Обряд

Октябрь зловещим мороком окутал тощие стволы многолетних, скрипящих деревьев, пробираясь в самую глубь и вороша смертную листву около лисьей норы. Лес шептал ему что-то неясное, смутное, но ежегодно знакомое. Бледно-жёлтая монета на тающем небе пошатнулась и, будто кто невидимый её подтолкнул, завалилась за кромку стремительно набирающего силу леса. Мох, поросший багряными каплями, бесшумно прогибался под уверенно-осторожными шагами. Липкая тишина цепко сковала лес. Животные жались, и лишь лисы гордо выходили на берега болота. Их двуликие сердца тянулись навстречу к Госпоже Ведьме. Сегодня её праздник. Её конец и её начало. Великий Октябрь торжествует, погребая под мягким пологом косых веток несчастных и вновь поднимая их к залитому молоком рассвету.
Тёмный лисий обряд вершился. Его рыжие судьи пели, подвывая и кланяясь Ведьме. Некоторые поджимают хвост – ещё совсем юные, не в силах выстоять лишь призрачно незначительную мощь грядущего перерождения. Она проклятая Октябрем и духами чудного, жуткого и нечеловеческого мира. Того, где танцуют на вороньих черепах, запивая вечную горечь многовековым, подозрительно красным вином, а хохочут открыто и дерзко.
Сзади лисьего круга слышится треск. Противный, тягучий. Но лисы знают, что оборачивается живым нельзя.
Идут они. Существа, власть которых длится всего одну ночь, а жизни нет и в помине. Костяно-белые, с выпирающими, кое-где ломаными рёбрами, обтянутыми тонкой кожей. Длинные конечности похожи на палки и стучат, попадая на камни. Чудища силятся что-то вымолвить и рвут кожу на своих же лицах. Крови нет. Только чёрная густая масса тяжёлыми каплями скатывается на впалые груди. Из них вырываются сначала хрипы, потом и сиплые, дрожащие стоны. Они кричат во славу Ведьмы. Плачут и болезненно раздирают последнее.
Перемывая скользкими телами озябшую землю, змеи ползли, издавая тихое, приземистое шипение. Одинокая жаба горько квакнула. Тишину неумолимо наполняли звуки.
И шла Она. Человечней нынешних людей и древней, чем самые страшные сказки. Ведьма танцует. Руки пляшут отдельными нитями; неестественно изгибаются тонкие ноги. Её ажурно крутит нечто сильное и властное, поселившееся внутри и не дающее покоя. Шея становится лебединой и Ведьма стынет, широко глядя на ехидную Луну.
Жуткое собрание все натянулось вперёд, выбросилось, готовое наброситься. В их глазах голод. Дикое, первобытное желание пожирать. Но не Ведьму, о, нет. Они чуят кровь где-то на лесной опушке – и лишь ждут команды, чтобы сорваться и убивать.
И из окровавленных губ вырвался крик:
- Gratias pythonissam!