.02.95. Через несколько дней после этого разговора с Тронько, я познакомил его с Колей. Они обменялись координатами. Коля дал Тронько список имеющихся у него кинофильмов, переписанных на видеокассеты. Договорились о следующей вечере. У меня упала гора с плеч. Теперь Тронько по демонстрациям ко мне цепляться не будет.
Вторая задача – сдать материальную ответственность. Я уже обзвонил всех своих знакомых, которые могли бы посоветовать мне человека относительно честного. Пока результата нет. Один офицер запаса приходил, но видно его 1,5 млн. крб. в январе 95 года не устроили, и он больше не появлялся.
Теперь я понимаю в какую "халепу" я попал. Найти себе смену будет очень трудно. Боря Кузнецов и тот не хочет. Он так сказал:
- Раньше я хотел на эту должность, но меня не брали. Теперь я не хочу этой ответственности даже за 2 млн. крб.
Меня зовут в академический институт наукой заниматься, а я не знаю теперь, как сдать материальную ответственность. Столько всего висит на мне.
2.03.95. Тронько опять исчез. Сегодня уже четверг, а его на этой неделе еще на кафедре не было. Вчера он сорвал поточную лекцию в 113 ау-дитории. Возле аудитории его поджидали посетители. Видно родители, а может контроль из деканата. После обеда его разыскивал Воронов Сергей Александрович – наш непосредственный начальник.
Интересна реакция наших преподавателей (профессора Олейника, доцента Ермаловича и ассистента Панченко). Когда я спросил, что с Тронько, то они сначала помялись, Мария Мирославовна заулыбалась. Валентин Петрович сказал: -
-Все как обычно.
Когда я спросил:
- Что, опять?
Ермалович мне еще раз подтвердил:
- Сказано же: "Как обычно".
Я понял, что они дальше разговор продолжать не хотят, повернулся и ушел.
Сегодня у меня был разговор с доцентом Линчевским Игорем Валентиновичем. Он принял от Хоренженко имущество, находящееся в его комнате, в которой он сейчас остался один. Мы составили два списка этого имущества. Тогда в присутствии Хоренженко он покрутил немного носом и подписал их оба. Теперь, когда необходима его подпись, он начинает крутить и то ему не нужно, и другое, я ему говорю:
-Имущество у Вас, поэтому вы должны расписаться в книге выдачи. То имущество, которое Вам не нужно, сдайте, я с Вас спишу.
Такое общепринятое правило его почему-то не устраивает и он что-то крутит. Морочит мне голову.
Надо его как-то проучить, чтобы он не был таким хитрым. Ладно ду-маю: -"Ты купил за нировские деньги дрель (стоит 3 000 000 крб.), пусть она на тебе и висит. Не сдам приемный акт, пока не покажешь дрель. Пусть тебя девочки в бухгалтерии за выданную ему доверенность потерзают. Интересно даже. Почему общепринятые нормы взаимоотношений между людьми, связанными с материальными ценностями, не выполняются, как только сталкиваешься с сотрудниками, работающими под непосредственным руководством Тронько. Почему он так разлагающе действует на людей?"
Вот опять же тот же Линчевский. Он беспокоится, чтобы закрыть доверенность в бухгалтерии. Иначе там ее больше ему не дадут, а здесь на кафедре можно все. Забрать имущество и не расписываться за его получение.
Только что позвонил Валентине Ивановне. Хотел узнать от нее, где Тронько. Она уже месяц его не видела. Они поссорились и не разговари-вают. Делает ремонт на новой квартире. Через год собирается туда переезжать. Тронько теряет одну из своих опор.
10.03.95г.
Вчера, после женского дня на кафедре появился Тронько. Я его видел сначала со спины. Он шел в 021-ю комнату к Коле Невмержицкому. Потом, входя в 113 аудиторию, я боковым зрением увидел, что они вышли из 021 комнаты и направляются в мою сторону. Я вошел в аудиторию и пошел к себе в кинобудку. Тронько меня не окликнул. Значит, я ему не нужен был, хорошо, если Коля будет ему демонстрировать кинофильмы и видики тоже.
Когда я пришел наверх в 213 комнату, Григорий Александрович сооб-щил мне, что Тронько на кафедре, он его вызывал к себе по поводу оптических установок, которые мы должны передать в лицей. Я сказал, что его видел издалека, да и то со спины. Мне он сейчас не нужен. До этого ко мне в кабинет заходила Мария Мирославовна. Она под секретом сообщила мне, что Лена Михайловна (наш бывший секретарь кафедры) умерла. Мария просила меня об этом не распространятся. Я ей обещал.
Сегодня встречаю в коридоре Григория, Борю и Таню. Они что-то обсуждают. Останавливаюсь, вслушиваюсь в разговор. Говорят о Лене. На мой вопрос, что случилось, Таня говорит, что Лена умерла и сообщает, что это произошло неделю назад. Григорий и Боря поворачиваются уходить к себе, а я иду в преподавательскую, расписываюсь в листе прихода и возвращаюсь к себе. Григорий и Боря обсуждают смерть Лены. Я подробно-стей еще не знаю. Боря говорит, что был случай. Пьяного курсанта посадили друзья в такси и попросили шофера отвезти в военное училище связи. Там дескать его примут. Когда шофер подъехал к училищу и открыл дверцу машины, то увидел, что курсант мертв. Он захлебнулся своей блевотиной. Дикая смерть.
То же самое произошло и с Леной. Она пьяная заснула на спине. Срыгнула и задохнулась в своей блевотине. Говорят, что муж ее пытался вызвать скорую помощь через ее сестру. Так глупо закончилась жизнь Лены. Сейчас я вспоминаю ее сидящей в моем кабинете напротив меня пьяной. Она упрашивает меня взять ее ко мне домой, намекая на кое-что. Я отговариваюсь и прошу ее уйти с кафедры и ехать домой. Она мне отвечает, что домой к себе она ехать не может, так как муж ее будет бить.
Вот так живет дочь декана Киевского государственного университета. Ей всю жизнь создавались самые благоприятные условия. Она была довольно грамотная, хорошо печатала на машинке. Преподавать боялась, просила других ее подменять. Была любовницей Тронько. Устраивала ему скандалы в кабинете, где они разбили вместе стекло в шкафу во время драки. Почему нужно так опускаться? Что происходит с нашими людьми? Зачем эта пьянка? Лена практически нигде не работала, а только числилась для получения денег. Почему так бесславно закончилась жизнь Лены? Ей слишком много давалось и слишком мало требовалось взамен.
17 марта 1995г, пятница.
В среду, 15.03.95г. давали деньги за февраль с задержками. Появился и Тронько. Об этом мне сообщил Стадийчук Г.А.:
-По кафедре ходит Тронько.
Когда я направился в преподавательскую, чтобы получить деньги, то увидел Тронько, закрывающего свой кабинет. Он закрыл дверь и пошел в мою сторону. Мы поздоровались за руку. Он поинтересовался моим само-чувствием. Я сказал, что, в общем, ничего. После чего он попросил меня передать Стадийчуку, чтобы тот зашел к нему после третьей пары.
Я выполнил его просьбу. Когда Стадийчук вернулся от Тронько, то сообщил мне, что лицо у Тронько желтое. Видно начинает отказывать пе-чень. Я же при встрече с Тронько этого как-то не заметил. Коридор наш плохо освещен днем.
29 марта 1995 года.
Позавчера у меня состоялось два интересных разговора.
Сначала Панченко Мария Мирославовна почему-то очень захотела посвятить меня, как говорится, в страшную тайну. Мы были в моем кабинете вдвоем. Говорили о работах по НИЧ. Мне нужны были номера тем. Она их не знала. Затем она без особых переходов сказала:
- Владимир Иванович! Я хочу Вам сообщить об одном факте, который мне вчера рассказал Тронько. Только Вы об этом никому не говорите.
Я промолчал и она продолжала.
- Вчера мне звонит Тронько. По голосу чувствую, что он выпивший.
Он говорит:
-Мария Мирославовна, то, что я Вам расскажу Вы никому не рассказывайте. На днях меня встречает один из проректоров КПИ и удив-ляется, что я жалуюсь на отсутствие денег по НИЧ. По его словам у меня на кафедре тема на 100 млн. крб. Я начинаю проверять этот факт, о котором я – заведующий кафедрой не знаю. Выясняется, что такая хозтема есть у Пеклуна Виталия Федоровича. Но он у меня никаких документов не подписывал. Оказывается, их подписывал сам руководитель нашего отделения Воронов Сергей Александрович. Кроме того, по окончании хозтемы Пеклун и Воронов (так говорят) оставшиеся деньги разделили между собой в определенной пропорции.
- Интересный факт, - сказала в заключение Мария Мирославовна, - только Вы об этом никому не говорите.
В этой связи напрашивается несколько вопросов.
-Во-первых, зачем Тронько рассказал об этом Марии Мирославовне?
-Во-вторых, зачем Мария Мирославовна рассказала все это мне?
-Кто такой Воронов и какова его роль не только в этом деле?
На первые два вопроса можно ответить легко. Тронько хочет чем-то опорочить Воронова. Поэтому и распространяет эти сведения. А может это делает сама Мария Мирославовна в отместку Пеклуну.
Второй разговор состоялся с профессором Олейником Валентином Петровичем. Он сообщил мне, что прошлую пятницу Тронько пришел на кафедру выпившим и начал наводить порядки. Прежде всего, он сказал, что будет осуществлять контроль за работой преподавателей и лаборатории. Валентин Петрович возмущался его таким поведением.
Я задал Валентину Петровичу провокационный вопрос:
- Куда смотрит руководитель КПИ? Знает ли он о пьянках Тронько?
Валентин Петрович, задумываясь, ответил:
- Конечно, знает.
- Тогда почему не принимает мер?
- Руководству выгодно иметь такого послушного заведующего, под крышей которого можно делать все что угодно. Вот как у нас расцвела мафия, связанная с руководством, - сказал Валентин Петрович и кивнул в сторону комнаты Шаблатовича и Крикунова.
Валентин Петрович несколько раз задал вопрос:
- Что делать с Тронько?
- Не знаю, - ответил я, - его брат Коля устранился от каких либо мероприятий по лечению Тронько. Можно еще попробовать связаться с его сестрой Ларисой. Но видно это тоже мало что даст. Тронько не хочет ле-читься. Пока он сам этого не захочет, никто ему не поможет.
- Я не знаком с Ларисой, - сказал Валентин Петрович, - неудобно на нее выходить.
- Да, - подтвердил я, - после той встречи, что мы с Вами организовали с Колей у меня в кабинете, отношения мои и Тронько испортились.
Мы еще немного походили по коридору, обсуждая эту проблему, и ни к чему не придя разошлись по своим комнатам.
11.04.95.
На прошлой неделе после двухнедельного отсутствия появился Тронь-ко. Мне удалось оперативно подписать документы у него и у Воронова в четверг. При беседе с Тронько сообщил ему, что собираюсь увольняться. Он сказал, что обсудим этот вопрос на следующей неделе, и попрощался со мной до следующей недели.
Поэтому в пятницу я его не ожидал и немного задержался с приходом на работу. Когда я вошел в комнату, то мне тут же Стадийчук сообщил о том, что звонил Тронько и добивался от Стадийчука, где я нахожусь. На-кануне я даже сообщил Стадийчуку, что буду отсутствовать (по своим делам пойду). Поэтому Стадийчук дал Тронько уклончивый ответ, он не хотел говорить Тронько, что меня не будет на работе. Однако планы мои из-менились, и я приехал, правда, с опозданием.
Узнав все от Стадийчука, я тут же позвонил Тронько. Это было где-то около 11 часов утра. Его дома не оказалось. Вернее телефон не отвечал. То-гда я стал пробовать звонить по его кодам: - набор номера, два звонка, трубку на рычаги. Снова набор номера и звонить до ответа. Коды его менялись. Недавно он перешел на один звонок. Когда он пьян, то трубку берет, если ты звонишь только по коду, тогда он знает, что звонит кто-то из близких.
В районе 13 часов я позвонил вновь. Он оказался дома и изъявил жела-ние вернуть мне мое колесо от машины, которое я одалживал ему несколько лет назад. Тогда он только купил машину и манометр его занижал показания, т.е. недокачивал колеса и колеса начали лопаться. Машина куплена была с рук. Видно и резина была не очень хорошая. Так у него на ходу лопнуло два или три колеса и вот тогда-то я и одолжил ему колесо от своей машины.
Теперь он достал колеса для своей машины, они несколько шире моих и мое колесо стало ему не нужно. Правда, он, наваривая свои колеса, на-варил и мое. Тронько привез его из Боярки к себе на квартиру. Теперь оно ему мешало (квартира то у него сейчас очень маленькая) и он решил срочно от колеса избавиться.
Поэтому и был недоволен при разговоре со Стадийчуком.
Когда я уяснил, что он хочет, то сказал:
- Назначай место и время встречи.
- У тебя сейчас срочных дел на работе нет? – спросил он.
- Нет, - ответил я.
- Тогда приезжай сейчас на Левобережную. Мы встретимся там, где встречались последний раз, когда ты мне приносил водку.
Да, это было в декабре 1993 года, после чего я дал себе слово больше ему водки не давать. Пока это слово я держу, несмотря на то, что Тронько не хочет подписывать акт на списание немного спирта, из-за того, что я не дал ему его.
Мы договорились встретиться на Левобережной со стороны Киева в 15.00. Я приехал минут за 10 до этого часа. Посидел немного на платформе, наблюдая за киосками, возле которых должен появиться Тронько с колесом.
Его не было. Я подумал, что он может быть забыл место нашей встречи и решил спуститься с платформы к киоскам. Но Тронько нигде не было. Пришлось подождать еще минут десять. Смотрю, из-под моста появился Тронько с тачкой, на которой лежит колесо.
Со времени президентства Кравчука эти тачки стали называться "кравчучками" – два колеса и ручка. Это самое главное достижение за время правления Кравчука.
Тронько шел мне навстречу с протянутой рукой. По его лицу было видно, что он рад мне. То ли потому, что ему не пришлось ждать, то ли тому, что избавится от колеса. Мы поздоровались, я спросил:
- Ты мне тачку дашь довести колесо до гаража.
- Нет, - ответил он, - это чужая тачка, мне ее одолжил сосед, увидев, что я несу на веревке через плечо колесо. Тут он стал показывать, как нес колесо на веревке через плечо. Потом я попробовал тоже так понести, но было очень неудобно, и я понес его на веревке, но в руке.
Тронько проводил меня через дорогу на остановку автобуса, идущего в сторону моего гаража. Мы ожидая автобуса о чем-то говорили, ругали демократов. Я слушал его болтовню невнимательно. Все мое внимание сосредоточилось на его куртке. Куртка была из ткани "болонья" коричневого цвета, но вся вылинялая и грязная. Где он мог так выпачкаться у себя в квартире? Ведь машина и сад у него в Боярке. Такую куртку можно одевать только на даче, когда работаешь в саду. Мне пришла мысль в голову, что наверное он действительно ходит на подработки, разгружает вагоны с бревнами. Когда он мне об этом рассказывал, я думал, что он врет.
Подошел мой автобус. Мы попрощались, и я уехал. Вот так живет современная профессура.
13.04.95г.
Вчера я вторично сказал Тронько о том, что хочу увольняться. И спро-сил его:
- Подумал ли ты о моей смене, о человеке на мою должность?
- Нет, - ответил он, - еще не думал. Нам нужно с тобой обстоятельно поговорить. Сейчас у меня, как видишь, научный разговор с Зененко (последний перед нашим разговором тактично вышел в коридор). Давай встретимся в пятницу. Я специально приеду на работу, хотя у меня лекций нет.
- Ну зачем же ты будешь специально приезжать, - возразил я, - завтра еще четверг, у тебя лекции. Вот после них и поговорим.
- Хорошо, договорились, - согласился он.
На том и распрощались, сказав друг другу комплементы о том, что мы уже привыкли и понимаем все.
Сегодня мы с ним вновь встретились. Он сказал, что не хочет, чтобы я увольнялся. Не хочет никаких новых людей, ибо это сопряжено с новыми проблемами.
Я сказал ему:
- Меня приглашают в институт Академии наук на должность старшего научного сотрудника. Там, во-первых, работа интересная по моей теме, да еще и больше платят, порядка 7-8 миллионов карбованцев.
Он сказал:
-Что по жидким кристаллам?
Я не стал ему говорить всю правду и сказал:
-Да.
- Так иди туда на полставки, я разрешу тебе три дня отсутствовать.
- Я такой вариант предлагал тому товарищу, который меня приглашает, но он сказал, что ему нужен человек на полный рабочий день и полную неделю.
- Хочешь, я поговорю с его руководством. Подключим к этому Колю (т.е. брата), - предложил он.
- Нет, - возразил я, - это мой товарищ по прежней работе и я не хочу, чтобы на него оказывалось давление.
- Ну, смотри сам, - согласился он, - но я не хочу, чтобы ты увольнялся. Мы уже хорошо понимаем друг друга.
- Это правда, - согласился я.
- Теперь у меня к тебе просьба. Мне нужно отобрать несколько кинофильмов и пару голограмм для демонстраций в школе, где я подрабатываю. Платят, правда, там мало – всего полтора миллиона карбованцев. Давай договоримся так. Я тебе позвоню завтра в 12.00 и скажу, какие мне нужны кинофильмы. Ты их найдешь, а часа в три я их у тебя заберу.
- Хорошо, - согласился я, - только зачем там работать, если мало пла-тят.
Ведь работа по подготовке детей к ВУЗу трудная. Нужно самому уметь хорошо решать все задачи по физике. Это самое главное. На это уходит мно-го времени. Ты помнишь, когда шесть лет назад умер Почерняев и ты мне, тогда научному сотруднику, предложил стать доцентом, я отказался. Так это, во-первых, на несколько лет отрывало меня от научной работы, а я всю жизнь хотел только ею заниматься. Во-вторых, требовало больших усилий по написанию новых для меня лекций, нужно было их выучить, научиться решать задачи по физике для высшей школы и освоить лабораторные работы. Последние, правда, я потом освоил и проводил по ним занятия. В-третьих, материальная выгода тогда была мизерная. Я как научный сотрудник получал 270 рублей. Для меня как отставника-офицера существовал "потолок", выше которого я получить больше не мог. Это было 280 рублей. Ставка доцента составляла 320 рублей, но получать я мог только 280 рублей, т.е. всего на 10 рублей больше. За эти 10 рублей я должен был взвалить на себя титанический труд, да еще не известно, надолго ли и в уже приличном возрасте. Мне было в 1989 году 54 года, шел 55-й год.
Поэтому, я решил, что не стоит из научных сотрудников переходить в доценты. Доцентом я уже был в училище. Знаю, что это за хлеб. Хотелось побыть научным сотрудником. Но кто знал, что через несколько месяцев те-му закроют (Вася Корнейчук забрал деньги с собой), и я оказался на должности старшего инженера.
Конечно, так подробно я Тронько все это не говорил. Он понимал мои намеки, но именно так оно и было. После этой моей тирады Тронько загово-рил о своем дяде Тронько Петре Тимофеевиче, академике, бывшем члене Центрального комитета КПУ.
- В воскресенье был у него, - сказал Тронько, - он попросил меня вскопать землю у него на даче в Конче-Заспе. Больших трудов стоило дяде отстоять там дачу. Старую, правда, забрали, но дали новую с меньшим домиком. Территория там охраняемая. Однако начальство даже там ходит с охраной. Видел, как ходит Кравчук. Впереди метров за 20 идет порученец, т.е. охранник, а метров за 20 сзади – второй. Посредине Кравчук с бульдо-гом.
А вот как ведет себя Черновол. С ним я встретился в магазине на той же охраняемой территории. Цены в этом магазине значительно ниже, чем в обычной торговле. Так, например, копченая ставрида, кстати, очень вкусная, стоит там всего 50000 карбованцев. В то время, если увидишь ее в наших магазинах, то она уже стоит 350000 карбованцев.
До последнего повышения она у них вообще стоила 35000 карбованцев, т.е. почти даром. И вот Черновол увидел, что цена на эту коп-ченую ставриду возросла на 20000 карбованцев, и поднял страшный шум в очереди. Там тоже есть очереди, если привозят что-то вкусное.
Продавщица как могла защищалась, ссылалась на то, что не она эти цены устанавливает.
Вот тебе и народный депутат. Эти демократы всего для себя добились, а народ опустили в нищету.
Я согласился с ним. Все это так оно и есть.
Хочу заметить, что люди, которые ближе других к правящей верхушке, больше других ненавидят эту власть.
Видно они больше знают и больше видят того, чем пользуются люди, стоящие у власти, и завидуют им. Пример – Ермалович Юрий Борисович, в общем, неплохой мужик, ненавидел коммунистов, хотя был женат на дочери Маршала Якубовского. Димарова Елена Владимировна, невестка какого-то видного украинского писателя, получавшего все от власти коммунистов, то-же их ненавидит. Имеются в виду коммунисты, которые являются крупными руководителями, а не простые члены КПУ.
Таких примеров можно приводить много. Вот и Тронько настроен подобным образом. Хотя сидит на должности заведующего кафедрой тоже благодаря дяде.
Он еще раз напомнил мне, что завтра позвонит, и мы расстались.
16.04.95 года.
В пятницу 14.04.95 года так сложились обстоятельства, что я на работе появился где-то около 14 часов. На лестничной клетке встретился с Тронько. Он сказал, что продиктовал список кинофильмов Стадийчуку Григорию Александровичу, которого я просил записать его, если сам я не прибуду к 12.00. Мы договорились с Тронько встретиться через час. Я зашел к нам, взял у Стадийчука список кинофильмов и пошел вниз в демонстрационную. Туда можно войти только тогда, когда нет занятий в аудитории. Это после установки перегородки часть, причем значительная, отошла к научному сектору.
Когда я пришел туда, занятия уже закончились. Пройдя мимо кафедры и подойдя к двери, я оторопел. Над замком дверь была частично отво-рочена. Я машинально дотронулся до области взлома, и щепка отпала, оголив замок. Ручки замка не было, ключевой барабан был частично сбит. Оставалось только то, что было внутри замка. Но замок был закрыт, и оба его языка и наклонный и прямоугольный входили в скобу на лутке. Создавалось впечатление, что взломщики не попали вовнутрь демонстрационной. Я прислонил щепку на место и пошел наверх к себе. Там оказались Стадийчук и Кузнецов. Сообщив им о случившемся, просил их никуда не уходить, чтобы вместе с ними пойти вскрыть демонстрационную.
Зашел к себе в кабинет и сел, как говорится на телефон. Тронько не ответил на звонок. Сейчас я даже не помню, когда я ему об этом происшествии сообщил. Звонил я к управляющему делами КПИ, который ведет расследование подобных дел и который прошлый раз, когда украли из лаборатории лазер, не разрешил мне сообщить в милицию, сказав при этом:
-А для чего ж тогда мы?
Они и провели расследование, правда, пока результатов оно не дало.
Позвонил участковому уполномоченному милиции при КПИ. Он тоже не ответил. Тогда я решил хоть местное начальство собрать в качестве поня-тых или как потом я их назвал - членами комиссии по вскрытию демонстра-ционной для установки факта хищения.
На телефонный звонок ответил заведующий лабораториями нашего корпуса Ляховецкий Анатолий Степанович. Позвонил еще Коле Невмержинскому из центра обеспечения учебного процесса, который у меня берет кинофильмы, и просил его тоже подойти. На этом звонки закончились.
Я пошел вниз, попросив Стадийчука и Кузнецова идти за мной, взяв с собой необходимые инструменты. По дороге зашел к коменданту корпуса. Ее не было, тогда я подошел к дежурной и попросил, чтобы она, если появится комендант, передала о случившемся. Кратко рассказал ей, что произошло и куда надо подойти.
Перед дверью собралось пять членов комиссии. Был еще один, я не знаю кто он, а пришел вместе с Ляховецким. Позже подошла и комендант.
Стадийчук маленькими плоскогубцами открыл замок. Мы вошли в демонстрационную. Стоящая перед дверью коляска, на которой возятся демонстрационные установки была отодвинута в сторону другой двери, выходящей на лестничную клетку запасного пожарного выхода. Эти клетки со стороны улицы Политехнической выглядят как башенки.
Выходная дверь на улицу из башни хлипкая, но за ней есть еще желез-ная решетка, которую я для большей надежности привалил битым кирпичом, оставшимся после установки перегородки в демонстрационной. Так что с улицы пробиться очень трудно. Все, конечно, могут наши криминалы, но они выбрали более легкий путь – через аудиторию.
К сожалению я не помню, когда я последний раз входил в демонстрационную. Это было два или три дня тому назад. Обычно, уходя с работы, я подхожу к двери и пробую ее – закрыта ли она, а тут накануне я прошел мимо аудитории, не зайдя в нее. Так что взлом мог быть осуществлен в ночь предшествующую его обнаружению или предыдущую ночь. Я пишу в ночь, но это могло произойти и днем. Подследили видно, что я ушел из корпуса, а в эти дни я уходил где-то после 15.00. До прихода вечерников жизнь в корпусе замирает, т.е. примерно до 17 часов. Но вернемся к осмотру демонстрационной. Вначале мне показалось, что все вроде на месте. Только я обратил внимание на бумаги, лежащие на столе. Это оказалась обертка нового гальванометра, его развернули, но не взяли. До этого он лежал под столом. Тут, кажется, Боря Кузнецов обратил мое внимание на фишку (разъем) от блоков вычислительного комплекса СМ-3. Он давно уже не работал, устарел морально и физически. По распоряжению Тронько его перенесли, разобрав на блоки ко мне в демонстрационную и там они уже несколько лет стоят. Далее мы с Борей обнаружили, что нет электронных плат в блоках СМ-3.
Я обнаружил субблок выпрямителя, лежащий на старом проекторе. За-тем я не нашел гальванометра, который стоял сверху на силовом щите. Может, конечно, гальванометр я куда-то и сам переставил. Потому что новый гальванометр взломщики не взяли.
Трудно было даже сориентироваться, что делать дальше. Я пригласил Ляховецкогоо и Невмержинского осмотреть блоки СМ-3 и обратил их внимание на гнезда, из которых вынуты платы.
Спрашивается:
-Зачем рисковать ради этих плат?
Все это делалось ради золота, содержащегося в микросхемах печатных плат. Сколько их унесли, трудно было подсчитать. Думаю, что и раньше не все гнезда в блоках были заполнены, так предусмотрено конструкцией, используемой для нескольких вариантов машин. Но тут было явно видно, что пустые целые корзинки. По документации во всем вычислительном комплексе СМ-3 всего лишь 40 г золота. Есть и другие драгоценные ме-таллы.
Сейчас из Минфина Украины идут строжайшие приказы по сбору лома драгоценных металлов, содержащихся в вычислительной технике. Но кроме этих бумаг никакой конкретной работы не ведется, хотя в КПИ и есть служба сбора драгоценных металлов в лице одного человека при инженерном цен-тре "Система".
Когда-то я показывал ему СМ-3 с целью заключить с ним договор на разборку СМ-3. Но он энтузиазма не проявил, да и денег на оплату этой ра-боты у нас не было.
Хотели мы продать эту вычислительную машину. Дважды приходили покупатели, но тут же отказывались, узнав о ее цене.
При расчете этой цены, в соответствии с инструкцией Минфина Украины, необходимо проиндексировать исходную стоимость (26000 руб.) в определенное число раз (число это все время меняется), а затем прибавить стоимость драгоценных металлов, содержащихся в этой машине по бирже-вому курсу. Вот и получалось, что стоимость драгоценных металлов во много раз превышает индексированную стоимость машины.
Не понимают наши финансисты, что одно дело золото в слитках, а дру-гое - когда оно в изделиях размазано тонкой пленкой. Попробуй еще добудь его оттуда.
Так вот, кроме сотрудников кафедры о том, что там стоит машина, зна-ли еще две группы покупателей и Юрий Максимович, с которым мы хотели заключить договор на разборку.
Могли, конечно, и "любознательные" студенты подсмотреть, когда затаскивали туда машину или другое оборудование.
Но, скорее всего. это сделал тот, кто занимается добыванием золота из деталей электронной техники.
Мне еще нужно было выполнить требование Тронько – подобрать кинофильмы. Для этого нужно было перелезть через сварочные станки, стоящие тут же, а поэтому пришлось касаться блоков СМ-3. Я старался это делать только в одном месте. Я подобрал кинофильмы, а Кузнецов и Стадийчук отремонтировали замок, заменив в нем практически только ключевой барабан. Мы втроем закрыли демонстрационную. Стадийчук, забрав часть кинофильмов, ушел наверх. Кузнецов нашел где-то кусок фанеры. Вырезал в нем место под барабан и прибил его к двери. Кузнецов ушел наверх. Теперь, чтобы открыть, нужно было оторвать фанеру. Я зашел в соседнюю комнату, взял голограммы и оставшиеся кинофильмы и тоже пошел наверх. Ключ от демонстрационной отдал Стадийчуку.
Позвонил Тронько. Я все ему рассказал. Он сказал, что сейчас приедет взять кинофильмы. Они его интересовали больше, чем все произошедшее.
Я сильно переволновался и у меня разболелась голова. Пришел Тронь-ко, мы вместе забрали кинофильмы и голограммы и пошли к нему в кабинет.
Там он предложил мне выпить чаю. Принес воды. Вскипятил. Начал рассказывать мне, что он воду отстаивает не менее суток. За это время хлор испаряется, а тяжелые атомы опускаются на дно. Использует он только половину отстаиваемой воды. Одно время он даже на тачке возил артезианскую воду своему дяде откуда-то с площади Победы.
Далее он начал говорить о том, что нельзя заварку оставлять на следующий день, а чай нужно пить без сахара, так как последний связывает чайный витамин танин и тот теряет свои свойства.
У меня сильно болела голова. Слушал я его рассеянно. Затем, попив чаю без сахара, мы собрались, и я поехал домой на левый берег. По дороге о чем-то говорили, но о чем теперь уже не помню. Оно не касалось происшедшего.
Настроение у Тронько было хорошее. Он как будто был рад тому, что произошло. Хотя открыто не говорил этого и уговаривал меня не волновать-ся. Но я не мог не волноваться. Вот и сейчас описывая эти события вторично, первый раз я все это изложил в служебной записке кратко, я вновь волнуюсь. С таким разбоем я за свою жизнь встретился впервые. Вот к чему нас привели демократы, которых народ теперь называет демокрады.
Сейчас я не перестаю думать о том, кто навел туда взломщиков или взломщика? Нет, скорее всего, их было как минимум два. Надо было кому-то, как говориться, стоять "на шухере".
Действовали опытные взломщики. Даже закрыли дверь за собой. Не исключено, что это кто-то из ранее приходивших покупателей. Одну группу приводил Скрынский А.В., а вторую мне тоже кто-то прислал.
Двое из второй группы работают у нас в КПИ в корпусе 18 комната 430. Позже я там их видел. Помню, что тогда, когда они приходили я где-то записал их фамилии, но пока найти не могу. Они назвали себя представите-лями какой-то фирмы. Надо порыться в старых записях.
Нашел: Лукаций Игорь Александрович ЭВМ-Сервис. Васин Игорь Витальевич КПИ, корп.18, комната 430. Там, где проходили собрания гражданского конгресса Украины под руководством Лузана Александра Васильевича.
28.04.95 года.
Вчера 27.04.95 года, примерно в 16.45 я обнаружил, что дверь в подсобное помещение аудитории 113 корпуса 7 (щитовая 019 А) взломана вторично. Это произошло при следующих обстоятельствах.
После окончания третьей пары, примерно в 14.15 я зашел в 113 аудиторию, чтобы проверить дверь в щитовую 019 А. При этом я заметил, осматривая дверь и пробуя ручку замка, что временная накладка из фанеры, сделанная Кузнецовым Б.А., с левого края слегка прорезана на один слой фанеры. Я подумал, что возможно кто-то из студентов баловался. Замок был цел и дверь закрыта.
Затем я зашел в соседнюю 019 комнату и оттуда позвонил на второй этаж 7 корпуса к нам в 213 комнату, ведущему инженеру Стадийчуку Г.А. и попросил его через некоторое время спуститься и проверить дверь вторично. Сам собирался уйти и в этот день не возвращаться в КПИ. Я ушел из корпуса 7 около 14.30.
Но обстоятельства сложились так, что пришлось мне вернуться в 7 корпус. В 019 комнате я оставил свою сумку, а она мне оказалась нужна.
Вернулся я примерно в 16.45 и, проходя мимо 113, обнаружил, что дверь в нее закрыта. Я дернул за ручку. Дверь не поддавалась. Она была заперта изнутри на палку. Обычно эта дверь не запирается вообще, так как замок да и сама дверь в области замка многократными взломами изуродо-вана.
Я пару раз с силой дернул за ручку, а затем постучал. Никто не ото-звался. Тогда я пошел в 019 комнату. Решил позвонить Стадийчуку Г.А., поскольку заподозрил что-то неладное и хотел пригласить его сюда к 113 аудитории.
Ключом открыл 019 комнату и вошел в нее. Тут же я услышал какой-то шум за стеной в 19А щитовой. Я понял, что там кто-то есть и он закрыл дверь на палку в 113 аудиторию. Она по-прежнему была закрыта изнутри на палку. Заглянув в щель, я увидел, что кто-то идет к двери. Отодвинув-шись от щели, чтобы меня не было видно из аудитории, я стал ждать.
Дверь открылась, на пороге стояло двое парней с сумками. Я преградил им дорогу. Они отступили, и я вошел в аудиторию. Спросил их, зачем они закрылись и потребовал у них их документы.
Они ответили, что закрылись, чтобы никто не мешал им заниматься (решать задачи). Сами они являются слушателями факультета довузовской подготовки, который находится в 16 корпусе, группа 17, фамилии их Лобко О.В. и Сенин А.В.
Я потребовал показать, что у них в сумках. Они покорно открыли сум-ки и вынули оттуда по одной тетради старой и затертой, а так же какой-то серенький листочек, тоже грязный. Сказав при этом, что на нем задание. Ко-гда я спросил их фамилии, то отвечал один из них за двоих. Попросил пока-зать, что внутри сумок. Бегло взглянул во внутрь. Крупных вещей там не увидел.
После этого осмотра я попросил их пройти вглубь аудитории 113 к двери в щитовую 019А. Они покорно пошли впереди меня. Хотя могли меня оттолкнуть и выбежать из аудитории.
Когда мы подошли к двери в 019А щитовую, я увидел, что она взлома-на и наполовину приоткрыта.
-Кто это сделал? – спросил я. Они ответили, что не знают.
Один из них спросил:
-А что здесь?
Я заглянул во внутрь 019А через приоткрытую дверь. Там было темно и никого не просматривалось. Входить туда было нельзя. Там они со мной могли сделать все, что угодно.
Тогда я прикрыл дверь в щитовую 019А и попросил их идти за мной. Выйдя из аудитории 113 я прикрыл и ее дверь. Быстро отвел их к дежур-ному по корпусу 7. Попросил ее их посмотреть. Вторая дежурная пошла со мной. Ее звали Вера Федоровна Бондаренко. Потом она скажет, что время было около 17.00. Я попросил ее побыть у взломанной двери, а сам пошел в 019 комнату и по телефону 02 вызвал милицию.
Вера Федоровна подсказала, что можно вызвать от дежурного по кор-пусу ОМОН. Тогда я вернулся на пост дежурного по корпусу7 и вызвал по прямому телефону ОМОН, а затем тут же позвонил Стадийчуку Г.А. и попросил его спуститься в 113 аудиторию. Потом выяснилось, что он забыл о моей просьбе проверить дверь в 019А щитовую. Пришел Стадийчук. Мы с ним стали спрашивать задержанных парней.
