Глава любовь всегда права

ЛЮБОВЬ ВСЕГДА ПРАВА( Из романа « МИЛЛИАРД на ДВОИХ)
                «Большая любовь обычно начинается со взгляда...»

Молодость – это единственное время жизни человека, когда слова не играют большой роли, а молодое тело живёт чувствами и переживаниями совсем иного порядка.
Так случилось и с молодым лейтенантом Ваней Мазуром, когда он впервые увидел молодую учительницу Алёну Гончарову. Та как раз пыталась украсить вырезанными из журнала иллюстрациями стены небольшого холла поселковой школы.
Всё получилось как-то само собой. Молодой лейтенант взял из рук учительницы молоток, что та неумело крутила в руке, и стал короткими точными движениями вгонять гвозди в крашеную штукатурку стены.
Ваню обступили школьники и наперебой стали расспрашивать: откуда он взялся и что значат звёздочки у него на погонах.
Мальчик лет шести, глядя на его галифе, с гордостью прогнусавил:
 – А у меня папа тоже военный!
 – Не ври, не ври! – загалдели дети.
– Его папку посадили на десять лет, за драку! – громче всех кричала девочка лет двенадцати, в засаленной школьной форме и подстриженная под пацана.
– Это неправда! Врёте вы всё… – неуверенно оправдывался мальчик. И затем вдруг расплакался.
– Дети, дети, перестаньте! – приятным голосом проворковала учительница и крепко обняла плачущего мальчишку. – Коля, не плачь! И не слушай их: я тебе верю.
Она гладила ребёнка по стриженой «под бобрик» голове – и мальчик немного успокоился.
Что бросилось в глаза Ивану – дети одевались по принципу «кто во что горазд». На девочках – растянутые старые кофты. Очевидно, что со взрослого плеча. Мальчишки – сплошь в затоптанных ботинках и штанах с растянутыми коленками. Во всём чувствовалось бедность и неухоженность.
Как-то незаметно, пока Ваня помогал вешать молодой учительнице иллюстрации, вставленные в аккуратные рамочки, их рукава несколько раз соприкасались… И тут же разбегались в разные стороны.
Чувствовалось, что учительница немного волнуется: вся раскраснелась, а её красивая миниатюрная грудь то поднималась, то опускалась… И голос то и дело немного срывался.
– А это наша гордость: «Джоконда» Леонардо да Винчи.
Молодая учительница с невероятной любовью всматривалась в иллюстрацию творения великого Леонардо.
– Я, кстати, видел эту картину вживую… – произнёс, с ноткой гордости в голосе, Иван. – Когда её выставляли в Пушкинском музее. Я с мамой тогда ходил. И её подругой, Екатериной Алексеевной… Фурцевой.
Молодая учительница посмотрела на Ивана такими глазами, словно перед ней предстал очевидец пришествия марсиан.
– Да, ладно… Вы серьёзно? – только и смогла выдохнуть она.
– Ну, да… И что там такого? Картина как картина… –  небрежно бросил он. И это стало его ошибкой.
Лицо девушки тут же поменялось.
– Ну, как вы можете так говорить? Это не просто картина – это же «Джоконда»!
И не найдя больше слов для аргументации, демонстративно отвернулась и стала очень старательно вырезать очередную иллюстрацию из журнала «Работница».
– Не обижайтесь. Мне, на самом деле, очень нравится Джоконда.
– Правда? Это здорово… – как-то очень легко согласилась девушка. – А я сразу поняла, что у вас хороший художественный вкус.
Неожиданно в холл вошла дородная дама бальзаковского возраста – в шерстяной вязаной кофте и серой юбке. На ногах у неё почему-то виднелись грязные галоши.
– Это наша директор школы, Наталья Тимофеевна... – представила вошедшую учительница. – А это… Простите, я забыла спросить ваше имя, товарищ лейтенант.
– Да знаю я, кто это! – неприятным скрипучим голосом отозвалась вошедшая директриса, больше похожая на пьяного завхоза, чем на руководителя школы. – Мне ваш начальник, Гусь, звонил. Вам, кстати, надо теперь на партийный учёт встать. У нас здесь четыре коммуниста тогда будет. Я – парторг первички. Ещё там состоят Гусь и начальник геологической партии… И теперь, вот – вы… Да, я сейчас старшеклассников пришлю, чтобы ящики занесли!
На этом монолог и закончился. Директорша развернулась и степенно отбыла куда-то восвояси.
– А вы что вечером делаете? – внезапно выпалила учительница.
– Я? – растерялся молодой лейтенант. – Ничего. Если честно, то умираю от скуки.
– А приезжайте к нам в гости! Мы с моей подругой вместе живём. Она –учитель физики. Особо, правда, ничего нет, но чаем вас напоем.
О таком Иван даже и мечтать не мог. Поэтому зарделся румянцем.
– Конечно, конечно, постараюсь, если получится отпроситься… – скороговоркой забормотал Иван.
– Ну, вот и договорились… – молодая учительница протянула ладонь молодому лейтенанту. Её рука была такая тёплая и мягкая – и это простое движение привело в движение весь окружающий мир!..

