Чужая кровь

Вместо предисловия
Сейчас, в 21 веке, уже трудно поверить, что такое было возможно: массовое убийство, пытки, издевательства над невинными, беззащитными детьми советской страны. В селе Красный Берег Гомельской области Беларуси расположен мемориал в память о детях, жертвах фашизма – «Пустой класс».

Саньке было 12, когда началась война.
До 22 июня 1941 года, он был обычным деревенским пареньком: стремительным, как свежий весенний ветер; светловолосым, как поле спелой пшеницы; добрым, как огромное теплое солнце, отметившее его своим ярким знаком любви – золотистыми веснушками.
После школы он спешил к отцу, в колхозные мастерские. Затем помогал матери по хозяйству: кормил кур, встречал корову с пастбища. Обычная мирная жизнь. Когда выдавалась свободная минутка, бежал в луга, бежал что есть мочи и кидался в эту духмяную, пропитанную ароматом цветов и меда, траву и смотрел, смотрел туда, далеко в небо, где плывут причудливые облака. О, если бы вы знали, как Санька любил небо! Голубое, синее, свинцовое, бирюзовое… Глубокое и далекое. Непостижимое. Прекрасное, как сама жизнь. Сильнее чем небо он любил только одного человека, можно сказать человечка – трехлетнюю сестрёнку Марусю. Он точно помнил, во всех деталях день, когда она появилась на свет. Это был самый лучший подарок, который когда-либо делали ему родители. Он целыми днями возился с малышкой, а когда она спала просто держал её за маленькую ручку. Ему казалось, что это самое совершенное существо на планете, похожее на светлого ангела, сошедшего с полотен великих художников. Санька был очень счастлив. У него была семья, школа, друзья, небо… А что ещё нужно?
Все рухнуло в один момент. С шумом вражеских самолётов, который принесло так любимое небо, началась совсем другая, страшная жизнь…
Родители ушли на фронт сразу же, в первые дни войны, оставив Саньку и Марусю на поруки пожилой бабушки. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Саньку пожирал страх: страх за судьбу родных, страх за судьбу родины, за маленькую Марусечку… Санька, конечно, как всё его одноклассники, просился на фронт, но ответ был суровым и безапелляционным: «Мальчишки, вам надо повзрослеть. Сегодня-завтра война закончится. Идите домой, и ждите родителей», но война не заканчивалась. Она была совсем рядом. А потом прошла по улицам деревни, оставив после себя сожжёные дома и сады, исковерканные машины и судьбы. Война забирала жизни: детей, стариков, животных… Она уничтожала всё живое.
Потом приехала машины с фашистами. В центр деревни собрали оставшихся детей в возрасте от 4 до 12 лет, погрузили их в кузов и повезли в жуткую и пугающую неизвестность. Так Санька с Марусей попали в детский концлагерь, но тогда они не знали, что это такое.
Здания напоминали колхозные дворы, с длинными рядами построек. По периметру территории была натянута колючая проволока, стояли сторожевые вышки. Концлагерь охраняли большие злобные собаки.
Детей загнали в бараки, с кроватями, наспех сколоченными из нетёсаных досок. Наутро пришел надзиратель и кто-то еще, с медицинским чемоданом. У подростков стали брать кровь и Санька вдруг осознал всю страшную правду: если Красная армия не придёт, они навсегда останутся здесь. Санька не боялся смерти, если б он только мог… Мог погибнуть здесь, защищаю свою Родину, защищая своего ангела – Маруську. Маруська сидела в уголке, прижимала к груди маленькую тряпичную куколку, которую ей когда-то сшила бабушка. Она о чем-то болтала на своем, еще не вполне понятном взрослым, языке. Рядом стоял маленький парнишка, который ловил каждое слово, а иногда кивал головой. У малышей пока кровь не брали. По каким-то изуверским правилам им должно быть 4 года, а не 3 года и 8 месяцев, как Марусе.