-Кто кроме Вас был еще в 113 аудитории?
Они сообщили, что перед тем как им войти в 113 аудиторию, оттуда вышел высокий темноволосый парень, коротко подстриженный под ежик, в куртке из варенки.
Вскоре пришли представители ОМОНа и увели задержанных мною парней. Я пошел с ними, предварительно попросив Стадийчука Г.А. побыть у взломанной двери, отпустив дежурную.
По дороге ОМОН передал задержанных парней участковому инспекто-ру милиции при Жовтневом РОВД младшему лейтенанту Орлу Николаю Леонидовичу. Мы пошли все вместе в милицейский участок при КПИ. Там Орел передал парней старшему уполномоченному майору милиции Сте-ценко Виктору Михайловичу. Он потребовал от задержанных выложить все, что было у них в сумках. Там оказались кусачки, ножницы, нож, ручка которого сворачивается, несколько маленьких цветных конденсаторов и теристор. Ручек для письма там не было. Значит легенда о том, что они в аудитории 113 решали задачи, под большим вопросом.
После этого Стеценко потребовал от них сообщить сведения о родите-лях. У одного из них отец оказался слесарем, а у другого - майор милиции!!
После этого Орел попросил меня пройти в другую комнату и написать объяснительную записку, что я и сделал. Где изложил все сведения, о кото-рых писал выше.
Затем я вернулся в 113 аудиторию, где меня ожидал Стадийчук Г.А. Вскоре пришел дежурный старший следователь майор милиции Воронцов Александр Михайлович с милиционером и одним из задержанных.
Следователь осмотрел дверь и описал ее в своем протоколе по взлому двери, который мы со Стадийчуком подписали.
Воронцов сличил конденсаторы из сумок задержанных с конденсато-рами на панелях в управляющем вычислительном комплексе СМ-3, находя-щемся в 019А щитовой.
Спросил меня, могут ли эти конденсаторы принадлежать СМ-3. Я ска-зал, что вполне возможно.
Затем я обратил внимание Воронцова на ключевой барабан замка, отбитый взломщиком и положенный на уголок над батареей отопления. Он взял барабан непосредственно рукой, посмотрел на него и положил. Я ска-зал, что на барабане могли быть отпечатки пальцев взломщиков. Воронцов снисходительно парировал мой выпад, сказав:
- Вы насмотрелись кинофильмов.
На что я ответил, что кинофильмов такого сорта давно не смотрю.
Барабан же при нас никто не трогал, тогда задержанный парень, кото-рого привел милиционер сказал, что его товарищ брал рукой этот сломанный барабан. Зачем? И когда?
После этого я, стараясь помочь следствию, обратил внимание Ворон-цова, что на субблоке, снятом 27.04.95 года с СМ-3 и не унесенном по какой-то причине взломщиком и оставшемся лежать на столе тоже могут быть отпечатки пальцев. Однако Воронцов не прореагировал и на эту мою подсказку.
Когда протоколы были подписаны, дежурный следователь разрешил отремонтировать замок и закрыть дверь, сказав при этом, что родители задержанных обязаны нам поставить новый замок.
Задержанные оказались несовершеннолетними, им было где-то в районе 16 лет, а значит уголовно ненаказуемы.
В процессе бесед с офицерами милиции я понял, что был кто-то еще – третий. Этот третий опытный взломщик. Оба взлома двери (14.04.95 года и 27.04.95 года) выполнены одним почерком.
Третий взламывал дверь и уходил, а несовершеннолетние снимали уз-лы, панели. Затем этот третий взломщик забирал снятое и возможно ушел последний раз через верхнюю дверь в аудитории 113, выходящую на промежуточный этаж. Заметим, что аудитория 113 выполнена амфитеатром.
Вполне возможно, что когда я ожидал у нижней двери, когда ее откроют эти парни, третий спокойно вышел через верхнюю дверь.
За исключением последних размышлений все это я изложил в своей служебной записке на имя руководителя Отделения фундаментальной и общеинженерной подготовки КПИ Воронова Сергея Александровича.
Я обратился к нему через голову Тронько потому, что, во-первых, Тронько не было уже несколько дней и неизвестно где он, а во-вторых, пото-му, что Тронько все исказит.
Я попросил Воронова назначить комиссию по оценке нанесенного материального ущерба в результате двух взломов дверей 019А щитовой корпуса 7, включив в комиссию специалиста, знающего управляющий вычислительный комплекс СМ-3, который пострадал от этих взломов.
Комиссия в составе Худякова А.Н., Стадийчука Г.А. и бухгалтера Степуры Н.Ч. оценила нанесенный ущерб в 13 миллионов карбованцев и рекомендовала СМ-3 списать как морально и физически устаревший. 16.05.95 года акт комиссии был утвержден Вороновым С.А.
21.06.95.года на мое имя участковый инспектор милиции Жовтневого РУГУ МВД Украины в городе Киеве Орел Н.Л. прислал справку, в которой указано, что я обращался к ним по поводу взлома двери в щитовой 019А корпуса 7. 27.04.95 года и пропажи плат из вычислительного комплекса СМ-3.
Когда я в августе вернулся из отпуска, то обнаружил среди газет пись-мо с приглашением к помощнику прокурора Жовтневого района города Киева Розневой Кимат Матуловне. Я поехал в прокуратуру, но она оказалась в отпуске. После ее возвращения я был у нее на приеме 22.08.95 года.
Рознева взяла на контроль это дело, заподозрив подлог (вместо моей объяснительной записки оказалась фальшивка с подделкой моей подписи).
Она попросила меня вновь написать объяснительную записку, что я и сделал, изложив все, что писал выше.
Рознева письменно задала мне несколько вопросов, на которые письменно я ответил.
Одним из них был вопрос: где моя первая объяснительная записка?
Я ответил, что отдал ее Орлу Н.Л. в день происшествия, т.е. 27.04.95г.
30.08.95 года.
Собираюсь ехать в третий отпуск. Телефонный звонок. Говорит участковый милиции при КПИ капитан Гнилицкий Владимир Иванович. Просит меня встретиться с ним сегодня. У меня вырывается: "Как это некстати!" Затем мы договариваемся о встрече. Вечером у меня поезд и дел очень много. На встречу я немного, минут на пять, опоздал.
В комнатах участка милиции при КПИ никого нет. Я уже больше не могу ждать. Попросив у соседних милиционеров кусочек бумаги, начинаю писать. "Уважаемый Владимир Иванович! Мы с Вами по телефону..." в это время появляется Гнилицкий В.И. и Орел Н.Л.
Они уже знают, что я в прокуратуре написал вторично объяснительную записку.
Гнилицкий В.И. говорит, что Орел Н.Л. сделал глупость, подменив объяснительную записку по просьбе отца задержанного и надо как-то спасать Орла.
В разговор включается Орел и просит меня переписать объяснительную записку.
Я говорю ему, что записка не у меня, а у прокурора Розневой. Как же я могу ее переписать.
Он что-то говорит. Мне все это неприятно, но я терплю и вежливо отвечаю.
Гнилицкий В.И. понимает, что Орел говорит не то и отмечает, что нужно делать не так. Я соглашаюсь, что этот вопрос нужно решать с проку-рором.
Орел спрашивает, не уезжаю ли я куда либо. Я отвечаю, что уезжаю в отпуск и буду в конце сентября. Говорю, что я тороплюсь на поезд, и мы расстаемся.
11 ноября 1995 года г. Киев.
Давно не вел записей. Был в трех отпусках за три года. Когда же вер-нулся на работу, то на меня навалилась инвентаризация имущества. Сегодня суббота. Сейчас уже собрался ехать в гараж, чтобы отвезти туда ненужное дома. Но вдруг вспомнил о вчерашнем разговоре с Тронько и захотелось записать события последних дней, связанных с ним.
Пишу я дома. За своим письменным столом. За ним я не писал уже несколько лет с момента отъезда нашего с Воскресенки на Троещину. На улице солнечная морозная погода. Настроение хорошее. То, что я сейчас запишу будет не реакцией на плохое настроение, а реальностью, в которой мы живем в условиях обмана и подлости.
Вот таково предисловие.
В середине октября я вернулся на работу. Внешне все оставалось по-прежнему. Как будто вчера вышел из своего кабинета.
Стадийчук Г.А. и Кузнецов Б.А. ходят на работу через день. Но обеспечивают функционирование лабораторных установок. Лаборантки Моисеенко Татьяна и Ящук Людмила несут дежурство поочередно. Внешне все спокойно.
"В великом Хорезме все спокойно". Но уже на Хорезм идет Чингизхан, а там об этом не знают.
Спрашиваю у Григория с Борей, где Тронько. Григорий говорит: "Не знаю. Не видел его с начала октября". Боря же более эмоциональный заявля-ет: "Век бы мне его не видеть".
Встречаю в коридоре Олейника Валентина Петровича. Он делает вид, что ничего не знает о месте пребывания Тронько. Постепенно картина про-ясняется. Кто-то из преподавателей говорит, что Тронько на лечении в нар-коцентре. Его уже нет две недели на работе. Олейник сказал мне, что официальная версия: "Он у мамы в Боярке. С ней "плохо". Преподаватели жмутся, т.е. пожимают плечами, но не очень опечалены, что нет Тронько.
Через пару дней выясняется, что до сих пор в бухгалтерию отделения не представлено штатное расписание сотрудников кафедры, а следовательно, никто не получит зарплаты.
Кафедра зашевелилась. Все хотят знать: "Когда будет Тронько?" Олей-ник переносит сроки: "То он будет в пятницу, то – в понедельник." Ни в пят-ницу, ни в понедельник его не было. Нужно сдавать штатное расписание. Кто его будет подписывать? Инициативная группа собирает кафедру на заседа-ние. Кто ее возглавлял, я не знаю. До заседания кафедры я пошел в бухгалтерию отделения решать свои вопросы. Там мне сообщили, что идет инвентаризация. Дали соответствующие документы для нее. Я вернулся в 7 корпус и решил пойти на заседание кафедры, хотя раньше этого не собирался делать. Я думал, что на кафедре уже будет Тронько. Мое желание пойти на заседание было обусловлено тем, что я хотел объявить преподавателям об инвентаризации имущества кафедры.
Когда я вошел в преподавательскую, то увидел, что народу очень мно-го. Некоторые даже стоят. За столом президиума сидит Олейник. Выступает почему-то Белоус, заведующий соседней кафедры общей и экспериментальной физики. Белоус закончил свое выступление, тут же попрощался и ушел. О чем он говорил, я не успел уловить.
Начался шум. Кто-то предложил назначить Олейника В.П. заместителем заведующего кафедрой с правом подписи. Что-то говорил Снарский. Но говорил намеками, а поэтому я не понял. Проголосовали. Против только один Зененко А.А. После заседания я его спросил, почему он голосовал против. Оказывается он обижен на Олейника В.П. за то, что тот забрал домой компьютер IBM. Единственный компьютер, который еще функционировал на кафедре.
Тогда на заседании кафедры я объявил, что идет инвентаризация. После моего объявления кафедра закрылась.
В коридоре я оказался рядом с Марией Мирославовной. Она меня спросила: "Видите, как наша мафия действует?"
Я не понял, кого она имеет ввиду и спросил:
-Какая мафия?
- Снарский и компания, – ответила Мария, -кафедральная мафия.
- А что они хотели? – спросил я. –Я опоздал и ничего не понял. Что де-лал у нас Белоус?
- Они, т.е. Снарский и К;, хотели в отсутствие Тронько присоединить нашу кафедру к кафедре Белоуса, т.е. слить кафедры, и добивались принятия кафедрой такого решения, но большинство их не поддержало. У Белоуса надо будет работать, а у Тронько можно как говориться "валять дурака".
На следующий день я встретился с Олейником и спросил его:
- Вы теперь можете подписывать акты на списание. Ну, например, спирта.
- Да, - ответил он, - Приносите.
Эти акты были написаны мною полтора-два года назад. Но поскольку в связи с бесконечными пьянками Тронько я перестал давать ему спирт наряду с другими сотрудниками, он отказался подписывать мне акты на списание. Сначала он говорил, что пусть Скрынский подписывает, а потом просто отказывал. Тогда я их положил в папку, и они там лежали. Идти к Скрынскому я не хотел. Это были бы новые разговоры. Тем более, что этот спирт получался мною уже не для науки, а для учебного процесса.
Олейник подписал мне акты. Я ему рассказал все то, что сейчас написал выше.
Мы поговорили о крахе науки. Теперь даже фундаментальная наука не финансируется, не говоря уже о прикладной. В заключение Олейник сказал:
- Нужно создавать на кафедре какое-то совместное предприятие, кооператив и тому подобное. Нет ли у Вас (т.е. у меня) каких-либо предложений. Я сказал, что пока нет, но если будут условия для работы, то можно об этом подумать и мы распрощались.
9 ноября 1995 года после праздников я сидел у себя в кабинете. Он маленький, но уютный. У меня на предыдущих моих работах никогда не было своего кабинета, где бы я сидел один. Этот кабинет мне будет жалко покидать.
Звонок. В трубке телефона голос Тронько: "Владимир Иванович! Доб-рый день! Возьми у Стадийчука тестер и приходи ко мне в кабинет. Есть раз-говор." Я взял тестер и пошел к нему. С тестером тут тоже ушлая история. Когда увольнялся Хоренженко, он вместо одного тестера сдал тестер другого типа. Может даже и лучший, по его утверждению, но более капризный и не работающий вообще без батареек. Ему, чтобы замерять напряжение, нужен посторонний источник питания, а батарейки - это всегда дефицит. Поэтому Хоренженко схитрил. Я не хотел у него принимать - не тот тестер, а Тронько пошел ему навстречу и записал на себя, как будто он получил от меня тестер, который числился и в котором для измерения напряжения не нужны батарейки. Он забрал у Хоренженко его тестер, отдал его Стадийчуку, а Боря Кузнецов достал ему батарейки.
Тестер Стадийчук привел в порядок и в исправном состоянии вернул его Тронько. Но видно Тронько захотелось этот тестер оставить у себя навсе-гда и он объявляет, что тестер украли у него из его кабинета. Он находит ка-кой-то старый черный тестер, рамка индикатора которого повреждена и для ее восстановления требуется платиновая проволока. Стадийчук теперь этот отремонтировать не может, и видно Тронько хочет его кому-то вернуть. Вот именно этот тестер понес я ему. Когда я зашел в кабинет и отдал тестер. Он без лишних предисловий перешел к делу, ради которого меня вызвал.
- Работает в КПИ комиссия КРУ (контрольно-ревизионное управле-ние). Нужно, чтобы ты взял на себя все недостающие приборы и подписал ведомости по их учету. Мне сказали, что это нужно сделать быстро. Это требует бухгалтерия и Воронов. Им нужна твоя подпись, что за имущество расписался материально ответственный. В противном случае будет большой скандал и неприятности для меня и Воронова.
Я понял, что меня опять он хочет подставить ("не мытьем, так катань-ем").
- Ты же хотел взять второго материально ответственного Шаблатовича. Вот пусть он и берет все эти недостающие приборы на себя. Он то знает, ку-да они ушли, - возразил я.
- Нет, у нас сейчас нет средств, чтобы содержать второго материально ответственного. Да и нет необходимости в этом. Все знают, что эти приборы не ты разбазарил, и тебе ничего не будет. Нужно только соблюсти формаль-ности. Эти приборы будут висеть годами. В это время в кабинет вошел Олейник. Тронько представил мне его как нового заместителя заведующего кафедрой и сообщил, что Скрынский уже не заместитель заведующего кафедрой. Затем Тронько повторил все то, что говорил мне один на один при Олейнике.
Совершенно не стесняясь того, что идет на правонарушение.
Я сказал, что мне нужно посоветоваться с юристом.
- Хорошо, - сказал он, - только не очень долго. Дня два достаточно. Бухгалтерия жмет.
Я вышел из его кабинета с ощущением, что мне вновь плюнули в душу. В промежутках между нашими переговорами при Олейнике Тронько отме-тил, что я плохо работаю. Он по две недели пьянствует регулярно. Это хороший работник, а если я не хочу взять на себя недостачу, то я плохой работник. Вот вся его нехитрая логика.
Уходя из кабинета, я не собирался брать на себя эту недостачу, но отрицательного ответа сразу не дал. Не сумел ему сразу отказать. Настолько я был поражен его наглостью, с которой он давит уже больше двух лет, добиваясь от меня того, чего я не могу сделать.
Приходится удивляться его настырности. Сначала он мне говорил, что я не умею списывать и он сам это сделает.
Единственное, что он смог сделать – это уговорить Колесникову взять несколько приборов на себя, т.е. якобы они у нее. Я оформил эту передачу через материально ответственного ее кафедры Гаевского. Затем Тронько передал в лицей Радионову комплект приборов "Свет". Тот вначале обещал ему взять на себя некоторые недостающие приборы, но когда комплект "Свет" передали официально, отказался, а вместо этого отдал нам старые приборы, неподходящие по типу среди отсутствующих (утерянных).
Единственный положительный результат дала операция Тронько с характериографами.
Он взял якобы для своего сына Вани (который учится в семинарии!!!) небольшой характериограф, используемый для настройки приемника телевизора у Худякова, сотрудника соседней кафедры.
У этого Худякова был большой характериограф, принадлежащий нашей кафедре. Когда я принимал имущество, то Худяков написал мне расписку за этот характериограф. Однако позже он стал утверждать, что это его характериограф. Тронько слышал об этой истории. И вот, когда настал срок возврата Худякову маленького характериографа, отказался ему его возвращать, думая, что этот характериограф принадлежит нашей кафедре.
Худяков поднял скандал. Они поругались, дошло даже до того, что Тронько пригрозил Худякову дать в морду (это со слов Худякова).
Тогда Тронько потребовал у меня сведения о наших характериогра-фах. Я дал ему эти сведения и сказал, что Худяков не хочет отдавать наш характериограф. Тогда Тронько вернул мне характериограф Худякова и сказал, чтобы я ему его не отдавал, пока он, т.е. Худяков не вернет мне наш прибор. Это подействовало, и мы с Худяковым разменяли приборы.
Вот такие нравы царят в этом хваленом КПИ. Люди не держат своего слова. Даже отказываются от своей расписки.
Выйдя из кабинета Тронько, я пошел в бухгалтерию. После беседы с Надеждой Ивановной все стало на свои места. Оказывается, она попросила Тронько расписаться на тех ведомостях, в которых сосредоточена недостача (в основном). Он отказался, сказав, что пойдет к Воронову и будет говорить с ним об этом. Однако к Воронову он не пошел. Надежда доложила Воронову, что Тронько не хочет расписываться на ведомостях. Тогда Воронов приказал показать ей все недостачи. Она дала мне ведомости Тронько, в которых он числится материально ответственным, чтобы я уточнил, чего же в действительности нет, а что найдено за эти три года, что списано или передано. Это я сделал и отдал ей исправленные ведомости. Тронько я об этом не стал говорить.
Вчера 10 ноября 1995 года он сам зашел ко мне в кабинет и сказал:
- У юриста консультироваться не нужно. Он скажет, что это не законно. Нужно просто взять на себя эту недостачу и все.
Я хотел ему возразить, что для него эта недостача обернется административным взысканием, а для меня соприкосновением с уголовным кодексом, но промолчал.
Уходя он сказал:
-Нельзя нам сейчас поднимать шум.
Когда в 1992 году, принимая должность заведующего лабораториями я обнаружил эту недостачу, то говорил ему:
-Тебе нужно пойти к ректору и все объяснить. У ректора есть право списывать в больших объемах, у других этого нет.
Он мне тогда ответил, что был у ректора, тогда еще Таланчука и тот (якобы) сказал ему:
-Твои проблемы.
Теперь, как и тогда, Тронько обманывает меня. Он не был тогда у ректора. Он не говорил с Вороновым сейчас. Он хочет решить этот вопрос, подставив меня.
Даже Пеклун возмущается по этому поводу:
- Как так можно подставлять своего друга?
Да, мы были с Тронько друзьями, теперь нет. Это я ему сказал два года назад.
13.11.95 года. Сегодня, после окончания занятий, т.е. где-то в 14 с минутами заходит Стадийчук Г.А. и сообщает, что Тронько на кафедре.
Сначала мне хотелось собраться и уйти, чтобы отодвинуть сроки неприятного разговора, но затем я передумал. Мы о чем-то говорили с Григорием, собираемся уходить. Я стоял в комнате без окон, а он в своей. Вошел Тронько, поздоровался и обратился к Стадийчуку с просьбой передать Боре Кузнецову ключи от его кабинета. Один из которых плохо открывает, а другой – хорошо. Причем второй ключ – это ключ от его квартиры. Нужно первый ключ подпилить так, как пропилен второй. Верхний замок у него вот-вот выйдет из строя.
Я стоял и слушал этот разговор. Ждал, что он будет делать дальше. Был готов к разговору с ним. Но все равно для меня было неожиданно то, что он без предисловий повернулся ко мне и спросил:
- Ну, ты берешь на себя? – имея в виду недостачу.
- Нет, - ответил я.
- Тогда я беру на себя, а ты увольняешься.
Я промолчал, а он повернулся и вышел тоже молча.
- Вы видели, - сказал я Стадийчуку, - это он уже не первый раз меня увольняет, но сегодня в Вашем присутствии.
Григорий заторопился, попрощался и ушел, сказав что-то о безхозяйственности Тронько.
Анализируя эту сцену я понял, что Тронько уже знал, что я не буду брать на себя его недостачу. Мы об этом говорили со Стадийчуком, да и с Олейником я советовался. Кто-то из них ему сказал. Так что он был готов к моему "нет". Меня удивляет другое. Ведь он прекрасно знал, что я откажу. Зачем он устроил этот спектакль? Еще раз показать себя мне? Так я его и так знаю. Мое увольнение может состояться, тем более что мне уже 62-й год. Неужели он надеялся, что я скажу "Да" после того, как я попробовал списы-вать приборы. Эта задача настолько сложная в КПИ, что многие завлабы – материально ответственные махнули на это списание рукой. В списывании задействовано громадное количество людей. Во-первых, заведующий лабораторией, т.е. я. Заведующий кафедрой, т.е. Он – его первая подпись. Затем комиссия из 5-ти человек, в которую входят: главный бухгалтер материального отдела института, председатель профкома, представитель службы метрологии (учет драгоценных металлов, Украина хочет пополнить свой золотой запас за счет старых приборов), три (четыре) заведующих лабораториями с других кафедр, приемщик черного металлолома, приемщик цветных и драгоценых металлов, председатель комиссии – один из помощников проректора и наконец – утверждает ректор. После чего бухгалтерия Отделения принимает этот акт с накладными со складов приема черных, цветных и драгоценных металлов.
Причем неясно, когда извлекать на сдачу драгоценные металлы, до утверждения проректором или после него. До списания с учета в бухгалте-рии или после.
Любой из участников этого спектакля с многими действиями и сценами может отказаться подписывать и вся твоя предыдущая работа идет насмарку. Мало того, списываемый прибор будет уже разукомплектован, драг металлы извлечены и сданы, а в бухгалтерии он будет числиться как новый в полном комплекте.
Вот и подумаешь, а стоит ли заниматься всем этим списанием. Может легче уволиться. Но из заведующих лабоораториями почему-то никто не увольняется за последнее время. Все на своих метах. Практически ничего не делают. Из моего ближайшего окружения никто не подал списки приборов с указанием количества содержащихся в них драгоценных металлов – будущего золотого запаса Украины. Почему? Да потому, что это тоже титаническая работа и делать ее за пять миллионов в октябре-ноябре 1995 года в месяц никто не будет, когда буханка черного хлеба стоит почти 50 тысяч, а бутылка водки самой недорогой 200 тысяч, килограмм сала 350 тысяч, а стоимость колбасы доходит до 1 миллиона.
Да, видно останется Украина без золотого запаса.
14.11.95г.
Сегодня Тронько пришел ко мне в кабинет, позвал туда Стадийчука и сообщил нам, что он договорился с Якименко Юрием Ивановичем (первый проректор КПИ), чтобы продать имеющиеся у нас лабораторные установки для проведения опытов по физике, изготовленные в Польше. Они были полу-чены в 1988 году и с тех пор находились в ящиках. Сначала в 235 классе, а затем у меня в кинобудке.
Тронько сказал, что эти установки может купить только богатый част-ный лицей. Он будет искать такой лицей. При этом он поинтересовался их стоимостью. Я помнил ее и сказал, что эти установки в комплекте стоили в 1988 году 18000 рублей.
Тронько тут же начал умножать на коэффициенты инфляции и у него получилось больше миллиарда карбованцев.
- Эти деньги – заявил он, - пойдут на нужды кафедры.
Какие нужды не уточнил. Затем он попросил две установки, которые стояли у меня на окне перенести ему в кабинет. Стадийчук после ухода Тронько начал планировать, куда можно использовать эти деньги. Сделать фундаментальную проводку в 236 классе. Поскольку на зарплату эти деньги не используешь.
Я подвел итог этим рассуждениям:
- Не волнуйтесь, Григорий Александрович, - сказал я, - нам эти деньги не достанутся. Одни хлопоты на нас падут. Вот первая – отнести две установки Тронько в кабинет. Пошли.
Мы отнесли эти установки. В кабинете с Тронько сидел Шаблатович. Они обсуждали состояние здоровья Кудрявцева Александра. Нашего ассистента, которого сильно побили, говорят по пьянке. Поскольку Кудрявцев склонен к злоупотреблению спиртным, эта версия вполне правомерна.
Сейчас состояние его очень тяжелое. Он уже не ходит, и отнялась одна половина тела вследствие инсульта.
Тронько не хочет пригласить к нему какого-то специалиста-нарколога для консультации. Он наврал этому специалисту, что Кудрявцев самостоя-тельно перемещается, а оказывается даже не встает.
Вот Тронько с Шаблатовичем и обсуждали как обойти эту трудность, вызванную враньем Тронько.
Даже в таком деле, когда речь идет о спасении своего товарища, Тронько опять же из благих побуждений врет, а потом думает, как выкрутиться из щекотливого положения.
Сейчас он взял курс на распродажу имущества кафедры. Опять же под благими знаменами. По всей вероятности ожидает получить хорошие взятки наличными. Ему не дают покоя успехи Крикунова Юрия Владимировича, которого он хотел выгнать из аспирантуры, да нарвался на противодействие проректора.
Юра, по его словам, уже имеет в КПИ много помещений общей площадью 700 м2. Налогов за аренду практически не платит, а дает взятки проректорам.В общем,
Прогнило наше общество.
Кругом одна лишь мразь.
Семейное сообщество
Втоптало знамя в грязь.
23.12.95 г. Месяц назад я принял решение уволиться с должности заведующего лабораториями кафедры общей и теоретической физики КПИ. Но сообщить об этом лично Тронько я не смог, т.к. его нигде не нашел. Семейные обстоятельства оторвали меня на три недели. Тогда же 24.11.95 года я написал заявление об уходе и думал его оставить Стадийчуку, чтобы меня с 1.12.95 года уволили. Об этом он должен был сообщить Тронько. За время моего отсутствия Тронько должен был подобрать себе нового материального ответственного сотрудника, которому бы я передал дела. Тронько действительно говорил об этом с Джумелей Мишей из университета. Он его знает много лет. Однако, по словам Миши, четкой постановки задачи не было. Я же три дня назад вернулся на работу, но Тронько нет и видно решения у него тоже нет. Мы с Мишей договорились в понедельник, т.е. 25.12.95 года, пойти к Тронько, он должен быть на ученом совете КПИ.
Размышляя о своем увольнении, я понимал, что могу потерять стабильную должность. Но уж очень низкая на ней сейчас зарплата, немного больше пяти миллионов карбованцев. Конечно, Тронько мог бы мне еще добавить примерно половину этой суммы, как он делает Стадийчуку. Од-нако, из-за того, что я не стал в свое время давать ему спирт, а совсем не-давно вновь отказался взять на себя разбазаренные недостающие приборы, он мне этого простить не может.
На новом месте мне предлагают оклад в два раза больше, плюс к тому добавки, если буду хорошим работником. Для работы условия там хуже. В одной комнате сидят два отдела. Что конкретно делать? Не ясно. Главное искать деньги на науку. Где? и Как?
25.12.95г. Сегодня с утра многократно звонил Тронько домой, но он не отвечал. Тогда я решил позвонить его бывшей жене Нине. Она сообщила мне, что Тронько вновь пьет. А сейчас у него вновь большой запой. Тогда я сказал, что ведь он лечится. Она подвела итог разговору одним словом:
-Пьет. Сегодня он дома. Вчера я с ним говорила. Позвоните по коду: набрать номер, дождаться вызовных двух звонков, положить трубку, вновь набрать номер.
Я поблагодарил ее. Поздравил с рождеством по католическому обряду. Поинтересовался успехами Вани (сын Тронько). Он сдает зачеты за учебный год в семинарии. На том мы и попрощались.
После этого стал звонить Тронько по коду. Пришлось несколько раз повторить эту операцию, пока он взял трубку. Голос у него был приглушен-ный и вялый. Я спросил:
- Будешь ли сегодня на работе?
Он ответил:
- Нет. Буду завтра, может встретимся после лекции (т.е. во вторник 26.12.95г.). Тогда я задал ему второй вопрос:
- Подобран ли человек, которому я должен буду передать свои дела?
Он ответил вяло и как-то нехотя:
- Нет.
Однако я от Стадийчука знал, что у него уже был разговор с Джуме-лей. Я не стал уточнять или напоминать ему об этом, и мы договорились встретиться после лекции.
Мне нужно побыстрее уволиться, чтобы приступить к работе на новом месте, пока оно не занято.
По закону руководство может задержать мое увольнение на две недели. После чего мне должны выдать трудовую книжку. Если же за мной останутся долги по материальным ценностям, то руководство вправе из моей зарплаты высчитать стоимость утерянного или, если зарплаты нет, то передать дело в суд. Думаю, что ему, т.е. Тронько, тем более мне, этого не нужно. Я хочу по возможности передать все из рук в руки и под расписку нового материального ответственного. Что касается числящегося лично за мной, то здесь не должно быть много вопросов.
Однако, основная часть имущества находится у сотрудников. Сейчас начнется хитрая возня, чтобы под шумок не показать это имущество. Осо-бенно те вещи, которые могут быть использованы в быту: тестеры, лампы, плитки, фотоаппараты и т.п. Основная часть всего этого выдана предшественниками моими, а также покупалось за деньги НИР сами исполнителями. Поэтому они, т.е. сотрудники, купившие в магазине к примеру фотоаппарат за деньги по их теме, часто добытые ими самими благодаря своим связям, считают этот фотоаппарат своим. Часто я натыкался на откровенные возмущения, что какой-то материально ответственный требует расписаться в его книге выдачи за вещь, которую этот сотрудник сам купил за добытые им деньги в магазине. Однако он как-то забывает, что деньги-то эти государственные.
Такой примерно разговор состоялся у меня с Айвазовой, когда я обнаружил приборы, числящиеся у меня в ее лаборатории, куда их пе-ренесла ее дочь Красикова Алла без надлежащего оформления через бухгалтерию КПИ с одной кафедры на другую. Эта Айвазова мне так и заявила, что эти приборы покупались за ее нировские деньги. Они перечислялись ее мужем, работающем в НИИ со своей темы, т.е. опять же государственные.
Это только один факт, а таких масса. Поэтому на передачу дел материально ответственного нужно затратить массу времени и главное нервов.
По закону на это дается две недели. За это время на одной должности заведующего лабораториями могут числиться два человека – сдающий и принимающий.
Но две недели это очень мало, если действительно производить прием-сдачу хотя бы по наличию, не говоря уже о комплектности и исправности приборов.
По описям учета у меня числится около тысячи наименований. Но в каждой графе может быть не один, а несколько приборов. Поэтому количество единиц может достигать нескольких тысяч, а может и десятков тысяч, так, например, микросхемы числятся десятками.
Как подумаю об этой предстоящей проверке, мне становится не по се-бе. Мало того, такие как Тронько, уже что-то потеряли или пропили и будут доказывать, что у них этого не было. Или просто говорить: "Так спишите." Легко сказать, трудно сделать.
Передача должности материально ответственного – большая работа. Я был назначен материально ответственным в апреле 1992 года и только к сентябрю этого же года я немного разобрался, что же есть, а чего нет. Вот тогда на меня начали давить Тронько, Скрынский, Шаблатович, чтобы я принял на себя всю недостачу. Дело дошло до прямых угроз со стороны Скрынского ("Кровь пустить") и Шаблатовича ("Дать в...").
Но я все выдержал и где-то в начале февраля 1993 года подписал опи-си. В них указал, чего нет. Буквально словом "нет". За мной подписали дру-гие члены комиссии Стадийчук и Пеклун, а после них Тронько.
29.12.95г. Вчера я наконец подписал заявление об уходе с работы с должности заведующего лабораториями кафедры общей и теоретической физики КПИ.
Как мы договаривались 20.12.95 года встретиться с Тронько не получилось. У него в этот день (вторник) запланировано две лекции. Я же ошибочно посмотрел на расписание занятий в пятницу. Там запланирована одна лекция третья пара. Сижу у себя в кабинете и дожидаюсь назначенного мне для встречи времени. Лекция эта спланирована в 18 корпусе. Идти туда, чтобы перехватить Тронько после лекции (была такая мысль, а то вдруг убежит оттуда не заходя на кафедру) мне не хотелось.
Неожиданно позвонил Пеклун Виталий Федорович заведующий учеб-но-научной лабораторией кафедры и спросил:
- Где вождь?
Я ответил, что сам его ожидаю - у него третья пара.
- Сообщите мне, когда он появится на кафедре. Мне срочно нужно подписать ведомости по инвентаризации имущества, - попросил Пеклун.
- Хорошо, - сказал я и положил трубку.
Через некоторое время я вышел в коридор. По нему мне навстречу шел Пеклун.
- Его на лекции нет, - сказал Виталий Федорович без предисловий.
Я посмотрел на часы и возразил:
- Так ведь еще не время для начала третьей пары.
- У него сегодня не только третья, но и вторая пара, - парировал Пек-лун, - сегодня вторник, а не пятница.
Я же понял свою ошибку, но все же попросил Пеклуна подойти к расписанию. Он оказался полностью прав и предложил:
-Давайте еще раз сходим в аудиторию 122, где должны быть две лекции Тронько сегодня.
Мы подошли к этой аудитории и тут Пеклун говорит:
-Загляните сами, мне неудобно. Я уже заглядывал.
Дверь была открыта, и я вошел в аудиторию. В ней находилось всего лишь три студента, которые играли в карты и пили пепсиколу.
Я спросил:
- Лекция у вас была?
- Нет, - отвечает один из них.
- Ее должен был читать Тронько, - уточнил я первый вопрос.
-Да, - последовал ответ.
- Второй пары тоже не было?
- Нет, не было, - ответил другой студент.
Я вышел из аудитории. Пеклун слышал наш разговор.
- Вот видите – сказал он и обозвал Тронько нецензурным словом.
- Что сделаешь, - подтвердил я, - вчера, когда мы с ним договаривались по телефону о встрече после лекции, он еле-еле ворочал языком. Видно еще не вышел из состояния запоя.
Пеклун еще что-то сказал, и мы разошлись.
Я вернулся на второй этаж. Настроение было ужасное. Срывался мой переход на другую работу.
В кабинет зашел Гриб Борис Николаевич наш бывший парторг. Ему нужен был Стадийчук. Я сказал, где того можно найти, а затем решил посоветоваться с Грибом. Как мне быть. Он ответил, улыбаясь:
- Да бери бутылку водки и езжай к нему домой. За водку он все что угодно подпишет.