…Время в посёлке текло преступно медленно. Женатые офицеры проживали с семьями в длинном бараке, что располагался недалеко от зоны – при этом, за собственной колючей проволокой. Служивые «из холостых» – теснились в деревянном общежитии: прямо на территории лагеря.
Но периметр, где располагались заключённые, отгораживался вторым уровнем заграждения и часовыми. Штаб, столовая, гаражи и клуб –составляли административные постройки, где и размещалось вся администрация лагеря.
Солдаты-срочники осуществляли охрану и несли все необходимые хозяйственные обязанности. Но в лагере работало несколько и так называемых «вольнонаёмных». Хотя, совсем немного: обитали они в посёлке за рекой, вместе с геологами и поселенцами.
«Зона» – это особый мир, где действовали собственные законы и правила. Заключённые по утрам выстраивались на построение, завтракали, а потом их под конвоем грузили в грузовые машины, крытые тентом. (Сами «зэки» называли их «скотовозами»). Всех развозили по таёжным участкам, где подневольные сидельцы, разбитые на бригады, весь день пилили лес.
И только поздно вечером – усталых и промёрзших – привозили обратно в бараки, под охрану автоматчиков и злых собак…
В посёлке, что официально числился как геологическая база, текла совсем другая жизнь. Но влияние «зоны» на мирную жизнь – чувствовалось огромное.
Геологи, приехавшие в эти места по распределению вузов –целыми неделями жили в тайге у буровых, куда их, чаще всего, забрасывали вертолётами. Или, если позволяла погода, то тяжёлыми вездеходами. А жёны и дети в посёлке образовывали свой социум, где каждый знает друг друга как облупленного. Но рядом с ними жила и другая категория – бывшие заключённые, кому запретили выезд в другие части Советского Союза. Как правило – потерявшиеся в жизни и состарившиеся в хворях люди. Этот угрюмо-молчаливый контингент трудился в ремонтных мастерских и на складах геологической партии. Часто среди них возникали ссоры на пьяной почве, что порой заканчивались жестокими драками и увечьями. Милиции в посёлке никто не видел отродясь. Всё решали сами: тут же мирились, пили снова… И снова дрались. И так продолжалось из года в год.
В посёлке водилось и несколько женщин, без определённого возраста, но постоянно с синяками и с большого похмелья. Разбитные дамы кормились за счёт того, что, по договоренности с охраной, ходили на заработки «в зону», за колючую проволоку. И там два-три дня тайно проживали, оказывая (за деньги и еду) сексуальные услуги привилегированным заключенным. Охрана получала затем свою мзду, поэтому всё и сохранялось в полном секрете. Хотя весь поселок знал «эти тайны». Усталые от беспросветной жизни жёны геологов, встречая этих плохо одетых и со следами побоев на лице «зековских подстилок» – неизменно плевались и качали головами.
Пока семья отсутствовала – их комнаты в бараках не топились. А дети сами ходили в школу, что являлось определённым подспорьем для родителей: школьников в обед кормили кашей и хлебом…
Поселковые обитатели, те что «из гражданских» – являллись, пожалуй, самыми отверженными существами на свете! Но Иван ещё не знал всех тайн окружавшей его жизни. Той, куда его, московского мальчика из хороший семьи, забросило по воле рока. А точнее – по воле его отца, большого партийного босса. Но этого молодой лейтенант не знал.
– Товарищ майор, разрешите взять ЗИЛ? Мне необходимо попасть за речку, в посёлок.
Заместитель начальника зоны посмотрел на подчинённого с ехидной улыбкой.
– Ну, ты пострел! Что, уже бабу себе надыбал?
– Да, нет, товарищ майор… Просто есть дела.
– У всех у нас дела, пока свинья не родила. Ладно, не обижайся – шучу я так. Ну, чего, езжай, раз надо: дело-то молодое… Но к семи, на построение – чтобы явился, как штык!
Он надвинул фуражку себе на лоб и закашлялся.
– Да смотри там с этими поселенцами поаккуратней! А то на пику, чего доброго, посадят – это у них запросто…
– Хорошо, учту. Спасибо огромное.
И Иван энергичным шагом к машине… Потом остановился, с досады махнул рукой – и вернулся назад в казарму, к себе в комнату. Он забыл приготовленные подарки для молодой учительницы. Как раз вчера пришла посылка из Москвы. Всё очень кстати!
Забрав весь ящик, еле сдерживая себя, чтобы не припуститься вприпрыжку, Иван энергично направился к кабине огромного ЗИЛА, у которого вместо будки для перевозки людей располагался плоский кузов с бортами.