Иногда детей выпускали гулять в небольшой загон. У Саньки дома в таких загонах выгуливали маленьких поросят. Относились фашисты к детям как к дойным коровам: главное, чтоб те давали кровь. Обессилевших, истощенных детей, которые не моги больше выполнять  возложенной на них миссии, уводили за территорию, в лес, к подножию большого рва и там расстреливали. Фашисты считали, что кровь детей самая лучшая и принесет раненым солдатам Вермахта новые силы и здоровье…
Фашисты свирепствовали: били, пинали детей, смеялись над ними, что-то говоря на непонятном для Саньки языке.
-Рашин швайн*! – орали они, громко гогоча и отвешивая малышам подзатыльники.
Злость в Саньке росла с каждым днем и вот однажды, находясь в загоне, он поднял камень, невесть откуда появившийся здесь, и со всей мочи бросил в голову проходящего мимо немецкого офицера. Тот упал, как подкошенный, кровь алой струйкой полилась из головы прямо на землю. Санька был счастлив: с каждой каплей крови из врага его Родины уходила жизнь. Саньку в туже секунду скрутили злобные фашисты, повалили на землю, пинали ногами, но Санька не чувствовал боли, он знал, что сделал всё, что мог.
Раненого немца унесли на носилках в санитарный блок. Ему срочно потребовалось переливание крови. У Генриха фон Шнитке была очень редкая группа крови, и донора было найти нелегко.
Поверженного Саньку притащили в санитарный блок, привязали к кровати, закатали рукава рубашки. По странной случайности именно Санька должен был стать донором раненого. Санькина кровь должна была оживить фашиста. Впервые за много дней и ночей от бессилия Санька заплакал. Он орал и выл и дергался, что есть моги, но его кровь текла прямо в вену врага. С каждой секундой, с каждой минутой из Саньки уходила жизнь, а к Генриху фон Шнитке возвращалась. Последнее, что слышал Санька, возгласы немецкого врача:
-Гуд, гуд!**

Утро было тихим и безоблачным. Птицы щебетали весело и беззаботно. Это было так похоже на его родину. Первые лучи восходящего солнца скользили по равнинам и холмам, оживляя краски уходящего лета. Фон Шнитке попытался встать с кровати. У него это получилось. Он подошел к окну, которое выходило в сад. Вдохнув побольше воздуха, он замер. Что-то случилось. Что-то произошло вокруг него, внутри него… Он смотрел вокруг и не понимал: что он здесь делает, что вообще происходит.
Генрих Шнитке руководил работой лагеря и занимался отправкой доз крови в Германию. Он был направлен Фюрером на эту важную работу пару месяцев назад, до этого командовал частью танковых войск, проявляя мужество и настоящий воинский талант, сокрушая врагов на своем пути. В боях был тяжело ранен и после госпиталя приехал сюда, добывать чистую кровь для немецких солдат и офицеров.
Прошел день, больной поправлялся не по дням, а по часам. Война ушла куда-то далеко из его сознания. На пятый день ему разрешили выходить во двор из санитарного блока. Он прохаживался по периметру территории и тут увидел маленькую Маруську, играющую с таким же, как она малышом на пожухлой траве. На светлых прядях курчавых волос отражалось солнце. Глаза, голубые как самые яркие васильки, смотрели на мир с надеждой, а маленькие ручки крепко сжимали самое драгоценное сокровище – тряпичную куклу.
К Марусе подошел солдат и потащил её к пункту сдачи крови. Маруся заплакала и слёзы большими жемчужинами покатились по детским щёчкам.
Генрих стоял в шоке. Ему вдруг показалось, что это его маленькая дочка Мадлен, которую он оставил в Германии. Он почувствовал страх и боль этого ребенка. Генрих смотрел вокруг широко открытыми глазами. Как? Как могло случиться так, что Германии нужна кровь этих невинных детей? Разве Победа не может быть одержана другим, более честным путем? В эту минуту он почувствовал на себе взгляд дикого волчонка. Это Санька, обессиленный, озлобленный, но не сломленный, ринулся к своей сестре:
- Возьмите мою кровь! Оставьте Маруську!