В его словах была правда, но мне не хотелось этого делать. Во-первых, ехать к нему с водкой. То есть отказаться от данного себе слова "Тронько больше водки не давать". Во-вторых, Тронько дома в пьяном виде небезопа-сен. От него можно ожидать всего, что угодно, вплоть до драки. Остановить же его практически невозможно - он силен как бык. Когда-то штангой зани-мался.
Разговаривая с Грибом, я дошел до кабинета профессора Олейника Валентина Петровича. Он теперь зам. зав. кафедрой, но правом подписи по найму и увольнению с работы не пользуется. Я изложил ему все выше сказанное. Он развел руками и сказал:
- Практически лекций Тронько в этом семестре не было.
- Разве только в этом семестре? - спросил я, - уже несколько лет идет эта агония Тронько. Страдают прежде всего от этого студенты.
- Да, - подтвердил мою мысль Олейник, - но я Вам помочь ничем не могу.
Задумываюсь я теперь над этим феноменом – Тронько в роли заведующего кафедрой.
В заключение Олейник уточнил:
- Что с ним делать? Ведь он ничего другого делать не может. Пропадет.
Откровенно говоря, мне его тоже жаль. Все-таки сколько лет мы были вместе. Считались друзьями. Отдыхали вместе. Выпивали в меру. Были в компаниях. Сейчас он опустился до нижнего предела. Что за ним?
Удивительно другое - все наши профессора, доценты и обычные преподаватели знают об этом, но ни один из них не поставит вопрос ребром:
- Сколько еще лет будут страдать студенты из-за пьянок Тронько? До чего же все мы беспринципны.
Все это от того, что мы остаемся рабами, боящимися потерять свое "насиженное" (термин Бори Кузнецова) место. К сожалению у большинства других средств к существованию, чем обычная зарплата, нет. Перейти же профессору на другую работу гораздо труднее, чем слесарю или токарю. Вот люди и молчат.
Вернувшись к себе в кабинет после разговоров с Грибом и Олейником, я мысленно начал искать выход из создавшегося положения.
Позвонил в отдел кадров. Там мне сказали, что если я сегодня сдам заявление об уходе, то меня могут уволить только с 2 января 1996 года. Мне же нужно было получить трудовую книжку до конца декабря, а она выдается только после сдачи материальной ответственности.
Тут мне пришла в голову спасающая мысль: "Передать материальную ответственность самому себе". Это смогу я сделать относительно быстро. Я написал два заявления – одно уволить меня; - другое зачислить на ту же должность с полной материальной ответственностью, но уже по совместительству.
Если вдруг Тронько будет возражать, чтобы я остался заведующим лабораториями по совместительству, то я на всякий случай написал заявление о своем переходе на более низкую должность инженера первой категории тоже по совместительству и тоже с полной материальной ответст-венностью.
Я написал эти заявления и пошел в отдел кадров. Там мне сказали, что в первую очередь их должен подписать главбух нашего отделения. Однако в нашей бухгалтерии главбух Бурденко Людмила Александровна отказалась их подписывать на том основании, что она никогда заявления об увольнении и зачислении на работу не подписывала, а подписывает только обходной. А потом на них нет даже подписи Тронько.
- Вот он пусть наложит свою резолюцию, а затем уж я, - сказала она на прощание.
Я попытался возразить, говоря, что Тронько еще долго может не быть. Она мило улыбнулась (красивая женщина) давая понять, что она знает, поче-му Тронько еще может долго не быть.
В среду 27.12.95 года Тронько не появился. На телефонные звонки не отвечал, даже по коду. Сначала я хотел было ехать к нему домой после работы, но, подумав, отложил разговор до утра. Вечером он может быть сильно пьян, а утром после сна немного протрезвеет. Он мне нужен был трезвым.
И вот 28.12.95 года в 8.00 утра я позвонил к нему в дверь его кварти-ры.
За дверью началась возня. Что-то там стукнуло. Потом кто-то подошел к двери.
- Кто там? – последовал вопрос.
Мне показалось, что это голос Тронько и я ответил:
- Володя. Это я, Максимов. Мне нужно с тобой поговорить.
Дверь открылась, на пороге стоял молодой мужчина с довольно боль-шой бородой каштанового цвета. Я еле узнал в нем Ваню – сына Тронько. Он учится в семинарии и потому отпустил бороду. Видно у них там так требуется. Ему сейчас, наверное, года двадцать два, не больше, но он готовиться стать на следующий год священником и тут нужна солидность.
Я поздоровался с ним и спросил:
- Где папа?"
- С папой плохо, - ответил Ваня.
Я заглянул за стенку. Тронько лежал на постели. Я шагнул вперед и протянул ему руку. Он поднялся. Сел на постели и пожал мою руку. Лицо его было слегка распухшее, но не очень сильно. На переносице, точнее под ней на носу ссадина, покрывшаяся кровяной коркой диаметром где-то полтора сантиметра.
- Ты можешь со мной побеседовать? – спросил я.
- Да, конечно, могу, - ответил он четко.
- Чтобы быть зачисленным на новом месте работы мне нужно срочно уволиться от тебя, - сказал я.
- Все же увольняешься. Я не хотел этого, - сказал он с сожалением.
- Да, - ответил я, - для этого мне нужно, чтобы ты подписал два моих заявления одно на увольнение, а другое на зачисление на ту же должность, но уже по совместительству и опять же с полной материальной ответствен-ностью. При таком варианте мне обещают отдать трудовую книжку. Для того чтобы я мог оформиться на новую работу.
- Хорошо, я подпишу, давай ручку, - сказал Тронько.
Я дал ему ручку. Она застыла на морозе, пока я шел к нему. Первый штрих резолюции не получился у Тронько. Рука его плохо слушалась.
- Давай я распишу ручку, - сказал я. Он отдал мне ее. Я ее хорошо расписал и вернул ему.
- Ты знаешь, - сказал Тронько, - я поставлю только подпись, а резолю-цию ты напишешь сам.
- Хорошо, - ответил я, - но пусть Ваня напишет хотя бы твою фамилию.
На том и порешили. Тронько расписался на двух моих заявлениях, а Ваня на одном из них написал: "Тронько". При этом он оправдывался, что у него плохой почерк. Но получилось ничего.
Мы еще поговорили о его самочувствии. Срыв у него произошел после чьего-то дня рождения. Я пожелал ему поправляться, а Ване успехов.
Пока мы говорили, я немного рассмотрел его квартиру, а когда уходил, заглянул на кухню. Везде ужасный беспорядок. Посреди комнаты стоит бутылка из-под водки. Рядом с ней на полу что-то разлито. Под окном два стула один на другом. Второй вверх ножками. На кухне в углу раньше стоял стол. Теперь я его что-то не заметил. Угол завален какой-то кухонной посудой. Посредине комнаты стоит раскладушка. На ней спал Ваня.
Тронько сильно болен. Алкоголизм это страшная болезнь. Он – профессор. Заведующий кафедрой не в состоянии по своим средствам нанять прислугу или сестру-сиделку (медбрата), которая бы в таких критических случаях его обслуживала. Да и где там можно ее разместить в одной маленькой комнате 12 метров квадратных.
Этот крест, как говорится, несет его сын Ваня. Вот такова наша жизнь. Тормоза отпущены. Тронько делает, что хочет. Раньше его немного сдержи-вал партком КПУ. Теперь и этого нет. Куда мы катимся?
Поблагодарив Тронько и попрощавшись, я поспешил в КПИ.
Первой наложила свою визу главбух, но только на вопрос заявления об зачислении меня на ту же должность, но теперь уже по совместительству.
Затем я пошел к Первому проректору Якименко Юрию Ивановичу. Он принимал меня в КПИ, когда я проходил конкурс на старшего научного сотрудника. Тогда он был декан факультета электронной техники. Совет факультета рекомендовал меня в старшие научные сотрудники, но при этом Якименко Ю.И. намекнул мне, что это благодаря Тронько, а так они подобных мне на такую должность не берут. Тогда эта должность считалась очень большой. Среди старших научных сотрудников бывали и академики.
Однако аттестационная комиссия КПИ потом меня понизила до уровня научного сотрудника. Шиманская Наталья Васильевна тогдашняя замести-тель Тронько по науке сказала, что это его вина. Он не переговорил заранее с кем нужно было. Но об этом, кажется, я уже писал.
Второй раз я Якименко Ю.И. я встречался по работе в техническом комитете по разработке стандартов, где он был председателем, а я работал в его лаборатории заведующим.
Когда я вошел, он разговаривал по телефону. На мое приветствие кив-нул головой и протянул руку за заявлениями. Я подал их не прекращая раз-говора, он подписал первое заявление об увольнении, а затем, прочитав второе, спросил:
-Владимир Дмитриевич берет Вас по совместительству?
– Да, - ответил я.
Он тут же подписал заявление. Я поблагодарил и, попрощавшись, вы-шел. Якименко Ю.И. так и не прервал разговора по телефону.
Оба свои заявления я сдал инспектору по кадрам. Она обещала, что в ближайшие дни будет приказ о моем увольнении и зачислении по совместительству и только потом она выдаст мне трудовую книжку. Да еще с нового места работы нужна справка, что я там работаю для зачисления по совместительству в КПИ. Я пообещал, что в первых числах января 1996 года, как только состоится приказ, такая справка будет.
После этого всего пошел я на кафедру. До обеда все прошло спокойно, а после Стадийчук вспомнил, что мне звонили и просили позвонить домой. Я позвонил и узнал, что если я в ближайшие два дня не представлю трудовую книжку, то приказ о моем новом назначении может не состояться.
Сразу побежал в отдел кадров. Моего инспектора, который ведет инженерный состав учебных лабораторий, не оказалось на месте, и мне сказали, что ее сегодня больше не будет.
- Мне нужна срочно трудовая книжка, - сказал я.
- Я Вам ее выдам, - ответила одна девочка. Получив книжку, я побежал звонить своему новому начальнику. Он оказался дома.
- У меня трудовая книжка и паспорт с собой, - доложил я ему, - могу сегодня приехать и сдать их в отдел кадров для приказа.
- В трудовой книжке сделана запись о том, что ты уволен из КПИ и заверена ли она печатью? – спросил он.
- Нет, -ответил я.
- Такую трудовую книжку в отделе кадров у нас не возьмут. Добейся, чтобы сегодня тебе эту запись сделали, если есть решение о твоем увольне-нии.
- Такое решение есть, - подтвердил я, - заведующий кафедрой, главбух и первый проректор подписали, но еще нет приказа. Он готовится, - сообщил я.
- Смотри, можно потерять место. Нужно, чтобы наш приказ состоялся в этом году, пока есть финансирование. Что будет в следующем году? Неизвестно. Договора заключены, но деньги могут начать поступать только в феврале, - информировал меня будущий шеф.
Мы с ним на ты. Знаем друг друга много лет. Познакомились в КНИРЭ, когда я был адъюнктом, а он аспирантом. Поэтому я и говорю ему ты, также как он мне.
- Ты же знаешь, какая инерционная машина канцелярия, особенно в таком громадном институте как КПИ. В отдел кадров дверь не закрывается. Постоянно идут люди – кто увольняться, а кто зачисляться на работу, - ска-зал я.
- Понимаю все это. Ты действуй. Я уволился с прошлого места работы за один день, – парировал он мои объяснения, - немедленно нужна трудовая книжка твоя с печатью и подписью об увольнении.
- Бегу опять в отдел кадров пробивать этот вопрос. Включу все свои рычаги, доступные мне в КПИ. О результатах позвоню тебе.
В отделе кадров инспектора ведущего инженерно-технический состав лабораторий не было. Девушка, выдавшая мне трудовую книжку, отказыва-лась сделать в ней запись об увольнении на том основании, что у нее нет документов. Пришлось долго ее уговаривать. Другие сотрудницы тоже стали на мою сторону и просили ее подписать документы. Большинство их было одето. Всем хотелось скорей домой. Наконец она соизволила найти мои заявления, почитала их. Сделала запись в трудовой книжке. Другая женщина поставила печать. Все оказалось возможным. Действительно, я уволился практически за сутки с небольшим.
Сегодня утром я был на новой работе, сдал трудовую книжку (28.12.95 года). Обещали сегодня же оформить меня приказом. Оформили заявку на пропуск, и после этого съездил в госпиталь. Почувствовал, что от этих всех волнений поднялось давление. Это было действительно так. Получив укол в задницу я поехал на встречу с Джумелей в КПИ.
Встреча была назначена на 14.30 28.12.95 года. Я опаздывал, но опоздал на встречу он.
Мы пошли в 019 вниз, где расположен демонстрационный кабинет, и там без свидетелей обсудили ситуацию.
Я попросил написать два заявления о приеме на работу. Одно на инженера 1-ой категории с материальной ответственностью по всем лабораториям кафедры с 3 января 1996 года, а второе – на заведующего лабораториями тоже с полной материальной ответственностью, но без даты.
Рассуждал я так: примет материальную ответственность и имущество, тогда я пишу заявление об уходе. и он переводится на мое место. Договорились, что вечерами будем заниматься передачей имущества и документов. Сейчас он в КГУ на полставки и поэтому трудовая книжка у него на руках.
Внешне Джумеля Михаил Михайлович сильно изменился. Раньше он носил усы, а теперь отрастил бороду.
- Ты похож на Плеханова, - сказал я ему при встрече.
Парень он с хитрецой. Наверное, умеет "крутить", как говорит Тронь-ко.
Когда Боря Кузнецов узнал, что Тронько хочет взять Джумелю заведующим лабораториями, он образно выразился так:
- Если заведующие лабораториями до Вас (т.е. до меня) раздели Тронько до трусов, то Джумеля с него снимет даже резинку от них.
Чувствовалось, что Боря не хочет, чтобы Джумеля был заведующим лабораториями.
Сегодня, 29.12.95 года, Тронько появился на работе. Внешне он был слегка бледен. Лицо было загримировано настолько искусно, что если бы я не знал о кровавой ссадине на его носу, то и не догадался бы об этом. Видно он наклеил на место ссадины лейкопластырь и в буквальном смысле зашту-катурил его. Я сообщил ему, что был Джумеля и написал заявления, что все идет по плану.
Затем я спросил его почему он не хочет табелировать мне те дни, в которые я был на работе в декабре. Что касается мною пропущенных дней, то я не возражаю – пусть они будут за мой счет.
- Ты очень вольно себя ведешь, и за это я тебя наказал, - ответил Тронько.
- Я уезжал практически по телеграмме (телефонному звонку). Дозвониться до тебя я не мог (намекнул я на то, что он, очевидно, был в запое). Я попросил передать о моем отсутствии Стадийчука Г.А. Он тебе передал? – спросил я.
- Да, но не сказал когда ты вернешься, - ответил он.
- Я сам об этом не знал. День возвращения не зависел от меня. Я не хочу тебе говорить почему, - уточнил я.
- Не нужно говорить, - более примирительно сказал он.
- Потом я звонил оттуда и опять к тебе не дозвонился даже по коду. Смог я дозвониться только до Бори Кузнецова и просил его передать тебе, что скоро буду.
- Да, он передал, но даты возвращения не сказал, - подтвердил Тронько.
- Тогда я считаю, что вел себя достаточно корректно и не пренебрегал тобой. Думаю, что у тебя нет оснований не табелировать меня в те дни, когда я был на работе. Нужно табель исправить. Скажи об этом Марии Миросла-вовне. Она ждет твоей команды.
- Пусть табель остается так, как есть. Тебя протабелируем отдельным табелем, - стоял Тронько на своем.
- Тогда я не получу денег за декабрь, которые обещали выдать до нового года, - сказал я.
Тронько остался непреклонным.
Выходило так, что ему можно по две недели пьянствовать и все ему сходит с рук. Причем он этого даже не скрывает – звонок по телефону с ра-боты и при мне с кем-то обсуждает свой очередной "срыв".
Мне же даже по семейным обстоятельствам нельзя отсутствовать на работе. А если я его пьяного не нашел, то вообще не платить мне за рабочие дни, когда я был на работе.
Мы еще о чем-то немного довольно мирно поговорили, и я ушел.
Тут я вспомнил, что мне еще нужно в бухгалтерию отнести доверен-ность. Сходил туда и на обратном пути встретил Скрынского.
- Что это, Владимир Иванович, все домой, а Вы на работу? – спросил Скрынский.
- Мне нужен Тронько. Бухгалтерия его ищет, по телефону не нашли. Просили меня найти его, да еще и другие дела (ведомости отнести – не но-сить же их домой), - ответил я.
Мы остановились и заговорили о Тронько.
- Он уже сейчас принял на борт (выпил), - сказал мне Скрынский А.В.
- Я же только что был у него, он был трезв, - парировал я, думая, что Скрынский наговаривает на Тронько.
- Да, на чествовании Белоуса, которое было недавно, часа полтора назад он был трезв, а сейчас он уже "под шафе", - уточнил Скрынский, - про-пащий он человек. Печенка у него уже разложена. Он труп.
- Да. Приходится удивляться, как он выдерживает эту пьянку. Вот и Корнейчук от выпивки умер. Говорят, отравился, - завел я новую тему.
- Корнейчук тоже был алкоголик. Он уже с утра напивался. Я к нему приезжал несколько раз и он в кабинете сидит, качается, - поддержал разговор Скрынский А.В.
- Так чем же он отравился. Говорят он пил водку со своим другом грузином, продолжил тему я.
- Да, пили они водку. Не хватило. Пошел Вася (Корнейчук) купил в киоске бутылку. Грузин не стал пить, а Вася выпил. Почти сразу у него пошла пена изо рта. Вызвали скорую. Она ничего не смогла сделать. В бутылке оказался разведенный метиловый спирт, - закончил Скрынский.
Мы поздравили друг друга с Новым годом, и я пошел к Тронько. Он сидел в кабинете и кому-то по телефону жаловался, что он опять "сорвался".
Я вошел и попросил его срочно позвонить в бухгалтерию. Дал ему но-мер телефона и тут же вышел.
31.12.95 года. Вчера была суббота, но поскольку наконец нам решили заплатить деньги, то все собрались на кафедре. Я вошел в преподавательскую. Там был Тронько.
- Зайди ко мне потом, - сказал он мне.
- Хорошо, - ответил я.
Очередь к Марии Мирославовне за деньгами была большая, поэтому я решил пойти сначала к Тронько. Мы были вдвоем.
- Как ты оформил Джумелю? – спросил он. Этого вопроса я давно ждал. Тут я схитрил. Нужно было писать сразу на заведующего лаборато-риями после моего заявления на окончательное увольнение с должности по совместительству. Но тогда на передачу документов и имущества дается только две недели. В этот срок нам явно не уложиться. Поэтому я и решил принять его на работу инженером 1-й категории с полной материальной от-ветственностью, передать ему все, а затем написать заявление об уходе. По-этому я и просил его написать два заявления. Я рассказал все это Тронько.
- Хорошо, - сказал он, - пусть будет так, а то я не мог понять, что ты сделал.
Видя, что он не против моего варианта, я спросил его:
- Знаешь ли ты, что у Джумеля уже на кафедре есть оппозиция (это я имел в виду заявление Бори Кузнецова относительно трусов Тронько).
- Знаю, - сказал Тронько, - на твою должность рвется Крикунов. У него заканчивается аспирантура. Придется уйти из института. А он фирму возглавляет. Вот и хочет остаться.
- Тогда мне все понятно, - сказал я. В это время в кабинет вошел Пек-лун. Он увидел лабораторные установки, стоящие на холодильнике в кабинете. Начал ими восхищаться.
-Это польские лабораторные установки, - сказал Тронько,- я хочу их продать в какой-нибудь лицей.
Пеклун взял их описание и начал просматривать.
- Давайте я сниму размеры и налажу их производство у себя, а потом будем продавать, - предложил Пеклун.
- Сначала нужно изучить рынок, - вставил свое замечание я, - будут ли их покупать, а уж потом изготовлять по заказу.
- Да, сказал Тронько, - это так. Эти установки слишком хорошие для наших студентов. Белоус тоже такие имеет, но он их выставляет только для показа гостям, а затем прячет.
Разговор постепенно перешел в другое русло. Я потихоньку поднялся и вышел из кабинета. Пошел, получил деньги. Действительно мне заплатили только за ноябрь. Не все у меня ясно с октябрем. Но я сильно не жму, поскольку сам тоже виноват.
Вот так мы закончили на работе 1995 год.
С новым годом 1996-м! Что он нам принесет?
-1996 год -
25.01.96г. Четверг.
Заканчивается уже январь нового года. Тронько в этом году еще не ви-дел. Говорят, что сразу после новогодних праздников он был. На этот счет еще идут подпольные разговоры, что он лежит в больнице с воспалением легких. Но якобы вчера был в КПИ.
Узнали на кафедре о том, что я решил уволиться.
Ящук Людмила Николаевна уговаривала меня не увольняться.
- Вы нисколько не хуже всех их остальных, - сказала она мне, - они на Вас наговаривали всякой чепухи, а мы то знаем, что они стоят.
Боря Кузнецов заволновался, что у него уменьшится надбавка в связи с приемом на работу Джумели.
Мария Мирославовна Панченко пошла в отдел кадров, а затем плано-вый отдел за разъяснениями. После этого она говорила Боре, что плановый отдел выделил средства на оплату двух завлабов на время передачи, т.е. на две недели.
Боря успокоился. Все притихло.
Сегодня я встретил Марию. Объяснил ей, что Джумеля идет на вакантную должность. Это означает, что надбавки несколько уменьшатся. Она говорит, что они все уже распределены. Их получают не только сотрудники лаборатории кафедры, но даже работники бухгалтерии нашего отделения. В частности, Галина Ильинична делит одну должность старшего лаборанта с высшим образованием с Марией. Первая планирует деньги - вторая их выдает.
До 25 числа каждого месяца нужно сдать табель в бухгалтерию. Мария уговорила Олейника его подписать, так как Тронько нет, и неизвестно когда он будет.
Когда я уже выходил из 7 корпуса, то встретил Марию и Олейника. Он распрощался и ушел. Мария опять повела разговор о надбавках за счет должности инженера 1-ой категории, которая отходит к Джумеле. Кто-то мне говорил (кажется Боря), что по этой должности надбавку получает также Тронько. Поэтому он всегда был против приема новых сотрудников, несмотря на то, что половина штата работников лаборатории не заполнена.
- Спишите с меня надбавку, - сказал я Марие, когда понял о чем идет речь.
- Придется снять и с других. Будут недовольны, - возразила Мария.
- Что поделаешь, - завершил я и мы расстались.
Конечно, платят исключительно мало. Я – заведующий лабораториями с надбавками и индексациями получил в ноябре около 8 миллионов. Если считать один миллион карбованцев эквивалентным 10 рублям 1991 года, то это значит, что мой оклад заведующего лабораториями составляет 80 руб. Когда же в 1992 году я стал заведующим лабораториями, то получал около 240 руб. За четыре года уровень жизни упал в три раза. Это при-близительно. Он упал еще больше.
27.01.96г. Суббота.
Сегодня утром, часов в 8 позвонил мне Олейник Валентин Петрович и попросил приехать на работу. Он хочет взглянуть на 019 комнату с целью размещения там персональных электронно-вычислительных машин (ПЭВМ) и группы своих будущих сотрудников. Кроме того, ему нужна пишущая ма-шинка с украинским шрифтом. Она была закрыта в моем кабинете.
Мне не хотелось ехать туда. Срочных дел на кафедре у меня не было. Я предложил Олейнику встретится в понедельник, но он настаивал на своем, так как договорился с человеком, который будет ремонтировать ПЭВМ и еще какую-то лазерную установку, необходимую для его работ. Мне не хотелось ему отказывать и я согласился.
Когда я пришел к нему в 235 комнату, он предложил пойти с ним в кабинет Тронько, чтобы поговорить с ним.
- Он на работе? – спросил я.
- Да, - ответил Олейник.
Когда мы вошли, то увидели за столом Тронько, а возле него стоял высокий мужчина, лет 50-ти, сухопарый. Видно занимался спортом когда-то.
Тронько представил его Олейнику как доцента. Я не услышал его фамилии, представился сам. Мы поздоровались.
Тронько извинился перед гостем и мы втроем пошли в 235 класс поговорить.
Я разумеется начал его рассматривать. Как он выглядит после почти месячной отлучки, т.е. запоя или может другой болезни.
Он был в белой рубашке. При галстуке. Костюм земляного цвета. В коридоре было не очень светло, и я ничего такого не заметил. Когда же мы вошли в 235 комнату и я прошел поближе к окну, Тронько оказался передо мною хорошо освещенным светом окна.
Тут я увидел, что костюм его не то чтобы помят, а как-то даже умышленно пожмакан. Как будто этот костюм скомкали и положили его под большой груз. В таком костюме даже бомжи по улицам не ходят. Пусть даже Тронько спал в нем, но тогда должны быть каие-то примятые складки продольные или поперечные. Тут же ткань была помята на квадратики размером 5;5 см2.
Лицо Тронько было осунувшимся. На нем снизу висел красный стру-пик.
Вот все, что я тогда заметил.
- Мы дали тебе возможность получить трудовую книжку, чтобы место на твоей новой работе не пропало, - сказал он.
- Спасибо, - ответил я.
- Теперь ты, Вова, передай все Джумеле, - продолжил он.
- На него уже есть приказ о назначении к нам, - сообщил я, - в понедельник я встречаюсь с ним, и мы начинаем передачу имущества и материальной ответственности.
- Хорошо, - сказал он и пошел на выход в коридор.
Я двинулся за ним, по дороге невольно разглядывая его спину.
На костюме со стороны спины я заметил несколько большим масляных пятен, размером порядка квадратного дециметра.
В коридоре ко мне подошла Гранкина Лидия Петровна. Она пострадала сильно от пожара. Половина ее квартиры, где жила дочь, сго-рела. Я выразил ей сочувствие. Она попросила шпагата для увязывания вещей. Я пообещал поискать.
После чего зашел к себе в кабинет. Нашел несколько кусков различного по материалу шпагата и понес их в 235 комнату.
Передо мной в нее вошел Тронько. Он стал выражать сочувствия Гранкиной, начав его словами:
- Нет слов для выражения, - ... Мы Вам поможем. Я буду таскать вещи.
- Владимир Дмитриевич, - сказала Гранкина, - одежда Ваша не подхо-дит. Там нужна работа, а Вы в костюме.
- Ничего, я надену пальто, - сказал Тронько и вышел.
Я тоже собирался уйти, но тут Гранкина начала рассказывать Олейнику как все случилось.
Пожар начался в квартире на первом этаже, которую занимал заведующий кафедрой электротехники. Отопление у них газовое, т.е. в обычную дровяную печь введена газовая форсунка.
Жена заведующего кафедрой электротехники очень любит тепло. Поэтому они помногу часов топили печи.
В день перед пожаром печи топились 16 часов. Тепло передавалось и в другие квартиры. Соседи это чувствовали. После полуночи дымоходы сильно раскалились. Это вызвало возгорание деревянных перегородок. Дом вспыхнул как свеча. Заключила Гранкина.
Пострадали больше вещи ее дочери, которая с маленьким ребенком выскочила на улицу в одних тапочках. Сейчас она одета во все чужое.
Говорят, погорельцев поселят в нашем студенческом общежитии. Гранкина часть вещей принесет в комнату 235 к Олейнику. Она была рада нашим пустующим стеллажам.
Сама же она не показывала вида, что сильно огорчена.
Она улыбалась, шутила и даже посмеивалась. Видно стойкая женщина. Она недавно пережила смерть мужа.
Сейчас Гранкина не исключает поджог. Она даже сказала:
- Враги сожгли родную хату.
Не исключено и это. Дом стоит на территории КПИ. Это практически в центральной части Киева. Сейчас он должен идти на капитальный ремонт. Жильцы тянут с выселением, понимая, что им квартиры в этом доме больше не будет. Квартиры получат те, у кого есть деньги или положение при власти. Вот эти то и подпалили, чтобы ускорить процесс выселения жильцов.
3.02.96г. Суббота.
По субботам у меня появляется время для ведения записей. Сегодня хочу записать, как началась передача материальной ответственности Джумеле Михаилу Михайловичу.
В среду 31.01.96г. мы встретились с ним в 18.30. Хотя договаривались на 18.00. Полчаса я ходил по кафедре и искал его.
Зашел к Шаблатовичу. Он сидел в 229А за новеньким компьютером IВМ и водил на экране курсором. Неожиданно для меня на экране возникло изображение вульвы. Андрей повернулся ко мне лицом и расплылся в улыбке, стараясь отметить, какова будет моя реакция.
- Вот ты чем занимаешься, - сказал я.
- А что? – спросил он.
- Да, ничего, - ответил я, - смотри только онанизмом не занимайся. Вульва с экрана исчезла. Курсор вновь начал бегать по каким-то маленьким условным обозначениям. Он управлялся от "мыши".
- Смотрите, - сказал Андрей.
На экране возникли две голые женщины, точнее почти голые, и муж-чина в белом халате.
Одна женщина была в маске и лежала. Вторая только с тесемочкой на бедрах и через промежность. Эта вторая начала укладываться на первую, но делала это как-то как бы нехотя.
- Это что лесбиянки? – спросил я.
- Да, - ответил Андрей, - смотрите.
Верхняя женщина начала ласкать нижнюю. Сначала она целовала гру-ди в соски, затем живот, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Нижняя раздвинула ноги и на экране появилось изображение ее вульвы.
Верхняя начала кончиком языка ласкать вульву. Через некоторое время вульва выпрыснула белую слизь. Верхняя впилась губами в вульву.
Мужчина в белом халате пытался все это подсмотреть. Верхняя жен-щина его периодически отталкивала. Так продолжалось несколько раз.
Затем Андрей переключил компьютер на другой фильм. В нем мужчи-на и женщина совершали половой акт "раком".
Андрей начал демонстрировать возможности компьютера. Он то увеличивал, то уменьшал частоту движений пары. Сам он был очень дово-лен. У меня тоже, что-то шевельнулось внизу.
- Ладно, - сказал я, - достаточно. А то ты меня уже возбудил. Пойду, наверное Джумеля меня уже ищет.
Мне было как-то немного смешно с осадком мерзопакостным.
Вот чем занимаются научные сотрудники Научно-исследовательской части (НИЧ) кафедры. Все они входят в фирму "Допомога". Между кадрами фильма проскакивала заставка с названием этой фирмы на английском языке. Продают, наверное, эти порнографические дискеты студентам. Их фирма процветает. Говорят, купили маленький грузовичок.
Все это достижения "демократии", мораль упала до предела.
О времена! О нравы!
Я вышел в коридор и возле двери в кабинет Тронько столкнулся с Джумелей.
- Миша, - сказал я ему, - я тебя уже полчаса ищу.
- Я был здесь, - ответил он, - указывая на кабинет Тронько.
- Тогда идем быстрее ко мне и я передам тебе распечатку ведомости учета имущества по 13 счету с указанием фамилий, за кем оно числится.
Мы пошли ко мне в кабинет и я отдал ему эту ведомость. В бухгалте-рии он еще не получил подобных ведомостей. Поэтому о сверке пока не мог-ло быть и речи. Мы пошли по коридору в сторону кабинета Тронько, там, оказывается, был Мишин племянник. Тронько увидел меня и стал настаи-вать, чтобы я сейчас же передал ключ от комнаты 40, что в общежитии на улице Янгеля.
Мне не хотелось пускать их туда до определенного времени, хотя там кроме мебели почти ничего не было.
Я пытался отшутится, но потом решил, что раз Олейнику нужна пло-щадь, то все равно мне ее не удержать за собой.
- Хорошо, - сказал я, - пойдем Миша. Я передам тебе комнату под расписку.
- Я пойду с Вами, - сказал Тронько.
- Зачем, - спросил я, - мы сами справимся.
- Я все же председатель комиссии по передаче имущества, - сказал Тронько.
- Ну, если в качестве председателя – то пожалуйста, - согласился я.
Мы все вчетвером пошли на улицу Янгеля.
В этой комнате прошли лучшие мои годы в КПИ. Это 1990 и 1991 го-ды. В 1992 году в апреле месяце я стал заведующим лабораториями ка-федры и уже бывать в комнате 40 на улице Янгеля стал реже. Здесь я написал черновик книги по управляемым транспарантам на жидких кристаллах. Однако издать ее не сумел. Сначала меня отвлекла конференция по лазерам, ученым секретарем которой я был. Потом пришел рынок.
Издательство потребовало от меня в конце 1991 года 5 тысяч рублей. Тогда у меня на книжке осталось только 3 тысячи рублей. Они пропали.
Через некоторое время цены поднялись, и издательство уже стало требовать 15 тысяч рублей. Я пытался найти спонсора, но безрезультатно. После чего практически прекратил работу над книгой. Все время ушло на дела, связанные с материальной ответственностью.
Эту работу мою Тронько так и не оценил.
Мы вошли в комнату. Они устроились на стульях, а я на табурете.
Тронько начал следующей фразой:
- Владимир Иванович не дал мне сделать в этой комнате бардак.
- Здесь нельзя делать бардак, - отшутился я, - уж слишком тонкие стен-ки все слышно в соседних комнатах.
В словах Тронько была доля правды. Когда он познакомился с Валентиной, то жил еще в одной квартире с Ниной.
Валентина же жила с мужем и детьми. Тронько нужно было где-то с ней встречаться. Он попросил меня ключ от этой комнаты, в которой мы сейчас находились. Я отказал. В то время я здесь хранил все материалы по моей книге и еще работал над ней. Кроме того, зная характер Тронько, я боялся, что он может бросить комнату открытой, как это не раз бывало с его кабинетом, когда он напивался. Тогда же в комнате было много учебных приборов. Мне не хотелось их потерять.
- Миша, - сказал я, - пиши расписку.
Миша немного поартачился, но вскоре взялся за ручку. Под мою диктовку он написал расписку, в которой мы перечислили все, что было в комнате, и я отдал ему ключ от комнаты. Тронько на расписке написал: "Передачу разрешаю". Лед тронулся. Я начал сдавать имущество.
Поболтав еще немного, мы вышли на улицу. Сели на троллейбус №5 и доехали все вместе до университета.
Здесь я попрощался с Мишей. Он с племянником ушел в университет за телефонной трубкой, которая, оказывается, нужна была Тронько. Поэтому он и увязался за нами.
Мы прошлись с Тронько вдоль красного фасада университета о чем- то разговаривая.
Я напомнил Тронько, как когда-то втроем с Валентиной мы с ним пережидали дождь под колоннами главного входа университета. Тронько был как всегда пьян. Валентина же не знала, что с ним делать. У меня же была только одна мысль – под удобным предлогом от них удалиться. Он ответил:
- Да, были времена.
Вдруг Тронько забеспокоился, что может потерять машину, и мы расстались.
10.02.96г. Суббота.
За прошедшую неделю с Тронько я встречался один раз, в понедель-ник.
Мы встретились с Джумелей и я передал ему распечатку ведомостей по 71 счету для сверки с распечаткой полученной им в бухгалтерии.
После этого я хотел уйти вниз в 019 комнату, но разговаривая с Джумелей, подошел к комнате 235А. Из нее вышли Олейник и Тронько. Первый попросил меня зайти к Тронько.
Тронько первым зашел в кабинет и уселся на своем месте спиной к ок-ну. Такая его позиция выбрана, очевидно, не случайно. Лицо его не освещается прямыми лучами света из окна. Все же сидящие перед ним освещены хорошо, что позволяет ему следить за выражением лица того или иного собеседника. Обратившись ко мне, он начал официально:
- Передайте Джумеле свой кабинет. Пусть он там сидит, - сказал он менторским тоном.
- У меня там вся документация, которую я сразу передать не могу. По-том я еще несколько месяцев буду передавать имущество. Для Джумели я подготовил помещение внизу, - ответил я.
- Там холодно, - сказал Джумеля.