…Барак, где жили молодые учительницы, представлял собой деревянное строение, что теснилось на самом краю посёлка. Крыша, покрытая листовым железом, скосилась в сторону и в нескольких местах протекала. Тут же располагался большой сарай для дров, и уборная, продуваемая насквозь. Каменную печь молодые педагоги топили сами, а из всех коммунальных удобств в доме имелся лишь водопроводный кран. Из него хоть и текла временами ржавая вода, но из-за большого содержания в ней сероводорода – пахла тухлыми яйцами. Но чаще с подачей воды случались перебои – тогда приходилось носить её вёдрами из колонки, находящейся в самом центре посёлка.
Стены комнаты, чтобы скрыть бедность, заботливо обклеивались картинками из журналов. А из роскоши имелись лишь настенные часы, что тикали, отмеряя оставшееся время (из тех трёх лет, что полагалось отработать молодым учительницам в этой сибирской глуши, после окончания вуза).
Ивана ждали – это чувствовалось! Хотя бы по тому, как надрывно кипел большой алюминиевый чайник, а на блюдечке аккуратно сгрудились пряники и сахар в кусочках.
…Когда Иван вытащил из ящика посылки большие, переложенные пахучей стружками апельсины – девушки просто ахнули. Следом за апельсинами на столе оказались банки с крабами, копчёная колбаса, шоколад и что самое невероятное – банка красной камчатской икры. В довершение ужаса, охватившего молодых преподавательниц, Иван извлёк из недр ящика бутылку настоящего – с пятью звёздочками! – бутылку армянского коньяка и бутылку советского шампанского…
На глазах у Алёны выступили слёзы. Она взяла в ладони апельсин и долго вдыхала в себя давно забытый запах другой жизни. Здесь, среди этой тайги и болот, такое богатство, казалось чем-то невероятно оскорбительным.
Но ситуацию спасла подруга.
– Нас не представили. Я – Тамара… – и бойко протянула руку Ивану. Тамара, в противоположность Алёне – жгучая брюнетка. С очень тонкими чертами лица и весёлыми карими глазами…
– Откуда это у вас? – только и могла вымолвить Алёна, слегка парализованная увиденным.
– Так у нас же сегодня запоздалый Новый год! – бодро подхватила Тамара. И взяв толстую ветошь, поставила на стол большую чугунную сковородку. Когда открыла крышку, то на всех пахнуло запахом жареной картошки. – А вот и наш деликатес, так сказать. Чем богаты, тем и рады.
Это простое действие немного разрядило обстановку. Только сейчас Иван почувствовал, как сильно голоден. И ещё – как хорошо находиться в окружении этих милых девушек. И на мгновение даже почувствовал кусочек прежней, такой близкой ему жизни.
Когда он разлил по кружкам шампанского и девушки выпили, то складным ножом ловко нарезал тонкими ломтиками копчёную колбасу. А затем открыл банки с крабами.
– А можно мы икру оставим на девятое мая? У нас будут в коллективе посиделки – мы всех угостим?
– Конечно… – пожал плечами Иван.
Он налил себе пахучего коньяку и выпил залпом. Да, это запах той жизни – когда по утрам пахло кофе, а из радиоприёмника на кухне звучала «Лунная соната» Бетховена. Вспомнилось, что однажды отец за обедом рассказывал, как вернулся из контрольной поездки из одной из воинских частей. Там случился досадный инцидент. В воинскую часть приехал всемирно известный советский пианист Эмиль Гилельс. Как раз накануне девятого мая. Офицеры части, после посещения буфета и принятия горячительного, громко переговаривались и смеялись во время выступления пианиста. Одним словом, вели себя по-хамски.
Эмиль Григорьевич прервал выступление и сердито вышел из зала.
– Как вы можете себя так вести! – поднялся вдруг молодой солдатик. – Это же «Лунная соната» Бетховена! Эту музыку любил сам Ленин!
В этом месте рассказа отец рассмеялся. Парня вначале хотели посадить на гауптвахту. Но каким-то чудом история дошла до командования, потом выше – вплоть до министра обороны, Андрея Гречко. А тот знал Гилельса лично. А также отношение к пианисту других членов ЦК. Это ведь известнейший во всём мире исполнитель, что играл не только на самых великих концертных подмостках мира, но и в блокадном Ленинграде! Конечно, всё руководство части получило тогда по шапке… А мальчишку, вместо гауптвахты, поставили тогда в пример сослуживцам. И даже поощрили отпуском на родину. А перед Гилельсом – извинились. Пришлось снова организовывать концерт: провели всё то же самое, но по новой. И, конечно, с другим результатом – под оглушительные овации…
Отец, когда рассказывал эту историю, сильно смеялся.
– Вот она, вот она – сила искусства! – приговаривал Мазур-старший.

