моя милая лили

ее имя элизабет, но все зовут ее «лили», потому что она без ума от лилий.

она курит тонкие сигареты и зовет их предвестниками астмы. в карманах ее черных скинни всегда припрятан ингалятор и пара мятных жвачек, раскусанных надвое. ее тонкие, обвитые венами пальцы, всегда вертят между собой средней мягкости карандаш, которым она рисует на стенах созвездие адары и часто отшучивается, что каждая из звезд названа именами возлюбленных астрологами женщин и мужчин. я лишь шепчу в ответ, что назвал бы ее именем все галактическое пространство. ее ногти окрашены только в черный, но лак всегда остается где-то на их середине, потому что она слишком нетерпеливо снова берется за сигарету и марает свою шелковую рубашку. ее губы цвета мускатного молока, взбитого в миксере вместе с клубникой в самую жаркую летнюю ночь, поэтому их так хочется коснуться. ее глаза часто напоминают мне грецкий орех, политый шоколадом, она как-то раз сказала мне, что если присмотреться, в них можно найти пыльцу звезд. я, как и следовало, повелся, обхватив прохладными ладонями ее налитые теплом щеки, но в ответ она лишь закрыла глаза и подарила моему лбу смущенный поцелуй с долей усмешки. она часто говорит мне, что боится смерти, потому что тогда сможет увидеть недовольный взгляд матери. лили укрывает свои тонкие, белоснежные плечи курточкой из черной джинсы, которую она когда-то стащила в забегаловке у кудрявого парня с безмерно сладкими на вкус губами. когда я спрашиваю, почему она поцеловала его, она лишь отвечает, что ей приглянулась родинка поверх «домика» его губ. и тогда я провожу указательным пальцем по ее коричневатым крапинкам у нижней губы, а она точно знает, почему я так часто задаю ей этот вопрос. мне всегда очень нравилось держать ее руки, усеянные серебряными кольцами, в своих. меня никогда не привлекало то, как выглядит серебро в чьих-то руках, и, кажется, мне придется пересмотреть свою любовь к этому металлу, после шелковых касаний моей лили. мне нравилось ощущать вкус мятной жвачки, разделенной нами пополам, на своем языке. кажется, так я мог воровать ее поцелуи. она пила лишь ромашковый чай, куталась от холода в объятьях ночи и подрисовывала себе веснушки, чтобы хихикая произносить: «гляди, меня целует солнце!». лили была поклонницей боуи и хранила виниловые пластинки в своем прогретом теплом чулане. она танцевала так, будто ее белый плащ в момент превращался в крылья, так, словно она не чувствовала земли под своими белыми туфельками, которые я называл лебедями. я брал ее за руки и кружил так, словно мы оказались на том самом балу, будто на ней самое прекрасное платье, созданное из лепестков лилий.

я просыпался среди ночи и чувствовал эту жуткую влюбленность в мою лили. я звал ее цветком солнца, теплом зимних ночей, моим самым воодушевляющим сном. я писал ей записки, вкладывал в них гербарии и подкидывал в ее почтовый ящик. я целовал ее алые щеки на прощание в мечте вновь коснуться ее выкрашенных в пепел локонов. я поднимал голову к ночному небу и касался ее подбородка указательным пальцем, шепча в ее усеянное золотыми кольцами ушко: «ох, моя лили, все эти звезды хотят быть названы твоим именем». я обводил родинки у ее бедер кончиками пальцев и целовал каждую из них. я слышал ее хохот среди полей, а она пряталась от меня за кронами деревьев, и каждый раз, когда я ловил ее, она дарила мне самое мягкое касание своими губами, что выкрашены в ее любимый цвет - бардо. я хранил ее поцелуи на воротниках своих рубашек, я целовал ее в ответ и боялся дышать, только бы не забрать случайно ее новый вздох, только бы чувствовать, как вздымается ее грудь рядом с моей.

я так любил мою маленькую лили, но она никогда не любила меня в ответ. и оттого я был так опьянен каждым взмахом ее руки.

милая лили, одари меня своим осторожным взглядом из-под дрожащих ресниц, чтобы я вновь был прощен.