- Да, согласился я, - там холодно, но я там сидел и работал, когда был инженером 1-й категории как Вы теперь.
- Мы тебе дали возможность забрать трудовую книжку, - прервал Тронько меня, - оплатили тебе три месяца и пол декабря.
- Спасибо, - поблагодарил я, - но я еще заведующий лабораториями и сижу в своем кабинете.
- Не ты будешь определять, где кому сидеть, а мы – наступал Тронько.
- Я особенно не держусь за этот кабинет, - сказал я, идя на компромисс.
- В течении десяти дней отдай ему ключи от кабинета, - подтвердил свое распоряжение Тронько.
- Хорошо, - уступил я, понимая, что спорить бесполезно, да еще потому, что все равно кабинет отдавать рано или поздно.
На этом и закончили разговор. Идя домой я задался вопросом:
- Чего это он так торопит с моим выселением из кабинета? Сразу в го-лову ничего не пришло.
С Джумелей мы договорились встретиться в четверг, но встреча не состоялась. Он не пришел. Я занимался своими делами, переселяясь с бу-магами в 019 комнату.
Вчера утром я позвонил Джумеле с целью договориться о встрече. Во время беседы с ним мне пришла мысль в голову, раскрывающая ход рассуждений Тронько. Вот она: "Он хочет заполучить Джумелю немедленно в качестве слуги. Посадить его в кабинет заведующего лабораториями и чтобы тот там постоянно сидел и отвечал на телефонные звонки. Так же было вначале со мной. Я не хотел переселяться в этот кабинет, а Тронько настаивал. Вот и теперь. Если Джумеля будет сидеть в кабинете, его легко вызвонить и послать, если Тронько приспичило, за водкой, сославшись жалобным голосом, что у него вот... вот будет кома. Таким образом, Тронько вновь пытается сделать себе привязанного к телефону слугу, оплачиваемого государством".
25.02.96. Джумеля провел сверку ведомостей учета моей и из бухгалтерии. Они отличались. Пришлось обратиться в бухгалтерию. Бухгалтер что-то сказала шутливое и предложила прийти завтра. Сегодня же она, немного покапризничав, заявила, что с понедельника на три недели уходит в отпуск. Так что приходите после отпуска.
Вот так все повторяется. Опять дело не будет сделано, хотя до отпуска остается еще четыре рабочих дня.
В служебной записке у меня были ссылки на акты на списание, которые не были проведены по актам учета. Искать первые экземпляры этих актов она отказалась:
- Принесите свои вторые экземпляры.
Тут ее поддержала главный бухгалтер:
- Вам найти проще, у Вас объем меньше.
Вот и все. Считайте, что как говорилось у нас в зенитной артиллерии на стрельбах:
- Залет тренировочный, т.е. не боевой.
Поговорив еще немного, мы с Джумелей распрощались и вышли в коридор.
17.03.96г. Позавчера, т.е. в пятницу я наконец встретился с Тронько. Не виделся с ним больше месяца. От этой разлуки я, конечно, не страдал, но мне потребовалось его подпись на акте передачи имущества и я стал искать с ним встречи.
Джумеля М.М. теперь сидит в моем кабинете и у него о Тронько долж-на быть самая свежая информация.
Как-то я спросил его:
- Где Тронько?
- В запое, - был ответ.
Конец февраля и начало марта для Тронько опять были запойными.
Наконец я узнаю от Джумели, что Тронько будет в пятницу после обе-да. Прежде чем ехать, я позвонил ему со своей новой работы прямо в кабинет. Трубку взял Стадийчук Г.А.
- Григорий Александрович, это Вы? – спросил я узнав его голос.
- Да, это я. Дверь в кабинете Тронько ремонтирую, - ответил я.
- А где Тронько? – поинтересовался я.
- Где-то здесь. К Шаблатовичу наверное зашел.
- Григорий Александрович, поищите его и спросите, до которого часа он будет. Мне он очень нужен, но зря я ехать так далеко не хочу, - попросил я его.
Тут прервалась связь. Я стал вновь названивать. Дозвониться в КПИ это всегда проблема. Наконец вновь я слышу голос Григория Александрови-ча.
- Он сказал, что будет до пяти вечера, - сообщил он.
- Спасибо большое, попросите его дождаться меня. Я выезжаю, – поблагодарил я.
Когда я подошел к кабинету Тронько, то в коридоре стоял Стадийчук.
- А где он, - спросил я подразумевая Тронько.
- В преподавательской. Там пришел проректор. Принимают экзамены у двоечников доцента Линчевского.
Пришлось подождать. Из преподавательской по одному стали выходить студенты. Некоторое время никто не выходил. Я заглянул в дверь. Прямо на меня смотрел Воронов Сергей Александрович, руководитель нашего отделения – помощник проректора по науке. Перед ним стоял Тронько спиной ко мне. Справа Линчевский Игорь Валентинович, а слева незнакомый мне мужчина. Он что-то говорил Линчевскому. Я услышал лишь конец его фразы:
- ... 80% студентов у доцента получили двойки, то это что-то говорит и о доценте. Думаю не в лучшую сторону.
Таков был смысл сказанного.
Мне все стало ясным. Уже раньше как-то был у меня разговор с Опонасюком по поводу отмены вступительного экзамена по физике.
– Ничего, - сказал он, - тогда мы на первом семестровом экзамене свое возьмем.
Дело в том, что большинство преподавателей кафедры, включая и Тронько, готовило раньше частным образом абитуриентов для поступления в КПИ и при этом имело хорошие дополнительные заработки.
Когда Тронько пришел на кафедру он это сразу выявил и понял, почему преподаватели хорошо одеты при мизерной зарплате. Ставка асси-стента тогда была 107 рублей.
Теперь, когда уже второй год нет вступительных экзаменов по физике, мало кто нанимает репетиторов.
Вот наши сеятели разумного, доброго, вечного решили отыграться на студентах первого курса. При этом поставили им в январе много двоек.
Сейчас уже середина марта, а студенты все еще пересдают зимнюю сессию.
Линчевский - человек без совести. Видно он переусердствовал и довел студентов до комиссии в главе с помощником проректора.
Наверное, родители студентов не дали ему взятки.
О том, что он брал взятки - сам говорил.
Как-то я обнаружил, что в преподавательской чем-то пахнет. Открыв холодильник, который был выключен, я нашел в морозильнике сверток с крупной рыбой. От которой нехорошо пахло.
Пожурив секретаря кафедры за это, решил выяснить: чья же это рыба? Признался Линчевский, что ему эту рыбу дали в качестве взятки. Он поло-жил ее в холодильник и забыл о ней.
Секретарь долго сопротивлась, не желая мыть холодильник, так сильно он завонялся, но потом все же помыла.
Беседа с Линчевским со стороны представителя деканата закончилась и они вышли в коридор.
Тут подошел Джумеля, я представил его Линчевскому и попросил показать имущество как новому материально ответственному лицу.
Поздоровался с Тронько и вошел с ним в его кабинет. Там были какие-то посторонние. Поэтому я попросил его выйти в коридор. Где на окне светового "кармана" он подписал мне акты. Я сказал ему, что "мальчики" все еще не допустили Джумелю для проверки имущества. Он сказал, что уже говорил с Шаблатовичем на эту тему и что все будет в порядке.
- Тебе я подписал табель на март, так что получишь и все, дальше пла-тить не буду, - заключил он.
- Значит, я не буду дальше сдавать. Пусть сам принимает или ты ему будешь сдавать, - сказал я, - сдача материальных ценностей это большая работа, особенно в наших условиях. Я хотел еще добавить: -Особенно когда исполнители на кафедре не подчиняются заведующему кафедрой, но не стал этого говорить.
- Тогда подам на тебя в суд. Ты у нас уже не работаешь с января, – на-чал злиться он.
- А кто вечерами сдает дела Джумеле. Не моя вина, что этот процесс затягивается. Вот сейчас нужно описать твой кабинет.
- Хорошо, пойдем и опишем его, - согласился он.
Я позвал Джумелю, и мы вместе с ним быстро описали имущество в кабинете Тронько.
В это время Тронько бегал по коридору и пытался вскипятить себе воду для чая.
У него хобби, приходит на работу в середине дня и начинает бегать с кипятильником или к кому-то напрашиваться на чай или кофе.
Раньше, когда отношения были хорошие, часто угощал его я. Затем, когда они испортились, он перестал ходить ко мне на чай регулярно. Но иногда под настроение забредал и просил:
- Вова, поставь чаю. А сигаретки у тебя есть?
Я этого не понимал. Зачем ему, начальнику, заведующему кафедрой, бегать по лабораториям в поисках, где можно "стрельнуть" сигарету, выпить чашку чая или кофе.
День этот закончился тем, что мы с Джумелей описали имущество еще в двух комнатах профессора Олейника Валентина Петровича.
Одна из его комнат на первом этаже в плачевном состоянии. Началось таяние снега на крыше. Вода с потолка бежит на его стол ручьем. Штукатур-ка с потолка упала на стулья. В одном месте он поставил ведро. Оно уже полное. Профессор побежал выносить ведро с талой водой. Я отодвинул стол с места, где капала вода. Фонерит на крышке стола испорчен.
Впечатление от всего этого удручающее.
Построили многоэтажный корпус 7 с одноэтажными пристройками для поточных аудиторий. Крыши их плоские и вода по трубам, проходящим внутри здания, должна уходить под ними в канализацию. Но трубы на крыше замерзают и там образуется целое озеро талой воды, которая через рубероид находит в щелях себе дорогу и в 113 аудитории капает прямо на голову лектору. Кафедра (трибуна) уже вся сгнила. Паркет испорчен.
Был сделан ремонт крыши, но результатов он не дал. В большинстве поточных аудиторий корпуса 7 вода капает с потолка. Хорошо, что потолок из бетонных плит. Штукатурка там только в щелях между плитами. Вот она и сыпется на головы студентов и преподавателей.
О чем думает руководство теперь национального инженерного ВУ-За? Не знаю.
23.03.96г. По субботам я обычно дома. Есть возможность немного поразмышлять над нашей действительностью.
Позавчера в четверг вечером я встретился с Джумелей М.М., чтобы передать ему учебные аудитории 233, 236, 238. Он долго их не хотел принимать, особенно мебель. Говорит: "Она мигрирует". Ему уже порядком попортили нервы наши "мальчики". За полтора месяца только один Богдан Оленяк показал ему хранящееся у него имущество. Да и он, Богдан, уже пытается кое-что утащить. Шаблатович и Скрынский уклоняются от инвентаризации.
Надавить на них невозможно. Они неуправляемы, т.е. неподвластны Тронько, как заведующему кафедрой. Я уже говорил ему о поведении "мальчиков". Жаловался ему и Джумеля. Тронько говорил с ними, но результат нулевой.
Вечером, позавчера, Джумеля М.М. сильно понервничал, и он тоже начинает капризничать. Я его долго уговаривал и даже пристыдил, сказав, что я помог ему устроиться на работу, а он теперь меня так благодарит. Я должен несколько раз вечером приезжать, пока он что-то примет.
Наконец он согласился принять учебные лаборатории, и мы пошли по ним, записывая каждую табуретку. Когда мы подошли к комнате 238, то я увидел, что дверь в 229 комнату, где ответственным Шаблатович А.Н. приоткрыта. Я заглянул туда и спросил:
-Есть кто живой?
– Есть, - ответило несколько голосов, а затем ко мне вышел Шаблато-вич.
Джумеля и я вошли в комнату 229. Там было два посторонних, очевид-но клиентов Юры Крикунова (фирмы "Допомога"). Шаблатович повернулся и видно продолжил разговор с одним из посторонних. Мы с Джумелей ждали, когда он закончит разговор. Наконец такой момент настал, и я спросил его:
- Андрей, когда будешь показывать имущество Джумеле?
- Да, я был потерял те листочки ксерокопий с моими подписями (далее последовал мат, отборный), а теперь их нашел, вот они. Сегодня дома я посмотрю. После чего пусть он (т.е. Джумеля) приходит.
- Хорошо, - сказал я, - только давай ускорим этот процесс.
После этого последовала тирада из смеси мата с нормальными русскими словами, смысл которой состоял в том, что он (Андрей Шаблатович) очень занят.
Весь этот мат я воспринял в шутку и в шутку сказал, что для того, что-бы освободить Шаблатовича от бремени бизнеса, нужно на них, т.е. на фирму "Допомога", натравить налоговую инспекцию.
Из-за загородки, сделанной из шкафов, тут же послышался вопрос Юры Крикунова:
- Владимир Иванович, у Вас хорошее здоровье?
Намек был более чем прозрачный, дескать, можно Вам его ухудшить.
Я в шутку ответил:
- Не жалуюсь.
- Смотрите, - сказал многозначительно Крикунов.
Шутка шуткой, но в ней была явная угроза. Я понимал, что эти "мальчики" ни пред чем не остановятся. На арену вновь выступил Шабла-тович и стал говорить, опять же в "шутку", что-то очень похабное, я в тон ему ответил тем же. Он остался доволен, и мы разошлись.
Я уже неоднократно убеждался, что говорить с ними серьезно практически невозможно. Чтобы чего-то добиться, нужно переходить на их язык. Тогда они что-то осмысливают и идут на встречу. С Шаблатовичем у меня так было уже не один раз.
Шаблатовичу я уже говорил несколько раз:
- Андрей, ты своего слова не держишь. Какой же ты бизнесмен? Где твое купеческое слово?
Он только смеется и с него "как с гуся вода". Совести у него ни на грош. Вот такова ныне нарождающаяся молодая буржуазия, в современной терминологии средний класс. Между чем и чем он средний?
После этих разговоров мы с Джумелей М.М. пошли в 239 комнату и описали все имущество в ней.
Мне нужно было увидеть Гаевского Олега Константиновича, заведующего лабораториями кафедры Белоуса (Экспериментальная физика).
Он образованный, культурный, обходительный человек, но отъявлен-ный пьяница.
Его я нашел у Виктора Стыцко. Тот тоже красавец, певец, участник художественной самодеятельности КПИ. Ему бы петь в опере, но он тоже отъявленный пьяница, хотя и научный сотрудник.
Они же, в отличие от Тронько, ведут себя скромно, но сколько раз я в последнее время приходил в КПИ вечером оба в дупель пьяные. Что у них за страсть – напиваться на работе?
Раньше было понятно, на работе выдавали спирт-ректификат, из кото-рого путем разбавления водой получалась отличная водка, теперь давно (около двух лет) спирта не выдают. Однако Олег (Алик) и Виктор (Витя) каждый вечер пьяные.
Я увел с собой Алика вниз в 019 комнату. Думал там с ним поговорить, но разговора не получилось - он "не вязал лыка".
Где же они берут деньги на водку? Сейчас середина марта 1996 года. Последний раз в КПИ заплатили зарплату за январь и то без аванса. Его нам еще должны.
30.03.96г. Продолжаю вечерами ездить в КПИ и сдавать материальную ответственность Джумеле М.М.
Его задача увидеть все, что числится за кафедрой. Однако наши "мальчики" (Скрынский, Шаблатович, Оленяк) решили в процессе передачи материальной ответственности от одного лица к другому кое-что утаить.
Оленяк об этом мне так и сказал открытым текстом.
Кроме того, все они были настроены против Джумели М.М., так как хотели протащить на эту должность Крикунова Ю.В., у которого в этом году заканчивается аспирантура. Диссертацию он не писал, а занимался торговлей через свою фирму "Допомога". Получив имущество кафедры в свои руки, можно только догадываться, что он с ним сделает.
Если сам Тронько стремится распродать кафедральное демонстрацион-ное имущество, то в лицей, то в школу.
Все это он делает вопреки приказу президента о запрете на разбазаривание имущества КПИ, даже путем передачи его в другие ВУЗы.
Прошло два месяца как Джумеля М.М. начал прием материальной ответственности.
Совсем имущества ему не показали Шаблатович и Линчевский. Скрынский подписал все, что за ним числится. Оленяк начал торговлю, дескать у него есть приборы, которые он отдал в другие организации сам, так пусть материально ответственный с него спишет.
Вот такие пока на сегодня дела с передачей.
На днях вечером иду от метро "КПИ" к главному корпусу КПИ и по дороге встречаю Олейника Валентина Петровича, теперь официального заместителя Тронько.
Остановились и разговорились.
- Где опять пропал Тронько? – спрашиваю я Олейника.
- Не знаю, - отвечал он.
- Запил, наверное, – говорю я.
- Наверное, - отвечает он.
Тогда я задаю ему провокационный опрос.
- Валентин Петрович, скажите, пожалуйста, Вы в своей среде обсуж-даете ситуацию с Тронько?
- Да, конечно, - отвечает он.
- И что же думают наши профессора, доценты?
- Да ничего особенного.
- Почему не поднимают вопрос о Тронько перед руководством? Знает ли оно об этом? – напираю я.
- Да, конечно знает, - отвечает Олейник, - но, если мы поднимем вопрос о Тронько, то это будет его смерть.
- Так он и так ведь умрет, если ему не помочь вылечится, - вставляю я свое мнение.
- Пусть уж лучше умрет своей смертью, - заключает Олейник. Извиняется, что торопится и попрощавшись убегает вниз по аллее к Метро.
Всем безразлична судьба Тронько, но ведь он за собой тянет и кафедру туда же.
5.04.96г. В четверг встретился на работе со Стадийчуком Г.А.
Спросил его о Тронько.
- В больнице, - был ответ.
- Что с ним?
- Обварил себе горячим маслом ногу (кажется бедро). Хотел пригото-вить какое-то необычное кушанье и вывернул на ногу посудину (кажется сковородку) с кипящим маслом. Неделю лежал дома. Думал, заживет и так. Потом соседи вызвали "скорую" и его отвезли в больницу. Здесь недалеко за мединститутом.
- С его образом жизни такое вполне могло случиться давно, но все его как-то проносило.
- Да, теперь надолго попал в больницу. Ожог стал немного заживать и Тронько пытался ходить, но стали лопаться сосуды и вновь место ожога закровоточило.
- Обидно за него и в то же время жалко его. Он сам ищет на свою голо-ву приключений, - завершил я эту беседу.
27.04.96г. Сегодня суббота. Прошло три недели со времени последней записи. Сейчас даже не могу вспомнить, куда они ушли. Живу в условиях постоянных перегрузок. На одной работе с 8.30 до 17.00, а затем еду в КПИ для сдачи материальных ценностей. И так почти каждый день до 20 часов на работе.
Кафедра неуправляемая. Все от научных сотрудников и инженеров лаборатории до доцентов и профессоров пытаются скрыть имущество от инвентаризации его новым материально ответственным лицом Джумелей М.М.
Они довели его уже до такого состояния, что он как-то мне сказал:
- Владимир Иванович, забери у них сам имущество и покажи мне.
Он не понимает, что забрать у наших сотрудников что-либо из государственного имущества невозможно. Особенно, если они приобрели это имущество за нировские деньги по хозтеме или гостеме. Разницы в этом нет. Они это имущество считают своим.
Мне эта психология хорошо знакома. С ней я столкнулся впервые, ко-гда 4 года назад в 1992 году принимал лаборатории кафедры, а с ней и материальную ответственность за кафедральное имущество.
Причем никакое вмешательство Тронько в этом случае не помогает.
Передачу имущества мы с Джумелей начали 31.01.96 года. Вот уже прошло почти три месяца. Линчевский (доцент) только 25.04.96 года соблаговолил что-то показать Джумеле и сверить учет. Результатов я еще не знаю.
Сейчас процесс передачи уперся в станки (токарный, сверлильный, фрезерный, точильный), которые еще до моего заступления на должность заведующего лабораториями были отвезены на улицу Шота Руставелли. Там в полуподвальном помещении когда-то размещалась лаборатория Тронько и КПИ оплачивал стоимость аренды помещения ЖЭКу.
Теперь же, когда платить нужно очень много (45 млн. крб. в месяц), оплату производила фирма АССО-УНИТИ, в которой техническим директором работает ученик и друг Тронько Юра Кузнецов, родной брат нашего Бори Кузнецова.
Тронько был в АССО-УНИТИ не-то консультантом, не-то научным руководителем, за что и получал определенную мзду. Кроме того, мы от-дали им, т.е. АССО-УНИТИ в аренду нашу демонстрационную 019 комнату, а они за это давали нам небольшую хозтему, из ее денег оплачивался в основном сам Тронько как научный руководитель.
Меня же, несмотря на то, что ключи от 019 комнаты были у меня, и я тоже осуществлял контроль за работой приходящих сотрудников -инженеров и рабочих, к этой кормушке не допустили.
Тронько греб все под себя.
Прошло уже более 2-х лет как в 019 никто не работает. У Юры Кузне-цова денег не стало.
А на Шота Рутсавелли по словам Тронько завезли новые станки, так что теперь наши станки вроде бы и не нужны.
Я позвонил Юре. Спросил его о станках. Он сказал:
- Забирайте.
Не сказал:
- Я их верну.
Значит, когда они были им нужны, то увозили они, а теперь уже не нужны, то "забирайте".
Тронько все еще хочет оставить станки на Шота Руставелли. Они там вроде бы под присмотром, и ему всегда могут выточить необходимую де-таль.
Я в свое время пытался узаконить эту передачу станков во временное пользование АССО-УНИТИ, но Тронько порвал уже подготовленный мной договор, подписанный Юрой.
Так вот теперь Джумеля М.М. не хочет принимать эти станки на свою ответственность (или под отчет) на том основании, что они находятся за пределами кафедры. Он, конечно, с одной стороны прав. Но это вопрос компетентности Тронько и ему его решать. Я туда эти станки не отвозил и привозить их не собираюсь, у меня тут забот хватает.
Вот таких вопросов с передачей имущества у меня много.
Одно время Олейник В,П, начал на меня жать, чтобы я скорее сдал 019 комнату.
Я сказал ему:
- Пока Линчевский и Кузнецов Борис (за ним записаны станки) не покажут Джумеле хранящееся у них имущество, я сдавать 019 комнату не буду.
Больше того, поскольку Тронько болен, то он, т.е. Олейник В.П., несет наравне со мной ответственность как заместитель заведующего кафедрой. Поэтому в его интересах надавить на таких Линчевских и Кузнецовых, чтобы они поскорее показали имущество Джумеле для инвентаризации.
Вот с этими вопросами я пришел дней десять назад в больницу к Тронько. Лежал он в больнице возле зоопарка. Стадийчук Г.А. был у него раньше и рассказал мне, как найти палату Тронько.
Когда я его увидел, все ноги его были в повязках и наклейках. Оказывается, снимали кожу с одних мест и приживляли ее на обожженные.
Тронько обрадовался мне и поблагодарил за яблоки, которые я ему принес. Чувствовал он себя уже неплохо, но ходить еще не мог, так как раны начинали кровоточить. Он уточнил рассказы Стадийчука о случившемся с ним.
Оказывается, когда он обварил себе ноги, был пьян и от боли потерял сознание. Очнулся он только через сутки и нашел себя лежащим на грязном полу с обваренными ногами. Тогда он с большим трудом добрался до двери и как-то вызвал соседей. Мы поговорили с ним о наших делах. Отношение его ко мне было хорошим. Он даже как-то намекнул, что в нашем возрасте нельзя терять друзей. Он пообещал при случае поговорить с преподавателями, чтобы те скорее показали Джумеле свое имущество.
Я сообщил ему, что Джумеля не хочет быть демонстратором. На это он ответил, что у него с ним был разговор: Джумеля берет на себя материаль-ную ответственность и работает демонстратором за оклад инженера 1-ой ка-тегории. Сейчас это не более 6;8 миллионов крб.
Теперь же Джумеля окунувшись в омут материальной ответственности понял, что он продешевил. Другими словами Тронько со свойственной ему обходительностью надул Джумелю как когда-то надул и меня.
Теперь Джумеля начинает интриговать, т.е. давать задний ход. Это подтверждает и сегодняшний разговор мой с Тронько, в котором он сказал, что Джумеля (по его данным) подыскивает себе другую работу.
За последние дни мы с Тронько говорили по телефону только вчера и сегодня. Причем тон его разговора резко поменялся.
Вчера он был недоволен мною. Как будто я тяну с передачей, а не Шаблатович с Линчевским. Грозился даже судом.
Сегодня он был предельно вежливым и просил, чтобы мы с Джумелей к нему на следующей неделе приехали вдвоем. Договорились на вторник в 18.00. Вот тогда он и высказал мне мысль о том, что Джумеля уже не хочет принимать материальной ответственности. Видно он просто ее перепугался, окунувшись в наш кафедральный омут. Во вторник Тронько обещал решить проблему станков.
Мое же впечатление о Джумеле тоже поменялось. Я понял, что он рвется к материальным ценностям, которые может получить в свои руки реально. Такое имущество он получит только из моих рук, если я оконча-тельно уволюсь.
Другие сотрудники, у которых имущества значительно больше, чем у меня ему практически ничего не дадут, а если что-то и вернут, то уже негод-ное, как говорится "на сдачу".
Вот он и старается завладеть моим имуществом, а для этого подключил Олейника В.П. Мало того, здесь сталкиваются интересы Джумели и Олейни-ка, которые скорее хотят захватить 019 комнату, с интересами Тронько и Кузнецовых Юры и Бориса.
Кто у кого отхватит лакомый кусочек?
У Джумели давняя вражда с Кузнецовыми. Когда-то Тронько выделил ему на Шота Руставелли комнату, а Юра Кузнецов его туда не пустил. Вот теперь Джумеля хочет взять реванш. Он вошел в сговор с Олейником,а тот несмотря на то, что профессор, тоже стремится организовать какой-то кооператив. Тронько вроде его поддерживает.
Еще он сегодня высказал мысль, что если Джумеля откажется быть материально ответственным, то ему, т.е. Тронько навяжут в качестве тако-вого Юру Крикунова. Тронько этого не хочет, т.к. этот Юра протеже одного из проректоров КПИ.
02.06.96г. Воскресенье.
Сдача материальных ценностей подходит к концу. Отношение Джумели ко мне изменилось. Он стал как-то мягче и даже немного подхалимничает. Угощает меня кофе и орехами.
Весь месяц май Тронько не было. Он пьянствовал. Увидел я его только 31.05.96г.
Мне хотелось, чтобы 019 комнату принял Борис Кузнецов.
Причин здесь несколько.
Во-первых в этой комнате стоят вакуумные напылительные установки (4 шт), которые были переданы во временное пользование АССО-УНИТИ, т.е. Юре Кузнецову. Его инженеры и рабочие должны были их переделать для напыления электродов на пьезокерамику.
Частично сделали только одну установку. Остальные только разобрали, грубо говоря, выпотрошили. Что там из них вытащили, сказать трудно. Полагаю, что там многого можно недосчитаться.
Вот именно поэтому я и хотел, чтоб эти установки принял на себя брат Юры Кузнецова Боря и пусть они (Кузнецовы) дальше несут ответственность за эти установки, которые конечно старые, но все же дорогие. Одна из них до начала инфляции в 1991 году стоила 18000 рублей.
Второй причиной было то, что я хотел сохранить за собой кладовку, чтобы при моем возвращении в КПИ я бы имел место для начала работы. При Боре это можно было бы сделать, а при Джумеле вряд ли.
Поэтому я и добивался от Кузнецова Юры и Бори, чтобы они добились от Тронько решения в пользу Бори.
Однако, они сами этого видно не очень хотели. Боря боялся, что Тронько привлечет его к демонстрациям опытов на лекциях. Это работа серьезная, требующая много времени на подготовку, знаний и умения. Боря же работать отвык и живет на кафедре только благодаря дружбе Тронько и Юры. Если что и делает, то только под руководством Стадийчука и растягивает эту работу надолго.
У заведующего демонстрационным кабинетом всегда какая-то работа да есть. Даже если не вести демонстраций непосредственно, то все же кому-то из преподавателей может, что-то потребоваться. Ну, например, гироскоп. Преподаватель берется его сам продемонстрировать. Он ходит за тобой, добивается, чтобы ты дал ему гироскоп. Даже под роспись. Но когда ты ему выдал гироскоп, он уже и не думает его возвращать в демонстрационный кабинет. Теперь ты, заведующий демонстрационным кабинетом должен за преподавателем ходить, чтобы вернуть гироскоп. Хорошо, если он не бросит гироскоп где попало и вернет его в целости. Обычно возвращают без каких-либо мелких деталей. Например, капронового шнурка, которым разгоняется гироскоп. Так было с Кравцовым.
Юра тоже заявил мне, что больше в аренде 019 комнаты не заинтересован. Обещал прийти и забрать лично ему принадлежащие вещи. При этом он сказал, что вести совместные дела с Тронько больше не хочет, из-за ненадежности последнего, так как слова своего Тронько не держит, да еще и неделями пьет. Тогда уж точно никакого вопроса с ним решать нельзя.
- Как я тебя понимаю, - сказал я Юре, - из-за этого я и увольняюсь.
Я не стал ему говорить, что главная причина состоит в том, что Тронь-ко может подставить тебя не только по мелочам, но и по крупному. Другими словами подвести под криминал.
Последний пример. Он перед своим ожогом утащил то ли в школу, где он подрабатывает, то ли (по его словам) к себе домой две демонстрационные установки из нового польского комплекта. При этом он даже ничего не ска-зал ни мне, ни Джумеле. Когда я обнаружил, что их в его кабинете нет, то спросил у Джумели: "Где они?". Тот мне ответил, что видел как Тронько нес одну из них в руках в сторону метро "КПИ".
Когда я был в больнице у Тронько, то и ему задал тот же вопрос. Ответ был: "У меня дома".
Телефонов в его кабинете пропало уже несколько штук. Последний телефон дал ему Джумеля. По его словам, этого телефона уже нет. Видно, когда он пьян, то бросает дверь открытой, а кто-то из соседей тащит у него, что плохо лежит. А может грех на соседей наговаривать. Скорее всего, он просто пропил эти телефоны.
Поэтому я хорошо понимаю Юру Кузнецову. У них с Тронько дела были посерьезнее наших телефонов. Видно он тоже подставлял Юру.
Да и теперь анализируя дела, которые велись в 019 комнате я прихожу к выводу, что это просто контора "Рога и копыта" как у Бендера.
Так вот 4.05.96 года Тронько Зашел в 019 комнату, где мы с Джумелей подсчитывали имущество там расположенное.
Джумеля бросился показывать Тронько, в каком состоянии находятся напылительные вакуумные установки.
Тронько смотрел и поддакивал. Потом говорит: "Здесь ты (Джумеля) будешь заниматься демонстрациями. Установки эти сдвинем". Здесь он осек-ся, так как сдвигать-то их особенно некуда.
Уходя, Тронько обратился ко мне:
- Поторопитесь со сдачей. Меня уже Воронов вызывал и спрашивал, почему так затянулся процесс сдачи. Дал сроку две недели.
- Мы, наверное, на следующей неделе закончим, - ответил я.
- Во вторник в 13 часов приедет Кузнецов Юра забрать свои вещи. Постарайся быть здесь.
- Хорошо, - согласился я.
- Потом, почему ты на меня навешал так много имущества.
- Это не я, - сказал я, - это бухгалтерия так нас разделила. Тебе записали все, чего нет, а мне все что есть. Очевидно, они что-то перепутали. В твой список попали приборы, которые есть. Об этом в бухгалтерии я говорил, когда была инвентаризация прошлой осенью. Они обещали исправить свои ошибки, но так и не сделали этого до конца.
Сейчас выдали Джумеле ведомости с ошибками. На некоторые из них я ему уже указал.
- Нет, это ты там что-то много на меня написал, - начал сердится Тронько, - в первом списке, который ты мне дал, было меньше пунктов.
- Правильно, в этот первый список я включил только недостающие дорогие вещи.
- Ладно, разберитесь там, - Тронько пошел на мировую, - надеюсь мы останемся друзьями. Ты дашь мне свой телефон.
- Будем ли мы друзьями, зависит от тебя, - сказал я примирительно. За-тем я спросил о делах в его семье (маме, Ване, брате).
Ваня хорошо заканчивает духовную семинарию и видно будет посту-пать в духовную академию. Мама лежит в больнице у брата. Плоха уже.
После этого разговора Тронько попрощался и вышел.
О чем я буду писать, когда окончательно уволюсь от него?
03.06.96г. В этот день мне, наконец, удалось свести всех трех участни-ков процесса передачи 019 комнаты вместе.
Было договорено, что во вторник в 13.00 встретимся в 019 комнате в составе: Тронько, Кузнецова Юры, Джумели и меня.
Цель встречи – обсудить дальнейшую судьбу 019 комнаты и четырех напылительных установок там расположенных.
Организовать эту встречу мне стоило много времени и нервов.
К 13.00 мы с Джумелей пришли в 019 комнату и ждали их там. Минут через 15 Джумля решил позвонить Тронько. Он оказался на месте и сказал, что через 15 минут будет.
С небольшим опозданием к новому сроку Тронько и Юра Кузнецов пришли к нам.
Тронько извинился за опоздание (иногда он бывает предельно корректным) и тут же начал рисовать радужные планы по воссозданию демонстрационного кабинета.
Дескать, Джумеля здесь развернет установки для демонстрации физических опытов.
Вакуумные напылительные установки сдвинет в угол.
- Кто их будет двигать? – спросил я, чтобы прервать нереальную фантазию Тронько, - каждая из них под тонну весом.
- Джумеля и студенты, - ответил Тронько.
- Вот сейчас Джумеля примет от тебя все материальные ценности и там больше работы нет, так что денег на приобретение нового имущества нет. Он обязательно будет заниматься демонстрациями, так как, если их на кафедре не будет, то меня не переизберут на следующий срок как заведующего ка-федрой.
- Работа по выполнению обязанностей материально ответственного ли-ца у Джумели всегда будет, - продолжал настаивать я, - даже не приобретать ничего нового, то остается движение имущества от одного сотрудника ка-федры к другому. Оно будет всегда и оно должно документально отслеживаться материально ответственным. Например, вот недавно Олейник В.П. отдал новую пишущую машинку "Ятрань", да еще с украинским шрифтом (редкость) Людмиле Николаевне без ее росписи у Джумели.
Теперь эта машинка может гулять по кафедре, дальше по рукам, и по-том в конце концов следы ее будут потеряны
- Машинка эта сейчас у меня в кабинете, - сообщил Тронько.
- Вот, вот, а где она будет завтра, - намекнул я, - неизвестно. Намек состоял в том, что Тронько ее может обменять на спиртное, но он его не понял и хорошо, что не понял.
Тут Тронько увидел старую пишущую машинку "Украинка", стоящую у меня на столе.
- А эта машинка хорошая, - спросил он.
- Да, она работает, - ответил я.
- У нее плохой шрифт и она к тому же не электрическая, - стал ругать ее Джумеля, боясь, что Тронько заберет и эту машинку из 019 комнаты к себе наверх.
Кузнецов Юра все это время стоял и слушал наши разговоры. Ему видно это надоело и он сказал:
- Давайте вернемся к напылительным установкам.
- Да, - согласился Тронько, - но что с ними делать?
- Здесь только одна эта установка работает, - Юра показал на ближай-шую к нам, - мы ее переделали и подготовили к запуску.
Тут к двум другим установкам буквально бросился Джумеля:
- Конечно они негодные, - сказал он, -поскольку Вы (т.е. Ю. Кузнецов с компанией) их разобрали на части, которые валяются во всех углах комнаты. Чего в установках не хватает, установить трудно. Они практически полностью разукомплектованы.
- Владимир Дмитриевич, посмотрите, - обратился он к Тронько, - у этой установки почти ничего нет в ее нижней части.
Пропустив выпад Джумели как бы мимо ушей, Тронько прошел вглубь комнаты. Мы последовали за ним.
- Да, здесь конечно тесно, - констатировал он, - тогда я сделал ошибку, что согласился разместить здесь технологию (он имел в виду установки).