…Почему Ваня вспомнил это сейчас? Просто по маленькому приёмнику зазвучала лунная соната Бетховена, а в бокале плескался пахучий Армянский коньяк. А ещё чувствовался аромат апельсинов. Всё это казалось отзвуками, бликами, тенями – из другой, счастливой жизни…
Он почувствовал себя этим скромным солдатом, что борется не просто за «музыку, любимую Лениным» или за честь именитого маэстро – а за то, что находится внутри себя, помогая сохранить человеческое достоинство.
– А, может, потанцуем? – вдруг предложила Тамара.
– Как, под «Лунную Сонату»? – удивился Ваня.
– Ну и что? Другой же нет!
И она встала первой из-за стола, взяла руку Ивана и положила себе на плечо.
Однако танца не получилось. Под бурное звучание октав, Ваня всё смотрел и смотрел, как Алёна, сидя за столом – в свете настольной лампы – прижимает жёлтый апельсин к своей щеке. Это смотрелось так странно, что он нечаянно наступил сапогом на туфли Тамары.
– Ой, не сломайте. Да, вы кавалер – не очень. Вы лучше под ноги себе смотрите, а не на Ленусю пяльтесь. Ладно, садитесь… – она обиженно села на стул рядом с подругой.
– Товарищ лейтенант, налейте девушкам шампанского! – жеманно произнесла Тамара. И как-то странно поглядывая то на Алёну, то на Ивана, вдруг спросила – А вы можете нам почитать стихи?
– Стихи? – переспросил Ваня, не отрывая глаз от Алёны. – Могу. А какие вы любите?
– Да любые! – великодушно махнула рукой Тамара. – Валяйте, любые.
– Могу Гёте, могу Пушкина. Разные.
– И вы это всё знаете наизусть?
– Ну, да… – отозвался Иван.
– Первый раз встречаю мужчину в погонах, знающего стихи, а не сальные анекдоты. Ну, вы читайте, читайте…
И Ваня, сначала немного смущаясь, а потом всё более уверено, стал декламировать по памяти первое, что пришло в голову.
– Дано мне тело, что мне делать с ним, таким единым и таким моим…
Постепенно, незаметно для себя, он ощутил некую музыкальность звуков, чего раньше никогда не чувствовал…
Когда закончил, обе девушки смотрели на него широко открытыми глазами.
– А это чьи стихи? Ваши?
– Нет, конечно… Это Осип Мандельштам, любимый поэт моей мамы.
– Хм… Никогда не слышала! – пожала плечами Тамара. – А ты знаешь такого, Анюта?
– Нет… – ответила та, задумчиво рассматривая огненный шар апельсина в руках. Её сердце сильно билось в груди. Раньше Алёна ничего подобного не испытывала в жизни. Звуки спокойного голоса Ивана проникали в самую глубину сердца, и она ничего не могла поделать с этим всё возрастающим волнением.
…Они говорили и говорили… Иван рассказывал про Москву и Старый Арбат, про Большой Театр… А девушки смеялись и пили шампанское – хмелея больше не от выпитого, а от мужского внимания и его красивых глаз, подтянутости и культурности. В его обществе они вдруг почувствовали себя молодыми и красивыми… В словах Вани ощущался аромат далёкой неведанной жизни, шумной Москвы и тёплых вечеров, где молодые красивые парни и девушки гуляют в скверах и парках. И поют под гитары милые сердцу песни…
Ночь была на исходе. В печки прогорели дрова, а вдохновенную беседу не удавалось ни на минуту. Но, взглянув украдкой на часы, Иван вдруг резко поднялся из-за стола: до рассвета следовало явиться на построение! Да и девушкам надлежало завтра вести уроки. Им тоже нужно хоть немного поспать!..
– Спасибо за приём! – Иван, не по этикету, первым протянул руку…
– А вам за шампанское! И за всё, за всё… – первой отозвалась Тамара, весело тряся его гладкую ладонь.
Но шампанское брало своё – Тамара непроизвольно зевнула, кутаясь в тёплую пуховую шаль.
– Я буду тебя ждать ещё… – отозвалась вдруг Алёна. Потом запнулась и поспешно поправилась. – Мы будем вас ждать…
И еще сильней смутилась – покраснев, как первоклассница.

