Бусины. Часть вторая

Модный ресторан-кофейня  в центре города. Прекрасный равновесный час – пять пополудни, когда уже закончилось время суетливых деловых обедов, но еще не начался вечер. В зале с высокими окнами, за которыми летит и летит непрошенный мокрый снег -  спокойная публика, счастливцы и счастливицы, которые могут безмятежно наслаждаться чашечкой кофе или замысловатыми котлетками, пока остальные работают. Через столик от меня обедает светловолосый  мальчик лет пятнадцати. Он один. С ним нет никого из взрослых; он сам просматривает меню, делает заказ официантке, достает из рюкзака планшетник и углубляется в чтение. Он – взрослый, и в то же время ему никак не больше пятнадцати. Хорошо, пусть шестнадцать; для многих людей намного старше его пообедать в одиночестве, сидя в центре дорогого ресторана – проблема.  Неловко, нужна компания. Но не этому мальчику. Он явно привык есть один.  Приносят его заказ. Спагетти с креветками. Сок.  Он изящно наматывает макароны на вилку, привычно помогая себе ложкой. Краем глаза смотрит на экран планшетника. Когда ему подают счет, внимательно просматривает его, как делают взрослые состоятельные мужчины, достает деньги из бумажника, с улыбкой протягивает их официантке. Допивает сок, убирает планшетник, встает, надевает куртку, закидывает рюкзак на плечо и уходит. Кто его родители? Как он живет, самостоятельный и независимый, кем он станет, когда повзрослеет? Что, если я встретила одиночку - прирожденного одиночку, человека, которому никогда не нужна компания, но не потому, что он относится к людям с презрением, а потому, что он таким создан?! Когда я писала «Вой», то отправной точкой послужило светящееся окно в доме за парком.  Любви героя к незнакомке началась именно с окна. Однако можно рассказать и другую историю, герой которой, преуспевающий, как и все мои герои, потому что душевная боль становится острее, когда человек не борется за существование, так вот, герой приходит по воскресеньям в один и тот же ресторан, чтобы пообедать одному, отдыхая от шести дней вынужденного общения. Настает воскресенье, когда он поднимает глаза и видит незнакомку, также, как и он, проводящую время наедине с собой. Кто она?! Он видит ее и на следующей неделе, и через две недели, она захватывает его воображение… Я расплачиваюсь и выхожу в февральскую метель.

Мою  бабушку по линии матери  звали Серафима Ксенофонтовна.  Великолепное имя. Родом из подмосковной деревни, бабушка Сима была портнихой, прекрасно шила, имела круг постоянных клиенток, ценивших не только ее мастерство, но и редкий, врожденный такт.   Я застала ее и деда уже очень немолодыми людьми и. когда родители на несколько дней «передавали» меня старшему поколению,  скучала и просилась «к молодым». Но молодые были заняты собой и забирать меня не торопились. Приходилось ждать. На кухне у бабушки Симы стояла швейная машинка с ножной педалью, немецкая, «Зингер».  Я очень любила играть с машинкой, движение педали приводило меня в восторг.  Своих же дочерей бабушка учить шитью принципиально не стала – чтобы получали образование.  И сестры поступили в престижные, как бы сейчас сказали, ВУЗы- МГУ и Первый медицинский, но всю последующую жизнь могли разве что пуговицу пришить, и то кривенько . Я с шитьем тоже не лажу.  Бабушка мной бы гордилась. Порой я думаю, что хорошее во мне – от бабушек, от прабабушки (я знала только одну прабабушку, со стороны отца – Веру, которая сочиняла для меня сказочные истории про братцев Трика, Трука и Трака, и даже, насколько я помню, рисовала их, толстеньких человечков в камзолах). Я уже не могу сказать этим женщинам, как много они мне передали; их давно нет в живых, а пока они были живы, я не понимала степени их влияния, ставшего очевидным много позднее. Они так или иначе присутствуют в моем творчестве, и я счастлива, что моя с ними связь не утрачена.

Бангкок. Этот город пробуждает или страстную любовь, или не менее страстную ненависть, которую, тем не менее, вежливые европейцы скрывают за маской равнодушия: тайцы – очаровательный народ, и неловко огорчать их,  ругая столицу. Впрочем, Бангкок в долгу не остается. Тем, кто его любит, он открывает все новые и новые места, полные очарования, тех же, кто не его переносит, без церемоний обдает горячим воздухом, так, что перехватывает дыхание.  Я люблю Бангкок. Почему? Но разве возможно свести любовь к словам?! Искрящаяся река Чао Прайя со скользящими по ней лодочками и важно плывущими баржами, сверкающие на Солнце небоскребы, центральный парк Лумпини, где ближе к вечеру бегают, круг за кругом, спортивные тайцы и гости столицы,  дворцы и храмы, каналы в отдаленных от центра районах, колоссальные торговые центры -  царство ледяного кондиционированного воздуха,  пугающе хаотичный и непонятный Чайна –таун,  Национальный музей, наземное метро – лихо проносящиеся над перегруженными дорогами вагончики, «Ривер-Сити» - трехэтажный центр антиквариата, как тайского, так и привезенного из других стран Юго-Восточной Азии.  И – Лхонг 1919, интереснейшее место, открытое мной в начале этого года. Лхонг 1919 – частично отреставрированное городское поместье влиятельного тайско-китайского клана, дома с открытыми галереями на уровне второго этажа, расположенные вокруг просторного внутреннего двора. Именно в это место прибывали суда из Китая, здесь китайцы делали первые шаги по тайской земле. Здесь сохранились прекрасные китайские фрески, хрупкие, изящные, нежные: птичка на ветке, беседующие под деревом мужчины, красавица, всадник и путник. Внизу – магазинчики, торгующие всякой художественной всячиной, и алтарь богини Мазу, покровительницы мореплавателей. Завершив прогулку по Лхонгу 1919, я решила зайти в храм, который увидела  с причала Чао Прайи. Но не тут-то было.  Дойти до храма оказалось делом непростым.  Вроде бы и рядом, но как туда добраться – непонятно. Глухие стены, тупички – так часто случается в Бангкоке.  Ну что же, значит, нужно будет вернуться в следующий раз…