В разговор вновь включился Юра Кузнецов.
- Все эти установки никуда негодные. Они не работали и морально устарели.
- Вот эта установка была на РТФ и она там работала, - возразил я, - те-перь же, когда их всех разобрали на части, состояние ужасное. Их нужно или доводить до рабочего состояния, или убирать, иначе они только загромождают комнату. А Джумеле, ели он останется материально ответственным, заниматься этими установками, а тем более демонстрациями физических опытов некогда.
- Это я буду решать, кому чем заниматься, - раздраженно сказал Тронько.
- Пусть Кузнецов Юра хотя бы соберет то, что разобрано в этих установках все вместе, - сказал Джумеля.
- Юра, - обратился Тронько к Кузнецову, - попроси Борю, чтобы он по возможности собрал эти установки. Джумеле нужно их принять под отчет на себя. Если у нас появится тема (по НИР), то они могут еще нам пригодиться. А может у Вас тема будет раньше, - начал фантазировать Тронько. С этими словами он хотел покинуть 019 комнату, но вспомнил, что Боря до сих пор не показал имущество за ним числящееся Джумеле, добавил, - Юра нажми на брата. Пусть он покажет все, что за ним числится. После этого Тронько и Юра Кузнецов удалились.
И это руководитель, заведующий кафедрой просит старшего брата воздействовать на его младшего брата, но подчиненного Тронько.
Думаю, что вся эта наука в комнате 019 не больше, чем в фирме Остапа Бендера "Рога и копыта". Через нее Тронько и Кузнецовы перекачивали деньги. Поэтому меня и не допускали к участию в этой работе.
6.06.96г. Сегодня я завершил передачу имущества, которое было у меня лично под ключом.
Материальную ответственность еще не сдал, так как теперь нужно сдать все проводки по ведомостям и тогда все будет ясно окончательно.
Когда я пришел на кафедру, Джумели не было. Пришлось его ждать до часу дня. Как только он пришел, мы все вчетвером отправились в 019 комна-ту, т.е. Боря Кузнецов, Григорий Александрович, Джумеля и я.
Боря хотел забрать стеллажи, которые отдала ему на хранение Элочка Колесникова. Стадийчука он позвал, чтобы тот их посторожил, пока Боря сбегает за людьми в них заинтересованных.
Мы пришли в 019 комнату и тут совершенно неожиданно для меня началось обсуждение вопроса:
- Кому же принадлежат эти стеллажи?
Почему Джумеля не решил этого вопроса с Борей наверху? Я так этого и не понял. Видно каждый преследовал свои цели.
В 019 комнате Боря заявил, что он хочет забрать часть стеллажей для Юры Крикунова (2 шт.), а другую часть потом заберет для своего брата (4 шт.).
Джумеля сразу возразил, что стеллажи останутся в 019 комнате.
Я подтвердил, что эти стеллажи Боря действительно принес от Элочки Колесниковой, но поскольку Элочка была раньше на нашей кафедре, то возможно, что они числятся у нас. Нужно проверить и решить этот спор с Гаевским (материально ответственным лицом той кафедры, где теперь Элочка) мирно.
Джумеля продолжал стоять на своем, что стеллажи останутся в 019 комнате.
Неожиданно Боря вспылил и показал известный член мужского тела с помощью двух рук, согнутых в области локтей под прямым углом.
Джумеля в ярости стукнул Борю в лицо кулаком. Они сцепились в дра-ке.
В весовой категории они были примерно одинаковы и таскали друг друга. Боре удалось схватить Джумелю за волосы. Последний носит пыш-ную, слегка вьющуюся прическу, но на темечке у него лысина (плешь). Как говорят: "темечко не заросло" (еще очень маленький).
Даже теперь у меня перед глазами голое темечко Джумели и рука Бори, вцепившаяся в волосы рядом, давящая голову Джумели вниз. Над ним в злобе перекошенное лицо Бори.
Дрались они в узком проходе между тележками и стеллажами, на котором рассыпаны многие железные вещи. Счастье еще, что никто из них не догадался схватить какую либо железку со стеллажа. Тогда бы дело могло кончиться плохо.
Я схватил Джумелю за одну из рук и стал его оттаскивать от Бори. За-тем крикнул Стадийчуку, который стоял и наблюдал то что происходило:
- Оттащи Борю.
Наконец мы их расцепили и я оказался между ними.
Со Стадийчуком вдвоем мы вытолкали Борю за дверь и он ушел.
Теперь я вспомнил, что когда мы сверху уходили в 019 комнату, то позвал Борю вовсе не ради стеллажей, а чтобы уточнить с ним вопрос относительно наборов ключей, отдать ему оставшиеся у меня сверла и чтобы он записал на себя генератор НЧ, который я уже передал Джумеле. Последний должен был выдать его Боре под роспись, так как он его давно у меня просил.
Так вот, Джумеля отказался выдавать ему этот генератор, пока Боря не покажет ему все имущество, закрепленное за ним.
Поэтому, когда Боря ушел, я чтобы понемногу разрядить обстановку спросил у Стадийчука:
- Заберете ящик с ключами, которые мне сдавал Боря сейчас или по-том?
- Сейчас, - ответил Стадийчук. Он взял ящик и два баллона огнетушителей и пошел наверх.
Мы остались с Джумелей вдвоем.
Я еще раз подтвердил ему, что стеллажи эти действительно принес Бо-ря. На это Джумеля неожиданно сказал мне:
- Я знаю. Я звонил Элочке, и она сказала, чтобы стеллажи я никому не отдавал.
- Так почему же ты не сказал об этом Боре перед скандалом? – спросил я, - и тогда бы не было всего этого.
- А почему я должен всякому Г... обо всем говорить? – возразил Джу-меля с вызовом.
Я не стал дальше добиваться, передал оставшееся в 019 комнате имущество и предложил Джумеле ему самому заняться проверкой имущества, хранящегося у Бори.
Он отказался:
- Нет настроения. Давай лучше займемся Линчевским.
- Хорошо, - согласился я.
- Только материалы у меня наверху. Пойдем туда работать. Заодно и кофе попьем, - сказал Джумеля.
- Пошли, - согласился я, чтобы немного его успокоить.
Мы пошли наверх в 213А комнату – мой бывший кабинет, где я сидел один. Попили кофе. Сверили микросхемы, находящихся у Линчевского. Я показал Джумеле росписи доцента Линчевского. Джумеля опять возмущался по поводу непорядочности последнего, который пытается скрыть имущество от учета.
Затем Джумеля заторопился. Было уже 16 часов, и мы пошли каждый по своим делам.
Так и хотелось мне сказать:
- Вот как делят имущество внизу, а какая драка идет наверху (подразумевается правительство), где действительно один становится капиталистом, а другой опускается в нищету.
8.06.96 года. Вчера в беседе с Борей Кузнецовым и Григорием Стадийчуком уточнилась для меня картина происшедшего – драка в 019 комнате.
Боря утверждает, что Джумеля не ударил его в лицо, а воздействие пришлось на грудь. Он (Боря) оттолкнул Джумелю двумя руками. Тогда последний отлетел, но тут же, изловчившись, вцепился Боре в шею и начал его душить. В доказательство этого Боря открыл ворот рубашки, и я увидел на его шее в нижней ее части справа кровяные продолговатые полосы (по-теки).
Тогда Боря схватил Джумелю за волосы и хотел ударить головой о свое колено, чтобы разбить ему нос. Однако этот прием ему не удался. Нос Джумели остался целым, так как мы с Григорием растащили их в разные стороны.
Григорий подтвердил все то, что уточнил в этом рассказе Боря.
Я же лично не видел рук Джумели на шее Бори. Мне вначале показа-лось, что Боря получил удар в лицо, но видно я ошибся.
Раньше я уже спрашивал у Джумели: "Ты ударил Борю в лицо?"
На этот вопрос он ответил уклончиво: "Куда надо, туда и ударил". По-сле этого ответа я не стал задавать уточняющие вопросы.
Затем к рассказу Бори добавил Григорий:
- Вначале я боялся вмешиваться в драку, пока драчуны махали руками. Все из-за своих очков. Они дорого стоят. После того как драчуны вцепились друг в друга и услышав Ваш окрик: - "Григорий Александрович, оттаскивайте Борю",- я схватился за Борю и начал его теснить к дверям.
Вот в этот момент теперь уже мне, оттолкнув Джумелю, удалось проскочить вперед и оказаться между ними.
Джумеля пытался обойти меня по столам слева, но мы с Григорием уже успели вытолкать Борю за дверь.
Джумеля потихоньку успокоился. Дальнейшее описано выше.
В этот же день к нам в кабинет зашла Элочка Колесникова.
Боря видно уже с ней переговорил, так как теперь она не возражала передать Кузнецову (т.е. как позже выяснилось Новожилову) два стеллажа.
Джумеля сообщил мне новость, что фирму на нашей кафедре возглав-ляет не Крикунов, а Новожилов. Именно он является директором.
Пока Колесникова была у нас в кабинете, Джумеля пытался отговорить ее отдавать стеллажи.
Я тоже подтвердил:
-Если отдадите, то назад их уже не получите. Это уже навсегда. Сейчас долгов не возвращают.
Элочка задумалась.
Позвали Борю. Он ей при нас сказал, что 4 стеллажа он хочет отдать брату (она об этом не знала), а 2 стеллажа Новожилову.
Элочка спросила у Бори:
- Зачем Юре нужно 4 стеллажа?
- Для хранения приборов, - ответил Боря.
- Дайте мне подумать до понедельника, - попросила Элочка.
Вскоре они ушли вдвоем с Джумелей. После этого я его больше в тот день не видел.
Оказывается, она посадила Джумелю за себя принимать у студентов экзамены.
Вчера же, пока я ждал Джумелю, ушедшего с Элочкой, в преподавательской у меня состоялась беседа с Людмилой Николаевной Ящук.
Она на кафедре много лет. Все это время дежурила в лаборатории, а сейчас Тронько посадил ее на место секретаря кафедры.
13.06.96г. Сегодня состоялось совещание у заместителя проректора КПИ по науке Воронова Сергея Александровича. Вопрос стоял один:
- Завершение передачи материальной ответственности от меня к Мише Джумеле. Все уперлось в станки, находящиеся на бывшей нашей территории, а теперь занятой организацией Кузнецова Юрия. У меня эти станки числятся за его братом Кузнецовым Борисом.
Миша принимать эти станки на чужой территории отказался. Полагаю, что он прав, учитывая поведение Тронько.
Вторая трудность в передаче материальной ответственности состояла в том, что Миша и Борис поссорились и даже подрались. Об этом я уже писал. После драки Борис отказался предъявлять для инвентаризации имущество Мише. Он и драку спровоцировал для того, чтобы Миша не стал материально ответственным. У них давняя вражда. Когда-то Миша поссорился с Юрой Кузнецовым из-за комнаты на Шота Руставели. Теперь их пути опять пересеклись в 019 комнате и на Борином имуществе.
Все, что сделал Тронько – это попросил Юру воздействовать на Борю, чтобы тот предъявил имущество Джумеле. И это заведующий кафедрой.
Мы с Джумелей 11.06.96г. были в бухгалтерии. Там объяснили сложившуюся ситуацию. Бухгалтерша Степура Надежда Ивановна настаива-ла, чтобы станки и имущество имеющееся у Бори показать недостачей. Меня такой вариант не устраивал. Зачем показывать недостачей то, что в действи-тельности есть. Ведь эта недостача повиснет не на Тронько, как говорила На-дежда, а на мне.
Взвесив все, я решил обратиться к заместителю проректора и предста-вил ему 12.06.96 года служебную записку с изложением всего того, что сейчас написал. Кроме того, в эту же записку включил вопрос о Линчевском Игоре Валентиновиче. Этот доцент много попортил мне нервов, когда принимал имущество от Хоренженко. Теперь он отказался подписывать Джумеле расписку-обязательство. Эта расписка обязует сотрудника сохранить полученное от материально ответственного имущество. Фактически Линчевский ничего от меня или Миши не получал. Все имущество было у него. С ним он работал много лет, еще при Шиманской.
Теперь Линчевский не хотел подписывать расписку из-за того, что в ней была фраза об ответственности за вывод из строя прибора по халатности. Против нее он и ополчился, утверждая, что в тех приборах, которые у него есть, нет предохранителей, лампочек и тому подобных мелочи. Есть и неисправные приборы. Вопрос в том, кто же их довел до такого состояния? Если не Линчевский со своими сотрудниками, то кто?
Заместитель вызвал к себе на 14..00 13.06.96г. Тронько, Олейника В.И., меня, Линчевского И.В., Джумелю и Кузнецова Бориса.
Все были оповещены. Тронько долго не хотел услышать в телефон, что его вызывают. Похоже, он был пьян и поэтому не явился на совещание. Линчевский сказал, что он не знал. Боря знал, но не пошел. Как позже выяснилось, ему сказал не ходить Олейник. Наверное, прикрыл едино-кровца.
Таким образом, в 14.00 у заместителя собрались Олейник, Джумеля и я.
Он дал Олейнику прочитать мою служебную записку. Олейник подтвердил, что все действительно так. Заместитель спросил меня:
- А Вы уверены, что станки на Шота?
- Дней пять тому назад это подтвердил Кузнецов Юрий, являющийся техническим директором организации.
Причем он сказал, что станки ему не нужны. Дескать, забирайте сами. Не он их вернет, т.е. привезет нам, а мы сами должны нанять машину, груз-чиков и привезти свои станки, которые были взяты в долг и пять лет эксплуатировались. Естественно, что организация что-то имела с них.
Заместитель проректора обещал нажать на Кузнецова Юрия. Я сказал, что здесь дело даже не в нем, а в Тронько. Последний не хочет возвращать станки на кафедру. Оговорки его таковы: во-первых, их негде поставить (комната 107А, где они раньше стояли, пустует); во-вторых, их некому об-служивать (а для чего у нас учебный мастер Кузнецов Борис?); в третьих, там ему всегда выточат нужную деталь (ему – да, а другим - нет). Но все это только отговорки. Тронько держит на стороне станки совсем для других це-лей, о которых можно только догадываться.
Тогда заместитель проректора сказал:
- Вы на кафедре должны решить: нужны Вам станки или нет? Если нет, то я их передам на опытное производство. Там найдут им применение.
Он напомнил, что Линчевский и Кузнецов должны к нему придти и на этом совещание закончилось. Мы с Олейником и Джумелей пошли на кафед-ру. Там встретили Линчевского и Кузнецова Бориса. Я спросил последнего, почему он не пошел на совещание. Боря сказал, что ему Олейник разрешил не ходить.
В отношении Линчевского Олейник проявил твердость и мы все, но теперь уже с Линчевским вновь пошли в главный корпус к заместителю проректора.
К сожалению, последний занял не очень принципиальную позицию и после долгих препирательств разрешили Линчевскому вычеркнуть из рас-писки обязательства фразу об ответственности сотрудника при выводе прибора из строя по халатности. Значит теперь Линчевский может поломать все приборы и не несет за это никакой ответственности.
Я напомнил Линчевскому о дрели, которую он купил за нировские деньги и так и не показал мне при составлении приемного акта, несмотря на мои неоднократные напоминания. Теперь он вместо новой дрели за 3 миллиона крб подсовывает Джумеле какую-то ржавую дрель, выкопанную в огороде.
В то же время он не хочет подписать микросхемы, которые мы с ним вдвоем получали для него же на складе, на том основании, что в их наименованиях добавлена еще одна буква "с" по ошибке в компьютере бухгалтерии.
Это факт – Линчевский очень жесткий по отношению к другим, но ко-гда с ним поступают так же, то тут же становится в позу заявляя: " Я Вам ру-ки не подам. Я здороваться с Вами не буду".
Вот как правда режет в глаза. Пока шла дискуссия между Линчевским и Джумелей, что же вычеркивать из расписки-обязательства, заместитель проректора бросил фразу, что на кафедре нет учета. Я показал свою книгу учета. Случайно открыл на карточке-странице Шаблатовича и сказал:
- Видите, до моего пришествия у Шаблатовича числилось всего пару десятков наименований, уместившихся практически на одной странице. У меня он расписался за имущество, отмеченное на 6-7 страницах более 200 наименований. Хотя почти все это имущество хранилось у Шаблатовича без всяких его расписок. Так что утверждать, что нет учета нельзя.
Наши научные сотрудники покупали за нировские деньги приборы, оборудование и материалы. Все это доставлялось в их комнаты. Теперь расписываться у материального ответственного им не было никакого резона и они от росписи уклонялись. На материально ответственного давила бухгалтерия, чтобы он закрыл доверенность, выданную научному сотруднику на получение приборов в магазине или на складе, т.е. составил приемный акт и подписал его у руководства. Этим актом он вешал на себя имущество, в действительности хранящееся в лабораториях у научных сотрудников или инженеров по учебному процессу, которые за него никакой юридической ответственности не несли. Они разбазаривали это имущество налево и направо. Передавали его без расписок. Забывали о том, кому передали. Вот так формировалась недостача.
Линчевский продолжал уклоняться от подписывания расписки-обязательства. Я настоял, чтобы он расписался именно сейчас, ибо позже вне кабинета от этого улизнет. Он вился как уж. Наконец поставил роспись. Домашний адрес и телефон остались не записанными. Я вернул его записку и он, наконец-то, до конца ее оформил. Расписку забрал Джумеля и мы с ним пошли на кафедру. Пришел туда и Олейник.
Общими усилиями и особенно под моим прессингом Кузнецов Боря начал показывать имущество Джумеле. Боря хитрил, блефовал, но дело медленно, но уверенно продвигалось. У него не хватает по его словам несколько довольно крупных вещей, например электроножниц. Когда-то он говорил, что его комнату обокрали. В то время я был в отпуске и не мог зафиксировать этот факт. Я рекомендовал ему сообщить об этом в милицию, как сделал я, когда взломали двери в щитовую 019 комнаты. Написать служебную записку на мое или на имя Тронько. Однако этого он ничего сделал. У меня большие сомнения: действительно ли его комнату обокрали? Хотя все возможно в нашем орденоносном институте.
Во время инвентаризации имущества, хранящегося у Бори, Олейник все время порывался уйти. Ему надоела эта возня. Я его хорошо понимаю, но вот он не понимает всех трудностей работы материально-ответственного лица, когда все сотрудники кафедры от учебного мастера до профессора стремятся утаить от инвентаризации имущество, особенно такое, которое может пригодиться в домашнем хозяйстве.
Это так называемая "бытовка". За ней раньше был особый учет, а теперь ее статус распространился на все другое имущество, ибо сейчас на базаре продаются, как утверждают мои сотрудники даже самые большие осциллографы.
Конечно Джумеля все это хорошо знает и поэтому он записывает но-мера приборов. Так можно обнаружить подмену. Похоже, Боря хочет предъявить ему вместо одного компрессора другой, тоже с другим номером.
При этом он нервничает.
- Сейчас оборву шильдик, - заявляет он, - и все. Не будет вопроса относительно номера компрессора.
Этот компрессор может использоваться при покраске автомобиля, т.е. это тоже "бытовка".
Вчера 10.07.96 года (пятница) я вновь увидел Тронько. Это опять был бомж. Лицо опухшее, землянистое. Справа на щеке ссадина. Брюки цвета серой земли, старые и измятые до невероятности. Несколько складок по ним проходило сверху донизу. В таких брюках можно только на даче землю копать.
Когда мы с Джумелей вошли в кабинет, он сидел за столом, а напротив него сидела незнакомая мне женщина. Довольно симпатичная, лет сорока.
Я прошел и сел возле Тронько без приглашения. Женщина мило улыбалась. Они пили чай с печеньем. Только непонятно, кто кого угощал. Я стал присматриваться к женщине. На правой руке у нее было обручальное кольцо. Похоже, что она пришла просить Тронько за свое чадо, завалившее экзамен.
Решив не мешать их беседе, я поднялся и вышел в коридор. Там встре-тил Ящук Людмилу Николаевну. Сейчас она исполняет обязанности секретаря кафедры.
Так как должностной оклад секретаря очень низкий (2,5 млн. крб.), ни-кто из посторонних на него не хотел идти.
Людмила ничем особенным не отличается. Любит посплетничать. Очень не любит Борю.
Постепенно наш разговор с ней перешел на Тронько. Она вспомнила, что когда-то Тронько ночевал в своем кабинете и к нему утром пришла светлая женщина. Она его очень сильно ругала. То, о чем говорила эта женщина, позволило Людмиле сделать вывод, что она или жена Тронько или его любовница.
"Светлая" женщина кричала в кабинете так, что отлично было слышно Людмиле в коридоре. Она обзывала Тронько последними словами. В том числе и импотентом. Утверждала, что из-за его пьянок у него член не стоит.
Тронько молча ее слушал, иногда, правда, огрызался.
По моему предположению это была Валентина Ивановна. Врач-педиатр из детской больницы на улице Репина. В то время его любовница.
Теперь она уехала в Америку служанкой в богатый дом, оставив своему бывшему мужу двоих детей.
Когда-то Тронько, подвыпивши, приводил меня к ней в квартиру среди ночи, она просила только громко не разговаривать, чтобы не разбудить де-тей. Женщина в общем неглупая.
С Тронько связалась с целью устроить своего старшего сына в институт студентом.
Тронько его даже консультировал, правда, в пьяном виде.
14.07.96г. Сегодня воскресенье. Хочу описать свою встречу с Тронько в пятницу 12.07.96 года.
Утром я позвонил Джумеле и мы договорились встретиться в 10.00 на кафедре. Когда я пришел, его еще не было. Я увидел, что дверь в преподавательскую открыта и пошел туда. На кафедре была одна Людмила Николаевна Ящук. Мы обменялись последними новостями. Чего-либо существенного она мне не сообщила. Вскоре пришел Джумеля М.М. Он как начальник распоряжался. Что-то требовал. Выяснял, почему нет вновь поступивших студентов, которые должны мыть окна в преподавательской. Людмила ему что-то отвечала. Я дал им возможность поговорить, сидел и наблюдал эту картину, хорошо знакомую мне. Между прочим вставил, что когда я стал заведующим лабораториями, то в преподавательской мыли окна сами преподаватели. В частности, бывший наш секретарь партийной организации, тогда образцовый коммунист Гриб Борис Николаевич. Люд-мила вспомнила, что Грибу тогда помогал мыть окна Бублей.
Как сейчас помню, Гриб очень отважно вылез даже на внешнюю сто-рону стенки здания, рискуя сорваться вниз. Тогда я его удержал от дальнейших перемещений по внешней стороне стенки из окна в окно. Это был 1992 год, с тех пор окна не мылись. Преподаватели мыть их не хотели, студенты тоже, а работникам лаборатории: - Что больше всех надо?, если они потом получали денег меньше студентов.
Так немного поговорив, мы с Джумелей оставили Людмилу и пошли в мой бывший кабинет, в котором теперь восседал он.
Здесь мы некоторое время занимались сверкой, пока не пришел Боря Кузнецов. Я хотел, чтобы он закончил предъявление имущества Джумеле и поэтому предложил всем троим вместе поработать.
Джумеля вначале согласился, но когда выслушал предложенную мною методику работы, взорвался.
Я предложил следующее. Поскольку при списывании мелкого имуще-ства (инструмент и материалы) Боря много сдавал вышедших из строя инструментов, но я не списал с него по той причине, что не списывали с меня даже после того, как комиссия института по списыванию этого имущества была у меня в кабинете и даже побила представленные Борей вентиляторы, весы и еще какую-то мелочь. Тогда я Боре сказал:
- Сейчас мы первый этап списания прошли. Спишут с меня в бухгалтерии. Я спишу с тебя.
Процесс списания очень длительный. После того как подпишут все члены комиссии, должен подписать ее председатель, а затем утвердить один из проректоров или их помощников в зависимости от стоимости списываемого имущества.
Однако это еще не все. Акт со всеми визами должен пройти через бухгалтерию и после этого, когда с книг учета в бухгалтерии спишут то, что мы представили до списания, лишь тогда можно считать процесс завершенным. Но видно по какому-то негласному распоряжению или просто по разгильдяйству наши "девочки" в бухгалтерии очень неохотно проводят акт на списание через книги учета, а теперь еще и через персональные компьютеры, в памяти которых забито все, что за нами числится.
Ошибок уйма. От простых грамматических, до принципиальных по номиналам и количеству.
Путаются названия приборов. Особенно, если они выглядят в виде аббревиатуры.
Посмотрев эти ведомости, ты убеждаешься, что твоя титаническая ра-бота по списанию не увенчалась успехом. Как числились поломанные плос-когубцы так и числятся несмотря на то, что ты их вписал в акт, который подписали председатель (кто-нибудь из известных в институте людей) и пять членов комиссии (как правило, это заведующие лабораториями других кафедр и факультетов), приемщик металлолома, заведующий складом, где учитывается металлолом, а если это прибор, то еще и ответственного за сдачу драгметаллов и наконец проректор или его заместитель.
Увидев, что злополучные плоскогубцы не списаны, говоришь об этом бухгалтеру ведущему материальные ценности:
- Нужно поднять Акт № такой то от такого то числа в нем указано, что эти плоскогубцы списаны.
Бухгалтер прежде всего заявит, что она все провела. Тогда я говорю:
- Давайте посмотрим акт.
- А у Вас есть его копия (если копии нет, то ничего не докажешь. Ис-кать первый экземпляр она не будет).
- Копии у меня с собой нет, - отвечаю я.
- Тогда принесите ее в следующий раз и мы посмотрим.
Поднять свою папку и найти в ней 1-й экземпляр это выше их возможностей. Уходишь. Через несколько дней приносишь копию того злополучного акта. Бухгалтер тут же снимает его на ксерокс и ту же за-являет:
- Хорошо, я проверю.
Уходишь, думая, что все в порядке: уже при наличии второй копии ак-та в бухгалтерии плоскогубцы уж будут наконец списаны.
Через год история повторяется. "Плоскогубцы" по прежнему числятся за кафедрой и ты вынужден вновь идти по только что описанному кругу. Правда бухгалтер иногда говорит и так:
- Включите их вновь в акт на списание.
Все начинается сначала.
Вот и сейчас, когда мне выдали распечатку ведомости имущества, числящегося за кафедрой, я предложил, что поскольку я не списал с Бори поломанные плоскогубцы, то необходимо проверить, что с меня списали и соответственно теперь списать с Бори.
Эта методика не устроила Джумелю. Он не хотел, чтобы я с Бори списывал то, что он когда-то (может год назад) сдал мне поломанным на списание. Он хочет придавить Борю по максимуму. Поскольку у них давний конфликт. Джумеля агрессивный антисемит, а Боря полукровка. Это тоже сказывается на их отношениях.
Я все же счел себя обязанным посмотреть, что за Борей числится по бухгалтерии и потребовать от него только это.
Джумеля не хотел, чтобы Боря видел распечатки ведомостей, поэтому фыркнул и ушел к себе в кабинет.
Мы с Борей стали проводить сверку вдвоем.
Кто-то постучал в дверь. Я пошел открывать ее. На пороге стоял Тронько. Вид его был ужасен. Это был восьмидесятилетний старик. Руки у него были полусогнуты как у паралитиков. Слегка трусились. Кожа у него на руках обвисла. Голова была слегка наклоненной и он поворачивался из стороны в сторону всем туловищем. Лицо было опухшим от длительной пьянки.
Услышав его голос, вышел к нам Джумеля. Они о чем-то заговорили, о каких-то делах. Мы с Борей продолжили свои занятия по сверке.
Уходя Тронько обратился ко мне: "Ты будешь во вторник?". Ответ: "Да".
- Пойдем со мной в бухгалтерию. Поговорим о моих ведомостях. Там слишком большая недостача.
- Недостача большая, но там бухгалтерия включила в твою ведомость лишние приборы. Особенно те, что Шаблатович А.Н. контрабандой получил на складе КПИ, когда уходила Матлахова. Они на мой подотчет не попали. Я об этом говорил в бухгалтерии, но там так ничего и не сделали. Нужно с тебя кое-что передать на мой подотчет.
- Хорошо, - согласился Тронько, - но ты подготовь бумагу.
- Такую бумагу я сделаю.
Тронько повернулся всем туловищем к двери и пошел, буркнув на хо-ду:
- Давно нужно было сделать. Ты ничего не делаешь.
Я не стал ему ничего говорить больше и вернулся к работе с Борей.
Мы проверили список, который написал на него Джумеля по бухгалтерским ведомостям. Список сократился примерно вдвое.
Когда Джумеля об этом узнал, был крайне расстроен. Упрекал меня за то, что я иду на поводу у Бори.
В этой истории я лишь хочу выполнить свое обещание данное Боре:
- Когда с меня спишут, тогда я спишу с тебя.
Джумеля сейчас это говорить просто. Посмотрим ,как он будет себя вести, когда будет сдавать материальные ценности другому ответственному лицу. Ведь это лицо ведет только учет и полностью зависит от тех, у кого в действительности находятся эти ценности, т.е. от Борь, Андреев, Богданов и им подобных.
20.07.96. Суббота.
Ко вторнику (16.07.96 года) я подготовил служебную записку на имя Воронова С.А. по поводу передачи с подотчета Тронько на подотчет мой приборов, которые имеются у сотрудников. На подотчете Тронько должны остаться только те материальные ценности, которые мною не были обнаружены в течение четырех лет и теперь при сдаче мною матответственности они не выявлены.
Тронько по-прежнему не может мне простить то, что я эту недостачу выявил.
Джумеля сообщил мне, что во вторник после 14.00 Тронько будет на кафедре. На этот раз наши ожидания оправдались. В кабинете сидел Тронько с Марией Мирославоной. Она вскоре вышла.
Я дал Тронько прочитать составленную мной служебную записку на имя Воронова С.А. по поводу передачи с подотчета на подотчет.
Пока Тронько читал, я рассматривал его лицо. Передо мной сидел со-всем другой человек, не тот, которого я видел в пятницу. Он был бодр и приятно улыбался. Эта улыбка когда-то подкупила меня и видно не только меня.
Тронько закончил читать и сказал:
- Все хорошо изложено, но я уже звонил в бухгалтерию и говорил по этому поводу с главным бухгалтером. Поэтому там препятствий не будет. Вы же с Джумелей отнесите эту служебную записку и скорее заканчивайте передачу материальной ответственности.
Когда мы с Джумелей очутились в коридоре, я сказал:
- Видишь, опять он уклонился от общения с бухгалтерией. Ему оно не выгодно. Там нужно тратить нервы, чтобы что-то пробить.
Джумеля согласился со мной и мы пошли в главный корпус к бухгалтерам.
Когда мы вошли в их комнату, я направился прямо к главному бухгал-теру нашего отделения Бурденко Людмиле Александровне.
- Здравствуйте, - сказал я и протянул ей служебную записку, - Влади-мир Дмитриевич говорил с Вами по телефону. Он сказал мне, что Вы не против передачи с его подотчета на мой следующего имущества.
Она взяла из моих рук служебную записку, но тут же возвратила: "Я вашего Тронько забыла, когда слышала или видела. Он мне не звонил и мы с ним ни о чем не говорили."
- Мы только что от него. Он был в своем кабинете, - оправдался я. Получалось так, что я соврал.
- Михаил Михайлович подтверди, что только что Тронько говорил нам о том, что звонил главному бухгалтеру.
Джумеля развел руками и сказал:
- Я ни во что не вмешиваюсь.
Получалось, что я соврал.
Мне больше говорить тоже было нечего. Главный бухгалтер протянула руку с моей служебной запиской и отдала ее бухгалтеру, ведущему учету материальных ценностей – Степуре Надежде Ивановне.
Я подошел к ней, объяснил содержимое служебной записки. По вопро-сам Надежды чувствовалось, что она недовольна.
- Это нужно было сделать раньше, - сказала она.
Тут она конечно права, но она не сказала, что я ей об этом неоднократно говорил. Даже в начале передачи имущества Джумеле гово-рил, что нужно кое-что передать от Тронько ко мне. Тогда она говорила:
- Вы проверяйте, а потом передадим.
Вопрос к Тронько у нас с Джумелей был один. Мы зашли к нему в кабинет.
Дело в том, что последний не хочет подписывать прием на материаль-ную ответственность имущества, переданного во временное пользование на другие факультеты и кафедры, с которыми у нас заключены договора.
Сначала я водил Джумелю по этим подразделениям и показывал акты приемо-сдачи. Он вроде был согласен взять это имущество на подотчет. Те-перь же через четыре месяца у него мнение изменилось. Конечно, опасно держать что-либо за пределами кафедры, но ведь это сплошь и рядом практикуется. Кафедры передают друг другу приборы для проведения каких-то, может быть даже долговременных исследований.
Поскольку Джумеля не хочет принимать имущество, находящееся за пределами кафедры, то я предложил перевести его на подотчет Тронько. Он сначала возмутился, но потом, подумав, сказал:
- За мной и так числится имущество на много миллиардов карбованцев, пусть же еще несколько миллиардов добавят.
Чувствовалось, что он рисуется перед сидящей напротив него женщи-ной. Таким образом, получив добро, мы с Джумелей пошли в наш кабинет составлять список. Тут Джумеля начал что-то крутить.
- Составь список, - сказал я ему.
- Ты же сам все знаешь, - отнекивался он.
- Я то знаю, но в деталях я не знаю от приема чего ты откажешься.
Джумеля спросил у меня:
- Сколько времени?
- Пять часов, - ответил я.
- Отложим это, - сказал он и заторопился домой.
После чего мы пошли с ним в сторону метро, беседуя ни о чем.
Я понял, что Джумеля всеми способами тянет завершение передачи материальной ответственности. Он мне как-то признался, что ищет другую работу. С Тронько работать не хочет, но видно боязнь остаться без работы у него выше и он не отказывается от работы у Тронько.
Более того, старается ему всячески услужить. Субсидирует деньгами. Что-то покупает для него. Дает сигареты. Видно всего этого от него требует Тронько. Все это мне знакомо. Тронько видит в Джумеле слугу. Может он и подойдет для этой роли.
Как он изгибался, стоя перед нами в кабинете Тронько, изображая свою услужливую натуру. Это нужно было видеть.
Боря Кузнецов тоже всеми силами тянет с предъявлением имущества. Имитирует даже недостачу. Не хочет привезти имущество с Шота Руставели. Тут нужно отдать должное Джумеле. Он стоит как скала (правда наклонившаяся), требуя привезти все, кроме трех больших станков.
Вчера мы также посмотрели комнату 107А, находящуюся в ведении Бори. Он долго не хотел туда пускать Джумелю, а тот рвался со страшной силой. Наверное, Боря что-то успел оттуда убрать, где-то спрятать, потому что неожиданно легко согласился на осмотр и описание комнаты 107А.
Еще один интересный момент сообщил мне в этот день Тронько о Линчевском.
По словам Тронько Линчевский вошел в сговор с заместителем декана электроакустического факультета. Тронько назвал его фамилию, но я ее не запомнил.
Так вот, заместитель декана направляет студентов на пересдачу Линчевскому. Тот берет взятки и ставит соответствующую оценку.
Если же взятки откровенно не дают, то он отправляет студента к Ре-палву на переподготовку, предварительно поставив студенту двойку. Таким образом выкачиваются из студентов деньги. Как-то Тронько сам пытался у этого заместителя декана взять студентов на пересдачу, но тот сказал ему, что уже всех направил к Линчевскому.
Схема проста. Поскольку вступительных экзаменов по физике нет, то преподаватели на первой сессии ставят в группах как можно больше двоек, а затем направляют двоечников к своим товарищам на репетиторство, а товарищи своих двоечников обратно направляют первым.
Все это низко!
Но именно так наша хваленая интеллигенция пытается выжить и даже разбогатеть в рыночных условиях.
Причем все это делается настолько открыто, что даже заведующий кафедрой не стесняется говорить о своем доценте с другими сотрудниками кафедры.