Сильный удар огромного фрица заставил Саньку отлететь на много метров назад. Паренек потерял сознание.
Генрих не спал в эту ночь: «Так воевать нельзя. Зачем убивать детей? Зачем оставлять после себя обожённую, испепеленную землю? Что скажут о нас наши дети? Как я смогу целовать свою маленькую Мадлен? Если убиты миллионы детей, которые практически не начинали жить?»
На следующий день, после перевязки Генрих отправился на прогулку в лес.  Красоту безоблачного утра нарушили выстрелы. Это расстреливали тех детей, которые больше не могли давать кровь.
Генрих заглянул в ров. Тела. Тела. Тела… Малыши, подростки. Обездоленные, оборванные, осиротевшие, а теперь еще и безжизненные. Руки, ноги, черепа…Чернота спекшейся крови. Боль и ужас вокруг. Генриха вырвало. Он всё это видел раньше, но сейчас… Его организм не мог воспринимать такую действительность. В его жилах теперь текла другая кровь…
План был простым и дерзким. Снять с охрану с периметра и отправить детей к партизанам.
Генрих оставил по периметру всего два сторожевых поста, где было по одному охраннику. Для других сослуживцев он организовал празднество, посвященное его полному выздоровлению. Пенное пиво и крепкое вино лилось рекой, и громкие немецкие песни разносились далеко среди сумеречного леса. Поздно ночью, пользуясь темнотой и доверием немцев, он обезоружил их и связал.
Сделав половину дела, Генрих пришел в барак, первыми он нашел Саньку и Марусю. Взял спящую девочку на руки, а Саньке велел быстро будить всех остальных. Дети уходили из лагеря быстро. Кто был посильнее, помогал ослабленным. Ребята поддерживали друг друга. Подростки постарше несли на руках малышей. Генрих нёс бесценный груз и думал о своей Мадлен. Он гладил волосы Маруси и ощущал тепло Мадлен. В этот момент Маруся проснулась. Она увидела Генриха и ничуть не удивилась.
- Папа, наконец-то ты пришел, - и Маруся крепко обняла шею Генриха руками. В этих словах Генриху почудился голос малютки Мадлен. Он еще крепче прижал девочку к себе и ускорил шаг.
В лесу, на опушке, ребят уже ждали партизаны с лошадями и подводами. Они бережно усадили детишек в телеги и отправились вглубь леса. Туда Генриху не было дороги. Он отдал свой бесценный груз старому, но крепкому деду, лицо которого было испещрено морщинами, а глаза… У него были такие глаза, которые без слов могли сказать все. И дед сразу всё понял, и про Генриха и про Маруську и даже про Мадлен. Он бережно взял уснувшую девочку и сел с ней на последнюю телегу. Дети были спасены.
Генрих стоял в опустевшем лесу, и первые лучи солнца освещали дорогу назад в лагерь. Он не спеша шел, по этой дороге, а у самого лагеря свернул в лес, к тому жуткому рву, наполненному детскими телами, чей-то материнской любовью и нежностью, бабушкиной заботой и отцовской гордостью, дружбой, планами, мечтами... Мечтами о синем бездонном небе, по которому неспешно плывут белые облака. Генрих посмотрел в чистое небо и уверенно достал пистолет из кармана брюк.
Разве можно победить эту страну? Эти пятнадцать республик, пятнадцать сестер, вставших, в едином порыве на защиту своей Родины? Разве можно победить этот народ? Бесстрашный и сильный, несломленный, прошедший через боевые баталии разных веков, видевший разных врагов? Разве может кровь этих детей, которые с молоком матери впитывали любовь к своей стране, мудрость отцов и силу рода, помочь немецким солдатам, сделать их сильнее? Разве может?
Звук выстрела на рассвете разбудил спящих птах, но через секунду все стихло…

22.02.2020                Елена Раннель