Когда-то любили и нас 2

– Хочу с тобой поговорить, по поводу этой «Встречи», – обратился ко мне вызвавший меня на скамейку Володя Чернышев. – Это давно было: конец семидесятых начало восьмидесятых. Но помню как вчера. Я когда попал туда, то был ошарашен еще в электричке: все, кричат, все галдят, все поют, никому нет до тебя дела. Бедлам! Содом и Гомора! И так двое суток! Но… Эта вакханалия была управляема, чье-то невидимой рукой! И еда была вовремя, и народ по палаткам был пристроен, и костер и «квадрат» вокруг костра и все мероприятия были организованы и каждый третий с гитарой и все поют, по очереди не толкаясь. Этот, казалось бы, сброд, состоящий из пьяниц и трезвенников, интеллектуалов и неучей, сионистов и антисемитов, коммунистов-комсомольцев и диссидентов, все уживались, не обижались и были довольны друг другом. Я тогда понял смысл лозунга – «Анархия мать порядка». И еще я понял, что в этом заслуга еврея Гурьяна.
– Его авторитет был непререкаем!
– А если его не было?
– Бала ротация. Был я, Иван Семеныч Ломако, Стас – лидеров хватало. Но основная заслуга была в тогдашнем строе называемым СССР. Отдых в лесу это отдушина, от всеобщего контроля партии, вахтерши в общаге, родителей, от профсоюза, партийно-комсомольскоих собраний, от постоянной гонки выполнения плана и прочего. Полная свобода, как сейчас говорят: народ «оттягивался», «отрывался», отдыхал, а самое главное не  надо было врать и оглядываться, по сторонам на то, что ты сказал. У нас был костяк постоянный человек 50. А за сезон через «Встречу» проходило человек сто. Не у всех все выходные были свободны, но на каждую поездку собиралось человек двадцать-тридцать, а на знаменательные даты, например: день рождения Круппа, туристские свадьбы, совместные с Ум слеты по сто-двести.
– Но зачем фуфайка, сапоги, ободранная шапка ушанка у Гурьяна?
– Не знаю, может это форма протеста, может хиповал, имидж создал себе такой, что б выделится из толпы, выпендривался каждый как мог, на сколько хватало фантазии… – пожал плечами я.
– А у тебя какой имидж был?
– Я тоже в сапогах, но яловых, всегда в белоснежной рубашке и  жилете с кармашками для позолоченных часов с крышечкой на цепочке. Всегда при галстуке или бабочке, а иногда на голове черная фетровая шляпа с лесным цветком или каким либо птицы пером…  У Вити Булыны на шее, помимо гитары, вместо галстука висела большая ложка, а на голове милицейская фуражка.
– А он не боялся, что…
– Нет, у него было удостоверение мента. Он окончил школу милиции, уже имея филологические образование.
– Я еще помню симпатичную брюнетку по имени ЧБТ?
– Это чтоб различать Тамар.
– Это как?
– Одна была белая другая черная. ЧБТ – Черная Баба Тамара сответственно ББТ – Белая Баба Тамара.
– А этот, что умирающего лебедя танцевал, в белых колготках и пуантах, в балетных пачках имитирующих перья…
– Боря Дополицкий профессиональный артист балета.
– Он еще требовал стену плача. Это что связано со стеной плача в Иерусалиме? Или у вас была своя переносная для евреев.
– Это Боря так называл нашего белорусского в то время знаменитого барда лауреата Грушинского фестиваля с фамилией почти Иерусалимской. А потом мы и всех остальных забуревших бардов так стали обзывать.
– Не понял, поясни.
– Все барды наши знаменитые, кроме, пожалуй, Акуджавы и Визбора, начинали, как теперешняя попса с криков, воплей, хулиганских блатных балдежных песен  на потребу публики. Как тогда, когда я был на Тянь-Шане, у всех туристских костров «вопили» гопстоп Разъебаума…
– Розенбаум, – укоризненно, пряча усмешку, проговорил Володя.
– А сейчас, что он скулит? Так и наши барды став популярными и известными взрослели, бронзовели и, овеянные успехом и славой стали изрыгать мудрые мысли, переложенные на свою нехитрую музыку. Их заунывный скулеж о бренности бытия, смысле жизни и ожидании прихода непостижимой эфемерной любви, нравились женщинам, но не мужикам. Некоторые догадливые барды разбавляли это нытье, чтоб не усыпить мужскую половину публики, своими старыми успешными проверенными хитами.
– А почему для женщин? Я тоже люблю пофилософствовать.
– Эти барды, как правило, сексуально озабоченные. Ведь не секрет, что все наши чувства: зрение, слух, вкус, обоняние и осязание обслуживают одно чувство,  один основной инстинкт – инстинкт размножения. Против природы не попрешь! Они подсознательно, а может и намеренно, как альфа самцы распускали свои павлиньи хвосты и, завлекая в свои сети, скулили свои песни с одной целью, чтобы затащить очередную жертву своих порочных сексуальных наклонностей в койку. И делали это с неизменным  успехом. От нашей со Встречи «стены плача» до сих пор, «тащится» не одна сотня женщин при одном только упоминании его еврейской фамилии, а ему уже скоро 70.
– А ты же тоже бардом был…
– Я. Ну был и тему знаю. Я другое дело. Я «охмурял» идеологически подготовленных соратниц по партии и сочувствующих ей в моем лице. Я был «облико морале». Секретарь комсомольской организации, член партийного бюро большого цеха большого завода. Он несидент-диссидент. А когда стали у палатки нашего «стены плача»  выстраиваться очереди толкающихся поклонниц, из нашей «Встречи» по совету Гурьяна он переместился в УМ. Там девочки посерьёзней, интеллигентней  были, в очередях не толкались, а культурно по записи в назначенное время, с самиздатовским томиком Цветаевой в руках…
– А как расшифровать аббревиатуру УМ?
– У нас на «Встрече»: или Ухохотаться Можно, или Укакаться Можно. А как они переводили мне неизвестно.
– Я один раз был в этом УМ. Мне не понравилось. Элитная секта, интеллектуалы с тонким юмором, но скучные, с физкультурным уклоном. Расклад продуктов у них на человека был рубль – на встрече три. За двое суток я у них похудел килограмма на два. И мне не понравилась их узконаправленная еврейская диссидентская политичность, но у них я, славянин, советский профсоюзный работник института иностранных языков, впервые услышал о Цветаевой, Булгакове, Довлатове. Но самое главное, что мне не понравилось –  они не пили алкоголь. А я был любитель этого дела.  Там у них, как я понял, тогда у девушек был в фаворе, как ты говоришь альфа самец, какой-то еврей Гриша с выразительной фамилией на букву Х. А что сейчас со «встречей»? Жив ли Гурьян?
– Жив.  Скоро будет 80.  Шевелится чуть-чуть «Встреча». Вначале ряды её подкосила первая Израильская волна эмиграции, потом вторая Американо-европейская волна и почти угробила Перестройка. Остатки собираются летом на речке Бобр, зимой в Крыжопке.  Но старые все стали больные, а сколько… Сейчас все собираемся в основном по случаю смерти очередного… Гурьян как- то сказал: ряды наши пожидели, а жиды в них поредели.
Март 2020г.