Полная деградация.
26.07.96. Пятница.
Вчера звонил Боре Кузнецову. Хотел узнать, сделали ли они что- либо со станками за текущую неделю. Оказывается, ничего не сделано. Большие станки в количестве трех штук Джумеля согласился принять на Шота Руста-вели. Но Боря не хочет тащить с Шота на кафедру на себе даже маленькие станки.
Боря видел Тронько. Они долго вместе шли пешком, т.к. ни у того ни другого не было денег на трамвай. Зарплату в КПИ заплатили только за ап-рель. Вот так учебный мастер и профессор оказались в одном положении.
Тронько сказал, что пока не будет денег, в институте не появится. Он поехал на электричке в Боярку к матери.
Боря дальше пошел пешком к себе домой.
Без оплаты никто работать не хочет.
24.08.96г. Сегодня был в КПИ. Встретился с Джумелей. Он как всегда блефовал. С одной стороны он готов все подписать, но с другой пока Боря ему все не покажет. Получается сказка про "белого бычка".
Мы сидели с Джумелей в комнате Стадийчука, когда вдруг неожиданно пришел Тронько.
Сегодня он выглядел неплохо. Был даже как-то весел.
Я вновь поднял вопрос о том, что пора заканчивать с передачей. Тронько особого энтузиазма не проявил и сказал:
- Ну что я могу поделать с Борей.
- Принимай меры. Если до 1-го сентября Боря не покажет Джумеле имущество, я пойду к Воронову и пусть он с Вами разбирается.
- Можешь идти, - парировал мой выпад Тронько. В его интонации звучало, что все равно Воронов не поможет.
- Пойду к проректору, ректору, в Суд. Пора с этим заканчивать, - погорячился я.
- Ну и иди. Я не боюсь, - сказал Тронько.
- Если это тебя не пугает, тебе все безразлично. Тогда я пойду к Коле (брат Тронько) и все ему расскажу, - вырвалось у меня.
Тронько изменился в лице. Веселость куда-то делась.
Мы все замолчали. После минутного молчания Тронько сказал:
- Миша, нужно отпускать Владимира Ивановича, подписывай ведомо-сти и будем с этим заканчивать.
Он еще немного поговорил о том, что денег не платят, и вскоре ушел.
Когда мы остались одни Джумеля сказал мне:
- Зацепил ты его тем, что решил жаловаться Коле. Что там у Вас с Ко-лей? Он весь в лице изменился.
- Да так, были дела, - ответил я, имея в виду нашу встречу в моем кабинете, - мое требование остается в силе.
Затем мы быстро собрались и вместе пошли домой, болтая о всякой чепухе.
2.09.96. У меня дела в КПИ, связанные с новой работой, но я решил на минутку заскочить на кафедру. Там я застал Стадийчука и Кузнецова.
Поздравил их с началом нового учебного года и спросил у Бори:
- Ты показал Джумеле имущество?
- Нет, - ответил он, - я больному на голову показывать ничего не буду. Он не может быть заведующим лабораторией.
- Боря этот вопрос нужно было решать раньше, когда обсуждался во-прос о его назначении, а не сейчас, - возразил я, - когда он принял уже боль-шинство имущества.
- Я тогда говорил, что он больной на голову. Ему я подчиняться не бу-ду. У меня начальники Григорий Александрович и Тронько.
- Хорошо, - согласился я для примирения и чтобы остановить Борю, - но имущество ты ему должен показать.
Здесь закончилась третья пара, и Боря с Григорием заторопились закрывать классы-лаборатории.
Я немного посидел пока вернулся Боря. Он начал вновь клясть Джуме-лю.
- Мало того, что он шизик, он еще и вор. Украл у меня из шкафа поворотные тиски. Когда я спросил, где тиски, он сказал, что все имущество институтское, а значит его. Тиски ему потребовались, значит вот он их и взял.
- За ним такие штучки водились и в университете, - не унимался Боря.
Видя, что толку здесь не будет, я сказал:
- Ладно, пойду, поищу Тронько.
По дороге зашел в преподавательскую.
Там что-то обсуждали Панченко и Димарова. Появилась новая де-вушка – секретарь кафедры. Я их всех поздравил с Новым учебным годом. Услышав в ответ благодарность, вышел в коридор.
До этого Боря жаловался мне, что их лишили надбавок, а Тронько еще берет новых людей. Вот секретарь уже работает. Старший инженер пойдет на мое место в демонстрационную. Зарплата у Бори 4 млн. крб. Грустно. Бутылка пива 100 тысяч крб. На месячную зарплату можно купить 40 бутылок пива.
В кабинете Тронько был один. Мы поздоровались. Я сказал ему, что Боря по прежнему ничего Джумеле не показал.
- Ну мы же договорились с Джумелей, что он подпишет ведомости. Все будет в порядке.
- Хорошо, - сказал я, - сейчас тороплюсь. Пусть Джумеля ускорит этот процесс. До свидания!
С этими словами я вышел из кабинета.
Анализируя все, что произошло за лето я понял, наверное у Тронько с Джумелей сговор, по которому они умышленно тормозили подписание ведомостей на передачу имущества.
24.09.96г. Во вторник в 17.30 я пришел на кафедру для встречи с Джумелей М.М. Его не было. Зато был Гаевский О.К. как всегда слегка "под шафе".
Мы стояли с ним в коридоре и вели непринужденную беседу. Практически, так – ни о чем.
В конце коридора появилась фигура Тронько. Он что-то нес. Подошел к двери моего бывшего кабинета и стал стучать. Там не открывали. Я крикнул ему через весь коридор, что Джумели нет. Он направился в нашу сторону. Нес он в руках установку для демонстрации свободного падения тел. Установка эта из польского комплекта. Он брал ее в школу, где проводил занятия. В этом году ему там отказали в часах.
Мы зашли в кабинет. Он стал рассматривать установку. Вынул из кармана гирьки от нее и стал налаживать.
Ему показалось, что блок, через который перекидывалась нить закопчен спичкой.
- Как же так, установка была в кабинете директора и туда добрались школьники, - недоумевал он.
Я посмотрел внимательно на блок. Он был просто зачернен неравно-мерно еще на заводе.
Инцидент был исчерпан. Мы перешли к нашим делам.
Я сказал ему, что пришел встретиться с Джумелей, а того нет. Ожидая его, мы беседовали. Речь зашла о его сыне, Ване. Ваня закончил успешно семинарию и поступил в духовную академию. Ему нужно помогать, т.к. стипендия у него всего лишь один миллион. Я удивился этому, зная, что студентов духовных вузов хорошо содержит церковь.
- Ваня служит московскому патриархату. Верующих мало. Церковь бедная, - сказал Тронько, - поэтому он поет в церковном хоре. И когда я был без денег, помогал мне.
Я спросил Тронько:
- Ваня тебя в свою веру не обратил?
- Нет, я неверующий, - ответил Тронько, - верующего нужно воспиты-вать с детства. Сейчас уже поздно.
Тогда мне вспомнился случай, когда Тронько был сильно пьян и отлеживался у себя на квартире. Он позвал по телефону меня к себе. После каких-то рассказов вдруг он неистово стал креститься. Это было лет 5 назад и я тогда этому сильно удивился.
Джумели мы так и не дождались и разошлись по своим делам.
26.09.96г. В четверг вечером я позвонил Джумеле с целью договорить-ся о новой встрече со мной.
Он ошарашил меня новостью, что ведомости сдал в бухгалтерию наше-го отделения. Он не согласовал все недостатки со мной. Тем самым поступил непорядочно.
Однако я даже был рад этому. Теперь у меня развязаны руки и я могу действовать по своему усмотрению.
27.09.96г. В пятницу после обеда я был в бухгалтерии отделения. Джумеля не подписал всего того, что числится за Кузнецовыми. Но самое удивительное того, что получил под расписку от меня. Он хочет взять на себя минимальную ответственность, а остальное спихнуть на Тронько.
Я обратился к Воронову. Выслушав меня, он назначил встречу на понедельник в 14.00. Тронько, Джумеле, Кузнецову. Буду и я, если отпустят с работы.
Перед уходом из главного корпуса я зашел в отдел кадров. Там я узнал, что уволен еще 2-го апреля. Правда, об этом мне недавно намекнул Джумеля. Он сказал, что добился моего увольнения Олейник. Я знал, что Тронько и Олейник люди с нечистой совестью, но не думал, что настолько можно обмануть. Уволить человека и даже не сказать ему. Я продолжал ходить на работу, добивался сдачи материальных ценностей. Оказывается, я давно уже не работал.
Это еще один штрих к моральному облику этого человека.
30.09.96г. Понедельник.
Сегодня состоялась вторая встреча у Воронова по вопросу сдачи мною материальной ответственности.
На встречу были вызваны Тронько, Джумеля Кузнецов, Степура Наде-жда Ивановна (бухгалтер по материальному учету). Пришел и я. Хотя Воро-нов и не настаивал на моем присутствии.
Надежда доложила, что процесс передачи приближается к концу, но много еще имущества не показано Кузнецовым Б.А.
Боря тут же немедленно согласился все показать и принести то, что можно принести с Шота Руставелли. Воспитательная беседа с Кузнецовыми как бы была закончена. Тронько начал катить бочку на меня, неся какую-то околесицу. Я достаточно резко оборвал его и показал, что дело не во мне, а в нем. Он не может заставить Кузнецовых привести имущество с Шота Руставелли с одной стороны, а с другой стороны не может уговорить Джумелю принять все это имущество и в первую очередь станки: токарный, сверлильный и фрезерный там на улице Шота Руставелли.
На помощь Тронько вступил в беседу Джумеля. Он накинулся на меня за то, что я не отдаю ему книгу, где у меня расписались сотрудники за полу-ченное имущество. Воронов спросил меня, почему я не отдаю ему книгу.
Я сказал, что книгу отдам тогда, когда получу ведомость всего переданного Джумеле имущества и материальной ответственности подписанную Тронько, Джумелей, Степурой и Вороновым.
Сейчас эта книга у меня единственный оправдательный документ, показывающий за кем я закрепил имущество, принятое мной на материальную ответственность. Воронов согласился со мной. Кроме того, я добавил, что у Джумели есть все сведения за кем имущество закреплено.
Здесь же я попросил Воронова снять копии с расписки Радионова за стальную плиту и акта передачи во временное пользование имущества Шмыревой А.Н. Эти копии я тут же вернул Джумеле.
Казалось бы, говорить больше не о чем. Податливость Кузнецова меня удивила. Он не сказал против Джумели ни слова.
Они вскоре ушли, и мы остались втроем.
Я обратился к Воронову:
- Сергей Александрович, договор о материальной ответственности я заключал с Вами. Почему меня уволили без Вашего ведома. Приказ об увольнении подписал Шеховцов Владимир Иванович. В приказе написано, что я материальную ответственность сдал, вернее, выполнил все работы по передаче материальных ценностей. Тронько и Олейник, а именно он носил служебную записку Тронько Шеховцову, обманули его. Они не сообщили мне об этом и я, будучи уволенным, три месяца почти ежедневно ходил на работу и передавал ценности Джумеле. Встречался с Вами, писал служебные записки Вам как заведующий лабораториями кафедры.
Воронов обратился к Тронько с вопросом:
- А почему Максимов не знал об увольнении? Он что не писал заявле-ния на увольнение?
- Максимов у нас последнее время работал по совместительству, а в этом случае заявление на увольнение не требуется, - ответил Тронько.
- Что Вы сейчас хотите? – обратился ко мне Воронов.
- Я хочу получить ведомость о передаче мною числящегося на мне имущества и считать, что три месяца, когда я наиболее интенсивно работал по его передаче, должны быть оплачены.
- Напишите служебную записку на имя первого проректора Якименко Ю.И. – сказал Воронов С.А. – Сейчас его нет в институте. На следующей неделе сходите к нему на прием лично.
Разговор был окончен. Тронько молча вскочил и выбежал из кабинета. Я пошел за ним. Я написал такую служебную записку. Зашел к Воронову по-казал ее. Он прочел ее. Я спросил его, нет ли у него каких либо замечаний. Он сказал, что нет.
23.10.96г. Среда. Был на приеме у Якименко Ю.И., он ознакомился со служебной запиской. Задал несколько уточняющих вопросов. Без лишних комментариев попросил прийти к нему через неделю или к начальнику отдела кадров.
После этого я зашел в нашу бухгалтерию. Там отдал служебную запис-ку подписанную мною и Гаевским, подтверждающую факт передачи имуще-ства по акту, который Надежда не провела раньше , а сейчас просила такую записку.
На кафедре я встретил Джумелю. Видел издалека у дверей кабинета Тронько, но не разговаривал с ним.
Джумеля собщил мне, что он уточнил факт наличия у Шмыревой на-шего гониометра, проявив при этом хитрость.
Он позвонил ей и сказал:
- У Вас в комнате Коваленко стоит гониометр. Я Вас прошу, сообщите мне его номер.
Она пошла, посмотрела и назвала номер гониометра.
Тогда таким же способом Джумеля решил выяснить и номер лазера ЛГ-105 находящийся в той же комнате. Шмырева сообразила, что ее второй раз хотят "купить".
- Нет, - сказала она, - Вы мне сами сообщите номер лазера, а я скажу Вам Ваш он или нет.
Имущество с помощью сотрудников "гуляет" по институту, а материально ответственные лица его разыскивают.
Порой приходилось проводить настоящее расследование. Кто взял прибор? Кому его передал? Кому тот передал? и т.д.
2.11.96г. Суббота.
В среду 30.10.96г. я пришел, как мне сказал Якименко Ю.И. на встречу с ним. Его не было. Секретарь сказала, что будет в 16.00. Тогда я зашел в бухгалтерию. Поговорил с Надеждой. Она занималась переносом с моей ведомости на ведомость Тронько всего, что Джумеля не хочет подписывать по причине того, что это имущество находится за пределами кафедры или ему его не показали сотрудники, в частности, Кузнецов.
Надежда спросила меня:
-Есть ли Джумеля?
Я ответил, что звонил ему и он сказал, что его не будет. Я не стал ме-шать Надежде работать и, поскольку еще было много времени, пошел на ка-федру.
Здесь в преподавательской я нашел Джумелю. Мы пошли с ним в кабинет. Он вновь начал задавать мне вопросы по размещению имущества.
Оказалось, что на него перебросили с Тронько ряд приборов, которые в основном тайно получил когда-то Шаблатович. Кроме того, насос один был у Шмыревой.
Уточнив с Джумелей эти вопросы, я заторопился на встречу с Якимен-ко Ю.И. Его в кабинете в 16.00 не было. и секретарь сказала, что он будет в 17.00.
Тогда я пошел, как он мне сказал при первой встрече, в отдел кадров к его начальнику. Но последний оказался больным, и пришлось обратиться к заместителю. Молодая женщина встретила меня доброжелательно. Я изло-жил ей суть проблемы. Она была не в курсе и сказала, что быстро разберется и чтобы я завтра пришел к ней.
В четверг 31.10.96 года я с ней встретился в коридоре. Тон разговора изменился. Она сказала, что я очень мало посещал и что Тронько ей сказал, что всего лишь 17 дней, а мне заплатили за три месяца – это 70 дней. Таким образом, с меня еще могут высчитать.
- Откуда такие сведения? – спросил я.
- Из журналов выхода на работу. Вы расписывались тогда, когда приходили.
Я на минуту засомневался, может это действительно так. Но все равно не семнадцать дней. Одних расписок больше 20, а согласования, встречи, и наконец сверка.
- Тогда почему мне до сих пор не выдали документа о том, что я имущество и материальную ответственность сдал? – спросил я.
- Как не выдали? – спросила она, - Я завтра разберусь.
- Хорошо, - сказал я, и мы расстались в аллее ведущей к метро.
Весь этот разговор состоялся на ходу.
Я вернулся в главный корпус КПИ, и зашел в приемную Якименко Ю.И. Там были люди, ожидавшие его приема. Скоро дошла и моя очередь.
Я изложил Якименко то, что сейчас сказала мне заместитель начальника отдела кадров.
Выслушав, Якименко Ю.И. сказал мне:
- Знаете, Владимир Иванович, - для отмены приказа об увольнении или вновь приема на работу нужны формальные признаки.
- Я не хочу вновь работать с Тронько, - сказал я, - но это разве не формальные признаки, что меня не ознакомили с приказом об увольнении и я три месяца продолжал ходить на работу и сдавать имущество вместе с материальной ответственностью.
Кроме того, до сих пор мне не выдали документ о том, что имущество и материальную ответственность сдал.
- Как, Вам не сказали, что Вас уволили? Вам об этом должны были дать расписаться в приказе. Напишите служебную на мое имя, указав только эти два факта, - сказал Якименко Ю.И.
Я вышел в приемную. Попросил листок бумаги у секретаря и написал такую служебную. Затем вручил ее Якименко Ю.И. Он тут же при мне снял ксерокопию с этой служебной записки и попросил меня через несколько дней зайти.
Я вернулся домой и тут же позвонил Джумеле М.М.
- Откуда появилась такая цифра 17 дней, только которые я якобы рабо-тал с тобой по передаче имущества.
- Я не знаю, это твои дела с Тронько. – ответил он и начал далее выкручиваться. В конце концов сказал:
-Да, что-то я ему сказал. Я не помню, сколько дней, может и 17. Служебную печатала Мария, а я относил.
- Миша, чего ты выкручиваешься? Ты показывал ему журнал выхода на работу? – спросил я.
- Я не знаю, где-то этот журнал потерялся, - ответил он, - я завел новый журнал с августа, - и вобще это твои дела с ним. Я не хочу в них влазить.
- Ты не можешь стоять в стороне, поскольку именно ты завязан в это процесс, - возразил я.
- Владимир Иванович, ты что не знаешь, что он говно, - сказал Джуме-ля.
- Это ты правильно сказал. На этом и закончим разговор.
- Хорошо, - ответил Джумеля. Я, попрощавшись, положил трубку.
В этом разговоре Джумеля упомянул Панченко М.М. Она печатала служебную записку. После разговора с Джумелей я позвонил ей.
- Мария Мирославовна, - обратился я, - мне сказали, что Вы печатали служебную записку, в которой Тронько В.Д. докладывает о моей работе по совместительству.
- Да, секретарь кафедры заболела и Тронько попросил меня эту записку отпечатать, - ответила я.
- Откуда появилась цифра 17 дней? Вы ему такую цифру назвали? – спросил я.
- Нет, я только печатала, - ответила она, - и мой Вам совет не воюйте с ним. Он не знает, что делает. Он ничего не понимает.
- Да, я понимаю, что он деградирует, - согласился я, - но почему я дол-жен был работать лишних три месяца.
- Денег нет, - твердила Мария, - он их уже раздал. Мы взяли секретаря и лаборанта.
- Дело даже не в деньгах, - сказал я, - почему они тянут с выдачей мне документа о том, что имущество и материальную ответственность я сдал. Прошло уже почти десять месяцев.
- Он Вам нужен такой документ? – спросила Мария.
- Да, конечно, на всякий случай, - ответил я.
На этом мы распрощались и я положил трубку. После этого я пытался дозвониться до Тронько, но телефон его не отвечал.
23.10.96г. Суббота.
Сегодня исполнился месяц, как я обратился со служебной запиской к первому проректору КПИ Якименко Ю.И., однако он так и не встретился с Тронько В.Д., чтобы выяснить обстоятельства моего увольнения с должно-сти заведующего лабораториями кафедры общей и теоретической физики. Со дня последних записей прошла неделя. За эту неделю я четыре дня был в КПИ.
Во вторник 19.11.96 года я поехал на встречу с Якименко Ю.И. Однако его не было в кабинете. Встречал какую-то немецкую делегацию, и секретарь сказала, что его не будет. Тогда я решил зайти к Воронову С.А., помощнику проректора.
Я сказал ему, что вопрос о выдаче мне документа о сдачи материальной ответственности не решается. Джумеля М.М. сдал в бухгал-терию только один экземпляр "ведомостей передачи" и поэтому бухгалтерия его мне не выдает.
По моей подсказке Воронов С.А. тут же позвонил Джумеле М.М. (его я недавно видел в коридоре в главном корпусе). Джумеля ответил на звонок и сказал Воронову, что я не отдаю книгу выдачи имущества. Воронов спросил меня: "Почему?".
Я ответил, что Джумеля с некоторого времени прячет от меня ведомо-сти и ведет игру. Отдам книгу, тогда получу ведомости.
- Завтра в 10.00 Вы можете прийти? – спросил Воронов.
- Да, - ответил я.
Он по телефону назначил Джумеле встречу на 10.00 20.11.96 года. Тут же созвонился с Надеждой Ивановной Степурой, бухгалтером нашего отде-ления, ведущей учет материальных ценностей, и пригласил ее с ведомостями, сданными Джумелей.
Опоздав на 5 минут, я вошел в кабинет Воронова 20.11.96 года. Извинился, сославшись на транспорт.
Все были уже в сборе.
Воронов С.А. потребовал от меня кафедральную книгу выдачи материальных ценностей.
Я вручил ему ее. Он тут же передал ее Джумеле М.М. Тот схватил ее буквально как что-то ценное и спросил меня:
- Вы не вырывали с нее листов?
- Чем больше листов в ней исписано, тем лучше для меня.
Сейчас, описывая эту сцену, подумал, что нужно было, прежде чем отдавать ее, пронумеровать все страницы и на них расписаться.
Джумеля отдал ведомости Надежде. Та их покрутила в руках и отдала мне.
Я на первой странице увидел, что Джумеля М.М. не взял под свою материальную ответственность сверлильный станок, находящийся у Кузнецова Ю.А. на ул. Шота Руставелли. За него (станок) расписался в книге Боря Кузнецов.
Я сказал:
- Получается, что у меня недостача. Джумеля М.М. не принял станки на Шота Руставелли.
- Я их всех передала на Тронько В.Д. – сказала Надежда.
- Тогда выдайте мне эту ведомость передачи, подписанную Тронько.
Надежде очень не хотелось делать выборки из ведомости Джумели М.М. с тем, чтобы сформировать новую ведомость передачи на Тронько того имущества, которое было за пределами кафедры и которое не показали Джумеле некоторые сотрудники, в частности Кузнецов Б.А. и Линчевский И.В.
То-ли они его куда-то пристроили, то-ли вели игру, чтобы его списать под шумок передачи.
Наконец договорились, что она мне выдаст ведомость учета всего имущества, числящегося на Тронько В.Д. В этой ведомости и будет то имущество, которое не взял на подотчет Джумеля от меня. Меня такой ва-риант не устраивал, но они все не хотели делать так, как положено.
Воронов начинал нервничать. Тогда Джумеля М.М. предложил текст акта передачи, который у него был заранее написан, но не согласован со мной.
В этом акте указывалось, что я сдал материальную ответственность и что со мною расторгнут договор о ней с ректоратом. Это хорошо. Но сдал я ее по ведомостям и не сказано: есть ли у меня недостача или нет.
Указанно только на недостачи по имуществу Кузнецова Б.А., как бы ко мне не имеющее непосредственного отношения.
Кроме того, указано, что на многие приборы нет документации, так как это устаревшие и вышедшие из строя приборы.
Этот акт я получил из рук Воронова. Прочитав его, я сказал, что слово устаревшие желательно заменить указанием конкретных годов выпуска, например шестидесятые, семидесятые годы.
Воронов неожиданно сказал:
- Владимир Иванович, Вы забираете у меня время. Этот Акт нужно завершить и я подпишу его.
- Хорошо, - согласился я, - а ведомости как приложение к акту.
Тут выступила Надежда Ивановна: - Я их завтра Вам отпечатаю.
- Нет, - возразил я, - только сегодня. Мы уже десять месяцев ведем передачу. Все почему-то откладывается "на завтра".
- Идите, Надежда Ивановна, отпечатайте сегодня. Пусть Тронько подпишет ведомости и акт, а я подпишу Акт.
Мы втроем вышли от Воронова. Надежда отпечатала ведомости пере-дачи всего недостающего имущества на Тронько, то, которое было раньше и то, которое не принял от меня Джумеля. Мы пошли с ним на кафедру.
Тронько был на занятиях, пришлось подождать целый час. Когда они закончились, то я и Джумеля показали Тронько эти ведомости.
Тронько было лень их читать. Да и все равно он там бы ничего не по-нял с налету. Нужно было углубляться.
- Что в них нового, - спросил он.
- В эти ведомости вошло имущество, которое не взял на себя Джумеля, - сказал я.
- Что это за имущество?
- Это, прежде всего, станки на Шота Руставелли, - сказал я, - и другое имущество, числящееся на Кузнецове Боре.
- Самое ценное это фуговальный станок, который, как заявляет Боря, у него украли, - ответил Джумеля.
- Это же бытовка, - возмутился Тронько, - мне его не спишут. Позови сюда Борю, – обратился он к Джумеле.
Пришел Боря.
- Где станок фуговальный? – спросил его Тронько так, как будто пер-вый раз слышит об этом станке. Речь о нем велась уже больше года. Сначала этот станок потребовал у Кузнецова сам Тронько. Ему нужно было строгать доски для рам остекления балкона. Тогда Боря ему не дал станка, сказав, что он поломан и на нем сгорел мотор или что-то в этом роде.
Тронько немного повозмущался и отстал от Бори. Примерно через ме-сяц Боря заявляет, что у него украли этот станок из 107А комнаты и вместе со станком электроножницы и еще что-то.
Тогда я ему сказал:
- Боря, пиши служебную записку, тем более, что ты подозреваешь рабочих, работающих в соседней аудитории, т.е. 107.
Боря так записки и не написал. Когда же началась передача материаль-ной ответственности от меня к Джумеле, Боря просит меня передать этот станок и еще кое-что Гаевскому на подотчет по указанию Тронько.
Однако бухгалтерия отказалась что-либо передавать в момент смены материально ответственного лица. Об этом я сразу Боре сказал, но чтобы не конфликтовать на всякий случай сходил в бухгалтерию и спросил об этом.
Теперь Боря вновь объясняет Тронько, что станок у него украли, но чтобы он не висел на Тронько, нужно передать его на Гаевского, который согласен взять его на свой подотчет.
Я знаю, что последнее правда. Гаевский согласен. Но правда ли, что станок украли? Где он сейчас? Почему Боря так долго противился инвентаризации имущества в 107А комнате?
Тронько говорит еще несколько ничего не обязывающих фраз. Подписывает нам ведомости и Акт передачи и мы с Джумелей бежим к Воронову. Скорей бы его подписать. Почему-то и Джумеле потребовалось этот процесс ускорить.
Воронов подписывает Акт передачи. Идем в нашу бухгалтерию, сдаем вторые экземпляры ведомостей имущества, числящегося теперь за Тронько.
Я прошу, чтобы мне поставили печать на подпись Воронова на Акте, но Надежда и Людмила Александровна Бурденко этого не хочет делать.
Сидящий рядом сотрудник говорит:
- Да пойдите к Котигорошко. У него гербовая печать, он на подпись Воронова всегда ее ставит.
Мы бежим к Котигорошко, так как начинается обеденный перерыв. Застаем его. Он немного бурчит, но печать на подпись Воронова на оба наши экземпляра ставит.
Остается неясным вопрос:
- Почему бухгалтерия отказалась поставить печать на Акт передачи материальной ответственности, подписанный ее руководителем Вороновым?
Идем на кафедру. По дороге Джумеля говорит:
- Теперь с тебя бутылка.
- Хорошо, я не возражаю, где тут ближайший гастроном, - вспоминаю я.
Джумеля М.М. забежал к Тронько отдать ему диссертацию. Пробыл у него минут двадцать. Наконец он вышел от Тронько.
Я предлагаю ему пойти в мою бывшую комнату на улице Янгеля там и гастроном рядом.
Он соглашается, берет ключи от этой комнаты, и мы идем сначала в гастроном.
Я покупаю бутылку водки и закуску.
Вот мы уже в моей комнате №40. Здесь прошло пару хороших лет. Здесь я сидел и писал книгу по управляемым транспарантам на жидких кри-сталлах (плоские телеэкраны). Здесь обдумывал проект программы инженер-ной партии, которую так никто в инженерном ВУЗе не поддержал.
В комнате была та же мебель, только мои столы были развернуты. Мы сели за один из них.
Выпили эту бутылку водки. Причем Джумеля сильно кривился после того, как глотнул водки. Закусили, обговорили ситуацию с Тронько.
Я сказал ему:
- Тебе бы много легче работалось бы, если бы Тронько сняли с заведывания кафедрой. Мне кажется любой другой начальник лучше этого алкоголика.
- Его не снимут, - возразил Джумеля. – Для этого нужно провести решение через большой совет КПИ. Там они друг за друга держаться цепко. Если кто-то бросит черный шар, то это может вызвать цепную реакцию.
- Вот почему заведование кафедрами в КПИ также пожизненно как в Французской академии, - дополнил я.
Я понял, что Джумеля повторяет чьи-то слова. То ли самого Тронько, то ли Олейника, но об этом я ему говорить не стал.
Завершив нашу трапезу, мы покинули милую мне комнату 40 и разошлись в разные стороны.
На следующий день 21.11.96 года я поехал в КПИ для встречи с Якименко Ю.И. Когда он вошел в приемную, где ожидали его посетители, то сразу увидел меня. Подошел и сказал мне, что он с Тронько не виделся и предложил перенести встречу н завтра, т.е. 22.11.96 года на 5 часов вечера.
- Документ о сдаче материальной ответственности мне вчера выдали, - сказал я Якименко, - но первый вопрос остается открытым.
- Вот видите - дела двигаются, - весело прокомментировал мое сооб-щение он.
Вчера я вновь поехал в КПИ, но встреча не состоялась, Якименко был на собрании инвесторов международного технического университета, соз-данного при КПИ.
Зачем эта еще одна "Кормушка"?
17.11.96г. Воскресенье.
Прошло уже три с половиной недели с того дня, как я обратился к проректору КПИ Якименко Ю.И. с первой своей служебной запиской от 23.10.96 года. За это время Якименко Ю.И. так и не смог связаться с Тронько В.Д. Последний объявил себя больным и действительно несколько дней не был на кафедре. Однако на прошлой неделе он на кафедре был. Боря и Григорий говорят, что он даже лекции читал во вторник. Всю пре-дыдущую неделю моя записка пролежала у секретаря Якименко Ю.И. и не дошла до Тронько В.Д. Первый говорит, что он узнавал в отделе кадров и там ему сказали, что Тронько болен.
Во вторник 12.11.96г. пришел к секретарю Якименко. Однако эта де-вочка Юля, так и не дозвонилась до кафедры несмотря на то, что я раньше лично назвал ей все кафедральные телефоны и домашний телефон Тронько В.Д. Я забрал свою служебную записку №2 у Юли. Дождался Якименко Ю.И. и вновь вручил ему, приложив при этом бумажку с телефонами кафед-ры и домашними телефонами Тронько В.Д., Стадийчука Г.А.
- Вы позвоните ведущему инженеру Стадийчуку Григорию Александровичу, он знает как найти Тронько, - уходя сказал я, - а потом вызовете меня через секретаря Юлю. Я ей буду звонить.
Джумеля продолжает изымать у сотрудников имущество. Григорий расписываться не хочет. Он у меня в книге так и не расписался. Хитрый тоже з...ц. Я ему сказал, чтобы он, отдавая имущество, брал с Джумели расписки, поскольку у меня оно записано было на Стадийчуке.
23.10.96г. Суббота.
Сегодня исполнился месяц, как я обратился со служебной запиской к первому проректору КПИ Якименко Ю.И., однако он так и не встретился с Тронько В.Д., чтобы выяснить обстоятельства моего увольнения с должно-сти заведующего лабораториями кафедры общей и теоретической физики. Со дня последних записей прошла неделя. За эту неделю я четыре дня был в КПИ.
Во вторник 19.11.96 года я поехал на встречу с Якименко Ю.И. Однако его не было в кабинете. Встречал какую-то немецкую делегацию, и секретарь сказала, что его не будет. Тогда я решил зайти к Воронову С.А., помощнику проректора.
Я сказал ему, что вопрос о выдаче мне документа о сдачи материальной ответственности не решается. Джумеля М.М. сдал в бухгал-терию только один экземпляр "ведомостей передачи" и поэтому бухгалтерия его мне не выдает.
По моей подсказке Воронов С.А. тут же позвонил Джумеле М.М. (его я недавно видел в коридоре в главном корпусе). Джумеля ответил на звонок и сказал Воронову, что я не отдаю книгу выдачи имущества. Воронов спросил меня: "Почему?".
Я ответил, что Джумеля с некоторого времени прячет от меня ведомо-сти и ведет игру. Отдам книгу, тогда получу ведомости.
- Завтра в 10.00 Вы можете прийти? – спросил Воронов.
- Да, - ответил я.
Он по телефону назначил Джумеле встречу на 10.00 20.11.96 года. Тут же созвонился с Надеждой Ивановной Степурой, бухгалтером нашего отде-ления, ведущей учет материальных ценностей, и пригласил ее с ведомостями, сданными Джумелей.
Опоздав на 5 минут, я вошел в кабинет Воронова 20.11.96 года. Извинился, сославшись на транспорт.
Все были уже в сборе.
Воронов С.А. потребовал от меня кафедральную книгу выдачи материальных ценностей.
Я вручил ему ее. Он тут же передал ее Джумеле М.М. Тот схватил ее буквально как что-то ценное и спросил меня:
- Вы не вырывали с нее листов?
- Чем больше лисов в ней исписано, тем лучше для меня.
Сейчас, описывая эту сцену, подумал, что нужно было прежде чем отдавать ее, пронумеровать все страницы и на них расписаться.
Джумеля отдал ведомости Надежде. Та их покрутила в руках и отдала мне.
Я на первой странице увидел, что Джумеля М.М. не взял под свою материальную ответственность сверлильный станок, находящийся у Кузнецова Ю.А. на ул. Шота Руставелли. За него (станок) расписался в книге Боря Кузнецов.
Я сказал:
- Получается, что у меня недостача. Джумеля М.М. не принял станки на Шота Руставелли.
- Я их всех передала на Тронько В.Д. – сказала Надежда.
- Тогда выдайте мне эту ведомость передачи, подписанную Тронько.
Надежде очень не хотелось делать выборки из ведомости Джумели М.М. с тем, чтобы сформировать новую ведомость передачи на Тронько того имущества, которое было за пределами кафедры и которое не показали Джумеле некоторые сотрудники, в частности Кузнецов Б.А. и Линчевский И.В.
То-ли они его куда-то пристроили, то-ли вели игру, чтобы его списать под шумок передачи.
Наконец договорились, что она мне выдаст ведомость учета всего имущества, числящегося на Тронько В.Д. В этой ведомости и будет то имущество, которое не взял на подотчет Джумеля от меня. Меня такой ва-риант не устраивал, но они все не хотели делать так, как положено.
Воронов начинал нервничать. Тогда Джумеля М.М. предложил текст акта передачи, который у него был заранее написан, но не согласован со мной.
В этом акте указывалось, что я сдал материальную ответственность и что со мною расторгнут договор о ней с ректоратом. Это хорошо. Но сдал я ее по ведомостям и не сказано: есть ли у меня недостача или нет.
Указанно только на недостачи по имуществу Кузнецова Б.А., как бы ко мне не имеющее непосредственного отношения.
Кроме того, указано, что на многие приборы нет документации, так как это устаревшие и вышедшие из строя приборы.
Этот акт я получил из рук Воронова. Прочитав его, я сказал, что слово устаревшие желательно заменить указанием конкретных годов выпуска, например шестидесятые, семидесятые годы.
Воронов неожиданно сказал:
- Владимир Иванович, Вы забираете у меня время. Этот Акт нужно завершить и я подпишу его.