…Когда Иван вышел на улицу – подмораживало. В конце апреля по ночам в Сибири ещё очень холодно, но уже всё равно чувствовалась Весна.
Машина долго не заводилась, но потом загудела и поползла серым неторопливым чудовищем, освещая себе дорогу по направлению к реке, где в предрассветных сумерках блестел ещё крепкий лед. Скоро природа возьмёт своё – река сбросит с себя этот ледяной панцирь и покажет всю свою мощь! Сметая всё на своём пути острыми обломками льдин, стремясь выйти из берегов и затопить всё новые и новые пространства окружавшего мира.

…Иван улыбался – вспоминая, как забавно Алёна гладила апельсин маленькой ладонью и как её глаза при этом наливались детской радостью.
Пройдут долгие годы… Он будет помнить – всю свою жизнь! – эту картину: девушка, ласково прижимающая жёлтый шар к своей щеке…
Да, пути Господни неисповедимы…

Через полчаса ЗИЛ благополучно переехал реку и вскоре остановился у лагерных ворот. Начинался новый день, со своими заботами и заморочками.
«А как же хорошо, чёрт возьми, пахнут эти апельсины – среди всего этого холода и мрачной тайги!..» – восторженно пронеслось в голове молодого лейтенанта Мазура.

Продолжение следует..
А.Лютенко " Огни ночного города" Холст 90х100.Масло.