- Хорошо, - согласился я, - а ведомости как приложение к акту.
Тут выступила Надежда Ивановна: - Я их завтра Вам отпечатаю.
- Нет, - возразил я, - только сегодня. Мы уже десять месяцев ведем передачу. Все почему-то откладывается "на завтра".
- Идите, Надежда Ивановна, отпечатайте сегодня. Пусть Тронько подпишет ведомости и акт, а я подпишу Акт.
Мы втроем вышли от Воронова. Надежда отпечатала ведомости пере-дачи всего недостающего имущества на Тронько, то, которое было раньше и то, которое не принял от меня Джумеля. Мы пошли с ним на кафедру.
Тронько был на занятиях, пришлось подождать целый час. Когда они закончились, то я и Джумеля показали Тронько эти ведомости.
Тронько было лень их читать. Да и все равно он там бы ничего не по-нял с налету. Нужно было углубляться.
- Что в них нового, - спросил он.
- В эти ведомости вошло имущество, которое не взял на себя Джумеля, - сказал я.
- Что это за имущество?
- Это прежде всего станки на Шота Руставелли, - сказал я, - и другое имущество, числящееся на Кузнецове Боре.
- Самое ценное это фуговальный станок, который, как заявляет Боря, у него украли, - ответил Джумеля.
- Это же бытовка, - возмутился Тронько, - мне его не спишут. Позови сюда Борю, – обратился он к Джумеле.
Пришел Боря.
- Где станок фуговальный? – спросил его Тронько так, как будто пер-вый раз слышит об этом станке. Речь о нем велась уже больше года. Сначала этот станок потребовал у Кузнецова сам Тронько. Ему нужно было строгать доски для рам остекления балкона. Тогда Боря ему не дал станка, сказав, что он поломан и на нем сгорел мотор или что-то в этом роде.
Тронько немного повозмущался и отстал от Бори. Примерно через ме-сяц Боря заявляет, что у него украли этот станок из 107А комнаты и вместе со станком электроножницы и еще что-то.
Тогда я ему сказал:
- Боря, пиши служебную записку, тем более, что ты подозреваешь рабочих, работающих в соседней аудитории, т.е. 107.
Боря так записки и не написал. Когда же началась передача материаль-ной ответственности от меня к Джумеле, Боря просит передать меня этот станок и еще кое-что Гаевскому на подотчет по указанию Тронько.
Однако бухгалтерия отказалась что-либо передавать в момент смены материально ответственного лица. Об этом я сразу Боре сказал, но чтобы не конфликтовать на всякий случай сходил в бухгалтерию и спросил об этом.
Теперь Боря вновь объясняет Тронько, что станок у него украли, но чтобы он не висел на Тронько, нужно передать его на Гаевского, который согласен взять его на свой подотчет.
Я знаю, что последнее правда. Гаевский согласен. Но правда ли что станок украли? Где он сейчас? Почему Боря так долго противился инвентаризации имущества в 107А комнате?
Тронько говорит еще несколько ничего не обязывающих фраз. Подписывает нам ведомости и Акт передачи и мы с Джумелей бежим к Воронову. Скорей бы его подписать. Почему-то и Джумеле потребовалось этот процесс ускорить.
Воронов подписывает Акт передачи. Идем в нашу бухгалтерию, сдаем вторые экземпляры ведомостей имущества, числящегося теперь за Тронько.
Я прошу, чтобы мне поставили печать на подпись Воронова на Акте, но Надежда и Людмила Александровна Бурденко этого не хочет делать.
Сидящий рядом сотрудник говорит: "Да пойдите к Котигорошко. У него гербовая печать, он на подпись Воронова всегда ее ставит."
Мы бежим к Котигорошко, так как начинается обеденный перерыв. Застаем его. Он немного бурчит, но печать на подпись Воронова на оба наши экземпляра ставит.
Остается неясным вопрос:
- Почему бухгалтерия отказалась поставить печать на Акт передачи материальной ответственности, подписанный ее руководителем Вороновым?
Идем на кафедру. По дороге Джумеля говорит:
- Теперь с тебя бутылка.
- Хорошо, я не возражаю, где тут ближайший гастроном, - вспоминаю я.
Джумеля М.М. забежал к Тронько отдать ему диссертацию. Пробыл у него минут двадцать. Наконец он вышел от Тронько.
Я предлагаю ему пойти в мою бывшую комнату на Янгеля там и гастроном рядом.
Он соглашается, берет ключи от этой комнаты, и мы идем сначала в гастроном.
Я покупаю бутылку водки и закуску.
Вот мы уже в моей комнате №40. Здесь прошло пару хороших лет. Здесь я сидел и писал книгу по управляемым транспарантам на жидких кри-сталлах (плоские телеэкраны). Здесь обдумывал проект программы инженер-ной партии, которую так никто в инженерном ВУЗе не поддержал.
В комнате была та же мебель, только мои столы были развернуты. Мы сели за один из них.
Выпили эту бутылку водки. Причем Джумеля сильно кривился после того, как глотнул водки. Закусили, обговорили ситуацию с Тронько.
Я сказал ему: "Тебе бы много легче работалось бы, если бы Тронько сняли с заведывания кафедрой".
- Мне кажется любой другой начальник лучше этого алкоголика, - завершил я.
- Его не снимут, - возразил Джумеля. – Для этого нужно провести решение через большой совет КПИ. Там они друг за друга держаться цепко. Если кто-то бросит черный шар, то это может вызвать цепную реакцию.
- Вот почему заведование кафедрами в КПИ также пожизненно как в Французской академии, - дополнил я.
Я понял, что Джумеля повторяет чьи-то слова. То-ли самого Тронько, то-ли Олейника, но об этом я ему говорить не стал.
Завершив нашу трапезу, мы покинули милую мне комнату 40 и разошлись в разные стороны.
На следующий день 21.11.96 года я поехал в КПИ для встречи с Якименко Ю.И. Когда он вошел в приемную, где ожидали его посетители, то сразу увидел меня. Подошел и сказал мне, что он с Тронько не виделся и предложил перенести встречу н завтра, т.е. 22.11.96 года на 5 часов вечера.
- Документ о сдаче материальной ответственности мне вчера выдали, - сказал я Якименко, - но первый вопрос остается открытым.
- Вот видите - дела двигаются, - весело прокомментировал мое сооб-щение он.
Вчера я вновь поехал в КПИ, но встреча не состоялась, Якименко был на собрании инвесторов международного технического университета, соз-данного при КПИ.
Зачем эта еще одна Кормушка?
17.11.96г. Воскресенье.
Прошло уже три с половиной недели с того дня, как я обратился к проректору КПИ Якименко Ю.И. с первой своей служебной запиской от 23.10.96 года. За это время Якименко Ю.И. так и не смог связаться с Тронько В.Д. Последний объявил себя больным и действительно несколько дней не был на кафедре. Однако на прошлой неделе он на кафедре был. Боря и Григорий говорят, что он даже лекции читал во вторник. Всю пре-дыдущую неделю моя записка пролежала у секретаря Якименко Ю.И. и не дошла до Тронько В.Д. Первый говорит, что он узнавал в отделе кадров и там ему сказали, что Тронько болен.
Во вторник 12.11.96г. пришел к секретарю Якименко. Однако эта де-вочка Юля, так и не дозвонилась до кафедры несмотря на то, что я раньше лично назвал ей все кафедральные телефоны и домашний телефон Тронько В.Д. Я забрал свою служебную записку №2 у Юли. Дождался Якименко Ю.И. и вновь вручил ему, приложив при этом бумажку с телефонами кафед-ры и домашними телефонами Тронько В.Д., Стадийчука Г.А.
- Вы позвоните ведущему инженеру Стадийчуку Григорию Александровичу, он знает как найти Тронько, - уходя сказал я, - а потом вызовете меня через секретаря Юлю, Я ей буду звонить.
В четверг и пятницу я несколько раз звонил Юле. Она каждый раз отвечала, что Юрия Ивановича нет и что он мне ничего не передавал.
Теперь мне не ясно: кто кого водит за нос? Тронько Якименко? Или...
Тот факт, что нельзя в течении трех недель найти Тронько, при том что ищет его первый проректор КПИ говорит сам за себя: кафедра общей и теоретической физики неуправляема. Об этом я и написал в своей первой служебной записке Якименко Ю.И.
Что мне делать дальше?
Только что говорил по телефону со Стадийчуком Г.А. Он сообщил мне, что моя вторая служебная записка находится теперь у Джумели М.М. На ней Тронько В.Д. написал, что ответ дан в отдел кадров.
Джумеля продолжает изымать у сотрудников имущество. Григорий расписываться не хочет. Он у меня в книге так и не расписался. Хитрый тоже з...ц. Я ему сказал, чтобы он, отдавая имущество, брал с Джумели расписки, поскольку у меня оно записано было на Стадийчуке.
4.12.96 года. Среда.
Прошло две недели со дня моей последней встречи с Якименко Ю.И.
Вчера в 5 часов вечера я был у него. Он сказал мне, что ознакомился с ответом Тронько на мою последнюю записку от 31.10.96 года и теперь, чтобы принять решение ему нужно, чтобы я пришел в рабочее время, на-пример в три часа.
- Хорошо, - согласился я, - но я могу прийти и утром. Как Вам удобно?
- Тогда приходите с 11 до 12.
- Хорошо, - сказал я и попрощался.
Сегодня в четверть двенадцатого я был в приемной ЯкименкоЮ.И. Ко-гда я вошел к нему в кабинет и поздоровался он сказал:
- Вы уже пришли. Хорошо. Подождите пять минут в приемной, а я дам команду, чтобы принесли книгу приказов. Проверю эти документы, и мы примем решение.
Прежде чем выйти из кабинета я сказал ему:
- Чтобы не забыть, я хочу сообщить Вам, что я уволен приказом Вашего помощника Шеховцова В.И. (это ему Олейник В.П. окончательно подсунул служебную записку Тронько В.Д. о моем увольнении). В то время как договор о материальной ответственности у меня был заключен с Вороновым С.А. и он спросил бы, принял ли от Максимова материальную ответственность Джумеля.
- Хорошо, - сказал Якименко, - мы сейчас разберемся.
Я вышел в приемную. Стал ожидать. Сначала было слышно, что Якименко кому-то звонит. Затем он позвонил своему секретарю. Сегодня дежурила незнакомая мне девушка. Она вышла и вскоре вернулась. Через некоторое время в кабинет Якименко пришла заместитель начальника отдела кадров. Кажется ее фамилия Визиренко. На ходу она, поздоровавшись, бросила мне:
- Что же вы не обратились второй раз ко мне, а пошли прямо к проректору?
Я пожал плечами, а она, не дожидаясь моего ответа, впорхнула в каби-нет.
Хотел я ей сказать, что поскольку она сразу приняла в этом деле не мою сторону, то зачем к ней ходить? Но промолчал. Вскоре появился Воро-нов С.А.
Он, войдя в приемную, подошел ко мне и мы поздоровались за руку. Ничего не говоря, прошел в кабинет Якименко.
Из кабинета доносились голоса, но понять о чем они говорят, было невозможно.
Вскоре Визиренко (будем условно ее так называть) выскочила из кабинета в коридор. Через некоторое время она вернулась в сопровождении Лиды (нашего направленца по отделу кадров).
Некоторое время из кабинета доносились голоса. В это время в прием-ную вошла Погребняк Любовь Емильяновна, у которой я одно время подра-батывал по совместительству начальником лаборатории по экспертизе проектов стандартов. Когда я увольнялся от не, то она тоже не хотела мне заплатить за последний месяц. Требовала, чтобы я сделал всю работу, которая накопилась у них за год, в течение одного месяца.
В конце концов, мы с ней мирно расстались. Теперь она мне начала говорить о драг металлах, содержащихся в приборах. Что нужно точно дать по ним сведения в соответствии с формуляциями. Я ее слушал рассеянно и так и не сказал, что уволен из КПИ по собственному желанию и теперь работаю в отраслевом НИИ.
Последовал звонок секретарю. Девушка подняла на меня глаза и сказа-ла:
- Владимир Иванович, Вас приглашает Якименко.
Я вошел в кабинет. Якименко говорил по телефону. Стулья за столом были все заняты.
Воронов пододвинул мне стул от соседнего стола, и я сел.
Не дожидаясь, когда Якименко закончит разговор по телефону (Ох уж это телефонное право. Приходишь к начальнику, а он без конца говорит, точнее отвечает на телефонные звонки. Его это отвлекает и он не может принять правильное решение по твоему вопросу. На время приема сотрудников телефон должен отключаться), заместитель начальника отдела кадров Визиренко без предисловий (резкая женщина) говорит мне.
- Мы предлагаем Вам компромисс. Не оплачивать Вам дни, которые указал Тронько в своей объяснительной записке, когда Вы действительно были в КПИ и передавали материальные ценности, а оплатить апрель месяц полностью, т.е. уволить Вас со 2-го мая 1996 года.
- Давайте подождем, пока Юрий Иванович закончит разговор, - отве-тил я.
- Это его предложение, - продолжала давить Визиренко, - по деньгам это будет больше.
- Дело не в деньгах, а в том, как меня уволили из КПИ не сказав об этом, - продолжал полемику я, - пусть выскажет проректор свое мнение.
- Думаю это выход из положения, в которое мы попали, - сказал Якименко, наконец, закончив разговор, - Вы на служебной записке Тронько, по которой Вы были уволены, напишите, что согласны уволиться только со 2-го мая.
Мне эта вся возня надоела до чертиков. Хотелось, конечно, пройтись по Тронько, но я решил не конфликтовать. Получу я 100 или 200 гривен не так уж это важно. Хотя лишняя сотня гривен мне бы при теперешнем моем безденежье не помешала. Я понял, что эта Визиренко уже навязала свое мне-ние Якименко.
Она мне при второй встрече с ней грозила, что если будете настаивать, то они посчитают, сколько выходов моих было на работу в КПИ за январь, февраль и март месяцы и добавят эти семнадцать дней за апрель, май и июнь, о которых написал в своей записке Тронько и тогда еще с меня высчитают разницу за не выход в январе, феврале и марте.
Как она это собиралась делать. Я не знаю. Расписывался я в журнале выхода на работу каждый день. Но Тронько с Джумелей этот журнал спрятали, а может, уничтожили. Я не догадался его забрать вовремя себе, когда это было возможно. Теперь уже поздно, ничего не докажешь.
Я написал на служебной записке, по которой меня уволили то, что предложил Якименко.
Воронов, Визиренко и Лида молча встали и ушли.
Мы с Якименко остались одни. У меня было желание заговорить ним о Тронько, но я сказал проректору:
- Есть у меня к Вам еще один вопрос, но сегодня не хочется его поднимать как-то в другой раз при встрече.
Почему я не стал об этом с ним говорить? Наверное, действовал инстинкт, по которому порой очень трудно о человеке говорить плохо, даже если он этого заслуживает. В таких случаях часто думаешь, что тебя не поймут.
- Хорошо, - сказал Якименко, улыбаясь. Эта улыбка его как-то располагала к нему меня и я попрощавшись ушел.
- 1997 –2004 годы-
21.01.97 года. Вторник.
Сегодня был в КПИ. Правда по поводу, не имеющему отношения к на-шей кафедре и Тронько. Расчетчица подтвердила, что начислила мне зарплату за апрель в декабре 1996 года.
Выплатят мне, когда будет в КПИ зарплата за декабрь. На сегодня им выплатили аванс за ноябрь.
Зашел на кафедру. В 213 комнате были Людмила Николаевна Ящщук и Стадийчук Григорий Александрович.
Сначала был общий разговор о том - о сем. Когда же Людмила ушла, то я спросил у Стадийчука:
- Как Тронько?
- Ничего, держится, - был ответ, - перед Новым годом он выпил, но су-мел удержаться и не скатился в запой.
- Боится он сейчас этого. У него в феврале переизбрание на должность заведующего кафедрой, - сказал я.
- Да, я тоже слышал об этом, - подтвердил Стадийчук.
- Значит, все-таки может держаться, когда есть опасность, - констатировал я, - а когда ее нет, то распускается до предела.
Мы еще немного поговорили о других сотрудниках и я ушел.
01.02.97г. Суббота.
Сегодня позвонил мне Стадийчук Г.А. Он сообщил, что деньги по моей последней заплате находятся в конверте у Джумели. Я спросил:
- А почему они у него?
- Ему отдала Мария Мирославовна, - был его ответ, - позвоните ему и договоритесь о встрече.
- Хорошо, спасибо, что позвонили – поблагодарил я, - позвоню обязательно. Какие еще новости? Хорошие и плохие.
- Никаких, - ответил односложно Григорий Александрович.
Чувствовалось, что в своих разговорах со мной он предельно сдержан. Разговор дальше не шел и мы попрощались.
Я позвонил Джумеле. Он долго не подходил к телефону. Наконец взял трубку и я услышал традиционное: "Вас слухають!"
- Здравствуй, Миша, - сказал я в трубку.
- О, привет. Какими судьбами? – радостно заговорил он.
- Григорий Александрович сказал мне, что моя зарплата тебя.
- Да, Мария Мирославовна мне ее отдала, - ответил он.
- Сколько там? – спросил я.
- Не знаю. Они в конверте, но с тебя бутылка, так как мне пришлось побегать с табелем между Тронько – расчетчицей – и Вороновым. Когда я, заполнив табель на тебя, подошел к Тронько, то он отказался табель подписывать. Я понес расчетчице неподписанный табель. Моя подпись ее не устраивала. Она у меня его не взяла. Тогда я пошел в отдел кадров и сказал там об этом. Заместитель заведующего отделом позвонил Воронову, а тот Тронько и только после этого он подписал. Я не понимал, почему Тронько не хотел подписывать. Ведь проректор на оплату твоей работы в апреле деньги дал. Тут Тронько разразился в твой адрес. Дескать ты его сильно подставил. Ваши отношения продолжают работать. Он не может простить тебе то, что ты обратился к проректору.
- А что мне оставалось делать? Подарить ему деньги за два с полови-ной месяца работы, - спросил я, - Тронько сам меня на это толкнул.
Да, в сентябре мы с Тронько говорили на эту тему. Я его предупредил: что, если он не оплатит мне мою работу в апреле, мае и июне, то я обращусь по инстанциям.
Джумеля еще что-то говорил о подлости Тронько, но мне уже было не интересно. А, да! Тронько обвинил его, Джумелю, в том, что он что-то имеет с моей бывшей комнаты 40 на улице Янгеля.
Я ему сказал:
- У него такие закидоны бывают – распространять непроверенные слу-хи. Так было, когда он обвинил Матлахову Светлану Леонидовну, мою предшественницу на посту заведующего лабораториями. А дело было так. Скрынский, переписывая ведомости учета материальных ценностей нашей кафедры, обнаружил, что на учете есть дрова. Не разобравшись, он сказал об этом Тронько.
Последний тут же пустил в обиход сплетню:
- Светлана купила дрова за счет денег кафедры и отвезла их себе на да-чу.
Когда я принимал дела, то тоже нашел, что числятся какие-то дрова, причем на очень мизерную сумму – несколько рублей.
Я выяснил причину, следствием которой стал эта сплетня. На кафедре, где нет ни одной печи, кроме электрических, вдруг числятся дрова.
Оказалось, что по Положению о списании материальных ценностей при списывании деревянной мебели, например стульев, на учет ставятся дрова, которые должны быть кому-то проданы. Вот такая глупость на уровне положения.
При списывании металлических приборов на учет ставится металло-лом, а при списании мебели – дрова.
Все это я рассказал теперь Джумеле. Он выругался.
- Так, когда ты приедешь? – спросил он.
- В понедельник, часов в 17. Тебя устроит? – спросил я.
- Да, но только до 17.00 и не позже.
- Хорошо, - согласился я.
- Бери бутылку и приезжай.
- Встретимся у тебя в кабинете.
- Добро – закончил он, - пока.
- Пока, - сказал я и положил трубку.
05.02.97г. Среда.
В понедельник 03.02.97 года, около 17.00 я был у Джумели. В коридоре встретил преподавателя Корень.
– Вы к кому? – спросила она.
– К своим, - ответил я и постучал в дверь 213 комнаты.
В первом помещении оказался Стадийчук. Мы поздоровались.
-Есть? – спросил я, глазами показывая на дверь кабинета заведующего лабораториями. Мне почему-то в тот миг не хотелось называть его ни по должности, ни по имени.
- Есть, - ответил Стадийчук.
Почему-то без стука (видно по привычке) я открыл дверь и вошел в свой бывший кабинет.
Миша обрадовался моему приходу. Он немного повозился со своими бумагами. Задал мне вопрос о том, в каких счетах числятся кинофильмы. Тронько уже дал ему целый список кинофильмов, которые он хочет показать студентам в начале нового весеннего семестра. Да, для Тронько легче заставить заведующего крутить кинофильмы, чем самому читать лекции.
Я ответил ему, что кинофильмы числятся в двух счетах 17 и 18. Он порылся, нашел ведомость 18 счета, убедился в правильности моего ответа.
Затем он достал деньги. Сказал, чтобы я написал расписку Марии Мирославовне. Я выполнил его требование, написав, что деньги – (зарплату за апрель 1996 года) получил и здесь же поблагодарил Марию.
После этого он сказал:
- Ну что, - пойдем в 40 комнату.
- Возьми стаканы, - напомнил я.
Взяв последние, мы пошли на улицу Янгеля. В магазине купили бутыл-ку водки, колбасы и сыру, в другом магазине черного хлеба. Причем попро-сили девочку порезать его и отправились во 2-е общежитие КПИ в комнату 40. Общежития здесь уже давно нет. Комнаты занимают отдельные службы КПИ, кафедры и фирмы.
Со времени встречи Нового года я практически спиртное не пил.
Поэтому выпил пол стакана "Русской" с удовольствием. Мы хорошо закусили и началась обычная в таких случаях беседа.
Миша практически еще раз повторил все то, что говорил мне по теле-фону и что я уже записал в прошлую субботу. Отдельные моменты он освещал довольно красочно.
Когда речь зашла об угрозах в мой адрес, то Миша так прямо и ска-зал:
- Тебе Тронько грозился морду побить. Поскольку он до сих пор считает, что зарплату за апрель ты получил из его кармана. Все же ты молодец, что сумел добиться оплаты своей работы, когда уже был уволен.
- Подлецы они, Тронько и Олейник. Уволить сотрудника и не сказать ему об этом. А когда денег мне в мае не начислили, то Тронько еще и обманул меня, сказав, что протабелирует меня, когда закончу передачу имущества. Позже в июне обещал выписать премию. Ни того, ни другого не сделал, только мешал мне, да еще прятался от Юрия Ивановича Якименко, представив справку в отдел кадров, что он, т.е. Тронько, болен.
Когда ты, Миша, в сентябре 1996 года сказал мне, что я уволен из КПИ еще весной, и я убедился в отделе кадров, что действительно по при-казу №683 от 26.03.96 года, я уволен из КПИ с 02.04.96 года, я тут же на-писал служебную записку на имя проректора Якименко Ю.И. Она датирована у меня 01 октября 1996 года, но вручить ему я ее смог только 23 октября, т.е. через три недели. То Якименко не было, то я не мог приехать в КПИ.
Эта записка так до Тронько и не дошла. Она долго лежала у секретаря Якименко (больше недели).
Я забрал ее, написал еще одну служебную записку, более короткую и 31 октября 1996 года вновь вручил Якименко. Эта записка потом была у тебя.
В первой же записке я писал о полнейшей неуправляемости кафедры. Заведующий кафедрой Тронько В.Д. и его заместитель Олейник В.П. не смогли заставить сотрудников своевременно представить имущество на проверку. Тогда я дважды обращался за помощью к заместителю прорек-тора Воронову С.А. И только с его помощью удалось провести инвентаризацию имущества, находящегося у доцента Линчевкого И.В.
Думаю, что именно за это Тронько на меня больше зол, чем за те 104 гривны, которые я от тебя сегодня получил в качестве зарплаты за апрель 1996 года, а фактически и за работу, в том числе в мае и июне месяцах.
-У Тронько ведь выборы в феврале этого года. Как ты думаешь, его вновь изберут на заведование кафедрой или нет?
- Изберут, - ответил Джумеля.
Вот так, беседуя, мы допили бутылку водки до дна. Миша, выпивая глоток водки, полоскал сначала ею рот. Потом сильно и долго кривился и, наконец, закусывал.
Выйдя из 2-го общежития мы отправились в центральный гастроном, что возле завода "Большевик". Выпили там по чашечке кофе. Сели в метро и поехали по своим делам.
Закончился этап моей жизни. Моей работы в КПИ.
Однако сегодня я опять должен думать о КПИ.
В лестничной башне, что соединяет щитовую 019 комнаты и кинобудку внизу за внешней дверью была железная решетка, закрытая вместо замка на толстый болт, затянутый гайкой и расклепанный.
Так вот сегодня утром по телефону мне сообщил Стадийчук Г.А., что эту железную решетку, укрепленную с помощью костылей к дверному проему, украли, а дверь осталась.
Говорил с Джумелей по телефону. Он разбирается в ситуации и думает, что дальше делать. Вызывать милицию или нет.
Внешне, похоже, в кинобудку не добрались. Я ему посоветовал эту внешнюю дверь заложить кирпичом. Благо он там есть на месте. Это остатки кирпича от того, что был израсходован на установку разделительной стены между 019 комнатой и щитовой.
Вот так-то работать в КПИ! Все время находишься на пороховой боч-ке.
12.02.97 г. Среда.
В предыдущих заметках я описал процесс моего увольнения из КПИ. Осталось получить справку о моих доходах в КПИ для налоговой администрации района.
Поскольку я на кафедре теперь уже не работаю, то дальнейшие мои записи будут отражать лишь те факты, которые захотели мне сообщить мои бывшие коллеги.
Буду откровенным пред собой. Не смотря ни на что, меня по-прежнему интересуют дела кафедры. Ведь ей отдано восемь лет жизни.
Сегодня я позвонил Джумеле М.М. домой с целью выяснить некоторые вопросы, в числе которых и вопрос о справке для налоговой администрации.
Миша обрадовался моему звонку. Трудно сказать радость эта искренна или нет, но выражается она бурно, восклицаниями. После традиционных приветствий мы разговорились.
Он рассказал мне о своих бедах. У него уже дважды открывали под-собку в 107 аудитории. Эта подсобка была ранее за Кузнецовым Борисом.
Однажды после картинной ссоры его с Тронько, последний потребовал от него ключи и отдал их мне. Как потом выяснилось это помогло. Боря сме-нил там замки. Так вот сейчас эту комнату кто-то регулярно открывает и бросает дверь открытой. Сейчас мне пришла в голову мысль: - может это делают электрики, поскольку в этой подсобке щиты для включения освещения в 107 аудитории.
Тем не менее, Джумеля нервничает и подозревает своих кафедральных.
Да, у нас на кафедре (я по-прежнему пишу "у нас") есть умельцы за секунду взламывать двери (Шаблатович). Я о нем уже писал. Сам факт того, что кто-то самовольно открыл дверь комнаты, ключи от которой по идее только у тебя, должен быть неприятен. Боря Кузнецов "хороший специалист". Он откроет любой замок. Он много раз открывал сейф Тронько, когда тот терял ключи по пьянке. Последний раз уже при мне он просто перепилил язычок замка в сейфе. Ему надоело подбирать ключи.
Миша сообщил мне, что справку Мария Мирославовна мне заказала. Когда получит, отдаст ему.
Я спросил у Миши:
- Как Вовик?
- Кто, кто? – не понял он.
- Тронько, - уточнил я.
- "Твой друг" (это его, Мишин, юмор) неделю "не просыхал". Наконец появился на кафедре, но на заседание не пошел, сославшись на занятость.
Олейник на заседании заявил:
- Профессор Тронько занят важными делами. У него прием гостей в кабинете.
На самом деле Тронько закрылся в своем кабинете и продолжал пить. На этой неделе он ночевал в кабинете. Ходит по коридору и держится за стенки.
-Вот такой "твой друг", -заключил Миша.
Я не стал говорить Мише, но сам подумал: " У Тронько в феврале переизбрание. Что, уже переизбрали, если он опять запил?" Уточнять не стал. Не хотелось быть назойливым. Миша сам все со временем расскажет.
Этот факт перекликается с записями в начале этой книги. Компания борьбы с пьянством была нужна, но проводилась она глупыми способами. Все нужно делать тактично.
01.03.97. Сегодня суббота. Первый день весны, но радости особой не ощущаем. Поэтому продолжаю писать о плохом.
На прошедшей неделе я встречался со Стадийчуком Г.А. Встретились возле его дома. Поговорили о наших делах. Под конец разговора я спросил:
- Как Тронько?
- Опять начал пить. Заседание кафедры проводилось без него.
Больше Стадийчук не стал распространяться, лишь добавил:
- Его назначили председателем приемной комиссии по набору на пер-вый курс института.
- Теперь у него возможности спиться увеличились, - сказал я, намекая на то, что он получает бутылки за прием обычных семестровых экзаменов.
Стадийчук был в своих суждениях очень сдержан и я не стал допытываться подробностей.
В четверг неожиданно на улице Артема встречаю Борю Кузнецова.
Мы обрадовались встрече. Как, говорится, зацепились и разговори-лись.
Боря рассказывал о делах на кафедре. О его взаимоотношениях с Джумелей. По его словам Джумеля вновь подрался с новым сотрудником Володей, который теперь работает в демонстрационном кабинете. Джумеля допустил Володю только в 019 комнату, а в остальных закрыл основное имущество демонстрационного кабинета и не дал его Володе.
Тронько и Олейник требуют демонстраций, а Володя не может их показать, так как демонстрационные установки заперты в щитовой и кинобудке. На этой почве у них возник скандал. Назначена комиссия в составе Олейника и Гриба, которая будет отбирать демонстрационные установки и передавать их Володе.
В общем, наша кафедра своих традиций не меняет даже после моего ухода.
Боря также рассказал мне о последних художествах Тронько. Оказывается, он опять пьет уже больше недели. Ночевал в своем кабинете на кафедре. Утром вышел из него, когда уже в коридоре были студенты. Шел по коридору и потерял штаны! Студенты все это безобразие видели.
Мне все же интересно: " Сколько лет в КПИ может заведовать кафедрой законченный алкоголик?"
Я спросил у Бори:
- Состоялось ли переизбрание Тронько на заведование кафедрой на следующий срок.
- Состоялось без него, - ответил Боря, - его на собрании не было. Речь, очевидно, шла о том заседании кафедры, на котором Тронько отсутствовал.
Мне же было интересно переизбран ли он на Большом Совете КПИ.
20.12.97. Как-то был в КПИ. Зашел на кафедру. На месте оказались Стадийчук и Джумеля. Последний увлек меня к себе в кабинет и стал жаловаться на Тронько.
Оказывается они (Тронько и Опанасюк) взломали замок на двери в комнату №40 на улице Янгеля, дом 1/39. Эта та комната, где я провел лучшее время, работая над своей книгой.
Когда Джумеля узнал, что они взломали дверь, то тут же по его словам написал служебную записку на Тронько. Однако какой-либо серьезной реак-ции не последовало.
Таким образом, Тронько продолжает свою деятельность в прежнем стиле. Он продолжает разрушать кафедру.
Недавно возле метро встретил Гриба. Очень гибкий человек. Правда, последнее время он сильно болел. Все пытался поставить на коммерческую основу обучение физики в КПИ, но видно это у него не получилось. Возможно в связи с тем, что отменили по физике вступительный экзамен.
Это в инженерном то ВУЗе!!
Гриб сообщил мне, что Тронько на большом Совете КПИ переизбран на должность профессора, но пока продолжает заведовать кафедрой. Был уже объявлен конкурс, но кроме него не нашлось больше претендентов. Из-брание не состоялось.
Недавно звонил Стадийчук и повторил примерно то, что сказал Гриб.
Мне все же не верится, что Тронько избран даже на должность профессора. Чему он может научить студентов? Разве что пьянке. Да и пьянка у него не в удовольствие, а в тягость даже для него самого.
1.11.98г. Около года не вел записи. Как-то мне надоело описывать пьянки Тронько. Стоят ли они моего труда? Однако, в пятницу 30.11.98г возле станции метро "Лукьяновская" встретил Люду. Бывшую ранее секретарем нашей кафедры. Она бросилась ко мне как к родному. Обняла, поцеловала. Вся сияла от радости встречи. Мне тоже было приятно ее видеть.
- Как поживаешь? – задал я ей традиционный вопрос.
- Да, ничего. Как все. Работаю у Юры в магазине.
- На жизнь хватает? – спросил я.
- Чтобы сейчас хватало нужно получать тысячу долларов, - ответила она.
- Как на кафедре? – продолжал я задавать вопросы.
- Тронько сняли.
- Наконец то, давно пора, - констатировал я.
- Последнее время он совсем опустился, - продолжала рассказывать Люда. - Как-то приходит ко мне в магазин. Небритый, ширинка расстегнута, вид крайне неряшливый и заявляет:
-Я опять начал выпивать. Одолжи мне немного денег.
– А кто мне их отдаст? – спросила я его.
Он развел руками.
- Я пытался организовать его лечение, - продолжил разговор я, - при-влек его семью к этому процессу. Коля обещал его положить в больницу в стационар в отдельную палату.
- Кто такой Коля? – спросила Люда.
- Родной брат Тронько, - ответил я, - я приглашал Колю на кафедру для беседы с Тронько. Возил его на квартиру Тронько. Брат не знал, где живет брат. Вот так мы живем.
- Да, - подтвердила Люда, - видно Коля махнул рукой на такого брата.
- Сколько Тронько мне доставил неприятностей, - посетовал я. Мы еще немного о чем-то поговорили. Люда заторопилась. Подала мне руку. Другой рукой поправила мне шарфик. Я поцеловал протянутую мне руку, и мы расстались.
17.01.99г. Сегодня у меня появилось немного свободного времени и я позвонил Джумеле Михаилу Михайловичу.
Миша обрадовался этому звонку и рассказал мне о последних событиях на кафедре.
С сентября 1998 года кафедрой заведует Локтев Вадим Михайлович на полставки. Основное место его работы Институт теоретической физики, где он заведует отделом.
Тронько переведен на должность профессора. Всю осень он продолжал пить водку. Его отправили лечиться на три месяца. Но это не помогло. После лечения он продолжает пить. Однажды Миша нашел его спящим под дверью своего кабинета. Он сообщил об этом Локтеву и потребовал, чтобы Тронько убрали с кафедры. Это позор ему и кафедре.
Однако Локтев перевел Тронько на 0,4 ставки профессора и последний продолжает болтаться по кафедре в пьяном виде с подбитыми глазами.
Миша говорит, что Локтев учился вместе с Гусевой и Шиманской. Видно, когда его назначили на должность заведующего кафедрой, то поставили с условием, чтобы он не трогал Тронько.
Миша сообщил мне, что умерли Гриб и Кудрявцев.
Гриб мне нравился. Он умный человек, но пробивался видно как я сам с низов. Несмотря на то, что он поддерживал националистов, я питал к нему теплые чувства. Жаль мне его.
Саша Кудрявцев, так же как и Тронько, был алкоголиком и подчеркивал свою националистическую направленность. Как человек был безобидным. Врагов он на кафедре не имел.
Тронько, еще будучи заведующим кафедрой взломал двери в демонстрационный кабинет (019 комната) и отдал (ключи у него) Боре Кузнецову .
Миша жалуется, что оттуда уже начали пропадать ценные вещи.
Исчез усилитель к киноаппарату "Украина". Пропала установка для демонстрации упругого удара, выполненная из шаров со слоновой кости.
Оплата в КПИ плохая. Заведующий лабораторией, т.е. Миша, получает 137 грн. Профессор 320 грн. Учебный мастер (т.е. Боря Кузнецов) 86 грн. Но ему еще Локтев дал второй оклад и сейчас он получает 172 грн. (за раздачу денег и ведение табеля). Столько же получает и Стадийчук.
Как-то на платформе в метро станция "Лукьяновская" увидел возле соседнего вагона человека похожего на Тронько. Возможно, это был он. Я вошел в свой вагон и больше его не видел. Видел ли он меня, не знаю.
Второй раз я видел Тронько на площади "Незалежности". Я спускался в подземный переход, что ведет к Метро "Майдан Незалежности" и заметил его стоящим в широкополой шляпе над этим переходом. По-моему меня он видел.
26.06.2000г. В начале прошлой недели числа 19 или 29 утром возле входа в станцию метро "Лукьяновская" случайно увидел Нину, бывшую жену Тронько В.Д. Она меня не узнала и прошла мимо. Тогда я ее окликнул, сказав: "Здравствуйте". Она кисло улыбнулась и поздоровалась. Затем с моей стороны последовали традиционные вопросы о самочувствии и делах домашних. Отвечала она односложно:
- Спасибо, здорова. Дома все в порядке. Сейчас я была у Вани.
Я не стал узнавать, где именно сейчас Ваня. Последний раз я его видел выходящим из ворот возле дальних пещер теперь уже Печерского монасты-ря. Он был тогда в рясе. Меня он не заметил.
После обмена любезностями она заторопилась:
- Я опаздываю. Мне нужно идти.
Мы распрощались. Вдогонку я ей крикнул:
- Ване большой привет. Ване, а не Володьке.
И она смешалась с толпой входящих в метрополитен.
Внешне она сильно изменилась. Раньше у нее была стройная фигура и довольно приятное лицо. Сейчас ее нижняя часть сильно увеличилась в объ-еме. Лицо тоже округлилось и начало срастаться с шеей. Глаза грустные.
Напомню, что девичья фамилия Нины - Мазепа. Не знаю, имеет ли она отношение к тому предателю Мазепе, изменившему царю Петру 1. Как-то Володька на кухне, когда они еще жили на Печерске, показывал мне серебряный кубок объемом больше чем пол-литра. Он утверждал, что этот кубок принадлежал какому-то дальнему родственнику Нины. Об этом я уже писал.
В пятницу 23.06.2000г. в троллейбусе мы так же неожиданно встрети-лись с Ваней.
Он вошел в троллейбус на остановке Богоутовской и стал напротив моего сидения. Практически сразу он поздоровался. Поэтому я не могу ут-верждать, узнал я его или нет. Скорее всего мама (т.е. Нина) сказала ему, что видела меня, и поэтому он готов был к встрече со мной. Я поднялся, чтобы удобно было поговорить.
Он рассказал, что женился и сейчас живет у жены на ул. Татарской.
Одет он был в обычные джинсы и рубашку. Сообщил, что у него при-ход в Кирилловской церкви. Лицо его было покрыто красивой каштановой бородой. Выглядел он хорошо. Глаза у него, по-моему, голубые. Роста он среднего. Может даже немного ниже отца.
Я спросил об отце. Он ответил как-то неопределенно. Дескать, отцу сейчас хорошо.
- Где живет сейчас папа? Там же на Левобережной, - продолжал спрашивать я.
- Нет, не на Левобережной, - ответил он, но дальше не стал ничего говорить.
Правда еще раз повторил, что ему сейчас хорошо живется.
Он поинтересовался, где я сейчас работаю. Я сказал, что пять лет назад я уволился из КПИ и сейчас работаю в НИИ Минмашпрома. Мы проехали с ним буквально одну остановку до улицы Фрунзе.
У меня возникло сомнение относительно хорошей жизни у Володи. Надо поговорить с Джумелей. А надо ли?
Все же интересно: Где он? Не на лечении ли?
02.11.01 года.
Вчера 01.11.01 года был в КПИ. Основные сведения, сообщенные мои-ми бывшими коллегами.
Преподавателя Опанасюка с нашей кафедры выгнали за взятки. Слиш-ком много стал требовать со студентов заочников. Те возмутились и написали письмо в ректорат.
После моего ухода с кафедры Опанасюк стал приближенным Тронько. Ему даже последний отдал мою комнату во втором общежитии.
Миша Джумеля и Боря Кузнецов все еще в конфликте. Григорий Стадийчук между ними, их мирит. Обвиняют друг друга в воровстве.
Крикунов Юра стал начальником какого-то отдела в администрации города Киева, а Скрынский у него в заместителях.
Димарова Елена Владимировна – заместитель заведующего кафедрой.
Числящееся в бухгалтерии имущество, которое отсутствовало на ка-федре, когда я принимал материальную ответственность, тогда же было по-вешено на Тронько. Он был материально ответственным за него. Небольшую часть этого имущества Джумеля отыскал и принял на себя. Остальное уже 6 лет висит на Тронько, хотя тот уже в КПИ не работает. Тронько живет у сына Вани. Свою квартиру сдает. Профессор!
Линчевский так и не признал большого количества микросхем, которые были закуплены им с Шиманской, когда они вместе работали на одной теме.
Новый заведующий кафедрой работает заведующим отделом в инсти-туте физики. На кафедре он лекций не читает, но за заведование получает полставки. Доцент получает примерно 360 гривень.
12.12.03 года. Недавно по радиоточке передали, что начата работа по написанию новой истории Украины. Эту работу возглавляет заведующий отделом института истории Украины доктор исторических наук академик Национальной академии наук Украины Тронько Петр Тимофеевич.
Видел его я в доме мамы Тронько Владимира в Боярке, на чествовании последнего в честь его пятидесятилетия 26 октября 1989 года. Володя наприглашал много гостей. Посадочных мест не хватало, но постепенно как-то все расселись. Тронько старший в своей поздравительной речи Володе сказал несколько "теплых" слов, в числе которых были и такие:
- Когда я решаю, сколько пригласить гостей, то, прежде всего, считаю, сколько стульев у меня в доме.
Так мне запомнился Петр Тимофеевич.
Владимир Дмитриевич не умел рассчитывать свои силы. Особенно в выпивке.
27.01.2004 года.
Сегодня по дороге в Государственную научно-техническую библиотеку Украины, что возле станции метро "Лыбидская", на эскалаторе увидел Шиманскую Наталью Васильевну. Она была на кафедре общей и теоретической физики Киевского политехнического института старшим научным сотрудником. Тихонько позвал ее. Сначала она не отреагировала. Думала о чем-то своем, что-то сказала, что о нищих в метро. Затем, рассмотрев меня, обрадовалась как близкому человеку. Мы разговорились.
Еще будучи на кафедре она примкнула к "Руху". Видно благодаря это-му продвинулась. Сейчас она президент "Фундації місцевої демократії та європейської інтеграції ім. Ю. Панейка", депутат Київської міської ради (трех созывов), член конгресу місцевих та регіональних влад Європи.
Во, сколько должностей. Натощак не выговоришь.
Мы вспомнили Тронько Владимира Дмитриевича. Где он сейчас она не знает. На него она обижена. В свое время он хотел ее сделать своей любовницей. Она была инженером в его лаборатории, в Киевском государственном университете имени Т.Г. Шевченко. Просилась, чтобы он перевел ее в младшие научные сотрудники. Однако он тогда этого не сделал. Позже, перейдя в Киевский политехнический институт, она стала даже старшим научным сотрудником, но теперь для научной пенсии у нее не хватает три года стажа. Тронько отомстил ей, затянув перевод в научные сотрудники. Вот когда это только сказалось, но любовницей она его не стала.
Теперь она подрабатывает в каком-то институте социальных исследований. Сначала она хотела сообщить мне его полное название, но оборвала себя на полуслове. Видно побоялась чего-то.
Случайно у меня оказалась в кармане карточка с названием последнего нашего совместного доклада по вопросу измерения скорости вращения рото-ра. Этот доклад был вынесен на последнюю Всесоюзную конференцию по лазерам, где я был секретарем.
Она обрадовалась этой карточке и сказала:
- В моем списке трудов этой работы нет.
На кафедре нашей она бывает редко. Виделась только с Джумелей Михаилом Михайловичем. Подошел ее автобус и она, попрощавшись, заторопилась войти в него, а у меня невольно всплыли старые воспоминания. Повторюсь.
Как-то я зашел к Тронько в кабинет. У него были Шиманская и Пеклун. Первая о чем-то возбужденно говорила. Прислушался к ее доводам. Она очень грубо ругала коммунистов. Это было время, когда она уже ушла с ка-феры в Рух и там стала директором какого-то сомнительного центра, в кото-ром было много компьютеров. Ей нужны были площади для их размещения. Вот она и пришла их просить у Тронько, но он видно был не в восторге от ее просьбы.
Наташа жестикулировала руками и со злобным выражением на лице ругала коммунистов. Тут не выдержал Пеклун.
- Наталья Васильевна, - остановил он поток ее красноречия, - Вы ругаете коммунистов. Но Владимир Дмитриевич – коммунист и его отец, и дядя коммунисты, да и все остальные, кроме вас, находящиеся в этой комнате, коммунисты. Как же Вам не стыдно нас так поносить. Да Вы и сами, видно, были в комсомоле.
Шиманская замолчала и потупила взор.
Через несколько лет после этого случая я встретил ее об руку с мужчиной, явно евреем, на углу улиц Владимирской и Прорезной.
Мы приветливо поздоровались. О чем-то разговорились. Постепенно перешли на политику. Тогда в стране был полный развал и инфляция, да-вившие народ.
- До чего же Ваши демократы довели страну, - сказал я в заключение.
- Могло быть еще хуже, - возразила Наташа.
- Я понял, что мне ее не переубедить, и мы распрощались.
Потом я узнал, что ее избрали в Киевский городской Совет (т.е. Київ-Раду). Недавно видел ее по телевизору. Она там представляла выставку керамической посуды из ее родного города, кажется из Черкасс или Кременчуга. Я точно не помню. Видно, просто занималась рекламой этой посуды. Я подумал:"Как же она низко пала. Кандидат физико-математических наук рекламирует керамическую посуду".
Да чему удивляться, если Горбачев, бывший первый президент СССР рекламирует пиццу. У этих демократов, которых в народе называют демократами, нет ни стыда, ни совести.
Как-то одна моя знакомая (доктор наук) показывала мне красиво изданную книгу о лучних женщинах Украины. Ей тоже в этой книге отведена страничка.
Полистав эту книгу, я наткнулся на фамилию Шиманская. Но с фотографии на меня смотрела молодая девушка, мало чем напоминавшая Наталию Васильевну. Пришлось прочитать краткую справку о ней, помещенную здесь же. Действительно, это была наша Шиманская, но фотография была сделана в ее студенческие годы. Женщины всегда хотят выглядеть моложе, чем они на самом деле есть. Простим им эту слабость.
Эпилог
Меня заинтересовала месячная заработная плата преподавателей КПИ: ассистентов, доцентов, профессоров. Пришлось позвонить Кузнецову Борису Алексеевичу.
Он был рад моему звонку и с охотой сообщил необходимые мне сведения. Мы разговорились о жизни нашей кафедры. Доценты, старшие преподаватели те же, что были и мою бытность на кафедре. Они уже в возрасте и им трудно тянуть полную нагрузку доцента, поэтому некоторые из них перешли на 0,7 нагрузки. Так поступила Гусева. Новые сотрудники в основном молодые и работают ассистентами.
Джумеля Михаил Михайлович все также работает заведующим лабораториями. По словам Бори, ведет себя отвратительно: оскорбляет других сотрудников, с кем-то опять подрался.
Вспомнили о Тронько Владимире Дмитриевиче. Оказывается, вторая его жена Нина является подругой жены Юры Кузнецова, брата Бори. Поэто-му все сведения о Тронько у Бори поступают от Нины. Их у Бори мало. Больше полгода не видел Юру. Он знает, что Володя живет сейчас у своего сына Вани, у которого однокомнатная квартира где-то в районе остановки троллейбуса №18 "Богоутовская", что недалеко от стадиона "Спартак". Ваня священнослужитель. Он женат. Его приход в Кирилловской церкви. Я спро-сил Борю:
- Как они втроем помещаются в однокомнатной квартире?
- Тронько спит на кухне,- был ответ Бори.
- А его однокомнатная квартира, что была в районе остановки метро "Левобережная"? – поинтересовался я.
- Не знаю, - нехотя ответил Боря.
- Когда Тронько уволисся из КПИ? – спросил я.
- Более пяти лет назад. Кажется, в 1998 году.
- А как недостача? – поинтересовался я.
- Часть списали. Но много еще висит. Так некоторые станки еще на улице Шота Руставели. Рабочее место моего брата там же. Но это уже не АССО-УНИТИ. Сидит Юра там как на пороховой бочке. Центр города. Их постоянно пытаются выселить.
Чувствовалось, что Боря не очень хочет говорить о Тронько. Разговор наш потихоньку свернулся, и мы распрощались.
05.06.04 года
Несмотря на то, что уже написано заключение этого Дневника и давно хочется поставить точку, он невольно продолжает писаться.
Неделю назад позвонил на свою кафедру в КПИ. Говорил с ведущим инженером нашей лаборатории Стадийчуком Григорием Александровичем. После традиционных вопросов о здоровье и делах спросил:
-Не слышали, как Тронько поживает? Бывает ли он на кафедре?
- Говорят, что он попал в аварию на машине пьяный, - ответил Стадийчук, - сейчас лежит в реанимации. Где? Не знаю.
Мы еще посокрушались относительно того, до чего доводит пьянка, и распрощались. Григорий Александрович очень скуп в своих рассказах, касающихся Тронько.
Мне же хотелось узнать детали этого происшествия и в прошлую среду я позвонил Боре Кузнецову.
- Да, он попал в аварию в середине мая, - сказал Боря, - но был он не на своей машине, а пешком пьяный переходил проезжую часть улицы. На-ехал на него какой-то "крутой" на иномарке (иностранном автомобиле). Вы знаете, как они несутся. У него поломано несколько ребер, ключица и серьезная черепно-мозговая травма. Юра (это брат Бори) у него в больнице был, но я не знаю, какая это больница и где она. Вообще, я Тронько знать не хочу. Сколько он мне сделал гадостей.
Мы еще о чем-то поговорили немного. Боря предлагал мне позвонить сыну Тронько, но ни у него, ни у меня телефона Вани не было. Он обещал узнать подробности у Юры.
На прощанье задал мне вопрос относительно лабораторных установок, часть которых еще в мою бытность на кафедре были переданы в лицей, находящийся в том же 7-ом корпусе КПИ. Боря хочет знать:
- Какие установки остались на кафедре?
Этого, естественно, я уже не помню. Прошло ведь уже восемь лет. Однако разборки у них продолжаются. Боря считает, что часть из оставшихся лабораторных установок куда-то "пристроил" Джумеля. Как говорится, хочет вывести последнего на чистую воду.
25.06.04 г. Звонил Боре Кузнецову домой. Поинтересовался состоянием здоровья Тронько.
Боря, как всегда, сначала ругался по его поводу, но затем сообщил мне буквально следующее:
- Юра (брат Бори) ходил недавно к нему в больницу. Состояние его тяжелое, да к тому же он стал невменяемым, сильно ругался. Плохо воспринимал окружающих, в том числе и Юру.
- Боря, я не понял. Что, у него произошел "сдвиг по фазе"? - пытаюсь уточнить я сказанное Борей.
- Да, у него "крыша поехала", - подтвердил мою догадку Боря, - таких больных в той больнице не держат. Придется Ване (сыну Тронько) забирать его домой.
Мы еще немного посокрушались по поводу состояния Тронько. Я передал привет Юре, и мы распрощались.
Таким образом, пьянка довела Владимира Дмитриевича до серьезного психического заболевания. Каково будет теперь его сыну.
09.08.2004 года.
Хочу я этого или не хочу, но в последнее время чаще стал думать о Тронько. Особенно после того, как Боря Кузнецов сообщил мне о том, что Володя попал в аварию.
В субботу решил узнать о его состоянии, получив информацию из пер-вых рук. Поэтому позвонил не Боре Кузнецову, как обычно, а его брату Юре, жена которого дружит с Ниной, бывшей женой Тронько.
Вначале поговорили о других наших общих знакомых, а затем, как бы невзначай, вышли на Тронько.
Юра сообщил мне, что состояние Володи все еще плохое. Он очень слаб. Бодрствует не более четырех часов. Затем погружается в сон. Лицо его изменилось до неузнаваемости.
- Что, если бы я его встретил в городе случайно, то не узнал бы? – пытаюсь уточнить услышанное.
- Да, однозначно, ты бы его не узнал, - подтверждает свою мысль Юра, - у него было три перелома в челюсти. Хирурги, как могли, "слепили ее". Ав-тобус хорошо его помял. Больше всего пострадали голова и грудь.
Затем он стал мне говорить о том, что сообщил мне ранее Боря.
- Где он сейчас? – спросил я.
- Он у Вани (сын Тронько) на даче. Это довольно далеко от Киева. От Броваров порядка ста километров был такой совхоз "Правда", а теперь про-сто село "Правда" и там теща Вани купила недостроенный дом. Довольно большой и относительно дешево, всего за две тысячи долларов. Теперь Володя там живет. Ваня возит его на машине Володи в Киев, когда есть на то необходимость, например, к врачу. Недавно я ездил к нему с Ниной. Он уже узнает людей, но еще очень слаб.
- А кто живет в его однокомнатной квартире, что в районе станции метро "Левобережная", - спросил я.
- Они эту квартиру сдают, - ответил Юра.
- А мама его еще жива? – поинтересовался я.
- Да, жива. Они продали дом в Боярке. Купили ей в Киеве квартиру, и она живет здесь недалеко от нас, - закончил рассказ Юра.
- Мы с Володей знакомы более двадцати лет, - стал вспоминать я на-ши первые встречи, - из них минимум пятнадцать он пьет, как говорится, "по черному". Однако такое большое несчастье его постигло впервые. Раньше он отделывался мелкими испугами. Я на него немного в обиде. Ну, да ладно… Увидишь его, передавай ему от меня привет. Тебе спасибо за информацию и помощь ему. До встречи.
Юра тоже попрощался, и мы положили трубки.
Обида моя обусловлена тем, что Тронько уволил меня, не сообщив мне об этом. Я же добросовестно в течение трех месяцев ездил на вторую смену в КПИ и сдавал имущество кафедры новому заведующему лабораториями
Джумеле М.М. Когда это выяснилось, то мне с большим трудом удалось добиться того, чтобы заплатили мне и то только за один месяц работы.
Об этом я уже ранее писал.
8.09.05 года.
По Интернету в "Українських новинах" 30.08.2005 года в 13.20 пришло печальное сообщение о том, что в дорожно-транспортном происшествии погибла бывшая заместитель заведующего кафедрой общей и теоретической физики по научно-исследовательской части Шиманская Наталия Васильевна.
В сообщении приводится ее двойная фамилия. По последнему мужу она Кемере.
После ухода из КПИ она была депутатом Киевсовета трех созывов (1994, 1998 и 2002 годов), занимала должность заместителя главы Постоянной комиссии по вопросам экологической политики.
Узнав об этом происшествии, я позвонил на нашу кафедру в КПИ. Учебный мастер Кузнецов Борис Алексеевич сообщил мне подробности происшествия. Она ехала в Киев на автомобиле иностранного производства. За рулем была ее невестка. Недалеко от Киева та решила обогнать впереди идущую машину. В момент обгона на встречной полосе появился третий автомобиль "Форд", с которым машина Шиманской столкнулась, как говорят, "лоб в лоб". Обе женщины погибли на месте после переворота их машины в кювет. Повреждения получили и две другие машины, участники происшествия. Колесникова Элеонора Петровна сказала, что в "Форде" погибли четыре человека.
С Наташей за последние годы мы встречались только два раза. Од-нажды я встретил ее, идущей об руку с бородатым мужчиной явно не славянского типа, на углу Владимирской и Прорезной.
Мы остановились и разговорились. Когда общие воспоминания кончились, я спросил у нее:
- Что же Вы, демократы, натворили со страной?
- Владимир Иванович, могло быть и хуже, - ответила она.
- Да, конечно, хорошо, что еще пока нет войны, - согласился я.
На этом мы и распрощались. Она тогда была вся в РУХе, являясь доверенным лицом народного депутата Леся Танюка. Ругала коммунистов. Хотя один из ее близких друзей (Сербин) был таковым, да еще военным. Об этом она сама мне говорила на кафедре и сокрушалась притом.
Вторая встреча произошла этой весной на остановке троллейбуса возле Государственной научно-технической библиотеки, что на Лыбедской. Мы много и долго говорили. В основном о приятных вещах. Перед нашим расставанием она подарила мне свою визитку. На последней я прочел слово "Фундация" и спросил:
- Что это такое?
Но тут подошел троллейбус, и Наташа заторопилась, не успев мне объяснить содержание этого понятия. Так мы распрощались и больше не виделись.
На визитке было написано:
"ФМДЄТ – Фундація місцевої демократії та Європейської інтеграції ім.Ю. Панейка
Наталія Шиманська
президент, депутат Київської місцевих та регіональних Влад Європи".
Далее следовали адреса и телефоны. Что такое "фундация"? Что такое " Влади Європи"? Мне неизвестно.
Шиманская была кандидатом физико-математических наук. В 1989 году в КПИ мы с ней выполняли научно-исследовательскую работу по лазерным датчикам скорости вращения вала быстроходного электродвигате-ля гироскопа.
Однако, наука ее интересовала постольку, поскольку, как средство достижения власти. Она рвалась к последней. Бегала в РУХ, участвовала в избирательных кампаниях и вскоре вообще ушла из КПИ.
19.09.05 года.
На прошлой неделе дозвонился к Колесниковой Элеоноре Петровне. В мою бытность на нашей кафедре она была старшим научным сотрудником в научно-исследовательской части.
Элеонора Петровна со всей кафедры была одна на похоронах Шиманской. Сокрушалась о том, что больше других кафедральных коллег не было. Из старых знакомых ее был только первый муж Наташи – Шиманс-кий.
Похоронили ее на Байковом кладбище, недалеко от церкви.
Со слов Элеоноры понял, что тела покойных были сильно изуродо-ваны, а потому закрыты.
Так закончилась жизнь одной из самых активных женщин кафедры. Ей летом исполнилось 60 лет.
20.12.06 года.
У меня по-прежнему остается нерешенным вопрос об издании моей книги "Жидкокристаллические управлемые транспаранты", часть 1, "Жидкокристаллические мониторы". Мои обращения по этому поводу в Киевские издательства успеха не принесли. Все они требуют деньги. В издательстве "Румб" с меня запросили примерно 35 тысяч гривень. Расчет вел сам редактор Конычев Анатолий Александрович. Естественно, денег таких у меня нет.
Некоторые мои знакомые советуют мне продаться, т.е. найти спонсора, который в обмен на соавторство оплатил бы расходы по издательству. Говорят, что такие варианты уже имели место. Некоторым власть и деньги имущим хочется иметь еще и ученые звания, а для этого нужны научные труды. Однако даже такой спонсор на горизонте не просматривается. Листая свою записную книжку, наткнулся на своего бывшего сотрудника по кафедре общей и теоретической физики профессора Снарского Андрея Александровича. Тогда отношения с ним у меня были хорошими. Решил ему позвонить. Он обрадовался звонку и сразу заявил:
- В Украине техническую книгу не издашь. Нужно ехать в Москву.
- А в какое издательство лучше обратиться? – спросил я.
- Мне удалось сдать свою книгу по гидродинамике в издательство "URSS". Есть еще издательство "OZON.RU". А вообще войди в Интернет-магазин и там получишь все сведения о российских издательствах. Хочу предупредить, что все они отправляют рукопись на рецензию. В случае положительного решения ее издают тиражом в 500 экземпляров. Если они будут распроданы, то тогда еще издают и уж из этих денег от продажи нового тиража платят тебе гонорар.
- Большое спасибо, Андрей! Попробую воспользоваться твоими советами. Второй вопрос: что слышно о Тронько? (Тронько был заведующим кафедрой общей и теоретической физики, когда я там работал).
- Он спился окончательно. Его выгнали из нашего института. Своей деятельностью чуть не развалил кафедру. Понабрал каких-то сомнительных личностей типа Джумели Михаила михайловича. Они разворовали имущество. Теперь, когда заведующим кафедрой стал член-корреспондент Академии наук Украины Локтев, потихоньку освобождаемся от всего балласта, оставленного нам Тронько. Быт его тоже был доведен до абсурда. С ним в однокомнатной квартире, что возле метро "Левобережная", жили бомжи. Они разворовали все его вещи, - такую печальную картину нарисовал мне Андрей.
- Эту квартиру я знаю. Когда он разошелся со своей женой Ниной, то я помогал ему перевезти туда вещи. Он мягкий в обращении, и у нас было нечто похожее на дружбу, но когда я узнал, что он алкоголик, то, во-первых, поставил в известность об этом его брата Колю и свел их на той квартире. Братья чуть не подрались. Но серьезных мер тогда принято по его лечению не было, и я решил с ним расстаться. Просто уволился. Его нужно было лечить от алкоголизма, - сделал вывод я.
- Брат его клал на лечение к себе в институт в отдельную палату. Выйдя из того института он вновь начинал пить. За ним нужен был регулярный контроль. Кроме того, на кафедре его дружкивсегда готовы были преподнести рюмочку. Это, прежде всего, спившийся Саша Кудрявцев, да и Андрей Шаблатович, а также другие, - подитожил Снарский.
- Благодарю, Андрей, за советы и информацию. До свидания, - попрощался я.
- Спасибо, что позвонил. Успехов,- поблагодарил Снарский.
Позже мне сообщили, что родственники Тронько продали в Боярке дом его матери. Где-то в далекой деревне купили новый дом и завезли его туда, чтобы он не позорил семью в Киеве.
Заключение
Должен, к сожалению, констатировать, что за годы "перестройки" и "незалежности" эффективность ВУЗовской науки существенно снизилась, если не сказать большего. Маленькие научно-исследовательские коллективы на кафедрах практически прекратили свое существование, а ведь именно они часто являлись зачинателями новых перспективных направлений в науке.
Особенно сильно пострадало среднее звено научных работников – кандидаты наук, доктора. Крупные администраторы науки – академики и их ближайшее окружение переключили все государственное финансирование научных работ на свои коллективы.
Многие молодые научные сотрудники бросили заниматься научными исследованиями, перейдя в государственные служащие, торговлю, банки, производство ширпотреба и другие сферы бизнеса.
Научные сотрудники, находящиеся в старшей возрастной группе, всячески пытались выживать. Порой одни их них работали просто "в стол", ради личного интереса и за свой счет. Другие опускали руки и бросали научную работу, уходя на пенсию. А некоторые ученые не выдерживали пресса нарождения капиталистического строя и спивались. Непрерывные пьянки требовали левых денег. Следствие этого – подработки, взятки, растраты и недостачи, в том числе, и материальных ценностей.
В заключение сформулирую основные причины широко распространенного в нашем обществе, в частности в КПИ, пьянства и алкоголизма, особенно в последние годы "перестройки".
Во-первых, отсутствие значимой цели в жизни и возможностей ее достижения, в связи с развалом страны, экономики и науки.
Во-вторых, добиваться решения даже уже поставленных задач по прежним исследованиям тоже нужно было с помощью водки. Она использовалась при решении крупных проблем финансирования научно-исследовательских работ, на всех их этапах, вплоть до выточки какого-либо болта для экспериментальной установки.
В третьих, безнаказанность за пьянство. Руководство организации, в частности КПИ, не тронет, а если и тронет, то влиятельный дядя спасет. Общественности (парторганизации), как таковой, нет. Более того, почти полное безразличие окружающих, т.е. сотрудников.
В четвертых, свободный доступ к алкоголю. Его можно купить за день-ги, а если их нет, то попросить у друзей и знакомых. Родственники абитури-ентов и семестровых двоечников принесут бутылки сами. Только намекни. Да еще навяжут такие подарки. Распадающийся институт семьи уже не обес-печивает того влияния женщины на пьющих мужчин, которое было при со-циализме.
В пятых, наличие в генах индивидуума склонности к пьянству. Обожа-ние им его как процесса. "Как я ее люблю", т.е. водку.
Итак, причины возникновения алкоголизма в среде технической интеллигенции определены. Хотелось бы наметить пути борьбы с этим общественным явлением.
Возможно, алкоголизм кем-то исследуется более глубоко. Мой же небольшой опыт в этом деле говорит о том, что эта болезнь трудна в лече-нии, но думаю, что она излечима. Ее легче предотвратить, чем лечить.
Это не только медицинская проблема. Она, прежде всего, социальная. Ею должны заняться социологи и власть имущие. Особенно это важно сейчас, в условиях капитализма, когда пьянство вышло на улицу, под магазины, на базары и в скверы.
Наконец, прошу прощения у своих коллег, фамилии которых приведе-ны в дневнике, если был по отношению к ним невольно необъективным.
Приложение 1
Краткие сведения об авторе
Максимов Владимир Иванович инженер по радиолокации, специальность радиотехническая, кандидат технических наук, доцент, инженер-полковник.
Родился 9 октября 1934 года на Украине в городе Глухове Сумской области в семье аграрной интеллигенции. До Великой Отечественной войны проживал на Глуховщине и Днепропетровщине, где его родители были преподавателями в сельскохозяйственных техникумах.
Во время войны отец был на фронте, а Владимир с матерью, братом и сестрой – в эвакуации в Казахстане, где в 1942 году в городе Чимкенте пошел в первый класс начальной школы.
После войны проживал в городе Днепропетровске. Отец его, Максимов Иван Петрович, старший лейтенант запаса, был заведующим сельскохозяйственного отдела Городского совета города и старшим преподавателем Днепропетровского сельскохозяйственного института.
Мать, Регульская Евфросинья Михайловна, была преподавателем и заведующей лабораторией кафедры агрохимии того же института.
В 1952 году Владимир окончил среднюю школу №100 и поступил на первый курс Военной академии тыла и снабжения в городе Калинине (теперь Тверь) слушателем.
После окончания первого курса в 1953 году в составе всего учебного подразделения решением командования был переведен на второй курс Киевского высшего инженерного радиотехнического училища, которое закончил в 1956 году. При этом ему была присвоена квалификация инженера по радиолокации по радиотехнической специальности.
Затем до 1962 года проходил службу в Закавказском военном округе. Был начальником цеха по ремонту радиолокаторов обнаружения воздуш-ных целей и наведения зенитных орудий. Командовал радиотехнической батареей зенитного ракетного дивизиона и одновременно был заместителем командира того же дивизиона по технической части.
В 1962 году поступил в адъюнктуру Киевского высшего артиллерий-ского училища, а в 1965 году стал преподавателем того же училища. В 1968 году защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук по быстродействующим сверхвысокочастотным ферритовым измерительным преобразователям. В 1972 году ему было присвоено ученое звание доцент, а в 1976 году – инженер-полковник. Будучи доцентом по кафедре "Построение и устройство радиотехнических систем", читал следующие курсы: электрорадиоизмерения, построение и устройство радиолокаторов, теоретические основы радиолокации, индикаторы радиолокаторов, телевидение, инфракрасная и лазерная техника.
Научные интересы выливались в разработки ферритовых измеритель-ных преобразователей, жидкокристаллических визуализаторов невидимых полей и управляемых транспарантов для систем отображения и обработки оптической информации. В 1988 году с должности старшего преподавателя Киевского высшего зенитного ракетного инженерного училища был уволен в запас по выслуге лет.
В том же 1988 году прошел конкурс на замещение должности научного сотрудника кафедры общей и теоретической физики Киевского политехнического института. В связи с ликвидацией научно-исследовательской части кафедры был переведен в ее лабораторию, заведующим которой он стал в 1992 году.
С января 1996 года перешел на работу в Научно-исследовательский институт новых физических и прикладных проблем начальником лаборатории отдела обработки изображений. В связи с ликвидацией последнего был переведен в отдел с августа 19996 года на должность ведущего научного сотрудника, где занимался разработкой устройств обработки оптической информации и приемников корректирующей информации глобальных спутниковых систем.
Список его научных и научно-педагогических трудов состоит из 118 наименований. Из них 6 авторских свидетельств на изобретения, 32 печатных статьи (22 – в центральных журналах), 13 книг (брошюр), 38 отчетов по научно-исследовательским работам, 15 докладов на конференциях и семинарах, 3 депонированные рукописи и одна монография, зарегистрированная в Украинском агентстве авторских и смежных прав и другие.
Приложение 2
РАСПОРЯЖЕНИЕ
по кафедре общей и теоретической физики
Киевского политехнического института
№03 от 30 октября 1992 года.
Об установлении порядка получения, хранения и передачи имущества кафедры ее сотрудниками и об ответственности их в случае потери, пропажи, хищения или поломки названного выше имущества.
На кафедре общей и теоретической физики КПИ устанавливается следующий порядок:
1.Получение имущества со склада КПИ осуществляет только материально-ответственный – заведующий лабораториями.
2. Получение имущества помимо склада КПИ может осуществляться как материально-ответственными сотрудниками кафедры, так и другими сотрудниками по доверенностям, выданным бухгалтерией КПИ по заявке материально-ответственного. Если сотрудник, получивший доверенность, не отчитывается своевременно (в течение двух недель), т.е. не сдает мате-риально-ответственному приобретенное имущество и не оформляет его постановку на кафедральный учет и личный учет, то выплата заработной платы такому сотруднику за текущий месяц задерживается.
3. Выдача имущества кафедры сотрудникам производится материаль-но-ответственным под расписку первых в кафедральной книге выдачи иму-щества, представляющей собой сборник личных карточек сотрудников.
4. Сдача имущества сотрудником материально-ответственному производится под роспись последнего в книге личных карточек сотрудников.
5. Передача имущества от одного сотрудника кафедры к другому осуществляется только через материально-ответственного с соответствующим списыванием имущества с одного сотрудника и записью его на другого сотрудника под роспись последнего. Непосредственная передача имущества одним сотрудником другому категорически запрещается.
6. В каждом из помещений кафедры назначается ответственный за имущество общего пользования (шторы, шкафы, столы, стулья и т.п.). Хранение имущества осуществляется в кафедральных помещениях. В помещениях, где хранится новая компьютерная техника, оборудуется сигнализация.
7. Перенос имущества из одного корпуса КПИ в другой осуществляется только с разрешения заведующего лабораториями, который для этого выписывает пропуск.
8. При увольнении из КПИ или при переходе на другую кафедру КПИ сотрудник сдает материально ответственному все числящееся за ним имущество под роспись последнего в книге лицевых карточек сотрудников. После чего материально ответственный ставит свою роспись на обходном листе. Только при наличии последней обходной лист представляется заведующему кафедрой на подпись, разрешающую выдать трудовую книжку и рассчитать сотрудника по заработной плате.
9. Все сотрудники кафедры ознакамливаются с настоящим распоряжением под роспись. Сотрудник, отказавшийся поставить свою подпись за ознакомление с настоящим распоряжением, немедленно представляется к увольнению в установленном порядке.
10. Сотрудники, нарушающие указанные выше правила несут ответственность в административном и судебном порядке в соответствии с действующим законодательством.
Заведующий кафедрой общей
и теоретической физики В.Д.Тронько
Подготовил настоящее распоряжение заведующий лабораториями кафедры В.И. Максимов.
Содержание
2
3
6
Дневник
1988 13
1989 14
1990 52
1991 58
1992 82
1993 102
1994 191
1995 223
1996 280
1997-2006 357
375
382
Приложение 384 Приложение 387
Владимир Максимов-Регульский Дневник научного сотр
© Copyright: Владимир Максимов-Регульский, 2020
Свидетельство о публикации №220022601437
Свидетельство о публикации №220022601437
Рецензии